Мистер Пек сказал правду. Не только Тёрнерам приказали перепахать хлопок. Шортеры и Лэньеры потеряли по акру, Эйвери – четверть акра, Эллисы и тетушка Энни – по одной трети. Так по всей обширной земле цветущие кремовые бутоны и стебли, с которых свисали тяжелые чашечки, уже наполнявшиеся пушистыми комочками хлопка, снова, как и два года назад, лежали на поле корнями вверх. Только у Уиггинсов и нас хлопковые поля остались нетронутыми. Перепахали участки, принадлежащие плантаторам. В том числе и у белых фермеров. Жаркое лето перешагнуло в июль, поля продолжали перепахивать, а потому росло недовольство, и общий ропот становился все слышней.

– Черт возьми, ребятки, – начал Рон Шортер, когда мы пересекали все вместе пришкольную лужайку после уроков библии, какие устраивались каждое лето, – я просто испугался, что мой папа набросится на кого-нибудь из них, когда явились эти двое: мистер Пек и коротышка – помощник шерифа Хэйнес. И приказали перепахать участок. Господи боже ты мой, что они от нас хотят?

– Хотят поднять цены на хлопок, – напомнил ему Кларенс. – С гарантией.

– Вот те на! – воскликнул Рон. – И тебе, и мне прекрасно известно, что никто из испольщиков, вроде нас, Денег и в глаза не увидит, как бы цены ни подскочили. Каждый год одно и то же: после всех вычетов мы получаем шиш. Нет, клянусь, при таких делах мы с Доном собираемся вступить в ГКОП, а может, поедем в Джексон искать работу, потому как нам не продержаться этот год, если не получим ничего из правительственных денег, которые будут на счету у мистера Грэйнджера.

Дон кивнул в подтверждение слов брата.

Я вздохнула, надеясь про себя, что все это только разговоры.

– Да вы что! – заявил Крошка Уилли. – Где вы найдете работу, кроме как на строительстве госпиталя? А там еще никого не нанимают. Могу поклясться, работы нет, и куда б вы ни пошли, не найдете ее.

– А на плантациях сахарного тростника?

Крошка Уилли в испуге уставился на Мо:

– На плантациях сахарного тростника?

– В Луизиане.

Стейси внимательно посмотрел на Мо:

– Ты хочешь ехать туда?

Я тоже уставилась на Мо, мне было хорошо известно, как он переживает из-за того, что потерял столько хлопка. Теперь нет смысла оставаться здесь. Лучше найти работу, чтоб хоть сколько-нибудь денег получить.

Когда мы вышли на дорогу, к нам подбежал Дюбе Кросс, и разговор о сахарных плантациях перескочил на союз.

– Вы-вы слышали про м-митинг? Цветных и белых вместе? В п-первый раз так. Послезавтра в-вечером.

– Вечером! – воскликнул Крошка Уилли. – Ну, парень, они что, спятили, чтоб устраивать митинг с белыми, да еще вечером!

– В-в семь часов. Еще светло. На участке у м-мистера Тейта С-саттона.

– А о чем будут говорить? – спросил Стейси. – Почему нам велели перепахать хлопок?

– Р-р-разве вы не знаете? – удивился Дюбе. – М-мистер Уилер вернулся из В-в-вашингтона и рассказал, почему здесь в-велели все перепахать. В-в-вашингтон не давал такого приказа. Это люди из здешнего комитета АРС – м-мистер Грэйнджер, мистер Монтьер и д-другие, это они в-виноваты. Они к-как будто неверно подсчитали и п-посадили больше хлопка, чем было разрешено, и м-мистер Фарнсуорт был с ними заодно. М-мистер Уилер во всем этом р-разобрался. Эти п-плантаторы сказали мистеру Пеку, что п-просто ошиблись. Черт! К-конечно, ошиблись. Они ст-только лишней земли засадили без р-разрешения и столько к-кип хлопка с ярлыками ск-купили у других фермеров, только ч-чтобы не платить т-тридцать пять процентов налога.

Дюбе замолчал и посмотрел на наши ошеломленные лица, затем кивнул, подтверждая собственные слова.

– В-все т-точно! Они хотели п-получить от правительства деньги за будто бы н-незасеянную землю, а после рассчитывали п-получить деньги за хлопок, который соберут с этой самой земли. Д-два раза получить с одних и тех же акров, в-вот чего они хотели. М-мистер Уилер сказал, что люди из АРС в Вашингтоне собираются п-приехать сюда и все п-проверить, а наши п-плантаторы, прослышав про это, и заставили п-перепахать столько хлопка, чтоб расчеты сошлись до того, как п-приедут проверять. Ну, что скажете?

– О, господи! – выдавил Мо одно-единственное слово, и то шепотом.

– Т-так вы п-передадите родителям про м-митинг, ладно? А мне н-надо еще с-сообщить всем, кто живет в-вдоль дороги. П-поэтому я должен идти. – И он припустил бегом в сторону дома Эллисов, но, обернувшись, крикнул: – Стейси! Ув-видимся п-позже, зайду на об-братном пути.

Старшие мальчики остановились на дороге, чтобы обсудить новости и предстоящий митинг, а я, Кристофер-Джон и Малыш, сгорая от нетерпения, пошли вперед. Сузелла последовала за нами. Мы уже достигли перекрестка, а Стейси и Мо нас еще не догнали, и нам пришлось остановиться, чтобы подождать их.

– Хоть бы уж они появились, – сказала я.

– Скоро появятся, – заверил нас Кристофер-Джон и вдруг вскинул голову: – Машина едет.

Мы ждали недолго. На подъеме появился «Гудзон» Стюарта Уокера. Увидев его, я вздохнула и повернула назад к школе. Кристофер-Джон и Малыш поняли, в чем Дело, и последовали за мной. А Сузелла захотела узнать, почему мы все-таки повернули.

– С этими парнями одни неприятности, – объяснила я, когда она нехотя поплелась за нами. – Хорошо бы нам встретить Стейси и Мо.

Но не успели мы далеко отойти, как машина уже катила рядом с нами.

– Идите, не останавливайтесь, – приказала я, – даже не оглядывайтесь.

Но тут Стюарт окликнул:

– Простите, мэм!

Я обернулась, не понимая, к кому он обращается.

– Пожалуйста, задержитесь на минуту.

Не послушав моего совета, Сузелла остановилась, поэтому и нам пришлось остановиться. За рулем сидел Стюарт, он затормозил и вышел из машины, приподняв шляпу. Он улыбнулся Сузелле даже как-то робко и спросил:

– Простите, мэм, вы, случайно, не племянница мистера Генри Гаррисона, которая приехала погостить из Шревепорта?

Сузелла посмотрела на него с недоумением.

– Не сочтите за наглость, мэм, но мы слышали, что она приехала, и вот, когда мы увидели вас с этими детьми, а мы знаем, что они живут по соседству с плантацией мистера Гаррисона, мы и подумали, что они провожают вас куда-то. И решили, может, вы – это она.

Я поспешила вмешаться, боясь, куда может завести этот разговор.

– Вовсе нет, она не племянница мистера Гаррисона. Она…

– Меня зовут Сузелла, – сказала Сузелла, оборвав меня. – Сузелла Рэнкин.

Я уставилась на нее и, дивясь на ее глупость, покачала головой.

– Откуда вы?

– Из Нью-Йорка.

– А-а, ясно. А сюда надолго?

– На несколько недель.

Стюарт от неловкости мял в руках свою шляпу, я никогда раньше не видела, чтобы он так вел себя.

– Мисс Сузелла, меня зовут Стюарт Уокер. У моей семьи плантация по другую сторону Стробери. – Потом он показал рукой на машину: – А на переднем сиденье Джо Билли Монтьер.

Джо Билли тут же выскочил из машины, сорвал с головы шляпу и поклонился Сузелле.

– А на заднем сиденье Пирссон Уэллс, – закончил Стюарт Уокер.

