О’Рейли взглянул на часы и понял, что пора покинуть кафетерий и выяснить, какие новости у мистера Гупты. Поднявшись по лестнице, он зашагал по длинному и оживленному главному коридору больницы Королевы Виктории. Очутившись в отделении, О’Рейли остановился у сестринского поста.

— Я доктор О’Рейли, — представился он дежурной медсестре. — Пришел проведать моего пациента Донала Доннелли.

— A-а, Доннелли! — сразу вспомнила медсестра. — С травмой головы. Они скоро вернутся. Мистер Гупта снова увез пациента на рентген.

— Снова? — О’Рейли слышал в приемном покое, что Доналу сделали рентген сразу после прибытия.

— К сожалению, снимки не получились, а мистер Гупта на ультразвуке вроде бы заметил кровотечение, — объяснила медсестра. — Вот он и решил убедиться, прежде чем звонить мистеру Гриру.

— Если повезет, сегодня мы не станем тревожить Чарли. Медсестра возмущенно вскинула брови.

— Чарли?

О’Рейли рассмеялся:

— Мы с Чарли Гриром вместе учились в Тринити-колледже.

— Вот оно что, — отозвалась она.

— В клиническом состоянии Донала нет изменений?

— У меня здесь его карточка, — сообщила медсестра и протянула ее О’Рейли. Пульс замедлился, давление стабильное, частота дыхания снизилась. Неплохо. О’Рейли надеялся, что сознание Донала вскоре прояснится.

— Когда они вернутся, сестра? — спросил он.

— Минут через двадцать. Или через полчаса.

— Можно подождать их здесь?

Она указала на скамью.

— Присаживайтесь. Приготовить вам чаю?

Он заулыбался. Чай. В Ольстере его предлагают, как решение любых проблем — от спустившейся петли на чулке до ядерной войны.

— Будьте так добры, — попросил он.

— Сейчас вернусь. — Медсестра поднялась и направилась на кухню. О’Рейли взглянул на часы: десять минут одиннадцатого.

Пружины узкой кровати скрипнули, Фингал откинул одеяло. Сначала — принять душ, потом одеться — и сразу в гости к родителям. Желудок заурчал в предвкушении плотного ирландского завтрака, приготовленного мамой.

Выходя из парадной двери дома номер 23а по Вестленд-роу, в одной из комнат которого, скудно обставленной холостяцкой берлоге, он и обитал, О’Рейли остановился, чтобы приподнять шляпу перед памятной доской на стене соседнего дома. 21 ноября здесь родился Оскар Фингал О’Флаэрти Уиллс Уайльд. А молодой отец дал его имена за вычетом «О» и апострофа своему второму сыну.

Если повезет, отца он дома не застанет. По субботам у него обычно консультации. Отношения с отцом стали ледяными еще в двадцать седьмом году, когда Фингал объявил, что уходит в плавание. С годами они немного оттаяли, но всего на один-два градуса. Проведать маму Фингал заходил регулярно, а с отцом они общались вежливо и отчужденно.

— Прошу прощения, сэр… — На дорожке стоял невысокий мужчина в армейских ботинках без шнурков, обтрепанных брюках, грязной рубашке без воротничка и заношенном плаще. Слева на груди у него позвякивали две бронзовые медали. Правый рукав был зашпилен, а рука в нем ампутирована чуть ниже локтя.

Осунувшееся лицо незнакомца покрывал слой копоти, и Фингал заметил, что под его пожелтевшими от табака усами не хватает двух передних верхних зубов.

— Сэр, у вас не найдется пенни — бедному старому солдату побаловать себя чашкой чаю холодным утром? — И он протянул левую руку ладонью вверх.

Бедолага, мысленно посочувствовал ему Фингал. В кварталах Дублина, где жилье сдают внаем, больше нищих, чем в трущобах Бомбея. И самые жалкие из этих попрошаек — бывшие раненые солдаты, участники Англо-бурской или мировой войн. Им не хватает на жизнь скудной пенсии, назначенной прежними хозяевами империи, а соотечественники презирают их за то, что они сражались в британской армии.

