— Итак, что ты натворила?

Салли с широко раскрытыми глазами ждала, пока Луиза набирала на вилку салат из креветок, потом набила полный рот, прожевала и проглотила.

— Бог мой, это великолепно. Дивный ресторан. Я тебе говорила, что один раз видела здесь Нейла Киннока? Эти парни получают прямо из своей Суарфеги топленое масло из молока буйволицы. Просто оргазм! Ты когда-нибудь пробовала мунг дхал?

— Луиза! Как ты это выговариваешь?

Ничего особенного, подумала Луиза. Сейчас она разделается с тем, что у нее на тарелке, потом доберется мало-помалу и до той половины еды на сервировочных блюдах, которая предназначена Салли и на которую та даже смотреть не хочет, потом покончит с лепешкой, а если все еще останется голодной, примется за салфетки.

— Присоединяйся. Будь добра, дай мне кусочек хлеба, если можно.

Салли взяла маленькую тарелочку, которая стояла возле ее прибора, и вручила ее Луизе.

— Что ты делала с Ленни, объясни, ради Бога?

— Ничего я с ним не делала. — Луиза отпила из стакана большой глоток воды. — Он любит своих женщин так же энергично, как курит свои сигареты, а у меня в тот вечер энергии было не больше, чем у покойника в гробу. Он был очень мил, пробыл у меня не больше пяти секунд, а потом смылся.

— И ты считаешь, что виной тому шлепанцы, похожие на башмаки циркового клоуна?

— Да, в комбинации с волосами как у Рода Стюарта, готового сделать трюк. Когда я встречалась с Ленни, волосы у меня были очень красивые. И гораздо длиннее.

— Я помню. И не понимаю, зачем ты их остригла, — сказала Салли, резким движением отбросив с плеч свои блестящие каштановые локоны.

— Типичный случай! — заявила Луиза, держа в руке вилку. — Иду в парикмахерскую и вылетаю оттуда с головой, похожей на проросшую весеннюю луковицу, а все почему-то думают, будто я сделала это добровольно. Ты-то с какой стати считаешь меня мазохисткой?

Салли подумала и положила себе на тарелку кусочек цыпленка.

— Но ведь волосы у тебя отрастут.

— Да, волосы и еще кое-что. — Луиза оторвала кусок лепешки и окинула задумчивым взглядом зал ресторана, в который как раз в эту минуту ввалилась кучка мужчин в белых футболках и джинсах. — Ох, только не эти!

— Что-то опасное?

— Нет, просто кретины. Они называют всех официантов Абдулами и заказывают петушиные фаллосы ну и так далее. Последний раз, когда я была здесь с Джоном, они устроили состязание по броскам. Это было мило. Особенно когда подключился Джон. Но он был очень пьян.

— Мы могли бы встретиться где-нибудь в центре…

— Нет, Сэл. Я благодарна тебе за то, что ты пожертвовала ради меня «Дон Жуаном», но я не могла бы поехать в город на метро. Сегодня у меня был первый приступ тошноты. Это ужасно.

— Выглядишь ты хорошо. — Салли посмотрела, как Луиза засовывает в рот очередную порцию бирьяни. — А от еды тебя не тошнит?

— Еда как раз избавляет от тошноты. Это нечто сверхъестественное. Я ведь тоже думала, что от еды меня будет тошнить, а все как раз наоборот. Думаю, Ленни потому так быстро и слинял. Я провела его на кухню и, пока с ним говорила, вытаскивала из кастрюли макаронину за макарониной и ела. Причем я даже не сознавала, что делаю это.

— Отлично. — Салли откинулась на спинку стула и подняла свой бокал с вином. — Значит, с Ленни покончено. А как насчет Джайлса? Ведь ты написала ему, предлагая ни много ни мало как оральный секс, насколько я поняла.

Луиза тронула уголки рта накрахмаленной салфеткой.

— От него ни слова. Если ему повезло, он эмигрировал. Или женился на Софи. Или и то и другое.

— На той самой Софи, из-за которой он тебя бросил?

— Извини, пожалуйста, — возразила Луиза с видом глубоко оскорбленного достоинства. — Это я его бросила, разве ты не помнишь?

— Да, после того, как он повез с собой Софи в Париж, взяв на себя все расходы.

— Вот как? Все равно это я дала ему отставку.

— Такая отставка не в счет, раз он уже уехал куда-то с другой женщиной.

— Ну, вначале я им увлеклась. Но прошло бы немало времени, прежде чем я согласилась бы поехать с ним куда-то. Не люблю бородатых. Я доверяю своим инстинктам.