Пирссон прикоснулся к шляпе, приветствуя Сузеллу:

– Мэм.

Стюарт ждал, что скажет Сузелла. Я тоже ждала со страхом, что она скажет, не решаясь сама произнести хоть что-нибудь. Стюарт допустил досадную ошибку, и я знала, ему будет жутко противно, когда он это обнаружит.

– У кого вы в гостях, если не у мистера Гаррисона?

Сузелла покраснела. Отвернувшись от нас, она не сводила глаз со Стюарта.

– Было очень приятно познакомиться с вами, а теперь мне, право, пора идти.

Она готова была повернуться и уйти, но Стюарт остановил ее:

– Простите, мисс Сузелла, вы ведь впервые в наших местах. Я был бы счастлив показать их вам.

Я метнула взгляд на Кристофера-Джона и Малыша, и в их глазах прочла то, что уже знала и сама: надо включить стоп. Я взяла это на себя:

– Пошли, Сузелла!

Стюарт переключился с Сузеллы на меня:

– Учись себя вести, девка!

– Мне…

– Пожалуйста, не разговаривайте с ней так, – попросила Сузелла.

Голос Стюарта опять смягчился:

– Вы приехали с Севера, мисс Сузелла, и потому, наверное, не знаете, что мы здесь привыкли требовать от наших ниггеров уважения. Если мы простим им хоть самую малость, они тут же сядут нам на шею.

Ух, я и разозлилась, просто вся кипела от злости, но теперь я уже знала, что лучше прикусить язык и не показывать, что я чувствую.

Сузелла пошла прочь от Стюарта.

– Нам в самом деле пора идти. Было очень приятно с вами познакомиться.

– Мне тоже. Еще словечко, прежде чем вы уйдете. Если не возражаете, я бы нанес вам визит.

Только тут впервые Сузелла занервничала.

– Нет… Думаю, это не стоит.

– Но я вполне уважаемый член общества. И к тому же очень настойчив. – Он улыбнулся своей обворожительной улыбкой. – А может быть, увидимся в церкви?

Чтоб не взорваться, я пустилась скорей по дороге. Малыш со мной, а Кристофер-Джон колебался в нерешительности и ждал Сузеллу.

– Право, мне… мне надо идти, – повторила она и пошла.

– Мы можем подвезти вас.

– Нет… спасибо, не надо.

– И все равно я еще вас увижу, мисс Сузелла. Уверен, что увижу!

Дверца машины захлопнулась, и, дав гудок, машина проехала мимо нас нарочно медленно, чтобы не поднимать пыли. Как только она скрылась, Сузелла подбежала ко мне и Малышу.

– Кэсси…

Я уже накалилась добела и дала ей это почувствовать:

– Со мной не разговаривай, пожалуйста! Не нужны мне твои дурацкие слова!

– Но я же…

– Я тебя ненавижу!

Сузелла так и отскочила, побледнев от моего нападения. Тогда Кристофер-Джон мягко упрекнул ее:

– Сузелла, ты была не права, так нельзя было себя вести. Дядя Хэммер говорит, вот так и можно попасть в беду.

– Вести себя, как будто ты белая. У нас так нельзя, – пробурчал сердито Малыш, глядя на Сузеллу с полным разочарованием: ее чары над ним испарились.

По дороге домой мы об этой встрече больше не говорили, а так как у Стейси на уме было совсем другое, казалось, он и не заметил, какие мы притихшие. Мне лично вовсе и не хотелось разговаривать, но меня удивило, что и Кристофер-Джон, и Малыш тоже ни словечка не проронили. Подозреваю, они были сильно обижены и недовольны поведением Сузеллы, что ж, их идол пал. Что касается Сузеллы, не знаю, что она сама думала, и, откровенно говоря, меня это мало волновало. Я устала от нее.

Когда мы добрались до дома, мы увидели на задней веранде Рассела Томаса, он сидел там с мамой и с Ба. Это был приятный сюрприз, мальчики и я заметно повеселели.

– А теперь ты к нам надолго? – спросил Стейси, пожимая ему руку.

– На целую неделю отпустили. – И Рассел отступил на шаг, чтобы оглядеть Стейси. – Ну, парень, ты уже с меня ростом, как это тебе удается?

Стейси засмеялся:

– Просто расту, и все.

– Миссис Мэри, вы и не заметите, как у вас тут появится вполне взрослый мужчина.

– Иногда мне кажется, он уже появился. Да, между прочим, Рассел, ты, по-моему, еще не знаком с моей племянницей Сузеллой.

– Нет, мэм, еще не знаком, но, признаюсь, уже слышал о ней. – Он протянул руку. – Рассел Томас. Внук тетушки Ли Энни.

– Она рассказывала о вас. Уверена, она очень рада, что вы приехали домой, – весьма любезно заметила Сузелла и, извинившись, ушла в дом.

Рассел не отрываясь глядел ей вслед.

– Что ж, все правду говорят, она просто прелесть. – Он снова сел. – Только скупится на слова.

– Такая у нее манера, – заметила Ба.

– Хм! – хмыкнула я, но, кроме Кристофера-Джона, бросившего на меня осуждающий взгляд, никто этого не заметил.

– Мама, нам повстречался Дюбе, – сказал Стейси, – он сообщил, что вернулся мистер Уилер, и объяснил, почему всех испольщиков заставили перепахать часть хлопкового поля.

– Да? Что же он еще рассказал?

Стейси пересказал ей слова Дюбе.

– Ну и ну! Ничего себе.

Тут Рассел спросил, что же случилось в нашей общине, и тогда стали снова обсуждать это дело с перепашкой хлопковых полей. В самый разгар беседы Ба попросила Стейси принести арбуз, который охлаждался в колодце. Я пошла со Стейси, мы вдвоем ухватились за самую тяжелую из трех веревок и вытащили большой, круглый, темно-зеленый арбуз, любимый сорт Ба. Мы отнесли его на веранду, а когда все, кроме Сузеллы – она предпочла не выходить из дома, – приканчивали второй кусок арбуза, появился Дюбе. Он тут же начал страстно говорить про союз, и голос его дрожал от возмущения, когда повторял слова мистера Уилера о том, что людей заставили перепахать созревший хлопок без всякого на то права.

– Я вижу, ты немало потрудился наравне с лидерами союза, – заметил Рассел.

– Г-готов п-помогать им, когда м-могу. Этот с-союз, если мы б-будем д-держаться вместе, м-много пользы принесет.

– И на этом митинге, как я понимаю, будут решать, что делать с перепаханными участками и с этими чеками от правительства, верно я понимаю?

Дюбе кивнул:

– В-верно. М-мистер Уилер г-говорит, еще союз д-должен потребовать п-плату од-дин д-доллар семьдесят пять центов за д-день полевых работ. Вот это б-будет помощь т-таким, как я, очень б-большая помощь. Мистер Уилер говорит, нам надо б-бороться всем вместе, т-тогда всем б-будет жить легче. Он г-говорит…

Рассел улыбнулся Дюбе:

– Молодец, ты ничего не забыл из того, что говорил этот мистер Уилер, верно?

Дюбе чуть смутился и опустил голову.

– Н-надеюсь, ничего, – ответил он и тут же посмотрел Расселу прямо в глаза: – Но я н-ни перед кем н-не заискиваю.

– Я этого и не хотел сказать.

Казалось, Дюбе вздохнул спокойнее – он, как и многие другие мальчики и молодые люди в нашей общине, преклонялся перед Расселом и искал его одобрения.

– П-просто в том, что он г-говорит, есть смысл. И он не т-только говорит, но и д-делает.

– Мне тоже кажется, что есть, насколько я могу судить по тому, что слышал. А что еще ты про все это знаешь?

Интерес Рассела явно обрадовал Дюбе, и он еще добрых полчаса толковал про союз, про Морриса Уилера и Джона Мозеса, а также про других руководителей союза. И по мере того как он говорил, он все больше возбуждался и все меньше заикался.