Фингал порылся в кармане брюк.

— Вот, — сказал он, — держи флорин. Купи себе хороший завтрак.

Нищий изумленно вытаращил глаза.

— О-о, благодарствую, ваша честь! — Он вытянулся как по струнке и отдал честь левой рукой. — Тысячу раз спасибо, сэр!

— Я сказал «завтрак», а не выпивку.

Нищий уже улепетывал в сторону Либертис, где дешевого портера и самогона хоть залейся. Ладно уж, сказал себе Фингал, что плохого, если бедняга согреется и утешится хоть на пару часов?

— Вот ваш чай, доктор О’Рейли. — Медсестра поставила на стол маленький поднос. — Что вам добавить в него?

— Молока и сахару, пожалуйста.

Медсестра подала ему чашку.

— К сожалению, мне придется вас оставить, — сообщила она. — Пора делать обход.

— Так приступайте. Нет известий от мистера Гупты?

— Пока нет, но ждать осталось уже недолго, — успокоила его медсестра и отошла.

О’Рейли вспомнил, что его мать всегда разливала чай сама. А благодаря кухарке завтрак в доме на Лансдаун-роуд всегда был отменным.

Фингал поднялся на крыльцо, мимоходом полюбовавшись диким виноградом, прильнувшим к красной кирпичной стене дома. Постучав в дверь медным молотком, Фингал услышал лязг ключей.

— Мастер Фингал! — Дверь отперла горничная Бриджит в черном платье, белом переднике и плиссированной наколке на седых волосах.

Она провела его в гостиную. В эркере, в уютном кресле с высокой спинкой, устроилась мать Фингала. Отвлекшись от утреннего номера «Айриш таймс», она улыбнулась:

— Фингал, как я рада тебя видеть! Хочешь что-нибудь особенное на завтрак, сынок?

— Что-нибудь легкое, пожалуй, — попросил он. — Овсянку. Будьте добры, Бриджит, еще пару ломтиков бекона и два яйца. Немного кровяной колбасы и помидор. И может, пару почек? И баранью отбивную?

— Пожалуйста, передайте кухарке, — обратилась его мать к Бриджит.

— Вы, сэр, всегда умели опустошить сковородку, это уж как пить дать, — заявила Бриджит и вышла.

— Отец дома? — спросил Фингал.

— У него консультация.

Фингал испустил вздох облегчения.

— Как он?

Помедлив, мать ответила:

— В целом — как всегда. Разве что быстрее устает. — Она указала на соседнее кресло. — Присядь. Жаль, что твоего брата мы видим гораздо реже. Правда, в наших краях он бывает — проезжает мимо на машине. Он встречается с Джин Нили. — Она засмеялась. — А для нас, старых развалин, у него не находится времени.

Фингал сел.

— От Портаферри на машине часа три езды.

— Я помню, — кивнула мать. — Ему нравится быть юристом.

— Он всегда знал, кем хочет стать, — согласился Фингал.

Мать коснулась его колена.

— Оба моих мальчика знали.

— И моя мечта сбылась — благодаря тебе, мама, и Ларсу. Ты даже не представляешь себе, как я счастлив.

— Догадываюсь, и я очень рада за тебя. Жаль только, что сначала тебе пришлось покинуть нас так надолго.

— Другого пути у меня не было. Извини.

— Не надо. — В материнском голосе вдруг послышалась незнакомая Фингалу резкость. — Не смей сожалеть о том, что стремишься к мечте. Сожаление — самое никчемное из чувств.

Фингал задумался: о чем пришлось сожалеть ей самой?

Она прищурилась и склонила голову набок.

— А я знаю, о чем ты сейчас думаешь, — объявила она. — О чем сожалею я? У меня есть все, о чем только может мечтать викторианская жена: прелестный дом, преуспевающий муж, двое замечательных сыновей.