— Ох, Луиза. — Салли вздохнула и покачала головой. — Порой мне кажется, что мы недалеко ушли от девчонок-пятиклассниц. Я все еще помню утро того понедельника, когда я прибежала к тебе в диком возбуждении и рассказала про Гая.

— Это он положил руку тебе на спортивные трусы в поезде на Пэддок-Вуд?

— Извини! Все было куда более романтично.

— Прошу прощения.

Луиза подавила отрыжку и прижала салфетку ко рту.

— Гай был очень славный. Настоящий соседский мальчик. Я не знаю, почему мы с ним порвали. — Лицо у Салли сделалось хмурым и сосредоточенным. — Как подумаешь, ну почему это так вышло, что мы разошлись? Пари держу, что сейчас у него все прекрасно. Он был очень высокий, с красивыми сильными руками. Уверена, что он настоящий мужчина.

— У нас тоже был мальчик-сосед, — задумчиво проговорила Луиза. — Пол Фишер.

— Я помню. Ты напоила его допьяна в родительском караван-прицепе, когда ему было всего тринадцать. Он оборвал бретельку у твоего бюстгальтера, ты дала ему оплеуху, и он свалился на приставной столик.

— Ну а что Фергюс? — спросила Луиза, снова принимаясь за еду.

— Фергюс… он очень славный. — Салли задумалась. — Привлекательный, искренний, чуткий. Культурный, самолюбивый, хорош в постели, богат. — Салли кивнула Луизе. — С хорошим чувством юмора, независимый…

Луиза уронила ложку, пытаясь за один прием переложить с блюда половину деликатеса, именуемого «саг алу», себе на тарелку.

— Очаровательный, умный, вдумчивый, титулованный. Я не упоминала раньше об этом? Его отец граф такой-то, не знаю точно. Получил титул на прошлой неделе.

— Врешь.

— Ладно, может, не граф, а просто сэр или еще что-то. Фергюс стильный, привлекательный…

— Это уже было сказано.

— Он много думает обо мне. Он считает, что у нас с ним есть будущее.

Салли умолкла и побледнела.

— И?

— Не столько «и», сколько «но».

— Ладно, что это за «но»?

— Но… — Салли выпятила губы и уставилась на оклеенную обоями стену.

— Но… не говори мне. Увы, он не знает слов «Отеля «Калифорния».

— Нет-нет, ничего столь тривиального. Это просто…

— Чего ты, собственно, ждешь? — Луиза уставилась на подругу почти со страхом. — Как можешь ты сравнивать это с пятым классом? Ты заполучила мужчину, который обладает всем, чего только может пожелать девушка, и ты еще произносишь свое проклятое «но». Чего ты хочешь, ответь, Бога ради!

— Может, я чересчур привередлива. Может, это потому, что я очень долго была одна. Мне все время кажется, будто здесь что-то не так.

— Привередлива? — Луиза швырнула салфетку на скатерть. — Черт побери, Сэл, если бы я встретила человека, обладающего хотя бы одним из таких качеств, я бы скончалась от потрясения. Давай попробуем взглянуть на это с точки зрения перспективы. Я получала отбросы, которые не стали бы даже держать на складе в магазине, торгующем бракованными вещами, а ты получила корзины от «Фортнума и Мэйсона». Причем ты их даже не заказывала. Так не жди от меня сочувствия.

Салли выпрямилась и одернула жакет.

— Я надеялась, что ты меня поймешь. Я знаю, ты не устроена, верно? Когда ты была с Джоном, ты ведь была не только с ним, или я не права?

— Что именно ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать… — Салли наклонилась к Луизе, чтобы та ее слышала, потому что компания в белых футболках хором завела «Как только я твое лицо увидел в первый раз», не особо заботясь о стройности пения. — Я всего лишь хочу сказать, что ты не устроена.

— Начала, так уж лучше тебе закончить, — проворчала Луиза, чувствуя, что лицо у нее горит.

— Послушай, я не имею в виду ничего обидного. Особенно теперь. Дело в том, что ты говорила мне о некоторых… вещах.

— Я не говорила с тобой целый месяц до того, как позвонила и сообщила тебе об этом, припомни, — возразила Луиза. — Ты не можешь строить никаких умозаключений.

— Я понимаю.

— Джон повел себя как самый настоящий мерзавец. Когда я говорила с тобой? — Салли не ответила, только приподняла брови. — Ладно, он всегда вел себя как мерзавец. Мне следовало думать о другого склада людях.

— Я знаю.

— Итак…

— Итак, — подхватила Салли. Она теперь осторожничает, подумала Луиза, после того как ступила на минное поле. — Итак, ничего на самом деле.