– Рассел, тебе непременно надо самому познакомиться с м-мистером Уилером и остальными и поговорить с ними. Они хорошие люди и м-могут объяснить все лучше меня. – Глаза у Дюбе горели. – Чтобы уж не откладывать в д-долгий ящик, давай пойдем с тобой вместе, только сначала я зайду еще в несколько мест.

Рассел задумался ненадолго.

– А где они живут?

– Недалеко от фермы мистера Джона Б-басса.

– Как я понимаю, они живут там все вместе – и белые, и цветные члены союза?

– Д-да.

Рассел еще подумал немного. И наконец сказал:

– Знаешь, сегодня я не могу, я должен ехать с братом Пейджем в Стробери. Хотя… завтра, но попозднее? Ты смог бы меня проводить туда?

– Конечно, смогу, если хочешь.

– Тогда договорились. Можешь по дороге заглянуть к маме Ли около четырех? К тому времени я думаю уже вернуться из города.

Когда Рассел и Дюбе ушли, я отправилась на выгон, чтобы обдумать, как поступить с Сузеллой. Потом, решив, что лучше всего переговорить об этом со Стейси, пошла назад через двор к сараю, где он чем-то занимался.

– Мне надо с тобой поговорить, – сказала я, распахнув дверь. – Знаешь, что натворила сегодня эта Сузелла?

Стейси обернулся ко мне.

– Ничего слышать о Сузелле не желаю.

– Что значит не желаешь слышать? – спросила я, чувствуя, что меня от него тоже тошнит. – Ты же не знаешь, что она себе позволила!

– И знать не хочу. Ты только и делаешь, что жалуешься на нее.

– Но ведь она…

На подъездной дороге в фургоне с сеном показался мистер Моррисон, и Стейси пошел его встретить. Малыш и Кристофер-Джон, сидевшие на самом верху стога, кричали мистеру Моррисону, помогая ему развернуться и въехать задом в конюшню.

– Так, теперь хорошо, мистер Моррисон! Только еще немножко вперед!

Когда фургон поставили на место и распрягли Джека, Стейси взобрался на стог и один за другим подтаскивал тюки с сеном к борту, чтобы их легче было сгрузить. Я тоже влезла наверх, и когда все крайние тюки были сброшены, следующие я уж постаралась вытаскивать сама.

Мистер Моррисон тоже занимался сеном, а заодно рассказывал нам разные истории про то, как он долгие годы собирал сено то в штате Миссисипи, то в Канзасе, то в Миссури или в Техасе. Он столько ездил с места на место, что мне, не уезжавшей дальше Стробери, казалось, он успел побывать почти всюду.

– Мистер Моррисон, я надеюсь, вы не собираетесь уехать от нас? – спросил его Стейси, подталкивая еще один тюк сена к борту фургона.

Я даже бросила работать – так мне хотелось услышать ответ.

– И не ждите, что уеду, – ответил мистер Моррисон. – Теперь моя семья – это вы.

Успокоившись, что никуда он не уедет, я снова стала вытаскивать из фургона тюки с сеном. Мистер Моррисон увидел, что я делаю, и, ахнув, рассмеялся.

– Неужели ты думаешь, у тебя хватит сил для такой работы, девонька?

– Что вы, мистер Моррисон, у меня во какие мускулы!

Мистер Моррисон хмыкнул:

– Да, да, только, думаю, этим твоим мускулам немножко помощи не повредит. – И, обернувшись к Кристоферу-Джону и Малышу, он предложил им помочь мне.

Кристофер-Джон и Малыш тут же влезли ко мне в фургон, и Малыш сказал:

– А ну, девка, дай поработать настоящим мускулам!

Мистер Моррисон, остановившись, посмотрел на него:

– Как ты сказал?

Малыш вскинул на него глаза с искренним удивлением.

– А что, сэр?

– Ты сказал «девка», так?

– Д-да, сэр.

– А ты когда-нибудь слышал, чтобы папа, или дядя Хэммер, или еще кто-нибудь в вашем доме обращался к девочке, девушке или женщине – «девка»?

– Нет, сэр.

– Тогда и ты лучше не говори так. Это не принято. Это слово употребляют белые, когда обращаются к цветной женщине, и многие цветные уже подхватили это словечко. Белые не уважают цветных женщин, тем больше мы должны уважать их и не позволять себе грубость, как делают белые. Понимаешь?

– Да, сэр.

– Хорошо. Тогда опять за работу!

Когда все тюки с сеном были собраны вместе, я попробовала продолжить разговор со Стейси, но он опять резко оборвал меня, отказавшись слушать.

– Я уже сказал тебе, Кэсси, у меня нет времени говорить об этом. – И он ушел.

– Ну, подожди! – крикнула я ему вслед. – Подожди, пусть только понадобится тебе с кем-нибудь поговорить! Только захоти поговорить со мной!

Мой взрыв даже не заставил его сбавить шагу. Я разозлилась и совсем упала духом. Проходя двором и увидев, как мама снимает с веревки белье, я сорвала рубашку Стейси и выместила на ней свою ярость. Потом аккуратно сложила ее.

– Что это с тобой? – спросила мама, снимая белье со второй веревки.

– От нашего Стейси можно сойти с ума. Я говорю ему, что мне надо ему кое-что сказать, а он отвечает, что ему некогда.

– Пожалуйста, помоги мне сложить простыню.

Я отступила на шаг и взялась за один конец простыни, а мама за другой, и мы ее сложили.

– Видишь ли, – сказала мама, – у Стейси сейчас свои проблемы, и, мне кажется, не все идет гладко.

– Какие такие проблемы?

Мама подергала за простыню, чтобы вытянуть ее.

– Это касается его лично; кто-то ему нравится, но есть осложнения.

– Ты имеешь в виду Джейси? Подумаешь, пустяки!

– Когда ты кого-то любишь, это не пустяки.

– Ну конечно, мне жаль, что так получается, – сказала я, хотя особого сочувствия не испытывала, – но он все равно не должен так вредничать из-за того, что у него плохое настроение.

– Но, может, он и не собирался вредничать.

Мы кончили тянуть простыню и взялись за другую.

– Мама, ведь мы со Стейси были такими хорошими друзьями, а теперь он даже слова мне не скажет.

Мама улыбнулась.

– Не переживай, – сказала она. – У Стейси сейчас такой возраст, когда ему надо определиться. Он и сам меняется, и ждет, что жизнь переменится, а потому не всегда у него хватает терпения на близких людей. Но все пройдет. Я помню, что и у моего племянника Бада был такой же период, я была тогда маленькой девочкой и очень огорчалась, потому что любила Бада и привыкла быть с ним всегда вместе. Я совершенно не понимала, почему именно он должен меняться, а если нам обоим это суждено, почему не одновременно. – Мама засмеялась. – До меня просто не доходило, что из-за трех лет разницы в возрасте будет разница во всем. Так оно и получилось. В течение нескольких лет мы смотрели в разные стороны, а когда оба повзрослели, стали снова друзьями. И даже более близкими, чем раньше. У тебя со Стейси будет так же.

– Ты вправду так думаешь?

– Совершенно уверена.

Как только я успокоилась, что в будущем мне снова светит дружба со Стейси, я тут же вспомнила про Сузеллу.

И спросила маму, считает ли она тоже, что Сузелла хорошенькая.

– Очень, – ответила мама.

– Хм, не понимаю, почему все сходят с ума из-за ее внешности. И Джейси, и Клэрис ничуть не хуже.

Мама согласилась:

– Да, они тоже очень хорошенькие.

– Почему же тогда столько шума из-за Сузеллы?

– Ну… Сузелла в другом стиле хорошенькая. Когда я ходила в школу в Джексоне, рядом со школой жила итальянская семья, в ней было три дочки. Очень хорошенькие. Сузелла напоминает мне их. В ней есть что-то от итальянки. А потом, не забывай, многим она нравится только потому, что выглядит почти как белая.

– Почему?

– Потому что она этим выделяется.

