Базар житейской суеты. Часть 1

Теккерей Уильям Мейкпи

Родился в Индии в семье чиновника Восточно-Индийской компании. Учился в Англии, окончил Кембриджский университет. В студенческие годы проиграл в поэтическом состязании Альфреду Теннисону, будущему поэту-лауреату британской короны. В Кембридже Теккерей познакомился и с Эдвардом Фицджеральдом, который стал его лучшим другом. В юности думал посвятить себя искусству книжной иллюстрации, предлагал услуги художника Диккенсу, выпускавшему "Записки Пиквикского клуба", но получил отказ. Начинал сатирическимиочерками и пародиями, среди которых можно выделить повесть "Кэтрин" (1839) - травести так называемого "ньюгейтского романа" (по названию тюрьмы в Лондоне), таившей в себе едва завуалированную насмешку над "Оливером Твистом". Отношения с Диккенсом и дальшебыли отмечены соперничеством; обоюдная неприязнь едва не привела к дуэли. "Записки Барри Линдона, эсквайра" (1844), которыми Теккерей дебютировал как романист, обозначили его интерес к XVIII в. "История Генри Эсмонда" (1852), продолженная "Виргинцами"(1859), принесла Теккерею славу "романиста воспоминаний", как отозвался о нем Г.К. Честертон. Роман "Ярмарка тщеславия", законченный в 1848 г., стал самым признанным из произведений Теккерея. Среди других его романов наиболее известны "История Пенденниса" (1850) и "Ньюкомы" (1855).

 

Отъ издателей

Вилльямъ Мэкписъ Теккерей, сынъ гражданскаго чиновника (civil servant) ост-индской компаніи, родился въ Калькуттѣ, въ 1811 году. Лишившись своего отца еще въ дѣтствѣ, онъ былъ отправленъ въ Лондонъ, гдѣ получилъ сперва воспитаніе въ частномъ пансіонѣ, а потомъ въ Чартергаузѣ и въ кембриджскомъ университетѣ. Варбуртонъ, Кинглекъ и Монктонъ Милнисъ были его товарищи по университету. Мальчикъ бойкій, рѣзвый и остроумный, испыталъ много непріятностей въ первыхъ двухъ школахъ,

Мать Теккерея, молодая вдова, вышла замужъ во второй разъ. Это была женщина рѣдкой красоты, съ рѣдкимъ умомъ, до страсти любившая своего единственнаго сына. Получивъ послѣ своего отца около тысячи фунтовъ годоваго дохода, и надѣясь впослѣдствіи сдѣлаться наслѣдникомъ своего отчима, молодой человѣкъ, вырвавшись изъ школы, безпечный, веселый, окруженный удовольствіями всякаго рода, съ жадностью принялся за чтеніе историковъ и романистовъ, вовсе не разсчитывая сдѣлаться когда-нибудь замѣчательнымъ дѣятелемъ на поприщѣ литературы. Въ эту пору было у него одно занятіе — рисовать каррикатуры, болѣе или менѣе забавныя въ глазахъ его пріятелей. Проживъ около года въ небольшомъ нѣмецкомъ городкѣ, онъ воротился въ Лондонъ, думая приготовить себя къ дипломатическому поприщу. Но юридическія занятія, среди разгульной жизни, подвигались впередъ очень медленно и неуспѣшно, между тѣмъ какъ его кошелекъ истощался и пустѣлъ съ замѣчательною быстротою. Въ двадцать три года; Вилльямъ Мэкпйсъ Теккерей не имѣлъ уже почти ничего, и впереди представлялась ему перспектива, тѣмъ болѣе печальная, что имѣніе его фамиліи съ каждымъ годомъ разстроивалось больше и больше. Надлежало серьёзно подумать о средствахъ къ независимому существованію. Вспомнивъ о своихъ занятіяхъ въ первой молодости, мистеръ Теккерей рѣшился усовершенствовать себя въ живописи, и съ этой цѣлью отправился въ Парижъ, гдѣ написалъ нѣсколько посредственныхъ картинъ акварелью. Между тѣмъ его отчимъ основалъ въ Лондонѣ газету «the Constittitional»; которая не имѣла въ публикѣ никакого успѣха и поглотила большую часть его капиталовъ. Молодой Теккерей, женившійся въ Парижѣ на Ирландкѣ изъ порядочной фамиліи, естественно, сдѣлался парижскимъ корреспондентомъ своего отчима. Этотъ первый шагъ на литературномъ поприщѣ, незначительный и скромный самъ по себѣ рѣшилъ однакожь навсегда судьбу даровитаго юноши, который первый разъ угадалъ свое настоящее назначеніе.

Само-собою разумѣется, что наблюденіе и опытность, существенныя условія для каждаго писателя съ талантомъ, и особенно для романиста, который возсоздаетъ въ своихъ произведеніяхъ прошедшую или современную жизнь. Чѣмъ больше вы видите людей, и чѣмъ больше имѣете точекъ для сравненія между ними, тѣмъ вѣрнѣе можете рисовать современные нравы, различные не только въ каждомъ народѣ, но и въ каждомъ обществѣ; даже въ каждой семьѣ. Напротивъ, вы можете получить отъ природы огромный литературный талантъ, и, однакожь, не написать ничего порядочнаго, если судьба опредѣлила вамъ съ утра до ночи сидѣть въ своемъ кабинетѣ среди груды книгъ, которыя, безъ столкновенія съ людьми и безъ повѣрки вычитанныхъ наблюденій, будутъ имѣть для васъ значеніе мертвой буквы. Горацій Валльполь въ Англіи, князь Вяземскій въ Россіи, оба въ различныя времена, но тотъ и другой съ одинаковой отчетливостію, развили эту мысль, одинъ въ перепискѣ съ графиней Оссори, другой въ своемъ сочиненіи о Фон-Визинѣ. Если съ этой точки смотрѣть на призваніе современнаго писателя, то можно было даровитому Теккерею съ самаго начала предсказать блистательный успѣхъ. Горизонтъ его литературныхъ наблюденій былъ и есть гораздо обширнѣе, чѣмъ, Вальтеръ-Скотта. Рожденный на берегахъ Ганга и бросаемый по волѣ судьбы, изъ одной страны въ другую, онъ, какъ новый Эней, испыталъ самыя разнообразныя приключенія на суше и моряхъ. Парижскіе и лондонскіе клубы съ ихъ многочисленными оттѣнками, знакомы ему столько же, какъ музыкальные вечера на Рейнѣ и поэтическія мастерскія итальянскихъ художниковъ. Много испыталъ онъ, много чувствовалъ, много терпѣлъ и въ этомъ смыслѣ, сочиненія Теккерея могутъ быть отчасти названы собственными опытами его жизни.

Послѣ мелкихъ и незначительныхъ статей, напечатанныхъ въ газетѣ отчима, г. Теккерей отправилъ въ Frazer's Magazine небольшой романъ подъ оригинальнымъ заглавіемъ: «Papers by Mr. Yelowplush». Затѣмъ онъ написалъ нѣсколько критическихъ статей для газеты «Times,» и чрезъ нѣсколько времени помѣстилъ въ Frazer's Magazine сатирическую повѣсть «Catharine», направленную противъ ложной и лицемѣрной филантропіи, распространившейся въ ту лору въ Англіи. Лондонская публика сочла это пустымъ фарсомъ, и не обратила никакого вниманія на молодаго писателя. Въ это время семейное несчастье постигло г. Теккерея: онъ поѣхалъ въ Ирландію, и потерялъ на дорогѣ свою жену, которая сошла съ ума. Наступила для него опять тяжелая пора, и только великодушіе журналиста; издателя Frazer's Magazine, съ которымъ онъ поссорился, выручило его изъ затруднительнаго положенія. Журналистъ открылъ ему свой кошелекъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ возможность продолжать литературные труды. Скоро г. Теккерей сдѣлался усерднымъ сотрудникомъ журнала «Punch» гдѣ между прочимъ помѣстилъ онъ прекрасную повѣсть. «The History of Samuel Titmarsh and the great hoggarti diamond». Здѣсь подъ именемъ Титмарша обрисовалъ онъ отчасти свои собственныя похожденія. Въ этомъ же журналѣ помѣщены одна за другою: «Irish sketchbook», «Book of Snobs» и «James's Diary». Въ 1845 году, по возвращеніи изъ путешествія на Востокъ и въ Италію, онъ, подъ именемъ Титзнарша издалъ комическій дневникъ: «Notes of Journey from Rornhill to Cairo», гдѣ осмѣялъ своихъ собратовъ-туристовъ, наполнявшихъ путевыя записки высокопарными картинами. Лондонская публика опять довольно холодно приняла эту остроумную пародію, и, повидимому, не замѣчала таланта въ своемъ сатирикѣ. Г. Теккерей, чуждый всякаго притязанія на философскій тонъ, выдавалъ себя за добраго малаго, за веселаго повѣсу, какимъ его и считали — ни больше, ни меньше.

Наконецъ въ 1847 году произошелъ рѣшительный кризисъ въ литературной судьбѣ англійскаго сатирика. Въ это время; какъ извѣстно нашимъ читателямъ, издавался въ Лондонѣ небольшими ливрезонами великолѣпный романъ Диккенса: «Домби и Сынъ»; и въ это же время мистеръ Теккерей точно такими же ливрезонами печаталъ свой новый романъ: «Vanity Fair» — «Базаръ Житейской Суеты». Вниманіе публики въ одинаковой степени заинтересовалось этими двумя произведеніями, и тогда только англійская критика оцѣнила достойнымъ образомъ своего новаго романиста. Немногія изъ произведеній современной литературы пользуются въ Англіи такою народностію, какъ «Базаръ Житейской Суеты»: его читаютъ и перечитываютъ во всѣхъ сословіяхъ, потому-что романъ этотъ, по своему образу изложенія равно интересенъ и доступенъ для всѣхъ классовъ общества. Печатая предисловіе ко второму изданію Базара, авторъ, называя себя режиссеромъ театра, имѣлъ полное право благодарить англійскую публику за то горячее участіе, съ какимъ они встрѣтили это замѣчательное произведеніе, равное, по своимъ достоинствамъ, лучшимъ романамъ Вальтеръ-Скотта. Предлагая этотъ романъ вниманію русской образованной публики, «Галлерея» надѣется въ непродолжительномъ времени познакомить своихъ читателей съ двумя послѣдними произведеніями Теккерея: «Пенденнисъ» и «Исторія Генриха Эсмонда.»

 

Предисловіе Автора

Занавѣсъ поднимается — просимъ покорнѣйше!

Когда режиссеръ кукольной комедіи сидитъ передъ занавѣсомъ на подмосткахъ, чувство глубокой печали овладѣваетъ его душою при взглядѣ на обширную площадь Базара. Чего тутъ нѣтъ? Человѣчество ѣстъ и пьетъ напропалую; плачетъ и смѣется, куритъ, надуваетъ, пляшетъ, прыгаетъ и гудитъ на скрипкѣ. Забіяки даютъ подзатыльники другъ другу, площадные франты заглядываютъ подъ шляпки женщинъ, мошенники вытаскиваютъ платки, шарлатаны ревутъ передъ своими балаганами, ротозѣи глядятъ на мишурныхъ плясуновъ и размалеванныхъ паяцовъ, между-тѣмъ какъ промышленники чужой собственностью практикуются подъ открытымъ небомъ около джентльменскихъ кармановъ и дамскихъ ридикюлей. Вотъ вамъ истинный Базаръ Житейской Суеты, — мѣсто, конечно, не слишкомъ веселое; хотя шумное и разгульное. Взгляните на лица всѣхъ этихъ паяцовъ и актеровъ, когда они удаляются со сцены: Ѳомка Дуракъ смываетъ румяны съ своего лица и садится за столъ въ обществѣ своей жены и маленькаго пузыря, Ваньки Пуддинга. Но вотъ занавѣсъ поднимается: Ѳомка бросилъ ложку, перекувыркнулся и закричалъ:

— Эй, почтеннѣйшая публика! Каково живешь-поживаешь?

Человѣкъ мыслящій, гуляя по выставкѣ этого разряда, не слишкомъ возрадуется духомъ, и не будетъ черезчуръ подавленъ веселостію своихъ ближнихъ. Здѣсь и тамъ, въ видѣ эпизодовъ, онъ найдетъ, конечно, довольно-забавныя сцены въ юмористическомъ или трогательномъ родѣ: встрѣтитъ хорошенькое дитя; облизывающееся на инбирную коврыжку; молодую стыдливую дѣвушку подъ-руку съ женихомъ, который покупаетъ ей подарокъ; Ѳомку Дурака, доѣдающаго, за своей фурой, черствую корку хлѣба, и окруженнаго семействомъ, которое онъ кормитъ своими кривляньями на балаганныхъ подмосткахъ; — при всемъ томъ, общая картина нагонитъ скорѣе печаль, чѣмъ навѣетъ веселье на вашу душу. Вы прійдете домой, сядете за письменный столъ и углубитесь въ свои занятія, въ трезвомъ и созерцательномъ расположеніи духа.

Другой мысли я не имѣлъ въ виду на своемъ «Базарѣ Житейской Суеты». Многія особы находятъ вообще неумѣстными всякіе базары, и настойчиво уклоняются отъ нихъ съ своими семействами и прислугой: хорошо это или дурно, судить не могу. Но рѣчь моя обращается собственно къ той почтеннѣйшей публикѣ, которая любитъ по временамъ, для развлеченія, посмотрѣть и полюбоваться на продѣлки своихъ ближнихъ. Настоящая комедія составлена въ ея вкусѣ. Есть тутъ сцены всякаго рода: страшныя битвы, гимнастическія эволюціи, сцены изъ моднаго свѣта, картины изъ средняго круга; любовныя приключенія и комическіе эпизоды. Все это обставлено приличными декораціями, и блистательно освѣщено собственными свѣчами автора.

Раскланиваясь съ почтеннѣйшей публикой, режиссеръ спектакля считаетъ своею обязанностью принести ей чувствительную благодарность за то участіе, съ какимъ она принимала сей кукольный театръ, успѣвшій уже объѣхать главнѣйшіе города трехъ соединенныхъ королевствъ. Режиссеру пріятно думать, что маріонетки его, благодаря содѣйствію типографскихъ станковъ, повсюду доставляли удовольствіе. Знаменитая малютка Бекки Кукла, по общему признанію, обнаружила необыкновенную гибкость въ членахъ и бѣгала по проволочкѣ съ удивительнымъ искусствомъ; Амелія Игрушка понравилась не очень многимъ, но, во всякомъ случаѣ, художникъ старался отдѣлать и одѣть ее съ большою тщательностію; неуклюжая Фигура Доббинъ, по отзывамъ знатоковъ, выплясываетъ очень забавно и совершенно натурально. Мальчики Маріонетки заслужили также одобреніе весьма многихъ особъ.

Послѣ всего этого, режиссеръ свидѣтельствуетъ публикѣ глубочайшее почтеніе, и еще разъ имѣетъ честь извѣстить, что занавѣсъ поднимается. Просимъ покорнѣйше!

Лондонъ.

Іюня 28, 1848.

 

ГЛАВА 1

Чизвиккскій проспектъ

Это было въ достославную эпоху первыхъ годовъ второго десятилѣтія девятнадцатого вѣка.

Въ одно прекрасное іюньское утро, къ большимъ желѣзнымъ воротамъ «Благородной для дѣвицъ Академіи миссъ Пинкертонъ» подъѣхала большая фамильная коляска съ двумя жирными конями въ блестящей сбруѣ и съ огромнымъ, жирнымъ кучеромъ въ парикѣ и треугольной шляпѣ. Черный слуга, покоившійся на козлахъ подлѣ жирного кучера, растопырилъ свои косолапыя ноги въ ту минуту, какъ экипажъ поверстался съ блестящей мѣдной доской заведенія миссъ Пинкертонъ, и лишь-только потянулъ онъ къ колокольчику свою дюжую руку, дюжины полторы молодыхъ головъ высунулись изъ узкихъ оконъ джентльменского старинного кирпичного дома. Но между этими головками внимательный наблюдатель безъ труда угадалъ бы красный носъ, принадлежавшій миссъ Джемимѣ Пинкертонъ, младшей сестрицѣ «Основательницы Академіи для молодыхъ дѣвицъ».

— Посмотрите-ка сюда, сестрица, сказала миссъ Джемима Пинкертонъ, это, кажется; коляска мистриссъ Седли. Я угадала Самбо, чорного слугу, и кучера въ новомъ красномъ жилетѣ.

— Окончены ли всѣ необходимыя приготовленія къ отъѣзду дѣвицы Седли, миссъ Джемима? спросила сама миссъ Пинкертонъ; величественная леди, Семирамида между профессорами женскаго пола, искренняя пріятельница самого доктора Джонсона, и постоянный корреспондентъ даже самой мистриссъ Чепонъ.

— Дѣвицы встали сегодня въ четыре часа утра, и ужь, я думаю, уложили свои вещи, сестрица. Мы приготовили для нея прощальный пучокъ цвѣтовъ.

— Должно говорить: «прощальный букетъ» въ благородномъ слогѣ. Замѣть это, сестра.

— Очень хорошо. Мы приготовили для нея прощальный букетъ величиною съ копну сѣна. Я положила въ ящикъ Амеліи двѣ бутылки гвоздичной воды для мистриссъ Седли и подробный рецептъ, какъ ее приготовлять.

— И я надѣюсь, миссъ Джемима, вы приготовили также копію съ денежнаго счета касательно миссъ Седли. Не забудьте: девяносто три фунта стерлинговъ и четыре шиллинга. Адресуйте: «господину Джону Седли, на Россель-Скверѣ«, и потрудитесь также запечатать это письмо, написанное мною къ его супругѣ.

Автографъ письма миссъ Пинкертонъ, въ глазахъ сестрицы ея, Джемимы, былъ предметомъ глубочайшаго благоговѣнія, наравнѣ съ писаніемъ какого-нибудь знаменитого принца. Только въ томъ случаѣ, когда воспитанницы оставляли заведеніе, или выходили замужъ, миссъ Пинкертонъ изволила писать персонально; и разъ еще, когда бѣдная миссъ Перчъ умерла отъ скарлатины, миссъ Пинкертонъ собственноручно извѣстила ея родителей объ этомъ плачевномъ приключеніи въ такихъ краснорѣчивыхъ выраженіяхъ, что они, по мнѣнію миссъ Джемимы, должны были совершенно утѣшиться въ потерѣ своей дочери.

На этотъ разъ, миссъ Пинкертонъ благоизволила писать:

Чизвиккскій проспектъ. Іюня 15. 18…

«Милостивая государыня, имѣю честь извѣстить, что миссъ Амелія Седли, послѣ шестилѣтняго пребыванія подъ моимъ вѣдомствомъ въ «Академіи благородныхъ дѣвицъ», препровождается, наконецъ, къ ея родителямъ, какъ молодая леди, достойная занять приличное мѣсто въ благородномъ и образованномъ кругу. Всѣ добродѣтели, характеризующія молодую Англичанку, аристократку по происхожденію и чувствамъ, всѣ таланты, приличные ея положенію въ обществѣ, соединены въ достолюбезной миссъ Седли, которая своимъ прилежаніемъ и послушаніемъ пріобрѣла общую любовь наставниковъ, и кротостью своего характера снискала горячую привязанность своихъ взрослыхъ и молодыхъ подругъ.

«Въ музыкѣ, танцахъ и англійской орѳографіи, во всѣхъ родахъ шитья и вышиванья, миссъ Седли оказала похвальные успѣхи, и удовлетворила пламеннымъ ожиданіямъ своихъ друзей. Относительно географіи еще многого остается желать впереди, равно какъ рекомендуется при семъ тщательное употребленіе желѣзного корсета въ продолженіе первыхъ трехъ лѣтъ, для сообщенія миссъ Седли совершенно прямой таліи и возвышенной осанки, столько необходимой для всякой молодой леди изъ высшаго круга.

«Относительно правилъ религіи и нравственной философіи, миссъ Седли оказалась вполнѣ достойною заведенія, которое нѣкогда благоволилъ почтить своимъ присутствіемъ и лестнымъ одобреніемъ самъ докторъ Джонсонъ, великій лексикографъ. Оставляя теперь Чизвиккскій проспектъ, миссъ Амелія уноситъ съ собою сердца всѣхъ своихъ подругъ и всегдашнее благоволеніе своей бывшей начальницы, которая имѣетъ честь быть, вашею,

Милостивая государыня,

покорнѣйшею слугою

Барбара Пинкертонъ.»

«P. S. Миссъ Седли отправляется въ сопровожденіи дѣвицы Шарпъ. Пребываніе миссъ Шарпъ на Россель-Скверѣ ни въ какомъ случаѣ не должно простираться свыше десяти дней. Знатная фамилія, куда она обязана явиться съ своимъ академическимъ аттестатомъ, желаетъ пользоваться ея педагогическими услугами безъ всякого отлагательства.»

Окончивъ письмо, миссъ Барбара Пинкертонъ приступила къ начертанію своего имени, вмѣстѣ съ фамиліей миссъ Седли, на заглавномъ листѣ джонсонова словаря, такъ-какъ это знаменитое произведеніе неизмѣнно предлагалось въ подарокъ всѣмъ воспитанницамъ, при отъѣздѣ ихъ изъ «Благородной Академіи». На крышкѣ переплета были вырѣзаны золотыми буквами: «Стихи достопочтеннаго доктора Самуила Джонсона, поднесенные имъ молодой леди послѣ посѣщенія учебного заведенія миссъ Пинкертонъ». Дѣло въ томъ, что имя покойного лексикографа всегда было на устахъ этой достойной воспитательницы молодыхъ дѣвицъ, и визитъ его въ Чизвиккскую Академію сдѣлался причиною ея славы.

Получивъ приказаніе отъ старшей сестры принести лексиконъ, миссъ Джемима вынула изъ шкафа два экземпляра этой достославной книги. Когда миссъ Пинкертонъ окончила подпись на заглавномъ листѣ, Джемима съ нерѣшительнымъ и робкимъ видомъ представила ей другой экземпляръ.

— Это еще для кого, миссъ Джемима? сказала миссъ Пинкертонъ съ поражающею холодностью.

— Для Ребекки Шарпъ, отвѣчала Джемима съ лихорадочнымъ трепетомъ, причемъ краска распространилась по всему ея блѣдному лицу, для Бекки Шарпъ: и она вѣдь уѣзжаетъ, сестрица.

— МИССЪ ДЖЕМИМА! воскликнула миссъ Ппнкертонъ; (и восклицаніе ея могло выразиться не иначе, какъ огромными заглавными буквами), въ своемъ ли вы умѣ? Отнесите лексиконъ назадъ, и никогда не осмѣливайтесь прибѣгать къ своевольнымъ распоряженіямъ противъ моихъ точныхъ приказаній.

— Что жь такое, сестрица? Лексиконъ стоитъ только два шиллинга и девять пенсовъ, а бѣдной Ребеккѣ будетъ очень жаль не получить прощального подарка.

— Пошлите ко мнѣ миссъ Седли, сказала Пинкертонъ.

И бѣдная Джемима, безъ всякихъ отговорокъ, поспѣшила исполнить приказаніе сестры.

Исторія очень простая и самая обыкновенная въ житейскомъ быту. Отецъ миссъ Седли былъ богатымъ лондонскимъ купцомъ, между-тѣмъ какъ миссъ Ребекка Шарпъ была безпріютная сиротка, и, по мнѣнію Пинкертонъ, ей даже безъ лексикона оказано слишкомъ много благодѣяній.

Въ нынѣшній нечестивый вѣкъ, по обыкновенію, оказываютъ очень мало довѣрія аттестаціямъ академическихъ начальницъ; но случастся, и довольно часто, что рекомендаціи ихъ нисколько не преувеличиваютъ нравственныхъ и ученыхъ свойствъ рекомендуемыхъ особъ. Миссъ Амелія Седли была въ самомъ дѣлѣ прелестной дѣвицей со всѣхъ возможныхъ сторонъ, и заслуживала въ полной мѣрѣ блистательные отзывы достопочтенной содержательницы благородной академіи. Можно даже сказать, что миссъ Пинкертонъ исчислила далеко не всѣ очаровательный достоинства своей воспитанницы.

Миссъ Амелія Седли пѣла какъ жаворонокъ, танцовала какъ Сильфида, вышивала превосходно и знала англійскую орѳографію какъ докторъ Джонсонъ; но это еще далеко не все: у миссъ Амеліи было нѣжное, чувствительное, прекрасное сердце, и все заведеніе любило ее, начиная отъ самой Минервы въ академическомъ чепцѣ, до бѣдной судомойки въ грязной юбкѣ и до кривой пирожницы-дѣвчонки, которой позволялось разъ въ недѣлю угощать произведеніями своей стряпни юныхъ воспитанницъ на Чизвиккскомъ проспектѣ. Изъ двадцати четырехъ дѣвушекъ по крайней мѣрѣ двѣнадцать были искренними и задушевными друзьями миссъ Амеліи Седли. Никто и никогда не злословилъ ее, ни даже сама миссъ Бриггсъ, дѣвица удивительно злонравная, имѣвшая несчастную привычку злословить цѣлый свѣтъ. Заносчивая и гордая миссъ Сальтиръ, внучка лорда Декстера, согласилась однажды навсегда, что Амелія чудо какъ мила, и этого мнѣнія никто не опровергалъ.

И вотъ пробилъ часъ разлуки, грустный и печальный часъ для всѣхъ юныхъ сердецъ, еще незнакомыхъ съ истиннымъ горемъ жизни… Миссъ Шварцъ, богатая мулатка съ шелковистыми волосами, расплакалась до такой степени, что академическій докторъ принужденъ былъ дать ей успокоительный порошокъ опьяняющаго свойства. Миссъ Пинкертонъ, какъ можно представить, вела себя достойнымъ и величественнымъ образомъ, не обнаруживая вспышки неприличныхъ чувствъ, но миссъ Джемима уже хныкала нѣсколько разъ; и только присутствіе сестры спасло ее отъ истерическихъ припадковъ. Ктому же было у нея множество хозяйственныхъ хлопотъ, не позволявшихъ принять дѣятельнаго участія въ общемъ горѣ. Честная Джемима завѣдывала денежными счетами, отпускала провизію для кухни, смотрѣла за мытьемъ бѣлья, за порядкомъ въ классахъ, и, сверхъ того, имѣла верховный надзоръ за прислугой. Но къ чему распространяться о Джемимѣ? Стоитъ только затворить желѣзныя ворота академіи, и мы вѣроятно ни раза не услышимъ ни о ней, ни даже о самой Минервѣ, пріятельницѣ лексикографа.

Но съ Амеліей мы будемъ встрѣчаться очень часто, и я полагаю, не будетъ никакой бѣды, если читатель узнаетъ съ самаго начала, что природа снабдила эту дѣвушку самыми лучшими своими дарами. Мы этому очень рады, потому-что, можете представить, мы имѣемъ инстинктивное отвращеніе ко всему, что отзывается безнравственностью не только въ жизни, но даже и въ романахъ. Жаль, однакожь, что эта дѣвица отнюдь не можетъ служить идеаломъ физической красоты, потому-что у нея коротенькій носъ и слишкомъ полныя, румяныя щеки; но въ замѣнъ этого, личико ея цвѣло розовымъ здоровьемъ, и въ глазахъ отражался самый добродушный юморъ, кромѣ тѣхъ случаевъ, когда они покрывались слезами, что случалось довольно часто. Миссъ Амелія плакала и надъ мертвой канарейкой, и надъ послѣдней страничкой глупой сантиментальной повѣсти, и даже надъ мышеловкой, если жадная кошка готовилась схватить несчастную жертву, соблазнившуюся лакомымъ кускомъ; но всего болѣе плакала миссъ Седли, когда кто-нибудь осмѣливался сказать ей неласковое слово. Вотъ почему миссъ Пинкертонъ, не имѣвшая впрочемъ ни малѣйшаго понятія о чувствительности и слабостяхъ человѣческаго сердца, перестала бранить ее послѣ первого раза, и даже распорядилась отдать формальное приказаніе, чтобы всѣ учителя и наставницы обходились какъ-можно ласковѣе съ миссъ Седли.

Ничего, стало-быть; мудреного нѣтъ, если въ день отъѣзда миссъ Седли совсѣмъ растерялась, и не знала, что ей дѣлать: смѣяться или плакать. Она была очень рада ѣхать домой, но мысль, что ей надобно разстаться съ милыми подругами, переполняла горестью ея сердце. Уже цѣлыхъ три дня; маленькая сиротка, Лаура Мартинъ, таскалась за нею какъ маленькая собачонка. Ей надлежало принять и возвратить по крайней мѣрѣ четырнадцать подарковъ со включеніемъ четырнадцати торжественныхъ обѣщаній писать непремѣнно каждую недѣлю.

— Адресуйте свои письма на имя моего дѣдушки, графа Декстера, а онъ ужь перешлетъ ихъ ко мнѣ съ курьеромъ, говорила миссъ Сальтиръ.

— Не разбирай почтовыхъ дней, mon ange; пиши просто каждый день, и, повѣрь, твои письма будутъ для меня слаще конфектъ, говорила миссъ Шварцъ, великодушная мулатка съ шелковистыми волосами.

Отвѣты, само-собою разумѣется, были эксцентрически-утвердительнаго свойства. Чтобы не отстать отъ другихъ, малютка Лаура Мартинъ взяла подъ руку миссъ Амелію, и бросивъ на нее умильный взглядъ, проговорила:

— Душечка, Амелія, я буду называть васъ мамашей въ своихъ письмахъ.

Всѣ эти подробности, нѣтъ сомнѣнія, какой-нибудь степенный джентльменъ, имѣющій обыкновеніе читать романы за чашкой кофе съ трубкою въ устахъ, назоветъ чрезвычайно глупыми, пошлыми, приторными и до крайности сантиментальными. Точно такъ, и вотъ уже я вижу, какъ сей степенный джентльменъ беретъ въ эту минуту карандашъ, подчеркиваетъ эти унизительные эпитеты и прибавляетъ къ нимъ на поляхъ свое собственное замѣчаніе: совершенно справедливо. Очень хорошо. Бросьте эту книгу, степенный джентльменъ, и ступайте въ клубъ играть въ карты.

Но мы будемъ продолжать. Сундуки, прощальные подарки, шкатулки и картонки со шляпками миссъ Седли поступили въ распоряженіе косолапого Самбо вмѣстѣ съ ободраннымъ чемоданомъ дѣвицы Шарпъ, уложеннымъ на дно коляски съ приличными замѣчаніями и насмѣшками со стороны кучера и слуги. Когда такимъ образомъ упаковка и поклажа были приведены къ благополучному концу, наступили послѣднія минуты разставанья, страшныя, горестныя минуты, смягченныя только необыкновенною твердостію духа и присутствіемъ самой основательницы заведенія. Само-собой разумѣется, что при этомъ торжественномъ случаѣ миссъ Пинкертонъ произнесла великолѣпную прощальную рѣчь имѣвшую самое успокоительное вліяніе на сердца юныхъ питомицъ. Рѣчь была до крайности скучна; фигуральна, нелѣпа и дика, но всѣ понимали съ удовлетворительною ясностью, что въ присутствіи миссъ Пинкертонъ отнюдь не должно давать простора изліянію дѣтскихъ чувствъ. Вслѣдъ затѣмъ явились на сцену тминная коврижка съ бутылкой малаги, и когда дѣвицы окончательно утѣшили себя такимъ напиткомъ, миссъ Седли получила окончательное позволеніе ѣхать въ родительскій домъ.

— А вы, миссъ Бекки, развѣ не хотите проститься съ массъ Пинкертонъ? сказала Джемима молодой дѣвушкѣ, на которую, казалось, никто не обращалъ никакого вниманія во все это время. Ребекка уже сходила съ лѣстницы въ дорожномъ платьѣ и съ картонкой подъ мышкой.

— Напротивъ, очень хочу, отвѣчала миссъ Шарпъ спокойнымъ тономъ.

Затѣмъ, она постучалась въ кабинетъ и, получивъ позволеніе войдти, сказала по французски:

— Mademoiselle, je viens vous faire mes adieux.

Миссъ Пинкертонъ не понимала французскаго языка, хотя хвастала при каждомъ удобномъ случаѣ, что можетъ свободно объясняться на многихъ европейскихъ діалектахъ. Закусивъ губы, и вздернувъ къ верху свой римскій носъ, она отвѣчала величественнымъ тономъ:

— Миссъ Шарпъ, желаю вамъ счастливого пути.

Говоря такимъ образомъ, она протянула, въ знакъ прощанья, одинъ изъ пальцовъ своей руки, мизинецъ, къ которому надлежало прикоснуться съ достодолжнымъ уваженіемъ. Но миссъ Шарпъ холодно уклонилась отъ этой чести, и только сдѣлала реверансъ; сопровождаемый двусмысленной улыбкой. Семирамида запылала пожирающимъ огнемъ благородного негодованія.

— Благослови васъ Богъ, дитя мое, сказала она, обнимая миссъ Амелію, и бросая черезъ плечо этой дѣвицы грозный взглядъ на миссъ Шарпъ.

— Ступайте, Бекки, Богъ съ вами, сказала взволнованнымъ тономъ миссъ Джемима, опасавшаяся дурныхъ послѣдствій отъ вѣроятного столкновенія, которое могло произойдти между Ребеккой и ея сестрой.

И дверь кабинета захлопнулась за двумя пансіонерками, окончившими полный курсъ наукъ.

Внизу еще разъ произошла прощальная борьба, невыразимая словами. Въ пріемной залѣ собрались всѣ служанки, всѣ милые дружки, всѣ молодыя леди и съ ними танцовальный учитель, отложившій теперь попеченіе о своемъ урокѣ. Цалованьямъ, объятіямъ, рыданьямъ и даже истерическимъ взвизгамъ не было конца. Наконецъ, миссъ Седли кое-какъ высвободилась изъ дружескихъ объятій, и обѣ пансіонерки усѣлись въ дорожную коляску. Никто, повидимому, не жалѣлъ о миссъ Ребеккѣ, и она съ своей стороны не считала нужнымъ проливать прощальныхъ слезъ.

Но въ ту пору, когда кучеръ получилъ приказаніе двинуться съ мѣста, Джемима вдругъ выбѣжала къ воротамъ съ какимъ-то узломъ подъ мышкой, и закричала:

— Стой! Вотъ это для васъ, Амелія, сказала она миссъ Седли, подавая узелокъ съ пирожками и жареной говядиной, а вотъ это вамъ, Бекки, Бекки Шарпъ… книга отъ моей сест… отъ меня… лексиконъ… вы знаете. Зачѣмъ же вамъ уѣзжать безъ подарка? Ну, прощайте! Благослови васъ Богъ! Кучеръ, ступай!

И добрая сестрица пошла назадъ, въ твердой увѣренности, что сочинила доброе дѣло. Но увы! лишь-только кучеръ двинулся съ мѣста, миссъ Ребекка Шарпъ, выставивъ изъ коляски свое блѣдное лицо, бросила со всего размаха прощальный подарокъ, и знаменитое твореніе доктора Самуила Джонсона, перекувыркиваясь и дѣлая рикошеты, прикатилось обратно къ желѣзнымъ воротамъ «Академіи для благородныхъ дѣвицъ». Джемима обомлѣла отъ изумленія и страха.

— Ахъ, какъ!.. Ну, я никогда… сказала она, какая смѣлая!..

Но ужасъ оковалъ языкъ сестрицы, и начатыя сентенціи остались неоконченными.

Коляска покатилась быстро; желѣзныя ворота затворились, колокольчикъ собралъ въ танцклассъ благородныхъ воспитанницъ миссъ Пинкертонъ. Широкій міръ открылся передъ двумя молодыми леди. Прощай, Чизвиккскій проспектъ.

 

ГЛАВА II

Дѣвицы Шарпъ и Седли приготовляются къ открытію кампаніи

Показавъ свою храбрость надъ несчастнымъ словаремъ, укатившимся къ ногамъ изумленной Джемимы, миссъ Ребекка Шарпъ приняла самодовольный видъ, и съ улыбкой на блѣдныхъ щекахъ облокотилась на подушку..

— Прощай Академія! воскликнула миссъ Шарпъ, пусть старая дѣвка припоминаетъ на досугѣ, какъ меня звали!

Миссъ Седли была озадачена выходкой своей подруги почти столько же, какъ бѣдная Джемима, потому-что, можете представить, прошло не болѣе одной минуты, какъ она оставила свой пансіонъ, державшій ее шесть лѣтъ въ своихъ четырехъ стѣнахъ. Въ одну минуту, разумѣется, не могутъ разлетѣться по воздушному пространству впечатлѣнія школы, гдѣ первоначально развились наши мысли и чувства. Что я говорю? Мнѣ случалось видѣть и такихъ особъ, которыя сохранили на всю жизнь воспоминанія школьныхъ лѣтъ. Я знаю, напримѣръ, одного старого джентльмена лѣтъ семидесяти, который однажды, явившись на завтракъ съ испуганнымъ лицомъ, сказалъ мнѣ съ величайшимъ волненіемъ:

— Вообразите, мистеръ Теккерей, я видѣлъ сонъ, ужасный, страшный сонъ…

— Какой, смѣю спросить?

— Мнѣ грезилось, будто докторъ Рейнъ высѣкъ меня розгами! Фантазія, какъ видите, перекинула этого джентльмена за шестьдесятъ лѣтъ назадъ, къ блаженнымъ временамъ школьной жизни. Еслибъ докторъ Рейнъ явился изъ-за могилы съ розгою въ рукахъ, семидесяти-лѣтній старецъ, я увѣренъ, сталъ бы передъ нимъ на колѣни, испрашивая помилованья какъ провинившійся школьникъ. Что жь мудреного теперь, если миссъ Седли въ нѣкоторой степени поражена была ужасомъ и страхомъ при выходкѣ своей дерзкой подруги?

— Какъ это вы осмѣлились, Ребекка? сказала наконецъ миссъ Седли, послѣ продолжительной паузы, что вы надѣлали?

— Какъ что? Перекувыркнула Джонсона, вотъ и все тутъ.

— Бросить прощальный подарокъ!

— Э, полноте! Неужьто вы думаете, что миссъ Пинкертонъ пустится за нами въ погоню?

— Конечно нѣтъ; однакожь…

— Терпѣть я не могу этотъ домъ, и надѣюсь, глаза мои не увидятъ больше заведенія старой дѣвки, продолжала съ ожесточеніемъ миссъ Ребекка Шарпъ; о, еслибъ Темза выступила изъ береговъ и затопила миссъ Пинкертонъ съ ея тюрбаномъ!

— Тсс!

— Что съ вами, Амелія? Неужели вы боитесь, что насъ подслушаютъ, и старая дѣвка поставитъ насъ въ темный уголъ?

— Нѣтъ, нѣтъ; однакожь…

— Или вы думаете, что этотъ чорный лакей перескажетъ мою повѣсть старой дѣвкѣ? продолжала запальчиво миссъ Ребекка, пусть онъ; если хочетъ, идетъ къ миссъ Пинкертонъ и объявитъ отъ моего имени, что я ненавижу ее отъ всего моего сердца, и что я желаю отъ всей души доказать ей эту ненависть на самомъ дѣлѣ. Пусть идетъ. Цѣлыхъ два года я терпѣла отъ нея насмѣшки всякого рода. Ни отъ кого, кромѣ васъ, Амелія, я не слыхала дружеского и ласкового слова, и всѣ въ этомъ заведеніи могли безнаказанно обижать меня потому только, что я не имѣла счастія пользоваться благосклонностью старой дѣвки. Цѣлыхъ два года болтала я безъ умолка по-французски въ нисшихъ классахъ до того, что мнѣ самой наконецъ опротивѣлъ материнскій языкъ. А не правда-ли, я очень хорошо сдѣлала, что обратилась къ миссъ Пинкертонъ съ французскимъ комплиментомъ? Пусть ее бѣснуется, какъ фурія. Vive la France! Vive Bonaparte!

Подобныя восклицанія, должно замѣтить, считались въ ту пору самымъ нечестивымъ злословіемъ въ устахъ всякой честной Англичанки. Сказать «Vive Bonaparte» значило почти то же, что пожелать многая лѣта Люциферу и его нечестивымъ легіонамъ. Миссъ Амелія затрепетала.

— Ахъ, Ребекка, Ребекка, какъ вамъ не стыдно питать въ душѣ такія нечестивыя мысли! воскликнула миссъ Седли.

— Vive Bonaparte, и да погибнетъ старая дѣвка! вскричала миссъ Шарпъ.

— Мщеніе великій грѣхъ, мой ангелъ.

— Можетъ-быть; но я совсѣмъ не ангелъ.

И, сказать правду, титулъ ангела никакимъ образомъ не могъ примѣниться къ миссъ Ребеккѣ Шарпъ.

Коляска между-тѣмъ медленно продолжала катиться по правому берегу Темзы. Подруги разговаривали все въ такомъ же тонѣ, обращая рѣчь на свѣжія воспоминанія пансіонской жизни. Приведенный нами отрывокъ изъ этой бесѣды характеризуетъ нѣкоторымъ образомъ нравственныя свойства миссъ Ребекки Шарпъ, и читатель, конечно, догадался, что она порядочный мизантропъ или, если угодно, мизогинистъ потому-что мужчины еще не входили въ кругъ ея наблюденій, и стало-быть не могли сдѣлаться предметомъ ея ненависти. Всѣ обходились съ нею дурно; сказала сама Ребекка, и мы въ свою очередь увѣрены, что если какая-нибудь особа, мужского или женского пола, подвергается дурному обхожденію въ какомъ бы то ни было обществѣ, значитъ, она сама, такъ или иначе, заслуживала это обхожденіе. Міръ, по нашему мнѣнію, то же что зеркало, въ которомъ каждый видитъ отраженіе своего собственного лица. Бросьте на наго сердитый взглядъ, и онъ въ свою очередь будетъ хмуриться на васъ; улыбнитесь ему, и онъ тоже подаритъ васъ добродушною улыбкой. Всякой мизантропъ, кто бы онъ ни былъ, виноватъ прежде всего самъ, и отнюдь не имѣетъ безъусловного права жаловаться на толпу и презирать людей: это аксіома въ моихъ глазахъ. Что касается до миссъ Ребекки, достовѣрно по крайней мѣрѣ то, что она никому и никогда не дѣлала никакого добра въ томъ обществѣ, среди которого жила: что жь мудреного; если двѣ дюжины дѣвочекъ не имѣли въ свою очередь ни малѣйшей привязанности къ этому мизантропу въ женской юбкѣ?