— Эй, Абдул, неси нам пикули, да поживей, не то я дам тебе затрещину!

Требование сопровождалось взрывом хохота. Луиза повернула голову к столу, занятому буйной компанией, и замерла в страхе, встретив взгляды полудюжины мужчин.

— Ой, блондинка, иди сюда и скажи, что любишь меня!

Луиза поспешила отвернуться.

— Ну, видишь? Оказывается, твои волосы не так уж плохи, — сказала Салли суховато. — Мужчин к тебе тянет. Так было всегда.

— Я просто в восторге, — ровным, бесцветным голосом ответила Луиза. — Сейчас мне это особенно необходимо. Поразвлечься с шайкой из шести пьяных висельников.

— Ну что ж. — Салли повернулась лицом к Луизе. — Можно попросить счет или заказать тебе еще что-нибудь необыкновенное под занавес?

Луиза виновато промолчала, держа на поднятой торчком вилке обернутый вокруг зубцов последний кусочек шпината. Салли улыбнулась. Луиза расслабилась и улыбнулась в ответ.

— Я благодарна тебе, Салли, за угощение. Ты знаешь, что я сейчас не могу себе такого позволить.

— Что-то я не припомню времени, когда ты могла себе такое позволить, — ответила Салли и повернула голову, чтобы привлечь внимание официанта. — Тебе надо бы помнить об этом. Если ты когда-нибудь собираешься жить по современным стандартам, позаботиться об этом следует сейчас. Пока не поздно.

— Поздно для чего? — спросила Луиза, глядя, как подруга достает из кожаного бумажника кредитную карточку. В голове у нее вдруг промелькнула картина: Салли вышагивает по Оксфорд-стрит, неся на себе щит-сандвич с нацарапанной на нем надписью «Конец близок».

— Для всего. — Салли с мрачным видом поставила локти на стол и наклонилась к Луизе. — Тебе и думать нельзя, чтобы сохранить беременность. Но за весь вечер ты не сказала об этом ни слова. У тебя уже есть план?

Луиза помотала головой.

— Чем больше времени пройдет, тем тебе будет труднее. Поверь мне, ты должна действовать быстро. Ты должна получить два заключения, а после этого — направление. И зарезервировать время на случай возможных осложнений.

— Откуда ты так много знаешь об этом?

— Такое случилось с девушкой у нас на работе, и она мне все рассказала. Уверяла, что только мне может довериться.

— О Господи.

— Смирись с этим, Луиза, — сказала Салли. — Дай мне знать, где мне быть и когда. Они должны мне несколько дней отпуска. Я приеду и буду спать у тебя на диване.

— Спасибо, Сэл. — Луиза накрыла руку Салли своей; та как раз подписывала чек и подняла на подругу удивленный взгляд. — Хочу, чтобы ты знала: что бы ни случилось, я никогда этого не забуду.

Оливия вздрогнула, увидев перед глазами руку, держащую плоский коричневый конверт. Она, оказывается, целиком погрузилась в собственный мир. Завтра начинается декабрь. А там и до Рождества недалеко. Она размышляла об этом весь день, хотя Сара поминутно напоминала о себе вопросами, почему это Оливия выглядит такой отрешенной и смотрит куда-то вдаль, как будто они не работают совсем рядом. Оливия каждый раз делала строгое лицо, но у нее это плохо получалось. Сара всегда умела попасть в точку и говорить о том, о чем все они думали.

Шел уже седьмой час, и последней личностью, которую Оливия ожидала увидеть в офисе, был Шон. Она радовалась тому, что осталась наконец в одиночестве, без Кэрол, которая нависала над ней на своих каблуках, словно некий мстительный хомяк, и без Сары, размышляющей о странной сыпи на левом яичке Нила. Холодный, сильный дождь барабанил по окнам, и это успокаивало. Приятно было погрузиться в собственные мысли, слушая чьи-то шаги в офисе на верхнем этаже или звук затворяемой двери где-то в коридоре. Это совсем не то, что сидеть одной у себя дома.

Оливия взяла конверт у Шона. Тот присел на краешек ее стола, чересчур бодро, как ей подумалось, покачивая ногой. Она взглянула на его физиономию. Шон был весь ожидание, а приподнятые лохматые брови выражали нечто вроде надежды.

— Что это, Шон?

— Кое-что специально для вас. Откройте конверт. Я обещал сделать это для вас, помните?

Оливия нахмурилась, соображая, в чем суть дела, и наконец вспомнила. Горячая волна залила ей шею.

— Хорошая головная боль! Неужели вы имеете в виду гороскоп?

