Только гораздо позже днем Джулия наконец обнаружила, что телефонная трубка лежит на полу.

Выплакавшись после ухода Роба, она долго сидела в ванне, а остаток утра провела, прибирая спальню. Она набросилась с пылесосом на воображаемые следы присутствия Роба, словно он мог оставить после себя молекулы, зацепившиеся за ковер, а постельное белье отправила в стиральную машинку. Все, что поддавалось чистке, она вычистила слабым раствором отбеливателя. Потом распахнула дверь в сад и впустила в кухню холодный мартовский воздух.

Борясь с похмельем, она прокручивала в голове события последних трех дней. Джулия готова была убить себя за то, что была такой потрясающей дурой. Она впервые встретилась с мужчиной в четверг, провела с ним ночь в пятницу, а к субботе они, можно сказать, перестали разговаривать друг с другом. Это был, вне всякого сомнения, самый поганый вариант развития отношений, с которым можно столкнуться в жизни.

В ее жизни была пара мимолетных связей. Они случились в то время, когда она была слишком занята чем-то еще, и она даже не пыталась придавать им большего значения, чем они того заслуживали. Но все это было так давно, что воспоминания о них давно превратились в подобие размытых фотоснимков. Все это было еще до Билла. А потом она встретила его.

После Билла не было никого. Ни в Лондоне, ни в Оксфорде. У нее были шансы, и о некоторых она даже задумывалась, но так и не реализовала ни одного. А теперь ей уже тридцать!

В третий раз ополаскивая мисочку Блошкин-Дома, она осознала, что больше неспособна на мимолетные увлечения. Не потому, что они осуждаются моралью, а просто потому, что разочарование, которое она испытывала сейчас, смешанное с отвращением и приправленное острым замешательством, было явно не тем чувством, которое хотелось бы испытать еще раз. Она уже не та, что прежде. И пытаться вести себя, как прежде, просто бессмысленно.

И если уж быть до конца честной перед собой, она действительно сбилась с правильного пути. Она все ждала прихода творческого вдохновения и страдала от того, что оно не появляется. Она никак не могла окончательно решить, что же лучше — остаться в Оксфорде или вернуться в Лондон. У нее не было веских причин возвращаться, учитывая, что большую часть старых друзей и связей она уже растеряла. Но иногда она чувствовала себя старым колонистом, которому запретили возвращаться на родину. А теперь к этой дилемме прибавилась еще ночь с мужчиной, которого она обречена видеть по крайней мере раз в неделю в вечерней школе — единственном месте, где она сейчас могла как-то реализоваться.

Потом она припомнила, что большую часть времени на вечеринке провела, защищая Роба перед Лео, хотя почти ничего не знала о нем. И, хотя она, конечно, делала это не ради благодарности, все же было бы приятно, если бы Роб хоть как-то выразил ей свою признательность. Но, к сожалению, он вылетел из ее квартиры, как пробка из бутылки. Она все больше злилась на себя. И тут, с остервенением полируя дверцу шкафа, заметила, что телефонная трубка сброшена с рычага.

— Блошкин-Дом!

Кот был в саду, где, дрожа от возбуждения, прыгал вокруг вишни, на которую слеталась стайка скворцов. Увлеченный птицами, он решил проигнорировать ее. Джулия подняла трубку с пола, положила на место и некоторое время задумчиво глядела на телефон. Только бы не матушка. Сегодня она категорически не в состоянии с ней говорить.

Она начала выяснять, кто звонил. Слушая информацию, она все больше хмурилась. Кто мог звонить ей в 2 часа 57 минут ночи? Номер был Мэгги.

Джулия продолжала держать в руке замолчавшую трубку. Какого черта понадобилось от нее Мэгги в такое время? И еще интереснее, что происходило в комнате в тот момент, когда Блошкин-Дом снял трубку и оставил ее лежать микрофоном вверх на ковре рядом с кроватью?

Она набрала номер Мэгги и ждала с нарастающим напряжением.

— Мэгги! Ты звонила мне прошлой ночью?

— Привет. Ну как, хорошо провела время? — Бодрый тон, которым был задан вопрос, подразумевал, что она не сомневается в ответе. Джулия со стоном вздохнула. Она смутно помнила, как покидала дом Мэгги, повиснув на руке у Роба. Глупо было надеяться, что всех, кто это наблюдал, сегодня охватил приступ амнезии.

— Говоря откровенно, я мало что помню.