— Викторианская? Можно подумать, ты уже старушка, мама.

— Как тебе известно, мне исполнилось четыре в 1887, в год золотого юбилея королевы Виктории. Взгляды, свойственные ее эпохе, никуда не делись к тому времени, как я подросла… — помолчав, она продолжала: — Когда-то и я была девчонкой, Фингал. Мне повезло. Твой дед придерживался прогрессивных взглядов. И считал, что девушкам следует давать образование — в известных пределах, разумеется. В четырнадцать лет меня отослали в Белфаст, в колледж Виктории, где разрешили закончить шесть классов. — Она отвернулась и устремила взгляд в окно. — Во время учебы в колледже я поддерживала леди Констанс Литтон и миссис Эммелин Панкхерст.

— Ты была суфражисткой? Боже правый.

— Хуже, — улыбнулась мама. — Из-за меня твоего дедушку Никсона чуть не хватил удар.

Фингал выпрямился, забыв про свой кофе.

— Как это?

— Закончив школу, я сообщила ему, что в 1899 году медицинский факультет колледжа Королевы в Белфасте начинает прием студенток.

Фингал привстал.

— Так ты хотела стать врачом, мама?

Он не верил своим ушам, настолько невероятно это звучало.

— Шокирующее откровение, да? Я знаю. — На этот раз ее улыбка была грустной. — Вот и дедушка так считал.

— Да нет, я не об этом. У нас на курсе три девушки, ну и что в этом странного? Просто я удивился, услышав о медицине от тебя.

— Так или иначе, — продолжала мать, — дедушка и слышать об этом не захотел. Справедливости ради следует заметить, что он не мешал мне изучать английскую литературу. Так я и познакомилась с твоим отцом — дедушкино решение принесло пользу.

Фингал уставился на мать.

— И с тех пор ты жалеешь о том, что так и не поступила на медицинский?

Она покачала головой.

— Я же сказала: сожаление — бесполезное чувство.

Фингал помнил эти слова, но уловил, как дрогнул ее голос.

— Поэтому ты и помогла мне бросить вызов отцу?

— Помнишь, мы когда-то читали вместе Йейтса?

Он кивнул.

— «Свои мечты я расстелил, не растопчи мои мечты». — Голос матери вновь зазвучал непривычно резко. — Никому не позволено топтать чужие мечты. Никому.

Глаза Фингала защипали подступившие слезы.

— Спасибо, мама, — очень тихо выговорил он.

Вслед за матерью он перешел в столовую, отодвинул стул и сел к столу, на котором Бриджит уже расставила приборы. Мама подала ему чашку кофе и села напротив. Услышав скрип открывшейся двери, Фингал обернулся и увидел в дверях отца. Под его неподвижным взглядом Фингал быстро поднялся.

— Коннан! — воскликнула мать. — Я не ждала тебя так скоро.

— Негодный студент так и не явился.

— Это даже к лучшему, — возразила мать. — Фингал зашел проведать нас, а ты вернулся пораньше. — Она многозначительно взглянула на сына. — А ты расстраивался, что не застал отца, — верно, Фингал?

— Как дела, папа? — спросил Фингал.

— Прекрасно, — отозвался тот. — А как твои дела, Фингал?

— Ради всего святого, Коннан, ты же не в аудитории. Присядь, выпей кофе, — предложила мама.

Фингал сел, отец занял место рядом с матерью.

— Как продвигается твое… изучение медицины?

— Неплохо, — ответил Фингал, — пожалуй, даже отлично. Как тебе известно, до сих пор я сдавал все экзамены первым.

— Ничего другого я и не ожидал. — Отец повернулся к матери.

— Мэри, будь добра, налей мне кофе.

