Крейг почувствовал, как дрожь пробежала по телу Челси, когда он взял ее за плечи и впился в губы жадным страстным поцелуем. Его язык хозяйничал у нее во рту. Крейга охватило неистовое возбуждение. Он пил ее дыхание, смаковал ее губы, жадно впитывая в себя их сладость. От страсти его руки вздрагивали, движения становились грубыми. Ухватившись за ее слова, что она ничего от него не ждет, Крейг с легкостью признал, что его душа пуста, и он ничего не может ей дать.

Челси отвечала ему прикосновением на прикосновение, лаской на ласку. Ее язык без устали сражался с его языком. Чувствуя ее руки на своей шее и спине, ему хотелось кричать на весь белый свет и во всеуслышание объявить, что она принадлежит ему. Но он не сделал этого, поскольку так трудно, даже на мгновение, оторваться от ее губ.

Крейг наслаждался безупречными формами ее тела. Его возбужденная плоть была готова вот-вот взорваться, но он хотел продлить наслаждение от прикосновения ее заострившихся грудей, ее гладкого живота. Челси затрепетала и еще крепче прижалась к нему. Застонав, Крейг засомневался, что он и дальше сможет сдерживать себя.

Он полностью отдался ее жадным ласкам. Они перекатывались по кровати, сплетая руки и ноги, не отрывая друг от друга губ. Их страсть являла собой некий эротический балет, не знающий границ и запретов.

У Крейга была только одна мысль, одно желание — страстно погрузиться в ее глубины, соединиться с ней в неописуемом восторге.

Только когда они достигали вершины их близости, он освобождался от постоянного напряжения, от бессильной ярости из-за того, что не в силах что-либо изменить. Только тогда он чувствовал себя человеком, который держит судьбу в своих руках.

Каким-то образом Крейг понимал, несмотря на желание, поглотившее весь рассудок, что Челси и есть ответ на все его вопросы. Но он знал, что не может позволить ей стать такой важной частью его жизни. Она заслуживает большего, полноценного мужчину, свободного от горечи и стремления отомстить. Крейг еще раз напомнил себе, что Челси была только временным облегчением в его жизни и ничего больше. Он не мог рисковать, думая о ней, как о чем-то постоянном в его жизни, поскольку уже искушал судьбу, а не только свои плотские инстинкты, каждый раз, когда обладал ею.

Лежа поверх нее, Крейг внезапно оторвал свои губы и попытался справиться с дыханием. Челси лежала в ожидании, как дикая возбужденная кошка, но он все еще опасался причинить ей физическую боль, если потеряет полный контроль над собой. Он чувствовал ее руки на своих плечах, ее пальцы нежно поглаживали его кожу. Но возбуждение Челси нарастало, и она стала тихонько царапать плечи Крейга. Его имя слетало с ее губ, в голосе чувствовалось смятение, которое тронуло его сердце.

«Доверься мне, маленькая, — убеждал он ее. — Доверься мне». Челси затихла в смиренном ожидании, и Крейг вдруг осознал, какую власть над ней она давала ему. Он приподнялся на локте и повернувшись на бок, стал нежно ласкать ее грудь, легонько покусывая соски, и эта нежность скрывала то огромное напряжение, в котором находилось все его тело.

Челси опять произнесла его имя. На этот раз, Крейг услышал удивление и облегчение. Она потянулась к нему и сжала ладонями его щеки.

Он так жадно захватил ртом ее грудь, что Челси захныкала от изнеможения. Его рука поползла вниз по ее телу, она шевельнулась, раздвигая ноги.

Крейг нежно погладил пушистый холмик, своими ласками доводя ее до исступления. Она задохнулась, когда два его пальца проникли в ее влажное лоно, и содрогнулась. Крейга охватило такое безумное желание, что он не мог больше противиться ему.

«Пожалуйста, Крейг», — простонала Челси. — Я не могу больше». Он внял ее мольбам и без промедления вошел в нее. Стон вырвался из ее груди, когда он погрузил плоть в горячие глубины. Челси вскрикнула и вцепилась в его плечи.