— Ну по крайней мере, Роб проводил тебя. Это было очень великодушно с его стороны. Может быть, у ваших отношений будет продолжение?

— Значит, ты видела, как мы уходили.

— Я вызвала вам такси. Хотя подозреваю, что вы были слишком увлечены друг другом, чтобы это заметить. Я просто обалдела, когда этот чертов его братец вернулся. Лучше бы ты облила его кислотой.

— Его братец? Ты имеешь в виду Лео? Когда он вернулся? То есть куда?

Мэгги немного помолчала.

— Дорогая моя, он пришел сюда сразу, как вы ушли. Роб дал ему не те ключи, и, как он сказал, ему надоело торчать у дома в машине, дожидаясь его. Поэтому он вернулся за ним, но к тому времени вас уже не было.

— Картинка проясняется, — медленно проговорила Джулия. — Так вот, значит, кто звонил мне в три часа ночи?

— Ну, я дала ему твой номер. Я надеялась, что Роб немножко задержится у тебя. А что случилось? Как ты могла не знать, что он звонил?

— Ой-ей-ей!

— Как я понимаю, что-то не так.

— Ничего, кроме того, что в три часа ночи я не слышала, как звонил телефон. То есть Блошкин-Дом снял трубку, а я об этом и не подозревала буквально до недавнего времени.

— Роб был с тобой?

— Как ты догадлива, Мэгги.

Какое-то время Мэгги молчала, а потом разразилась хохотом.

— Ох, извини, что я смеюсь. Ничего не могу поделать. Я просто вспомнила его лицо. — Джулия с завистью слушала ее заливистый смех, от всей души желая относиться к происшедшему так же. — Теперь понятно, почему Лео так поджал губы, когда клал трубку. Я только спросила, дозвонился ли он, и он ответил, что да, дозвонился просто чертовски прекрасно. А затем вылетел из дома. Не представляю, куда он поехал.

— Слава богу, здесь он не появлялся.

— Я бы ни за что не дала ему адрес. Наверное, ему пришлось ночевать в машине.

— Не могу вообразить, как должен скрючиться Лео, чтобы всю ночь проспать в машине. Мне кажется, он вернулся в Лондон. Я очень живо себе это представляю. Как он несется по М40, с лицом, похожим на айсберг. Надеюсь, его остановили и проверили на алкоголь.

— Ох, Джулия! Ты действительно думаешь, что до него что-то дошло?

— Мне не хотелось бы это обсуждать. — Джулия глубоко вздохнула. — Утром Роб выскочил отсюда, как только пришел в себя. Даже чая не выпил. Просто хлопнул дверью с похоронным выражением лица. Не думаю, что мы еще встретимся — по крайней мере в неофициальной обстановке.

— О, дорогая, — сочувственно проговорила Мэгги. — О, прости. Мне на самом деле показалось, что он был хорошим парнем.

— Полагаю, он и сейчас им остался. Просто ему не захотелось иметь дела со мной, — убитым голосом ответила Джулия. — Я чувствую себя полной идиоткой.

— Ты не идиотка, — возразила Мэгги. — И мне не важно, пьяная ты была или трезвая. Он не ребенок, в конце концов. По крайней мере мог бы объясниться с тобой.

— Мэгги, он же мужчина! Как будто ты не знаешь, что они никогда ни о чем не говорят словами! Когда они чуют, что назревает серьезный разговор, тут же дают деру.

— Джулия, ну не все же такие, — не слишком убежденно возразила Мэгги.

— Ладно, теперь это уже не важно. Нет смысла копаться в этом post mortem. Кстати, не нужно прийти помочь тебе с уборкой? Я должна была позвонить раньше, но просто была не в состоянии двинуться с места.

Мэгги согласилась сменить тему:

— Не волнуйся, детишки с утра уже все убрали. Да, кстати, знаешь, я шла в ванную и увидела того парня выходящим из комнаты Наоми. Надо тебе сказать, он выглядел изрядно обалдевшим. Кто бы мог подумать?!

Чтобы развеяться, Джулия отправилась в супермаркет Теско. Обычно после разговора с Мэгги ей становилось легче, но на этот раз она почувствовала себя еще хуже. То, что она вела себя ничем не лучше мышки-Наоми, не способствовало повышению самооценки. А чувство стыда, которое она испытывала за эту глупую ночь, еще усилилось от известия о том, что у них была аудитория.