– Ну и что?

– Тут надо вспомнить наше прошлое. Нас всегда учили, что мы хуже всех остальных, многие так и выросли с этой верой, что в чем-то черные хуже. Поэтому они и считают, что чем светлее кожа, тем лучше, вроде как тогда ты похожа на белую.

– Но ведь это не так.

– Конечно, нет. Но некоторые люди считают именно так.

– Ладно, пусть она им нравится, но Ба говорит, хороша та, кто хорошо поступает.

– Почему ты это вдруг вспомнила?

– Потому, если хочешь знать, что Сузелла не всегда хорошо поступает и вообще она меня жутко бесит.

– Я же просила тебя быть с ней как можно приветливей.

– Я и была как можно приветливей, но, когда она сегодня стояла там и болтала со Стюартом…

– Стюартом? – Мама перестала тянуть простыню и сердито посмотрела на меня. – Надеюсь, не со Стюартом Уокером?

– Именно с ним.

– Зачем это вам понадобилось болтать со Стюартом Уокером? – спросила мама.

– Это не я, это Сузелла. А я сказала, чтоб она шла.

– О чем они говорили?

Я знала, что мама спрашивает не из праздного любопытства. Также я понимала, что она должна узнать обо всем, но вот в чем я не была уверена: может, я хочу, чтобы она узнала все, только потому, что тогда Сузелла упадет в ее глазах, как она уже упала в глазах Кристофера-Джона и Малыша.

– Так о чем?

Я решила, что потом успею обдумать, в чем я не уверена, и все ей рассказала. Когда я кончила свой рассказ, мама замолчала. По выражению ее лица я ничего не могла прочитать. Она помогла мне покончить с простынями и ушла в дом. Я подождала немного и последовала за ней по пятам через весь дом в мою комнату.

– Я слышала, ты познакомилась сегодня со Стюартом Уокером? – задала вопрос мама, как раз когда я входила в комнату.

Сузелла сидела в мягком кресле у окна с открытой книгой на коленях. Она в нерешительности подняла голову:

– Да…

– И еще я слышала, ты позволила этим молодым людям поверить, что ты белая?

Сузелла наклонила голову, так что волосы упали ей на лицо, наполовину прикрыв его.

– Это так?

– Я им не говорила, что я белая.

– Но и не сказала, что ты цветная?

Сузелла с вызовом вскинула голову.

– А почему я должна была это сказать? Во мне столько же белой крови, сколько цветной.

Мама в упор посмотрела на нее:

– Заруби себе на носу, Сузелла: если в тебе есть хоть капля цветной крови, значит, ты цветная.

– А моя мама говорит, что нет. Она говорит, что я не цветная.

– Это ее дело, – резко прервала ее мама. – А мое – довести до твоего сознания, кто ты есть на самом деле, – во всяком случае, пока ты живешь здесь.

– Стюарт не спрашивал, какого я цвета…

– Ему в голову не пришло спрашивать. Но позволь мне кое-что сказать тебе. Когда он это выяснит, а он это выяснит, его вежливость как ветром унесет. И еще одно: ему вовсе не понравится почувствовать себя одураченным.

– Я его не дурачила!

– Я не намерена стоять здесь и спорить с тобой. Но прошу учесть вот что: больше не имей ничего общего с этими белыми молодыми людьми и не позволяй им заблуждаться, принимая тебя за белую, когда ты не белая.

– Тетя Мэри, но я бы хотела продолжить знакомство со Стюартом, он мне кажется симпатичным.

Мама скрестила руки на груди и уставилась в пол. Даже со своего места я почувствовала, как в ней закипает гнев.

– Я уже давно решила, что никогда не выйду замуж за цветного… Я не хочу жить, как моя мама.

Мама еще долго продолжала смотреть в пол. Когда она снова подняла глаза, было ясно, что ей не удалось смирить свой гнев.

– Если бы здесь был твой дядя Дэвид, он, наверное, упаковал бы твои вещи и отправил тебя обратно в Нью-Йорк немедленно. Но я… я предлагаю тебе на выбор: или ты слушаешься меня и остаешься, или, если тебе не хочется оставаться с нами…

– Тетя Мэри, я вовсе не думала…

– …и выполнять правила, принятые в нашем доме, ты можешь возвращаться в Нью-Йорк. Сегодня же. Нам тебя будет недоставать, но иметь из-за тебя неприятности я тоже не хочу. Этого я не могу позволить себе. Так что обдумай все и дай мне знать.

Повернувшись, мама быстро вышла из комнаты. Проходя мимо меня, она даже не приказала мне вернуться во двор, где висело белье.

Я постояла в дверях, наблюдая за Сузеллой, которая отвернулась к окну. Я решила оставить ее наедине со своими заботами, но тут вдруг вспомнила, как она вела себя со Стюартом, а потому вошла в комнату и села на кровать напротив нее.

– Ну, ты уезжаешь?

Она обернулась:

– Что?

– Ты уезжаешь? Мама сказала, ты сама должна решить.

Ее взгляд остановился на мне:

– Скажи честно, Кэсси, тебе бы хотелось, чтобы я уехала, да?

Я пожала плечами:

– Плакать не буду.

– Однажды я уже спрашивала тебя, почему ты меня не любишь. Но ты не ответила. Может, сейчас ответишь?

– Ладно, раз уж ты сама об этом заговорила… Почему ты ждешь, что тебя здесь все должны любить, если ты считаешь себя лучше всех нас?

– Кэсси, но я вовсе так не думаю.

– Ну, хорошо, тогда как же это назвать? Если ты только что сказала, что ты не цветная и не хочешь иметь ничего общего с цветными.

– Но я так не говорила. – Однако она отвела глаза, произнося это.

– И вот еще что, – сказала я, решив выложить ей все, раз она напрашивается. – Я не из тех, кто станет преклоняться перед человеком, который со всеми милуется, всем улыбается в лицо, а про себя думает совсем иначе и даже стыдится назвать их своими родственниками.

– П-прости меня за это, Кэсси.

– Ты должна была всего-навсего открыть рот и сказать: «Это мои двоюродные братья и сестра, я гощу у них». Вот и все.

– Но я же сказала, прости меня.

– А-а, твое «прости» дела не меняет.

Она посмотрела на меня и покачала головой:

– Ты не понимаешь.

– Все прекрасно понимаю, – сухо заверила я ее.

– Нет. – Она встала и выглянула в окно. – Если ты слышала, что мне сказала тетя Мэри, значит, ты слышала и мой ответ. Да, я не собираюсь выходить замуж за цветного. Моя мать так поступила, и это принесло ей сплошные несчастья.

– Еще бы, она же белая, – заметила я без всякого сочувствия.

– Она сама выбрала такую судьбу… А мне она повторяет сто раз: «Сузелла, ты можешь избежать такой судьбы. Постарайся избежать ее». – Сузелла вдруг посмотрела прямо мне в глаза: – А знаешь, Кэсси, какое ощущение, когда люди принимают тебя за белую? Словно все тебе доступно, делай что хочешь. Иногда мы с мамой уезжаем на пляжи для богатых, вдвоем, и мальчики там бывают ко мне так милы…

– Белые мальчики?

– На те пляжи цветные не ездят, – многозначительно подчеркнула Сузелла.

– А твой папа? Он с вами никогда не ездит?

Она опять отошла к окну.

– Мы редко куда выезжаем вместе, то есть втроем. Люди пялят глаза, и родители чувствуют себя неловко.

– А ты?

Она не ответила.

– Обычно если я куда-нибудь выхожу, то с мамой. Там, где мы живем, вокруг одни цветные, но когда мы садимся в автобус и едем в другую часть города, никто на нас там уже не смотрит… Нас принимают за своих.

– Ну, раз тебе так нравится считаться белой, я думаю, ты будешь только рада вернуться в Нью-Йорк.

Она опять села и, скинув туфли, подтянула под себя ноги. Она молчала. Я встала.

– Кэсси, ты счастливица, ты это знаешь?