Фингал затаил дыхание: краткое слово похвалы пришлось бы сейчас очень кстати. Он посмотрел, как встает мама, потом снова перевел взгляд на отца, сидевшего напротив. Тот держался прямо, развернув плечи, внушительный в своем безупречно сшитом костюме-тройке в тонкую полоску.

Видеть отцовское безразличие было нестерпимо обидно. Фингала так и подмывало отказаться от завтрака и уйти, но он мысленно запретил себе. Нет смысла устраивать скандал.

Только теперь Фингал понял, что ему уже никогда не заслужить одобрение отца, значит, придется довольствоваться тем, что хоть кто-то из родителей радуется его успехам.

Погружение Фингала Флаэрти О’Рейли в глубины клинической медицины началось прохладным дублинским утром. Когда он прибыл в учебную больницу, Чарли Грир уже ждал его вместе с еще четырьмя студентами. Фингал дружески поздоровался со всеми. Спустившийся с крыльца навстречу студентам невысокий мужчина произнес:

— Доброе утро! Я доктор Миккс, преподаватель фармакологии и терапии, а также штатный врач больницы сэра Патрика Дана.

Доктор Миккс был худощавым, его узкое лицо напомнило Фингалу скелет из колледжа, носивший прозвище Глэдис. На носу доктора Миккса сидели очки в тонкой металлической оправе, поверх одежды был накинут длинный белый халат.

— Моя задача — приветствовать вас в первый день шестимесячной практики, — продолжал он. — Вам предстоит совершать обходы и работать с пациентами стационара, а также посещать амбулаторные приемы и все обязательные занятия.

Фингал судорожно сжимал в кармане стетоскоп — так, как древний кельт мог сжимать рунический талисман. Он с блеском сдал вторую часть промежуточного экзамена и в июне получил диплом бакалавра. Его мать присутствовала на церемонии вручения, на которой дипломов удостоились все друзья Фингала, в том числе и совершенно ошарашенный этим событием Боб Бересфорд. Мама извинилась перед сыном за отсутствие отца и объяснила, что тот неважно себя чувствует.

— Давайте познакомимся, — продолжал доктор Миккс. — Ваша фамилия, мисс?..

— Манвелл, сэр. Хильда Манвелл.

— А ваша, мистер?..

— Фицпатрик, сэр.

Жаль, что Фицпатрик не выбрал какую-нибудь другую больницу, подумал Фингал. С Хильдой он так и не успел познакомиться толком. По крайней мере, остальные все свои — Боб, Чарли и Кроми.

— А вы?.. — Доктор Миккс указал на Фингала.

— О’Рейли, сэр.

— О’Рейли? Если не ошибаюсь, вы и мистер Грир играете в регби за Тринити-колледж? — Доктор улыбнулся. — В таком случае желаю вам обоим удачи — при условии, что спорт не помешает учебе. Ваши успехи покроют славой колледж и больницу сэра Патрика Дана.

Доктор Миккс повернулся к Бобу.

— Бересфорд, сэр.

— А вы?..

— Кроми, сэр.

— Итак, прежде чем я поведу вас в отделение, думаю, вам следует кое-что узнать о нашей больнице.

Фицпатрик поднял руку.

— У вас вопрос, мистер Фицпатрик? — Миккс нахмурился.

— Нет, сэр. — Фицпатрик поправил свое пенсне в золоченой оправе. — Я читал про сэра Патрика.

Фингал переглянулся с Чарли, тот в изнеможении закатил глаза.

Фицпатрик старательно затараторил:

— Он родился в шотландском Абердине, в 1642 году. Накануне битвы на реке Бойн сэр Патрик лечил короля Вильгельма Оранского, раненного в плечо. Свое состояние сэр Патрик оставил медицинской школе, которую завещал основать в Дублине.

— Вижу, вы основательно подготовились, мистер Фицпатрик, — заметил доктор Миккс, снял очки, протер их и снова водрузил на нос. — Но вообще-то я хотел познакомить вас с нынешними изменениями в больнице.