У входа в универмаг стояла кабинка моментального фото. Джулия впервые заметила приклеенный к ее стенке листок с любопытным призывом: «Сфотографируйтесь, пока вы счастливы!» Выше в качестве примера красовался портрет молодого человека со стоящими дыбом волосами, который выглядел так, словно неделю провел под феном. Джулия было призадумалась, не зайти ли за нейлоновые занавески, но, решив, что, скорее всего, это окажется не чудодейственным средством от депрессии, а прозаическим подтверждением того, во что люди обычно отказываются поверить — что в жизни они выглядят так же ужасно, как на фотографии в паспорте, она взяла корзинку, стряхнула четыре других, прицепившихся к ней, и направилась в отдел свежих овощей и фруктов.

Пока она рассеянно перебирала морковку, в ушах продолжал звучать резкий голос, высмеивающий ее за то, что она проводит время с детьми вполовину моложе себя. Ну хорошо, не вполовину, но почти. Может, она и правда прячется от мира. Может быть, грозный Лео был абсолютно прав во всем, и может, именно поэтому она и попыталась утопить его в белом вине?

Она прошла к кондитерскому отделу и наполнила корзину коробками с жирными пирожными. Потом вернула их все обратно на полку. Если даже она превратится в мячик, проблемы это не решит. Только тут она поймала себя на мысли, что проблема действительно есть. Отринув кондитерские изделия, она решительно направилась к парфюмерным и гигиеническим товарам. Ей и в голову не приходило, что у нее уже начался предменструальный синдром, пока она не обнаружила свою корзину полной разнообразных приятно пахнущих предметов — начиная от сухих духов и заканчивая интим-дезодорантом и упаковкой лавандового мыла. Возвращать и это все обратно на полку у нее не хватило духу: тот, кто следит по мониторам, подсоединенным к видеокамерам в торговом зале, за порядком, наверняка решит, что она сумасшедшая. Она потащила изрядно потяжелевшую ношу к отделу кормов для домашних животных и последующие пятнадцать минут провела, размышляя, какие же баночки выглядят более аппетитно.

— Глупо, правда? — послышался у нее за спиной жизнерадостный голос.

Джулия обернулась. Ей лучезарно улыбалась женщина с лицом, пышущим неправдоподобным здоровьем.

— Простите?

— Я говорю, глупо пытаться понять, какие им понравятся больше. — Она кивнула в сторону огромной горы баночек.

— А, да. Я тоже так думаю.

Женщина заговорщицки хихикнула, и Джулия вежливо улыбнулась в ответ. Ей совершенно не хотелось ввязываться в дурацкий разговор посреди супермаркета. Она пришла сюда затем, чтобы отвлечься. Они обе отвернулись к полкам и вновь углубились в свои изыскания. Через несколько минут Джулия с облегчением заметила, что, пока она размышляла о преимуществах лосося и тунца по сравнению с сардинами и макрелью, женщина удалилась. Собственная нерешительность при выборе начала ее раздражать. Она поспешно бросила обе баночки поверх горки товаров в корзине и направилась к винно-водочным изделиям, заранее решив, что возьмет упаковку любого светлого пива, которое первым подвернется. Она уже укладывала банки в корзину, когда ее деликатно похлопали по плечу.

Она на мгновение замешкалась. Если это опять та дама со своими замечаниями, она может не удержаться и чем-нибудь ее стукнуть. Она осторожно обернулась.

— Привет.

Какой-то миг она пыталась сообразить, кому принадлежит улыбающееся лицо. Наконец, прежде чем пауза успела стать неприлично длинной, у нее в голове что-то щелкнуло.

— Мак! О, привет! — Она изобразила на лице выражение «рада-тебя-видеть» и пыталась придумать какие-нибудь фразы для непринужденного разговора, которые бы не выдали постороннему человеку ее состояния. С губ сорвалось:

— Что ты тут делаешь?

— Покупки.

— Да, действительно. Идиотский вопрос.

— На самом деле просто зашел за бутылочкой. Ко мне кое-кто придет, и я хочу произвести приличное впечатление.

— А. — Она задумчиво кивнула. Ей снова скрутило живот. Меньше всего ей сейчас хотелось думать о романтических вечеринках. — Ну, желаю хорошо провести время.

Она уже хотела повернуться, но что-то в его смущенной позе остановило ее. Он переминался с ноги на ногу, как будто стеснялся о чем-то спросить.