– Что?

– Я имею в виду… у тебя есть семья. И друзья. У нас люди не ходят в гости просто так, как здесь у вас. Моя мама работает продавщицей в универмаге, на работе у нее есть друзья, но она никогда не приглашает их домой. И от них не принимает приглашений. У папы все друзья цветные, они иногда заходят к нам, но, когда мама дома, чувствуют себя неловко… Поэтому почти всегда мы только втроем. Здесь же все иначе.

Я внимательно изучала ее.

– А твои друзья?

Сузелла помолчала.

– У меня только в школе друзья… Я хожу в католическую школу, она в предместье за городом. Мама считает, что школа для меня – выход из положения.

– Почему же тогда твои родители вместе, если твоей маме все так ненавистно?

Сузелла посмотрела на меня, как будто ответ само собой разумелся:

– Они любят друг друга.

– А-а, – сказала я, хотя мне лично была непонятна такая любовь.

Она еще чуть посидела, потом вскочила и всунула ноги в туфли.

– Я думаю, мне стоит найти тетю Мэри.

– Ты хочешь ей сказать, что уезжаешь?

– Нет… Папа хотел, чтобы я пожила здесь подольше. Может даже, когда начнутся занятия в школе.

– То есть как?

– Я и сама хотела бы остаться, если бы мне могли присылать сюда задания из моей нью-йоркской школы.

– О господи, – вздохнула я, испугавшись, что уже никогда мы от нее не избавимся. – Не вижу смысла.

Мы встретились взглядами, прежде чем она отвернулась.

– Я тебя понимаю.

На другое утро в классе воскресной школы Мо сказал:

– Вчера вечером к нам заходил Джо Монтьер, интересовался Сузеллой!

– Что? – вскричал Крошка Уилли, добровольно взявший на себя роль личной охраны Сузеллы.

Стейси нахмурился:

– Что он сказал?

Мо обратил взгляд на лужайку, где Сузелла болтала с девочками своего возраста.

– Он сделал вид, что пришел по делам фермы, но на самом деле хотел все вынюхать про нее. С ним был еще Пирссон. Он сказал, что встретил ее на дороге и его заинтересовало, кто она. Еще сказал, она была с Кэсси и с мальчиками, и спросил, не знаю ли я, у кого она остановилась.

– А что ты ему сказал? – заволновался Стейси.

– Ничего, только – что она ваша двоюродная сестра и…

– Ты так ему и сказал? – вскричала я.

– Да…

– О, черт.

Мо был озадачен. Что ж, у него было на это основание.

– Джо Билли тоже очень удивился, ему показалось это забавным. А Пирссон как расхохочется, а потом пробормотал что-то вроде: «Что будет, когда Стюарт узнает это!»

Стейси стало не по себе. Теперь наконец он уразумел, что натворила Сузелла. Дома уже все всё знали. Он оглянулся на меня.

– Что ты на меня уставился? – спросила я, так как все еще была зла за то, что он тогда меня не выслушал. – Она ведь твоя двоюродная сестра.

– Что произошло? – спросил Мо.

Стейси покачал головой:

– Взаимное непонимание, больше ничего.

– Сказанул!

– Бог мой, – вздохнул Крошка Уилли. – Если эти негодяи станут увиваться вокруг Сузеллы, кое-кто из них поплатится головой! Стейси, ты лучше предупреди свою сестренку, чтобы она не связывалась с ними. Я бы не желал ей попасть в такое положение, как Джейси. Эти негодяи…

Мо кинул на Крошку Уилли неодобрительный взгляд, и тот запнулся и умолк. Последовала неловкая тишина. Стейси смотрел то на одного, то на другого.

– В какое положение?

– А, парень… – начал было Крошка Уилли.

– Я спрашиваю, в какое положение?

Крошка Уилли оглянулся на Мо.

– Ну, давай выкладывай!

– Ты что, парень, – удивился Крошка Уилли, – ее не видел?

– Последние недели она болела, сам знаешь. Раза два я заходил к ним, но ее мама сказала, она никого не хочет видеть. А сейчас она что, уже встала и выходит?

– Да… вчера ее видели.

Стейси с волнением стал оглядывать школьный двор.

– Ты видел ее и сегодня утром тоже. Где?

– Да нет, ты не так понял. У нее…

– Отойдем лучше в сторонку, Стейси, – тихо позвал его Мо. – Рано или поздно ты все равно это узнаешь.

– Эй, а в чем дело? – спросила я.

Ни Крошка Уилли, ни Мо мне не ответили, а увели с собой Стейси. Я было двинулась за ними, но Мо меня остановил:

– Нам надо поговорить со Стейси один на один, ладно?

Для меня это было не «ладно», но выбора не оставалось, и я дальше не пошла. Я видела, как они пересекли игровое поле и направились к опушке леса по другую его сторону. Там они постояли немного, потом Стейси сердито замахал руками и пошел от них прочь. Крошка Уилли и Мо схватили его за руку и стали еще что-то объяснять, но он вырвался и скрылся в лесу. Крошка Уилли устремился за ним, однако Мо задержал его. Они еще раз обернулись на лес и поспешили назад через игровое поле, так как уже звенел звонок к началу занятий в воскресной школе.

– Ты идешь?

Я оглянулась. Со мной рядом стояла Элма Скотт: когда поблизости не было Мэри Лу Уэллевер, она вела себя вполне вежливо.

– Да… Наверное, иду. – И я машинально пошла за ней по направлению к церкви.

– Что случилось? – спросила она.

– Ты в последние дни видела Джейси Питерс?

– Да, дня два назад.

– С ней что-нибудь не так?

Элма с удивлением уставилась на меня:

– С Джейси Питерс? Ты что, смеешься?

Теперь я уставилась на нее, недоумевая.

– Разве ты не знаешь, Кэсси? У Джейси будет ребенок. Болтают про белых парней, да и сама Джейси говорит, что это Стюарт. У нее уже во какой живот. – И Элма выкинула вперед руки, чтобы показать, какая у Джейси теперь фигура.

По дороге к церкви Элма продолжала болтать, только я не слушала. Мне было ужасно жалко Джейси. То, что она ждет ребенка, было само по себе плохо, а то, что отец ребенка Стюарт Уокер – белый, – это была вообще катастрофа. Если бы отцом оказался черный, мистер Питерс позаботился бы, чтобы он женился на Джейси, и ее будущее могло быть спасено, а раз белый – выхода не было. Белого насильно не женишь, тут мистер Питерс ничего не мог поделать.

Стейси оставался в лесу, пока звонок не распустил воскресную школу. Всю дорогу домой он мрачно молчал, потому и я не стала ему ничего говорить про Джейси. После ужина я нашла его на задней веранде, он стоял там один, и я выложила ему все, что узнала. Он ничего не сказал. Просто стоял, уставившись в далекую точку на горизонте, и молчал. Лицо его пылало гневом.

– Я слышала, Стюарт – отец.

Он продолжал молчать.

Я легко дотронулась до него, чтобы успокоить:

– Я очень, очень огорчена. Я знаю, тебе она сильно нравилась.

– Так бы и убил его!

– Что…

– С удовольствием свернул бы ему шею собственными руками. И ему, и любому белому негодяю.

– Ты что, сам знаешь, что никогда не…

Он сбежал с веранды и через двор быстро направился к садовой калитке и дальше на выгон. Я спустилась следом за ним, но тут распахнулась дверь кухни, и мама сказала:

– Кэсси, пусть лучше он идет один.

– Ты все знаешь? – спросила я.

Она кивнула.

– Он с тобой это обсуждал?

Мама ответила не сразу:

– Нет. Обсуждать это он стал бы только с отцом… если бы тот был дома.

– Тогда как же ты узнала?

– Такие новости быстро летят. Когда ты подрастешь, сама узнаешь, что люди любят передавать плохие новости.

– Мама, а что будет с Джейси?

Мама вышла на веранду и прислонилась к столбу.