— Именно! Это просто завораживает. Вся ваша жизнь перед вами как на ладони.

— О нет, я не могу это принять.

Оливия попыталась всунуть конверт Шону в руку. Он снова подвинул его к ней.

— Нет, можете. Мне это ничего не стоило сделать. Немножко времени, сущие пустяки.

Она снова попыталась отказаться и заметила, что Шон перестал бодро покачивать ногой. Сопротивление Оливии ослабло. Она ощутила укол совести: Шон может подумать, что она плохо к нему относится.

— Что ж, продолжайте, — произнесла она, скрывая смущение глупым смехом. — Дело в том, что я чувствую себя старой, а ваш поступок напоминает, что мне скоро шестьдесят.

— Не может быть, чтобы вы на самом деле так думали, — возразил Шон. — Возраст нематериален. Таково мое мнение. В счет идет только то, что вы чувствуете в душе. Кто вы. Чем живете. Чем занимаетесь долгое время. Надежды, страхи, страсти, амбиции, все, о чем вы никому не скажете ни слова, на тот случай…

Он говорил, обращаясь к углу комнаты, но вдруг опомнился и опустил глаза, как будто вспомнив, что Оливия здесь. Она слушала очень внимательно.

— На тот случай?

— На тот случай, что иначе вас могут посчитать глупой.

— Да. — Она сжала конверт в пальцах. — Да, я понимаю, что вы имеете в виду.

— Верю. — Шон кивнул. — Потому мне и захотелось сделать вашу диаграмму. Я не предлагаю свои услуги кому попало.

Возможно, она слишком долго смотрела на него, потому что Шон вдруг сильно покраснел и опустил глаза. Покраснела и Оливия. Сара ответила бы Шону грубоватой шуткой, они оба расхохотались бы, но, едва Шон удалился бы из офиса, Сара, дождавшись, когда он отойдет подальше и ничего не услышит, сказала бы:

— Ну просто не знаю, гей он или нет? Не могу уяснить.

Наступила пауза. Шон явно дожидался, когда она откроет конверт, но Оливия вовсе не намерена была делать это в его присутствии, когда он вот так сидит, наклонившись над ней. Она была недостаточно наделена актерскими способностями, чтобы хорошо разыграть эту сцену. Когда-то в начальной школе она играла в спектакле роль Генри Хиггинса, однако даже наклеенные огромные усы не убедили зрителей.

— Дождь усилился, — заметил Шон, вставая и направляясь по непрямой траектории к окну. — И здорово холодает. Скоро Рождество. Ваши дочери встретят его вместе с вами в этом году?

Шон стоял спиной к Оливии, раскачиваясь с пятки на носок и обратно; при этом он внимательно следил за самыми крупными дождевыми каплями, стекающими по стеклу.

— Я в этом не уверена. Они обе очень заняты. Рейчел просто помешана на своей работе, к тому же ей надо заботиться о Холлеме и его детях. А Луиза тоже найдет себе дело, как всегда. У нее есть бойфренд. Очень умный молодой мужчина. Работает в торговле. Думаю, она проведет Рождество с ним. Они уже достаточно долго вместе.

Оливия встала и принялась укладывать по порядку бумаги на пластмассовом подносе.

— Вам он не нравится? — Шон повернулся спиной к окну. — Бойфренд Луизы. Вы говорили о нем таким тоном, что мне так показалось.

— Я видела его только один раз.

— И у вас нет внуков?

— Да, можно и так считать. Но я полюбила детей Холлема. Они очень славные.

— А родных внуков нет?

Оливия поставила поднос с бумагами в металлический шкаф у стены.

— Я стараюсь об этом не думать. У девочек собственная жизнь.

— Но вы бы хотели их иметь? — Шон сделал шаг вперед. — Моя мать твердит об этом постоянно. Быть может, все женщины в определенном возрасте мечтают о внуках?

Оливия решительно закрыла шкаф и заперла его.

— Я полагаю, это связано с чувством одиночества и сожалением, что некого побаловать. Когда ваши собственные дети вырастают, они в вас больше не нуждаются. А маленькие дети дают вам возможность почувствовать себя необходимой.

Шон направился к двери, когда Оливия натянула на себя плащ и взяла со стойки зонтик. Окинула хмурым взглядом опустевший офис. Она что-то забыла, это определенно. Шон остановился возле нее.

— Взяли гороскоп?

— Да. Он у меня в сумке.

— Хорошо.

Это все, конечно, потому, что Шон явился и нарушил привычную рутину. Оливия прошла между столами к самому большому из них у стены и опустила сиденье вращающегося стула Кэрол до крайнего нижнего предела. Похлопала рукой по сиденью, выпрямилась и весело улыбнулась Шону.