— Что такое, Мак?

— Э-э-э… — Он хмыкнул, выпрямляясь. — Я… э-э-э… Как ты думаешь, это будет нормально? — Он медленно протянул ей бутылку красного вина, при этом опустив глаза. Заметив удивленную реакцию на ее лице, он поспешил заметить: — Ладно, бог с ним. Я думаю, сойдет.

— Нет, нет. Дай посмотреть. Я не слишком-то разбираюсь в вине…

— Но, наверное, все-таки лучше меня. Так что ты скажешь?

— Извини, Мак, я не хотела…

— Дело в том, что, когда я был во Франции, там было вино, которое я очень полюбил. Но тут я не могу его найти. Может, ты знаешь? У него еще обычно были цветы на этикетке. Божоле. Называлось «Fleurie». Наверное, у них такого нет.

Она быстро взглянула на него, стараясь скрыть удивление, и пошла за ним вдоль полок с вином. Она нашла французские вина и пробежалась глазами по этикеткам.

— Нет, не думаю… О! Вот оно. Смотри.

Она достала с полки бутылку и протянула Маку с торжествующим видом. Это было недешевое вино. Ему придется раскошелиться, чтобы произвести впечатление на того, кто придет к нему в гости.

— Это здорово. — Его губы растянулись в улыбке. — Правда, здорово.

Она задержалась, глядя на него еще секунду, отметив драные джинсы, потертую кожаную куртку и копну светлых волос и что он очень высокий.

Он склонил голову, внимательно рассматривая этикетку, словно пытаясь запомнить ее в малейших деталях.

— Ну, желаю насладиться покупкой.

— Угу. Мне повезло, что я тебя встретил.

Он подмигнул ей, точно так же, как два дня назад, и направился прочь. Он скрылся за углом, а она продолжала стоять и смотреть ему вслед.

Предвзятость! Она разозлилась на себя. Чему ее учили на учебных семинарах, когда она получала свой преподавательский сертификат? Никогда не делать поспешных выводов.

Она переложила корзину из одной руки в другую и потащила свой загадочный набор товаров, увенчанный упаковкой из четырех банок пива, к кассе.

После того как она уверила Джулию в том, что убирать уже нечего, Мэгги повесила трубку и стала скручивать сигарету. В доме было тихо. Наоми объявила, что идет в город, и ушла. Мэгги заподозрила, что на свидание. Возможно, как раз с тем парнем, которого она напугала сегодня утром, когда он выходил из комнаты Наоми. Хотя это еще вопрос, кто кого больше напугал. Ладно, в любом случае можно пожелать девочке удачи. Она тоже имеет право на свое маленькое счастье. А Фабиан после героического сражения с последствиями вечеринки отправился обратно в постель. Даже удивительно, учитывая крепость Фабианова пунша, что ночью стошнило только кого-то одного. Но по крайней мере у этого кого-то достало деликатности сделать это в оранжерее, где теперь можно было открыть двойные двери и хорошенько проветрить помещение.

Сплюнув крошечку табака, прилипшую к губам, Мэгги оглядела большую комнату: обитый горчичным велюром диван, толстый ковер, светлые обои под дерево, оклеенные постерами Фабиана, — они хотя бы оживляли комнату. Кандинский, говорил Фабиан. Четыре года назад она посчитала бы эти цветные мазки претенциозной чепухой. Пит, посмотрев на такие картины, только фыркнул бы себе под нос. «Дайте мне кисть, вставьте ее мне в зад, и я создам вам шедевр», — вот что он сказал бы, если бы увидел их.

Она достала золотую зажигалку, подарок Пита ко дню их серебряной свадьбы, зажгла сигарету и улыбнулась. Она-то знала, какие у него были намерения. И сама она все-таки не полностью изменилась. Слишком много отметин оставила жизнь на ее лице, чтобы все забыть и не оглядываться. И были еще вещи, которые требовали совместного решения с Питом — те, которые она не желала замечать и которые, как она смогла понять после двадцати девяти лет замужества, он не хотел замечать тоже. В какой-то момент им обоим надо было честно посмотреть на ситуацию, однако теперь она понимала, что он всегда плелся по жизни, одной ногой увязнув в прошлом.