– Точно не знаю. Может быть, она встретит хорошего человека, который полюбит ее, несмотря на то что у нее ребенок от белого. А может, ей придется всю жизнь биться одной. Но одно точно: для ребенка очень тяжело находиться между двух миров, особенно если он захочет принадлежать миру белых, а должен быть с нами.

– Вроде как Сузелла, да?

– Да, для нее это нелегко. Для кого угодно не просто быть одновременно и черным, и белым. У нас с тобой один мир, и мы знаем, каков он. Мир вообще жесток для всех, но для цветных тем более. Для людей, которые где-то между, вроде Сузеллы, иногда есть выход, и они цепляются за него. Честно говоря, я не могу их за это осуждать.

– Мама, а если бы ты была похожа на белую, ты бы воспользовалась этим выходом?

Мама сжала губы, подумала, потом покачала головой:

– Нет, моя хорошая, я бы не перекинулась к белым, я слишком люблю людей нашего черного мира. – Она замолкла, потом спросила: – А ты?

Я тоже задумалась.

– Нет, мэм, не думаю. Но вот что мне кажется: если бы белые позволяли нам пользоваться тем же, чем пользуются они, никто бы и не раздумывал, переходить из одного мира в другой или нет.

Мама с вниманием посмотрела на меня и улыбнулась:

– Я тебе когда-нибудь говорила, в какую милую молодую особу ты превращаешься?

В ответ я маме тоже улыбнулась. Я была очень довольна. Потом мы вместе стали глядеть на выгон. Я не переставала думать о Джейси и ее будущем ребенке. И о Сузелле тоже. Я все равно не любила ее и не собиралась полюбить, но эта история с Джейси и ребенком заставила меня немножко смягчиться. Не очень, но все-таки.

Было уже поздно, когда залаяли собаки, а вслед за ними застучали в дверь. Разбудили нас Дюбе и Рассел. Они сели перед огнем. Дюбе молчал. А Рассел рассказал нам, что они только что видели, как подожгли дом, в котором остановились члены союза.

– Вы сами знаете, я пошел туда вместе с Дюбе. Так вот, когда мы с Дюбе пришли – это было поздно вечером, – мистер Уилер, мистер Мозес, еще один цветной и двое белых из союза были уже там. Дюбе сказал им, что вот я тоже заинтересовался союзом, и они с охотой стали рассказывать о нем. Предложили нам кофе, и мы все сидели и беседовали, а на дворе уже настала ночь. Около девяти мы с Дюбе решили, что пора возвращаться, и ушли. Но не успели выйти на дорогу, как увидели зажженные фары. Они быстро приближались. Нам это вовсе не понравилось, и мы прыгнули в кусты.

– Это… это были ночные гости, да? – спросила я.

Мама повернулась ко мне, но ничего не сказала. Рассел покачал головой:

– Точно не знаю. Они были в простой одежде, без масок. Выскочили из машин, подожгли дом… и спалили дотла.

– О господи, нет, нет, – со стоном произнесла Ба.

– А что с людьми из союза? – спросил мистер Моррисон: он подошел к нам, когда залаяли собаки. – Уилер, Мозес и остальные, они хоть успели выскочить?

– Надеюсь, успели, потому как я слышал, один из поджигателей заорал: «Держите, они улизнули через заднюю дверь!» И все кинулись их ловить и кричали: «Мы им покажем союз социалистов!» Тут мы с Дюбе решили – пора убираться. Только на дорогу не рискнули выйти: там их машина разъезжала тихим ходом, высматривала – вдруг кто попадется? Мы засели у ручья и сидели, пока их уже слышно не стало. Но и после еще долго ждали, не выходили, все боялись ловушки. В конце концов мы выбрались оттуда и дальше шли опушкой леса. Мы хотели скорей попасть домой, но снова увидали свет фар и подумали, лучше где-то спрятаться. Ваш дом оказался ближе всех. Если вы не против, мы бы у вас переждали, прежде чем двигать дальше.

Но мама решила, что слишком поздно и даже думать не надо, чтобы идти дальше, и они со Стейси стали готовить соломенные подстилки на полу в комнате у мальчиков. А Ба занялась рукой Рассела, которую он ободрал, когда пробирался через кусты. Рассел уверял, что все пустяки, но Ба настояла, чтобы промыть и продезинфицировать ее.

– Перво-наперво сними разорванную рубаху. Утром я ее зашью.

– Что вы, миссис Кэролайн, разве вы должны еще и…

– Не должна, не должна! Но хочу. Так что сними ее и отдай Сузелле, а я займусь твоей рукой.

Рассел посмотрел через плечо.

– Сузелла… А я тебя и не заметил. Ты уж извини, что мы разбудили тебя.

Она ничего не сказала, и он, добродушно улыбнувшись, стянул с себя рубашку. Все так же молча она посмотрела на него, взяла рубашку и ушла в спальню.

Пожелав доброй ночи Дюбе и Расселу, я последовала за ней и, как только дверь закрылась, напустилась на нее:

– Хоть бы сказала Расселу спокойной ночи, не надорвалась бы.

Она вздрогнула от неожиданности и даже подскочила. Когда я вошла, она стояла с рубашкой в руках и внимательно ее рассматривала. Потом аккуратно повесила на спинку стула и скользнула в постель, а я опустилась на соломенный тюфяк, лежавший на полу, на котором мне приходилось спать с тех пор, как у нас появилась Сузелла. Вдобавок ко всему остальному меня ужасно возмущало, что она спит на моей половине кровати. Но когда я было заикнулась об этом Ба, она сказала, что, если мне хочется, я могу и теперь спать на кровати, но только посередине. Но почему это я должна была ложиться в середину? Она же была незваной гостьей, Сузелла, а не я. И потому я предпочла спать на соломе.

– Рассел мой друг, – продолжала я ворчать, – и все его здесь любят.

– Кэсси!

– Что?

– Давай не говорить об этом.

Но я не могла уняться:

– Нет уж, давай говорить.

Но не успела я это сказать, как сама поняла, что ничего обсуждать мне вовсе не хочется. Мне просто необходимо было прогнать из мыслей этих поджигателей, разъезжающих по дорогам с зажженными фарами, светящимися, словно кошачьи глаза в темноте, чтобы они мне потом не приснились. Они уже разъезжали вот так же и будут разъезжать. Я вздохнула: ничего не поделаешь. И повернулась спиной к Сузелле. Нет, из головы их все равно не прогонишь.

…Весть о пожаре облетела нашу общину с быстротой самого пожара. Стало известно, что без Морриса Уилера Джона Мозеса и других членов союза у всех пропала смелость, и намеченный объединенный митинг не состоялся К тому же никто толком не знал, какова их судьба. Все слышали, что им удалось выбежать из горящего дома, но где они теперь, никто так и не выяснил.

А потом из ручья возле Смеллингс Крик выловили тело Джона Мозеса.

– Они д-думают, что раз уб-били мистера Мозеса, с-союза не будет, – говорил Дюбе; он очень близко к сердцу принял это убийство. – Н-нет, разогнать с-союз им не удастся. Они еще ув-видят…

А жизнь продолжалась. Проходили день за днем, жаркие, сухие – прекрасная погода для хлопка, особенно после ливневых весенних дождей. Папа писал нам часто. Письма приходили веселые, но мы-то прочитывали между строк, как ему одиноко. Он обещал вернуться домой к ежегодному празднику урожая в августе. Еще писал, что с работой на железной дороге не так-то просто. Вместо шести дней в неделю теперь удавалось работать только два или три, – словом, когда была работа. И все-таки выручка за три дня была лучше, чем ничего, поэтому он и не уезжал оттуда.

Про хлопок папа спрашивал в каждом письме. Мама отвечала, что он радует глаз. Так оно и было. Но как бы он ни выглядел, мама, Ба и мистер Моррисон казались обеспокоенными. Стейси тоже. Одним знойным днем, когда любой здравомыслящий человек постарался бы найти себе местечко в тени под деревом, я увидела, как он проходит борозду за бороздой, низко наклонившись над самым хлопком. Я пошла за ним.