Отецъ миссъ Шарпъ былъ художникъ, и давалъ нѣсколько времени уроки въ учебномъ заведеніи миссъ Пинкертонъ. Это былъ смышленый малый, весельчакъ, беззаботный поэтъ, съ рѣшительной наклонностью занимать деньги, гдѣ ни попало, и пропивать ихъ въ первомъ трактирѣ. Пьяный, онъ обыкновенно шумѣлъ въ своей квартирѣ, и проспавшись на другой день съ головною болью, сердился на человѣчество вообще и на художниковъ въ особенности, не умѣвшихъ по достоинству оцѣнить его артистического таланта. Такъ-какъ онъ могъ содержать себя не иначе какъ съ величайшимъ трудомъ, и притомъ лишился почти всякого кредита между трактирщиками предмѣстья Сого, гдѣ была его квартира, то, для поправленія своихъ обстоятельствъ, онъ придумалъ жениться на Француженкѣ, отставной оперной дѣвицѣ, потерявшей свое мѣсто. Плодомъ этого брака была миссъ Ребекка, не считавшая, впрочемъ, нужнымъ объяснять со всѣми подробностями свое происхожденіе съ матерней стороны. Она разсказывала первоначально, что предки ея съ матерней стороны были какіе-то Entrechats, извѣстные всей Гасконіи по древности и благородству своего рода. Это служило предметомъ гордости для миссъ Ребекки. Замѣчательно, впрочемъ, что, по мѣрѣ возвышенія своего на почетныхъ ступеняхъ общественной лѣстницы, миссъ Шарпъ постепенно возвышала геральдическое достоинство своихъ предковъ.

Мать Ребекки была женщина довольно образованная, и ея дочь говорила по-французски какъ природная Парижанка. Это обстоятельство, рѣдкое между Англичанками, доставило ей доступъ въ академію миссъ Пинкертонъ. Когда мать Ребекки умерла; мистеръ Шарпъ, предчувствуя и свою близкую смерть, написалъ къ миссъ Пинкертонъ патетическое письмо, въ которомъ рекомендовалъ сироту ея просвѣщенному вниманію и покровительству. Вслѣдъ затѣмъ, онъ сошолъ въ могилу послѣ третяьго припадка delirii trementis. Ребекка, которой въ эту пору было уже семнадцать лѣтъ, явилась на Чизвиккскій проспектъ, и поступила пепиньеркой въ заведеніе миссъ Пинкертонъ. Она обязалась говорить по-французски съ молодыми дѣвицами, и въ замѣнъ этого, ей предоставлено право слушать безплатно профессоровъ Чизвиккской Академіи. Это заведеніе давно было извѣстно миссъ Шарпъ, потому-что она часто ходила туда при жизни отца.

Ребекка была низка ростомъ, худощава, блѣдна, съ волосами золотистого цвѣта и съ глазами, почти постоянно-опущенными въ землю; но эти глаза, зеленые и большіе, имѣли силу до того привлекательную, что отъ нихъ чуть не сошолъ съ ума молодой оксфордскій студентъ, нѣкто мистеръ Криспъ, отрекомендованный своею маменькой въ заведеніе миссъ Пинкертонъ, гдѣ онъ долженъ былъ преподавать эстетику молодымъ пансіонеркамъ. Уже влюбленный юноша написалъ нѣжное посланіе предмету своей страсти; но, къ несчастью, записка была перехвачена изъ рукъ неловкой торговки пирогами, и нѣжная страсть должна была погаснуть при самомъ разгарѣ. Мистриссъ Криспъ, извѣщенная объ опасности, немедленно взяла къ себѣ обратно неопытного преподавателя эстетики, и спокойствіе, разрушенное на нѣсколько времени въ «Академіи благородныхъ дѣвицъ», скоро было возстановлено на прочныхъ основаніяхъ. Миссъ Шарпъ получила строжайшій выговоръ отъ содержательницы пансіона, хотя было доказано неоспоримыми фактами. что она ни разу не имѣла счастья говорить съ господиномъ Криспомъ.

Въ обществѣ взрослыхъ и высокихъ пансіонерокъ, Ребекка Шарпъ казалась настоящимъ ребенкомъ; но бѣдность и нужда преждевременно развили ея мозгъ. Нерѣдко разговаривала она съ кредиторами своего отца, и удачно успѣвала выпроваживать ихъ за двери; нерѣдко своими ласками вкрадывалась она въ довѣренность мелочныхъ лавочниковъ и купцовъ, отпускавшихъ имъ въ долгъ свои товары. Отецъ гордился остроуміемъ маленькой дочери, и съ удовольствіемъ рекомендовалъ ее своимъ буйнымъ товарищамъ, приходившимъ въ его квартиру фантазировать за бутылками артистическихъ напитковъ. Часто молодая дѣвушка сидѣла съ ними за однимъ столомъ, прислушиваясь къ такимъ рѣчамъ, которыя должны быть слишкомъ чужды дѣтского уха. Послѣ всего этого, Ребекка имѣла, конечно, полное право сказать:

— Никогда я не была дѣвочкой, и никогда не ощущала дѣтскихъ чувствъ. Восьми лѣтъ отъ роду, я уже была женщиной въ полномъ смыслѣ слова.

О миссъ Пинкертонъ! Зачѣмъ вы такъ неосторожно заключили въ свою клѣтку эту опасную птичку?

Но великія женщины, такъ же какъ и малыя, подвергаются иногда непростительнымъ ошибкамъ. Миссъ Пинкертонъ въ простотѣ сердечной воображала, что дочка рисовального учителя самое кроткое, слабое и беззащитное созданіе въ подлунномъ мірѣ, потому-что Ребекка съ неподражаемымъ искуствомъ разыгрывала роль d'une fille ingénue всякій разъ, какъ удавалось ей побывать въ Чизвиккѣ. Семирамида считала ее скромнымъ и невиннымъ ребенкомъ, и разъ, въ одинъ прекрасный вечеръ, это случилось за годъ до окончательнаго поступленія Ребекки въ Академію благородныхъ дѣвицъ: ей было тогда шестнадцать лѣтъ, миссъ Пинкертонъ съ величественною важностью подарила ей куклу, конфискованную собственность миссъ Суиндль, которая осмѣлилась заниматься своимъ сокровищемъ въ учебные часы. О, если бы видѣла миссъ Пинкертонъ, какъ Ребекка и ея отецъ, по возвращеніи домой, хохотали цѣлый вечеръ надъ этой куклой, дѣлая изъ нея каррикатуру самой основательницы благородного пансіона! Ребекка наряжала куклу собственными руками, вздергивала ей носъ, разговаривала съ нею какъ пансіонерка съ своей начальницей, и заставляла ее выдѣлывать самые уморительные фарсы. Съ этой поры все предмѣстье Сого, отъ мелочного лавочника до чумазого мальчишки изъ харчевни, знали почтенную миссъ Пинкертонъ въ образѣ куклы миссъ Ребекки. Молодые живописцы, собиравшіеся у своего ветерана, разспрашивали, по обыкновенію, Ребекку, о здоровьѣ мнимой старухи Пинкертонъ, и веселились на-славу послѣ ея остроумныхъ отвѣтовъ. Однажды Ребекка удостоилась прогостить цѣлую недѣлю на Чизвиккскомъ проспектѣ: Джемима подчивала ее разными сластями, ласкала какъ бѣдную сиротку, и даже подарила ей на дорогу нѣсколько серебряныхъ монетъ. И что же? По возвращеніи домой, миссъ Шарпъ соорудила себѣ другую куклу, представлявшую миссъ Джемиму въ самомъ каррикатурномъ видѣ! Эстетическое чувство смѣха, очевидно, одерживало верхъ надъ чувствомъ благодарности въ сердцѣ дочери оперной актрисы.

Наступила наконецъ пора, когда миссъ Ребекка Шарпъ водворилась окончательно въ «Академіи благородныхъ дѣвицъ». Строгая формальность непріятна была молодой дѣвушкѣ, привыкшей къ цыганской жизни съ своими покойными родителями. Урочные часы вставанья, молитвъ, обѣдовъ и прогулокъ, распредѣленныхъ съ математическою точностью, надоѣли ей до того, что она поминутно вздыхала о своей прежней жизни, и всѣ воображали, что миссъ Ребекка груститъ неутѣшно о потерѣ своего отца. Ей отвели каморку на чердакѣ, гдѣ часто слышали какъ она рыдаетъ по ночамъ. Она точно рыдала отъ злости, но не отъ печали. Никогда не случалось ей жить въ обществѣ женщинъ: ея отецъ, несмотря на свое не совсѣмъ безъукоризненное поведеніе; былъ человѣкъ съ талантомъ, и его разговоръ нравился ей въ тысячу разъ больше, чѣмъ болтовня всѣхъ этихъ дѣвицъ, молодыхъ и старыхъ, съ которыми теперь связала ее судьба. Она ненавидѣла всѣхъ вообще и каждую порознь, за исключеніемъ миссъ Амеліи Седли, къ которой чувствовала искреннюю привязанность. Ктому же предпочтеніе, которое отдавали передъ ней другимъ молодымъ дѣвицамъ, раздирало ея сердце мучительной завистью.

— И отчего эта дѣвчонка такъ высоко поднимаетъ носъ? говорила она объ одной изъ воспитанницъ миссъ Пинкертонъ.

Едва прошолъ годъ, и уже миссъ Ребекка Шарпъ рѣшилась, во что бы то ни стало, и какъ бы ни стало, вырваться изъ «Академіи благородныхъ дѣвицъ». Въ головѣ ея образовались и созрѣли связные планы относительно будущей судьбы.

Однажды, въ отсутствіе дѣвицъ, Ребекка сѣла за фортепьяно и сыграла нѣсколько новыхъ и трудныхъ пьесъ съ такимъ совершенствомъ, что миссъ Пинкертонъ предложила ей давать музыкальные уроки въ младшемъ классѣ: это освободило бы ее отъ платы музыкальному учителю. Но, къ величайшему ея изумленію, миссъ Шарпъ сдѣлала рѣшительный отказъ.

— Я живу здѣсь для того, чтобъ говорить съ дѣтьми по французски, сказала она смѣлымъ и рѣшительнымъ тономъ, не мое дѣло давать имъ музыкальные уроки и сберегать для васъ деньги! Платите мнѣ, если угодно, за каждый урокъ, и я буду учить.

Миссъ Пинкертонъ принуждена была уступить; и съ этого дня перестала любить миссъ Ребекку Шарпъ.

— Никто и никогда, въ продолженіе цѣлыхъ тридцати пяти лѣтъ, не смѣлъ въ моемъ домѣ идти наперекоръ моимъ распоряженіямъ! воскликнула миссъ Пинкертонъ, озадаченная дерзостью молодой дѣвицы. Я пригрѣла змѣю на своей груди!

— Змѣю, какой вздоръ! воскликнула въ свою очередь миссъ Шарпъ. Вы взяли меня, потому-что разсчитывали употребить съ пользой въ своемъ заведеніи; вотъ и все тутъ. Между нами нѣтъ и не можетъ быть вопроса о взаимной благодарности. Я ненавижу это мѣсто и хочу его оставить по своей доброй волѣ. Вы не принудите меня дѣлать то, къ чему я не обязывалась.

— Вы забываетесь, миссъ Ребекка!

— Дайте мнѣ денегъ, и отпустите меня на всѣ четыре стороны, если угодно. А всего лучше вы сдѣлаете, миссъ Пинкертонъ, если пріищете мнѣ мѣсто гувернантки.

Миссъ Пинкертонъ разъ заблагоразсудила сдѣлать ей публичный выговоръ въ присутствіи двадцати-четырехъ дѣвицъ; но Ребекка, при помощи французского діалекта, совершенно сбила съ толку раздраженную старуху.

Такимъ образомъ, для возстановленія порядка въ заведеніи, оказывалось неизбѣжно необходимымъ удалить миссъ Шарпъ, и когда этимъ временемъ сэръ Питтъ Кроли обратился съ просьбой насчетъ гувернантки, миссъ Пинкертонъ поспѣшила отрекомендовать миссъ Шарпъ, какъ дѣвицу ученую, способную преподавать всѣ возможныя искуства и науки.

— И что жь такое? говорила миссъ Пинкертонъ. Поведеніе дѣвицы Шарпъ преступно только въ отношеніи ко мнѣ одной; но я не могу не согласиться, что ея таланты и познанія относятся къ высшему разряду. Что касается до необыкновеннаго развитія головы этой дѣвицы, я заранѣе увѣрена, миссъ Шарпъ сдѣлаетъ большую честь педагогической системѣ моего заведенія. Ктому же, во всякомъ случаѣ, я сдѣлаю доброе дѣло, оказавъ окончательное покровительство безпріютной сиротѣ.

Такъ кончилась эта достопамятная борьба на Чизвиккскомъ проспектѣ, продолжавшаяся съ. упорнымъ ожесточеніемъ нѣсколько мѣсяцовъ сряду.

Этимъ временемъ миссъ Амелія Седли вступила въ завѣтный возрастъ семнадцатилѣтней дѣвицы, и должна была, по требованію своей матери, возвратиться подъ гостепріимную кровлю родительского дома. Чувствуя искреннюю привязанность къ бывшей пепиньеркѣ, Амелія пригласила ее съ собою погостить на недѣлю въ центрѣ англійской столицы, и Ребекка безъ всякихъ отговорокъ согласилась на предложеніе своей подруги.

Такъ открылся свѣтъ для двухъ молодыхъ дѣвицъ. Въ глазахъ Амеліи, это былъ совершенно новый, свѣжій, блистательный міръ со всѣми радужными цвѣтами у его подножія; что жь касается до миссъ Ребекки, свѣтъ едва ли имѣлъ для нея привлекательность новизны. Много навидѣлась она и наслышалась въ предмѣстьи Сого, еще больше начиталась. Во всякомъ случаѣ, Ребекка видѣла теперь передъ собой необозримое поле новой жизни.

Между-тѣмъ, молодыя дѣвушки благополучно проѣхали черезъ Кенссингтонскую заставу. Амелія, само собою разумѣется, еще не успѣла забыть своихъ пансіонскихъ подругъ; но глаза ея уже совершенно осушились отъ слезъ, и щеки покрылись яркимъ румянцемъ, когда передъ заставой молодой офицеръ, заглянувъ ей въ лицо, сказалъ: «Какая хорошенькая дѣвушка!» Много и долго говорили онѣ о своихъ надеждахъ и мечтахъ и о томъ, какъ онѣ будутъ рисоваться на балѣ у лорда-мэра, куда. нѣтъ сомнѣнія, Амелію непременно пригласятъ.

Но вотъ; наконецъ, коляска остановилась у великолѣпного подъѣзда. Миссъ Амелія выпорхнула какъ бабочка на плечахъ чорного слуги, вполнѣ счастливая и довольная судьбой. Самбо и кучеръ давно согласились между собой, что барышня ихъ прослыветъ первою красавицей въ Лойдонѣ, и теперь единодушно согласились съ этимъ, мнѣніемъ и отецъ и мать, и слуги, и служанки, обступившія свою госпожу въ пріемной залѣ.

Послѣ первыхъ привѣтствій и восторговъ, Амелія ознакомила свою подругу съ устройствомъ дома, и показала ей все свое имѣніе: шкафы, книги, свой ройяль, свои платья, ожерелья, кольца, браслеты, брошки, цѣпочки, и прочая, и прочая. Она упросила ее принять нѣсколько драгоцѣнныхъ бездѣлокъ, и дала себѣ слово выпросить у матери позволеніе подарить ей бѣлую кашмировую шаль. Почему жь и не подарить? Братецъ Джозефъ привезъ ей изъ Индіи двѣ кашмировыя шали.

Услышавъ, будто въ первый разъ, что у Амеліи есть братецъ, Ребекка пришла въ истинное умиленіе.

— Ахъ, какъ это должно быть пріятно имѣть братца! воскликнула она съ невиннымъ простодушіемъ, а модна въ цѣломъ мірѣ, круглая сирота, безъ родственниковъ, покровителей и друзей!

— Нѣтъ, Ребекка, ты не одна, мой ангелъ, сказала Амелія, я люблю тебя какъ сестру, и буду всегда твоимъ нѣжнымъ, истиннымъ другомъ.

— Но у тебя есть родители, добрые, богатые, любящіе родители, которые даютъ тебѣ все, чего ни попросишь. Мой бѣдный папа ничего мнѣ не оставилъ, и все мое имѣніе въ двухъ поношенныхъ платьяхъ. Притомъ, Амелія, у тебя есть братъ, милый, нѣжный братъ! Ахъ, какъ ты должна любитъ его?

Амелія засмѣялась.

— Какъ! Развѣ ты его не любишь? Можетъ ли это быть?

— Люблю, отвѣчала Амелія, только…

— Только что?

— Только Джозефу, кажется; все равно, люблю я его, или нѣтъ. По возвращеніи изъ Индіи, гдѣ пробылъ десять лѣтъ, онъ даже не поцаловался со мной. Онъ добръ, конечно, и ласковъ, но со мной почти никогда не говоритъ. Кажется, онъ больше любитъ свою трубку, чѣмъ меня. Мнѣ было только пять лѣтъ, когда онъ уѣхалъ въ Индію.

— Богатъ онъ? спросила Ребекка. Говорятъ, что всѣ эти индійскіе набобы ужасные богачи.

— Да, кажется у него огромное имѣніе.

— Давно ли онъ женатъ? Его супруга, я полагаю, прекрасная леди.

— Да кто жь тебѣ сказалъ, что у него есть супруга? отвѣчала Амелія улыбаясь. Джозефъ и не думалъ жениться.

— Вотъ что!!

Очень могло статься, что Амелія говорила объ этомъ еще въ пансіонѣ; но Ребекка, по разсѣянности, совсѣмъ забыла, и ей казалось, что она увидитъ цѣлую группу племянниковъ и племянницъ вокругъ своей подруги.

— Ахъ, какъ это жаль, что мистеръ Седли не женатъ! воскликнула миссъ Ребекка. Я такъ люблю маленькихъ дѣтей!

— Вотъ прекрасно! Маленькія дѣти, я думаю, надоѣли тебѣ и въ Чизвиккѣ, отвѣчала миссъ Амелія, совсѣмъ не подозрѣвавшая такой нѣжности въ своей подругѣ.

Въ самомъ дѣлѣ, миссъ Шарпъ никогда не обнаруживала особенной привязанности къ дѣтямъ; но можно ли было сомнѣваться въ ея искренности? Ей было теперь только девятнадцать лѣтъ.

Толпы предположеній, надеждъ, разсчетовъ, плановъ, мгновенно. образовались теперь въ головѣ невинной дѣвушки, и все это само собою подводилось бодъ одинъ и тотъ же итогъ, который можетъ быть переданъ на простой и ясный языкъ въ слѣдующей формѣ:

— Если мистеръ Джозефъ Седли холостякъ и богатъ, какъ индійскій набобъ, то почему же мнѣ не сдѣлаться его женой? Я могу пробыть здѣсь только двѣ недѣли; короткій срокъ; но… попытка не шутка, спросъ не бѣда.

И Ребекка рѣшилась попытаться. Она удвоила свои ласки къ Амеліи, перецаловала всѣ ея подарки, и поклялась на первый случай, что ей не хотѣлось бы разстаться съ нею никогда, во всю свою жизнь. Въ ту минуту раздался обѣденный звонокъ, и обѣ пріятельницы, сцѣпившись подъ руку, побѣжали внизъ. Передъ дверью гостиной невольная робость овладѣла Ребеккой, и она никакъ не рѣшалась войдти.

— Ахъ, Боже мой, какъ бьется у меня сердце! сказала она взволнованнымъ тономъ своей подругѣ.

— Чего жь тутъ робѣть, мой ангелъ? Не бойся. Папенька такой добрый. Войдемъ.

И онѣ вошли.

 

ГЛАВА III

Ребекка передъ лицомъ первого непріятеля на базарѣ житейской суеты

Въ гостиной, подлѣ камина, съ огромной газетой въ рукахъ, сидѣлъ рослый, толстый, дюжій мужчина въ зеленомъ сюртукѣ съ большими стальными пуговицами по обоимъ рядамъ, въ красномъ, полосатомъ жилетѣ и щегольскихъ гессенскихъ сапогахъ съ затѣйливыми кисточками фантастического фасона. При входѣ молодыхъ дѣвушекъ, онъ отпрянулъ отъ своихъ креселъ какъ ужаленный вепрь, и покраснѣлъ до ушей. То былъ мистеръ Джозефъ Седли.

— Здравствуй, братецъ, сказала миссъ Седли улыбаясь. Рекомендую мою подругу, миссъ Шарпъ, о которой я тебѣ говорила.

Съ этими словами, она подала руку своему чопорному брату.

— Когда же, сестрица? Хоть убей, не помню… то-есть, оно выходитъ просто, что… сегодня прекрасная погода, и холодъ пробираетъ насквозь. Не правда ли, миссъ?

И, проговоривъ эту сентенцію, мистеръ Джозефъ Седли принялся изо всей мочи разгребать огонь въ каминъ, хотя никто не могъ чувствовать холода въ половинѣ іюня.

— Ахъ, какой онъ хорошенькій! шепнула Ребекка Амеліи довольно громко.

— Будто бы? Ты такъ думаешь? Я ему скажу это.

— Ни полслова, моя милая, сохрани тебя Богъ! сказала миссъ Шарпъ, отскочивъ назадъ, какъ робкая лань.

Мистеръ Джозефъ еще съ большимъ усердіемъ началъ разгребать огонь.

— Я еще не благодарила тебя; братецъ, за твой индійской подарокъ: прекрасныя шали, Ребекка; не правда ли?

— Безподобныя! отвѣчала миссъ Шарпъ, и умильные ея глазки обратились на разгребателя углей, который между тѣмъ пыхтѣлъ, кряхтѣлъ, раздувался и краснѣлъ почти такъ же, какъ угли въ каминѣ.

— Но я, Джозефъ, не могу тебѣ сдѣлать такого прекрасного подарка, продолжала сестра, а впрочемъ, знаешь ли? при выходѣ изъ пансіона, я вышила для тебя пару прекрасныхъ подтяжекъ.

— Какой вздоръ ты говоришь, Амелія? Что съ тобой? вскричалъ братъ, испугавшійся неизвѣстно какихъ вещей. Кстати, я уже слишкомъ засидѣлся, мнѣ пора ѣхать. Пусть подаютъ мою одноколку.

Въ эту минуту вошолъ отецъ семейства, побрякивая своими печатями; какъ истый британскій негоціантъ.

— Что здѣсь у васъ, Эмми? сказалъ онъ. Зачѣмъ понадобилась одноколка твоему брату.

— Онъ хочетъ ѣхать, папенька.

— Куда? Зачѣмъ?

— Я обѣщалъ сегодня обѣдать съ господиномъ Бонеми.

— Что это за Бонеми?

— Мой сослуживецъ.

— Но вѣдь ты сказалъ матери, что будешь обѣдать съ нами?

— Оно бы, пожалуй, все равно… но въ этомъ костюмѣ, вы видите, не совсѣмъ удобно.

— Пустяки, мой милый. Посмотрите, миссъ Шарпъ, развѣ онъ дуренъ въ этомъ франтовскомъ нарядѣ?

Миссъ Шарпъ, какъ и слѣдуетъ, взглянула на свою подругу, и обѣ засмѣялись самымъ пріятнымъ смѣхомъ.

— Случалось ли вамъ видѣть такіе прекрасные жилеты въ пансіонѣ у старухи Пинкертонъ? продолжалъ отецъ, находившій очевидное удовольствіе помучить молодого человѣка.

— Батюшка!.. Ради Бога! восклицалъ смущенный мистеръ Джозефъ.

— Что, мой другъ! Развѣ я задѣлъ за чувствительную струну?

Къ обществу въ гостиной присоединилась теперь мистриссъ Седли.

— Послушай, жена, продолжалъ неумолимый старикъ, я какими-то судьбами задѣлъ за чувствительную струну твоего сына, похваливъ его пестрый жилетъ. Можешь спросить объ этомъ миссъ Шарпъ.

Молодыя дѣвушки разразились опять самымъ пріятнымъ смѣхомъ.

— Однакожь пора обѣдать, заключилъ старикъ Седли. Ну, Джозефъ, подай руку миссъ Шарпъ и веди насъ въ столовую.

— Для тебя, братецъ, говорятъ, приготовленъ сегодня превосходный пилавъ по твоему индійскому вкусу, проговорила Амелія, желавшая, повидимому, ободрить своего брата.

— Что жь ты стоишь, мой милый, какъ индійскій пѣтухъ? сказалъ отецъ. Бери миссъ Шарпъ, а я дотащу этихъ обѣихъ молодыхъ женщинъ.

Онъ взялъ подъ руки жену и дочь, и вся компанія весело отправилась въ столовую.

Если миссъ Ребекка Шарпъ рѣшилась въ своемъ сердцѣ одержать побѣду надъ первымъ попавшимся верзилой, о которомъ, покамѣстъ, ей извѣстно только то, что онъ мужчина и богатъ какъ индійскій набобъ, то я отнюдь не думаю, милостивыя государыни, что вы или я имѣемъ неоспоримое право осуждать молодую дѣвицу. Всѣмъ и каждому очень хорошо извѣстно, что ловля жениховъ, по заведенному ходу вещей, поручается маменькамъ или тетушкамъ, которыя иной разъ для этой только цѣли и существуютъ на бѣломъ свѣтѣ; но припомните, что дѣвица Шарпъ безродная и безпріютная, оставлена въ этомъ отношеніи на произволъ судьбы и, стало быть, надлежало ей самой хлопотать о женихѣ, или, другими словами, искать суженого-ряженого на распутіяхъ широкого міра… Вы негодуете, милостивыя государыни, вы хмуритесь, но скажите, ради Аллаха, зачѣмъ съ такимъ неутомимымъ усердіемъ молодые люди добиваются знакомствъ и выѣзжаютъ въ свѣтъ, если нѣтъ у нихъ впереди супружескихъ цѣлей? Зачѣмъ регулярно каждое лѣто цѣлыя группы тётушекъ, маменекъ, кузинъ, сопровождаемыхъ полчищемъ дочекъ и племянницъ, отправляются на минеральныя воды во всѣхъ концахъ подлунного міра? Зачѣмъ восемь мѣсяцовъ сряду танцуютъ онѣ до-упада каждую ночь до пяти часовъ утра?

А кабинетныя занятія? Развѣ даромъ ваша дочь съ нѣжныхъ лѣтъ коверкаетъ свой языкъ для изученія трехъ или четырехъ иностранныхъ языковъ? Развѣ даромъ вы платите по двадцати франковъ за урокъ модному музыкальному учителю, который надслживаетъ горло и руки вашего дѣтища два или три раза въ недѣлю? А какая цѣль имѣется въ виду при вашихъ хозяйственныхъ распоряженіяхъ? Зачѣмъ почтенные родители такъ часто мѣняютъ мёбли, и ставятъ ребромъ послѣднюю копейку, задавая блестящіе балы и вечера съ живыми цвѣтами въ половинѣ зимы и роскошными ужинами, гдѣ шампанское льется черезъ край? Неужели все это дѣлается изъ безкорыстной любви къ человѣчеству? Fi donc! Вамъ нужны женихи для взрослыхъ дочекъ, и балы ваши ничто иное какъ отчаянная игра въ марьяжъ.

Зачѣмъ же мы станемъ обвинять Ребекку Шарпъ? Амелія была еще въ пансіонѣ, но заботливая маменька устроила для нея, по крайней мѣрѣ, дюжину лотерей супружеской жизни. Ей, видите ли, надлежало пристроить свою дочку, между-тѣмъ какъ никто въ цѣломъ мірѣ не могъ думать о пристройкѣ Ребекки, для которой, въ строгомъ смыслѣ, женихъ еще гораздо нужнѣе, чѣмъ для миссъ Седли. Во первыхъ, нѣтъ, у ней никакого покровителя; а во вторыхъ, миссъ Ребекка имѣетъ чувствительное сердце и самое пламенное воображеніе. Она читала «Арабскія Ночи» и сантиментальные романы въ новѣйшемъ вкусѣ, со включеніемъ географіи Гутри. Вотъ на этомъ-то основаніи, миссъ Ребекка Шарпъ, одѣваясь къ обѣду и разспрашивая Амелію о разныхъ разностяхъ относительно ея братца, построила въ своей фантазіи на собственный счетъ великолѣпный воздушный замокъ, съ мраморными стѣнами и съ покорнѣйшимъ супругомъ на заднемъ планѣ; она еще не видала интересного братца и, стало-быть, фигура его обрисовывалась весьма неясно въ этой картинѣ. Уже мысленный взоръ ея блуждалъ въ невѣдомыхъ областяхъ по ту сторону океана; на плечахъ ея были драгоцѣнныя кашмировыя шали, на головѣ богатѣйшій тюрбанъ, на рукахъ жемчужные браслеты, и вотъ она, разряженная какъ пава, ѣдетъ на слонѣ, при звукахъ трубъ и литавръ, во дворецъ самого Великого Могола. Очаровательныя алькаскарскія видѣнія! Юность, одна только юность имѣетъ привилегію питать васъ въ своей душѣ; и сколько прелестныхъ созданій, кромѣ Ребекки Шарпъ, убаюкиваютъ себя этими радужными мечтами!

Джозефъ Седли былъ двѣнадцатью годами старше своей сестры, миссъ Амеліи. Онъ служилъ въ Ост-Индіи гражданскимъ чиновникомъ компаніи, и завѣдывалъ сборомъ пошлинъ и налоговъ въ Богли-Уоллѣ,— должность почотная и выгодная, гдѣ расторопный служака, съ нѣкоторою смѣтливостью, могъ въ короткое время нажить огромное состояніе; ничѣмъ не возмутивъ спокойствія своей совѣсти.

Вы не знаете Богли-Уолла? Такъ называется мѣстечко, расположонное въ прекрасной, уединенной, болотистой, лѣсистой области, гдѣ вы можете стрѣлять бекасовъ къ своему обѣду и охотиться за тиграми, если угодно. Львовъ и тигровъ тутъ цѣлыя стада. Рамгенджъ, средоточіе англійской администраціи, охраняемой достаточнымъ количествомъ войска, отстоитъ отсюда на сорокъ миль; такъ, по крайней мѣрѣ, писалъ Джозефъ къ своему отцу, когда сдѣлали его сборщикомъ пошлинъ. Около восьми лѣтъ, мистеръ Седли прожилъ въ этой глуши совершенно одинокимъ, и только два раза въ годъ приходилось ему видѣть европейскія лица, когда отрядъ, посланный компаніею, пріѣзжалъ туда за собранными доходами для отправленія ихъ въ Калькутту.

Къ счастію, около этого времени, Джозефъ началъ жестоко страдать растройствомъ печени, и врачи присовѣтовали ему отправиться на родину, гдѣ заранѣе онъ расчитывалъ испробовать всѣ роды наслажденій европейского комфорта. Въ Лондонѣ, отдѣльно отъ своей семьи, Джозефъ нанялъ для себя великолѣпную квартиру въ модной улицѣ, и жилъ какъ веселый холостякъ. Передъ отъѣздомъ въ Индію, онъ былъ слишкомъ молодъ для разнообразныхъ столичныхъ удовольствій; зато теперь, по возвращеніи, онъ погрузился въ нихъ тѣломъ и душой. Онъ разъѣзжалъ повсюду въ щегольскомъ экипажѣ, обѣдалъ въ лучшихъ гостиницахъ и клубахъ, посѣщалъ театры и не пропускалъ ни одной замѣчательной оперы.

Возвратившись въ Индію опять, онъ съ величайшимъ энтузіазмомъ расказывалъ своимъ товарищамъ объ этомъ счастливомъ періодѣ своей жизни, и давалъ знать кому слѣдуетъ, что онъ и нѣкто Бруммель были первостатейными львами британской столицы.

Но, говоря такимъ образомъ, мистеръ Джозефъ лгалъ немилосердо. Среди шума столичной жизни, былъ онъ одинокъ точно такъ же, какъ въ дремучихъ лѣсахъ Богли-Уолла. Единственнымъ его знакомцемъ былъ только докторъ, принявшій на себя обязанность привести въ порядокъ растроенную печень индійского выходца. Джозефъ былъ неповоротливъ, лѣнивъ, брюзгливъ, и общество дамъ смущало его, какъ школьника, никогда не переступавшаго за порогъ класной залы. Поэтому онъ рѣдко навѣщалъ родительскій домъ на Россель-Скверѣ, гдѣ часто собиралось множество гостей и гдѣ нескромныя шутки старика-отца кололи его раздражительное самолюбіе.

Мистеръ Седли никогда не былъ хорошо одѣтъ, несмотря на величайшіе вседневные труды украсить свою дюжую особу и придать своей личности величественный, джентльменскій видъ. Чорный его слуга скопилъ порядочное состояніе отъ отбракованныхъ статей въ гардеробѣ своего барина. Его туалетный столикъ загроможденъ былъ всѣми возможными эссенціями и помадами, изобрѣтенными для возвышенія природной красоты, и онъ перепробовалъ всѣ возможные корсеты и бандажи для исправленія своей неуклюжей таліи. Жирный и толстый, онъ заказывалъ портному самыя узкія платья юношеского покроя и самыхъ яркихъ, блестящихъ цвѣтовъ. Разфранчонный такимъ образомъ, какъ ворона въ павлиньихъ перьяхъ, раздушонный и перетянутый, онъ разгуливалъ одинъ по парку или по окрестностямъ Лондона, и потомъ одинъ же обѣдалъ въ какомъ-нибудь ресторанѣ. Вообще мистеръ Джозефъ былъ легкомысленъ и тщеславенъ, какъ молодая дѣвушка, и, быть-можетъ, чрезмѣрная застѣнчивость была естественнымъ плодомъ его чрезмѣрного тщеславія. Если миссъ Ребекка Шарпъ, при своемъ первомъ вступленіи въ свѣтъ умѣла заинтересовать собою такого джентльмена, то, значитъ, въ ней должно видѣть дѣвицу съ умомъ не совсѣмъ обыкновеннымъ.

Уже первый ея маневръ обнаружилъ мастерское умѣнье, взяться за дѣло. Назвавъ мистера Седли хорошенькимъ мужчиной, она знала, что Амелія перескажетъ это матери, которая въ свою очередь намекнетъ объ этомъ мистеру Джозефу, и во всякомъ случаѣ будетъ рада, что сынъ ея удостоился такого комплимента. Скажите какой-нибудь Готтентоткѣ, что сынъ ея прекрасенъ какъ ангелъ: она повѣритъ вашему слову и растаетъ, какъ сальный огарокъ, отъ полноты душевного восторга. Материнское самолюбіе не имѣетъ никакихъ предѣловъ, и Ребекка понимала это инстинктивно. Впрочемъ, комплиментъ ея былъ произнесенъ довольно громко, и Джозефъ Седли услышалъ его собственными ушами, услышалъ — и похвала молодой дѣвушки просверлила всѣ фибры его дюжого тѣла, и хорошенькій мужчина затрепеталъ отъ удовольствія. Скоро, однакожь, онъ одумался и задалъ себѣ вопросъ: «Ужь не шутитъ ли надо мной эта смазливая дѣвчонка?.. А впрочемъ, къ чему жь ей шутить?» тотчасъ же подумалъ мистеръ Седли. «Чемъ же я, въ самомъ дѣлѣ, не хорошъ? Нѣтъ, чортъ побери, немного такихъ молодцовъ, какъ Джозефъ Седли». Мы замѣтили, что мистеръ Седли тщеславенъ, какъ молодая дѣвушка. Великій Боже! Переверните медаль на другую сторону, и молодыя дѣвицы, разсуждая о какой-нибудь сестрицѣ изъ своей среды, будутъ имѣть полное право сказать: «Она самолюбива и тщеславна, какъ мужчина.» Да, милостивыя государыни, брадатыя созданія любятъ похвалы и комплименты всякого рода почти столько же, какъ первыя кокетки въ мірѣ.

Итакъ, почтенная компанія спустилась внизъ. Джозефъ продолжалъ краснѣть и пыхтѣть; Ребекка скромничала и потупляла въ землю свои зеленые глазки. Она была вся въ бѣломъ, и нагія ея плечи лоснились какъ алебастръ, изящное олицетвореніе невинности и простоты, облечонной въ дѣвственную форму.

— Надобно будетъ пораспросить его объ Индіи, думала Ребекка; другихъ идей нельзя предполагать въ этой пустой головѣ.

Мы уже слышали, что мистриссъ Седли приготовила пилавъ для своего сынка и такъ называемое curry, самое національное индійское блюдо, приправленное горячими снадобьями разныхъ сортовъ. Сѣли за столъ и curry явилось на огромномъ блюдѣ передъ самымъ носомъ мистера Седли.

— Что это такое? спросила Ребекка наивнымъ тономъ, бросая умильный взглядъ на мистера Джозефа.

— Превосходно, сказалъ красный набобъ, пережовывая съ величайшимъ трудомъ лакомый кусокъ. Можно подумать, матушка, что вы держите при себѣ индійскую кухарку. Превосходно.

— Ахъ, позвольте попробовать: мнѣ хочется знать вкусъ индійскихъ блюдъ, сказала миссъ Ребекка. Мнѣ кажется, что все должно быть хорошо въ этой поэтической странѣ.

— Удѣли частичку этого лакомства для миссъ Шарпъ, проговорила, улыбаясь, мистриссъ Седли.

Ребекка въ самомъ дѣлѣ не знала, что такое curry.

— Ну; какъ вамъ нравится индійскій вкусъ? спросилъ мистеръ Седли.

— Прекрасно! проговорила сквозь слезы Ребекка, начинавшая испытывать отчаянную муку отъ наперченного куска.

— Прибавьте сюда немножко чили, и вы увидите: кушанье что въ ротъ, то спасибо, сказалъ Джозефъ, заинтересованный этимъ національнымъ предметомъ.

— Чили! Ахъ, дайте, это должно быть превосходно, проговорила Ребекка, задыхаясь.

Ее соблазнилъ цвѣтъ стручковаго перца, который, думала она, служитъ, вѣроятно, противодѣйствіемъ жгучему свойству индійского блюда; но вышло на повѣрку, что вкусъ чили былъ совершенно невыносимымъ для европейской натуры. Кровь запылала въ жилахъ молодой дѣвушки, и ложка выпала изъ ея рукъ.

— Воды, воды, ради Бога, воды! закричала миссъ Ребекка.

Старикъ Седли разразился громкимъ смѣхомъ и, очевидно, любовался страданіями своей гостьи. Какъ человѣкъ, проводившій большую часть времени на биржѣ, онъ любилъ шутки всякого рода, и теперь веселился на-славу.

— Самбо, подай воды миссъ Шарпъ, сказалъ онъ, продолжая заливаться отчаяннымъ смѣхомъ.

Отеческій хохотъ заразилъ и сына, который тоже, съ своей стороны, видѣлъ въ этомъ обстоятельствѣ превосходную шутку. Дамы, напротивъ, улыбались очень скромно, расчитывая весьма основательно, что бѣдная Ребекка страдаетъ не на шутку. Впрочемъ, стаканъ воды съ успѣхомъ залилъ огонь, пожиравшій ея внутренность, и молодая дѣвушка, оправившись отъ непріятного волненія, проговорила съ добродушнымъ и комическимъ видомъ:

— Благодарю васъ, господа, теперь по крайней мѣрѣ индійскія блюда для меня не новость. Сама виновата: мнѣ бы слѣдовало вспомнить про сливочные торты индійской принцессы, о которыхъ говорится въ арабскихъ сказкахъ. Кстати; мистеръ Седли, кладутъ ли у васъ въ Индіи стручковый перецъ въ сливочные торты?

Старикъ Седли принялся хохотать опять, и подумалъ, что Ребекка дѣвушка не робкаго десятка. Джозефъ отвѣчалъ простодушно:

— Сливочные торты, сударыня? Такихъ диковинокъ въ Индіи не водится. Бенгальскія сливки сущая дрянь. Мы обыкновенно употребляемъ козье молоко, и это, скажу я вамъ, славнецкая штука!

— Не вѣрьте, миссъ Шарпъ, скоро вы убѣдитесь, что вся ихъ Индія не стоитъ вашей улыбки, остроумно замѣтилъ старикъ Седли, вставая изъ-за стола.

Какъ-скоро дамы удалились изъ столовой, старикъ, сдѣлавъ выразительный жестъ, замѣтилъ своему сыну:

— Берегись, Джой, эта дѣвчонка какъ-разъ запутаетъ тебя.

— Вотъ вздоръ! Видалъ я и не такіе виды, сказалъ Джой съ самодовольнымъ видомъ. Была одна дѣвушка въ Думдумѣ, лакомый кусочекъ, нечего сказать; дочь Кутлера; я говорилъ вамъ о немъ передъ обѣдомъ; онъ еще женатъ на вдовѣ, и служитъ докторомъ въ артиллерійскомъ полку, славный малый, и дочка его ухаживала за мной два года сряду; да что тутъ толковать? Муллигетони, тоже чудесный молодой человѣкъ, и гораздъ, что называется на всѣ руки; онъ судья въ буджебуджской ратушѣ, и скоро, я полагаю, будетъ засѣдать въ совѣтѣ; чудесный человѣкъ. Такъ вотъ, сударь мой, бацъ-бацъ любовное ядро, а Квинтинъ и говоритъ, — вы еще не знаете Квинтина? Забіяка, сударь мой, и молодецъ съ головы до пятокъ. «Седли, говоритъ онъ, то-есть, Квинтинъ, сударь мой, «держу, говоритъ, сто противъ одного, что Софья Кутлеръ подцѣпитъ тебя или Муллигетони; не успѣешь; говоритъ, мигнуть, а дѣло въ шляпѣ«. Пустяки, говорю, куда ей! А портвейнъ, смѣю сказать, превосходный. Изъ какого погреба, сударь мой?…

Легкій храпъ былъ единственнымъ отвѣтомъ; почтенный негоціантъ успокоился въ. сладкомъ снѣ, и конецъ джозефовой исторіи скрылся подъ спудомъ на этотъ день. Джозефъ Седли, должно замѣтить, былъ чрезвычайно разговорчивъ въ обществѣ мужчинъ, и эту самую исторію онъ расказывалъ больше двадцати разъ своему доктору, мистеру Голлопу, когда тотъ приходилъ освѣдомляться насчетъ его печени.

Принужденный, по предписанію врача, соблюдать строгую діэту, Джозефъ Седли удовольствовался на этотъ разъ только полубутылкою портвейна, за исключеніемъ двухъ стакановъ ост-индской мадеры, выпитой въ продолженіе обѣда. Для освѣженія желудка, онъ скушалъ также тарелку малины съ сахаромъ и сливками, и дюжину кондитерскихъ пирожковъ, лежавшихъ передъ нимъ. Кончивъ этотъ десертъ, молодой человѣкъ погрузился въ глубокую думу насчетъ молодой дѣвушки, побѣжавшей наверхъ съ его матерью и сестрой.

— Веселая креатурка, нечего сказать, думалъ Джозефъ Седли, и умна; и мила, и остроумна. Какъ она смотрѣла, когда я поднялъ за столомъ ея платокъ! А она, какъ нарочно, роняла его два раза. Кто это поетъ въ гостиной? Уфъ! заливается какъ канарейка. Пойду, посмотрю.

Но вдругъ скромность и застѣнчивость обуяли его съ неимовѣрною силой. Онъ призадумался, и сталъ среди комнаты въ нерѣшительной позѣ. Отецъ его храпѣлъ, шляпа лежала въ залѣ на столѣ; одноколка стояла у подъѣзда: великій соблазнъ!