Ей представилась ее собственная большая комната. Она все еще продолжала думать о ней как о своей, хотя не была там уже почти год. В каком-то смысле это не имело значения. Она помнила, как вместе с Питом пятнадцать лет назад выбирала бархатные шторы. Они были почти такого же горчичного оттенка, как этот диван. Продавец сказал, что они очень практичны. Не пропускают сквозняков. Да, это было важно, чтобы детям наверху, где хватало сквозняков, было теплее, — в те годы они, экономя газ, не включали отопление.

Этот дом видел всю их совместную жизнь. От начала до конца. Когда они вернулись из свадебного путешествия в Скарборо, дядя Эрик и тетя Бетти отдали им матрас, чтобы им было на чем спать, пока они не смогут купить двуспальную кровать. А когда они наконец купили диван с выдвижными ящиками, которые ездили туда-сюда, как в сказке, она думала: «Неужели есть на свете женщина счастливее меня?!» Она сжимала руку Пита, когда дядя Эрик помогал им привезти диван из магазина на своем фургоне. Они все сгрудились на переднем сиденье, и дядя Эрик хитро посмотрел на них обоих.

— У новых кроватей есть одна особенность, — сказал он. — Увидишь, Мэгс, и месяца не пройдет, как ты забеременеешь.

У нее даже перехватило дыхание. В их доме было три спальни, и они жаждали заселения. Она уже строила планы, как она обставит детскую. Конечно, когда они смогут себе это позволить. Когда ее беременность подтвердилась, она вернулась домой от врача и поднялась в ту маленькую спальню, которую уже давно мысленно отвела своему первенцу. Она хотела, чтобы у ребенка было все лучшее, что они только смогут ему обеспечить. Потом она поняла, что пока то, что они способны обеспечить, вряд ли потянет на «лучшее». И вместо того, чтобы вечером объявить радостную новость Питу, она сохранила все в тайне и устроилась на сверхурочную работу на фабрике. Когда запах сырого мяса, из которого делали начинку для пирожков, стал для нее невыносим, она устроилась на вечернюю работу в бар. Питу это не понравилось. «Я не хочу, чтобы всякие пьянчуги задирали тебе юбку», — сказал он. Поэтому пришлось объяснить ему, что она ждет ребенка и им нужно заработать как можно больше денег. На следующий день он пошел и сам объяснил владельцу «Красного Льва», почему Мэгги больше не будет там работать. А чтобы компенсировать финансовые потери, сам стал работать сверхурочно.

Уже тогда ей следовало понять, думала Мэгги, вновь прикуривая свою потухшую сигарету, что она никогда не сможет позволить Питу хоть в чем-то ее обойти. Когда он работал дополнительно в вечернюю смену, она продолжала работать в «Красном Льве» без его ведома. Приходилось изворачиваться. Пару раз он приходил с работы раньше, чем она, и ревел, как раненый бык, обнаружив дом пустым. Она врала ему, что была у мамы, и ее старушка мама, благослови ее Господь, прикрывала ее. По крайней мере до тех пор, пока все не стало слишком заметно и хозяин «Красного Льва» попросил ее уйти с работы раньше, чем ее фигура станет такой формы, что посетители смогут ставить на ее живот кружки. Она отнеслась к этому философски. В конце концов, ей было всего двадцать. Она открыла личный счет в банке и положила туда свои сбережения, чтобы покупать вещи младенцу. Эту свою тайну она скрывала от Пита, пока он не обнаружил банковские квитанции в ящике с ее бельем.

— Что это, черт побери, такое? — заорал он, швыряя их ей в лицо.

— Мне просто хотелось сделать что-нибудь самой, чтобы нам было легче, — ответила она, опускаясь на кровать, и расплакалась от стыда.

— Так что, выходит, что я — не тот мужчина, который может обеспечить свою семью?! Того, что я делаю, для тебя недостаточно? Хорошо, я скажу тебе, что ты должна сделать. Ты должна пойти завтра в банк и закрыть этот чертов счет. И передай им от меня, что Пит Ридли может содержать свою жену и своего будущего ребенка без того, чтобы его жена нанималась в прислуги. Ты поняла?

— Да, — всхлипнула она.

— Ты слышишь меня? Я спрашиваю: «Ты Меня Поняла?»

— Да! Я поняла!