— Ну вот. Теперь все.

— А зачем это?

— На тот случай, если уборщица забудет.

— Вы собираетесь ехать автобусом в такую погоду? — спросил Шон, когда она выключила свет.

— Да, — ответила она и пошла рядом с ним по коридору.

— Дело в том, что я мог бы подвезти вас домой.

— Это очень любезно с вашей стороны. — Оливия похлопала его по руке. — Я стояла на автобусной остановке под дождем, ветром, дождем со снегом и когда шел град. Я буду там и сегодня вечером, как обычно. Мы, женщины определенного возраста, обожаем наши маленькие привычки.

В обществе Шона она вышла на улицу и помахала ему, когда его «ситроен» умчался прочь, словно темпераментная скаковая лошадь. Смотрела на задние габаритные огни его машины и спрашивала себя, не слишком ли упорно отказывалась от предложения подвезти ее. Уж очень холодно. В прошлом Боб заезжал за ней в такую клятую погоду. Теперь их старый «форд-эскорт» стоял в гараже как некий памятник. Она не возражала, когда Боб возил ее, но не хотела, чтобы это делали другие. Она бы чувствовала себя словно сумка с покупками.

Оливия шла по крутому спуску в город, шквальный ветер массировал ей икры. Нет, автобусом ехать лучше. Это значит, что ты сидишь рядом с другими пассажирами, любуешься сквозь залитые дождем окна картинами города, мимо которых проезжаешь. Ей нравилось мирное сообщество дорожных спутников.

Не дойдя еще до остановки, Оливия задержалась у освещенной витрины, которая привлекала ее внимание. Она стояла и крепко держала в руке зонтик, а машины, проносящиеся по Хай-стрит, обдавали брызгами ее светло-коричневые колготки. Стояла и вновь и вновь прочитывала фразу, которая занимала ее вот уже два месяца. Кто-то безусловно обладал чувством юмора.

«Почему ты не уезжаешь?»

Это было написано красным маркером на флуоресцирующей зеленой бумаге. Под надписью были разбросаны по дисплею белые карточки с обозначением низких проездных цен в любой пункт земного шара. В который уже раз Оливия прочитала их все, потом посмотрела на свои наручные часы. Если поторопиться, она успеет как раз к половине.

Луиза ждала в приемной у врача, лениво перелистывая журнал «Алло!» и стараясь не замечать малыша, который стоял возле ее колен и смотрел на нее.

— Иди сюда, Александр! — сердито прошипела женщина с младенцем на руках, которая сидела напротив. — Оставь эту леди в покое.

— Все в порядке, — успокоила ее Луиза. — Очень лестно стать объектом внимания мужчины. Даже если он немножко маловат.

Женщина посмотрела на Луизу весьма агрессивно. Луиза поспешила снова уткнуться в журнал.

Приемную врача постарались сделать очаровательным местечком. Луиза пришла сюда в третий раз и уже начала ощущать обаяние вещей. Она узнала, что в кабинете принимает семейная пара. Оба родом из Шри Ланки. Женщина, которая записывала пациентов, сообщила ей во время первого визита, что у него более легкая рука, чем у его жены. Луиза не рассчитывала увидеть в подобной роли врача-мужчину, и потому ее внесли в список пациенток доктора Баласингам женского пола. В то первое утро она дожидалась этой привилегии два часа, и ей было любопытно наблюдать, что каждой пациентке предлагали немедленную помощь доктора Баласингама мужского пола. И каждая отказывалась, предпочитая иметь дело с его женой.

Во время второго визита Луиза вдруг пожалела доктора Баласингама мужского пола. Она даже захотела, чтобы у нее оказалась какая-нибудь необычная хворь вроде кори или воспаления уха. Острое заболевание, требующее немедленного вмешательства. Ну мог бы хоть кто-то из этой кучи пациентов, сплошь выглядящих симулянтами, хоть из чистой любезности удостоить доктора Баласингама мужского пола своим доверием и предпочесть обратиться к нему. Ничуть не бывало!

Луиза сидела рядом с пожилой женщиной, которая тяжело дышала и каждые несколько секунд доставала из кармана ингалятор и брызгала себе в горло. Улучив момент, когда женщине вроде бы не угрожала неминуемая опасность задохнуться насмерть, Луиза наклонилась к ней и прошептала:

— С доктором Баласингамом что-нибудь не так?

Пожилая леди выгнула бровь и сделала многозначительную физиономию.