— Нѣтъ, ужь поѣду лучше въ балетъ, сказалъ Джозефъ Седли, и на цыпочкахъ выюркнулъ изъ комнаты, не потревоживъ своего почтенного родителя.

— Джозефъ уѣхалъ, маменька! вскричала Амелія, смотрѣвшая на улицу изъ окна гостиной, между-тѣмъ какъ Ребекка сидѣла за фортепіано.

— Это вы спугнули его, миссъ Шарпъ, сказала мистриссъ Седли. Бѣдный Джой, долго ли онъ будетъ такъ робокъ?

 

ГЛАВА IV

Зеленый шолковый кошелекъ

Паническій страхъ бѣдного Джоя продолжался два или три дня, и въ этотъ промежутокъ онъ не навѣщалъ родительского дома. Ребекка ни раза этимъ временемъ не заикнулась о мистерѣ Джозефѣ. Зато она была преисполнена почтительной благодарности къ мистриссъ Седли, и восхищалась съ дѣтскою наивностью всѣми чудесами, какія ей показывали. Она дивилась всякой бездѣлицѣ въ модныхъ магазинахъ, и утопала въ океанѣ наслажденій, когда сидѣла въ театральной ложѣ съ своей подругой, глядя на великолѣпный спектакль.

Однажды у Амеліи разболѣлась голова, и она не могла выѣхать на вечеръ, куда приглашены были обѣ молодыя дѣвицы. Ребекка ни за что не рѣшалась оставить свою подругу.

— Какъ, мой ангелъ, оставить тебя въ этомъ положеніи! восклицала она изъ глубины души. Никогда, никогда! Не ты ли въ первый разъ показала бѣдной сиротѣ, что такое счастье и любовь въ ея жизни?

При этомъ глаза ея, орошонные слезами, устремились къ небу, и мистриссъ Седли благодарила судьбу, что дочь ея отыскала подругу съ такимъ благороднымъ сердцемъ.

Старикъ Седли до страсти любилъ шутки всякого рода, и воображалъ себя первѣйшимъ острякомъ въ своемъ кругу; миссъ Шарпъ наивно улыбалась при каждомъ его словѣ, и этимъ невиннымъ средствомъ умѣла въ короткое время привлечь къ себѣ благосклонность старика. Но не одни представители дома полюбили молодую и прекрасную гостью. Ребекка оказывала глубочайшее сочувствіе къ мистриссъ Бленкиншопъ, домовой ключницѣ, и при каждомъ случаѣ удивлялась необыкновенному ея искусству приготовлять малиновое варенье. Обращаясь къ чорному слугѣ, она величала его не иначе какъ «сэръ» или «мистеръ Самбо», и нужно было видѣть; съ какою ловкостью извинялась она передъ горничной, когда по звонку колокольчика та приходила въ ея комнату. Словомъ, миссъ Шарпъ угодила всѣмъ, и всѣ были безъ ума отъ миссъ Шарпъ.

Однажды, пересматривая рисунки, привезенные Амеліей изъ пансіона. Ребекка вдругъ залилась горькими слезами, и поспѣшно оставила комнату. Это было въ тотъ день, когда Джозефъ Седли подкатилъ опять на своей одноколкѣ къ родительскому дому. Амелія побѣжала за своей подругой, и черезъ минуту воротилась въ большомъ волненіи, узнавъ причину ея внезапной грусти.

— Отецъ ея, вы знаете, маменька, былъ у насъ въ Чизвиккѣ рисовальнымъ учителемъ, и при взглядѣ на мои рисунки, она живо припомнила, какъ онъ поправлялъ ихъ. Печальныя воспоминанія для бѣдной сироты!

— Какая чувствительность! какое нѣжное сердце! воскликнула мистриссъ Седли.

— Не мѣшало бы ей пробыть у насъ еще недѣльку, сказала Амелія.

— Она демонски похожа на миссъ Кутлеръ, которую я знавалъ въ Думдумѣ, только гораздо лучше ея; надобно сознаться, замѣтилъ Джозефъ Седли, бывшій свидѣтелемъ всей этой сцены. Софья Кутлеръ теперь вышла замужъ за лекаря артиллерійскаго полка, а то; бывало, мы того… Знаете ли; маменька? Однажды пріятель мои Квинтинъ вздумалъ держать пари…

— Мы знаемъ эту исторію, Джозефъ, сказала Амелія улыбаясь. Пересказывать нѣтъ надобности, а ты лучше упроси маменьку написать письмо къ какому-то сэру Кроли, чтобъ онъ не торопился брать отъ насъ Ребекку.

— Что это за Кроли? Сынъ его не служилъ ли у насъ въ Индіи въ драгунскомъ полку? Въ такомъ случаѣ, я съ нимъ знакомъ.

— И прекрасно, стало-быть, ты можешь написать самъ… но вотъ и Ребекка; какіе у нея заплаканные глаза!

— Мнѣ теперь лучше, покорно васъ благодарю, сказала молодая дѣвушка, почтительно цалуя протянутую руку мистриссъ Седли. Какъ вы всѣ добры ко мнѣ! Да, всѣ, прибавила она съ невинной улыбкой, кромѣ васъ, однакожь, мистеръ Джозефъ.

— Кромѣ меня! воскликнулъ Джозефъ въ величайшемъ испугѣ. Великій Боже! какъ это, кромѣ меня, миссъ Шарпъ?

— Точно такъ. Не жестоко ли было съ вашей стороны запотчивать меня этимъ ужаснымъ блюдомъ? Да, мистеръ Джозефъ, вы ко мнѣ совсѣмъ не такъ добры, какъ ваша сестрица.

— Не мудрено: братъ еще не знаетъ тебя, какъ я, возразила Амелія.

— Онъ узнаетъ васъ и полюбитъ больше всѣхъ насъ; за это ручаюсь, сказала мистриссъ Седли.

— А пилавъ былъ превосходный, совершенно въ индійскомъ вкусѣ, сказалъ Джой серьёзнымъ тономъ. Недоставало развѣ лимонной кислоты немножко; но это можетъ различить только знатокъ.

— Какъ понравились тебѣ чили?

— Демонски-хороши. Охъ, какъ же вы заплакали, миссъ Шарпъ! воскликнулъ Джой, припоминая смѣшную сторону этого обстоятельства, и разражаясь внезапно громкимъ хохотомъ, который, однакожь, кончился мгновенно, безъ дальнѣйшихъ послѣдствій.

— Впередъ, надѣюсь, вы меня не проведете, мистеръ Джозефъ, сказала Ребекка, когда они спускались по лѣстницѣ въ столовую; я не воображала, что мужчины такъ любятъ дурачить бѣдныхъ дѣвушекъ.

— Миссъ Ребекка, клянусь, я не думалъ нанести вамъ ни малѣйшаго оскорбленія!

— Вѣрю и безъ клятвы, что вы благороднѣйшій человѣкъ, мистеръ Джозефъ.

И она слегка пожала его руку своею маленькой ручкой; но тутъ же оробѣла и, отпрянувъ назадъ, взглянула сперва на его лицо, и потомъ на узоры на коврахъ. Сердце молодого человѣка забило сильную тревогу.

Это былъ уже значительный шагъ впередъ и, я знаю, нѣкоторыя леди готовы будутъ осудить мою нескромную героиню; но прошу припомнить еще разъ, что бѣдная Ребекка должна была собственными средствами устроивать свою судьбу. Если нѣтъ у васъ слуги, вы поневолѣ сами метете свою комнату и чистите платье собственными руками; если у молодой красавицы нѣтъ маменьки, она поневолѣ изворачивается собственными средствами, заискивая на всякой случай благосклонное вниманіе молодыхъ людей. И какъ это хорошо; что женщинамъ не суждено въ этомъ мірѣ гораздо чаще обнаруживать надъ нами свою непосредственную власть! При другомъ порядкѣ дѣлъ; мы были бы рѣшительно беззащитны передъ ними. Пусть женщина сама обнаружитъ свою склонность и, я убѣжденъ, мужчина падетъ къ ея ногамъ, хотя бы она была безобразна и стара. И это я утверждаю какъ положительную истину, возведенную на степень аксіомы въ моихъ глазахъ. Итакъ поблагодаримъ судьбу за существующій порядокъ; невѣсты наши то же что дикіе звѣрки въ дремучемъ лѣсу. Онѣ сами не сознаютъ своей силы. Не будь на свѣтѣ тетушекъ и маменекъ, мы бы погибли невозвратно.

— Чортъ меня побери! думалъ Джозефъ, переступая за порогъ столовой, начинается опять со мной та же исторія, что въ Думдумѣ, когда я волочился за миссъ Кутлеръ. Неужели и теперь голова моя пойдетъ кругомъ!

За столомъ миссъ Ребекка Шарпъ шутила чрезвычайно нѣжно, и дѣлала весьма утонченные намеки на геройскую осанку индійского набоба. Что тутъ удивительного? Теперь она была почти какъ своя въ гостепріимной семьѣ, и молодыя дѣвушки любили другъ друга какъ родныя сестры. Это всегда бываетъ, когда двѣ незамужнія особы сходятся вмѣстѣ въ одномъ домѣ на десять дней.

Амелія, повидимому, совершенно вошла въ планы своей подруги, и старалась усердно запутать индійского набоба. Теперь весьма кстати пришло ей въ голову давнишнее обѣщаніе любезного братца.

— Помнишь ли, Джозефъ? сказала она, ты когда-то обѣщалъ взять меня съ собой въ воксалъ.

— Очень помню, отвѣчалъ набобъ, это было въ прошлую пасху, корда ты пріѣзжала изъ пансіона.

— Стало-быть, теперь ты можешь сдержать свое слово: мы поѣдемъ съ Ребеккой.

— Ахъ, какъ это будетъ хорошо! воскликнула Pебекка съ дѣтской наивностью, хлопая своими маленькими ручками.

Но тутъ она опомнилась и, укротивъ свой восторгъ, потупила глаза въ землю.

— Сегодня я не могу, сказалъ Джозефъ.

— Ну, такъ завтра, это будетъ все-равно, возразила сестра.

— Завтра мы не обѣдаемъ дома, замѣтила мистриссъ Седли.

— Неужели ты думаешь, мой другъ, что я на старости лѣтъ потащусь въ воксалъ? сказалъ старикъ Седли, я бы совѣтовалъ и тебѣ не думать о такихъ пустякахъ.

— Какъ же отпустить дѣтей однихъ? возразила скромная супруга.

— Они будутъ не одни: Джозефъ не маленькій оселъ!

При этомъ остроумномъ замѣчаніи, даже мистеръ Самбо за буфетомъ разразился неистовымъ смѣхомъ. Самолюбіе набоба страдало невыносимо.

— Что съ тобой, Джой? Растегни корсетъ, любезный, продолжалъ неумолимый старикъ, спрысните его водой, миссъ Шарпъ, не то онъ упадетъ въ обморокъ. Или, всего лучше, отнесите его наверхъ, миссъ Шарпъ. Бѣдный ребенокъ! Отнесите его, онъ вѣдь легокъ какъ перо.

— Батюшка! Что вы подъ этимъ разумѣете? проревѣлъ мистеръ Джозефъ.

— Самбо, приведи слоновъ для мистера Джозефа, не то его самъ чортъ не своротитъ съ мѣста!

Видя однакожь, что молодой человѣкъ готовъ расплакаться отъ внутренней пытки, старый шутникъ пріостановилъ свой смѣхъ и, протягивая руку сыну сказалъ:

— Ну, помиримся, любезный, на биржѣ все обстоитъ благополучно, и слоновъ я не стану требовать для тебя. Самбо, принеси намъ бутылку шампанского. Такого вина, мой другъ, тебѣ не продадутъ въ Калькуттѣ ни за мильйонъ.

Пять бокаловъ шампанского возстановили совершеннѣйшимъ образомъ спокойствіе въ душѣ мистера Джозефа; онъ повеселѣлъ, развернулся и повторилъ свое торжественное обѣщаніе отправиться съ дѣвицами въ воксалъ.

— Надобно, однакожь, пріискать еще кавалера, сказалъ старикъ, обращаясь къ своей супругѣ; Джой, безъ сомнѣнія, забудетъ сестру, и она пропадетъ въ толпѣ. Миссъ Шарпъ, конечно, завладѣетъ имъ одна на весь вечеръ. Написать записку къ Джорджу Осборну.

При этомъ имени, я не знаю почему, мистриссъ Седли взглянула на своего супруга и засмѣялась. Глаза мистера Седли заморгали неописанно лукавымъ образомъ, и онъ взглянулъ на миссъ Амелію. Амелія опустила голову и раскраснѣлась, какъ-только умѣютъ краснѣть семнадцатилѣтнія дѣвицы, но Ребекка Шарпъ сохраняла совершеннѣйшее присутствіе духа: она краснѣла только одинъ разъ въ жизни, когда дѣвочкой семи лѣтъ ей удалось унести изъ буфета кусокъ пирога.

— Пусть лучше Амелія напишетъ сама, сказалъ отецъ, и Джорджъ Осборнъ явится передъ ней, какъ листъ передъ травой. Кстати, онъ полюбуется на ея почеркъ, и увидитъ, что мы не напрасно прожили шесть лѣтъ у старухи Пинкертонъ. А помнишь ли, Эмми, когда ты въ первый разъ нацарапала ему записку съ граматическими ошибками?

— О, это было давно, папенька! сказала Амелія.

— А мнѣ кажется не дальше какъ вчера, сказала мистриссъ Седли своему супругу; ахъ, Боже мой; какъ скоро летитъ время, Джонъ, и какъ скоро мы старѣемся, мой другъ!

Въ этотъ вечеръ, въ малиновой комнатѣ второго этажа, гдѣ стояла постель на высокихъ столбахъ, завѣшенная со всѣхъ сторонъ розовымъ ситцомъ съ индійскими узорами, мистриссъ Седли, въ частной аудіенціи, сообщила своему супругу нѣсколько замѣчаній относительно его жестокого обращенія съ сыномъ.

— Право, мой другъ, вѣдь это безчеловѣчно съ твоей стороны, сказала мистриссъ Седли, что за удовольствіе находишь ты мучить молодого человѣка?

— Послушай, моя милая, возразилъ супругъ въ защиту своего поведенія, Джой мелоченъ до крайности, и тщеславенъ гораздо болѣе, чѣмъ ты была тщеславна въ свое время, а это слишкомъ много! Ну, это совсѣмъ другая статья; тебѣ простительно было лѣтъ за тридцать назадъ, въ тысяча-семьсотъ-восьмидесятомъ, напримѣръ, ты имѣла нѣкоторое право. Я и не спорилъ, потому-что это была въ порядкѣ вещей; но я терпѣть не могу этой суетности, этого приторного жеманства, которое на-бѣду замѣчаю въ своемъ сынѣ. Это, вѣдь, изъ рукъ вонъ, мой другъ: дѣтина только и думаетъ о себѣ, воображая, что онъ первый красавецъ въ мірѣ. Мы еще наживемъ съ нимъ бездну хлопотъ; помяни мое слово. Вотъ теперь волочится за нимъ подруга Эмми, прехитрая дѣвчонка; сколько я вижу; не она, такъ другая, а ужь онъ непремѣнно попадетъ въ просакъ. Этому человѣку суждено быть жертвой какой-нибудь кокетки: это для меня ясно какъ день. Еще надобно благодарить судьбу, что до сихъ поръ онъ не вывезъ къ намъ изъ Индіи какую-нибудь чорную невѣстку; но будь увѣрена, мой другъ, его непремѣнно подцѣпитъ первая кокетка, которой вздумается обратить на него свое вниманіе.

— Въ такомъ случаѣ, завтра же мы отправимъ на мѣсто эту дѣвушку, сказала мистриссъ Седли взволнованнымъ тономъ. Было ясно, что опасенія супруга казались ей довольно основательными.

— Зачѣмъ же, мой другъ? Не она, такъ другая, это совершенно все-равно. У Ребекки, по крайней мѣрѣ, бѣлое лицо, и этимъ надобно дорожить. По мнѣ, впрочемъ, все-равно, на комъ бы онъ не женился. Пусть хлопочетъ о себѣ самъ.

Голоса супруговъ постепенно смолкли, и смѣнились весьма не гармоническимъ храпомъ. Былъ часъ за полночь, какъ возвѣстилъ объ этомъ уличный ночной сторожъ; домъ негоціанта Джона Седли на Россель-Скверѣ погрузился въ глубокій сонъ.

Утро вечера мудренѣе, и поутру добрая мистриссъ Седли совершенно выбросила изъ своей головы грозныя мысли въ отношеніи къ миссъ Шарпъ. Материнская ревность, очень естественная и даже похвальная въ извѣстныхъ случаяхъ, уступила на этотъ разъ свое мѣсто тихой и нѣжной привязанности, которую невольно внушила къ себѣ почтительная дѣвушка; одаренная такими блистательными талантами. Немедленно отправили просьбу къ сэру Питту Кроли, и въ тотъ же день получили вожделѣнную отсрочку для миссъ Ребекки Шарпъ.

Все, казалось, содѣйствовало къ благополучію молодой дѣвушки, и самыя стихіи природы, повидимому, работали съ нею за одно, хотя Ребекка думала сперва, что онѣ вооружаются противъ нея. Громъ и молнія какъ нарочно разразились въ тотъ самый вечеръ, когда молодые люди должны были отправиться въ воксалъ. Стариковъ не было дома: они обѣдали въ этотъ день у богатого негоціанта въ Гайбери-Борнѣ. Moлодые люди, отложивъ поѣздку въ воксалъ, остались дома, и съ ними былъ теперь мистеръ Джорджъ Осборнъ, явившійся по приглашенію на Россель-Скверъ. Мистеръ Осборнъ, казалось, радъ былъ счастливому обороту дѣла, избавившему его отъ необходимости любезничать въ душномъ воксалѣ. Онъ и Джозефъ Седли, засѣдая послѣ обѣда въ столовой, tкte-à-tкte, выпили значительную порцію портвейна, при чемъ веселый Джой расказалъ множество забавныхъ анекдотовъ изъ индійской жизни, потому-что, какъ мы замѣтили, былъ онъ чрезвычайно разговорчивъ въ обществѣ мужчинъ. Затѣмъ, миссъ Амелія Седли хозяйничала въ гостиной; всѣ были веселы и довольны, и всѣ единогласно объявили, что громъ и молнія оказали имъ на этотъ разъ чрезвычайно важную услугу.

Джорджъ Осборнъ, крестникъ старика Седли, былъ почти членомъ семейства въ его домѣ. Въ своемъ дѣтствѣ онъ и жилъ на Россель-Скверѣ. Младенцомъ шести недѣль, онъ получилъ въ подарокъ отъ Джона Седли серебряную чашку, и потомъ еще черезъ шесть недѣль Джонъ Седли подарилъ ему коралловую погремушку съ бубенчиками и золотыми колокольчиками. Въ первые лѣта юности, маленькій Джорджъ пріѣзжалъ на святки и каникулы гостить къ своему крестному отцу, и онъ очень хорошо помнилъ, какъ въ этотъ періодъ времени, однажды, при возвращеніи въ школу, Джозефъ Седли отколотилъ его за какую-то проказу: ему было тогда десять лѣтъ, и Джозефъ казался передъ нимъ огромнымъ дѣтиной. Словомъ, Джорджъ Осборнъ былъ домашнимъ человѣкомъ въ этомъ почтенномъ семействѣ въ Россель-Скверѣ.

— Помнишь ли, Седли, сказалъ мистеръ Осборнъ, какъ ты окрысился на меня однажды, когда я отрѣзалъ кисточки отъ твоихъ гессенскихъ сапоговъ? И, Боже мой, какъ плакала тогда малютка Амелія, упрашивая на колѣняхъ своего буяна-братца пощадить маленького Джорджа.

Джой совершенно помнилъ это характеристическое обстоятельство; но притворился, будто совсѣмъ забылъ.

— А помнишь ли, какъ передъ отъѣздомъ въ Индію, ты пріѣзжалъ проститься къ моему отцу? Ты еще далъ мнѣ полгинеи и, въ добавокъ, шлепнулъ меня по головѣ. Мнѣ казалось, что ты ростомъ по крайней мѣрѣ въ двѣ сажени и, можешь представить, какъ я удивился, когда по возвращеніи изъ Индіи ты оказался отнюдь не выше меня.

— Если мистеръ Седли давалъ вамъ деньги, это показываетъ, что у него было чувствительное сердце, замѣтила Ребекка, дѣлая умильные глазки.

— Конечно, и это видно изъ того, между-прочимъ, что онъ отколотилъ меня за гессенскіе сапоги, сказалъ мистеръ Осборнъ. Дѣти никогда не забываютъ ни подарковъ, ни колотушекъ.

— Мнѣ ужасно правятся гессенскіе сапоги, сказала Ребекка.

Джой Седли особенно дорожилъ этой статьею въ своемъ щегольскомъ костюмѣ, и комплиментъ молодой дѣвушки пришолся какъ нельзя больше по его вкусу. Онъ величественно протянулъ свои ноги изъ-подъ креселъ.

— Миссъ Шарпъ! воскликнулъ Джорджъ Осборнъ, вы, какъ превосходная артистка, обязаны создать великую историческую картину изъ этой сцены сапоговъ, и вотъ вамъ программа: Джозефъ Седли стоитъ у крыльца, бросая невыразимо-грустный взглядъ на изуродованныя кисти; одна его рука въ воздухѣ, а другою онъ вцѣпился въ воротникъ моей дѣтской рубашки; передъ нами на колѣняхъ маленькая Амелія съ распущенными волосами и поднятыми къ небу руками. Вся картина должна имѣть аллегорическій смыслъ, который предоставляется вашей изобрѣтательности.

— Картина будетъ написана, но не теперь, сказала Ребекка. Я примусь за работу, когда меня не будетъ больше въ этомъ домѣ.

Ея голосъ понизился, глаза потускнѣли, и каждый долженъ былъ увидѣть, какъ груститъ бѣдная дѣвушка при мысли о скорой разлукѣ.

— Останься съ нами подольше, Ребекка, сдѣлай милость, сказала Амелія.

— Къ чему? Зачѣмъ? отвѣчала миссъ Шарпъ невыразимо-грустнымъ тономъ. Какой-нибудь мѣсяцъ, и тоска… мнѣ будетъ очень не пріятно васъ оставить.

И она отворотила свою головку. Амелія заплакала, и старалась сквозь слезы утѣшить свою печальную подругу; мы уже говорили, что неумѣстное пролитіе слезъ было единственнымъ недостаткомъ этого слабого созданія. Джорджъ Осборнъ смотрѣлъ на молодыхъ дѣвушекъ съ трогательнымъ любопытствомъ; Джозефъ Седли, понуривъ голову, безмолвно любовался на свои гессенскіе сапоги.

— Сыграйте намъ что-нибудь, миссъ Седли… Амелія, сказалъ мистеръ Осборнъ, почувствовавшій въ эту минуту непреодолимое желаніе поцаловать молодую дѣвушку, и прижать ее къ своему сердцу.

Амелія тоже взглянула на молодого человѣка съ необыкновенной нѣжностью; но вы жестоко ошибетесь, если подумаете, что юноша и дѣва только сію минуту влюбились другъ въ друга. Говоря откровенно, они были предназначены къ этой любви съ самыхъ нѣжныхъ лѣтъ, и родители уже давно, въ семейномъ совѣтѣ, провозгласили ихъ женихомъ и невѣстой. Этотъ фактъ былъ извѣстенъ молодымъ людямъ. Теперь они удалились въ другую комнату, гдѣ стояло фортепьяно, и, такъ-какъ было довольно темно, Амелія, съ дѣтскою невинностью, взяла руку мистера Осборна въ свою маленькую ручку, и они дружелюбно усѣлись на одномъ изъ мягкихъ оттомановъ. Мистеръ Джозефъ и Ребекка остались одни, съ глаза-на-глазъ? въ гостиной за столомъ, гдѣ миссъ Шарпъ, отъ нечего-дѣлать, принялась вышивать зеленый, шолковый кошелекъ.

— Кажется, нѣтъ никакой надобности распрашивать о фамильныхъ секретахъ, сказала миссъ Ребекка, молодые люди высказались сами.

— Да, у нихъ ужь давно идетъ дѣло на ладъ, отвѣчалъ Джозефъ, эта матерія конченная. Впрочемъ, что жь такое? Осборнъ чудесный малый.

— Сестрица ваша тоже прелестная, предостойная дѣвушка, сказала Ребекка. Счастливъ тотъ мужчина, который удостоился ея любви!

И съ этими словами, миссъ Ребекка Шарпъ испустила глубокій вздохъ.

Когда двѣ молодыя особы разного пола сходятся вмѣстѣ, и начинаютъ, какъ теперь, разсуждать о предметахъ деликатного свойства, искренность и довѣренность между ними установляются безъ малѣйшихъ затрудненій. Мы, впрочемъ, не считаемъ нужнымъ представлять подробный отчотъ о бесѣдѣ между мистеромъ Седли и молодой дѣвушкой, вязавшей кошелекъ; бесѣда, какъ можно судить но ея началу, не отличалась особеннымъ остроуміемъ или краснорѣчіемъ. Да и часто ли вы встрѣчаете остроумный разговоръ въ дружескихъ кружкахъ? Только въ романахъ и драматическихъ произведеніяхъ предоставляется дѣйствующимъ лицамъ изливать на своихъ читателей потоки великолѣпныхъ остротъ; но мы пишемъ не романъ… Такъ-какъ въ сосѣдней комнатѣ занимались музыкой, то Ребекка и Джозефъ, для соблюденія приличій, разговаривали втихомолку, хотя, быть-можетъ, эта деликатность съ ихъ стороны была въ настоящемъ случаѣ совершенно неумѣстною.

Почти первый разъ въ жизни мистеръ Джозефъ Седли былъ наединѣ съ молодой дѣвушкой. Къ удивленію своему, онъ не чувствовалъ ни малѣйшей робости, и языкъ его постепепно расшевелился. Миссъ Ребекка предложила ему нѣсколько вопросовъ насчотъ Индіи, и это подало ему поводъ расказать множество интересныхъ анекдотовъ, какъ относительно этой страны, такъ и о собственной особѣ. Онъ описывалъ вечера и балы въ губернаторскомъ домѣ и замысловатыя средства, которыми поддерживался холодъ въ этой знойной странѣ; рисовалъ остроумныя каррикатуры шотландскихъ офицеровъ въ индійской службѣ и, наконецъ, краснорѣчиво изобразилъ страшную охоту за тигромъ, гдѣ онъ самъ лично подвергался большой опасности. Ребекка приходили въ восторгъ отъ губернаторскихъ баловъ, смѣялась отъ всего сердца надъ шотландскими офицерами, и пришлавъ неописанный ужасъ, когда рѣчь зашла о тигровой охотѣ.

— Ради вашей матушки, мистеръ Седли, сказала она, съ трудомъ переводя духъ отъ крайняго испуга, ради всѣхъ вашихъ друзей, дайте мнѣ слово, что вы никогда впередъ не будете отправляться въ эти страшныя экспедиціи.

— Что съ вами? Что съ вами, миссъ Шарпъ? сказалъ индійскій набобъ, гордо поправляя накрахмаленный воротникъ своей рубашки, чѣмъ больше опасности, тѣмъ больше славы, и такія охоты, скажу я вамъ, содѣйствуютъ, нѣкоторымъ образомъ, къ возвышенію духа.

Мистеръ Седли, сказать правду, всего одинъ только разъ участвовалъ въ тигровой охотѣ, да и то чуть не умеръ отъ страха еще прежде, чѣмъ увидѣлъ лютого звѣря. Но расказывая теперь объ этомъ трагическомъ событіи онъ становился смѣлѣе и, наконецъ, расхрабрился до такой степени, что осмѣлился даже спросить:

— Для кого это, миссъ Шарпъ, вяжете вы этотъ шолковый кошелекъ?

— Для того, кто имѣетъ нужду въ кошелькѣ, отвѣчала Ребекка, подаривъ своего собесѣдника очаровательнѣйшей улыбкой.

Мистеръ Седли, отъ полноты восторга; не чувствовалъ земли подъ собою, и уже собирался произнести торжественную рѣчь, которая начиналась такимъ образомъ: «О, миссъ Шарпъ! какъ»… но въ эту минуту въ другой комнатѣ только-что кончилась какая-то арія, мистеръ Седли ясно разслышалъ свой собственный голосъ; покраснѣлъ до ушей, и остановился.

— Слыхали ли вы когда что-нибудь похожее на краснорѣчіе вашего братца? шепнулъ мистеръ Осборнъ Амеліи. Подруга ваша творитъ, просто, чудеса,

— Тѣмъ лучше, я очень рада, сказала миссъ Амелія.

Дѣло въ томъ, что эта молодая дѣвица, какъ и всѣ дочери общей нашей праматери, была порядочной свахой въ душѣ, и теперь приходила въ восторгъ при мысли, что братецъ ея доѣдетъ въ Индію съ женой. Ктому же, въ этотъ послѣдній промежутокъ времени, она почувствовала необыкновенную привязанность къ Ребеккѣ, и открыла въ ней мильйонъ такихъ совершенствъ, которыя прежде совершенно ускользали отъ ея вниманія на Чизвиккскомъ проспектѣ. Замѣчеео давно, и мы подтверждаемъ торжественно, что привязанность молодыхъ дѣвушекъ растетъ не по днямъ, а по часамъ. Доказано также нѣмецкими философами, къ которымъ мы питаемъ глубочайшее уваженіе, что эта женская «Selmsucht nach der Liebe» иногда испаряется послѣ свадьбы; но мы съ своей стороны отнюдь не намѣрены обвинять за это женскій полъ. Чего хотите вы, если идеалъ нѣжной страсти немедленно превращается въ какого-нибудь пузанчика съ краснымъ носомъ, и если… но объ этомъ рѣчь впереди.

Миссъ Амелія между-тѣмъ истощила весь запасъ музыкальныхъ арій, и теперь было очень кстати попросить Ребекку занять ея мѣсто за роялемъ.

— Вы никогда не стали бы меня слушать, если бы напередъ слышали Ребекку, сказала Амелія мистеру Осборну.

— Я готовъ отдать полную справедливость миссъ Шарпъ, сказалъ Осборнъ, но увѣряю напередъ, что въ моихъ глазахъ, миссъ Амелія Седли первая пѣвица въ мірѣ.

— Сейчасъ вы перемѣните ваше мнѣніе, сказала Амелія, когда Ребекка подошла къ фортепьяно.

Мистеръ Джозефъ Седли былъ теперь столько учтивъ, что самъ зажогъ свѣчи, и поставилъ ихъ на фортепьяно. Осборнъ сдѣлалъ замѣчаніе, что гораздо было бы удобнѣе сидѣть въ потьмахъ; но миссъ Седли, улыбаясь; уклонилась отъ удовольствія вести съ нимъ дальнѣйшій разговоръ, и подошла къ своей подругѣ. Ребекка спѣла сперва французскій романсъ, въ которомъ мистеръ Седли не понялъ ни одного слова; затѣмъ нѣсколько національныхъ пѣсенъ, бывшихъ въ большой модѣ лѣтъ за сорокъ передъ этимъ. Любовь бѣдной Сусанны и несчастныя похожденія голубоокой Маріи были, какъ водится, главнѣйшими тэмами этихъ интересныхъ стихотвореній. Было бы весьма неосновательно назвать ихъ блистательными съ музыкальной точки зрѣнія; но совершенно справедливо, что нѣжная ихъ мелодія гораздо доступнѣе и пріятнѣе для національного слуха, чѣмъ эти неистовые lagrime, sospiri и безконечные fйlicita въ операхъ синьора Доницетти.

Чувствительная бесѣда, приспособленная къ случаю, наполняла антракты между пѣснями, которыя даже удостоились благосклонного вниманія всей домашней челяди. Кухарка, смазливая горничная, мистеръ Самбо и степенная мистриссъ Бленкиншопъ выступили общимъ хоромъ на лѣстничныя ступени, и съ восторгомъ слушали пѣвицу: разительное доказательство эстетического вкуса, заразившаго въ нашъ вѣкъ даже кухни и подвалы!

Въ заключеніе концерта, миссъ Ребекка Шарпъ пропѣла съ особеннымъ паѳосомъ удивительную балладу трагическаго содержанія, которая оканчивалась слѣдующими словами:

И вдругъ, съ разсвѣтомъ на зарѣ, Ушла несчастная сиротка Изъ хижины гостепріимной, Оставивъ за собой, И радость, и покой!

При этомъ, голосъ Ребекки задрожалъ, и она съ трудомъ могла произнести послѣдній стихъ. Похвалы и рукоплесканія огласили маленькую гостиную, и всѣ утопали въ восторгѣ. Какъ мелодія, такъ и содержаніе баллады удивительно согласовались съ положеніемъ безпріютной сироты, и каждый въ эту минуту сокрушался о ней всѣмъ сердцемъ и душою. Джозефъ Седли, безъ памяти любившій музыку, былъ теперь въ какомъ-то странномъ упоеніи, и глубоко растроганъ. Его сердце прониклось искреннимъ сочувствіемъ къ содержанію трагической баллады. Если бы у него было нѣсколько побольше храбрости, и если бы притомъ мистеръ Осборнъ своимъ присутствіемъ не помѣшалъ свободному изліянію нѣжныхъ чувствъ, нѣтъ сомнѣнія, холостая жизнь Джозефа Седли пришла бы къ своему желанному концу. Но въ концѣ пѣсни Ребекка оставила фортепьяно и, взявъ за руку Амелію, поспѣшно вышла въ другую комнату.

Въ эту минуту мистеръ Самбо явился съ огромнымъ подносомъ, на которомъ въ симметрическомъ порядкѣ были разставлены варенья, желе, буттерброты, графины и стаканы, обратившіе на себя пристальное вниманіе Джозефа Седли. Занятые интересными расказами всякого рода, молодые люди совсѣмъ не слышали, какъ подъѣхала карета, и старики воротились изъ гостей. Въ ту пору, когда старикъ Седли былъ уже въ комнатѣ, мистеръ Джозефъ рисовался передъ дѣвицею Шарпъ, и уговаривалъ ее краснорѣчивѣйшимъ образомъ скушать ложечку желе для возобновленія силъ послѣ такого восхитительного, очаровательного труда.

— Браво, Джозъ, браво! воскликнулъ мистеръ Седли, услышавъ рѣчь своего сына.

Джозефъ пришолъ въ крайнее смущеніе, и тотчасъ же поспѣшилъ распроститься съ родительскимъ домомъ. Въ эту ночь онъ усердно занимался рѣшеніемъ вопроса: влюбленъ онъ, или нѣтъ, въ прелестную миссъ Шарпъ. «Какъ очаровательно она поётъ! Какъ хорошо, чортъ побери, говоритъ по французски!» восклицалъ мистеръ Седли, ворочаясь подъ теплымъ одѣяломъ въ своей постели, «лучше даже, чѣмъ губернаторская жена! Въ Калькуттѣ, нечего говорить, такая жена произведетъ удивительный эффектъ. Ну, это ясно, она врѣзалась въ меня по уши, продолжалъ думать мистеръ Седли. Что жь? Зачѣмъ дѣло стало? Пусть она бѣдна; но развѣ богаче ея всѣ эти невѣсты, которыя пріѣзжають въ Индію? «Нечего зѣвать, милашка ты этакой», заключилъ мистеръ Джозсфъ, привѣтствуя себя нѣжнымъ титуломъ; «куй желѣзо, пока горячо, а то, пожалуй, попадешь въ такую трущобу, изъ которой самъ дьяволъ не выручитъ тебя».

И съ этими пріятными мечтами онъ заснулъ.

Само-собою разумѣется, что миссъ Ребекка Шарпъ, воспрянувъ отъ сна на другой день, прежде всего предложила себѣ вопросъ: придетъ, или нѣтъ, сегодня индійскій набобъ? Ея сердце произнесло утвердительный отвѣтъ, и не ошиблось; мистеръ Джозефъ Седли явился передъ завтракомъ въ радужномъ блескѣ своей мужественной красоты. Такой почести еще ни раза не удостоивался отъ него родительскій домъ на Россель-Скверѣ.

Пришолъ и Джорджъ Осборнъ, прекратившій весьма некстати утреннія занятія миссъ Амеліи, которая писала двѣнадцатое письмо къ одной изъ своихъ подругъ. Ребекка дѣятельно продолжала свою вчерашнюю работу. Когда раздался громовый бой молотка, возвѣщавшій о прибытіи индійского сборщика пошлинъ и податей, мистеръ Осборнъ и Амелія обмѣнялись телеграфическими взглядами, и тутъ же бросили лукаво-многозначительный взоръ на миссъ Ребекку, которая на этотъ разъ дѣйствительно покраснѣла какъ роза, и безмолвно склонилась надъ своей работой. Ея локоны въ это утро были чудо какъ хороши и даже соблазнительны въ нѣкоторомъ смыслѣ. Легко вообразить, какою нѣжною страстью запылало и забилось сердце молодой дѣвушки, когда мистеръ Джозефъ заскрипѣлъ на лѣстницѣ своими гессенскими сапогами, и когда, наконецъ, предсталъ онъ собственной особой въ новомъ жилетѣ и въ чудномъ галстухѣ изъ индійской матеріи первого сорта. Это, можно сказать, была критическая минута для всей компаніи, и мы не знаемъ, почему Амелія испугалась больше всѣхъ,

Самбо, отворившій дверь и доложившій о прибытіи мистера Джозефа, послѣдовалъ за нимъ въ гостиную съ комическою важностью, и представилъ глазамъ изумленной публики два превосходные букета цвѣтовъ, которые, можете вообразить, купилъ никто другой, какъ самъ индійскій набобъ, нарочно ѣздившій за ними на ковентъ-гарденскій рынокъ. Раскланиваясь и расшаркиваясь, мистеръ Джозефъ подошолъ къ молодымъ дѣвушкамъ, и представилъ каждой изъ нихъ по букету.

— Браво, Джой! вскричалъ Осборнъ.

— Благодарю тебя, милый Джозефъ, сказала Амелія, изъявившая готовность поцаловать любезного братца.

Но мистеръ Джой съ непостижимымъ равнодушіемъ отвернулся отъ прелестной сестрицы.

— О, небесные, божественные цвѣты! восклицала миссъ Шарпъ, утопавшая, повидимому, въ океанѣ блаженства.

Она ихъ цаловала, прижимала букетъ къ своему сердцу и, въ припадкѣ умилительной благодарности, возводила взоръ свой къ потолку быть-можетъ, миссъ Ребекка заглянула сперва въ букетъ, и поискала между небесными цвѣтами billet-doux; но этого мы не смѣемъ утверждать заподлино. Записки не было.

— Что, Седли, въ Индіи у васъ не водится обыкновенія разговаривать посредствомъ цвѣтовъ? спросилъ мистеръ Осборнъ.

— Какой вздоръ! отвѣчалъ набобъ, устремивъ гнѣвный взоръ на мистера Осборна. Очень радъ, что вамъ нравятся цвѣты: купилъ ихъ самъ въ магазинѣ жида Надана. Да вотъ еще; Амелія, мой другъ, я купилъ въ то же время чудесный ананасъ, который теперь у Самбо. Вели приготовить изъ него компотъ: чудесное блюдо въ жаркую погоду!

Ребекка обнаружила сильнѣйшее желаніе кушать компотъ изъ ананаса.

Такъ начался разговоръ. обѣщавшій плодовитыя послѣдствія; но неизвѣстно какъ это случилось, только мистеръ Осборнъ незамѣтно вышелъ изъ комнаты, и вслѣдъ за мимъ отправилась Амелія, вѣроятно для того, чтобы самой наблюдать за приготовленіемъ ананасового компота. Джой остался одинъ съ Ребеккой, которая немедленно принялась за свой зеленый кошелекъ; блестящія иголки неуловимо начали скользить между ея тоненькими бѣлыми пальчиками.

— Какую вы без-без-безподобную арію вчера изволили пѣть, несравненная миссъ Шариь! Я, право, чуть не плакалъ, клянусь честью!

Такъ, послѣ продолжительной паузы, открылъ свою рѣчь сборщикъ податей и пошлинъ.

— Я не удивляюсь, сказала Ребекка, у васъ нѣжное чувствительное сердце, мистеръ Джозефъ, и прекрасная душа.

— Я, знаете ли, не спалъ всю ночь; и мнѣ все грезилась ваша пѣсня. Пропойте еще, миссъ Шарпъ, для меня, сдѣлайте милость.

— Нѣтъ, мистеръ Седли, не теперь! сказала Ребекка съ глубокимъ вздохомъ.

— Почему же? Оно бы все равно и теперь.

— Нѣтъ, право… мои нервы нѣсколько разстроены, и ктому же мнѣ надобно поскорѣе кончить работу. Помогите мнѣ, мистеръ Седли, вязать этотъ кошелекъ.

И не спросивъ, какимъ образомъ можетъ быть оказана подобная помощь, мистеръ Джозефъ Седли, сборщикъ податей и пошлинъ Остъ-индской компаніи, сидѣлъ, tкte-à-tкte, съ молодою леди, бросая не нее самые зажигательные взгляды, причемъ его руки машинально бродили по шолковой ткани, дотрогиваясь повременамъ до нѣжныхъ пальчиковъ миссъ Ребекки.

-

Въ этомъ романическомъ положеніи Осборнъ и Амелія застали интересную чету, когда они пришли возвѣстить, что компотъ изъ ананаса дожидается ихъ въ столовой вмѣстѣ съ другими принадлежностями прохладительного завтрака. мистеръ Джой только-что начиналъ постигать организацію шолковыхъ нитей, приспособленныхъ къ вязанію зеленыхъ кошельковъ.

— Сегодня вечеромъ, ma chиre, онъ непремѣнно… вотъ увидишь, сказала Амелія, пожимая руку своей подруги.

«Была не была, я сегодня въ воксалѣ пойду напропалую, чортъ меня побери!» думалъ мистеръ Джозефъ Седли, приготовляясь ѣсть ананасовый компотъ.

 

ГЛАВА V

Другъ Доббинъ

Неожиданная ссора Коффа съ Доббиномъ и ея послѣдствія надолго останутся въ памяти всѣхъ и каждого, кто имѣлъ счастіе получить воспитаніе въ знаменитомъ пансіонѣ доктора Свшителя. Доббина первоначально кликали здѣсь не иначе какъ Доббинъ-Хорекъ; или Кукушка-Доббинъ, присовокупляя къ этому другіе энергическіе эпитеты весьма замысловатого свойства. Это былъ самый скромный, тихій, чрезвычайно неуклюжій и, повидимому, глупѣйшій изъ всѣхъ молодыхъ джентльменовъ въ учебномъ заведеніи доктора Свиштеля.