Так Мэгги в возрасте двадцати лет начала учиться скрывать от мужа свои чувства. Но в то время это было не так важно. Появился Джейсон, потом, через два года, — Терри и, наконец, — крохотная дочка, Кэй. Ей казалось, что Пит отдаляется от нее, но у нее были ее дети. Чудесные дети, на которых она изливала всю свою любовь, которая, как она замечала, Питу от нее больше не была нужна. Он получил повышение, стал контролером производственной линии, и она старалась его всячески поддерживать. А о себе ей было некогда даже думать. Дети всегда были с ней. Всегда надо было за чем-то следить, что-то чинить… И вскоре она сказала Питу, что снова хочет пойти работать.

— Делай что хочешь, дьявол тебя забери, только отстань от меня, женщина!

Одной фразой он разорвал тяготившие ее цепи.

«Красный Лев» принял ее обратно.

Мэгги направилась в кухню и поставила чайник. Она посмотрела в окно на пустой сад, на двери оранжереи, широко распахнутые навстречу холодному весеннему дню, и улыбнулась при мысли о «Красном Льве», который все это время был с ней. Даже когда она поступила в вечернюю школу, ей пошли навстречу и позволили изменить график работы. Когда она готовилась к своему первому экзамену, она уронила поднос со стаканами, и Ян, хозяин, сказал, что она выглядит уставшей как собака. И вместо того, чтобы уволить, отправил ее домой отдыхать. Она пришла домой, увидела гору неглаженого белья, которую Пит специально свалил на кухонном столе, чтобы она сразу заметила, поставила гладильную доску на автопилоте и включила кассету с «Королем Лиром». К экзамену она выучила пьесу наизусть. Однажды она подумала, что Пит мог бы выключить телевизор в соседней комнате и тоже послушать, но когда она попросила его об этом, он, огрызнувшись, переключился на соревнования по бильярду.

Она видела хоть какую-то жизнь в «Красном Льве». Что-то, что она рассказывала Питу, над чем они могли вместе посмеяться. Было кое-что, чего она не рассказывала ему никогда. Но она ни разу не изменяла ему. Такое даже не приходило ей в голову.

Дверь кухни распахнулась, и она увидела, что кто-то появился на пороге. Она заставила себя вернуться в происходящую реальность. Это был Фабиан, с обнаженным торсом, в спортивных штанах, болтающихся на его тонкой фигуре и волочащихся по полу. Он энергично зевнул, потянувшись и продемонстрировав темную курчавую поросль под мышками. Потом он опустил руки и провел ими по груди, лениво массируя себя, потом подобрал с пола свой эластичный пояс и затянул его на талии.

Взяв себя в руки, Мэгги наблюдала за ним, придав лицу обычное выражение легкой снисходительности.

— Хочешь чашечку? Чайник уже стоит.

Она ждала ответа, задержав дыхание. Он чуть помедлил, а потом одарил ее теплой, сонной улыбкой:

— Было бы очень кстати.

Она открыла буфет и достала две чашки. Слава богу, беззвучно прошептала она самой себе. Кажется, все в порядке.

Джулия тащилась домой с покупками, терзаемая чувством вины за то, что потратила последние деньги на всякую парфюмерию и ерунду, которая не годилась в пищу ни ей, ни Блошкин-Дому. Переходя Каули-роуд по пути к своему любимому продавцу газет, она вспомнила, что не купила лотерейный билет. Протискиваться между торговыми полками в магазине мистера Хусейна, чтобы взять один билет со стойки в самой глубине, было проблематично, однако она решила, что все же стоит это сделать. В конце концов, подумала она, никогда не знаешь, когда удача может повернуться к тебе лицом.

Она ввалилась в магазин, и хозяин тут же узнал ее.

— А, мисс Коул! Пришли за своим билетом?

— Да, мистер Хусейн. Забыла купить в супермаркете. Как всегда.

— Ну, я очень рад, — продолжал кричать мистер Хусейн через головы покупателей, которых он обслуживал за кассовым аппаратом. — И раз уж вы зашли, может, купите что-нибудь еще?

Она вяло улыбнулась ему и направилась в глубину магазина. Ей было стыдно за свои сумки, набитые более свежими товарами из супермаркета. Бедный мистер Хусейн. Ему приходилось нелегко в борьбе с конкурентами. Но по сравнению с супермаркетом у него было одно большое преимущество, — отметила она, задерживаясь у полок, заполненных специями и баночками с экзотическими соусами, — все вдвое больше по объему и вдвое дешевле, чем в супермаркете через дорогу. Она рассказала Мэгги о магазине Хусейна, как только сама обнаружила его, и знала, что Мэгги не ленится приезжать сюда из Восточного Оксфорда, чтобы купить какие-нибудь необычные ингредиенты для своей стряпни. Тот факт, что она нашла мистеру Хусейну постоянную клиентку, немного притуплял чувство вины.