— Он немного эксцентричен. Миссис Бартон обратилась к нему по поводу мозолей, а получила совет изменить диету и питаться исключительно картофелем и чечевицей. В нем никто до конца не уверен.

— А, понимаю.

— Он не выписывает рецепты.

— Вот как!

— Тем более антибиотики. — Пожилая особа понизила голос и добавила с нажимом: — Никогда!

— Это ужасно.

— И отнимает у вас массу времени, а вам это вовсе ни к чему, верно? Целые часы трескучей болтовни. А вам только и нужно, что пузырек пилюль. И поскорее уйти домой.

— Совершенно справедливо.

— Но она очень хорошая. Да, очень. Эта молодая леди знает свое дело. Я не обращаю внимания на то, что болтают об иностранных докторах. Она очень хороший врач.

— Я понимаю, — кивнув, согласилась Луиза.

— Со мной она сотворила чудо, — заключила пожилая леди и разразилась таким приступом кашля, что все в приемной готовы были соскользнуть с пластмассовых стульев и оказать ей помощь — вплоть до дыхания рот в рот, если потребуется.

Однако сегодня Луиза явилась на прием, приготовившись прождать привычные два часа свидания с доктором Баласингам женского пола, но ей сообщили, что она не принимает. Здесь только он. Даже ассистентка в приемной казалась несколько обеспокоенной создавшейся ситуацией. Луиза подумала было, что следует отложить визит, но решила, что Салли права. Необходимо как можно скорей покончить с этой историей. И нет нужды в физическом обследовании. Нужно лишь рассказать о предыдущих беседах и сообщить врачу, что она приняла решение.

Отсутствие доктора Баласингам-женщины само по себе объясняло немногочисленность пациентов в приемной. Луиза искоса пригляделась к женщине напротив, мальчишка которой в данный момент колотил пластиковой игрушкой Луизу по ноге. Любопытно, кому из этих двоих больше необходим врач. До сих пор Луиза не замечала, чтобы кто-то из находящихся в приемной особо нуждался в лечении, за исключением пожилой женщины, страдающей астмой. Все были веселы, оживленны, вероятно, искали обычного внимания. Не то что она с ее проблемами и реальным состоянием.

Удары по лодыжке становились болезненными. Луиза посмотрела на ребенка с наивозможной для себя строгостью. Мальчишка попятился.

— Исчезни! — прошипела Луиза; мальчик сдвинул брови, пытаясь прочесть сказанное по губам. — Убирайся! — проговорила Луиза как можно отчетливей.

— Ты злая! — выкрикнул Александр и убежал в угол к кучке «лего».

Луиза снова принялась за журнал. У нее чесались руки дать озорнику шлепок. Она попробовала успокоиться.

Это знаменательно. Ведь кто-то ей уже говорил, что она не умеет обращаться с детьми. Она не понимала детей. Нет, даже проще. Она не любит детей. Тогда в чем же, черт побери, дилемма?

И тут ожил интерком. Послышался мужской голос, не особо выразительный, но приятный. Луиза подняла голову.

— Миссис Дэвершем, возьмите свою простынку и пройдите в комнату номер два на консультацию.

Интерком громко потрескивал.

— Как его выключают? Ох, я что-то…

Интерком умолк, тихо было и в приемной. Ассистентка за столом подняла голову движением не знающего снисхождения к чужим слабостям дворецкого и величественно кивнула женщине с ребенком на коленях. Та с трудом поднялась со стула и, сильно побледнев, пошла по коридору, а мальчишка, отродье Люцифера, крепко удерживаемый за руку матерью, тащился за ней, упираясь на каждом шагу.

Луиза снова обратилась к спасительному журналу, сердце у нее колотилось. Она следующая. Через несколько минут она тоже пройдет по коридору и объявит свое решение, самое важное в ее жизни.

Она ждала, отсчитывая минуты. В приемной воцарилась пугающая тишина. Даже ассистентка пригнулась к своему столу, словно ожидая крика ужаса или боли. Миссис Дэвершем пробыла у врача минут двадцать. Луиза уже всерьез подумывала о том, чтобы под благопристойным предлогом слинять отсюда и явиться со своим решением в другой раз, когда миссис Дэвершем вернулась в приемную вместе со своими притихшими ребятишками и, кивнув головой в неопределенном направлении, удалилась.

Снова затрещал интерком, Луиза восприняла это как удар электрическим током.

— Мисс Твигг, будьте добры проследовать в комнату номер два, где вас ждет консультант.

Ассистентка листала книгу записей на прием, но, проходя мимо нее, Луиза расслышала негромкое: «Удачи!»