– Что ты там рассматриваешь? – спросила я.

Стейси не спешил отвечать. Я ждала. Он внимательно оглядел один куст, потом, сев на корточки, отломал чашечку и раскрыл ее. В ней уже начало образовываться волокно. Он протянул мне чашечку.

– Видишь, Кэсси?

– Что?

– Посмотри на хлопок. Когда созреет, он будет длинноволокнистый и белый.

– Да, очень хороший.

– Я такого даже не видел. Мы могли бы собрать лучший урожай за все годы.

– Тогда что тебя беспокоит?

– Хлопок будет первоклассный, но мы вряд ли получим за него настоящую цену. Да что бы ни получили, все будет мало. – Стейси поглядел через поле на участки, засаженные люцерной, хотя рассчитаны были на хлопок. – Если б мы могли засадить хлопком всю эту землю, дела обстояли бы не так плохо… Или если б у нас был договор с правительством и нам бы заплатили за незасаженную землю.

Я проследила за его взглядом.

– В прошлом году мы же засадили ее, – напомнила я ему, – но все равно потеряли часть из-за пожара. И тогда у нас не было папиных денег с железной дороги и маминого жалованья почти что за год.

– Зато у дяди Хэммера была возможность помочь нам. А теперь ему приходится выплачивать то, что он занял, чтобы мы могли внести взнос по закладной в банк, так что в этом году он не сумеет нам много дать. Но дело не только в этом. В прошлом году нам еще пришлось многое приобрести в кредит в Виксберге. Обычно папа, мама и Ба избегают так делать, но тогда были особые обстоятельства, помнишь? Другого выхода не было. Так что часть урожая уйдет на выплату долга этому магазину. А еще налоги на землю, так что видишь, Кэсси…

Он меня напугал. Мы оба замолчали, и в наступившей тишине все звуки казались особенно громкими. Прожужжала пчела, возвещая о своем прибытии, в бешеном восторге прострекотала над головой стрекоза и полетела дальше, ликуя от счастья. Прикрыв глаза ладонью, я оглядела всю нашу землю. Лес, густую зелень и бурые тени, поле, похожее на лоскутное одеяло, дом, фруктовый сад, пастбище – все было частью меня самой, как мои руки, ноги, голова. Жизни без всего этого не существовало. Я взглянула на Стейси и поняла, что он чувствует то же самое.

– Я вот что думал, – начал он. – Я думал… может, мне удастся найти какую-нибудь работу.

– Как в прошлый раз? – сухо напомнила я. – По-моему, вы с мамой уже обсуждали это.

– Больше я не собираюсь спрашивать маму. Она все еще считает меня ребенком. Скорей всего, папа приедет на праздник урожая, ждать не так уж долго. Тогда я с ним и поговорю. Он поймет.

Подумав, я согласилась с ним.

– А если он разрешит тебе искать работу, где ты думаешь ее найти?

– Где-нибудь поблизости. Помнишь, мистер Гаррисон предлагал мне?

– Чудак, та работа уже уплыла.

– Скорее всего. Но что-нибудь я надеюсь найти. Просто должен.

– Стейси! Кэсси! Мама зовет! – прокричал с задней веранды Малыш.

Стейси встал и потер рука об руку, чтобы стряхнуть грязь.

– Кэсси, сделай мне одолжение, а?

– Какое?

– Не говори ни маме, ни еще кому, что я хочу найти работу, ладно? Она только расстроится. Лучше я сначала поговорю с папой. Договорились?

Мне так захотелось понять по его лицу: догадывается он, до чего мне приятно, что он снова мне доверяет? Но я лишь ответила:

– Договорились.

В палисаднике мы увидели Кристофера-Джона, он сидел под китайской яблоней, подтянув колени к груди и зарывшись в них лицом.

– Что с тобой? – спросила я.

Он поднял голову с заплаканными глазами.

– Что случилось? – переспросил Стейси.

– Мистер Моррисон привез письмо от папы.

– Когда? – обрадовался Стейси. – Только что?

Кристофер-Джон кивнул.

– Чего же ты тогда плачешь? – спросила я.

– Папа… папа пишет, что не приедет на праздник.

Меня охватило отчаяние, внутри словно все сжало. Не глядя на меня, Стейси направился к дому. Я за ним. Когда мы вошли, мама спокойно прочитала нам папино письмо, потом спрятала его, и больше разговоров о нем не было. Мы, конечно, понимали, почему папа решил лучше не двигаться с места: чтобы заработать как можно больше денег, когда есть работа. Но от того, что мы это понимали, легче нам не стало: мы без него очень скучали. Прослушав письмо, Стейси один ушел из дома. Глядя ему вслед, я гадала: что он теперь решит с работой?

Настал август. Мы все, включая Сузеллу, вышли в поле с мешками для хлопка на боку. Все дни напролет с восхода до заката мы кланялись кустам хлопчатника, срывая чашечки и набивая хлопком наши мешки, которые волочили за собой. Очень быстро за августом пришел сентябрь, и мистер Моррисон с вечера уехал в Виксберг, чтобы продать первую партию нашего хлопка. Он взял с собой Стейси. Они вернулись на другой день довольно поздно и сообщили, что цены на хлопок в Виксберге такие же, как в Стробери.

Сначала мама сидела молча; подумав, она спросила:

– Нисколько не поднялись по сравнению с августом?

Мистер Моррисон покачал головой:

– Пока цены твердые, но вы сами знаете, это ненадежно. Могут подняться… а могут и упасть…

Мама закусила губу и посмотрела на Ба.

– Я думаю, до конца месяца продавать хлопок больше не надо, лучше подождать, какие будут цены.

Ба и мистер Моррисон кивком согласились с ней. Тогда мама обратилась к Стейси:

– Стейси, а что ты думаешь?

Может, Стейси и удивился, что мама спросила его мнение, но виду не подал.

– Я тоже думаю, так будет лучше всего, – сказал он.

Мама, задержав на нем взгляд, заключила:

– Значит, так и поступим. А ближе к концу месяца повезем хлопок в Стробери.

В последнюю пятницу сентября мы до отказа набили фургон кипами хлопка и накрыли его брезентом, который крепко-накрепко привязали. На другое утро мистер Моррисон запряг Леди и Джека, обоих. Они с мамой уселись на передок, а я и Стейси взобрались на хлопковую перину до небес. Ура, мне тоже разрешили ехать!

Очень рано, еще не было шести, мы добрались до хлопкоочистительной фабрики Грэйнджера и Уокера. Но и другие фургоны уже съехались туда, впереди нас оказалось более пятнадцати. Их владельцы ждали начала рабочего дня – семь тридцать – и пока досыпали, устроившись на груде хлопка, выставив ноги утреннему солнцу. Очередь не делилась на черных и белых. Перед фабрикой были широкие ворота, к которым вела единственная дорога. Кто первым приехал, того первым и обслуживали.

Ровно в полвосьмого ворота распахнулись, и появились Стюарт Уокер, его отец Хэмден и Пирсон Уэллс. При виде Стюарта глаза Стейси вспыхнули гневом. Я сразу это заметила, мама тоже.

– Ни слова, слышишь? – спокойно сказала она ему. – Ни слова.

Стейси чуть не задохнулся, но заставил себя отвернуться.

Очистка хлопка дело длинное, и наша очередь подошла лишь после двенадцати.

– Как дела, Мэри? – спросил Стюарт, когда мы подъехали.

Я заметила, как, прежде чем ответить, мама сжала губы. Я сделала то же самое, помня, что мне велели держать рот на замке. Но легко ли! Мама была старше Стюарта на добрых четырнадцать лет, и для нее было унизительно выказывать Стюарту уважение, когда он этого не делал.