Их тела сплелись. Крейг погрузился в пучину страсти, забыв обо всем на свете. Наслаждение волнами прокатывалось по его телу, отнимая разум.

«Великолепно!» — задыхаясь пробормотал он, не веря, что такое может происходить в действительности. Челси в экстазе закричала. Ее оргазм длился так долго и был таким сильным, что его собственное завершение было мощнее и длительнее, чем когда-либо прежде.

Обессилев, Крейг упал на нее. Она молча плакала. Он почувствовал влажный след на щеке, когда целовал ее, но не стал упрекать за сверхэмоциональность.

Они лежали в объятиях друг друга слишком утомленные, чтобы разговаривать. Время от времени судороги пробегали по их разгоряченным телам.

Челси дремала. Крейг предоставил все идти своим путем, забыв о ночных кошмарах и уснул. Через некоторое время проснулся, но не от панического страха, как это бывало у него по ночам, а от приятных ощущений, вызванных ласками Челси.

Она мучила его, доставляла ему наслаждение, удовлетворяла его, пока продолжалась ночь. Когда ему казалось, что не осталось сил даже для того, чтобы сделать вдох, не говоря уже о том, чтобы опять заняться любовью, его стремление к ней и жажда обладать ею, возвращалась вновь с десятикратной силой.

Их губы были постоянно слиты в поцелуе, расставаясь лишь ненадолго.

Они изучали друг друга, возбуждали друг друга. Они зажигали друг друга и с готовностью сгорали в пламени страсти. Никто из них не сдерживал себя. Тайное становилось явным, и это открывало новые возможности для взаимного наслаждения. Они отбросили все условности, все запреты и оковы, отпустили все тормоза, окунувшись в свои эротические фантазии, изобретая все новые и новые способы любовной игры. Их тела сливались снова и снова, их бесконечная страсть заставляла содрогаться в неописуемом восторге.

В одно из таких мгновений Челси воскликнула: «Я люблю тебя!».

Крейг замер, потрясенный. Сердце болезненно сжалось, чувства перемешались. Он знал только одно — он никогда не оправится от того, что потерял в этой жизни и всегда будет страдать от этого.

На следующее утро Челси глубоко опечалила отстраненность Крейга, но она уважала его потребность в молчании. Они по отдельности приняли ванну, оделись и молча позавтракали. В это же утро, Крейг повез ее к машине. Она очень хотела остаться с ним, даже если для этого ей пришлось бы оставить Сан-Франциско, но знала, что он не позволит. Крейг был слишком упрям, чтобы простить ей все грехи. Челси знала, что он не собирается больше когда-либо доверять кому бы то ни было, особенно, если это представляет для него угрозу. То, что Крейг живет в хижине высоко в горах, можно расценивать, как одно из средств самозащиты.

От его решения отвезти ее сегодня она совсем упала духом. Челси тихо вздыхала, пока он вез ее по разбитой дороге, и вглядывалась в его профиль, как бы стараясь запечатлеть в своей памяти. Все в нем притягивало ее. Так хотелось броситься в его объятия и умолять найти какое-то решение, которое помогло бы им начать все сначала, но она была убеждена, что Крейг отвергнет все ее попытки.

Челси вцепилась в край сидения и стала смотреть вперед, чтобы не поддаваться своему порыву. Они приближались к самодельному мосту. Крейг замедлил движение. Увидев мост, она вся напряглась, вспомнив, что здесь случилось.

Понимая ее беспокойство, Крейг остановил джип в нескольких метрах от моста. «Не бойся! Я вчера его основательно проверил, проехав по нему несколько раз». Наконец, он взглянул на нее. Сколько всего было в этом взгляде! Но через мгновение его лицо стало опять непроницаемо. «Мост безопасен».