Отецъ Доббина былъ мелочнымъ торговцомъ въ Сити, и носился слухъ, вѣроятно справедливый, что онъ выплачивалъ за своего сына натурой, а не деньгами, представляя доктору Свиштелю каждую треть, по системѣ взаимного соглашенія, потребное количество сахара, сальныхъ и стеариновыхъ свѣчь, душистого мыла, чая, изюма, чернослива и другихъ полезныхъ лакомствъ, необходимыхъ для десерта и приготовленія смачныхъ пуддинговъ. Въ воздаяніе за всѣ эти блага, юный Доббинъ пользовался привилегіей занимать между соучениками послѣднее мѣсто въ классѣ, гдѣ сидѣлъ онъ въ своихъ плебейскихъ штанахъ и сизой курткѣ, выставляя на показъ свой дюжія, огромныя кости. То былъ страшный, роковой день для юного питомца, когда одинъ изъ юнѣйшихъ, бѣгавшій въ городъ за секретной покупкой пряниковъ и коврижекъ, принесъ своимъ товарищамъ неожиданно радостную вѣсть, что онъ видѣлъ собственными глазами у докторского анбара неуклюжую, зеленую фуру, откуда выгружались товары мѣщанина Доббина, сахарника и маслобоя, торгующаго въ Сити, на Великорѣцкой улицѣ, въ лавкѣ подъ нумеромъ такимъ-то.

Съ этой поры юный Доббинъ не имѣлъ уже покоя въ пансіонѣ доктора Свиштеля. Шутки и насмѣшки посыпались на него мелкой и крупной дробью безъ всякого милосердія и пощады.

— Доббинъ, душа моя, кукушечка-Доббинъ, говорилъ одинъ острякъ, въ нынѣшнихъ газетахъ я вычиталъ пріятную новость для тебя. Сахаръ станутъ дѣлать изъ жолтой глины, и отецъ твой будетъ тузъ.

Другой предлагалъ своимъ товарищамъ рѣшить математическую задачу слѣдующаго рода:

— Если фунтъ сальныхъ свѣчъ стоитъ, по нынѣшней цѣнѣ, семь пенсовъ съ половиной, то во сколько можно оцѣнить пѣтуха-Доббина.

Всѣ эти остроты; по обыкновенію, сопровождались громкимъ смѣхомъ со стороны дѣйствительныхъ джентльменовъ, смотрѣвшихъ свысока на торговлю сахаромъ и сальными свѣчами.

— Вѣдь и твой отецъ, Осборнъ, тоже купецъ, замѣтилъ Доббинъ, въ частной аудіенціи, черномазому мальчишкѣ, который накликалъ на него всю эту бурю.

— Неправда. Мой отецъ джентльменъ, и у него есть собственная карета! горделиво отвѣчалъ Осборнъ, бросивъ презрительный взглядъ на товарища.

Такимъ образомъ, мистеръ Вилльямъ Доббинъ оставался одинокимъ въ кругу рѣзвыхъ мальчишекъ, и велъ вообще горемычную жизнь. Въ рекреаціонные часы; когда весь пансіонъ предавался беззаботному разгулу на докторскомъ дворѣ, отверженный юноша забивался въ уединенный уголокъ, и соболѣзновалъ на-досугѣ о своей злосчастной судьбѣ. Надобно отдать справедливость: наши англійскія школы, преимущественно тѣ, на которыя правительство не имѣетъ непосредственного вліянія, пропитаны злополучнымъ духомъ, и я не знаю въ Европѣ ни одной страны, которая въ этомъ отношеніи могла бы поверстаться съ великобританскимъ королевствомъ. Кто изъ насъ не вспоминаетъ съ замираніемъ сердца о болѣзненно-горестныхъ часахъ, проведенныхъ на школьной скамейкѣ? Кто въ свое время не терпѣлъ нравственной пытки надъ этой негодной латынью, которою, Аллахъ вѣдаетъ ради какихъ причинъ, забиваютъ намъ голову чуть ли не отъ пелёнокъ?

И вотъ, по милости этой латыни, Вилльямъ Доббинъ принужденъ былъ считаться самымъ послѣднимъ ученикомъ въ докторскомъ пансіонѣ, гдѣ онъ казался настоящимъ гигантомъ между маленькими шалунами, истощавшими надъ нимъ силу своихъ врожденныхъ остротъ. Вижу будто сейчасъ, какъ идетъ онъ между ними съ своимъ несчастнымъ букваремъ, опустивъ голову въ землю и выдѣлывая преглупѣйшія мины. И чего не дѣлали надъ нимъ днемъ и ночью, въ классахъ и на дворѣ, въ рекреаціонные часы? Запустить ему въ носъ снигиря, то есть свернутую въ трубочку бумажку съ перцомъ, или засыпать ему ротъ табакомъ, когда онъ спалъ, считалось сущею бездѣлицой и самою позволительною шуткой. И все сносилъ терпѣливо бѣдный школьникъ; иѣзгой и загнанный въ дѣтскомъ кругу.

Совсѣмъ другая статья — мистеръ Коффъ. Это былъ денди въ учебномъ заведеніи доктора Свшителя. Онъ пилъ вино, курилъ трубку и храбро дрался съ мальчишками на улицѣ. По субботамъ приводили къ нему верховую лошадку съ щегольскимъ сѣдломъ и посеребреной уздечкой. Дома въ его комнатѣ стояли огромные ботфорты, въ которыхъ онъ по воскресеньямъ ѣздилъ на охоту. У него были золотые часы съ репетиціей, и серебряная табакерка, такая же какъ у самого доктора Свшителя. Онъ ѣздилъ въ оперу, и тономъ знатока судилъ объ актерахъ и актрисахъ. Мистеръ Коффъ, что называется, собаку съѣлъ въ латинскомъ языкѣ, и могъ забросать васъ цитатами изъ Горація и Сенеки. Онъ писалъ греческіе гекзаметры, и сочинялъ французскіе стихи. Все зналъ мистеръ Коффъ, и не было для него тайнъ въ области искуства и науки. Носился слухъ, будто онъ въ состояніи за-поясъ заткнуть самого доктора Свиштеля.

Среди школы мистеръ Коффъ былъ, въ нѣкоторымъ смыслѣ, трех-бунчужнымъ пашою, и подъ его безконтрольной командой состояли всѣ юные питомцы. Одинъ чистилъ сапога мистера Коффа, другой бѣгалъ для него въ лавочку за колбасой, третій имѣлъ непосредственный надзоръ за его гардеробомъ, четвертый подавалъ ему шары, когда играли въ криккетъ, и такъ-далѣе, все въ этомъ родѣ. Одинъ кукушка-Доббинъ состоялъ постоянно подъ его опалой, и мистеръ Коффъ презиралъ его до такой степени, что даже не требовалъ отъ него услугъ, кромѣ весьма рѣдкихъ случаевъ, когда ему лѣнь было позвать къ себѣ достойнѣйшаго слугу.

Но вдругъ произошло совершенно-неожиданное столкновеніе между этими двумя юношами, альфой и омегой докторской школы. Это случилось такимъ образомъ: Кукушка сидѣлъ одинъ въ класной комнатѣ и сочинялъ письмо домой; въ это время Коффъ, воротившійся съ прогулки, вынулъ изъ кармана деньги, и приказалъ ему бѣжать въ мелочную лавку для покупки тминной коврижки.

— Не могу, сказалъ Доббинъ, мнѣ надобно докончить письмо.

— Ты не можешь? сказалъ Коффъ, вырвавъ документъ изъ рукъ ослушника, ты не можешь?

Документъ содержалъ въ себѣ черновое письмо, набросанное весьма неискусною рукою, гдѣ граматическія ошибки рельефно перемѣшивались съ каплями слезъ, пролитыхъ на бумагу: бѣдный юноша писалъ къ своей матери, которая любила его нѣжно, хотя была женою мелочного лавочника и жила въ скромномъ домикѣ на Великорѣцкой улицѣ.

— Ты шутишь, кукушка, или нѣтъ?

— Я говорю серьёзно.

— А почему, желалъ бы я знать? Развѣ ты не можешь написать въ другое время это глупое письмо?

— Отдай письмо, Коффъ; честный человѣкъ не долженъ отрывать чужихъ тайнъ.

— Какъ? Ты смѣешь меня учить?

— Я говорю только отдай письмо.

— А я говорю: ступай въ лавку.

— Не пойду.

— Такъ ты не пойдешь! вскричалъ Коффъ, засучивая рукава своей куртки.

— Коффъ! Не давать воли рукамъ, или я задамъ тебѣ такого туза… заревѣлъ взбѣшенный Доббинъ, и тутъ же схватилъ свинцовую чернильницу, изъявивъ такимъ образомъ рѣшительную готовность вступить въ отчаянную битву.

Мистеръ Коффъ пріостановился, опустилъ рукава, засунулъ руки въ карманы и, сдѣлавъ кислую гримасу, вышолъ изъ комнаты. Съ этой поры онъ уже никогда не приходилъ въ личное соприкосновеніе съ Доббиномъ, и только дозволялъ себѣ издѣваться надъ нимъ изподтишка. Эту сцену глубоко сохранилъ онъ въ своей душѣ.

Черезъ нѣсколько времени послѣ этого свиданія, случилось, что мистеръ Коффъ проходилъ мимо Вилльяма Доббина, лежавшого подъ деревомъ на заднемъ дворѣ и углубленного въ чтеніе «Арабскихъ Ночей», которыми онъ наслаждался всякій разъ, какъ товарищи оставляли его въ покоѣ. Въ этомъ фантастическомъ мірѣ привольно развивались его мысли и чувства, независимо отъ латинской граматики и математическихъ фигуръ, и на этотъ разъ онъ забылъ, казалось, весь свѣтъ, совершая мысленное путешествіе съ матросомъ Синдбадомъ по Жемчужной Долинѣ. Пронзительный крикъ, раздавшійся въ нѣсколькихъ шагахъ, вывелъ его изъ этой мечтательной страны, гдѣ только-что нашолъ онъ красавицу Перибану съ ея волшебнымъ принцемъ. Доббинъ открылъ глаза, и увидѣлъ передъ собой Коффа, который тузилъ мальчишку.

Мальчишка былъ тотъ самый, что принесъ въ пансіонъ роковую вѣсть о зеленой фурѣ; не Доббинъ не питалъ вражды въ своей душѣ, по крайней мѣрѣ, противъ безсильныхъ малютокъ.

— Какъ ты смѣлъ разбить бутылку? кричалъ Коффъ маленькому пузырю, размахивая надъ нимъ жолтой палочкой, употреблявшейся въ игрѣ «криккетъ».

Мальчишкѣ приказано было перелѣзть черезъ заборъ задняго двора, пробѣжать четверть мили до ближайшого погребка, купить въ долгъ бутылку ананасового пунша, и, воротившись назадъ, опять перелѣзть черезъ заборъ на задній дворъ, гдѣ молодые джентльмены продолжали играть въ криккетъ. Перелѣзая черезъ заборъ, юный питомецъ поскользнулся, сорвался, упалъ, и бутылка разбилась въ дребезги; и пуншъ пролился, и панталоны его забрызгались, и онъ предсталъ передъ своего господина со страхомъ и трепетомъ, склонивъ передъ нимъ свою повинную головку.

— Какъ ты смѣлъ, негодный воришка, явиться переда мной въ такомъ видѣ? А! ты вздумалъ попробовать сладенькій пуншъ, и притворился, будто разбилъ бутылку? Я тебя проучу. Протяни свою лапу.

И жолтая палочка взвизгнула въ воздухѣ, и тяжолый ударъ поразилъ дѣтскую ладонь. Послѣдовалъ ужасный стонъ. Доббинъ бросилъ книгу и поднялъ глаза. Принцъ Перибану прошмыгнулъ въ сокровенную пещеру съ принцомъ Ахметомъ; матросъ Синдбадъ взвился въ облака на волшебныхъ крыльяхъ, и честный Вильямъ Доббинъ увидѣлъ передъ собой явленіе вседневной жизни: большой парень колотилъ малютку безъ всякой видимой причины и безъ достаточного основанія.

— Ну, теперь другую лапу, ревѣлъ Коффъ, хорохорясь передъ мальчишкой, которого лицо страшно корчилось отъ нестерпимой муки.

Доббинъ задрожалъ и съежился въ своей узкой курткѣ.

— Вотъ тебѣ, вотъ тебѣ, маленькой чертёнокъ! вскричалъ Коффъ, и жолтая палочка опять хлопнула по дѣтской ладони.

Еще разъ взвизгнула палка, и Доббинъ быстро вскочилъ съ мѣста. Зачѣмъ и для чего, я не знаю хорошенько. Можетъ-быть, ему жаль стало бѣдного мальчика, или въ душѣ его возникла мысль помѣрять свой силы съ этимъ школьнымъ буяномъ. Какъ бы то не было, онъ вскочилъ и закричалъ:

— Прочь отсюда! Не смѣй трогать этого ребенка, или я тебя…

— А что ты мнѣ сдѣлаешь, болванъ? спросилъ изумленный Коффъ, остановленный такъ неожиданно въ своей пріятной экзерциціи. Ну, чертёнокъ, протяни теперь обѣ руки.

— Остановись, Коффъ, или я проучу тебя такъ, что ты всю жизнь не забудешь! вскричалъ Доббинъ, отвѣчая только на первую часть сентенціи Коффа.

Маленькій Осборнъ, задыхаясь и проливая горькія слезы, смотрѣлъ съ величайшимъ изумленіемъ и недовѣрчивостью на странного богатыря, который съ такою непостижимою смѣлостію вызвался защищать его. Изумленіе Коффа тоже не имѣло никакихъ границъ. Представьте себѣ какого-нибудь великана въ мѣдной бронѣ, готового ополчиться противъ маленького героя, и вы поймете чувствованія Реджинальда Коффа.

— Послѣ класовъ мы раздѣлаемся, сказалъ онъ, бросивъ на своего противника такой взглядъ, который ясно говорилъ: «Сдѣлай свое завѣщаніе, и поспѣши въ этотъ промежутокъ времени проститься съ своими друзьями.».

— Хорошо, быть по твоему, сказалъ Доббинъ. Осборнъ я беру тебя подъ свое покровительство.

— Покорно васъ благодарю, отвѣчалъ юный джентльменъ, повидимому, забывшій на этотъ разъ, что папенька его имѣетъ собственную карету на Россель-Скверѣ.

Наступилъ роковой часъ. Битва, по всѣмъ правиламъ боксированія, должна была производиться на заднемъ дворѣ среди площадки, гдѣ обыкновенно играли въ криккетъ. Никто не сомнѣвался, что кукушка-Доббинъ, не принимавшій почти ни раза дѣятельного участія въ гимнастическихъ упражненіяхъ своихъ товарищей, будетъ побѣжденъ и отступитъ позорно. Увѣренный въ своихъ силахъ, учоный Коффъ выступилъ на середину, веселый и довольный, какъ-будто собирался танцовать на одномъ изъ баловъ своего отца. Онъ вдругъ подбѣжалъ къ своему противнику и влѣпилъ ему ловкихъ три удара по плечамъ и по груди. Доббинъ зашатался и чуть не упалъ. Площадь огласилась громкими рукоплесканіями; и каждый въ эту минуту готовъ былъ преклонить колѣно передъ героемъ, одержавшимъ побѣду.

— Ну, пропала моя головушка, если все такъ у нихъ пойдетъ, думалъ молодой Осборнъ, подходя къ своему неловкому защитнику. Отстань, братъ, Кукушка, гдѣ тебѣ, да и зачѣмъ? сказалъ онъ мистеру Доббину. И есть изъ чего хлопотать? Какихъ-нибудь два, три бубенчика по ладонямъ: это ничего, Кукушка, право. Я ужь къ этому привыкъ.

Но Доббинъ, казалось, ничего не слыхалъ. Члены его дрожали, ноздри расширялись, глаза сверкали необыкновеннымъ блескомъ, и прежде чѣмъ Коффъ успѣлъ насладиться своимъ торжествомъ, онъ разбѣжался и ловкимъ ударомъ всадилъ ему тумака на самую середину его римского носа. Къ изумленію всей компаніи, Коффъ пошатнулся и упалъ.

— Молодецкій ударъ, нечего сказать, проговорилъ маленькій Осборнъ тономъ знатока. Ай же, Кукушка! Хорошо, любезный, хорошо.

Битва возобновилась съ новымъ ожесточеніемъ и Доббинъ опять одержалъ блистательную побѣду. Изумленіе зрителей увеличивалось съ минуты на минуту тѣмъ болѣе, что Кукушка-Доббинъ всѣ эволюціи производилъ лѣвою рукою. Наконецъ, послѣ двѣнадцатой сходки, мистеръ Коффъ, повидимому, совершенно потерялъ присутствіе духа и утратилъ способность защищаться; напротивъ, мистеръ Доббинъ былъ непоколебимъ, какъ столбъ, и спокоенъ, какъ квакеръ. Тринадцатая схватка увѣнчалась опять для него блистательнымъ успѣхомъ.

— Баста, лежачого не бьютъ! сказалъ наконецъ Доббинъ, отступая отъ своего противника, валявшагося передъ уиккетомъ на зеленой травѣ. Пусть это будетъ для него урокомъ на всякой случай; а ты, Осборнъ, останешься навсегда подъ моимъ покровительствомъ и надзоромъ.

Площадь огласилась крикомъ, и всѣ привѣтствовали побѣдоносного Доббина. Сильный гвалтъ на заднемъ дворѣ пробудилъ, наконецъ, вниманіе самого доктора Свиштеля, и онъ вышолъ изъ своего кабинета развѣдать, что это за суматоха. Одинъ взглядъ на поле битвы объяснилъ ему сущность дѣла. Первымъ его дѣломъ было дать строжайшій выговоръ всѣмъ вообще и каждому порознь; вторымъ приказать принести розги для наказанія Доббина; уличонного въ буйствѣ. Но мистеръ Коффъ, успѣвшій между-тѣмъ подняться на ноги, подошолъ къ доктору Свиштелю, и сказалъ:

— Виноватъ во всемъ я одинъ, милостивый государь: Доббинъ тутъ въ сторонѣ. Я безвинно колотилъ одного мальчика и Доббинъ только вступился за него.

Этой великодушной рѣчью мистеръ Каффъ не только спасъ своего побѣдителя отъ розогъ; но и возстановилъ совершеннѣйшимъ образомъ свою репутацію въ заведеніи доктора Свиштеля.

Въ этотъ же день, юный Осборнъ отправилъ въ родительскій домъ письмо слѣдующаго содержанія:

5-го марта 18… Мамашенька,

«Надѣюсь, что ты совсѣмъ здорова, милая мамаша, и премного одолжишь меня, если пришлешь сюда круглый пирожокъ съ изюмомъ и пять шиллинговъ, которые мнѣ очень нужны. А у насъ было сраженіе между Коффомъ и Доббиномъ. Ты, вѣдь, знаешь, мамаша, что Коффъ былъ Пѣтухомъ въ нашемъ пансіонѣ. Они схватывались тринадцать разъ и Доббинъ совсѣмъ заклевалъ Коффа. Поэтому онъ будетъ теперь ужь вторымъ Пѣтухомъ; а первымъ Доббинъ. Они сражались изъ-за меня. Коффъ началъ было куксить меня за то, что я разбилъ у него кружку съ молокомъ, а Доббинъ не выдержалъ и подцѣпилъ его на буксиръ. Кукушка, то есть, такъ мы до сихъ поръ называли Доббина, потому-что отецъ его торгуетъ по мелочамъ въ Сити на Великорѣцкой улицѣ. Маменька, ты ужь прикажи папашѣ закупать чай и сахаръ у его отца, потому-что Кукушка сражался изъ-за меня. Коффъ уѣзжаетъ домой каждую субботу, но нынче не поѣдетъ; потому-что у него сизые голуби подъ обоими глазами. За нимъ пріѣзжаетъ грумъ въ полосатой ливреѣ и приводитъ для него маленькую, бѣлую лошадку Пони. Уговори папашу и для меня купить Пони. а я останусь навсегда

вашимъ покорнѣйшимъ сыномъ,

Джорджъ Седли Осборнъ. «

«P. S. Поцалуй за меня маленькую Эмми. Я вырѣзалъ для нея чудесную колясочку изъ карточной бумаги. «

Послѣ этой побѣды, Вилльямъ Доббинъ вдругъ поднялся въ глазахъ своихъ товарищей, и каждый отзывался не иначе какъ съ величайшимъ почтеніемъ о его побѣдѣ. Титулъ Кукушки попрежнему остался за нимъ; но это уже было прозваніе, получившее одинаковое значеніе съ Пѣтухомъ.

— Послушайте, братцы, вѣдь если разсудить хорошенько; Доббинъ совсѣмъ не виноватъ, что его отецъ торгуетъ въ мелочной лавкѣ, сказалъ Джорджъ Осборнъ, да и какая намъ нужда? Пусть его торгуетъ.

— Что правда, то правда, я давно былъ этого мнѣнія; замѣтилъ одинъ изъ школьниковъ, и съ этого времени уже никто не смѣлъ издѣваться надъ Кукушкой.

Съ этою перемѣною обстоятельствъ, измѣнились къ-лучшему и душевныя способности Вилльяма Доббина. Въ короткое время онъ сдѣлалъ быстрѣйшіе успѣхи. Самъ мистеръ Коффъ, теперь снисходительный и обязательный, помогалъ ему доискиваться смысла въ латинскихъ стихахъ, объясняя составъ іероглифического синтаксиса въ рекреаціонные часы. Онъ пособилъ ему перебраться изъ низшаго класса въ средній, гдѣ онъ занялъ уже далеко не послѣднее мѣсто. При довольно слабомъ пониманіи древнихъ языковъ, Вилльямъ Доббинъ обнаружилъ, однакожь, необыкновенныя способности къ математическимъ наукамъ. Къ общему удовольствію онъ сдѣлался третьимъ ученикомъ по алгебрѣ, и на публичномъ экзаменѣ передъ каникулами получилъ въ подарокъ французскую книгу. Съ какимъ восторгомъ лавочница мать смотрѣла на своего возлюбленного сына, когда онъ, передъ глазами многочисленной и блистательной публики, принялъ изъ докторскихъ рукъ «Les Aventures de Telémaque» съ надписью: «Domino Gulielmo Dobbino!» Товарищи поздравляли счастливца съ дружескимъ участіемъ, и отъ всего сердца желали ему всѣхъ возможныхъ удовольствій. Въ эти блаженныя минуты КукушкаДоббинъ не видѣлъ земли подъ собою, и споткнулся по крайней мѣрѣ двадцать разъ, прежде чѣмъ окончательно добрался до своего мѣста, Батюшка его, старикъ Доббинъ, впервые получившій теперь высокое мнѣніе о своемъ сынѣ, далъ ему при всѣхъ двѣ гинеи, изъ которыхъ въ тотъ же день юный Доббинъ устроилъ прощальный пиръ для своихъ друзей. Послѣ каникулъ, онъ возвратился въ школу въ блистательномъ фракѣ новѣйшого фасона.

При всемъ томъ, юноша скромный и застѣнчивый, Вилльямъ Доббинъ былъ слишкомъ далекъ отъ мысли, чтобъ приписать собственному генію такую счастливую перемѣну въ обстоятельствахъ своей школьной жизни; ему показалось, напротивъ, что всѣми этими благами онъ одолжонъ маленькому Джорджу Осборну, къ которому съ этой поры почувствовалъ безграничную привязанность, возможную только въ фантастическомъ мірѣ волшебныхъ сказокъ. Онъ просто, палъ къ ногамъ маленького Осберна, и полюбилъ его всѣми силами своей души. Еще прежде описанной схватки съ Пѣтухомъ, онъ уже удивлялся Осборну и его блистательнымъ талантамъ. Теперь онъ сдѣлался въ одно и тоже время его покровителемъ, слугой, его Пятницой Робинзона Круэо. Онъ вѣрилъ душевно, что юный Осборнъ владѣетъ всѣми возможными совершенствами тѣла и души, и что нѣтъ подобного мальчика въ цѣломъ мірѣ. Онъ дѣлился съ нимъ своими деньгами, покупалъ для него перочинные ножички, карандаши, золотыя печатки, облатки, пѣсенники, романы и богатыя иллюстрированныя изданія, гдѣ на заглавныхъ листахъ золотыми буквами надписывалось: «Любезнѣйшему и незабвенному Джорджу Седли Осборну, отъ его искренняго и преданного друга.» Всѣ эти подарки Джорджъ принималъ весьма благосклонно, какъ приличную дань своимъ талантамъ.

-

Въ тотъ самый день, когда молодыя дѣвушки въ сопровожденіи своихъ кавалеровъ должны были отправиться въ воксалъ, поручикъ Осборнъ, явившись на Россель-Скверѣ, обратился къ дамамъ съ такою рѣчью:

— Мистриссъ Седли, въ вашей гостиной, я надѣюсь, найдется мѣсто для моего друга. Я встрѣтилъ сегодня Доббина, и отъ вашего имени попросилъ его обѣдать съ нами на Россель-Скверѣ. Это будетъ превосходный кавалеръ для нашихъ дамъ: онъ почти такъ же скроменъ, какъ Джозефъ.

— Скроменъ, фи! Что за рекомендація! воскликнулъ индійскій набобъ, бросая побѣдоносный взглядъ на миссъ Шарпъ.

— Я не дѣлаю сравненій, Седли; ты въ тысячу разъ граціознѣе моего друга, прибавилъ Осборнъ, улыбаясь; на дорогѣ сюда я встрѣтился съ нимъ въ Бедфордѣ, и сказалъ ему, что миссъ Амелія воротилась изъ пансіона. Онъ тотчасъ же обѣщалъ ѣхать съ нами въ воксалъ, если вы позволите, mesdames. Я увѣрилъ его, мистриссъ Седли, что вы уже давно простили его за фарфоровую чашку, которую разбилъ онъ у васъ на дѣтскомъ балѣ лѣтъ семь тому назадъ. Вы помните эту катастрофу?

— Какъ не помнить! Онъ еще испортилъ въ ту пору шолковое малиновое платье мистриссъ Фламинго, сказала мистриссъ Седли добродушнымъ тономъ; признаюсь, вашъ другъ порядочный тюлень, да и сестрицы его, кажется, не слишкомъ граціозны. Вчера вечеромъ леди Доббинъ была съ ними на вечерѣ вмѣстѣ съ нами, у Альдермена, въ Гайбери. Фигуры чрезвычайно неуклюжія!

— Альдерменъ, говорятъ, очень богатъ, сударыня? спросилъ мистеръ Осборнъ.

— Да, богатъ. Вамъ на что?

— Мнѣ бы хотѣлось посвататься на одной изъ его дочерей.

— Вамъ съ вашимъ жолтымъ лицомъ? Желала бы я знать, кто за васъ пойдетъ.

— Будто я жолтъ въ самомъ дѣлѣ?

— Какъ померанецъ.

— Интересно знать, что вы послѣ этого скажете о моемъ загадочномъ другѣ. Доббинъ три раза выдержалъ жолтую лихорадку: дважды въ Нассау, и одинъ разъ въ Сент-Киттсѣ.

— Можете говорить, что хотите: языкъ безъ костей; только вы чистый померанецъ на наши глаза. Не правда ли, Эмми?

Вмѣсто отвѣта, миссъ Амелія улыбнулась и покраснѣла. Обративъ потомъ пристальный взглядъ на блѣдную, интересную физіономію мистера Джорджа Осборна, и на его прекрасные, чорные, густые, волнистые бакенбарды, она подумала въ своемъ маленькомъ сердцѣ, что нѣтъ и не можетъ быть такого красавца въ цѣлой арміи трехъ соединенныхъ королевствъ.

— Какая мнѣ надобность до физіономіи капитана Доббина, сказала миссъ Амелія Седли, будь онъ жолтъ или чоренъ, я всегда буду его любить.

Это ужь само собою разумѣется. Доббинъ былъ другъ я защитникъ Джорджа: какъ же его не любить?

— Прекрасный служака и чудесный товарищъ, хотя никто не назоветъ сто Адонисомъ, сказалъ мистеръ Осборнъ, мы всѣ его любимъ.

И, поглаживая бакенбарды, Джорджъ Осборнъ съ наивнымъ удовольствіемъ подошодъ къ зеркалу, любуясь на свою особу. Ребекка во все это время не спускала съ него глазъ.

— Je vous comprends, mon beau monsieur, je vous comprends! думала миссъ Шарпъ.

Взоры ихъ встрѣтились, и они дѣйствительно поняли другъ друга.

Вечеромъ, когда Амелія, свѣжая какъ роза и веселая какъ жаворонокъ, рисовалась въ гостиной въ бѣломъ кисейномъ платьицѣ, приготовляясь къ будущимъ побѣдамъ въ воксалѣ, высокій джентльменъ довольно непривлекательной наружности, съ большими руками и огромными ногами, сдѣлалъ ей весьма неловкій поклонъ, и отрекомендовался другомъ мистера Осборна. Онъ былъ въ мундирѣ, со шпагою и въ треугольной шляпѣ.

Присѣдая и улыбаясь, Амелія съ искреннимъ радушіемъ привѣтствовала мистера Вилльяма Доббина, только-что воротившагося изъ Вест-Индіи, гдѣ онъ выдержалъ жолтую горячку.

— Боже мой, какое чудное превращеніе! подумалъ мистеръ Доббиннъ, это ли маленькая дѣвочка, которую еще такъ недавно я видѣлъ въ панталончикахъ и розовомъ дѣтскомъ платьицѣ?.. И вотъ она, въ полномъ цвѣтѣ роскошной красоты, невѣста моего друга! Не мудрено пожертвовать и жизнью за такое соединеніе сокровищъ. Счастливый Осборнъ!

Все это передумалъ мистеръ Доббинъ, прежде чѣмъ успѣлъ пожать ручку миссъ Амеліи, и положить на стулъ свою треугольную шляпу.

Его исторія по выходѣ изъ школы до настоящей минуты, когда мы встрѣтились съ нимъ на Россель-Скверѣ, весьма проста и обыкновенна, и смѣтливый читатель, мы надѣемся, отчасти угадалъ ее. Его отецъ поступилъ въ военную службу, и за необыкновенную храбрость въ войнѣ противъ Французовъ произведенъ въ полковники герцогомъ Іоркскимъ. Молодой Доббинъ, по окончаніи курса, также записался въ полкъ, и его примѣру послѣдовалъ также Джорджъ Осборнъ. Они служили вмѣстѣ въ Вест-Индіи и Канадѣ. Теперь полкъ ихъ возвратился въ Англію. Привязанность капитана Доббина къ поручику Осборну нисколько не утратила своей силы, и онъ любилъ его больше всего на свѣтѣ.

Сѣли за столъ. Молодые люди говорили о войнѣ, о славѣ, о лордѣ Веллингтонѣ, о послѣднихъ событіяхъ въ отечествѣ и за границой. Они пламенѣли желаніемъ выступить на поприще битвы и вписать свой имена въ разрядъ героевъ, прославившихъ отечество. Миссъ Шарпъ приходила въ восторгъ отъ этихъ мужественныхъ порывовъ; Амелія дрожала и чуть не падала въ обморокъ. Мистеръ Джой расказывалъ о своихъ сраженіяхъ съ тиграми и о томъ, какъ волочилась за нимъ миссъ Кутлеръ; эти повѣствованія не мѣшали ему пить хересъ полными стаканами и угождать Ребеккѣ за столомъ.

Послѣ обѣда, когда дамы удалились наверхъ, мистеръ Джозефъ съ неизъяснимою быстротою проглотилъ еще нѣсколько стакановъ кларета, и сдѣлался чрезвычайно веселъ.

— Онъ зарядилъ себя порядкомъ, шепнулъ Осборнъ Доббину, что жь мы станемъ дѣлать въ воксалѣ!

— Ты бы остановилъ его, Джорджъ.

— Зачѣмъ? Это его обыкновенная діэта. Онъ крѣпокъ и силенъ, какъ бенгальскій левъ.

Наступилъ, наконецъ, завѣтный часъ для отправленія въ воксалъ, и уже карета стояла у подъѣзда.

 

ГЛАВА VI

Воксалъ

Пѣсня моя черезчуръ проста, монотонна и пошла; я серьёзно начинаю опасаться, не навелъ ли тоску на своихъ благосклонныхъ читателей, пробѣжавшихъ безъ всякого удовольствія и пользы цѣлыя пять главъ этой незатѣйливой исторіи. Что жь мнѣ дѣлать? Исправиться я никакъ не могу. Мы забрались въ купеческій домъ на Россель-Скверѣ, гдѣ добрые люди обѣдаютъ, завтракаютъ, ужинаютъ, пьютъ, болтаютъ всякій вздоръ и даже влюбляются очень скромно, безъ всякихъ патетическихъ и потрясающихъ эффектовъ. Вотъ содержаніе нашей исторіи: Осборнъ, возлюбленный Амеліи, упросилъ своего друга пообѣдать на Россель-Скверѣ, и отправился въ воксалъ. Джозефъ Ceдли влюбленъ въ Ребекку. Женится ли онъ на ней? Рѣшеніемъ этого вопроса мы и должны заняться въ этой главѣ.

Это, однакожь, въ нѣкоторомъ смыслѣ, предметъ чрезвычайно важный, и мы можемъ, если захотимъ, придать ему джентльменскую, или романтическую, или просто шуточную форму. Вообразите, напримѣръ. что сцена дѣйствія, обставленная этими же самыми лицами, переносится на Гросвенор-Скверъ: лордъ Джозефъ Седли пламенно влюбленъ въ княжну Ребекку, а маркизъ Осборнъ запылалъ возвышенною страстью къ Амеліи, получившей отъ герцога, своего родителя, полное согласіе располагать своей судьбой.

Или, если угодно, намъ ровно ничего не стоитъ, изъ аристократическихъ салоновъ Гросвенор-Сквера спустится въ какую-нибудь преисподнюю и описать, напримѣръ, что дѣлается на кухнѣ мистера Седли. Вообразите вмѣстѣ со мною, какъ чорный Самбо влюбленъ въ кухарку (что, впрочемъ, отнюдь не противорѣчитъ дѣйствительности), и какъ онъ сражается изъ-за нея съ безстыднымъ кучеромъ: какъ мальчишка буфетчикъ крадетъ стеариновую свѣчу, и горничная миссъ Седли остается въ потьмахъ. Вступивъ въ эту колею, я могъ бы, пожалуй, представить множество презабавныхъ столкновеній, не лишонныхъ юмора и комического интереса.

Или, для охотника до раздирательно-трагическихъ эффектовъ, можно было бы совсѣмъ перевернуть эту грязную картину. Представьте, что за горничной миссъ Седли волочится какой-нибудь бандитъ, лютый бандитъ, сорвиголова. Вотъ онъ вламывается въ домъ честного негоціанта, поражаетъ чорнаго Самбо и похищаетъ бѣдную миссъ Амелію, лишившуюся чувствъ. Прелестная дѣва исчезла изъ вашихъ глазъ, и вы ужь не увидите ее, какъ своихъ ушей, до послѣднихъ страницъ послѣдняго тома, гдѣ, разумѣется, все оканчивается къ общему благополучію. Тутъ, конечно, была бы пропасть эффектовъ, и читательница, я знаю, съ жадностью ловила бы каждую строку этого литературного произведенія. Вообразите, что эта глава начинается такимъ образомъ.

НОЧНОЕ НАПАДЕНІЕ.

Ночь была мрачная и бурная, облака сходились, расходились, сталкивались и расталкивались, и, наконецъ, совсѣмъ сгустились и почернѣли; какъ… какъ чернила. Бурный вихрь неистово срывалъ верхушки трубъ съ кровель домовъ, и дико завывалъ по широкому раздолью, разбивая въ дребезги черепицы и камни. Ничто не могло устоять противъ этой страшной борьбы разъяренныхъ стихій природы; ночные стражи, съеживаясь, спѣшили укрыться въ своихъ конурахъ, продуваемыхъ вѣтромъ, заливаемыхъ сверху и съ боковъ потоками дождя. Громовые удары слѣдовали одинъ за другимъ, перекатываясь и раскатываясь на необозримомъ небосклонѣ. Молніи сверкали убійственными змѣями; прорѣзывая насквозь сизо-багровыя тучи. Фонари на улицахъ загасли, масло разлилось, стекла потрескались во всѣхъ нижнихъ и верхнихъ этажахъ. Одинъ кучеръ въ Соутамптонѣ, не успѣвшій скрыться въ своей конюшнѣ, стремглавъ полетѣлъ съ своихъ козелъ… куда? Но ураганъ не даетъ вѣстей о судьбѣ своихъ жертвъ и прощальный крикъ несчастного возницы заглохъ и замеръ въ душномъ пространствѣ. Ужасная ночь, страшная ночь! Все было темно вокругъ, какъ въ засмоленной бочкѣ, и не было луны на безпредѣльномъ горизонтѣ. Да, такъ: не было луны. Совсѣмъ не было. Не было ни одной звѣзды. Хоть бы одинъ слабый, мерцающій, перемежающійся лучь изъ надзвѣздной тверди, но и того не было. Вечеромъ только, въ глубокіе сумерки, показала свой ликъ лишь одна привѣтная звѣздочка, но и та сокрылась невозвратно въ непроницаемой мглѣ.

— Разъ, два, три!

Это былъ сигналъ главного бандита. Десятки безобразныхъ чучелъ съ грязными рожами выскочили изъ подъ моста, и устремились всѣ на одинъ и тотъ же пунктъ.

— Ты ли это, Визаръ? спросилъ удушливый голосъ.

— Кто жь, кромѣ меня! отвѣчалъ бандитъ. Ну; ребята, заряжайте пистолеты, и маршъ впередъ. Ты, Блаузеръ, пойдешь на кухню, а ты, Маркъ, въ кладовую. Ключницѣ зажать ротъ, кучера связать, горничную и кухарку взять съ собою. А я, прибавилъ онъ свирѣпымъ голосомъ, я посмотрю, что дѣлаетъ Амелія въ своей спальнѣ!

Наступила мертвая тишина.

— Ба! Что я слышу? За мной, ребята! заревѣлъ Визаръ.

Вѣдь это было бы очень хорошо: не правда ли, милостивая государыня? Попытаемся теперь разжидить свой слогъ розовой водицой.

Маркизъ Осборнъ написалъ billet-doux, и отправилъ къ леди Амеліи своего миньятюрного жокея.

Красавица получила душистую записку изъ рукъ своей femme de chambre, Mademoiselle Anastansie.

— Милый маркизъ! Какъ онъ любезенъ.

Въ запискѣ было приглашеніе на балъ къ лорду Бумбубунъ.

— Кто эта прелестная дѣвушка? спросилъ въ тотъ же вечеръ индійскій принцъ, Моггичунгукъ, прикатившій изъ Пиккадилли на шестеркѣ вороныхъ коней. Именемъ всѣхъ купидоновъ, любезный Седли, представьте меня ей.

— Имя ея — миссъ Седли, Monseigneur, сказалъ лордъ Джозефъ многозначительнымъ тономъ.

— Vous avez alors un beau nom, отвѣчалъ сіятельный Моггичунгукъ, торопливо отступая назадъ съ озабоченнымъ видомъ. Въ эту минуту онъ наступилъ на ногу старого джентльмена, который стоялъ позади и безмолвно любовался на очаровательныя прелести леди Амеліи.

— Trente mille tonnerres! закричалъ старый джентльменъ, скорчившисъ подъ вліяніемъ agonie du moment.

— Ахъ, это вы, Monseigneur! Mille pardons?

— Какими судьбами, mon cher! вскричалъ Моггичунгукъ, увидѣвъ своего банкира. Пару словъ, mon cher, намѣрены ли вы теперь разстаться съ вашимъ жемчужнымъ ожерельемъ?

— Mille pardons! Я уже продалъ его за двѣсти-пятьдесятъ тысячь фунтовъ князю Эстергази.

— Und das ist gar nicht theuer, potztausend! воскликнулъ Моггичунгукъ, и прочая, и прочая, и прочая…

Такимъ образомъ, вы видите, милостивыя государыни, въ какомъ бы духѣ могла быть написана эта исторія, если только авторъ далъ полный разгулъ своей фантазіи, потому-что, смѣю васъ увѣрить, аристократическіе салоны ему извѣстны въ совершенствѣ, столько же, по крайней мѣрѣ, какъ вашимъ моднымъ романистамъ, у которыхъ дѣйствующія лица объясняются между собою на разныхъ діалектахъ! Но ужь во всякомъ случаѣ, съ вашего позволенія, я буду идти скромно по своей дорогѣ. Впрочемъ, увѣряю васъ заранѣе. что эта глава заслуживаетъ полного вашего вниманія.

Карета быстро покатилась отъ Россель-Сквера къ Уэстминстерскому мосту. Мистеръ Джой и миссъ Шарпъ сидятъ напереди, и между ними довольно свободного мѣста. Мистеръ Осборнъ сидитъ насупротивъ, посерединѣ, между капитаномъ Доббиномъ и Амеліей.

Пассажиры кареты, всѣ до одного, увѣрены, что въ этотъ самый вечеръ Джой непремѣнно сдѣлаетъ формальное предложеніе миссъ Ребеккѣ Шарпъ. Родители молодого человѣка, оставшіеся дома, смотрѣли сквозь пальцы на это дѣло, хотя, говоря между нами, старикъ Седли питалъ къ своему сыну весьма странное чувство, довольно близкое къ презрѣнію. Онъ считалъ его тщеславнымъ, самолюбивымъ, изнѣженнымъ, лѣнивымъ. Онъ терпѣть не могъ притязаній его на свѣтскій тонъ и открыто смѣялся надъ его хвастливыми сказками изъ индійской жизни.

— Я оставлю ему половину имѣнія, творилъ старикъ, да притомъ онъ и самъ богатъ, какъ Крезъ; но я убѣжденъ, какъ дважды-два: если ему скажутъ завтра, что я, его мать и сестра умерли скоропостижной смертью, онъ равнодушно отвѣтитъ: «вотъ оно какъ!», и потомъ преспокойно отправится обѣдать въ свой трактиръ.

Амелія, съ своей стороны, была просто безъ ума при мысли о возможности такого брака. Разъ или два Джозефъ собирался поговоритъ съ ней о чемъ-то очень важномъ, и она отдавала ему въ полное распоряженіе свои уши; но жирный толстякъ никакъ не могъ разрѣшиться отъ своей великой тайны и, къ досадѣ сестры; разражался только вздохомъ и пыхтѣньемъ.

При этой таинственности братца, добрая миссъ Амелія была какъ на иголкахъ, и завѣтныя мысли съ непобѣдимою силой выпрашивались наружу изъ ея маленького сердца. Не рѣшаясь вступить въ откровенную бесѣду съ миссъ Ребеккой на счетъ нѣжного и деликатного предмета, миссъ Амелія облегчала свою душу продолжительными секретными совѣщаніями съ мистриссъ Бленкиншопъ, домовою ключницой, которая, съ своей стороны, не замедлила сообщить нѣсколько тайныхъ замѣчаній горничной дѣвушкѣ, стоявшей на самой дружеской ногѣ съ кухаркой. Все это дѣло, съ весьма краснорѣчивыми подробностями, кухарка, при первой возможности, сообщила всѣмъ мелочнымъ лавочникамъ, и въ короткое время всякая живая душа на Россель-Скверѣ понимала весьма удовлетворительнымъ образомъ отношенія индійского набоба къ прелестной миссъ Шарпъ.