Фингал встрепенулся.

— Верхний этаж восточного крыла слева от меня — инфекционное отделение на двадцать шесть коек, с отдельным входом. Новые операционные были пристроены в 1898 году и переоборудованы в 1916 году.

В год Пасхального восстания, мысленно добавил Фингал, зная, что здесь оказывали помощь всем раненым — и повстанцам, и британским солдатам.

Доктор Миккс продолжал:

— Здесь есть и комнаты для студентов, где вы будете жить во время длительной практики.

Фингал с нетерпением ждал практики еще и по этой причине: каждый месяц дарового, проживания при больнице позволял ему сэкономить на арендной плате за жилье.

Тем временем доктор Миккс рассказывал:

— Строение перед восточным крылом — амбулатория. За год в ней принимают тридцать тысяч пациентов, так что у вас будет масса возможностей для практики. А на Лоуэр-Маунт-стрит находится общежитие для студенток сестринских курсов.

Фингал заметил усмешку Чарли. Доктор Миккс, который тоже уловил ее, добавил:

— Имейте в виду: старшая сестра не спускает глаз со своих юных подопечных. А теперь следуйте за мной — сначала мы пройдемся по отделению. К нам присоединится доктор Пилкингтон — это наш врач, живущий при больнице.

Вслед за однокурсниками Фингал вошел в двери и миновал большую лестницу.

— Мы в палате святого Патрика.

В палате студентов ждал молодой человек в длинном белом халате, его сопровождали две студентки сестринских курсов, палатная медсестра и старшая палатная сестра в белом переднике поверх синего платья. Белый накрахмаленный головной убор закрывал ей лоб и спускался глубокими складками по бокам.

— Доброе утро, доктор Пилкингтон, сестра Дэли, дамы.

Сестры коротко поклонились, доктор Пилкингтон отозвался:

— Доброе утро, сэр.

— Все готово. Приступим?

Свет вливался в палату через высокие арочные окна. Вдоль стен были с армейской точностью расставлены больничные койки — изголовьем к стене, изножьем к центральному проходу. Возле каждой кровати стоял стул с плетеной спинкой, на спинках кроватей висели карточки пациентов. Двадцать пять коек вдоль каждой стены, все заняты мужчинами. Врачи и студенты приблизились к койке под кислородной палаткой и встали по обе стороны от нее.

Через окошко в парусине Фингал увидел мужчину лет тридцати. Шипел подаваемый в палатку кислород, гудел вентилятор, выводивший углекислый газ. Сестра кивнула медсестре-студентке, та расстегнула застежку на палатке и склонилась над кроватью. Дыхание пациента было неглубоким и прерывистым, голова повернута набок, глаза закрыты.

Медсестра подала доктору Пилкингтону карту. Он заглянул в нее и огласил историю:

— Пациент К. Д., двадцать девять лет, проживающий на Эш-стрит в Либертис, принят прошлой ночью с жалобами на слабость, одышку, кашель и гемоптизис…

Фингал уже начал осваивать язык медицины. Во время обсуждений врачи именовали пациентов инициалами, чтобы не нарушить конфиденциальность, даже если разговор состоится в общественном месте. Гемоптизисом называлось кровохарканье.

— …другие симптомы отсутствуют. Диагноз «острая ревматическая лихорадка» поставлен пять лет назад, во время лечения в больнице доктора Стивенса. Больному был прописан постельный режим, свежий воздух и ацетилсалициловая кислота в дозе двести сорок гран ежедневно…

— Аспирин, — пояснил доктор Миккс. — Применялся для лечения ревматической лихорадки Маклаганом в Эдинбурге в 1874 году. Продолжайте, доктор Пилкингтон.

— Поступил с застойной сердечной недостаточностью вследствие стеноза митрального клапана и аортальной недостаточности.

Доктор Миккс повернулся к Фингалу:

— Что такое ревматическая лихорадка?