Она взяла пакетик коричных палочек, совершенно не представляя, что будет делать с ними дома. Потом заполнила билет. Пробираясь обратно, она увидела, что покупатели разошлись. Мистер Хусейн широко ей улыбнулся:

— Как ваша жизнь, мисс Коул?

Она подумала, стоит ли говорить правду, и решила воздержаться.

— Хорошо, как обычно. А ваша?

— Я не могу жаловаться. Моя жена говорит, что мы не имеем права, когда кругом столько людей, которым гораздо хуже, ведь так? Почему бы вам не купить газету, раз уж вы зашли?

— Ой, да. Про нее я тоже забыла.

Надеясь, что он не заметил субботнюю «Гардиан», засунутую в одну из сумок, она склонилась над газетами и выбрала «Телеграф», внушая себе, что больше всего на свете мечтает разгадать призовой кроссворд. Она положила газету на прилавок рядом с коричными палочками, пока мистер Хусейн обрабатывал ее лотерейный билет.

— Мистер Хусейн, вы рассказали своей жене про школу?

Он огорченно взглянул на нее и выразительно пожал плечами.

— Знаете, моя жена не высокого мнения о своем уме. — Он издал смешок. — Да, я ей говорил, но знаете… — Он подался вперед и понизил голос. — Она думает, что люди сочтут ее дурой, если она пойдет опять учиться. Я говорю ей, когда она смотрит телевизор: «Почему ты не хочешь пойти и выучить этот язык нормально, как я?» Но что я могу поделать? Если она не хочет учиться, значит, не хочет. Но знаете, я вам что-то скажу. Мой сын, он учится, чтобы получить аттестат, а она не может ему помочь! И теперь мы должны идти в школу, беседовать с учителями, ну, знаете, родительское собрание? А она не хочет идти! Потому что считает, что люди подумают, что она дура.

— О, но это же не так! — Джулия стояла с кошельком в руках, слушая его. — В группе, где я работаю, есть женщина, ее зовут Ширани, и она, наверное, старше вашей жены. Она ходит в школу уже три года. Вы не поверите, какого прогресса она добилась. Вашей жене стоит только попробовать.

Он покачал головой и нажал клавиши на кассовом аппарате. Ящик выдвинулся. Джулия расплатилась и, убирая в сумку кошелек, обнаружила на дне старую рекламку, приглашающую в школу. Она достала ее, сдула прилипший мусор и протянула мистеру Хусейну.

— Вот. Здесь все написано про школу и к кому надо обратиться, если вы захотите прийти. Пожалуйста, мистер Хусейн, прочитайте ей это. Если вы еще расскажете ей про Ширани, может, она передумает?

Он взял листовку, внимательно изучил ее и убрал в карман брюк.

— Я попытаюсь. Я ведь могу только попытаться.

Джулия дотащила покупки до дома и, открывая дверь в темный общий холл, вспомнила, что должна была покормить рыбок. Она зашла к себе, бросила сумки, взяла ключи и направилась наверх. Открывая дверь Аннелиз, она взглянула вниз и увидела кота, выжидательно сидящего у ее ног.

— Ты тоже хочешь зайти? Ну, наверное, это можно, только если ты не будешь здесь ничего драть.

Комната Аннелиз была точно такой же, как и ее, но темнее, свет проникал с кухни через маленькое окошечко в двери. Зайдя в комнату, Джулия, как всегда, стала разглядывать стены, увешанные постерами: горы, утесы, скалистые склоны ущелий. Большие постеры перемежались разбросанными там и сям маленькими фотографиями: Аннелиз в альпинистском снаряжении, Аннелиз в спелеологическом снаряжении. Аннелиз и ее бойфренд в Пиренеях.

Джулия почувствовала легкую зависть: нужна смелость, чтобы подняться в гору, в реальном и переносном смысле.

Тут же обругав себя за пустое философствование, она посмотрела на кровать. На подушке трогательно обнимались два зверька неопределенной породы, с пришитым к ним сатиновым сердечком с надписью «Амстердам», и никаких следов сейсмической активности, которая обычно имеет здесь место. Но, впрочем, их и не должно быть.