Она толкнула дверь и вошла. Закрыла дверь за собой. За широким письменным столом крошечный мужчина сидел и, по-видимому, читал ее медицинскую карту. На вид он был гораздо старше доктора Баласингам женского пола. Его лысая голова светилась под куполом желтого света, отбрасываемого настольной лампой. Он, кажется, не заметил, что она вошла. Луиза кашлянула.

— Да, да, я знаю, что вы здесь. Я должен узнать все о вас, прежде чем вы расскажете мне, что вас беспокоит сегодня. Прошу вас, присаживайтесь и чувствуйте себя свободно. Я буду с вами буквально через два мгновения.

Луиза села в кожаное кресло у стола и стала смотреть, как он читает. Он казался полностью поглощенным, словно читал великое произведение литературы. То и дело он вздыхал, или кивал, или высоко поднимал брови, но ни разу не отвлекся, пока не дочитал все до последней строчки, а когда он вслед за тем обратил свое лицо к Луизе, она даже отпрянула. Его своеобразные черты не имели ничего общего с деловитой и профессионально приветливой наружностью его жены. У него были глубокие, одухотворенные глаза. Они сияли на его маленьком лице, словно два маяка. Она невольно улыбнулась ему.

— Ах, моя дорогая, я считаю, вам особо нечему улыбаться. Сейчас вы обдумываете величайший в жизни вопрос. — Он соединил ладони, держа их перед своим щуплым телом на уровне груди. — И становится так трудно, когда встречаешь человека на этом пути.

Луиза чуть было не открыла рот, но удержалась. Ее разговоры с доктором Баласингам женского пола ничуть не были похожи на этот. Вполне современная женщина лет за тридцать, та отлично понимала проблемы Луизы при данных обстоятельствах. Она давала Луизе брошюрки, толковала о выборе — и все это с необычайным сочувствием. Здесь же все выглядело иначе.

— Видите ли… — Доктор Баласингам встал и прошелся по комнате. Луиза решила, что ей лучше посидеть. Было бы неловко разговаривать с ним, возвышаясь над его сияющей лысой головой. — Для вас это очень важный момент. Вы не имеете поддержки со стороны мужчины, причастного к этой проблеме, но вы тем не менее должны решить, каковы ваши чувства по отношению к вашему инфанту.

— Инфанту? — Слово удивило Луизу.

— Я говорю так потому, что мне случалось сталкиваться с подобными горестями. Вы должны все обдумать сами. Люди могут пытаться объяснять вам, как следует поступить. Они, понимаете ли, чувствуют себя свободнее, если близкий им человек принимает то же решение, какое приняли бы они. Но есть лишь одно существо, с которым вы обязаны считаться, и это вы сами. Как вы себя чувствуете?

Луиза ждала продолжения монолога. Только через минуту она сообразила, что ей задали прямой вопрос.

— Я себя чувствую… — Она поискала в своем словарном запасе подходящее слово, но не нашла иного, кроме самого обычного: — Меня тошнит.

— О, дорогая, здесь есть тазик, а я отвернусь, если вас это смущает.

— Нет. Я имела в виду, что меня тошнит от усталости, если вам понятно, о чем речь. Кажется, все это тянется уже целую вечность и я попала в чистилище.

— Ах, чистилище. Мне понятно ваше ощущение.

Он подошел к окну и до тех пор играл бахромой тюлевой шторы, пока не завязал один ее конец тугим узлом вокруг пальца. Для того чтобы высвободиться, ему понадобилась минута-другая. После этого он повернулся лицом к Луизе и сказал:

— Итак, мисс Твигг, вы приняли решение.

— Ну…

— Я считаю, что вы пришли сегодня сюда, так как на чем-то остановились. Если нет, то вам, вероятно, хотелось бы переговорить с моей женой.

— Да. — Луиза поправила ремень сумки у себя на плече. Из всех ее разговоров по поводу беременности этот был наиболее уклончивым. — Да, я намерена довести дело до конца.

— До конца? — Он открыл карие глаза и ждал продолжения.

— До того результата, который для меня неизбежен. Так получается.

Он кивнул, не выказывая ни одобрения, ни осуждения. Уселся снова в кресло и взял ручку.

— Итак, мисс Твигг, вы должны рассказать мне, почему приняли подобное решение. Я обязан сделать записи. Приношу извинения за бесцеремонное вторжение в душу, но медицина есть медицина, и к тому же таковы требования закона.

— Я понимаю. Ваша жена все объяснила мне досконально.

— Да-да. Она должна была. Четкий человек, не правда ли? — На губах у него появилась не совсем обычная, полная особого смысла улыбка.