Однакожь, мистриссъ Седли, увлекаемая материнскимъ чувствомъ, думала нѣсколько времени, что сынъ ея унизитъ себя женитьбой на дочери-музыканта.

— Какъ это можно, сударыня; помилуй Богъ! восклицала мистриссъ Бленкиншопъ, припомните, сударыня, мы сами торговали въ мелочной лавкѣ, когда вышли за мистера Седли, который въ ту пору былъ только писаремъ у биржевого маклера, и получалъ не больше ста-пятидесяти фунтовъ. А вотъ мы и разбогатѣли. Богъ не безъ милости, сударыня.

Амелія тоже совершенно соглашалась съ этимъ мнѣніемъ, и мистриссъ Седли убѣдилась, наконецъ, что ключница разсуждаетъ какъ женщина, владѣющая самымъ основательнымъ умомъ. Ктому же, чему быть тому не миновать, и судьба — веревка, это всякій знаетъ.

Зналъ и мистеръ Седли, который энергическимъ тономъ говорилъ своей супругѣ.

— Пусть Джозефъ женится на комъ ему угодно, это до меня нисколько не касается. Нѣтъ у дѣвушки никакого состоянія: что жь за бѣда? мистриссъ Седли тоже была безъ гроша, когда я на ней женился. Миссъ Шарпъ очень умна, и я увѣренъ, съумѣетъ держать своего мужа подъ башмакомъ: это не бездѣлица! Все же она въ тысячу разъ лучше, чѣмъ какая-нибудь чорная мистриссъ Седли, и отъ нея полдюжины мѣдно-красныхъ внучатъ.

Конецъ-концовъ: все улыбалось радужнымъ мечтамъ, предположеніямъ и планамъ миссъ Ребекки Шарпъ. Въ столовой, какъ водится, мистеръ Джой велъ ее подъ руку, и теперь, въ каретѣ, она сидѣла подлѣ него. О супружествѣ еще не было рѣчи въ этой маленькой компаніи, но всякій зналъ и понималъ, что это ужь само-собою разумѣется. Недоставало только предложенія, и увы, какъ скорбѣла миссъ Ребекка въ настоящую минуту, что матушка ея покоится въ сырой землѣ! Будь она жива, дѣло теперь устроилось бы въ какихъ-нибудь десять минутъ; два, три слова съ ея стороны, и вожделѣнное признаніе мгновенно сорвалось бы съ застѣнчивыхъ и робкихъ губъ молодого человѣка.

Въ такомъ положеніи были дѣла, когда карета переѣхала чрезъ Уэстммистерскій мостъ и остановилась у Королевскихъ Садовъ, передъ воксаломъ. Когда Джой вышолъ изъ кареты, разфранченный съ ногъ да головы, толпа поспѣшила съ громкимъ крикомъ и гвалтомъ встрѣтить толстого джентльмена, который краснѣлъ, пыхтѣлъ, величаво озирался кругомъ, пробиваясь впередъ съ своей прекрасной спутницой. Мистеръ Осборнъ шолъ позади съ своей невѣстой.

— Послушай, Доббинъ, сказалъ Осборнъ, обращаясь къ своему другу, ты ужь потрудись, пожалуйста, озаботиться на счетъ шалей и нашихъ вещей.

И въ ту пору какъ обѣ юныя четы, рука объ руку, пробирались черезъ ворота Королевскихъ Садовъ, честный Доббинъ взялъ подъ руку дамскія шали, и ограничилъ свои удовольствія только тѣмъ, что заплатилъ за всѣ билеты при входѣ въ воксалъ.

Онъ пошолъ за ними скромно и съ глубокомысленнымъ видомъ, рѣшившись напередъ вести себя чинно, тише воды, ниже травы. Молодые люди, очевидно, были совершенно счастливы; зачѣмъ же кептенъ Доббинъ будетъ своимъ присутствіемъ разстроивать ихъ блаженство? Впрочемъ, ему не было почти никакого дѣла до поэтическихъ отношеній Джоя къ миссъ Ребеккѣ Шарпъ; онъ не заботился о нихъ ни на волосъ; но онъ думалъ долго и сладко думалъ о миссъ Амеліи Седли. Прелестная дѣвушка, по его мнѣнію, была вполнѣ достойна даже блистательнаго Джорджа Осборна, и онъ слѣдилъ за наслажденіями юной четы съ искреннимъ умиленіемъ, какъ нѣжный отецъ. Быть можетъ, мистеръ Доббинъ инстинктивно сознавалъ въ своей душѣ, что ему пріятнѣе было и теперь имѣть подъ своей рукой что-нибудь понѣжнѣе кашмировыхъ шалей (многіе уже начали смѣяться при взглядѣ на молодого офицера, навьюченного этимъ женскимъ грузомъ); но онъ теперь, какъ и всегда, былъ совершенно чуждъ всякихъ эгоистическихъ расчетовъ. Да и чего ему еще, какъ-скоро другъ его вполнѣ веселъ и счастливъ?

Шумно и весело было въ Королевскомъ Саду. Сотни тысячъ лампъ горѣли на огромномъ пространствѣ разноцвѣтными огнями; скрипачи разыгрывали очаровательныя мелодіи въ фантастической бесѣдкѣ среди сада; народные пѣвцы и пѣвицы, образуя стройный хоръ, услаждали слухъ своихъ зрителей сентиментальными и нѣжными балладами; граждане и гражданки великого города прыгали до упада на зеленомъ лугу, выдѣлывая самые эксцентрическіе па; мадамъ Саки порхала какъ ласточка на длинномъ канатѣ, повертывая во всѣ стороны огромнымъ шестомъ; степенный пустынникъ величаво засѣдалъ въ своей иллюминованной палаткѣ, и съ важностью разрѣшалъ завѣтныя тайны гризеткамъ и кухаркамъ, гадавшимъ о своей судьбѣ; въ темныхъ отдаленныхъ аллеяхъ бродили и шептались живописныя пары, изливая другъ въ друга ощущенія нѣжныхъ сердецъ. Словомъ, народное гулянье было въ полномъ разгарѣ; но мистеръ Вилльямъ Доббинъ не заботился ни о комъ и ни о чемъ.

Молча и повѣсивъ голову, ходилъ онъ взадъ и впередъ, лелѣя подъ своей рукою бѣлыя кашмировыя шали. Изъ всѣхъ музыкальныхъ мелодій, особенное вниманіе его обратила на себя какая-то дикая кантата, гдѣ разбивался въ прахъ корсиканскій выскочка, занимавшій въ ту пору политическія головы праздной толпы; мистеръ Доббинъ остановился передъ вызолоченной палаткой и замурлыкалъ самъ что-то похожее на героическую пѣсню.

Но вдругъ онъ захохоталъ надъ самимъ-собою, да и какъ не захохотать? Онъ пѣлъ; рѣшительно, не лучше какой-нибудь совы.

Двѣ юныя четы, при входѣ въ садъ, какъ и водится, дали другъ другу торжественныя обѣщанія не разставаться во весь вечеръ; но, не далѣе какъ черезъ десять минутъ, онѣ совсѣмъ разошлись въ разныя стороны и уже нисколько не заботились другъ о другѣ. Это ужь такъ заведено: воксальныя пары сходятся вмѣстѣ только за ужинымъ, чтобы поболтать о взаимныхъ удовольствіяхъ и приключеніяхъ этого вечера.

Въ чемъ состояли приключенія мистера Осборна и миссъ Амеліи, покрыто мракомъ неизвѣстности; но то не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію, что они были совершенно счастливы и вели себя прилично въ отношеніи другъ къ другу. Они жили дружно въ продолженіе пятнадцати лѣтъ, и мистеръ Осборнъ не находилъ никакихъ тайнъ для сообщенія своей невѣстѣ.

Но когда миссъ Ребекка Шарпъ и неуклюжій ея кавалеръ потерялись въ уединенной прогулкѣ между сотнями счастливыхъ и несчастныхъ паръ, оба они живо почувствовали, что ихъ положеніе имѣетъ, въ нѣкоторомъ родѣ, критическій характеръ. Ребекка расчитывала очень справедливо, что теперь или никогда наступила роковая минута вынудить рѣшительную декларацію, которая уже давно трепетала на робкихъ губахъ мистера Джозефа Седли. Они заглянули напередъ въ панораму Москвы, гдѣ какой-то грубый нахалъ наступилъ на ногу миссъ Шарпъ, отчего она вскрикнула и бросилась въ объятія своего кавалера. Это невинное обстоятельство значительнымъ образомъ увеличило ихъ взаимную нѣжность, и вмѣстѣ развязало языкъ мистера Джозефа до такой степени, что онъ расказалъ своей спутницѣ множество забавныхъ анекдотовъ, выслушанныхъ имъ на берегахъ Ганга.

— Ахъ, какъ бы мнѣ хотѣлось видѣть Индію! воскликнула Ребекка, одушевленная неподдѣльнымъ восторгомъ.

— Неужъ-то! воскликнулъ Джозефъ съ зажигательною нѣжностью; и нѣтъ сомнѣнія, вопросы съ его стороны приняли бы болѣе серьёзный характеръ, еслибъ въ эту минуту, — о злосчастная судьба! не раздался пронзительный звонокъ, возвѣщавшій о наступленіи великолѣпного фейерверка.

Всѣ засуетились и поспѣшили занять въ ложахъ свой мѣста, и робкіе любовники были также увлечены общимъ потокомъ въ этой суматохѣ. Черезъ нѣсколько минутъ они соединились въ ложѣ съ своими друзьями, и мистеръ Джозефъ, подозвавъ буфетчика, отдалъ нужныя приказанія относительно ужина, который долженъ былъ заключить ихъ общее веселье.

Кептенъ Доббинъ сначала тоже имѣлъ нѣкоторую идею на счетъ участія въ общемъ ужинѣ; но онъ напрасно рисовался передъ ложей, гдѣ соединились теперь обѣ разрозненныя пары. Никто его не замѣчалъ, никто не обращалъ на него никакого вниманія; счастливыя четы разговаривали беззаботно и; повидимому, совсѣмъ забыли, что существуетъ на свѣтѣ кептенъ Доббинъ. Онъ понялъ, что ему нечего дѣлать въ этомъ счастливомъ кругу, и пошолъ опять куда глаза глядятъ.

Разговоръ въ ложѣ становился интереснѣе и одушевленнѣе съ минуты на минуту. Джозефъ сіялъ во всей своей славѣ и величественно отдавалъ приказанія оффиціантамъ. Онъ самъ приготовлялъ саладъ, откупоривалъ шампанское, рѣзалъ цыплятъ, кушалъ и пилъ съ величайшимъ усердіемъ все, что стояло на столѣ. Наконецъ, мистеръ Джозефъ потребовалъ огромную порцію пунша.

— Эй, малый! аракского пунша съ лимономъ и мускатными орѣхами, живѣй!

Этотъ пуншъ изъ арака съ лимономъ и мускатными орѣхами имѣлъ чрезвычайно важныя послѣдствія. Что жь тутъ удивительного? Доказано продолжительнымъ рядомъ наблюденій и вѣковъ, что пуншъ во всеобщей исторіи человѣчества играетъ необыкновенно важную роль. Отчего, напримѣръ, прекрасная Розамунда удалилась отъ міра? отъ пунша. А если вы потрудитесь перелистовать или припомнить исторію древнихъ Персовъ, то, конечно, увидите на каждой страницѣ чудныя дѣйствія этого гуманного напитка.

Молодыя леди не пили пунша, Осборнъ тоже; слѣдовательно, вся порція арака досталась на долю мистера Джозефа, и потому нѣтъ ничего удивительного, если мистеръ Джозефъ, опорожнивъ послѣдній стаканъ, разъярился какъ бенгальскій левъ отъ полноты душевного восторга. Сначала, онъ только смѣялся и кричалъ; но подъ-конецъ затянулъ во весь голосъ такую неистовую балладу, что обратилъ на себя вниманіе всего воксала, не исключая хора музыкантовъ, которые, побросавъ свой инструменты, обступили ложу молодыхъ людей съ безчисленной толпой.

— Браво, толстякъ, браво! забасилъ голосъ изъ толпы. Еще, верзила, еще! закричалъ другой голосъ. Какъ бы хорошо было заставить этого чучелу поплясать на канатѣ! подхватилъ какой-то острякъ, къ величайшей досадѣ мистера Осборна.

— Перестань, Джозефъ, ради Бога! вскричалъ Осборнъ. Вставай, и пойдемъ домой.

Молодыя дѣвицы поднялись съ своихъ мѣстъ.

— Погодите… еще минутку, ду-ду-шенька, душка, раздуханчикъ! заревѣлъ во все горло мистеръ Джозефъ, ухватившись за талію Ребекки.

Миссъ Шарпъ отскочила, но не могла освободить своей руки. Оглушительный хохотъ раздался по всей залѣ. Джозефъ продолжалъ пить, объясняться въ любви и кричать; наконецъ, къ довершенію дивертиссемента, заморгавъ неистово глазами, и еще неистовѣе размахивая стаканомъ пунша, онъ началъ приглашать почтеннѣйшую публику принять участіе въ его угощеніи.

Уже мистеръ Осборнъ собирался дать толчокъ какому-то джентльмену въ огромныхъ ботфортахъ, принявшему обязательное приглашеніе мистера Джозефа, уже суматоха, гвалтъ и ссора становились неизбѣжными, какъ вдругъ, въ эту критическую минуту, явился капитанъ Доббинъ, окончившій свою уединенную прогулку въ саду воксала.

— Прочь, глупцы! закричалъ капитанъ, раздвигая во всѣ стороны праздную толпу, которая мгновенно разступилась передъ его марсовскимъ видомъ.

Взбѣшонный и встревоженный, мистеръ Доббинъ свободно вошолъ въ ложу.

— О, Боже мой! Гдѣ ты пропадалъ, Доббинъ? вскричалъ Осборнъ, выхватывая бѣлую кашмировую шаль изъ рукъ своего друга, и закутывая Амелію.

— Останься здѣсь съ Джозефомъ, пока я отведу дѣвицъ въ карету.

При этомъ Джозъ поднялся съ своего мѣста, обнаруживая рѣшительное намѣреніе сопутствовать дамамъ; но мощная рука мистера Осборна оттолкнула его назадъ, и онъ повалился на свой стулъ. Немедленно молодыя дѣвушки вышли изъ ложи, напутствуемыя нѣжными вздохами, привѣтствіями и воздушными поцалуями индійского набоба.

Оставшись одинъ съ капитаномъ, Джозъ залился горькими слезами и повѣрилъ ему тайну своего сердца. Онъ обожалъ миссъ Ребекку, и не мотъ жить безъ нея. Онъ растерзалъ своимъ поведеніемъ благородное сердце этой дѣвицы, и завтра поутру долженъ съ ней вѣнчаться въ Ганновер-Скверѣ, причемъ онъ убѣдительно просилъ капитана быть свидѣтелемъ этого торжественного обряда. Воспользовавшись этимъ обстоятельствомъ, капитанъ уговорилъ разнѣженного юношу выбраться поскорѣе изъ воксала, такъ-какъ нужно было имъ обоимъ немедленно приняться за приготовленія къ свадьбѣ. Онъ посадилъ его въ наемную карету, и расторопный извозчикъ, вѣрный данной инструкціи, благополучно доставилъ мистера Джозефа въ его квартиру.

Джорджъ Осборнъ между-тѣмъ проводилъ молодыхъ дѣвицъ домой, и когда дверь за ними затворилась на Россель-Скверѣ, онъ захохоталъ такимъ образомъ, что привелъ въ изумленіе полицейскихъ стражей. Амелія взглянула на свою подругу очень грустно, когда онѣ всходили наверхъ, поцаловала ее, и, не сказавъ ни слова, отправилась въ свою спальню.

— Завтра, наконецъ, онъ сдѣлаетъ предложеніе, думала Ребекка, да и какъ же иначе? Онъ четыре раза назвалъ меня душенькой, и пожималъ мою руку въ присутствіи Амеліи. Завтра непремѣнно сдѣлаетъ предложеніе.

Точно также, съ своей стороны, думала и миссъ Амелія Седли, для которой теперь уже не было тайнъ въ сердцѣ ея брата. Она думала тоже, какое будетъ на ней платье въ качествѣ невѣстиной подруги, и какіе подарки сдѣлаетъ она своей будущей сестрицѣ, и какую роль сама она будетъ играть на свадебномъ балѣ, и прочая, и прочая.

О, невинныя созданія! Какъ мало вы понимаете чудодѣйственный эффектъ пуншевыхъ стакановъ съ лимонадомъ, коньякомъ и мускатными орѣхами! Что значитъ араковый пуншъ въ желудкѣ въ сравненіи съ кошачьею тоскою, которую испытываешь въ головѣ на другой день? Утверждаю, какъ знатокъ, въ совершенствѣ понимающій сущность дѣла, что нѣтъ и не можетъ быть на свѣтѣ головной боли мучительнѣе той, которая непосредственно слѣдуетъ за воксальнымъ пуншомъ. По истеченіи слишкомъ двадцати лѣтъ, у меня еще въ свѣжей памяти роковыя послѣдствія отъ двухъ стакановъ крѣпкого вина, — только отъ двухъ, увѣряю васъ; а мистеръ Джозефъ Седли проглотилъ цѣлую порцію арака.

Поутру, на другой день, когда миссъ Ребекка въ простотѣ сердечной воображала, что наступилъ для нея разсвѣтъ безконечныхъ наслажденій, мистеръ Джозефъ Седли стоналъ и терзался въ ужасныхъ пыткахъ, неизобразимыхъ никакимъ перомъ. Содовая вода еще не была изобрѣтена въ ту пору, и шотландское пиво, — кто этому повѣритъ? было единственнымъ напиткомъ, которымъ несчастные джентльмены тушили свой внутренній огонь послѣ вечернихъ попоекъ. Бутылка этого снадобья, въ половину опорожненная, стояла на кругломъ столикѣ передъ постели горемычного страдальца, когда мистеръ Джорджъ Осборнъ, послѣ утреннихъ занятій, пришолъ въ его квартиру. Честный Доббинъ былъ уже здѣсь почти съ разсвѣта, и радушно предлагалъ дружескія услуги индйіскому набобу. Молодые офицеры переглянулись между собой и промѣнялись многозначительными улыбками, обличавшими ихъ тайныя думы. Даже слуга мистера Седли, джентльменъ чрезвычайно важный и степенный, какъ могильщикъ, едва могъ сообщить спокойный видъ своей физіономіи, когда онъ смотрѣлъ во всѣ глаза на своего несчастного господина.

— Мистеръ Седли былъ ужасно неспокоенъ вчера вечеромъ, шепнулъ онъ на-ухо мистеру Осборну, когда тотъ взбирался наверхъ, Ему все хотѣлось драться съ извозчикомъ. Капитанъ принужденъ былъ тащить его на рукахъ, какъ маленького ребенка.

Сардоническая улыбка проскользнула по губамъ мистера Бруша, когда онъ сообщалъ этотъ рапортъ; но въ ту же минуту черты его опять приняли глубокомысленное выраженіе, и при входѣ въ спальню своего господина, онъ спокойно доложилъ р мистерѣ Осборнѣ.

— Ну, Седли, какъ твое здоровье, любезный? спросилъ Осборнъ, бросая проницательный взглядъ на мистера Джоя. Цѣлы ли твой кости? Ты вѣдь, говорятъ, дрался какъ тигръ. Внизу вонъ стоитъ извозчикъ съ подбитымъ глазомъ и подвязанною головой; онъ хочетъ подать на тебя жалобу.

— За что? проговорилъ слабымъ голосомъ мистеръ Седли.

— Ты вчера размозжилъ ему голову, и хотѣлъ, говорятъ, просто растерзать его. Признаюсь, мой другъ, ты просто ужасенъ, когда выходишь изъ себя. Полицейскій сторожъ мнѣ расказывалъ, что ему въ жизнь не приходилось видѣть такого запала. Спроси вотъ у Доббина.

— Да, вы были очень неспокойны, сказалъ честный капитанъ, не легко было угомонить васъ, мистеръ Седли.

— А видѣлъ ли ты, Доббингь, этого красного господина въ кургузомъ фракѣ, что сцѣпился съ нимъ въ воксалѣ? Это было просто изъ рукъ вонъ; Джой началъ колотить его какъ мартышку; какъ завизжали въ эту пору женщины, Боже мой! Имъ казалось, что онъ просто задушитъ свою жертву. Признаюсь, я и самъ ужасно испугался. Вы, фрачники, думалъ я, народъ чрезвычайно смирный; но ты разъувѣрилъ меня, Джой.

— Да, господа, я дѣлаюсь страшенъ, какъ скоро меня раздражаютъ! проговорилъ Джой самодовольнымъ тономъ, дѣлая чрезвычайно забавную гримасу.

Молодые люди расхохотались. Осборнъ рѣшился теперь преслѣдовать безъ всякой пощады своего будущаго родственника, которого въ душѣ считалъ онъ первѣйшимъ трусомъ. Намѣреніе Джоя жениться на Ребеккѣ рѣшительно не нравилось мистеру Осберну. Неужели, въ самомъ дѣлѣ, будущій его родственникъ унизится до того; что бросится на шею гувернанткѣ? Нѣтъ, это уже слишкомъ, и мистеръ Осборнъ пуститъ въ ходъ все свое остроуміе, чтобы разстроить этотъ бракъ.

— Ты дѣлаешься страшенъ? закричалъ мистеръ Осборнъ, заливаясь громкимъ смѣхомъ. Fi donc! Ты едва держался на ногахъ, мой милый, и всѣ хохотали надъ тобой въ воксалѣ. Вмѣсто того, чтобы драться, ты ревѣлъ какъ корова, и мы не знали что съ тобою дѣлать. Помнишь ли, какъ ты напѣвалъ свою пѣсенку?

— Какую?

— Нѣжную и чувствительную, отъ которой сестра твоя чуть не сгорѣла со стыда. Ты называлъ ея подругу, Розу или Ребекку, какъ бишь ее? называлъ душенькой, душкой, раздуханчикомъ, и чортъ знаетъ какъ еще.

И онъ продолжалъ распространять и усиливать эту роль съ демонскимъ искуствомъ безжалостного актера, которому ничего не стоитъ увеличить страданіе дѣйствующаго лица. Напрасно мистеръ Доббинъ жестами и знаками уговаривалъ его пощадить беззащитного бѣднягу: онъ ничего не хотѣлъ слушать, и только визитъ доктора Голлопа прекратилъ его насмѣшки.

— Къ чему стану я щадить его? сказалъ мистеръ Осборнъ своему другу, когда они вышли изъ квартиры индійского набоба. Вѣдь онъ въ самомъ дѣдѣ всѣхъ насъ одурачилъ въ воксалѣ. И что это за дѣвчонка, которая вздумала вѣшаться ему на шею? Нѣтъ, чортъ побери, порода Седли и безъ нея стоитъ не слишкомъ высоко. Не нужно намъ ни субретокъ, ни гувернантокъ; этой дряни не оберешься на каждомъ шагу. Я понимаю свое собственное положеніе, Доббинъ, я знаю то, что миссъ Шарпъ не нашего поля ягода. Индійскій набобъ и безъ того слишкомъ глупъ; моя обязанность спасти его отъ окончательного дурачества, которого нельзя будетъ исправить.

— Дѣлай что хочешь; не мнѣ учить тебя, мой другъ, сказалъ кептенъ Доббинъ нерѣшительнымъ тономъ; впрочемъ, знаешь ли? я на твоемъ мѣстѣ не сталъ бы вмѣшиваться въ это дѣло.

— Это до тебя не касается, мой милый, и я могу въ этомъ случаѣ обойдтись безъ постороннихъ совѣтовъ. Не хочешь ли самъ поволочиться за миссъ Шарпъ? Пойдемь къ нимъ.

Но кептенъ Доббинъ уклонился отъ этого визита, и другъ его пошолъ одинъ на Россель-Скверъ. Проходя мимо дома своего будущаго тестя, онъ увидѣлъ въ двухъ различныхъ этажахъ двѣ маленькія головки, обращонныя своими лицами на двѣ противоположныя стороны.

Миссъ Амелія стояла на балконѣ передъ гостиной, и пристально смотрѣла на оконечность Россель-Сквера въ ту сторону, гдѣ жилъ Осборнъ. Миссъ Ребекка Шарпъ выставила свою головку изъ окна маленькой спальни во второмъ этажѣ, и взоръ ея съ безпокойствомъ обращонъ былъ на тотъ пунктъ, откуда должна была появиться одноколка мистера Джозефа Седли.

— Аннушка сестрица стоитъ на сторожевой башнѣ, сказалъ Осборнъ своей невѣстѣ, но никто не явится къ ея услугамъ, по крайней мѣрѣ на нынѣшній день.

И, продолжая хохотать, онъ принялся, для миссъ Амеліи, описывать въ самыхъ забавныхъ выраженіяхъ плачевное положеніе ея брата.

— Что жь тутъ смѣшного, Джорджъ? сказала миссъ Седли, поражонная до глубины души этой непріятной вѣстью.

Вмѣсто отвѣта, Джорджъ засмѣялся еще громче, и продолжалъ веселымъ тономъ развивать свой остроумныя шутки. Въ эту минуту вошла въ гостиную миссъ Ребекка, и молодой человѣкъ не замедлилъ обратиться къ ней съ комплиментами относительно могущественного вліянія ея прелестей на свѣтскихъ людей.

— О, миссъ Шарпъ! сказалъ мистеръ Осборнъ, если бы вы взглянули на его фигуру теперь, когда онъ высовываетъ свой языкъ доктору Голлопу! если бы вы видѣли, какъ онъ стонетъ, бѣдняга, на своей постели!

— О комъ вы говорите, мистеръ Осборнъ?

— О комъ?… разумѣется, о капитанѣ Доббинѣ, къ которому вчера мы всѣ были такъ внимательны.

— Да, это было слишкомъ невѣжливо съ нашей стороны, сказала Эмми съ нѣкоторою живостью. Я… я совсѣмъ забыла капитана,

— Еще бы вамъ о немъ помнить! вскричалъ Осборнъ, продолжая хохотать. Можетъ-быть, вы хорошо помните моего друга, миссъ Шарпъ?

— Если вы говорите о капитанѣ Доббинѣ, то я знаю только то, что вчера онъ разбилъ стаканъ за столомъ; никакой другой идеи я не могу соединить съ существованіемъ вашего друга.

— Очень хорошо, миссъ Шарпъ, я скажу ему это? отвѣчалъ Осборнъ.

— Можете, если хотите.

Съ этого мгновенія, въ сердце миссъ Ребекки заронилась искра недовѣрчивости и ненависти къ молодому человѣку, не имѣвшему, впрочемъ, ни малѣйшого желанія внушить эти чувства кому бы то ни было.

— Что жь это такое? думала Реоекка. Неужели онъ издѣвается надо мной? Не смѣялся ли онъ надо мной въ присутствіи Джозефа? Не запугалъ ли онъ его? что, если онъ не придетъ?

Слеза готова была навернуться на глазахъ молодой дѣвушки, и сердце ея забило сильную тревогу,

— Вы всегда шутите, мистеръ Осборнъ, сказала она, улыбаясь сквозь слезы. Смѣйтесь и шутите. Богъ съ вами! Сироту никто не будетъ защищать.

Съ этими словами она вышла изъ гостиной.

— Какъ вамъ не стыдно, Джорджъ! воскликнула миссъ Амелія, изъявляя полную готовность расплакаться при этомъ удобномъ случаѣ.

Джорджъ Осборнъ, повидимому, почувствовалъ нѣкоторое угрызеніе въ своей душѣ, и понялъ, что ему не было никакой надобности разстроивать спокойствіе молодыхъ дѣвушокъ.

— Вы слишкомъ чувствительны, Амелія, сказалъ онъ, слишкомъ добры, довѣрчивы, и можетъ-быть не осторожны. Вы не знаете свѣта и не имѣете понятія о людяхъ. Подруга ваша, миссъ Шарпъ, должна помнить, кто вы, и кто она.

— Думаете ли вы, что Джозефъ…

— Я ничего не думаю, и ничего не хочу знать. Джозефъ не маленькій ребенокъ и нему не дядька. Я знаю только, что онъ тщеславенъ до съумасбродства, и мелоченъ до глупости. Съ чемъ, скажите на милость, было сообразно его вчерашнее поведеніе въ воксалѣ? Ду-ду-душка, раздуханчикъ!

Онъ захохоталъ, и на этотъ разъ его смѣхъ заразилъ даже добрую миссъ Эмми.

Весь этотъ день Джозефъ Седли не являлся въ родительскій домъ. Это, однакожь, не смутило миссъ Амелію; она отправила мальчика въ квартиру брата спросить у него обѣщанныхъ книгъ, и, кстати, справиться о его здоровьѣ. Слуга мистера Джозефа отвѣчалъ, что баринъ его въ постели и принимаетъ пилюли, прописанныя докторомъ. «Завтра онъ непремѣнно прійдеть», думала Амелія, не смѣя, однакожь, говорить съ Ребеккой насчеть этого предмета. Миссъ Шарнъ тоже, съ своей стороны, хранила глубокое молчаніе послѣ приключенія въ воксалѣ.

На другой день, когда обѣ дѣвицы сидѣли на софѣ, занятыя какой-то работой, лакей Самбо вошолъ въ комнату, съ пакетомъ въ одной рукѣ и съ подносомъ въ другой. На подносѣ было письмо, — письмо отъ мистера Джоза, сказалъ Самбо съ зловѣщей улыбкой.

Со страхомъ и трепетомъ, Амелія сломала облатку, и прочла слѣдующее:

«Милая Амелія,»

«Посылаю тебѣ «Сироту въ Дремучемъ лѣсу», и спѣшу извѣстить, что вчера мнѣ никакъ нельзя было придти, такъ-какъ я очень боленъ. Сегодня я уѣзжаю изъ Лондона въ Челтьнемъ. Пожалуйста, извини меня, если можешь, передъ миссъ Шарпъ за мое безразсудное поведеніе въ воксалѣ; пусть она забудетъ всякое слово, произнесенное мною за этимъ демонски разгорячительнымъ ужиномъ, Я теперь совсѣмъ расклеился. По выздоровленіи ѣду въ Шотландію на нѣсколько мѣсяцевъ, и при семъ остаюсь

преданный тебѣ другъ и братъ,

Джозефъ Седли.»

Это былъ смертельный ударъ, разрушившій въ одно мгновеніе воздушныя мечты молодыхъ дѣвицъ. Амелія не смѣла взглянуть на блѣдное лицо и пылающія глаза Ребекки; но она уронила письмо на ея колѣни, и побѣжала въ свою комнату наверхъ, чтобы выплакать наединѣ свое горе.

Ключница Бленкинсопъ явилась теперь очень кстати съ своими утѣшеніями, почерпнутыми изъ опытовъ вседневной жизни. Амелія бросилась къ ней на шею, и расказала все, что таилось на ея душѣ.

— Не тужите, добрая барышня, все къ-лучшему, сказала мистриссъ Бленкинсопъ. Мнѣ заранѣе не хотѣлось пугать васъ, а то, вѣдь, право, никто ее не любитъ въ нашемъ домѣ. Я видѣла собственными глазами, какъ она украдкой читала письма вашей матушки. Горничная говоритъ, что она безпрестанно роется во всѣхъ комодахъ и шкафахъ. Это не хорошо. И, сказать правду, она, кажется, подтибрила въ свою шкатулку вашу бѣлую ленту.

— Я сама отдала ей, сама отдала! возразила миссъ Амелія съ энергическою живостью.

Это, однакожь, отнюдь не измѣнило мнѣнія мистриссъ Бленкиншопъ насчетъ миссъ Шарпъ.

— Вѣрьте вы этимъ гувернанткамъ! замѣтила она горничной при первомъ свиданіи. Вѣдь туда же поднимаютъ носъ, и лѣзутъ въ барыни, а вѣдь жалованья-то получаютъ онѣ не больше насъ грѣшныхъ. Нѣтъ, сударыня моя, ужь, по моему, всякъ сверчокъ знай свой шестокъ.

Всѣ теперь въ домѣ до одной души, кромѣ миссъ Амеліи, знали положительно и вѣрно, что Ребекка должна ѣхать, и всѣ согласились единодушно, что, чѣмъ скорѣе уѣдетъ она, тѣмъ лучше. Амелія совсѣмъ не думала такъ скоро разстаться съ своей подругой; но на всякій случай она перерыла всѣ свой комоды, ящики, шкафы, шкатулки, ридикюли, шифоньерки; пересмотрѣла всѣ свой платья, косынки, ленты, кружева, манишки, шемизетки, выбирая и откладывая то, другое, третье, въ подарокъ на память для милой Ребекки. Потомъ она отправилась къ своему папа, великодушному британскому негоціанту, и сказала:

— Милый папа, вы обѣщали въ день моего рожденія подарить мнѣ столько гиней, сколько будетъ мнѣ лѣтъ: благодарю васъ, папа; но деньги мнѣ не нужны. Будьте такъ добры, позвольте мнѣ отъ вашего имени предложить этотъ подарокъ моей доброй, несравненной миссъ Ребеккѣ, которая нуждается во всемъ.

Заботливая дѣвушка наложила даже контрибуцію на мистера Осборна, и тотъ, исполняя ея волю, долженъ былъ для ея подруги купить щегольскую шляпку въ модномъ магазинѣ и самый лучшій бархатный корсажъ, какой только можно было пріобрѣсть за деньги.

— Это даритъ вамъ Джорджъ, милая Ребекка, сказала Амелія, съ гордостью вручая картонку, заключавшую эти подарки; какой изящный вкусъ у него! Не правда ли, никто не сравнится съ Джорджомъ!

— Никто, отвѣчала Ребекка, я очень благодарна вашему жениху. «Это Джорджъ Осборнъ растроилъ мою свадьбу», подумала она въ своемъ сердцѣ, и на этомъ основаніи, миссъ Ребекка Шарпъ полюбила Джорджа Осборна.

Съ рѣдкимъ спокойствіемъ она дѣлала теперь свой приготовленія къ отъѣзду, и принимала подарки изъ рукъ доброй миссъ Амеліи, проливавшей обильные потоки горькихъ слезъ. Она поклялась питать въ своемъ сердцѣ чувство вѣчной благодарности къ мистриссъ Седли, но вообще немного говорила съ этой леди, которая, въ свою очередь, была въ очевидномъ затрудненіи, и всячески избѣгала непріятныхъ встрѣчъ съ подругой своей дочери. Она поцаловала руку мистера Седли, когда тотъ подалъ ей кошелекъ. И просила позволенія считать его своимъ добрымъ, великодушнымъ покровителемъ и другомъ. Поведеніе ея было столько умилительно и трогательно, что великодушный покровитель уже хотѣлъ-было написать для нея вексель на двадцать фунтовъ стерлинговъ, но тутъ же обуздалъ свои чувства, потому-что коляска стояла у крыльца, и онъ отправлялся въ гости на обѣдъ.

— Благослови васъ Богъ, доброе дитя! сказалъ мистеръ Седли, пріѣзжайте всегда къ намъ, какъ-скоро будете въ городѣ. Ну, Джемсъ, въ Сити, къ альдермену.

Наступило, наконецъ, прощанье съ миссъ Амеліей; но на эту картину, съ позволенія читателя, я набрасываю покрывало. Сцена, само-собою разумѣется, была трогательная во всѣхъ возможныхъ отношеніяхъ, и Ребекка здѣсь болѣе чѣмъ гдѣ-либо обнаружила свой художественный талантъ къ трагическимъ ролямъ. Патетическія слезы, флакончики со спиртомъ и духами, вздохи, рыданія, заклинанія, стоны, все было пущено въ ходъ геніальной дочерью актрисы, и Амелія вполнѣ убѣдилась, что ея подруга драгоцѣнный перлъ добродѣтелей и прелестей женскихъ.

 

ГЛАВА VII

Новыя сцены и новыя лица

Къ числу замѣчательныхъ именъ, помѣщонныхъ, по алфавитному порядку, въ календарѣ на годъ 18… относилось имя Кроли, сэра Питта, баронета, имѣвшаго свой пышный домъ на Большой Гигантской улицѣ и такъ называемую «Королевину усадьбу» внѣ столицы. Эта достопочтенная фамилія уже нѣсколько лѣтъ постояимо рисовалась въ парламентскихъ спискахъ, въ связи съ именемъ другого достойного джентльмена, какъ члена и представителя «Королевиной усадьбы».

Было время, когда помѣстье господъ Кроли называлось просто имѣніемъ Кроли; но съ шестнадцатого столѣтія, вслѣдствіе одного счастливого обстоятельства, о которомъ мы не намѣрены распространяться, оно получило титулъ Королевиной усадьбы, и вмѣстѣ съ титуломъ право представлять отъ себя двухъ представителей въ парламентъ. При королевѣ Елисаветѣ, мѣстечко Кроли было чрезвычайно многолюдно и обильно всякими благами изъ всѣхъ четырехъ царствъ природы; но теперь это была довольно тощая и мелкая усадьба, доставлявшая впрочемъ около двухъ тысячь фунтовъ годового дохода своему владѣльцу.

Родословная господъ Кроли весьма удовлетворительно объяснена въ фамильныхъ бумагахъ, и мы, для удовольствія читателя, должны здѣсь воспользозаться этимъ достовѣрнымъ матеріяломъ. Сэръ Питтъ Кроли, названный такъ въ честь одного знаменитого лица, былъ сынъ Вальполя Кроли, первого баронета и хранителя государственной печати въ царствованіе Георга Второго; а Вальполь Кроли, сынъ Джона Чорчилля Кроли, заимствовалъ свое имя отъ знаменитого полководца въ царствованіе королевы Анны. Далѣе, родословное дерево упоминаетъ еще о Чарльзѣ Стюартѣ временъ Джемса Первого, и, наконецъ, уже о родоначальникѣ Кроли, который изображонъ на фамильной картинѣ во весь ростъ, съ бородой и въ трехугольной шляпѣ. Изъ жилета его живописно выставляется самое родословное дерево съ густыми листьями, на которыхъ, въ хронологическомъ порядкѣ, начертаны всѣ вышеозначенныя имена съ приличными титулами и украшеніями. Подлѣ настоящаго владѣльца, сэра Питта Кроли, изображено имя его брата, Бьюта Кроли, пастора и ректора въ Королевиной усадьбѣ. Затѣмъ, въ нисходящей линіи, слѣдуютъ еще другія мужскія и женскія имена изъ фамиліи Кроли.

Сэръ Питтъ Кроли былъ сперва женатъ на миссъ Гриззели, шестой дочери лорда Мунго-Бинки и двоюродной сестрицы мистера Дундаса. Она произвела ему на свѣтъ двухъ сыновей: Питта, названного такимъ образомъ по имени знаменитого министра, и Родона Кроли, получившого свое имя отъ одного пріятеля валлійского принца. Черезъ нѣсколько лѣтъ послѣ кончины своей супруги, сэръ Питтъ Кроли вступилъ во второй бракъ съ миссъ Розою, дочерью мистера Графтона, отъ которой родились у него двѣ дочки, будущія воспитанницы и ученицы миссъ Ребекки Шарпъ.

Выходитъ, стало-быть, что миссъ Ребекка отрекомендована гувернанткой въ такой домъ, съ которымъ ни въ какихъ отгошеніяхъ нельзя сравнить скромную семью на Россель-Скверѣ. Это не бездѣлица, и не всякой ученой дѣвицѣ выпадаетъ такое счастье при выходѣ изъ пансіона.

Повелѣніе явиться къ должности было ей сообщено на клочкѣ сѣрой бумаги, содержавшей слѣдующія слова:

«Сэръ Питтъ Кроли симъ увѣдомляетъ, что дѣвица Шарпъ и ея скарбъ могутъ быть представлены сюда во вторникъ, ибо завтра, рано поутру, я имѣю уѣхать изъ города на «Королевину усадьбу».

«Большая Гигантская улица.»

Ребекка никогда не видала баронета, никогда и ничего не слыхала о немъ. Послѣ прощанья съ Амеліей, первымъ ея долгомъ было сосчитать звонкую монету въ кошелькѣ, полученномъ изъ щедрыхъ рукъ великодушного негоціанта; вторымъ отереть слезы на глазахъ батистовымъ платочкомъ, и эта операція была произведена ею тотчасъ же, какъ экипажъ повернулъ за уголъ на Россель-Скверѣ. Возстановивъ такимъ образомъ спокойствіе души и сердца, молодая дѣвушка принялась рисовать въ своемъ воображеніи идеальный образъ сэра Питта Кроли.

— Хотѣла бы я знать, спрашивала она сама себя, есть ли у него звѣзда, или только однимъ лордамъ позволяется носить звѣзды? Но во всякомъ случаѣ, онъ долженъ быть прекрасенъ въ своемъ парадномъ костюмѣ, въ манжетахъ и напудренныхъ волосахъ. Безъ сомнѣнія, онъ страшный гордецъ, и будетъ на меня смотрѣть съвысока; но дѣлать нечего; надобно покориться горькой долѣ… Покрайней мѣрѣ, я буду теперь жить въ благородномъ кругу, между знатными особами, далеко отъ всѣхъ этихъ неуклюжихъ мѣщанъ. И она принялась думать о своихъ прежнихъ друзьяхъ на Россель-Скверѣ съ тѣмъ философскимъ спокойствіемъ и равнодушіемъ, съ какимъ, въ извѣстной баснѣ, лисица разсуждаетъ о недозрѣломъ виноградѣ. Между-тѣмъ карета мистера Седли, гдѣ уже она сидѣла около часа послѣ трогательного прощанья съ миссъ Амеліей, быстро катилась по Гигантской улицѣ, и остановилась наконецъ передъ огромнымъ, мрачнымъ домомъ сэра Питта Кроли.

Кучеръ Джонъ, одинъ только провожавшій нашу героиню, не принялъ на себя труда сойдти передъ подъѣздомъ съ козелъ, чтобъ позвонить въ колокольчикъ, и попросилъ вмѣсто себя исполнить эту обязанность проходившого мальчишку. Какъ-скоро раздался звонокъ, изъ-за дверей дома выставился плѣшивый старичишка въ старомъ засаленомъ сюртукѣ, въ сѣрыхъ затасканныхъ панталонахъ и неуклюжихъ хлопанцахъ. Его морщины на щекахъ скорчивались какою-то страшною улыбкой.

— Эй, ты, старина! сказалъ Джонъ, не вставая съ козелъ, здѣсь, что ли, живетъ сэръ Питтъ Кроли?

— Здѣсь! отвѣчалъ старикъ, оскаливая зубы и утвердительно кивая головой.

— Потрудись, любезный, вынести изъ кареты сундуки съ разнымъ тряпьёмъ, продолжалъ кучеръ.

— Можешь вынести ихъ самъ, отвѣчалъ привратникъ.