— Инфекция, вызванная бактерией, бета-гемолитическим стрептококком. Если вспомнить, что мистер К. Д. проживает в условиях сырости и грязи…

Доктор Миккс вздохнул.

— Мистер О’Рейли, мы, врачи, не в силах справиться с проблемами целого мира. Будьте добры, говорите о заболевании исключительно с медицинской точки зрения.

Фингал окинул взглядом постель. На ней лежало не заболевание, а человеческое существо. Он продолжал:

— Эта инфекция поражает митральный клапан, в итоге затрудненным становится поступление крови в левый желудочек…

— Куда именно? — прервал его доктор Миккс, обратившись к Бобу.

— В нижнюю камеру левой стороны сердца, сэр.

— Хорошо. — Доктор Миккс снова повернулся к О’Рейли. — А теперь возьмите стетоскоп и прослушайте ему грудь. И рассказывайте нам, что слышите. — Он кивнул и добавил: — Прошу вас, сестра.

Сестра Дэли скомандовала:

— Сестра Келли, сестра О’Хэллоран, будьте добры посадить больного.

Сестры наклонились и помогли мистеру К. Д. приподняться. Та сестра, что стояла ближе к О’Рейли, расстегнула куртку больничной пижамы пациента.

О’Рейли заглянул в узкое, болезненно-бледное лицо задыхающегося пациента и увидел ужас в запавших голубых глазах.

— Не возражаете, если я вас прослушаю? — спросил О’Рейли.

Пациент слабо покачал головой.

— Больно не будет. — О’Рейли вставил ушные оливы стетоскопа в уши, приложил воронку к груди пациента и затаил дыхание, пытаясь понять, что он слышит. Сердечный ритм был регулярным. Но на ритмичное «ту-дум, ту-дум» сердца накладывались какие-то странные щелчки и хрипы. О’Рейли поднял голову:

— Даже не знаю, что сказать, сэр…

— Вы честный человек, О’Рейли. Очень мало кому удается что- либо понять с первой попытки. Для этого требуется практика.

Не дожидаясь вопроса или разрешения, Фицпатрик выступил с подробным описанием того, что можно услышать в стетоскоп в подобных случаях. Свой рассказ он щедро уснащал специальными терминами вроде «диастолические шумы».

— Превосходно, мистер Фицпатрик. Вы, случайно, не нацелились на диплом с отличием?

Фицпатрик кивнул.

О’Рейли переглянулся с Чарли, тот медленно покачал головой. Да уж, мысленно согласился Фингал, цыплят по осени считают.

— Какое лечение предписано при застойной сердечной недостаточности, О’Рейли?

— Постельный режим, кислород, бессолевая диета, аспирин…

— А какой препарат первого выбора, Бересфорд?

Боб покачал головой.

— К сожалению, не знаю, сэр.

— Дигиталис, сэр, — вмешался Фицпатрик.

Доктор Пилкингтон сообщил:

— При поступлении мы дали ему ударную дозу — шесть кубических сантиметров настойки дигиталиса, и он отреагировал на нее положительно. Теперь мы даем ему по два кубика каждые шесть часов.

— Хорошо, — кивнул доктор Миккс и впервые за все время обратился к пациенту: — У вас все идет замечательно.

Мистер К. Д. сумел слабо улыбнуться.

— А теперь мы все покинем палатку и закроем ее.

Фингал посторонился, а когда будущая медсестра обошла кровать, направляясь к выходу из палатки, Фингал Флаэрти О’Рейли вдруг обнаружил, что смотрит в серые глаза с янтарными крапинками на радужке.

Фингал сам застегнул полотнище кислородной палатки. Он пытался слушать объяснения доктора Миккса насчет шумов, характерных для заболеваний сердечных клапанов, но то и дело поглядывал на сероглазую медсестру. Заметив его взгляд, она улыбнулась. Фингал понимал, что ему следовало бы повнимательнее слушать доктора Миккса, но эти глаза…