Луизу внезапно осенило: он влюблен в свою жену! Она поняла и другое: жена его тоже очень любит, и ясно почему. На нее нашел приступ глупейшей романтики. Где они могли познакомиться? В медицинской школе? В семье родителей? Или лунной ночью на пляже, окаймленном пальмами? Она одарила доктора Баласингама сентиментальной улыбкой.

— Мисс Твигг?

— Да. — Перед ее мысленным взором предстал доктор Баласингам на коленях, одетый в саронг. — Дело в том, что мне тридцать два года, и у меня нет работы, нет и друга. Мои перспективы на будущее… ну… ограничены.

— Ах, ваши перспективы. — В карих глазах доктора Баласингама вспыхнула искорка надежды. — Любопытное словоупотребление. Вы, наверное, любите Джейн Остин? Вы изучали английскую литературу?

— Нет. В университете я занималась биологией.

Он, казалось, огорчился.

— Но я видела по телевизору Колина Фирта.

— Он склонил голову набок, словно воробей, присматривающийся к хлебной крошке.

— Я говорил о шести больших романах. — Луиза выжидательно молчала, и врач, не получив ободрения, выпрямился в кресле. — Прошу вас, далее. Итак, у вас неважные перспективы.

— Совершенно верно. И мне одной не справиться, кроме того, я не уверена…

— Да?

— Я не уверена, что смогу содержать себя, не говоря уже о другом человеческом существе. — Луиза испустила долгий вздох. — Это было бы попросту недобросовестно. Я не хотела, чтобы это произошло. Чем больше я смотрю на детей, имеющих родителей, семью, которая их воспитывает и содержит, тем больше убеждаюсь, что не могу это сделать. Это было бы несправедливо, тем более что и моя собственная жизнь не устроена. Я ничего не могу дать ребенку, ничего не могу ему посоветовать, чему-то научить.

— Понятно. — Он взялся за ее медицинскую карту; просматривал ее снова и делал заметки свободной рукой, иногда исписывая чуть ли не полстраницы. — Что-нибудь еще?

— Разве этого недостаточно? — Луиза неловко поерзала на стуле. — Пожалуйста, не вынуждайте меня чувствовать себя виноватой. Это так трудно. Вы даже не представляете, как это больно. У вас нет права делать эту боль еще мучительней. Я в жизни не чувствовала себя настолько скверно.

Его карие глаза смотрели на нее изучающе. Луиза поддалась собственным, долго сдерживаемым — слишком долго! — эмоциям. Нужно взять себя в руки. Но как ни старайся избегать бурного проявления чувств, они все равно существуют, никуда не денешься.

— Вы не можете представить, как это невероятно — быть беременной. После стольких лет автономного существования ты больше не одна, ты не живешь только для себя и ради собственных эгоистических интересов. И вместе с тем ты понимаешь, что это невозможно вынести. Ужасно, если я сделаю аборт, и так же точно ужасно, если я стану матерью-одиночкой. Можете вы это понять? Вот что в этом случае значит иметь выбор. Что предпочли бы вы в таком положении?

— Так вот каковы ваши чувства? — Баласингам смотрел на нее с глубокой печалью.

— Разумеется. А вы бы пожелали мне устроиться в голубином гнездышке? Я всего лишь статистическая единица. Но никто этого не осознает.

Луиза полезла в карман за носовым платком: глаза у нее были на мокром месте. Извлекла на свет смятую бумажку с нацарапанными на ней шариковой ручкой какими-то словами и уставилась на нее. В памяти возник мужчина с большими зелеными глазами. Бумажка слиплась: она тогда зажимала ею истекающий соплями нос, пока они двое шли в маленькое кафе при дороге. Она совсем забыла о том, что так и не выбросила смятый листок. Луиза сунула бумажку обратно в карман и воспользовалась бумажной салфеткой из ящичка, который доктор придвинул к ней по столу.

— Простите. — Луиза высморкалась и прерывисто вздохнула. — Я прямо разлилась рекой. Просто невероятно, что со мной такое случилось. Никогда в жизни не плакала так много.

— В таком случае, — услышала она мягкий голос лысого доктора, — вам надо сейчас выплакаться до последней слезинки. А пока вы этим занимаетесь, я приготовлю для нас обоих по чашечке растворимого кофе. Если только найду электрический чайник. Он был где-то здесь.

Луиза смотрела, как он шарит по шкафам в поисках чайника; наконец он его нашел и триумфально помахал им перед носом у Луизы.

— Мне, по крайней мере, хватает одного, мисс Твигг, — объявил он с веселой улыбкой. — Времени.