— Да развѣ ты не видишь, что мнѣ нельзя оставить лошадей? Ну, пособи мнѣ, покраймен мѣрѣ; барышня, авось, дастъ тебѣ на водку, заключилъ Джонъ съ нахальнымъ смѣхомъ. Видно было, что онъ не имѣлъ никакого уваженія къ миссъ Шарпъ послѣ того, какъ она выѣхала изъ господского дома, не сдѣлавъ подарка слугамъ.

Привратникъ нерѣшительными шагами выступилъ впередъ, взвалилъ на свои плеча сундукъ миссъ Шарпъ, и понесъ его въ домъ.

— Возьми, пожалуііста, эту корзинку и шаль, и отвори дверь, сказала миссъ Ребекка, выходя съ большимъ негодованіемъ изъ кареты; я напишу о тебѣ мистеру Седли, и онъ узнаетъ, какъ ты велъ себя.

— Ну, барынька, отвѣчалъ кучеръ, надѣюсь, вы ничего не забыли. Всѣ ли захватили вы платья миссъ Амеліи? Авось они будутъ вамъ въ пору. Прощай, старичина. Не мѣшаетъ тебѣ знать, любезный, что отъ нея не получишь ты ни гроша, продолжалъ Джонъ, указывая пальцомъ на миссъ Ребекку; кулакъ-дѣвчина, охъ, какой кулакъ!

И затѣмъ карета покатилась обратно на Россель-Скверъ. Дѣло въ томъ, что кучеръ Джонъ волочился за горничной миссъ Седли, и былъ теперь въ крайнемъ негодованіи, что его возлюбленная лишилась подарковъ, которые, сверхъ всякого ожиданія, перешли къ бѣдной гувернанткѣ.

При входѣ въ столовую, по указанію старика въ неуклюжихъ хлопанцахъ, Ребекка нашла, что все въ этой комнатѣ имѣетъ печальный и безпорядочный видъ, какой обыкновенно бываетъ въ отсутствіе господъ. Турецкій коверъ, измятый и скомканный, укатился подъ буфетъ; картины скрылись за старыми листьями оберточной бумаги; потолочная люстра окуталась въ сѣрый полотняный мѣшокъ; стулья въ безпорядкѣ разбросались вдоль стѣнъ; оконныя гардины совсѣмъ исчезли подъ толстой парусиной; мраморный бюстъ сэра Вальполя Кроли, запыленный и запачканный, едва виднелся на каминной полкѣ, служившей для него пьедесталомъ.

Нѣкоторое движеніе замѣчалось только подлѣ камина, гдѣ былъ разведенъ огонь. Передъ каминомъ торчали два соломеные стула, круглый столикъ, и на немъ бутылка портера, хлѣбъ и сыръ.

— Не хотите ли со мной пообѣдать? Я васъ могу поподчивать отмѣннымъ пивомъ.

— Мнѣ надобно видѣть сэра Питта Кроли; гдѣ онъ? сказала миссъ Шарпъ величественнымъ тономъ.

— Эге, вотъ какъ! Вѣдь это я; сэръ Питтъ Кроли. Подузнайте только, что вы заставили меня нести сундукъ на собственныхъ моихъ плечахъ! Каково! и вы не догадались, что сэръ Питтъ Кроли былъ вашимъ покорнѣйшимъ слугой? Спросите, пожалуй, вотъ эту женщину, кто я такой. Мистриссъ Тинкеръ, рекомендую тебѣ миссъ Шарпъ; а вамъ, миссъ гувернантка, рекомендую мою ключницу. Хе, хе, хе!

Мистриссъ Тинкеръ въ эту самую эту минуту вошла въ комнату съ огромной трубкой и пачкой табаку, за которымъ ее посылали въ ближайшую лавку. Она вручила эти вещи сэру Питту, сидѣвшему подлѣ камина.

— Гдѣ же фарсингъ? спросилъ сэръ Питтъ. Я далъ тебѣ три полупенса, бабушка Тинкеръ, гдѣ же сдача?

— Вотъ она! отвѣчала Тинкеръ, подавая мелкую монетку; эхъ, вы, баронъ, какъ не стыдно хлопотать о фарсингахъ!

— По одному фарсингу на день, составитъ семь шиллинговъ въ годъ, равняется процегту на семь гиней. Храни прежде всего свой фарсинги, бабушка Тинкеръ, и въ твоемъ карманѣ выростутъ гинеи; это ужь говорю я тебѣ.

— Вы можете быть увѣрены, молодая дѣвушка, что передъ вами точно сэръ Питтъ Кроли, сказала Тинкеръ; со временемъ, вы узнаете его лучше.

— И полюбите его; миссъ Шарпъ, за это ручаюсь, сказалъ старичокъ съ учтивой улыбкой, справедливость прежде всего; а тамъ великодушіе; это мое правило.

— Онъ въ жизнь свою никому даромъ не давалъ фарсинга, бормотала старуха.

— Никому и не даетъ; это ужь такъ заведено. Давай-ка лучше ужинать, бабушка Тинкеръ. Не мѣшаетъ принести еще стуликъ изъ кухни. Садитесь, миссъ гувернантка.

Съ этими словами, баронетъ запустилъ желѣзную вилку въ кострюлю, стоявшую на огнѣ, и вытащилъ оттуда порцію требухи, которую тотчасъ же раздѣлилъ на двѣ равныя части. Одна изъ нихъ предназначалась для мистриссъ Тимкеръ.

— Видите ли, миссъ Шарпъ, сказалъ сэръ Питтъ, старуха Тинкеръ держится со мной на короткой ногѣ: ѣстъ и пьетъ съ одного блюда. Го-го! очень радъ, миссъ Шарпъ, что вы не хотиге кушать.

И они съ жадностью принялись утолять свой голодъ, стараясъ, повидимому, перегнать другъ друга.

Послѣ ужина, сэръ Питтъ Кроли закурилъ свою трубку, и началъ затягиваться съ большимъ аппетитомъ. Часа черезъ два, когда ужь совершенно смерклось и наступила безлунная ночь, онъ зажогъ сальную свѣчу въ жестяномъ шандалѣ, вынулъ изъ шкафа огромную пачку бумагъ, принялся читать ихъ и приводить въ систематическій порядокъ.

— Я здѣсь по тяжебному дѣлу, миссъ гувернантка, и по этой-то причинѣ, завтра поутру вы будете имѣть удовольствіе ѣхать вмѣстѣ со мною на «Королевину усадьбу».

— У него всегда здѣсь тяжебныя дѣла, сказала мистриссъ Тинкеръ, откупоривая бутылку вина.

— Пей, старуха, за мое здоровье, и держи языкъ на привязи, сказалъ сэръ Питтъ Кроли. Да, моя милая, Тинкеръ говоритъ правду; я проигрывалъ на своемъ вѣку больше всякой живой души на британской почвѣ. Вотъ и теперь у меня дѣло съ однимъ сутягой, Снаффль его зовутъ. Ужь я поддедюлю его на-славу, или мое имя не Питтъ Кроли. Да это все трынъ-трава. А вотъ еще затѣяли противъ меня дѣльцо Поддеръ и другой забіяка, которымъ мерещится, будто земелька подлѣ «Королевиной усадьбы», двѣсти слишкомъ десятинъ, принадлежитъ имъ по наслѣдству! Врутъ, скалдырники. Прямыхъ документовъ нѣтъ. Пойду на проломъ и оттягаю, хоть бы это стоило мнѣ больше тысячи гиней. Есть тутъ и еще два, три дѣльца, все въ такомъ же родѣ: посмотри сама, миссъ гувернантка. Будетъ намъ пожива. Хорошъ ли у васъ почеркъ? Вы мнѣ пригодитесь въ «Королевиной усадьбѣ«, за это ручаюсь, миссъ Шарпъ. Теперь, по смерти вдовствующей Кроли, мнѣ нужна сильная подмога.

— Покойница, не тѣмъ будь помянута, была такая же сутяжница, какъ самъ онъ, сказала старуха Тинкеръ. Она пересудилась со всѣми подрядчиками и купцами, и смѣняла въ четыре года сорокъ восемь слугъ.

— Да таки нешто, была она строгонька и сварлива иной разъ, подтвердилъ баронетъ простодушнымъ тономъ, но для меня чудо что за женщина. Я не держалъ и управителя при ней: за всѣмъ хозяйствомъ смотрѣли ея собственные глаза.

И въ этихъ откровенныхъ выраженіяхъ разговоръ, къ удовольствію миссъ Ребекки, продолжался до поздней ночи. Каковы бы ни были нравственныя свойства сэра Питта Кроли, хороши или дурны, онъ не скрывалъ себя ни на-волосъ; и обнаружилъ себя до сокровеннѣйшихъ изгибовъ своей души. Онъ говорилъ о себѣ безъ умолка, то на простонародномъ языкѣ; щеголяя площадными выраженіями, то на утончонномъ языкѣ свѣтскихъ людей высшого полета. Приказавъ, наконецъ, чтобы къ пяти часамъ утра все стояло на ногахъ, онъ пожелалъ миссъ Шарпъ спокойной ночи и надѣлъ колпакъ.

— Вы проспите съ ключницей эту ночь, миссъ гувернантка, сказалъ онъ. Постель велика. Хватитъ штукъ на пять. Леди Кроли умерла въ ней. Прощайте.

Съ этими словами, сэръ Питтъ махнулъ рукой, и немедленно исчезъ въ свою спальню. Старуха Тинкеръ, съ ночникомъ въ рукѣ, повела свою спутницу наверхъ по каменнымъ ступенямъ, мимо огромныхъ дверей и покоевъ, гдѣ, повидимому, никогда не было слѣдовъ движенія и жизни. Наконецъ, онѣ пришли въ большую угольную спальню, гдѣ леди Кроли испустила свой послѣдній духъ. Постель и комната были угрюмы, мрачны, погребальны, и можно было подумать, что не только умерла здѣсь леди Кроли, но что духъ ея витаетъ и теперь въ этихъ четырехъ стѣнахъ. При всемъ томъ, Ребекка вбѣжала въ эту храмину съ дѣвическою рѣзвостью, и покамѣстъ старуха дѣлала свой окончательныя приготовленія на сонъ грядущій, она успѣла обревизовать шкафы, комоды, буфеты, и пыталась отпереть ящики; которые были заперты. Мрачныя картины на стѣнахъ и принадлежности фамильного туалета тоже не ускользнули отъ вниманія любопытной дѣвицы.

— Я никогда не ложусь спать, не успокоивъ напередъ своей совѣсти, сказала старуха. Совѣтую и вамъ, миссъ, подражать моему примѣру.

— Моя совѣсть всегда спокойна, бабушка Тинкеръ; покорно васъ благодарю. А вы лучше раскажите-ка мнѣ; милая мистриссъ Тинкеръ, все, что вамъ извѣстно о сэрѣ Питтѣ Кроли и вдовствующей леди Кроли; это должно быть очень интересно.

— Много будете знать, миссъ, скоро состарѣетесь, отвѣчала Тинкеръ брюзгливымъ тономъ. Ночь даровалъ вамъ Господь Богъ для успокоепня усталыхъ костей, а не для пустой болтовии. Ложитесь, миссъ.

Ребекка представила энергическое возраженіе, но ужь не получила никакого отвѣта, потому-что старуха, оборотясь къ стѣнѣ, захрапѣла во всю носовую завертку. Несмотря на совершеннѣйшее спокойствіе совѣсти, молодая дѣвушка долго, очень долго не могла заснуть на этомъ новомъ мѣстѣ. Она думала о завтрашнемъ днѣ, о новомъ мірѣ, куда влечетъ ее судьба, и о вѣроятности на успѣхъ жизни среди новыхъ людей. Ночникъ дымился и трещалъ въ глиняной плошкѣ; каминъ отражалъ гигантскую мрачную тѣнь на старые полусгнившіе узоры, вышитые, безъ сомнѣнія, рукою покойной леди, и на два миніатюрные нортрета молодыхъ мужчинъ, изъ которыхъ одигъ былъ въ костюмѣ оксфордского студента, а другой въ красгой солдатской курткѣ. Послѣдній сдѣлался для Ребекки предметомъ сонныхъ грезъ и мечтаній.

Ровно въ четыре часа, лишь только розовый свѣтъ озарилъ мрачныя зданія на Большой Гигантской улицѣ, старуха Тинкеръ воспрянула отъ глубокого сна, и, разбудивъ свою спящую подругу, приказала ей готовиться къ отъѣзду. Затѣмъ мистриссъ Тинкеръ отперла въ коридорѣ огромную желѣзную дверь, при чемъ громкій стукъ пробудилъ со всѣхъ сторонъ усыпленное эхо, и побѣжала на Оксфордскую улицу нанять съ биржи походный экипажъ. Нѣтъ надобности прибавлять, что взятой извощикъ простоялъ здѣсь всю иочь, въ надеждѣ, что какой-нибудь молодой запоздалый гуляка, при возвращеніи домой изъ трактира, потребуетъ его услугъ и наградитъ его съ щедростью пьяной руки.

И нѣтъ никакой надобности распространяться, что упомянутый извощикъ, если таковыя надежды дѣйствительно гомозились въ его душѣ, былъ жестоко обманутъ въ своихъ ожиданіяхъ, потому-что достойный баронетъ, которого довезъ онъ до Сити, не далъ ему ни одного пенни сверхъ положенной таксы. Напрасно бѣдный ванька хлопоталъ, шумѣлъ, бурлилъ и угрожалъ даже побросать въ канаву вещи миссъ Шарпъ, если не дадутъ ему на водку, сэръ Питтъ Кроли остался непоколебимъ, какъ гранитъ.

— Ничего, братъ, не сдѣлаешь, сказалъ ему одымъ изъ ямщиковъ конторы дилижансовъ, это, вѣдь, сэръ Питтъ Кроли.

— Такъ, Джой, такъ, любезный, отвѣчалъ баронетъ одобрительнымъ тономъ, съ меня ему нечего сорвать.

— Да, сударь, мы всѣ знаемъ, что съ васъ взятки-то гладки! сказалъ Джой, оскаливая зубы и укладывая чемоданъ баронета на кровлю дилижанса.

— Кондукторъ, взять для меня мѣсто внутри кареты.

— Слушаю, сэръ Питтъ, отвѣчалъ кондукторъ, притрогиваясь къ полямъ своей шляпы, и съ трудомъ скрывая внутреннюю досаду.

Дѣло въ томъ, что это мѣсто было обѣщано молодому студенту изъ Кембриджа, отъ которого кондукторъ надѣялся получить двѣ лишнихъ кроны. Для миссъ Шарпъ тоже отвели мѣсто въ каретѣ, насупротивъ сэра Питта Кроли.

Что жь теперь, благосклонный читатель? Описывать ли мнѣ, какъ молодой джентльменъ изъ Кембриджа, кипѣвшій негодованіемъ противъ баронета и кондуктора, взгромоздился, наконецъ, съ своими фраками и шинелями, наверхъ дилижанса, и какъ потомъ онъ помирился съ своимъ положеніемъ, когда, вслѣдствіе непредвиденныхъ обстоятельствъ, перемѣстилась къ нему и миссъ Шарпъ, которую онъ поспѣшилъ закутать своею шинелью? Говорить ли, какъ усѣлись на своихъ мѣстахъ толстый джентльменъ, страдавшій одышкой, и жирная вдовица съ красными, отвислыми щеками, объявившая, что ей никогда не приходилось терпѣть дорожныхъ безпокойствъ, и какъ потомъ дилижансъ помчался мимо биржи и Бѣлого Медвѣдя въ Пиккадилли, постепенно оставивъ за собою Рыцарскій мостъ, Королевскіе сады, Терегемскіе луга, Брентфортъ, Багсготъ, и прочая, и прочая? Увы! нѣтъ теперь ни дилижансовъ; ни каретъ на огромныхъ протяженныхъ, искрещенныхъ и перерѣзанныхъ желѣзною дорогой! А давно ли?.. Сколько разъ даже писателъ этихъ страницъ катился по гладкому шоссе въ спокойныхъ экипажахъ и предавался сладостнымъ мечтамъ, разсуждая о суетѣ мірской подъ звукъ колесъ, разбивавшихъ и растиравшихъ свѣжій щебень! Сладкія, незабвенныя воспоминанія! Куда теперь дѣвались наши гладкія дороги, и съ ними веселыя приключенія на станціяхъ и въ трактирахъ? Гдѣ теперь наши честные, красноносые извощики, съ которыми, бывало, летишь стрѣлой въ Тельси или Гринвичъ?.. Куда дѣвался добрый старикъ Уэллеръ съ его трехъ-этажнымъ подбородкомъ? Живъ онъ или умеръ?.. Куда разбрелись буфетчики на придорожныхъ трактирахъ и содержатели постоялыхъ дворовъ, буфетчики и содержатели съ синими носами? Увы! все исчезло, все потонуло въ безднѣ вѣчности; и скоро человѣческое ухо не будетъ болѣе слышать звуковъ полночного рожка, и человѣческій глазъ не увидитъ болѣе шоссейныхъ заставъ съ ихъ живописными будочками, откуда, въ былыя времена, съ такимъ достоинствомъ и важностью, выходилъ философъ, презрѣвшій суету мірскую, отворять ворота для проѣзжавшого экимажа.

Прочь; прочь печальныя мысли! Вооружимся эгидой философической премудрости, и маршъ впередъ, по гемпширской дорогѣ, на «Королевину усадьбу», куда спѣшитъ наша героиня.

 

ГЛАВА VIII

Изліяніе болѣзненныхъ ощущеній въ дружеское сердце

Миссъ Ребекка Шарпъ къ миссь Амеліи Седли, въ Лондонъ, на Россель-Скверъ,

«Милая, несравненная Амелія,

безцѣнный, незабвенный другъ мой!

«Съ грустью и отрадой вмѣстѣ принимаюсь за перо, чтобъ отвести душу откровенной бесѣдой. Какая перемѣна, ахъ, какая страшная перемѣна въ судьбѣ безпріютной спроты! Не далѣе какъ вчера, я была все равно, что въ кругу своихъ родныхъ, въ обществѣ милой, нѣжной, обожаемой сестры, а теперь я одна въ цѣломъ мірѣ, безъ друзей и безъ сердца, способного сочувствовать моему горю.

«Не стану расказывать, въ какихъ слезахъ и въ какой тоскѣ провела я роковую ночь, разлучившую меня съ вашимъ благословеннымъ семействомъ. Упоенная радостью и счастьемъ, ты должна была въ этотъ самый вечеръ ѣхать на балъ съ женихомъ своимъ и матерью, и я думала о тебѣ всю ночь, воображая миссъ Амелію лучшимъ украшеніемъ великолѣпного общества. Подъѣхавъ въ вашей каретѣ къ городскому дому сэра Питта Кроли, я была сдана съ рукъ на руки старому баронету; причемъ кучеръ Джонъ нагрубилъ мнѣ самымъ безстыднымъ образомъ, нагло издѣваясь надъ моею бѣдностью и несчастьемъ. Ночь провела я въ печальной спальнѣ на одной постели съ старухой-ключницой; можешь представить, что я не сомкнула глазъ до самого разсвѣта.

«Сэръ Питтъ совсѣмъ не такой человѣкъ, какимъ обыкновенно мы рисовали баронетовъ въ Чизвиккской школѣ. Представь себѣ коренастого; приземистого, грязного, безобразного старичишку, въ старомъ сюртукѣ и дырявыхъ штиблетахъ, съ трубкою во рту и съ кострюлей въ одной рукѣ, гдѣ приготовлялся его отвратительный ужинъ: таковъ былъ сэръ Питтъ Кроли при встрѣчѣ со мной. Онъ говоритъ ужаснымъ провинціяльнымъ нарѣчіемъ; и отчаянно бранилъ извощика, который привезъ насъ въ гостинницу, откуда я, большею частію наверху дилижанса, должна была совершить свою поѣздку въ «Королевину усадьбу».

«Впрочемъ, сначала, по выходѣ изъ гостинницы, меня посадили во внутренность кареты; но потомъ, какъ-скоро началъ идти сильный дождь, — повѣришь ли ты этому? — меня заставили выйдти и взгромоздиться наверхъ, потому-что, изволите видѣть, сэръ Питтъ, какъ содержатель дилижансовъ, счолъ за нужное уступить мое мѣсто одному пассажиру. Нѣтъ сомнѣнія, я могла бы промокнуть до костей, еслибъ, къ счастью, молодой джентльменъ изъ Кембриджской Коллегіи не прикрылъ меня своей шинелью.

«Этотъ джентльменъ и кондукторъ, повидимому, хорошо знали сэра Питта и смѣялись надъ нимъ во всю дорогу. Они называли его старымъ крючкодѣемъ, обозначая этимъ именемъ его скупость и жадность. По ихъ словамъ, онъ въ жизнь никому не давалъ ни копѣйки (эту низость я особенно ненавижу), и молодой человѣкъ замѣтилъ мнѣ, что послѣднія двѣ станціи мы тащились слишкомъ медленно оттого, что сэръ Питтъ, какъ владѣлецъ лошадей, самъ сидѣлъ на-козлахъ вмѣстѣ съ кучеромъ. Кучеръ пыхтѣлъ, сердился, ворчалъ, и я разслышала, между прочимъ, какъ онъ собирался выместитъ свою досаду на лошадяхъ сэра Питта, когда дилижансъ поѣдетъ обратно въ Лондонъ. Пассажиры хохотали, и веселость ихъ заразила даже меня.

«Но за четыре мили до «Королевиной усадьбы,» мы пересѣли въ богатую карету съ фамильными гербами, и четыре дюжія лошади съ тріумфомъ повезли насъ въ паркъ баронета. Передъ домомъ встрѣтила насъ, со множествомъ присѣданій и поклоновъ, пожилая женщина, отворившая старыя желѣзныя ворота, отчасти похожія наворота въ ненавистномъ Чизвиккѣ. Должно замѣтить, что за милю до «Королевиной усадьбы» растилалась прекрасная аллся.

«— Вотъ, судари мои, сказалъ сэръ Питтъ Кролі, эта аллся проведена на цѣлую милю, и стоила мнѣ огромной суммы. Одного строевого лѣса пошло тутъ на шесть тысячь фунтовъ чистоганомъ; это не бездѣлица, смѣю васъ увѣрить.

«Съ этими словами, сэръ Питтъ обращался преимущественно къ мистеру Годсону, своему полѣсовщику и фермеру, которого онъ посадилъ съ собой въ карету. Долго они разсуждали о навозѣ, объ осушкѣ болотъ, о браконьерахъ и о такихъ предметахъ, которыхъ я никакъ не могла понять. Всего болѣе сэръ Питтъ рекомендовалъ смотрѣть, чтобъ никто не смѣлъ охотиться на его землѣ.

«При въѣздѣ въ усадьбу, я замѣтила, между прочимъ, прекрасный церковный шпицъ, возвышающійся въ паркѣ надъ старыми ивами, и передъ нимъ, среди лужайки, старый, красный домъ съ высокими трубами, покрытыми плющомъ.

«— Это ваша церковь, сэръ? спросила я.

«— А что бы вы думали? разумѣется, церковь. Годсонъ, какъ поживаетъ Бьютъ? Бьютъ, видите ли, миссъ гувернантка, родной мой братъ, здоровякъ первого сорта. Ха, ха, ха!

«Годсонъ также засмѣялся, но потомъ принялъ серьёзный видъ и, кивнувъ головою, сказалъ:

«— Боюсь, сэръ Питтъ, вашему братцу, кажется, гораздо лучше. Вчера онъ выѣзжалъ на своей маленькой лошади, и собиралъ нашъ хлѣбъ.

«— Собиралъ свою десятину, вотъ онъ какъ! Какъ это до сихъ поръ онъ не обопьется? Вѣроятно, онъ намѣренъ прожить дольше Маѳусаила.

«Годсонъ захохоталъ опять. Молодые люди, сказалъ онъ, дѣти вашего братца, опять воротились изъ колддегіи, и на этихъ дняхъ приколотили Джона Скорджинса.

«— Какъ? Моего второго смотрителя? проревѣлъ сэръ Питтъ.

«— Именно такъ; онъ имѣлъ несчастье зайдти на ихъ землю, отвѣчалъ Годсонъ.

«— Смотри, теперь у меня не зѣвать, Годсонъ, если они станутъ охотиться на моей землѣ, сейчасъ дать мнѣ знать: я имъ переломаю руки и ноги.

«Изъ этого для меня становится очевидно, что два брата ведутъ между собою непримиримую вражду. Это не новость: братья и сестры часто живутъ между собою, какъ кошка съ собакой. Помнишь ли, милая Амелія, какъ у насъ въ Чизвиккѣ ссорились дѣвицы Скратчли, и какъ онѣ колотили одна другую? А Мери Боксъ тузила свою сестру, Луизу, чуть-ли не каждую недѣлю.

«Увидѣвъ двухъ мальчиковъ, срѣзывавшихъ вѣтви въ ближайшемъ лѣсу, Годсонъ, по мановенію сэра Питта, выпрыгнулъ изъ кареты и погнался за ними съ кнутомъ.

«— Ату ихъ, мошенниковъ! кричалъ сэръ Питтъ, ату ихъ! Притащить ихъ домой, я раздѣлаюсь съ ними по-свойски!

«И затѣмъ мы услышали, какъ Годсонъ началъ хлестать своимъ кнутомъ по плечамъ несчастныхъ мальчиковъ. Когда ихъ взяли подъ арестъ, Питтъ приказалъ кучеру ѣхать во дворъ. Слуги поспѣшили насъ встрѣтить и. .

«На этомъ мѣстѣ, моя милая, вчера остановилъ меня страшный стукъ въ дверь моей комнаты; я поспѣшила отворить и увидѣла, кого бы ты думала? самого сэра Питта въ колпакѣ и халатѣ! Я съ крикомъ отскочила отъ такого посѣтителя; но онъ, не обращая вниманія на мой испугъ, храбро выступилъ впередъ, подошолъ къ моему столику и взялъ свѣчу.

«— Послѣ одиимадцатл часовъ не зажигать свѣчи, миссъ Бекки, сказалъ онъ. Ступайте въ постель безъ огяя, и спите, какъ можете. Ложитесь и впередъ въ одиннадцать часовъ, если не хотите, чтобъ я каждый вечеръ дѣлалъ вамъ визиты.

«Съ этими словами, онъ и его буфетчикъ, мистеръ Горроксъ, съ громкимъ хохотомъ вышли изъ моей комнаты. Само-собою разумѣется, впередъ я постараюсь освободиться отъ этихъ ночныхъ гостей. Ввечеру спускаютъ на дворѣ двухъ огромныхъ борзыхъ собакъ которыя напролеть всю ночь бѣснуются и лаютъ на луну.

«Передъ домомъ «Королевиной усадьбы», представляющимъ отвратительное, старомодное, красное зданіе съ высокими трубами, находится терраса, фланкированная фамильными гербами — голубемъ и змѣемъ, и на нее отворяется дверь изъ большой залы. Эта большая зала столько же огромна, уныла и мрачна, какъ фантастическія комнаты въ Удольфскомъ замкѣ. Въ огромномъ ея каминѣ могла бы помѣститься вся школа Пинкертонъ, а передъ рѣшоткой можно бы изжарить цѣлого быка на этомъ огнѣ. Кругомъ, по всѣмъ сторонамъ залы, висятъ безчислегныя генераціи благородныхъ предковъ Кроли въ разныхъ позахъ и костюмахъ; одни въ манжетахъ съ длинньми бородами, другіе въ огромныхъ парикахъ и щегольскихъ ботфортахъ; изъ дамъ нѣкоторыя перетянуты въ струнку длинными корсетами; другія, напротивъ, украшенныя огромными локонами, рисуются вовсе безъ корсета. На одномъ концѣ залы, большая, чорная, дубовая лѣстница, и по обѣимъ ея сторонамъ высокія двери, украшенныя сверху оленьими головами; одна дверь ведетъ въ билльярдную и библіотеку, другая въ большую жолтую залу и утреннія комнаты. Въ первомъ этажѣ, я полагаю. будетъ покрайней мѣрѣ двадцать спаленъ, и въ одной изъ нихъ ночевала нѣкогда королева Елисавета, оставившая свое имя за усадьбой Кроли. Ныньче поутру, мои новыя учениицы показали мнѣ всѣ эти апартаменты, унылые и мрачные, съ вѣчно-затворенными окнами и ставнями. Наша классная зала во второмъ этажѣ; по одну ея сторону моя спальня, по другую комната моихъ ученицъ. Слѣдуютъ затѣмъ апартаменты мистера Кроли, старшого сына сэра Питта, и немного далѣе половина Родона Кроли, младшого сына. Родонъ Кроли, военгый офицеръ, смотритъ большимъ повѣсой; теперь онъ въ отпуску и проживаетъ дома, впредь до востребованія. Вообще, въ комнатахъ недостатка нѣтъ, за это ручаюсь; вы можете, если угодно, переѣхать сюда со всѣмъ домомъ, и на «Королевиной усадьбѣ«будетъ просторно для всѣхъ.

«Черезъ полчаса послѣ нашего пріѣзда, произительный звонокъ возвѣстилъ о времени обѣда, и я пошла внизъ съ своими ученицами, худощавыми, ничтожными дѣвчонками восьми и десяти лѣтъ. На мнѣ было кисейное платье, которое ты мнѣ подарила, милая Амелія. Меня удостоили сидѣть за столомъ вмѣстѣ съ другими членами семейства, кромѣ гостиныхъ дней, когда молодыя дѣвицы и я должны обѣдать наверху.

«Какъ-скоро раздался звонокъ, мы собрались въ небольшой гостиной леди Кроли. Это ужь вторая супруга сэра Питта, мать двухъ дочерей, моихъ ученицъ. Она дочь купца, торговавшого желѣзомъ, и ея замужство считалось для нея великимъ счастьемъ. Въ старину, говорятъ, она была красавицой первой руки; но теперь глаза ея всегда красны отъ слезъ; безъ сомнѣнія, она оплакиваетъ свою красоту. Леди Кроли чрезвычайно блѣдна, худощава и почти безмолвна, какъ рыба. Ея пасынокъ, мистеръ Кроли, былъ также въ комнатѣ. Онъ блѣденъ, тонокъ, безобразенъ, съ тощими ногами и почти безъ всякой груди. Его фигура представляетъ совершеннѣйшее подобіе его матери, Гризельды, которой бюстъ стоитъ на мраморной каминной полкѣ.

«— Вотъ это новая гувернантка, мистеръ Кроли, сказала леди Кроли, выступивъ впередъ и взявъ меня за руку, миссъ Ребекка Шарнъ!

«— О! сказалъ мистеръ Кроли, кивнувъ головой, и принимаясь опять читать газету, которая была въ его рукахъ.

«— Надѣюсь, миссъ Ребекка, вы будете снисходительны къ моимъ малюткамъ, сказала леди Кроли, поднимая кверху свои красные глаза, почти всегда наполненные слезами.

«— Разумѣется, будетъ, отвѣчалъ старшій пасынокъ, не отрывая глазъ отъ газеты.

«— Миледи, столъ накрытъ, сказалъ буфетчикъ въ чорномъ фракѣ и огромныхъ бѣлыхъ манжетахъ, которыя дѣлали его похожимъ на одинъ изъ фамильныхъ портретовъ большой залы.

«И леди Кроли, подъ руку съ пасынкомъ, пошла въ столовую, куда послѣдовала и я съ своими воспитанницами. Сэръ Питтъ сидѣлъ уже въ столовой, съ серебряной кружкой въ рукахъ. Онъ только-что сходилъ въ погребъ и былъ теперь въ полгой формѣ: то-есть, онъ стянулъ свои штиблеты, и толстыя его ноги облачились въ шерстяные чулки. Весь буфетъ укрытъ былъ блестящею старою посудой, старыми чашками и блюдами, золотыми, серебряными старыми подносами и судками. На столѣ также все блестѣло серебромъ, и два лакея съ красными волосами, въ жолтыхъ ливреяхъ, стояли по обѣимъ сторонамъ буфета.

«Мистеръ Кроли прочолъ молитву, сэръ Питтъ сказалъ «аминь», и всѣ сѣли за столъ.

«— Какой у насъ сегодня обѣдъ, Бетси? сказалъ баронетъ.

«— Бараній бульйонъ прежде всего, я полагаю, сэръ Питтъ, отвѣчала леди Кроли.

«— Mouton aux navets, съ важностію проговорилъ буфетчикъ, супъ-potage de mouton а l'Ecossaise; pommes de terre au naturel, и noтомъ chouxfleur а l'eau.

«— Баранъ есть не что иное, какъ баранъ, и больше ничего, сказалъ сэръ Питтъ, улыбаясь своей подругѣ. Но прежде, разумѣется, былъ онъ овцою, Горроксъ, и слѣдуетъ прежде всего развѣдать, къ какой породѣ принадлежалъ онъ.

«— Къ шотландской, съ чорной шерстью, сэръ Питтъ, сказалъ буфетчикъ.

«— А когда его убили?

«— Въ четвергъ.

«— А кто его убилъ?

«— Поваръ Стиль.

«— А сколько у насъ еще такихъ барановъ?

«— Полторы дюжимы.

«— Не угодно ли вамъ супу, миссъ… миссъ Шарпъ, сказалъ мистеръ Кроли.

«— Шотландскій бульйонъ первого сорта, моя милая, сказалъ сэръ Питтъ, хотя чортъ знаетъ зачѣмъ зовутъ его по французски.

«Между тѣмъ какъ мы угощались жирными мясными лакомствами и шотландскимъ пивомъ, сэръ Питтъ нашолъ случай спросить: «Куда дѣвались бараньи плеча?

«— Вѣроятно, ихъ съѣли на кухнѣ, отвѣчала леди Кроли смиреннымъ тономъ.

«— Точно такъ, миледи, отвѣчалъ буфетчикъ, людской обѣдъ на нынѣшній день былъ весь приготовленъ изъ баранины.

«Сэръ Питтъ, неизвѣстно отчего, покатился со смѣха и продолжалъ свой разговоръ съ буфетчикомъ.

«— Какъ ты думаешь, любезный, чорная свинка кентской породы должна быть теперь ужасно жирна?

«— Да-съ, заплываетъ помаленьку, сэръ Питтъ, отвѣчалъ буфетчикъ серьёзнымъ тономъ, и этотъ отвѣтъ, опять неизвѣстно почему, разсмѣшилъ всю почтенную компанію.

«— Миссъ Кроли, миссъ Роза Кроли, сказалъ Кроли, смѣхъ вашъ чрезвычайно неумѣстенъ; молодыя дѣвицы должны вести себя скромно, особенно за обѣдомъ.

«— Ничего, любезный, продолжалъ баронетъ, обращаясь опять къ буфетчику, мы можемъ полакомиться твоей свинкой въ субботу; прикажи ее убить. Миссъ Шарпъ, я полагаю, безъ ума отъ свиней; не правда ли, миссъ Шарпъ?

«И на этомъ, сколько могу припомнить, вертѣлся весь обѣденный разговоръ. Какъ-скоро убрали со стола, передъ особой сэра Питта поставили серебряную кружку съ горячей водой и бутылку съ ромомъ. Мнѣ и моимъ ученицамъ мистеръ Горроксъ подалъ три маленькія рюмки съ виномъ и стаканъ для леди Кроли. Когда всѣ вышли изъ-за стола, миледи вынула изъ своего рабочого ящика какую-то огромную матерію для шитья, между-тѣмъ какъ ея дочери принялись играть возлѣ въ засаленныя карты. Я, по предложенію леди Кроли, забавлялась чтеніемъ памфлета о хлѣопыхъ законахъ. Должно замѣтить, что у всѣхъ насъ была одна свѣча въ серебряномъ подсвѣчникѣ.

«Такъ просидѣли мы около часа; пока передъ дверью послышались шаги.

«— Бросьте скорѣе карты, дѣти, вскричала миледи въ страшномъ испугѣ. Положите книгу мистера Кроли, миссъ Шарпъ.

«И лишь только были сдѣланы эти распоряженія, какъ мистеръ Кроли вошолъ въ комнату.

«— Намъ слѣдуетъ опять возобновить вчерашнія занятія, молодыя дѣвицы, сказалъ старшій сынъ сэра Питта, прочтите по страничкѣ изъ своей книги такъ, чтобъ миссъ… миссъ Шарпъ могла васъ слышать.

«И дѣвочки принялись читать «Наставленіе миссіонерамъ относительно обращенія Индійцевъ».

«Въ десять часовъ, всѣ собрались на молитву въ большой залѣ. Первый пришолъ сэръ Питтъ; послѣ него, одинъ за другимъ, вошли: буфетчикъ, каммердинеръ мистера Кроли, кучеръ, три лакея въ жолтыхъ ливреяхъ и четыре женщины, изъ которыхъ одна, становясь на колѣги, толкнула меня очень неучтиво.

«Послѣ молитвы, мистеръ Кроли сказалъ почтенному собранію трогательную и назидательную рѣчь на сонъ грядущій; затѣмъ, мы взяли свѣчи и отправились по своимъ спальнямъ. Я принялась писать къ своей милой Амеліи; но сэръ Питтъ, какъ я уже говорила, помѣшалъ мнѣ на серединѣ письма.

«Прощай, мой милый, незабвенный другъ. Тысячу, тысячу, тысячу поцалуевъ.

«Суббота. Сегодня поутру разбудило меня страшное визжанье чорной свиньи, назначенной на закланіе. Мои ученицы, Роза и Фіалка, вчера водили меня по всѣмъ пристройкамъ около дома. Онѣ показывали мгѣ когюшню, псарню, оранжерею и садовника, который въ ту пору собиралъ фрукты для распродажи на рынкѣ. Дѣвочки попросили у него кисть винограда, но онъ отказалъ наотрѣзъ и объявилъ, что у сэра Питта на счету каждая ягодка. Потомъ имъ захотѣлось поѣздить верхомъ на прекрасной лошадкѣ; но лишь-только Фіалка сѣла въ сѣдло, кучеръ съ ужаснымт заклятіями прогналъ всѣхъ насъ изъ конюшни.

«Леди Кроли всегда занята своимъ шитьемъ и всегда оплакиваетъ свою красоту. Она не имѣетъ въ домѣ никакого значенія. Сэръ Питтъ подвечеръ всегда красенъ, какъ жареный ракъ, не твердъ въ своей походкѣ, и, кажется, въ постояпной оргіи участвуетъ буфетчикъ. Мистеръ Кроли по вечерамъ всегда читаетъ наставленія, а по утрамъ сидитъ въ своемъ кабинетѣ, или разъѣзжаетъ верхомъ по окрестностямъ «Королевиной уеадьбы».

«Сто тысячь поклоновъ твоимъ безцѣннымъ родителямъ. Какъ здоровье мистера Джозефа? Оправился ли онъ отъ этого проклятого пунша? О, Боже мой, какъ мужчины должны быть осторожны!

«Вѣчно обожающая тебя

«Ребекка.»

-

Я не оптимистъ; но, положа руку на сердце, готовъ на этотъ разъ совершенно согласиться съ философіею мистриссъ Бленкиншопъ, ключницы на Россель-Скверѣ, утверждавшей, что все устроено къ-лучшему въ этомъ подлунномъ мірѣ, и, право, Джозефъ Седли поступилъ весьма основательно, что послушался совѣтовъ мистера Осборна. Амелія и миссъ Шарпъ — ягодки не одного поля; и я радъ, что имъ не нравилось жить вмѣстѣ на Россель-Скверѣ. Ребекка, спора нѣтъ, дѣвушка умная и съ характеромъ веселымъ; но мнѣ рѣшительно не нравится ея наблюдательность и слишкомъ обширное знаніе житейскихъ дѣлъ. Зачѣмъ, напримѣръ, подмѣтила она, что леди Кроли оплакиваетъ свою красоту, и что сэръ Питтъ Кроли позволяетъ себѣ слишкомъ дружескія отношенія къ буфетчику Горроксу? Это не хорошо, и вы, вѣроятно, правы, милостивыя государыни, если прйшете къ разумному заключенію, что передъ вами рисуется образъ такой женщины, которую едва ли вы согласитесь назвать своей сестрицой. Что жь мнѣ дѣлать? Я гуляю на европейской почвѣ по «Базару житейской суеты». Ахъ, зачѣмъ, зачѣмъ судьба, при рожденіи, не забросила меня на островъ Формозу, къ землякамъ почтенного Псалманасара?.. Впрочемъ, знаете ли что?

Видѣлъ я въ Неаполѣ одного синьйора, раскащика игтересныхъ повѣстей, около которого, на морскомъ берегу, собиралась дѣлая толпа честныхъ лаццарони, съ жадностію внимавшихъ его словамъ. При одномъ изъ такихъ расказовъ, гдѣ поэтическими красками изображались дѣянія какихъ-то головорѣзовъ, и раскащикъ и толпа пришли въ бѣшеную ярость. Проникнутые сильнѣйшимъ негодованіемъ противъ фантастического героя вымышленной исторіи, поэтъ и его слушатели быстро вскочили съ своихъ мѣстъ и подняли на воздухъ свои байоки, изъявляя полную готовность разить безнравственного негодяя, еслибъ, паче чаянія, онъ появился между ними.

А сколько разъ на парижскихъ маленькихъ театрахъ случалось мнѣ слышать собственными ушами, какъ зрители, исполненные справедливого негодованія противъ героя раздирательгой драмы, кричали изъ своихъ ложъ: «Ah, gredin! Ah, monstre!» Я знаю даже, что и актеры на этихъ нравственныхъ театрахъ весьма часто отказываются играть безнравственныя роли какихъ-нибудь infâmes Anglais, и соглашаются получать мизеристое жалованье, чтобъ только быть на сценѣ честными людьми.

Это весьма назидательные факты, и кто охотникъ выводить заключенія изъ данныхъ посылокъ, тотъ можетъ на досугѣ думать о чемъ ему угодно и сколько угодно, а мы, съ вашего позволенія, примемся продолжать наши странствованія по «базару житейской суеты».

 

ГЛАВА IX

Фамильные портреты

Сэръ Питтъ Кроли былъ, въ нѣкоторомъ смыслѣ, философъ-циникъ, до страсти любившій жизнь на низшихъ ступеняхъ ея развитія въ общественномъ быту. Безъискусственная простота и отсутствіе джентльменской чопорности были существенными чертами въ философической натурѣ владѣльца «Королевиной усадьбы». Сперва, мы уже сказали, баронетъ женатъ былъ на дочери благородного лорда Бинки; но этотъ бракъ былъ устроенъ покойными его родителями, вовлечонными въ заблужденіе любовію къ сыну. По кончинѣ леди Кроли, баронетъ избралъ себѣ въ супруги миссъ Розу Досонъ, дочь мистера Джона Томаса Досона, почтенного негоціанта изъ Модбери, торговавшаго желѣзомъ на великобританскихъ рынкахъ.

И какъ была счастлива Роза Досонъ, когда судьба такимъ образомъ непредвидѣнно возвела ее на степегь миледи Кроли? Мы обязаны исчислить по порядку всѣ статьи ея супружеского блаженства.