Челси слабо кивнула, чувствуя себя слишком взволнованной, чтобы сказать что-нибудь. Когда Крейг въехал на мост, она закрыла глаза. В памяти сразу же всплыли картины ее падения. Новый мост также поскрипывал под колесами машины. Страх отпустил ее только после того, как они переехали через овраг Мысли тотчас же переключились на Крейга. Она горевала от того, что очень скоро им предстоит расстаться и возможно навсегда. Челси сделала бы все возможное и невозможное, чтобы вернуть то, что было между ними восемь лет назад. Выехав на лужайку перед воротами, Крейг остановил джип и спрыгнул на землю. Напряженной походкой он обошел машину и подошел к ней. Челси совсем забыла, что вместо туфель, которые она потеряла несколько дней назад, на ногах надеты шерстяные носки Крейга, и собралась было выйти из машины.

«Я сама!» — запротестовала она, боясь, что потеряет над собой контроль, как только Крейг дотронется до нее.

Он многозначительно посмотрел на ее ноги, затем подхватил и понес Челси к машине, которая стояла неподалеку. Крейг усадил ее, закрыл дверцу, но не отошел.

Она нашла ключи и, опустив стекло, на прощание сказала: «Я не жалею, что приехала сюда».

«Я думаю, что это было неизбежно», — холодно произнес Крейг. Челси хотелось сказать, что он совершает огромную ошибку, отталкивая ее, но вместо этого проговорила: «Не надо меня больше ненавидеть, Крейг. Я не вынесу этого». Он резко кивнул. «Ты все взяла?».

«На этот раз я налегке», — слабо улыбнулась она, вспомнив свою привычку набивать чемоданы, отправляясь на уик-энд или в отпуск во время их совместной жизни. «Раньше ты обвинял меня в том, что я превращаю тебя в мула, навьюченного вещами».

«Не надо, Челси. Прошлое не вернешь, нашей совместной жизни больше не существует. И чтобы ты ни делала, чтобы ни говорила, вернуть ничего нельзя».

Она закусила нижнюю губу. Его слова окутали ее, словно саван. Челси включила зажигание, и дорогая немецкая машина заурчала.

«У тебя достаточно бензина, чтобы доехать? Деньги есть?».

«Все в порядке и там, и там», — прошептала она, потрясенная тем, что его вопрос прозвучал, как вопрос мужа.

Крейг с какой-то поспешностью отступил назад. «Ну, теперь тебе лучше отправляться».

«Крейг?» — окликнула она его, когда он повернулся, чтобы уйти.

Крейг остановился, не глядя на нее.

«Что, Челси?» — резко спросил он.

«Ты будешь время от времени давать о себе знать? Может мы сможем видеться хотя бы раз в два-три месяца и поговорить за чашечкой кофе? Ведь раньше мы были друзьями», — напомнила Челси.

Она сразу же заметила, что Крейг не пытается скрыть недовольство. Хотя он и промолчал, но холодное выражение его глаз и сжатые губы, сказали больше любых слов. Челси вздохнула, больше злясь на себя, чем на него. «Я должна была бы знать, что не следует просить тебя об этом».

«Но если ты знаешь это, то почему делаешь?» Крейг переминался с ноги на ногу, всем своим видом давая понять, что ему не по себе от того, что она просит невозможное. «Нет необходимости видеться. Я не изменюсь, а ты не сможешь жить по моим законам».

«Я не прошу тебя измениться».

«Ты просишь простить тебя и верить тебе, Челси. С таким же успехом ты можешь просить меня броситься под грузовик. Но этого не случится. Никогда!».

Пытаясь сохранять спокойствие, Челси продолжала настаивать.

«Я просто прошу тебя подумать о том, какие преимущества ты будешь иметь, если отбросишь прошлое и обратишься к будущему».

«Тогда прежде всего оставь меня», — подвел он черту. — Твое присутствие не дает мне свободно дышать». Чувствуя себя опустошенной, она нашла в себе силы встретить его тяжелый взгляд. «Даже если мы больше никогда не увидимся, я действительно рада, что приехала к тебе и рада, что мы провели это время вместе. Береги себя, Крейг. Я буду скучать и буду думать о тебе».

«К черту!» — взорвался он, приближаясь. «Я не могу сделать то, что ты хочешь! Я не могу стать тем, кем ты хочешь, чтоб я стал» И ударил кулаком по ее машине. «Это просто невозможно! Я собираюсь сжечь этот дневник, потому что сойду с ума, если мне придется все переделывать». Наклонившись, Крейг схватился за стекло. «Почему ты не можешь понять?».