Наконец мама ответила, и на лице Стюарта появилась самодовольная улыбка. Я испугалась, что сейчас он что-нибудь скажет про Сузеллу, но он не стал. А махнул рукой, чтоб мы подъезжали к хлопкоочистительной машине. К фургону со снятым верхом подвели трубы, через которые машина всасывала хлопок, очищая его от семян, листьев и мусора. Потом хлопок очищался вторично и через воронку шел под пресс, который спрессовывал его в пятисотфунтовые кипы. Весь наш хлопок уместился в одной кипе – аккуратной, с прямыми углами, охваченной с двух сторон джутом и стянутой металлическим ободом.

Мама расплатилась за очистку хлопка, и тогда кипу и семена снова погрузили в фургон и мы направились к складу, где собрались местные скупщики хлопка. Подъехав к концу длинной очереди, мы заметили Мо Тёрнера. Он стоял в стороне и наблюдал за скупщиками, расположившимися под открытым небом вокруг склада.

– Эй, Мо! – позвал его Стейси. – Мо, что ты тут делаешь?

Мо оглянулся, застигнутый врасплох. Мы-то знали, что он в городе не для того, чтобы продавать хлопок. Испольщикам вроде Тёрнеров не разрешалось продавать хлопок. В конце каждого дня они относили свой хлопок в контору плантации и сдавали его мистеру Монтьеру, который сам занимался его очисткой и продажей. А если Монтьер считал, что кое-какие деньги все-таки причитаются испольщикам, то давал их только после того, как бывали учтены все удержки.

Мо подошел к фургону, чтобы поздороваться с нами.

– У папы дела в городе, а мы с Элроем приехали с ним. А вы уже успели все сделать и можете продавать свой хлопок?

– Да, – ответила мама.

– Самая высокая цена одиннадцать центов за фунт.

Мама кивнула:

– Да, мы слышали.

– Не очень-то много, – заметил Мо.

– И все-таки больше, чем два года назад, сынок, – вставил свое слово мистер Моррисон.

– Да, сэр… Стейси, можно тебя на минутку? Хочу тебе что-то показать.

Стейси соскочил с фургона. Я, конечно, за ним. Мама попросила нас далеко не уходить. Мо остановился в дальнем конце лужайки, окружавшей склад.

– Стейси, я уже все решил… – Он оглянулся на меня и отвел Стейси в сторону: – Пойдем скорей!

Мне Мо дал понять, чтоб я за ними не шла, и я вернулась к фургону. У фургона уже стоял мистер Грэйнджер. Он выхватил из нашей кипы горсть хлопка и внимательно рассматривал его. Мама была рядом.

– Похоже, хлопок удался, Мэри. Длинноволокнистый. Чистый. Упругий. Высший класс.

Благодарю вас, мистер Грэйнджер.

– Можете получить за него самую высокую цену.

– Очень надеемся.

– Конечно, одиннадцать за фунт не то, что тридцать пять в тысяча девятьсот девятнадцатом году. Никакого сравнения. И все же лучше, чем было.

– Это верно, мистер Грэйнджер.

Мистер Грэйнджер бросил на землю образец хлопка… Меня зло взяло, но я лишь вздохнула – разве я или мама могли хоть словом возразить?

– Но пусть цены нынче получше, а ты, Мэри, и я знаем, что выручка не такая, чтобы свести концы с концами. Я ж помню про вашу закладную, счета и прочее. Так что мое предложение откупить ваш участок остается в силе, как в прошлый год.

– Благодарим вас за заботу, мистер Грэйнджер, но пока мы не собираемся его продавать.

Мистер Грэйнджер пожал плечами.

– Ну, как хотите, – сказал он, поглядел на мистера Моррисона, который все это время глаз от него не отводил, и пошел к складу.

– Залезай в фургон, Кэсси, – сказала мама, еле сдерживая гнев.

Поняв, что сейчас не время отпускать замечания в адрес мистера Грэйнджера, я без лишних слов взобралась в фургон.

Когда хлопок был продан, мы в пустом фургоне поехали по главной улице Стробери и встретили возвращавшихся Тёрнеров. Радуясь, что на обратном пути у нас хорошая компания, мы подбросили Тёрнеров до магазина Уоллеса. Дальше Тёрнерам надо было идти на запад, к Смеллингс Крик, и на прощанье Мо сказал Стейси:

– До завтра!

– Ты придешь завтра в церковь? – спросила мама.

– Да, я раненько пойду туда, как рассветет, – ответил Мо, чуть замявшись.

– Тогда до завтра, Мо! – крикнула я, и наш фургон повернул на юг, направляясь к дому.

Пока Сузелла в другой комнате болтала с мамой и с Ба, я взбила свой соломенный тюфяк и вернулась в мамину комнату, где Ба уже устроилась со своей вечерней штопкой, а мама с Сузеллой сели писать письма. Как раз когда я вошла, из боковой двери появился Стейси и замер на пороге. Потом повел себя очень необычно: приблизился к маме, сидящей за бюро, и поцеловал ее, а потом и Ба.

– Доброй ночи, – сказал он.

Мама оторвалась от письма:

– Доброй ночи, милый. До завтра.

Стейси направился в свою комнату, но по дороге еще раз оглянулся, потом осторожно закрыл за собой дверь.

– Бог ты мой, я уж и не помню, когда в последний раз этот юноша целовал нас на ночь, – улыбаясь, заметила Ба, она была явно довольна.

– Да, очень трогательно. А вам, мисс Кэсси, не пора ли и вам пожелать всем спокойной ночи?

– А Сузелле не пора?

– Доброй ночи, Кэсси, – поспешила весело попрощаться со мной мама.

И мне ничего не оставалось, как произнести «спокойной ночи» и отправиться в свою комнату. Переодевшись в ночную рубашку, я прикрутила лампу и легла. Но только скользнула под одеяло, как с веранды меня позвал Стейси. Я встала, подошла к двери и открыла задвижку. Стейси стоял в дверях с перочинным ножиком в руках.

– А я думала, ты уже спишь!

– Сейчас иду. Только хотел дать тебе вот это, – сказал он, протягивая мне ножик.

Я с подозрением взглянула на него.

– С чего это ты вдруг решил отдать его мне?

– Просто так. Ты ж сказала, тебе его хочется. Хочется?

– Да, очень.

– Вот и держи.

Я взяла ножик, все еще робея и не веря глазам своим – неужели он теперь мой?

– Стейси…

– Только лучше, чтоб мама его у тебя не увидела. Ты же знаешь, как она не любит в руках у нас нож.

Я кивнула. В ответ на это Стейси наклонился и чмокнул меня в лоб.

– Парень, ты здоров? Может, у тебя жар?

Стейси повернулся, чтобы идти в свою комнату, но на пороге оглянулся еще раз:

– Я в полном порядке, Кэсси. Помни, с ножом поосторожней, слышишь?

Я еще раз кивнула.

– А теперь возвращайся и закройся на задвижку.

– А ты вправду здоров?

– Вправду, вправду. Ну иди же, – сказал Стейси и не спускал с меня глаз, пока я не закрыла дверь.

Когда моя задвижка щелкнула, я услышала и как захлопнулась дверь Стейси. Зажав в руке перочинный ножик, я снова легла на свой соломенный тюфяк и успела полюбоваться подарком Стейси, прежде чем услышала, как идет Ба. Тогда я спрятала его под подушку. Я все еще не могла поверить, что Стейси на самом деле подарил его мне. Я еще долго ломала себе голову, все стараясь понять, почему он это сделал, и наконец решила: может, это очередной период в развитии Стейси? Ох, тогда пусть бы он тянулся подольше.

А утром мы обнаружили записку, написанную небрежным Стейсиным почерком:

Милая мама,

я знаю, никто меня все равно не поймет. Но я должен был уехать. Я нашел работу – восемь долларов в неделю. Но чтобы получить их, я вынужден был оставить вас. Уверен, мистер Моррисон один справится со всеми делами. Обо мне не беспокойтесь. Все будет в порядке.

Ваш сын

Стейси.

Передай всем от меня привет.