Вопервыхъ, по вступленіи въ бракъ, Роза Досонъ принуждена была забыть черноглазого юношу, Питера Бутта, привязанного къ ней съ дѣтскихъ лѣтъ цѣпями нѣжнѣйшей дружбы, и теперь этотъ юноша, истомленный грустью и отчаяньемъ, пустился добывать дичь въ чужихъ лѣсахъ, и побратался съ отъявленными контрабандистами, испортившими въ конецъ его молодую и свѣжую натуру. Потомъ, какъ и водится, прелестная Роза перессорилась со всѣми пріятельницами и подругами своей юности, которыхъ, разумѣется, ей нельзя же было принимать на «Королевиной усадьбѣ«въ качествѣ миледи Кроли. Новыхъ друзей у нея не было, да и гдѣ могла отыскать ихъ бывшая купеческая дочка? Кто захотѣлъ бы теперь заключить съ нею дружественную связь? Три взрослыя дочери сэра Гуддельстона-Фуддельстона, сами нѣкогда питали сладчайшую надежду на титулъ миледи Кроли, и теперь, какъ онѣ говорили, имъ естественно было презирать ворону въ павлиньихъ перьяхъ. Семейство сэра Джильса Вапсгота тоже, съ своей стороны, глубоко оскорбилось этимъ предпочтеніемъ купеческой дочки, потому-что старшая миссъ Вапсготъ не могла уже сдѣлаться супругой баронета. Впрочемъ, всѣ вообще великіе и мелкіе помѣщики этого графства, каждый по своему, были чрезвычайно недовольны тѣмъ, что собратъ ихь унизилъ свое достоинство неравнымъ бракомъ.

«А чортъ ихъ побери! думалъ про себя сэръ Питтъ, пусть ихъ ворчатъ, сколько имъ угодно. Знать ихъ не хочу!»

И на этомъ основаніи сэръ Питтъ Кроли, вполнѣ довольный супружсскимъ блаженствомъ, напивался каждый вечеръ съ буфетчикомъ Горроксомъ, и колотилъ иногда, для препровожденія времени, свою прелестную миледи. Во время парламентскихъ засѣданій, онъ обыкновенно ѣздилъ въ Лондонъ, оставляя супругу на «Королевигой усадьбѣ«, гдѣ жила она одна, безъ друзей и даже безъ знакомыхъ. Прадѣдовскій замокъ господъ Кроли былъ для нея тюрьмою въ буквальномъ смыслѣ слова. Даже мистриссъ Бьютъ Кроли, жена баронетова брата, пасторша, отказалась наотрѣзъ дѣлать визиты своей невѣеткѣ, потому, говорила она, что дочь какого-нибудь торгаша, заносчивая выскочка, не имѣетъ никакихъ правъ на ея родственную любовь.

Розовыя щочки и бѣлая кожа были, собственно говоря, единственными талантами, которыми судьба надѣлила прелестную миледи Кроли. Не получивъ ни малѣйшого образованія, необходимого для свѣтской дамы высшого круга, она не имѣла той нравственной энергіи и душевной силы, которая такъ часто выпадаетъ на долю самыхъ простыхъ и даже глуповатыхъ женщинъ. Слабая и безхарактерная, она не могла надолго внушить къ себѣ привязанность сэра Питта. Послѣ рожденія двухъ дѣтей, дѣвственная ея свѣжесть исчезла, розы увяли на ея щекахъ, и она сдѣлалась простою машиною въ домѣ своего супруга, столько же безполезною, какъ старое фортепьяно покойной леди Кроли. Въ своемъ туалетѣ она любила свѣтло-яркіе цвѣта, какъ и всѣ блондинки, и носила преимущественно шерстяныя небесно-голубыя платья, сшитыя, впрочемъ, безъ всякихъ притязаній на современную моду. Цѣлый день и большую часть вечера она сама занималась шитьемъ, и почти не выпускала иголки изъ рукъ. Въ два, три года супружеской жизни, ей удалось приготовить стеганыя одѣяла для всѣхъ постелей на «Королевиной усадьбѣ«, и даже наколочки для подушекъ были ея собственной работы. Такая дѣятельность приходилась какъ нельзя больше по вкусу философа-баронета. Былъ у ней цвѣтникъ, хорошій цвѣтникъ, снабжонный всѣми растеніями англійской флоры, и она любила его нѣжно; но кромѣ цвѣтника, миледи Кроли не имѣла никакихъ предметовъ нѣжной привязанности или антипатіи. Какъ-скоро мужъ обходился съ нею круто, она погружалась въ апатическое состояще, равное летаргическому сну. Нерѣдко бродила она, охая и стоная, изъ одной комнаты въ другую, въ папильоткахъ и дырявыхъ башмакахъ.

О базаръ, базаръ житейской суеты! Такая ли судьба ожидала тебя, прелестная миссъ Роза? Питеръ Буттъ и его счастливая супруга могли бы свой вѣкъ прожить спокойно въ своей уютной фермѣ, среди кучи розовыхъ дѣтей, окружонныхъ заботливостью любящихъ родителей, и были бы у имхъ свой мечты, надежды, свои удовольствія и радости, растворяемыя по временамъ тихой грустью. Но увы! великолѣпная карета и четверка вороныхъ предпочитаются тихой, семейной жизни на базарѣ житейской суеты, и вы промѣняли, прелестная миссъ Роза, семейное счастье на блестящія игрушки! еслибъ какой-нибудь Синей-Бородѣ нашего времени понадобилась десятая жена, неужели, думаете вы; онъ не отыскалъ бы для себя красавицы-невѣсты въ семействѣ какого-нибудь глупого купца?..

Роза и Фіалка, какъ само-собою разумѣется, не имѣли особенной привязанности къ своей мама, постояшю грустной, задумчивой и скучной; но онѣ были совершенно счастливы на кухнѣ и въ конющнѣ, между домашней челядью. Къ счастью, у садовника, Шотландца, было хорошее семейство, и малютки миледи Кроли не могли испортить своей нравственности между ихъ дѣтьми. Этимъ и ограничивалось воспитаніе Розы и Фіалки, до прибытія на «Королевину усадьбу» гувернантки.

Миссъ Ребекку Шарпъ ангажировали сюда по милости старшого сына баронета, мистера Питта Кроли, который уже давго твердилъ своему отцу о необходимости довершить умственное и нравственное образованіе малютокъ подъ руководствомъ опытной наставницы, знакомой съ современнымъ ходомъ искусствъ и наукъ. Мистеръ Питтъ былъ единственнымъ покровителемъ и другомъ леди Кроли, и единственнымъ человѣкомъ, къ которому, послѣ своихъ дѣтей, она питала въ душѣ чувство, похожее на искреннюю привязанность. Онъ гордился своимъ происхожденіемъ, съ матерней стороны, отъ лордовъ Бинки, и велъ себя, во всѣхъ отношеніяхъ, какъ истинный джентльменъ знаменитой породы. По возвращеніи изъ школы, онъ былъ уже взрослымъ, совершеннолѣтнимъ мужчиной степенной наружности, и принялъ на себя обязанность хозяйничать самовластно въ домѣ своего отца, возъимѣвшаго къ нему высокое почтеніе. Первымъ его дѣломъ было возстановить на «Королевиной усадьбѣ«ослабѣвшій духъ прадѣдовской дисциплины. Его наклонности и вкусы приняли самый утончонный характеръ, и онъ готовъ былъ скорѣе погибнуть голодной смертью, чѣмъ сѣсть за столъ, накрытый скатертью не бѣлѣе снѣга. Разъ, лишь только онъ вышолъ изъ школы, буфетчикъ Горроксъ осмѣлился подать ему письмо, не положивъ его предварительно на серебряный подносъ; мистеръ Питтъ бросилъ на неосторожного слугу такой юпитеровскій взглядъ, мистеръ Горроксъ съ этой поры началъ дрожать передъ нимъ, какъ осиновый листъ.

Весь домъ, безъ малѣйшихъ исключеній, благоговѣлъ передъ мистеромъ Питтомъ. Леди Кроли не смѣла, въ его присутствіи, бродить въ папильоткахъ, и вообще обращала тщательное вниманіе на свою наружность. Старые штиблеты сэра Питта исчезли въ присутствіи сына, и онъ старался, по-возможности, освободиться отъ своихъ плебейскихъ привычекъ. Избѣгая сыновнихъ выговоровъ и упрековъ, онъ пилъ ромъ и водку втихомолку, подвечеръ и въ такой комнатѣ, куда не простирался непосредственный надзоръ мистера Питта. Въ обращеніи съ прислугой онъ принужденъ былъ соблюдать джеигльменскую важность.

По приказанію Питта, буфетчикъ каждый день, за полчаса до обѣда, долженъ былъ являться въ комнату леди Кроли въ бѣлыхъ перчаткахъ, и докладывать такимъ образомъ:

— Млледи, столъ накрытъ.

Затѣмъ, черезъ нѣсколько минутъ, мистеръ Питтъ самъ приходилъ къ своей мачихѣ, и учтиво предлагалъ ей руку — вести ее въ столовую. Онъ разговаривалъ съ нею не иначе, какъ со всѣми признаками глубочайшого почтенія, хотя это было очень рѣдко. Какъ-скоро миледи вставала съ мѣста, онъ спѣшилъ отворить ей дверь; и сопровождалъ ея выходъ джентльменскимъ поклономъ.

Въ итоиской коллегіи всѣ и каждый называли Питта красной дѣвушкой, и я долженъ съ прискорбіемъ замѣтить, что младшій братецъ, Родонъ, довольно часто колотилъ миссъ Кроли. Особенныхъ способностей къ какой-нибудь наукѣ въ немъ не оказалось, зато былъ онъ прилеженъ до истощенія послѣднихъ силъ, внимателенъ, послушливъ и аккуратенъ до такой степени, что, въ продолженіе востмилѣтняго курса, его ни раза не сажали въ карцеръ. Рѣдкое, завидное счастье.

Въ Итонѣ каррьера его выяснилась и опредѣлилась. Онъ изучалъ здѣсь ораторовъ древнихъ и новѣйшихъ, и говорилъ безъ умолка на сходкахъ, приготовляя себя такимъ образомъ къ дипломатической службѣ, въ которую послѣ онъ вступилъ подъ высокимъ покровительствомъ своего дѣда, лорда Бинки. Но хотя говорилъ онъ какъ трещетка, и всѣ его рѣчи шпиговались несмѣтнымъ множествомъ латинскихъ цитатъ изъ Цицерона и Сенеки, однакожь не убѣждалъ онъ никого, и каждый съ изумленіемъ видѣлъ, что мистеръ Питтъ, несмотря на необыкновенное искусство въ жестикуляціи, отнюдь не созданъ для ораторской каѳедры. На выпускномъ экзаменѣ онъ не получилъ даже поэтического приза, хотя никто изъ пріятелей его не сомнѣвался, что академическій совѣтъ удостоитъ его этой награды.

По выходѣ изъ школы, онъ сдѣлался частнымъ секретаремъ у лорда Бинки, и потомъ, въ скоромъ времени, его назначили чиновникомъ при посольствѣ въ нѣкій германскій городъ, гдѣ служилъ онъ съ безукоризненною честностью, отправляя повременамъ, въ видѣ димломатической депеши, страсбургскіе пироги къ тогдашнему министру иностранныхъ дѣлъ. Около десяти лѣтъ онъ пробылъ за границой, оплакивая въ послѣдніе годы кончину своего дѣда, незабвенного лорда Бинки; но великобританскій парламентъ, сверхъ всякого ожиданія и расчетовъ, дурно награждалъ его усердіе къ службѣ; и мистеръ Питтъ Кроли, недовольный своей дипломатической каррьерой, возвратился въ отечество, на «Королевину усадьбу», съ тѣмъ, чтобы предаться мирнымъ занятіямъ въ тиши своего уединенного кабинета.

По возвращеніи въ Англію, онъ написалъ учоный политическій памфлетъ (потому-что демонъ честолюбія постоянно мучилъ его душу; и ему хотѣлось, такъ или иначе, рисоваться передъ публикой), и принялъ потомъ дѣятельное участіе въ филантропическомъ вопросѣ относительно Негровъ. Это послѣднее обстоятельство подружило его съ мистеромъ Уильберфорсомъ, и вслѣдъ затѣмъ онъ завязалъ дружескую корреспонденцію съ достопочтеннымъ Мельхіседекомъ Горнблауэромъ, ревностнымъ распространителемъ филантропическихъ идей по ту сторону океана. Весною, въ первыхъ числахъ мая, мистеръ Питтъ, отказавшійся отъ политическихъ преній, регулярно пріѣзжалъ въ Лондонъ, для засѣданія въ обществѣ методистовъ. Въ деревнѣ у себя былъ онъ судьею и дѣятельнымъ ораторомъ въ обществѣ особъ, имѣвшихъ нужду въ методистскихъ бесѣдахъ. Сверхъ того, онъ вступилъ въ дружескую связь со многими дамами, извѣстными въ ту пору учоному міру краснорѣчивыми изліяніями своихъ чувствъ въ созерцательныхъ брошюрахъ. Говорили даже, будто онъ частенько дѣлалъ визиты достопочтенной леди Дженни Шимшенксъ, третьей дочери лорда Саутдауна, у которой была сестрица, леди Эмилія, написавшая нѣсколько умилительныхъ трактатовъ, раздиравшихъ душу и зажигавшихъ сердце.

Миссъ Шарпъ, въ письмѣ къ своей подругѣ; отнюдь не преувеличила той роли, которую мистеръ Питтъ игралъ на «Королевиной усадьбѣ«. Онъ считалъ своей обязанностью наблюдать не только за дѣяніями, но и за помышленіями всей домашней прислуги; и часто буфетчикъ Горроксъ долженъ былъ, въ его присутствіи, расказывать съ умиленнымъ сердцемъ, какъ ведутъ себя мужчины въ отношеніи къ прекрасному полу, и наоборотъ, какъ дѣвичья ведетъ себя въ отношеніи къ лакейской. По вечерамъ, весьма нерѣдко, мистеръ Питтъ сбиралъ вокругъ себя женщинъ и мужчинъ, чтобы, на сонъ грядущій, прочитать имъ нѣсколько страницъ изъ какой-нибудь назидательной книги. Этого мало: мистеръ Питтъ, независимо отъ пастората, устроилъ на «Королевиной усадьбѣ«правильную методистскую сходку, куда, по его мнѣнію, разъ въ недѣлю, долженъ былъ являться сэръ Питтъ Кроли, и выслушивать краснорѣчивыя сентенціи своего сына, которыя обыкновенно погружали отца въ сладкій сонъ. Эти сходки послужили окончательнымъ поводомъ къ разрыву баронета съ пасторской семьею.

Всѣ эти запятія отнюдь не истребляли въ душѣ Питта буйныхъ порывовъ къ политической славѣ. Для блага великобританского народа, онъ настоятельно требовалъ отъ своего отца, чтобы тотъ уступилъ ему въ парламентѣ свое мѣсто; но старикъ, сверхъ всякого ожиданія, обнаружилъ здѣсь необыкновеимую упругость воли. Оба они были слишкомъ умны, чтобы ни съ того ни съ сего отказаться отъ полуторы тысячи годового дохода, который теперь, при растройствѣ фамильныхъ дѣлъ, былъ чрезвычанпо важенъ для «Королевипой усадьбы».

Фамильныя дѣла растроились особенно послѣ того, какъ первый баронетъ, Вальполь Кроли, прокутилъ зпачительную сумму денегъ, которую потомъ «Королевина усадьба» обязана была внести въ казну. Сэръ Вальполь былъ весельчакъ и пройдоха на всѣ руки, «alieni appelons, sui profusus», какъ обыкновенно отзывался о немъ мистеръ Питтъ съ глубокимъ вздохомъ. Онъ занималъ деньги у всѣхъ капиталистовъ, и моталъ ихъ, зажмуря глаза, въ кругу веселыхъ друзей. При жизни его, «Королевина усадьба» была притономъ всѣхъ возможныхъ пьяницъ и отъявленныхъ кутилъ, которые съѣзжались къ баронету со всѣхъ концовъ Гемпшира. Погреба на «Королевиной усадьбѣ«были въ ту пору наполнены сотнями бочекъ съ бургундскимъ, задній дворъ сворами борзыхъ и гончихъ, а на господскихъ конюшняхъ стояли во всякое время десятки верховыхъ скакуновъ для пріѣзжихъ гостей. Теперь потомки этихъ скакуновъ пахали землю, принадлежавшую «.Королевиной усадьбѣ«, или употреблялись въ извозъ для трафальгарскаго дилижанса, на которомъ, между прочимъ, пріѣхала сюда миссъ Шарпъ. Собственно для домашняго употребленія, сэръ Питтъ держалъ четверку вороныхъ, возившихъ его цугомъ къ близкимъ и отдаленнымъ сосѣдямъ графства, потому что, несмотря на рѣшительную наклонность къ цинизму, онъ любилъ этимъ способомъ поддерживать достоинство и древность своего рода, и хотя довольно часто кушалъ онъ баранью требуху, за столомъ его всегда стояли три лакея.

Если бы посредствомъ одной только бережливости можно было наживаться, сэръ Питтъ Кроли, нѣтъ сомнѣнія, давно бы разбогатѣлъ какъ Крезъ; если бы судьба опредѣлила ему быть адвокатомъ въ какомъ-нибудь провинціяльномъ городишкѣ, онъ умѣлъ бы, конечно, искуснымъ образомъ набить свой карманъ, нисколько не очернивъ своей репутаціи дѣлового человѣка. Но, къ несчастью, ему достались въ удѣлъ древнее аристократическое имя и обширное помѣстье: ни то, ни другое, не могло содѣйствовать къ возвышенію сэра Питта. Онъ заразился страстью къ тяжбамъ, и это сутяжничество стоило ему нѣсколькихъ тысячь въ годъ. Чрезмѣрная скупость не позволяла ему вручить своихъ дѣлъ одному повѣренному агенту и, вмѣсто того, управленіемь его помѣстья завѣдывала цѣлая дюжина пройдохъ, которые всѣ обманывали его кругомъ, заботясь только о своемъ карманѣ. Ему жаль было даже сѣмянъ для посѣва, и онъ сыпалъ ихъ на землю жадною рукою, отчего природа отмщала ему каждый годъ, награждая въ то же время обильной жатвой щедрыхъ земледѣльцовъ. Только одни банкроты брали на откупъ его угодья. Онъ любилъ пускаться въ спекуляціи всякого рода: обработывалъ рудники, копалъ каналы, скупалъ акціи, брался содержать почтовыя станціи, вступалъ во всѣ возможные подряды, и былъ вообще самымъ дѣятельнымъ человѣкомъ въ цѣломъ графствѣ.

Но нигдѣ и ни въ чемъ не успѣвалъ сэръ Питтъ Кроли. Была подъ его распоряженіемъ гранитная каменоломня; но такъ какъ онъ не хотѣлъ честнымъ образомъ расплатиться съ своими агентами, то четверо изъ нихъ бѣжали, унеся въ Америку все свое богатство. За недостаткомъ приличныхъ распоряженій, его ломки, гдѣ добывался каменный уголь, наполнились водою; правительство отказалось брать негодные матеріялы изъ его рукъ; что жь касается до его почтовыхъ лошадей, всѣмъ было извѣстно, что онъ шпиговалъ ихъ гнилымъ сѣномъ и соломой, отъ чего бѣдныя клячи падали у него чуть не на каждой миле.

При всемъ томъ, въ общежитіи сэръ Питтъ Кроли былъ прелюбезный человѣкъ, и не было въ немъ ни малѣйшихъ слѣдовъ джентльменской спѣси. Онъ даже предпочиталъ общество какого-нибудь фермера или конского барышника знакомству съ чопорнымъ джентльменомъ, подобнымъ его старшему сыну. Онъ любилъ, что называется, запустить за галстухъ при каждомъ удобномъ случаѣ, отпускалъ простонародныя прибаутки и побранки, и, несмотря на преклонность лѣтъ, ухаживалъ за дочерьми своихъ фермеровъ.

Филантропическими свойствами природа не наградила сэра Питта; онъ въ жизнь свою не сдѣлалъ доброго дѣла, и никто не видалъ никогда, чтобы онъ подалъ нищему какой-нибудь шиллингъ; за то былъ онъ разбитнымъ товарищемъ въ плебейской бесѣдѣ, шутилъ, любезничалъ, смѣялся и подъчасъ бражничалъ напропалую съ какимъ-нибудь арендаторомъ, съ которымъ на другой же день плутовски заключалъ выгодную торговую сдѣлку. Такою же благосклонностью пользовались у него полѣсовщики и браконьеры, если только они стрѣляли дичь не на его собственной землѣ. Насчотъ отношеній его къ прекрасному полу, миссъ Ребекка Шарпъ уже довольно намекнула въ своемъ дружескомъ письмѣ. Словомъ сказать, изъ всѣхъ англійскихъ баронетовъ, это былъ самый эгоистическій старикашка, глупый, хитрый, жадный… Намъ очень больно представлять здѣсь характеристику этого рода; но то неподлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію, что есть между нашими джентльменами герой съ такою злокачественною натурой. Что жъ дѣлать? — въ семьѣ не безъ урода.

Обстоятельство, доставившее мистеру Питту Кроли огромное нравственное вліяніе надъ своимъ отцомъ, заключалось главнѣйшимъ образомъ въ характерѣ финансовыхъ отношеній между ними. Баронетъ долженъ былъ своему сыну значительную сумму денегъ, взятыхъ имъ изъ приданого матери, и платить этотъ долгъ онъ не находилъ приличнымъ. Вообще замѣтить должно, что сэръ Питтъ Кроли имѣлъ непобѣдимое отвращеніе къ своимъ заимодавцамъ, и только силою закона можно было принудить его къ уплатѣ какого бы то ни было долга. Миссъ Шарпъ расчитала съ математическою вѣрностью (скоро мы увидимъ, что она въ совершенствѣ ознакомилась со всѣми фамильными тайнами «Королевиной усадьбы»), что уплата кредиторамъ могла стоить баронету нѣсколькихъ фунтовъ въ годъ; но онъ и слышать не хотѣлъ о такой, по его мнѣнію, совершенно безполезной тратѣ депегъ. Руководимый мудрою политикой, онъ всего чаще съ глазъ гонялъ неотвязчивыхъ заимодавцовъ, или, въ случаѣ судебного процесса, откладывалъ платежъ отъ одного срока до другого. Онъ отлично умѣлъ пользоваться своимъ положеніемъ, и прекрасно понималъ, что никто не дерзнетъ посадить его въ тюрьму.

— Чортъ ихъ побери! говорилъ сэръ Питтъ, зачѣмъ же я и членъ парламента, если принуждепъ буду всякому олуху платить свои должишки.

О базаръ, базаръ житейской суеты! вотъ предъ нами человѣкъ, который кое-какъ, съ грѣхомъ пополамъ, умѣетъ читать по складамъ, и который едва-ли два, три слова напишетъ безъ грубѣйшихъ орѳографическихъ ошибокъ. Жизнь его переполнена грязными привычками, сутяжничествомъ и мелкими каверзами, въ высшей степени унижающими нравственное достоинство человѣка и гражданина. Нѣтъ у него ни радостей, ни наслажденій, облагороженныхъ эстетическимъ вкусомъ и, однакожь, этотъ человѣкъ живетъ въ странѣ, которая съ гордостью присвоиваетъ себѣ право на титулъ образованнѣйшей націи Европы… Какъ живетъ? Сэръ Питтъ Кроли засѣдаетъ между членами парламента, болтаетъ гугнивымъ языкомъ ораторскія рѣчи, считается столбомъ великобританской конституціи, и ѣздигъ цугомъ въ золотой каретѣ. Великіе люди жмутъ ему руку, и онъ не стыдится корчить изъ себя достоимѣнного дипломата. О Англія! какъ часто на твоей плодотворцой почвѣ несчастные герои въ родѣ Питтовъ Кроли затмѣвали своимъ блескомъ великолѣпныхъ геніевъ искусства и науки!..

Была у этого чудака незамужняя сестрица, получившая въ наслѣдство огромное имѣніе послѣ своей матери, и хотя баронетъ не разъ просилъ у ней эти деньги подъ закладъ, однакожь миссъ Кроли уклонялась отъ этого предложенія, основательно расчитывая, что наличный капиталъ вѣрнѣе всякого заклада. Носился слухъ и всѣ это знали, что миссъ Кроли имѣла намѣреніе раздѣлить свое наслѣдство между младшимъ сыномъ баронета и пасторскою семьей: ей уже приходилось два или три раза выплачивать долги Родона Кроли, когда тотъ учился въ школѣ и кутилъ на дѣйствительной службѣ. Слѣдовательно, миссъ Кроли была предметомъ глубочайшого почтенія, какъ скоро ей приходилось гостить на «Королевиной усадьбѣ«. Иначе и не могло быть; у ея банкира хранился талисманъ, который могъ побѣдоносно и безъ всякихъ исключеній привязывать къ ней всѣ нѣжныя сердца, способныя любить и уважать.

И что за удивительную силу придаетъ старушкѣ этотъ волшебный талисманъ въ желѣзной кассѣ банкира! Съ какою умилительною нѣжностью мы взираемъ на ея недостатки, если она, чего дай Богъ всѣмъ моимъ читателямъ, приходится намъ бабушкой, тетушкой, сестрицой, или чемъ-нибудь въ родѣ седьмой воды на киселѣ! Какая она добрая, великодушная… великій Аллахъ! пусть у нея будутъ оловяные глаза, горбокъ на спинѣ и парикъ на плѣшивой головѣ; мы готовы, пожалуй, назвать ее купидончикомъ, если только у нея карета съ гербомъ и жирный кучеръ на козлахъ. И вотъ уже я вижу, милостивые государи, какъ вы раскланиваетесь въ три погибели, какъ-скоро престарѣлая леди, внимательная къ любви своихъ нѣжныхъ родственниковъ, переступаетъ черезъ порогъ вашей гостиной. Съ какимъ усердіемъ вы знакомите своихъ гостей съ ея великолѣпнымъ положеніемъ на базарѣ житейской суеты!

— Какъ бы я хотѣлъ, говорите вы съ такой откровенностію, которая дѣлаетъ честь вашему сердцу, — какъ бы я хотѣлъ, что бы этотъ вексель въ пять тысячь фунтовъ былъ подписанъ рукою миссъ Мак-Уирртеръ!

— Что жь? можно попросить, отвѣчаетъ ваша супруга.

— Миссъ Мак-Уирртеръ не родственница ли вамъ? спрашиваетъ васъ любознательный гость.

— Она моя тетка, отвѣчаете вы совершенно безпечнымъ тономъ, повертываясь въ своихъ креслахъ.

И это лишь только одинъ простѣйшій эпизодъ изъ того употребленія, какое вы дѣлаете изъ своей тетушки на рынкѣ житейскихъ треволненій. Супруга ваша готова каждую недѣлю препровождать къ ней вещественные знаки невещественныхъ сердечныхъ отношеній, и маленькія дочки ваши работаютъ каждый день, отъ утра до обѣда, приготовляя для своей бабушки расписанныя подушечки, кошельки, корзинки и узорчатыя скамеечки для ея почтенныхъ ногъ. Какой великолѣпный огонь горитъ у васъ въ каминѣ, какъ-скоро миссъ Мак-Уирртеръ навѣщаетъ вашихъ дѣтокъ! Весь вашъ домъ, въ продолженіе ея присутствія, принимаетъ веселую, праздничную наружность, и все дышетъ счастьемъ, довольствомъ, безпримѣрнымъ комфортомъ, какого, въ другія времена, не увидишь у васъ никогда! Вы сами, милостивый государь; забываете про свой ежедневный отдыхъ послѣ обѣда, и радушно изъявляете готовность сыграть въ преферанчикъ съ достопочтеннѣйшею гостьей. И какіе чудные обѣды устроиваются въ эти торжественные дни! Рѣдкая рыба, устрицы первого сорта и ост-индская мадера ни почемъ, хотя въ другое время не бываетъ за вашимъ столомъ и скромного медока. Даже кухонный комитетъ принимаетъ дѣятельное участіе въ общемъ благополучіи: люди ваши угощаются шотландскимъ пивомъ первого сорта, потому-что за столомъ засѣдаетъ съ ними жирный кучеръ миссъ Мак-Уирртеръ; въ дѣтской почтенная компанія пьетъ отличный чай, не щадя ни сахара, ни сливокъ, потому-что горничная миссъ Мак-Уирртеръ раздѣляетъ трапезу съ вашей нянькой.

Такъ ли это, милостивые государи? Я обращаюсь собственно къ среднимъ сословіямъ Трехъ Соединенныхъ Королевствъ, и взываю… Великій Боже! Да я сошелъ бы съ ума отъ радости, если бы вдругъ благосклонная судьба ниспослала мнѣ старую незамужнюю тетку, разъѣзжающую на бѣлыхъ лошадяхъ въ золотой каретѣ съ гербомъ! О, для такого торжественнаго случая, я самъ бы, на старости лѣтъ, принялся вышивать по канвѣ скамеечки и туфли для ея костлявыхъ ножекъ, а Юлію и всѣхъ своихъ дѣтей заставилъ бы сочинять для нея альнаскарскіе обѣды изъ Тысячи и Одной Ночи! Сладкія, сладкія видѣнія! Глупыя, глупыя мечты! Прескверный сонъ!

 

ГЛАВА X

Ребекка начинаетъ пріобретать друзей

И теперь, сдѣлавшись, по волѣ судьбы, дѣйствующимъ членомъ этой достолюбезной фамиліи, миссъ Ребекка Шарпъ поставила для себя непремѣннымъ долгомъ угождать, какъ она говорила, своимъ почтеннымъ благодѣтелямъ, и пріобрѣсть ихъ благосклонность во что бы то ни стало. Такое намѣреніе, всякой согласится, дѣлаетъ честь благодарному сердцу безпріютной сироты, и если въ ея расчеты входили, быть можетъ, нѣкоторыя эгоистическія соображенія, кто рѣшится обвинять въ нихъ благоразумную дѣвицу, обязанную изворачиваться собственными средствами на базарѣ житейской суеты!

— Я одна въ этомъ мірѣ, говорила безпріютная сиротка. Перспектива моей будущности основывается исключительно на моихъ собственныхъ трудахъ. Что тутъ станешь дѣлать? Эта краснощокая Амелія, просто, глупая дѣвчонка въ сравненіи со мной, а между тѣмъ почтенные родители обеспечили ея судьбу еще въ ту пору, когда она качалась въ колыбели. У бѣдной Ребекки ничего нѣтъ… ничего, кромѣ умной головы. Очень хорошо. Посмотримъ, нельзя ли чего сдѣлать съ этой умной головой, нельзя ли со временемъ доказать этой миссъ Амеліи, что Ребекка въ двадцать разъ достойнѣе ея. Стоитъ объ этомъ подумать, да подумать. Что и толковать; я не имѣю никакого отвращенія къ Амеліи; зачѣмъ бы я стала ненавидѣть это доброе, беззащитное созданіе? Но тотъ день будетъ для меня велкимъ праздникомъ, когда свѣтъ, уважая мои таланты, отдастъ мнѣ рѣшительное преимущество передъ этой смазливой дѣвчонкой. Не робѣй, Ребекка! сиди у моря и жди погоды!

Такъ мечтала наша ромагтическая героиня о своей будущей судьбѣ. Къ этому должны мы прибавить, что во всѣхъ ея воздушныхъ замкахъ первымъ и главнѣйшимъ жителемъ былъ ея будущій супругъ. Что тутъ удивительного? Мы знаемъ изъ достовѣрныхъ источниковъ, что молодыя дѣвушки всего чаще думаютъ о своихъ идеальныхъ женихахъ, и они же составляютъ предметъ постоянной заботливости для ихъ матерей. Ужь такъ устроена женская натура.

— Я сама должна быть для себя и матерью и отцомъ, говорила Ребекка, думая въ то же время съ болѣзненнымъ замираніемъ сердца о своей первой неудачѣ въ столкновеніи съ негоднымъ Джозефомъ Седли. Можетъ быть, оно и къ лучшену, что этотъ дуракъ отсталъ отъ меня.

Рѣшившись окончательно устроить свое положеніе на «Королевиной усадьбѣ«, она расчитала, что ей необходимо заискивать благосклонность всякой живой души, съ которою столкнетъ ее судьба.

Но миледи Кроли, какъ женщина слабая, безхарактерная и не имѣвшая почти гикакого значенія въ своемъ собственномъ домѣ, не могла входить въ стратегическія соображенія миссъ Шарпъ, тѣмъ болѣе, что супруга баронета вовсе неспособна была оцѣнить ея таланты. Ребекка оставила ее въ покоѣ. Изрѣдка говорила она своимъ ученицамъ, съ видомъ соболѣзнованія, о ихъ «бѣдной мама», и хотя она обращалась къ ней всегда не иначе, какъ со всѣми признаками холодной почтительности, но не на нее обращены были главнѣйшія усилія ея изобрѣтательного ума.

Ея педагогическая метода въ отношеніи къ малюткамъ Кроли, полюбившимъ отъ всей души свою добрую гувернантку, отличалась необыкновенной простотоій. Миссъ Ребекка думала, что нѣтъ никакой надобности засаривать молодой мозгъ слишкомъ темными и отвлечонными понятіями, почерпнутыми изъ разныхъ наукъ, а всего лучше оставить малютокъ на произволъ ихъ собственной любознательности, такъ, чтобы онѣ воспитывали себя сами, безъ посторонняго руководства. По ея мнѣнію, изъ всѣхъ педагогическихъ системъ самая лучшая та, когда дитя само хлопочетъ о развітіи своего ума и сердца. Старшая дочка страстно любила книги; такъ-какъ старая библіотека на «Королевиной усадьбѣ«представляла довольно значительную коллекцію произведеній изящной словесности прошлого столѣтія, на французскомъ и англійскомъ языкахъ, и такъ-какъ ни одинъ мужчина во всемъ замкѣ не прикасался къ дубовымъ полкамъ книжныхъ шкафовъ, поступившихъ теперь въ полное распоряженіе гувернантки, то Ребекка нашла средство пріятнымъ образомъ, играя и шутя, сообщить миссъ Розѣ Кроли множество весьма интересныхъ познаній.

Такимъ образомъ, она и миссъ Роза читали вдвоемъ восхитительныя творенія французскихъ и англійскихъ писателей, между которыми особенно имъ нравились произведенія учонаго доктора Смоллета, остроумного мистера Фильдинга (преимуществеимо его Джозефъ Андрусъ), очаровательного и, вмѣстѣ, фантастического monsieur Кребильона Младшого, которому столько удивлялся безсмертный англіскій поэтъ Грэй. Творенія фернейскаго философа тоже поглощали напряженное вниманіе обѣихъ дѣвицъ.

Однажды, молодой Биттъ Кроли вошолъ въ классную залу и, увидѣвъ ихъ за книгами, спросилъ:

— Что вы дѣлаете, миссъ гувернантка?

— Читаемъ Смоллета, отвѣчала Ребекка невиннымъ тономъ,

— А! это очень хорошо, сказалъ мистеръ Пмттъ Кроли, совершенно успокоенный на счетъ выбора назидательныхъ сочиненій. Докторъ Смоллетъ въ свое время былъ учонѣйшій человѣкъ въ мірѣ. Его исторія немного скучновата, но совсѣмъ не такъ опасна для развитія юной головы, какъ англійская исторія мистера Юма. Вѣдь вы читаете исторію Смоллета?

— Да, мистеръ Кроли.

И Ребекка сказала правду, хотя при этомъ не считала нужнымъ прибавить, что то была исторія «О похожденіяхъ мистера Гомфри Клинкера».

Въ другой разъ, мистеръ Кроли засталъ свою сестру за чтеніемъ французскихъ трагедій, и это показалось ему довольно соблазнительнымъ для юной дѣвицы; но такъ-какъ гувернантка объяснила, что это собственно дѣлается для пріобрѣтенія легкости въ разговорномъ языкѣ, то это успокоило его совершеннѣйшимъ образомъ однажды навсегда. Какъ дипломатъ и свѣтскій человѣкъ, мистеръ Кроли чрезвычашю гордился своимъ практическимъ знаніемъ французского языка, и съ сердечнымъ удовольствіемъ выслушивалъ комплименты гувернантки, удостовѣрявшей его, что онъ объясняется на этомъ діалектѣ, какъ самъ monsieur de Massillon.

Миссъ Фіалка ни въ чемъ не походила на свою сестру, и ея наклонности обличали въ ней характеръ юркій, шумный, вовсе не женскій. Она въ совершенствѣ знала заповѣдныя мѣста, гдѣ курицы клали свой яйца, и даже умѣла мастерски карабкаться на верхушки деревьевъ, чтобы разорять гнѣзда грачей. Главнѣйшимъ ея удовольствіемъ было объѣзжать молодыхь жеребчиковъ и скакать по обширнымъ полямъ въ амазонскомъ платьѣ. Миссъ Фіалка была фавориткой своего отца и всѣхъ конюховъ на «Королевиной усадьбѣ«. Она была любимицой, и вмѣстѣ ужасомъ кухарки, потому-что весьма часто похищала у нея жареныхъ цыплятъ и банки съ вареньемъ. Между ею и старшей сестрою происходили въ домѣ постоянныя баталіи. Миссъ Ребекка знала наизустъ всѣ эти дѣтскія проказы, но ни раза не говорила о нахъ леди Кроли, изъ опасенія, что бы та не сказала обо всемъ отцу, или что еще хуже, мистеру Питту Кроли; она обѣщала молчать, если миссъ Фіалка будетъ доброю дѣвушкой и полюбитъ свою гувернагтку.

Къ мистеру Питту Кроли миссъ Ребекка Шарпъ оказывала всегда самае глубокое почтеніе, и слова этого джентльмена, повидимому, имѣли для нея силу непреложного закона. Нерѣдко совѣтовалась ога съ нимъ относительно темныхъ мѣстъ, которыхъ не могла понять во французскихъ книгахъ, хотя мать ея была природная Француженка, и она въ совершенствѣ знала свой материнскій языкъ. Кромѣ этихъ общихъ наставленій, мистеръ Кроли, руководимый добротою сердца, выбиралъ для своей гувернантки книги нравственного содержанія, и весьма часто обращался къ ней въ своей изустно бесѣдѣ. Она благоговѣла передъ его назидательной рѣчью, которую однажды произнесъ онъ въ обществѣ методистовъ, и съ восторгомъ читала его политическій памфлетъ. Разъ вечеромъ, передъ отправленіемъ на сонъ грядущій, когда мистеръ Кроли разсуждалъ съ особеннымъ одушевленіемъ о гнусности порока, миссъ Ребекка Шарпъ растрогалась до слезъ, и изъ дѣвственной груди ея невольно вырвалось восторженное восклицаніе:

— О, благодарю васъ, сэръ, благодарю, благодарю!!

При этомъ глаза ея устремились къ небу, и глубокій вздохъ окончательно запечатлѣлъ искрепность ея поэтического восторга. Мистеръ Кроли, упоенный своимъ неожиданнымъ успѣхомъ, не видѣлъ земли подъ своими ногами.

— Что ни говори, а кровь что-нибудь да значитъ, разсуждалъ самъ съ собою мистеръ Питтъ Кроли. Удивительно, какъ миссъ Шарпъ электризуется моимъ назидательнымъ словомъ! Для всѣхъ этихъ олуховъ я какой-то бездушный говорунъ, и они просто зѣваютъ при самыхъ краснорѣчивыхъ мѣстахъ. Для нихъ я долженъ обдѣлывать каждую фразу, обтачивать свой слогъ на самый простой ладъ; но эта удивительная дѣвушка, можно сказать, ловитъ на-лету мои мысли. Не мудрено: ея мать была изъ породы Монморанси.

Въ самомъ дѣлѣ, теперь миссъ Шарпъ происходила, кажется, отъ этой фамиліи съ матерней стороны. само-собою разумѣется, никто не зналъ на «Королевиной усадьбѣ«, что родительница ея была актрисой, и теперь это обстоятельство, болѣе чѣмъ когда-либо, содержалось въ глубокой тайнѣ. Дѣло извѣстное, что въ концѣ прошлого столѣтія многія древнія и благородныя фамиліи разорились въ конецъ отъ этого проклятого переворота, и матушка Ребекки подверглась общей участи несчастныхъ эмигрантовъ. Что станете дѣлать? Такова судьба. Миссъ Шарпъ, еще за нѣсколько мѣсяцовъ до прибытія на «Королевину усадьбу», выучяла насчетъ своей фамиліи множество преинтересныхъ анекдотовъ, которые теперь расказфвались, кому слѣдуетъ, съ истиннымъ одушевленіемъ и нерѣдко со слезами на глазахъ. Значительную часть этихъ анекдотовъ мистеръ Кроли случайно отыскалъ въ Энциклопедическомъ Словарѣ, хранившемся въ старой библіотекѣ, и это обстоятельство окончательно утвердило его въ высокомъ мнѣніи о предкахъ миссъ Ребекки.

Итакъ, мистеръ Кроли считалъ своей обязанностію наводить генеалогическія справки въ энциклопедическихъ словаряхъ; стало быть, онъ думалъ о нашей героинѣ и тогда, какъ она не имѣла счастья наслаждаться его изустною бесѣдой. Что жь отсюда слѣдуетъ? Ничего, собственно говоря; онъ питалъ къ Ребеккѣ нѣкоторую дружбу; но сердечная его привязанность принадлежала леди Дженни Шимшенксъ.

Разъ или два мистеръ Кроли давалъ молодой дѣвицѣ выговоръ за то, что она играла въ шашки съ его отцомъ, въ такую игру, которая, по его имѣнію, чрезвычайно содѣйствуетъ къ искорененію созерцательныхъ истинъ изъ юной души, причемъ онъ рекомендовалъ ей употреблять свой досугъ на чтеніе вновь вышедшого сочиненія «Слѣпая Прачка»; но миссъ Шарпъ, по этому случаю, извинилась съ нѣкоторою твердостью, что матушка ея довольно часто игрывала въ шашки съ престарѣлымъ графомъ де-Триктракъ и достопочтеннымъ аббатомъ дю-Корнетъ; этимъ способомъ, молодая дѣвица совершенно оправдала свой мірскія забавы съ сэромъ Питтомъ Кроли.