Встревоженная своими вуайеристскими мыслями, Джулия переключила внимание на рыбок. Блошкин-Дом забрался на аквариум сверху и удобно устроился на плетеной проволочной крышке, пытаясь просунуть свою слишком большую лапу в отверстие диаметром с двухпенсовую монетку. Джулия быстро схватила его и отправила на пол.

— Не смей! — приказала она. Он уставился на нее, прижмуривая невинные зеленые глаза. Она погрозила ему пальцем и, надеясь, что он потерял интерес к рыбкам, склонилась над продолговатым аквариумом.

Судя по вытаращенным рыбьим глазам, смотревшим на нее как будто с удивлением, не она одна страдает склонностью к вуайеризму. Бедные рыбки. Чего только они не насмотрелись, должно быть, в этой комнате. Она взяла баночку с кормом и высыпала щепотку в аквариум, согласно инструкциям, полученным по телефону от Аннелиз. Золотистые создания тут же ринулись к поверхности и начали заглатывать разноцветные хлопья. Они довольно милые, подумала она. Однако она ни за что не променяла бы Блошкин-Дома на полдюжины золотых рыбок. Они ведь не могут отвечать взаимностью на твои чувства. Но Джулия подозревала, что при той жизни, которую ведет Аннелиз с бойфрендом, обладающим свойствами пневматической дрели, вероятно, нет времени на то, чтобы нянчиться с животными. Даже забавные зверюшки на кровати, должно быть, оказываются отброшенными в порыве страсти, забытые и покинутые.

Она подсыпала рыбкам еще немного корма, чтобы компенсировать иррациональную жалость, которую к ним испытывала, и погнала Блошкин-Дома к выходу, слегка подталкивая его носком ботинка. Она устало потащилась вниз по лестнице.

Все чем-то заняты. Все, кроме нее. У башмачников, как она называла их про себя для краткости, вечно что-то происходит, даже когда они спят. У Вивьен есть семья и ответственность за группу, у Роба — свои исследования, у Лео — преступники, Мак красит стены, мистер Хусейн содержит магазин, Фабиан и мышка-Наоми готовятся получить степень, даже у Мэгги есть работа в баре и ее эротические рассказы.

А что происходит с ней, с Джулией? В какой момент она застряла на месте? Почему получилось так, что она, всю сознательную жизнь мечтавшая об освобождении от ограничений, о получении степени, о возможностях, которые должны перед ней открыться, теперь оказалась запертой в четырех стенах, словно единственное, что ей осталось, это зарегистрироваться для получения пенсии по возрасту? Почему диплом, вопреки ее ожиданиям, ничего в ее жизни не изменил?

Вернувшись к себе, она без энтузиазма принялась разбирать сумки. Если бы только, подумала она, складывая в кучу упаковку мыла, дезодорант и сухие духи и увенчивая все коричными палочками, если бы она только не добавила ко всем проблемам еще и нелепую попытку случайной связи. Это было отвратительное начало дня, и улучшение не угрожало.

Она поставила чайник, взяла «Телеграф» и села за кухонный стол, задумавшись над кроссвордом. Минут через пятнадцать она обнаружила, что все еще держит карандаш над пустыми белыми клеточками, не в состоянии заполнить ни одной. Ее задумчивость перешла в раздражение. Через полчаса она разозленно отбросила газету и уставилась на идеально чистую поверхность стола.

Все без толку. Она не способна ни на чем сконцентрироваться. Она должна наконец откровенно признать, что у нее — серьезная проблема. Пока она была занята учебой, встречами с новыми людьми, отчаянно пытаясь все успевать, она могла жить конкретным моментом и радоваться каждому новому дню.

Но университетский опыт не изменил ее так сильно, как казалось, должен бы. Она осталась все той же, со своим прошлым, которое сформировало ее. Проблемы, которые у нее были, никуда не делись, просто в течение трех лет ей успешно удавалось их отодвигать. Это как просыпаешься после яркого, похожего на настоящую жизнь сна и обнаруживаешь на кухне немытую посуду и полное мусора ведро.

Мэгги говорит, что у нее вся жизнь еще впереди. Жизнь без Билла? Но ведь Билл всегда жил своей, отдельной жизнью. Не была ли та, прошлая жизнь сплошной борьбой для нее?

Она долго сидела, застыв под грузом нахлынувших воспоминаний, и со страхом ждала, пока они ее отпустят. В ней начало крепнуть убеждение: она должна по крайней мере попробовать что-то с этим поделать.