«Нет, я понимаю», — упрямо настаивала Челси. Ее сдержанность исчезла. «Я прекрасно знаю, чем ты рискуешь, вскрывая старые раны. Я заново прожила все те ужасные месяцы, но хочу, чтобы ты исцелился, Крейг, а исцелиться — это значит прочитать дневник, чтобы уничтожить то, что было тебе сделано. Сделай это для себя, не для меня, а я сделаю все от меня зависящее, чтобы помочь тебе восстановить справедливость. Мне все равно, что пострадает репутация отца, на его счету слишком много преступлений. Ты решишь, как тебе поступить, а я все время буду на твоей стороне, конечно, если ты захочешь. Ты заслужил, чтобы публично было восстановлено твое доброе имя, и это твоя наилучшая возможность. Я не могу тебе предложить больше ничего, кроме своей жизни, и отдам ее тебе, если понадобится».

Крейг был ошеломлен. «Почему, Челси? Почему?».

Она в изумлении покачала головой: «Потому что я люблю тебя. И буду любить тебя до конца своих дней».

Он шумно выдохнул. По его лицу Челси видела, что Крейг не верит ей, но не останавливалась. «Если ты хочешь иметь какое-то будущее, ты должен примириться с прошлым. Это так просто и в то же время так сложно».

Он смотрел на нее сверху вниз. «Откуда столько мудрости? Из коробки с овсяными хлопьями?».

Она оставила без внимания его иронию. «Из жизни! Ты занял очень удобную позицию, забывая, что я тоже как-то жила эти годы. Как-нибудь, если это будет возможно, я расскажу, что случилось со мной шесть лет назад. Тебе необходимо узнать всю правду, но я приберегла ее до тех пор, пока ты не будешь готов к этому. Я тебя честно предупреждаю, Крейг, потому что когда ты услышишь, что я скажу тебе, ты уже не будешь отгонять меня от себя, как одного из организаторов твоего падения».

«Живи своей жизнью и не возвращайся, Челси», — грубо посоветовал ей Крейг и опять замкнулся в своей скорлупе. «Здесь для тебя ничего нет и никогда не будет».

«Будь ты проклят, Крейг Уайлдер. Мне до смерти надоело, что ты ведешь себя, как параноик, когда дело касается меня. Я заслуживаю того, чтобы ты мне верил и всегда это заслуживала, но ты так погружен в себя, что не заметишь даже, если я вдруг упаду в обморок прямо тебе под ноги, ты переступишь через меня, как через бордюр. Оставайся со своей горечью и одиночеством, наслаждайся ими, а я сыта по горло твоей враждебностью».

Челси яростно включила передачу и вылетела на залитую солнцем дорогу. Она даже не бросила прощального взгляда на бывшего мужа, но только потому, что ее глаза были полны слез от печали и крушения всех надежд. За первым поворотом, Челси замедлила скорость, съехала на обочину и остановилась. Закрыв лицо ладонями, молодая женщина разрыдалась, оплакивая себя, своего ребенка, которого потеряла, и Крейга, которого больше никогда не увидит. Прошло немало времени, прежде, чем она почувствовала себя в состоянии возвратиться в Сан-Франциско.

Неподвижно застыв, Крейг наблюдал, как Челси исчезает за поворотом. Закрывая ворота и возвращаясь к своему джипу, он твердил, что без нее ему лучше, но уже подойдя к машине, понял, что лжет самому себе, точно также, как лгал ей. Его плечи поникли. Крейг закрыл руками глаза, пытаясь дать объяснение своей жестокости по отношению к Челси.

Я люблю тебя. Я буду любить тебя до конца своих дней.

Какого черта она это ему сказала? Чтобы сбить с него спесь? Помучить его? Напомнить ему, что его жизнь без нее не имеет смысла? Заставить его смело смотреть в прошлое и правильно строить будущее, как все эти психиатры, к которым он обращался, когда вышел из тюрьмы?

Крейг зло выругался, добавил еще одну выбоину своему джипу, ударив по крылу тяжелым ботинком и погнал к хижине, как сумасшедший, преследуемый демонами из ада.

Все последующие дни и недели он был на грани потери рассудка. Его нервы были напряжены до предела. Крейг не мог найти покоя ни днем ни ночью. У него совсем пропал аппетит, и он просто заставлял себя есть хотя бы раз в день. Временами он кричал от бессильной ярости — это был крик смертельно раненного зверя.

Крейг не понимал, почему до сих пор не мог выполнить своей угрозы — сжечь дневник Мартина Локриджа. Однажды он все-таки сунул его в огонь, но, обжигая пальцы, вытащил, как только пламя лизнуло обложку. Какое-то чутье подсказало ему спрятать дневник в ящик кухонного стола, куда он редко заглядывал.

Я люблю тебя.

Ее слова нескончаемым хором звучали в его голове дни и ночи. Безмятежность и защита от реального мира, которые Крейг нашел в горной хижине, растаяли, как облачко дыма от порыва ветра. Ему везде виделась Челси и в первую очередь, он винил в этом ее вторжение в его жизнь.

Иногда ему слышался ее нежный смех, его ноги прирастали к месту и он забывал, что делал в данный момент. Крейг вспоминал ее сладострастные стоны в его руках, все изгибы ее тела, ее чувственность и память о наслаждении, которое испытывал в ее объятиях, не оставляла его. Он проклинал себя, но ничего не мог поделать.

Ночью Крейг чаще всего дремал на полу у камина, прежде чем заставить себя лечь в постель, где он метался и ворочался, не в силах уснуть. Его тело постоянно требовало Челси. Он протягивал руки к тому месту, где когда-то лежала она и вздрагивал, натыкаясь на пустоту. Крейг вдыхал ее неповторимый аромат, сохранившийся на подушке, даже после того, как перестелил постельное белье. Его кошмары усилились до такой степени, что он вообще перестал спать ночами и днем его шатало от усталости.

Если Крейг не колол дров, не чинил крышу хижины или не копался в саду, то слонялся по лесу, пытаясь собраться с мыслями и пытаясь справиться со своими чувствами.

Через три недели после отъезда Челси, он вытащил дневник из кухонного стола и прочитал его. Перед ним снова ожили картины обвинения, суда, вынесенный приговор и тюремное заключение. Хотя ему и было трудно согласовать тогдашнее поведение Челси с ее теперешней страстью и терпением, он отнес эти перемены за счет ее зрелости и проницательности, которые она приобрела после смерти отца.

Теперь Крейг подробно узнал, как плелись интриги вокруг него, как состряпали обвинение и почему. Он читал мольбу о прощении мертвого человека, но это не трогало его. Крейг сомневался в том, что сможет простить или перестанет ненавидеть своего бывшего тестя, потому что наконец увидел его таким, каким он и был — амбициозным, самолюбивым человеком, который не задумываясь принесет в жертву всех и вся, включая единственную дочь во имя успеха и места федерального прокурора.

Несмотря на потрясение и гнев, которые не отпускали его несколько дней, Крейг осознал, какие возможности откроются для него, если он предоставит признания Локриджа судебным властям. И еще он осознал ту жертву, которую принесла Челси, отдав ему дневник отца.

Крейг отчаянно хотел, чтобы она вернулась в его жизнь. Он нашел в себе силы и мужество простить ей предательство, примирившись с мыслью, что Челси тоже была обманута своим отцом. Насколько же она была права, когда советовала ему раз и навсегда разобраться с прошлым, иначе он не сможет обрести покой в будущем.

Крейг связался с офицером, под наблюдением которого находился и с адвокатом из Сан-Франциско, которому доверял, и предпринял первые шаги, необходимые для снятия пятна с его имени, восстановления репутации.

Он слишком любил и нуждался в Челси, чтобы не попытаться завоевать ее вновь. И ему очень хотелось понять, что же она все-таки имела в виду, когда говорила о всей правде.