Но кромѣ шашекъ были, съ теченіемъ времени, отысканы и другія средства для постоянныхъ сношеній съ господиномъ баронетомъ. Необыкновенная смышленость гувернантки послужили для него драгоцѣнною находкой. Съ рѣдкимъ и неутомимымъ терпѣніемъ, Ребекка читала всѣ юридическія бумаги, съ которыми сэръ Питтъ Кроли обѣщалъ познакомить ее еще прежде, чѣмъ она пріѣхала на «Королевину усадьбу». Она охотно вызвалась переписать многія изъ его писемъ, и весьма искусно измѣнила тарабарскій ихъ складъ, такъ что они, освобожденные отъ безчисленного множества орѳографическихъ ошибокъ, вполнѣ пригодились для современного употребленія особъ, на имя которыхъ адресовалъ ихъ сэръ Питтъ Кроли. Она принимала весьма дѣятельное участіе во всемъ, что имѣло какое-нибудь отношеніе къ помѣстью; ферма, паркъ, садъ и конюшни были постояннымъ предметомъ ея внимательной заботливости, обращонной на всѣ возможные предметы. Рѣдко баронетъ выходилъ гулять послѣ завтрака, неьпригласивъ съ собою гувернантку, которая, разумѣется, должна была ему сопутствовать вмѣстѣ съ своими ученицами. Ея умная бесѣда служила для него однимъ изъ лучшихъ наслажденій послѣ пунша. Ребекка давала ему совѣты относительно подстрижки деревъ въ садовыхъ аллеяхъ и копанія грядъ въ огородахъ, сообщая притомъ весьма дѣльныя замѣчанія относительно лошадей, которыхъ нужію было употреблять для плуга или для извоза.

И прежде чѣмъ прошолъ одинъ только годъ; миссъ Ребекка Шарпъ совершенно овладѣла довѣренностью баронета. Бесѣда за столомъ, въ которой, въ былыя времена, принималъ постоянное участіе мистеръ Горроксъ, теперь исключительно ограничилась особой сэра Питта и миссъ Шарпъ. Въ отсутствіе мистера Кроли, она была почти совершенною хозяйкою въ домѣ, и при всемъ томъ, несмотря на свое блистательное положеніе, она вела себя съ такою осторожностью и скромностью, что власть ея отнюдь не оскорбляла низшія управленія на кухнѣ и конюшняхъ. Кухарка, горничная, садовники и кучера были отъ нея въ восторгѣ. Словомъ, миссъ Ребекка Шарпъ совершенно пересоздала свою гордую натуру, и эта радикальная перемѣна въ ея характерѣ доказывала во веякомъ случаѣ великое благоразуміе, господство надъ собою и ту нравственную энергію, которая достается въ удѣлъ немногимъ изъ ея сестеръ.

Но было ли искренимъ такое перерожденіе нашей героини, читатель увидѣть это долженъ изъ ея послѣдующихъ похожденій на базарѣ житейской суеты. Довольно замѣтить на этотъ разъ, что система лицемѣрія и ханжества представляетъ въ своемъ исполненіи множество запутанныхъ и чрезвычайно затруднительныхъ сторонъ, способныхъ оттолкнуть отъ себя всякую молодую особу двадцати одного года.

Впрочемъ, нашъ читатель вѣроятно помнитъ, что героиня этой достовѣрной повѣсти, младшая по лѣтамъ, много, однакожь, испытала на своемъ вѣку, и пріобрѣла неоспоримое право на титулъ умнѣйшей дѣвицы, какая когда-либо воспитывалась на Чизвиккскомъ проспектѣ, въ академіи старухи Пинкертонъ.

Сыновья сэра Питта, старшій и младшій, никогда не сходились на «Королевшой усадьбѣ«; они ненавидѣли другъ друга отъ искренняго сердца, и Родонъ Кроли вообще презиралъ всѣ заведенія въ прадѣдовскомъ замкѣ; онъ пріѣзжалъ сюда очень рѣдко, за исключеніемъ тѣхъ случаевъ, когда гостила на «Королевиной усадьбѣ«тётушка миссъ Кроли.

О главнѣйшемъ достоинствѣ этой старухи мы уже ммѣли случай намекнуть: у ней было семьдесятъ тысячь фунтовъ, и она почти усыновила Родона. Мистера Питта Кроли, своего старшого племянника, она терпѣть не могла, и презирала его какъ негодного молокососа. Въ свою очередь, мистеръ Кроли, не обинуясь; доказывалъ при всякомъ удобномъ случаѣ, что тётка его пропащая старуха. Подъ эту же категорію неизбѣжной гибели подводилъ онъ и своего младшого братца.

— Съ ужасомъ я долженъ заключить, говорилъ обыкновенно мистеръ Кроли, что эта женщина безъ всякихъ правилъ. Эти бѣшенные Французы рѣшительно свели съ ума несчастную старуху. Всѣ кости мои проникаются страшнымъ трепетомъ, когда я помышляю о ея будущности, теперь особенно, какъ уже стоитъ она одною ногою на-краю могилы. Она погрязла и душой, и тѣломъ, въ треволненіи житейского моря, и нѣтъ предѣловъ ея сумасбродству.

Мистеръ Питтъ любилъ выражаться высокимъ слогомъ, и мы демонски жалѣемъ, что различныя треволненія на базарѣ житейской суеты не позволяютъ намъ передавать буквально его выраженій. Главнѣйшая и существенная бѣда состояла въ томъ, что легкамысленная старуха настойчиво уклонялась отъ слушанія созерцательно догматическихъ бесѣдъ мистера Питта Кроли, и за это собственно обрекалъ онъ ее на неизбѣжную гибель. Ктому же, какъ-скоро она пріѣзжала на «Королевину усадьбу», онъ принужденъ былъ прекращать на время свой вечернія наставленія домочадцамъ и челядинцамъ.

— А слышь ты, Питтъ, говорилъ старикъ отецъ, тётка должна быть здѣсь на этихъ дняхъ.

— Знаю; что жь изъ этого?

— А то, любезный другъ, возражалъ отецъ, что твои методистскія сходки будутъ теперь ужь неумѣстны.

— Почему же?

— Потому-что она писала, что терпѣть не можетъ ни квакеровъ, ни методистовъ. Ты ужь прекрати, сдѣлай милость, эти вечернія засѣданія, иначе отъ нея житья не будетъ ни тебѣ, ни мнѣ. Ну, на что это будетъ похоже, если, по твоей милости, «Королевина усадьба» выпуститъ изъ рукъ три тысячи фунтовъ годового дохода?

— Э, батюшка, что значатъ деньги въ сравненіи съ невещественнымъ капиталомъ? продолжалъ мистеръ Кроли.

— То-есть; ты хочешь сказать, мой милый, что тебѣ не видать этихъ денегъ, какъ своихъ ушей? Знаемъ мы васъ!

И точно, старикъ Кроли въ совершенствѣ понималъ натуру своего сына, который могъ, при случаѣ, служить идеаломъ для нового Тартюфа.

Съ его точки зрѣнія, миссъ Кроли была точно пропащая старуха. У ней былъ уютный маленькій домикъ въ модной столичной улицѣ, и такъ какъ она кушала вдоволь всякой-всячины въ продолженіе зимняго сезона, то лѣтомъ, для возстановленія пищеварительной системы, она уѣзжала въ Гаррогетъ или Чельтенгемъ. Гостепрйшствомъ и радушіемъ она отличалась больше всѣхъ старыхъ весталокъ, и слыла, по ея словамъ, первой красавицой въ свое время. (Дѣло извѣстное, что всѣ старухи были первыми красавицами — въ свое время.) Миссъ Кроли, что называется, была bel esprit, и, на этомъ основаніи, терпѣть не могла прсвыспреннихъ бесѣдъ. Она страстно любила французскую поэзію, французскіе романы, французскую кухню и французскія вина. Цвѣтущіе годы молодости она провела въ Парижѣ, гдѣ, по ея словамъ, мосье Сен-Жюстъ пылалъ къ ней безнадежной страстью. Она читала Монтескьё, и знала наизусть Руссо; бойко говорила о житейской философіи. Она принимала живѣйшее участіе въ парламентскихъ дебатахъ, и была привязана всѣмъ сердцемъ къ политическимъ мнѣніямъ мистера Фокса; портреты его висѣли во всѣхъ комнатахъ ея дома на Парк-Ленѣ. Мистеръ Уильберфорсъ, первый пустившій въ ходъ филантропическій вопросъ относительно разработки американскихъ плантацій, былъ ея искреннимъ другомъ, и она увѣряла даже всѣхъ своихъ знакомыхъ, что самъ мистеръ Вилльямъ Питтъ почерпалъ для своихъ рѣчей вдохновеніе въ ея гостиной.

Неизвѣстно, вслѣдствіе какихъ причимъ, а быть можетъ и безъ всякихъ причимъ, эта почтенная старушка задумала полюбить Родона Кроли, когда тотъ былъ еще мальчишкой. Она помогла ему вступить въ Кембриджскій Университетъ, мѣжду тѣмъ какъ братъ ея обучался въ Оксфордѣ. Когда, черезъ два года, Родонъ Кроли, за отчаянную лѣность былъ выгнанъ изъ Кембриджа академическимъ совѣтомь, миссъ Кроли купила для своего любимца весьма красивую должность и опредѣлила его на дѣйствительную службу. На службѣ, между товарищами, онъ считался малымъ разбитнымъ, слособнымъ на всѣ руки. Онъ боксировалъ какъ чудо-богатырь, игралъ на бильярдѣ лучше всѣхъ, просиживалъ за картами цѣлыя ночи напролетъ, и оказалъ, въ короткое время, необыкновенные успѣхи во всѣхъ забавахъ, которыя тогда считались въ модѣ между молодыми людьми, понимавшими цѣну жизни. Притомъ, по плводу разныхъ обстоятельствъ, Родонъ Кроли совершилъ побѣдоносно три отчаянныя дуэли, въ которыхъ представилъ наглядныя доказательства своего полного презрѣнія къ смерти.

— Пропалъ, несчастный, охъ, пропалъ на вѣки! говаривалъ мистеръ Кроли; устремляя свои сѣрыя очи къ потолку. Это ужь было въ его натурѣ; мистеръ Питтъ Кроли любилъ на досугѣ соболѣзновать о несчастномъ состояніи особъ, которыя, своими дѣлами или мнѣніями, противорѣчили его созерцательнымъ бесѣдамъ.

Но не такъ смотрѣла на эти вещи романтическая миссъ Кроли. Она искренно любовалась взбалмошной отвагой своего любимца, и охотно выплачивала его долги.

— Что жь онъ такое? говорила она, когда указывали ей на безпутное поведеніе Родона Кроли; въ немъ бушуетъ молодецкая кровь: пошалитъ — исправится, остепенится, и ужь во всякомъ случаѣ онъ въ тысячу разъ достойнѣе своего болвана братца. Терпѣть не могу этихъ ханжей.

 

ГЛАВА XI

Аркадская простота и невинность нравовъ

Изъ всего, что сказано до сихъ поръ о почтенныхъ обитателяхъ джентльменского замка, читатель могъ убѣдиться окончательно, какія выгоды сельская жизнь представляетъ надъ городскою касательно чистоты и невинности нравовъ. Для дополненія этой картины, намъ остается отрекомендовать баронетова братца, Бьюта Кроли и его супругу.

Достопочтенный Бьютъ Кроли пользовался во всей области удивительною популярностью, и его знали гораздо больше, чѣмъ самого баронета. Въ школѣ онъ былъ коноводомъ всѣхъ шалуновъ, и никто не смѣлъ съ нимъ состязаться въ кулачномъ бою. Привычки разгульной жизни, повидимому, остались за нимъ навсегда; онъ присутствовалъ на конскихъ скачкахъ, на кулачныхъ бояхъ, на регаттахъ, и не было въ цѣломъ околодкѣ, на растояніи пятидесяти квадратныхъ миль, ни одного митинга и публичного обѣда, куда бы не являлся достопочтенный Бьютъ Кроли. Лѣтомъ и зимою, весной и въ глубокую осень, онъ тащился на своей гнѣдой кобылкѣ на хуторъ Фуддельстона или въ замокъ Вапсгота, къ кому-нибудь изъ лордовъ, стоявшихъ съ нимъ на короткой ногѣ. Съ ними онъ бесѣдовалъ, шутилъ, и на вечерахъ ихъ пѣлъ отличныя баллады, возбуждавшія всеобщій восторгъ. Въ довершеніе всего, онъ отлично ловилъ зайцовъ и превосходно удилъ рыбу.

Супруга его, мистриссъ Кроли, представляла изъ себя довольно толстую фигурку небольшого роста, и первымъ ея достоинствомъ было то, что она весьма искусно писала сочиненія для своего мужа. Одаренная рѣшительными наклонностями къ семейной жизни, мистриссъ Кроли, при содѣйствіи своихъ дочерей, управляла хозяйствомъ самовластно, и внѣ дома предоставляла своему супругу полную свободу. Онъ могъ уѣзжать и пріѣзжать по произволу, и обѣдать въ гостяхъ сколько угодно, потому-что мистриссъ Кроли была женщина расчотливая, и хорошо понимала цѣну портвейна. Она происходила изъ порядочной фамиліи, покойный отецъ ея, Гекторъ Мак-Тевишъ, былъ подполковникомъ, — и, въ отношеніи къ домашней экономіи, была чудесной женой. При всемъ томъ, несмотря на ея чрезмѣрную заботливость и аккуратность, достопочтенный Бьютъ Кроли былъ постоянно въ долгахъ. Еще въ коллегіи, при жизни отца, онъ прокутилъ значительную сумму, и едва въ десять лѣтъ, послѣ женитьбы, расквитался съ своими кредиторами, снабжавшшими его земными благами, когда онъ былъ студентомъ. Затѣмъ, двѣ, три неудачныя спекуляціи еще больше растроили его дѣла. Престарѣлая сестрица дарила ему по временамъ по сотнѣ фунтовъ, но это было почти то же, что капля въ океанѣ, и главнѣйшія его надежды, какъ само-собою разумѣется, основывались на ея смерти.

— Пусть только умретъ старуха, и мы заживемъ на-славу, говорилъ достопочтенный Бьютъ Кроли; Матильда должна отказать мнѣ половину своихъ денегъ.

Не будетъ, стало-быть, ничего удивительного, есла мы скажемъ на основаніи всѣхъ этихъ соображеній, что баронетъ и его братъ жили почти такъ же, какъ кошка съ собакой. Сэръ Питтъ не пропускалъ ни одного случая, когда могъ поставить что-нибудь въ пику мистеру Бьюту, а такихъ случаевъ была бездна. Молодой Питтъ собиралъ свои методистскія сходки передъ самымъ носомъ дяди, и открыто охотился на его землѣ. Родонъ Кроли еще больше долженъ былъ увеличить фамильную вражду своими притязаніями на собственность миссъ Матильды. Эти денежные расчоты, спекуляціи на жизнь и смерть, эти безмолвныя битвы за лакомый кусокъ… кому неизвѣстно, что все это удивительно какъ скрѣпляетъ союзъ братской любви на базарѣ житейской суеты? Я, съ своей стороны, зналъ на своемъ вѣку двухъ братцовъ, которые жили душа въ душу около пятидесяти лѣтъ; потомъ они поссорились однажды навсегда изъ-за банкового билета въ пять фунтовъ!

Прибытіе на «Королевину усадьбу» такой замѣчательной особы, какъ миссъ Ребекка Шарпъ, и ея постепенное возвышеніе въ глазахъ баронетова семейства, отнюдь не могло, по крайней мѣрѣ долго, оставаться тайной для проницательной супруги мистера Бьюта. Собрать біографическія свѣдѣнія, изслѣдовать подробно исторію и характеръ новой особы, поселившейся въ джентльменскомъ замкѣ, вотъ задача, которую немедленно предложила себѣ мистриссъ Кроли. Да и какъ же иначе? Она интересовалась всѣмъ, что имѣло какое-либо отношеніе къ «Королевиной усадьбѣ«, и было ей извѣстно въ совершенствѣ, насколько хватаетъ говяжьяго желе въ господскомъ домѣ, сколько штукъ приготовляется чорного бѣлья къ великому прачечному дню, сколько персиковъ ростетъ въ оранжереяхъ, и какую микстуру употребляетъ леди Кроли въ продолженіе своей болѣзни. Существовало съ незапамятныхъ временъ примѣрное родственное согласіе между прислугой пастората и ливрейными слугами замка. Люди сэра Питта весьма часто упивались шотландсквмъ пивомъ на пасторской кухнѣ, и было приведено въ извѣстность, что пиво здѣсь гораздо доброкачественнѣе, чѣмъ въ замкѣ, потому-что мистриссъ Кроли не скупилась ни на солодъ, ни на хмѣль. Были въ добавокъ и кровныя связи между служителями обоихъ семействъ, и черезъ этотъ каналъ весьма исправно протекали всѣ свѣжія новости изъ пастората въ замокъ, и изъ замка въ пасторатъ. Такой порядокъ дѣлъ существуетъ издавна въ человѣческомъ родѣ, и мы упоминаемъ о немъ только въ видѣ общихъ замѣчаній. Какая вамъ нужда до поступковъ брата, если вы любите другъ друга? Но какъ-скоро вы разсорились, вамъ, само-собою разумѣется, необходимо знать всю подноготную о его семействѣ.

Вскорѣ по прибытіи на «Королевину усадьбу», Ребекка начала постоянно рисоваться въ бюллетенѣ мистриссъ Кроли, и въ первомъ его нумерѣ стояли слѣдующія замѣчанія, выраженныя весьма кратко и сильно:

«Зарѣзана чорная свинья. Вѣса шестьдесятъ фунтовъ. Бока посолили. Къ обѣду пуддингъ и свиная нога. Мистеръ Крампъ, изъ Модбери, толковалъ съ баронетомъ, какъ упрятать въ тюрьму Джода Блаккмора. Мистеръ Питтъ болталъ на методистской сходкѣ (были такіе-то, имярекъ). Миледи хандритъ, какъ всегда. Выписали гувернантку для дѣвицъ.»

Черезъ нѣсколько дней, въ бюллетенѣ появились дополненія такового рода:

«Новая гувернантка начинаетъ водить за носъ всѣхъ этихъ ословъ. Сэръ Питтъ съ нею удивительно ласковъ. Мистеръ Кроли тоже. Онъ читаетъ ей свою галиматью. Слушаетъ и нерѣдко хнычетъ.»

— Ну, теперь будетъ у нихъ потѣха! проговорила смуглолицая мистриссъ Бьютъ Кроли, чувствуя при этомъ необыкновенную усладу въ своемъ сердцѣ: она ихъ выведетъ на свѣжую воду.

Наконецъ, дошло до ея свѣдѣнія, что гувернантка прибрала къ своимъ рукамъ всѣ дѣла на «Королевиной уеадьбѣ«. Бюллетень гласилъ:

«Пишетъ письма для сэра Питта. Завѣдываетъ его счотами. Вертитъ хозяйствомъ. Управляетъ безконтрольно женой, сыномъ, дѣвчонками, всѣмъ.»

— Да это, просто, дьяволёнокъ въ женскомъ тѣлѣ! воскликнула мистриссъ Кроли; надобно теперь держать ухо востро, иначе, пожалуй, у нихъ выйдетъ такой дербедень, что самъ бѣсъ не разберетъ.

И въ изобрѣтательномъ мозгу мистриссъ Кроли образовались и созрѣли невѣдомые планы. Ея наблюденія надъ замкомъ приняли теперь болѣе рѣшительный характеръ, и она уже въ буквальномъ смыслѣ знала всю подноготную относительно всего, что происходило въ непріятельскомъ станѣ.

Мистриссъ Бьютъ Кроли къ миссъ Пинкертонь, въ Академію дѣвиць, что на Чизвиккскомъ проспектѣ.

Пасторатъ на «Королевиной усадьбѣ«. Декабря….

«Милостивая государыня,

«Много, много лѣтъ протекло съ той поры, какъ я имѣла счастье пользоваться вашими драгоцѣнными наставленіями въ стѣнахъ учебного заведенія, дѣлающаго честь нашему отечеству, и, однакожь, я всегда неизмѣнно сохраняла въ тайникѣ своей души глубочайшее почтеніе къ Чизвикку, и въ особенности къ вамъ, безцѣнная моя наставница. Надѣюсь, что вы наслаждаетесь добрымъ здоровьемъ. Провидѣніе, конечно, сохранитъ еще на многая, многая лѣта несравненную миссъ Пинкертонъ, столько необходимую для общаго блага, объусловливаемого прежде всего разумнымъ воспитаніемъ женского пола.

«На этихъ дняхъ, почтенная моя пріятельница, леди Фуддельстонъ, изъявила желаніе пріобрѣсть опытнугю и добродѣтельную наставницу для своихъ дѣтей, средства не позволяютъ мнѣ самой держать гувернантку для своихъ малютокъ; но, благодареніе Всевышнему, я получила воспитаніе въ Чизвиккѣ, и по этому обратилась ко мнѣ за совѣтомъ, зная очень хорошо мой нравственныя правила на пути сей жизни. «Ахъ, Боже мой! воскликнула я, добрая, несравненная миссъ Пинкертонъ можетъ какъ нельзя лучше помочь намъ въ этомъ дѣлѣ!» Словомъ, милостивая государыня, нѣтъ ли у васъ на примѣтѣ опытныхъ дѣвицъ, которыхъ таланты могли бы принести существенную пользу моей почтенной пріятельницѣ и сосѣдкѣ? Смѣю васъ увѣрить, что леди Фуддельстонъ согласится принять въ свой домъ гувернантку не иначе какъ по вашей рекомендаціи.

«Мужъ мой проситъ сказать, что ему было бы пріятно видѣть въ своемъ домѣ все, что исходитъ изъ благородной академіи миссъ Пинкертонъ. О, какъ бы я желала представить свое семейство несравненному другу и покровительницѣ моей юности, — той знаменитой осооѣ, которая нѣкогда заслужила справедливое удивленіе нашего великого лексикографа! Если когда-либо случится вамъ путешествовать по Гемпширу, то я и супругъ мой позволяемъ себѣ надѣяться, что вы благоволите, покрайней мѣрѣ на короткое время, украсить своимъ присутствіемъ нашу сельскую хижину, гдѣ въ объятіяхъ счастливого семейства пребываетъ

«безгранично вамъ преданная

«счастливая питомица ваша

«Марта Кроли.»

«P. S: Братъ мистера Кроли, баронетъ, съ которымъ, къ несчастью, мы стоимъ вовсе не на короткой ногѣ, держитъ при себѣ гувернантку для своихъ малютокъ, не получившихъ до сихъ поръ никакого воспитанія, свойственного ихъ званію и полу, потому-что несчастная ихъ мать сама… но извините, родственная пріязнь запрещаетъ мнѣ распространяться объ этомъ непріятномъ предметѣ. Гувернантка, какъ мнѣ сказывали, имѣла счастье получить воспитанье подъ вашимъ руководствомъ. Я получила о ней разные болѣе или менѣе неудовлетворительные отзывы; и такъ-какъ, съ одной стороны; я, неоютря на фамильные раздоры, питаю искренно чисто-материнскую привязанность къ своимъ маленькимъ племянницамъ, а съ другой, всякая воспитанница изъ Чизвикка имѣетъ полное право на мое вниманіе и уваженіе, то, сдѣлайте одолженіе, миссъ Пинкертонъ, раскажите мнѣ исторію этой молодой дѣвицы, съ которой мнѣ, по чизвиккскимъ воспоминаніямъ, было бы весьма пріятно заключить искреннюю дружбу, хотя бы для того только, чтобы почаще говорить о васъ, почтенная миссъ Пимкертонъ. M. K.»

Миссъ Пинкертонъ къ мистриссъ Бьютъ Кроли. Чизвиккскій проспектъ, Декабря…

«Спѣшу немедленно, милостивая государыня, отвѣчать на пріятное письмо ваше, полученное мною съ послѣднею почтой. Чувствую невыразимое наслажденіе при мысли, что мои материнскія попеченія возбуждаютъ истинно-дѣтскую привязанность ко мнѣ въ тѣхъ особахъ, которыя нѣкогда пользовались теорическюій и нравственно-практическими уроками въ стѣнахъ заведенія, удостоенного лестнымъ вимманіемъ и одобреніемъ великого лексикографа. Радуюсь душевно благосостоянію возлюбленной мистриссъ Бьютъ Кроли, въ которой мнѣ пріятно вспомнить еще разъ бывшую свою воспитанницу, умную, кроткую, прилежную, совершннѣйшую миссъ Марту Мак-Тевишъ. Подъ моимъ руководствомъ воспитываются теперь многія дочери особъ, бывшихъ вашими современницами въ Чизвиккской Академіи; какая радость была бы для меня, если бы и ваши милыя дѣти поступили подъ мой непосредственный надзоръ!

«Свидѣтельствуя свое совершеннѣйшее почтеніе леди Фуддельстонъ, имѣю честь (письменно) рекомендлвать ея превосходительству двухъ своихъ пріятельницъ, миссъ Чоффинъ и миссъ Гоки.

«Обѣ эти дѣвицы получили подъ моимъ руководтвомъ, совершеннѣйшее воспитаніе. необходимое для образованной гувернантки. Онѣ могутъ учить по-гречески, по-латыни, и преподавать основанія еврейского языка по новѣйшей методѣ. Онѣ владѣютъ также обширными свѣдѣніями историческими и математическими, и могутъ, кромѣ ариѳметики, преподавать алгебру, геометрію, дифференціяльныя исчислснія, астрономію и небесную механику. Притомъ, обѣ онѣ превосходно знаютъ языки испанскій, итальянскій, фраицузскій, географію древнюю и новую, музыку инструментальную и вокальную, физику, зоологію, ботанику, фитологію и танцовальное искусство въ полномъ объемѣ, такъ-что при нихъ не будетъ никакой надобности нанимать особого танцмейстера. Обѣ въ совершенствѣ понимаютъ педагогическое значеніе и употребленіе глобусовъ небесныхъ и земныхъ. Сверхъ-того, миссъ Чоффинъ, дочь покойного пастора, Ѳомы Чоффина, бывшаго членомъ Кембриджской Коллегіи Миссіонеровъ, можетъ съ успѣхомъ преподавать древній сирійскій языкъ и основанія конституціонного права. Должно, впрочемъ, замѣтить, что ей только восьмнадцать лѣтъ и она имѣетъ удивительно привлекательную наружность; быть-можетъ, это обстоятельство послужитъ ей препятствіемъ къ поступленію въ аристократическій домъ сэра Гуддельстона-Фуддельстона.

«Миссъ Летиція Гоки, напротивъ того, не получила отъ природы блистательныхъ даровъ наружной красоты, ей двадцать одннъ годъ, и лицо ея обезображено оспой. Она немного спотыкается, коситъ обоими глазами, волосы ея имѣютъ красноватый цвѣтъ. Въ обѣихъ дѣвицахъ укоренены глубокія правила высокой нравственности. Жалованье, конечно, должно соотвѣтствовать ихъ энцтклопедическому образованію и талантамъ.

«Съ глубочайшимъ почтеніемъ къ достопочтенгому вашему супругу, мистеру Бьюту Кроли, имѣю честь быть вашею,

милостивая государыня,

покорнѣйшею слугою

Барбара Пинкертонъ.»

P. S. Миссъ Шарпъ, проживающая теперь въ качествѣ гувернантки у баронета и члена парламента, сэра Питта Кроли, была, точно, воспитанницей въ моемъ заведеніи, и я, съ своей стороны, не имѣю ничего сказать въ охужденіе ея личности. Наружирсть ся, конечно, непріятна, и можетъ съ первого взгляда внушать нѣкоторое отвращеніе, но это собственно дѣло натуры, нисколько не зависящее отъ нашей воли. Родители ея, къ несчастію, стояли на самой низшей ступени въ общественномъ быту (отецъ миссъ Шарпъ, отличавшійся грязною жизнью, былъ живописецъ, а мать театральная танцовщица, о чемъ я съ ужасомъ узнала послѣ); однакожь я должна сказать по совѣсти, что дочь ихъ имѣетъ весьма значительные таланты, и я не имѣю особенныхъ причинъ жалѣть, что приняла ее изъ состраданія. Можно, конечно, опасаться какъ бы со временемъ не привились къ ней, по наслѣдству, несчастныя свойства ея матери (мнѣ имѣли безсовѣстность представить ее какъ французскую графиню, эмигрировавшую къ намъ въ концѣ прошлого столѣтія, но послѣ я убѣдилась изъ достовѣрныхъ источниковъ, что это была довольно жалкая тварь, безъ всякихъ нравственныхъ правилъ); но до сихъ поръ, такъ по крайней мѣрѣ мнѣ казалось, поведеніе миссъ Шарпъ было удовлетворительнымъ въ нравственномъ смыслѣ. Позволяю себѣ надѣяться, что и впередъ она не отступитъ отъ правилъ строгой морали, тѣмъ болѣе, что теперь она имѣетъ всѣ возможные случаи пользоваться прекрасными примѣрами въ утончонномъ и образованномъ кругу превосходительного сэра Питта Кроли.

Миссъ Ребекка Шарпъ къ миссъ Амеліи Седли.

«Милая Амелія,

безцѣнный, несравненный другъ мой!

«Вотъ уже прошло нѣсколько мѣсяцовъ сряду, прежде чѣмъ я рѣшилась снова взяться за перо, чтобы возобновить съ тобою переписку; но теперь о чемъ станетъ писать бѣдная сирота, заброшенная судьбою въ какую-то трущобу, гдѣ не видишь иной разъ человѣческого лица? Развѣ интересно тебѣ знать, хорошъ или нѣтъ, въ нынѣшнемъ году, урожай на рѣпу, сколько фунтовъ должна вѣсить откормленная свинья, и будутъ ли жирны коровы, если откармливать ихъ клеверомъ? Другихъ предметовъ, достойныхъ твоего вниманія, я рѣшительно не нахожу на «Королевиной усадьбѣ«. Время тянется уныло, монотонно, и всѣ дни похожи одинъ на другой, какъ двѣ капли воды; впрочемъ, вотъ тебѣ еще разъ подробнѣйшій отчотъ моего житья-бытья.

«Передъ завтракомъ, прогулка съ баронетомъ и его интересными пичужками, какъ онъ ихъ называетъ; послѣ завтрака, учебныя занятія въ классѣ, гдѣ пичужки обязаны слушать наставленія вашей покорнѣйшей слуги; послѣ класса, я читаю и пишу дѣловыя бумаги, разсуждая съ баронетомъ о его рудокопняхъ, каналахъ и безконечныхъ тяжбахъ съ откупщиками, потому-что, какъ изволишь видѣть, сэръ Питтъ Кроли сдѣлалъ меня своимъ секретаремъ; послѣ обѣда, старшій сынокъ его пускается въ длинныя разсужденія относительно суеты мірской, между-тѣмъ какъ самъ баронетъ играетъ въ шашки. Миледи, по обыкновенію, слушаетъ, молчитъ, смотритъ во всѣ глаза и, кажется, не думаетъ ни о чемъ. Она теперь довольно интересна, потому-что страдала недавно мигренью; это обстоятельство привело въ нашъ домъ нового джентльмена въ лицѣ молодого врача.

«Очень хорошо, моя милая, бѣдныя дѣвицы никакъ не должны упадать духомъ. Молодой докторъ весьма деликатно и тонко намекнулъ вашей подругѣ, что если ей угодно принять на себя интересный титулъ мистриссъ Глауберъ, то она составитъ лучшее украшеніе его медико-хирургического кабинета. Я отвѣчала эскулапу, что не чувствую въ себѣ довольно храбрости и силы выдержать соперничество съ его банками и вызолоченными ступками, въ которыхъ онъ толчотъ свои порошки. Неужели, въ самомъ дѣлѣ, судьба произвела меня на свѣтъ для того, чтобы сдѣлать изъ меня жену какого-нибудь сельского врача? Мистеръ Глауберъ воротился домой съ весьма разстроеннымъ здоровьемъ; принялъ прохладительную микстуру, и теперь, если не ошибаюсь, совсѣмъ излечился отъ любовного недуга. Сэръ Питтъ Кроли былъ, на этотъ разъ, совершенно доволенъ моимъ поступкомъ, и сдѣлалъ весьма лестный отзывъ относительно моего благоразумія; ему, видите ли, было бы жаль потерять во мнѣ своего маленького секретаря. Впрочемъ, кажется, я нравлюсь старикашкѣ, и онъ меня любитъ, какъ-только можно любить въ его лѣта, съ такой чорствой натурой. Выйдти замужъ, да еще за деревенского аптекаря!.. Нѣтъ, нѣтъ, сердце женщины не вдругъ забываетъ старыя привязанности и связи, о которыхъ, впрочемъ, было бы не кстати распространяться. Возвратимся къ джентльменской трущобѣ.

«И то сказать, титулъ трущобы теперь нейдетъ къ «Королевиной усадьбѣ«. На дняхъ, ma chиre, пріѣхала къ намъ миссъ Кроли съ своими жирными конями, жирными лакеями, жирнымъ кучеромъ и жирной болонкой, знаменитая миссъ Кроли, у которой семьдесятъ тысячь фунтовъ наличного капитала, и которую обожаютъ оба брата… то-есть, вѣрнѣе будетъ сказать, что баронетъ и его братецъ обожаютъ капиталъ своей престарѣлой сестрицы. Въ ней, повидимому, обнаруживаются несомнѣнные признаки близкой апоплексіи, и потому ничего нѣтъ удивительного, что сэръ Питтъ и мистеръ Бьютъ Кроли ухаживаютъ за старухой съ истиннымъ самоотверженіемъ. Забавно видѣть, какъ они бросаются къ ней наперерывъ, чтобы поправить ея подушки, или подать ей парикъ. Несмотря на тѣлесные недуги, старушка не теряетъ присутствія духа, и нравъ у нея удивительно веселый.

«— Всякой разъ какъ я пріѣзжаю въ деревню, говоритъ она, мнѣ совсѣмъ нѣтъ надобіюсти брать съ собою свою кошечку, миссъ Бриггсъ, и она остается въ городѣ караулить домъ. Мои братцы лучше всякихъ котовъ.

«Съ ея пріѣздомъ «Королевина усадьба» расцвѣтаетъ, и все здѣсь на цѣлый мѣсядъ принимаетъ праздничный видъ, какъ-будто самъ старикъ сэръ Вальполь возвращается къ намъ съ того свѣта. Мы обѣдаемъ великолѣпно и ѣздимъ четверней съ лакеями на запяткахъ въ богатѣйшихъ ливреяхъ новѣйшого фасона. Кларетъ и шампанское у насъ нипочемъ, какъ-будто мы обыкновенно употребляемъ эти напитки каждый день. По вечерамъ, въ классной залѣ у насъ горятъ восковыя свѣчи, и въ каминахъ хрустить неугасимый огонь. Леди Кроли выбираетъ изъ своего гардероба модныя платья свѣтло-зеленого цвѣта, и воспитанницы мои промѣниваютъ свой неуклюжія туфли и толстыя тартановыя шубейки на шолковые чулки и бѣлыя кисейныя платьица, какія только могутъ быть приличны для дочерей богатого баронета. Вчера миссъ Роза прибѣжала ко мнѣ въ величайшемъ испугѣ: вильтширская свинка, любимица ея на скотномъ дворѣ, ужасно загрязнила и совсѣмъ испортила ея шолковое сиреневое платьицо. которое только-что она обновила въ первый разъ. Случись это недѣлью раньше, сэръ Питтъ, нѣтъ сомнѣнія, жестоко отодралъ бы уши своей пичужкѣ, и засадилъ бы ее на хлѣбъ и воду на цѣлый мѣсяцъ; но теперь онъ только примолвилъ: «я раздѣлаюсь съ тобой, миссъ, дай лишь уѣхать твоей тёткѣ«. Потомъ онъ улыбнулся и захохоталъ, какъ-будто ничего особенного не случилось. Станемъ надѣяться, что гнѣвъ его успѣетъ простыть еще до отъѣзда миссъ Кроли; я по крайней мѣрѣ этого искренно желаю, изъ любви къ миссъ Розѣ. Деньги — великій миротворецъ на бѣломъ свѣтѣ. «Семьдесятъ тысячь фунтовъ, олицетворенныхъ въ особѣ миссъ Кроли, оказываютъ также удивительный эффектъ на сердечныя расположенія двухъ братцовъ Кроли. Я разумѣю собственно стариковъ, баронета и пастора, душевно ненавидящяхъ другъ друга. Сэръ Питтъ способенъ на всякую продѣлку, чтобъ при случаѣ досадить мистеру Бьюту, и разъ въ недѣлю регулярно выводитъ его изъ терпѣнья, позволяя себѣ храпѣть въ ту пору, когда тотъ въ публичномъ собраніи читаетъ свои сочиненія, написанныя высокимъ слогомъ. Но съ пріѣздомъ миссъ Кроли, они, что называется, живутъ душа въ душу, и нѣтъ между ними ни малѣйшаго слѣда обычныхъ ссоръ. Джентльменскій замокъ посѣщаетъ пасторатъ, и на оборотъ, vice versa, какъ говорятъ педанты въ школахъ. Пасторъ и баронетъ разговариваютъ дружелюбно о скотномъ дворѣ, о браконьерахъ, о своихъ сосѣдяхъ, и каждый, смотря на нихъ, подумаетъ, что это закадычные друзья. Иначе и быть не можетъ: миссъ Кроли выразилась на прямикъ, что если хоть разъ они повздорятъ и поссорятся при ея особѣ, она передѣлаетъ завѣщаніе и откажетъ свой деньги шропширскимъ Кроли. Это ея другіе родственники, къ которымъ, мнѣ кажется, могло бы перейдти все наслѣдство; но шропширскіе Кроли не умѣютъ и, можетъ-быть, не понимаютъ, какъ взяться за дѣло. Шропширскій Кроли — пасторъ, такъ же какъ его гемпширскій кузенъ; онъ жестоко оскорбилъ миссъ Кроли неумѣстными замѣчаніями насчетъ ея слишкомъ свѣтского поведенія, и старая дѣва перестала ѣздить въ Шропширъ. Впрочемъ, она и была тамъ одинъ только разъ, когда гемпширскіе братцы, забывъ правила благоразумія, задумали при ней посчитаться между собой.

«Съ прибытіемъ миссъ Кроли, вечернія бесѣды на сонъ грядущій прекращаются въ нашемъ замкѣ, и мистеръ Питтъ, которого она презираетъ съ полнымъ сердечнымъ убѣжденіемъ, обыкновенно считаетъ нужнымъ отправляться въ городъ по своимъ дѣламъ. Съ другой стороны, братъ его, кептенъ Кроли неизмѣнно пріѣзжаетъ въ эту пору на «Королевину усадьбу». Можетъ-быть, тебѣ интересно знать, что это за человѣкъ.

«Кентенъ Кроли молодой высокій денди, чистой, джентльменской породы. Онъ шести футовъ ростомъ, голосъ у него басистый и громкій; каждый день бранитъ онъ слугъ, на чемъ свѣтъ стоитъ, и однакожь, слуги любятъ его, потому-что кептенъ Кроли бросаетъ имъ деньги зажмуря глаза и великодушію его нѣтъ предѣловъ. Зато и челядиницы «Королевиной усадьбы» готовы сдѣлать все для своего любимца. На прошлой недѣлѣ, садовники чуть не уходили констебля и его помощника, пріѣхавшихъ изъ Лондона переговорить съ господиномъ Кроли по одному весьма непріятному дѣлу; садовники приняли ихъ за браконьеровъ, и чуть-ли не поизмяли ихъ бока. Дѣло, впрочемъ, не имѣло дальнѣйшихъ послѣдствій, потому-что баронетъ вступился за незваныхъ гостей.

«Родонъ Кроли ничутъ не уважаетъ старика, и я слышала собственнымй ушами, какъ онъ придавалъ ему многія энергическія названія, нисколько несовмѣстныя съ почтеннымъ званіемъ баронета. Между здѣшними леди онъ пользуется страшной репутаціей. Онъ привозитъ съ собой своихъ охотниковъ, дружится и живетъ съ здѣшними мелкими помѣщиками, приглашаетъ въ замокъ на обѣдъ всѣхъ своихъ знакомыхъ; которыхъ у него бездна, и сэръ Питтъ не смѣстъ прекословить мистеру Родону, изъ опасенія оскорбить миссъ Кроли и потерять свою часть наслѣдства, какъ-скоро она скончается отъ апоплексического удара.

«Говорить ли, какимъ комплиментомъ удостоилъ меня однажды кептенъ Кроли? Не мѣшаетъ, потому-что это авось позабавитъ тебя. Разъ, вечеромъ, танцовали на «Королевиной усадьбѣ«; были у насъ сэрь Гуддельстонъ Фуддельстонъ и его семейство, сэръ Джильсъ Ванеготъ и его молодыя леди, да еще не знаю кто; вообще, гостей было вдоволь. Очень хорошо. Вдругъ кептенъ Кроли, обращаясь къ одному изъ своихъ друзей, проговорилъ: «клянусь честью, это будетъ прилакомый кусочекъ!» и потомъ, съ неподражаемымъ безстыдствомъ, прямо указалъ на вашу покорнѣйшую слугу. Велѣдъ за тѣмъ, я удостоилась чести протанцовать съ нимъ двѣ кадрили. Съ молодыми помѣщиками онъ въ самыхъ дружескихъ связяхъ; съ ними онъ пьетъ, держитъ пари, ѣздитъ верхомъ, разсуждаетъ объ охотѣ и стрѣльбѣ; но здѣшнихъ дѣвицъ онъ называетъ бездушными, намалеванными куклами, и въ этомъ отношеніи, кажется мнѣ довольно близокъ къ правдѣ: я по крайней мѣрѣ, совершенно раздѣляю его мнѣніе. Онѣ рѣшительно презираютъ меня, всѣ до одной, и это между прочимъ доставляетъ мнѣ большое удовольствіе. Когда онѣ танцуютъ, я, по обыкновенію, сижу за фортепьяно, и играю весьма небрежно. Разъ, послѣ обѣда, Родонъ Кроли выбѣжалъ изъ столовой въ разгорячонномъ состояніи духа, и, увидѣвъ меня за этимъ интереснымъ занятіемъ, закричалъ громко и весьма неосторожно, что я танцую рѣшительно лучше всѣхъ красавицъ гемпширского графства, и что онъ, «чортъ побери», немедленно позаботится выписать музыкантовъ изъ Модбери.

«— Продолжайте, mesdames, я стану для васъ играть! сказала мистриссъ Бьютъ, суетливо усаживаясь вмѣсто меня за фортепьяно.

«Мистриссъ Бьютъ Кроли презабавная кругленькая фигурка съ моргающими глазами и старомоднымъ тюрбаномъ на головѣ. Кептенъ Кроли и ваша бѣдная Ребекка закружились, подъ ея музыку, въ бѣшеномъ вальсѣ, и потомъ протанцовали кадриль. Что же? Она поздравила меня съ успѣхомъ? Пожалуйте, какъ это можно! Гордая мистриссъ Бьютъ Кроли, первая кузина графа Типтопа, ведетъ себя свысока даже въ отношеніи къ миледи Кроли, и никогда не дѣлаетъ ей визитовъ, кромѣ тѣхъ случаевъ, когда миссъ Кроли гоститъ на «Королевиной усадьбѣ«. Бѣдная леди Кроли! Между-тѣмъ какъ всѣ мы веселимся въ гостиныхъ и залахъ бельэтажа, она смиренно сидитъ у себя наверху, и принимаетъ пилюли, отъ нечего дѣлать.

«Однакожь, можете вообразить! мистриссъ Бьютъ Кроли вдругъ, ни-съ-того ни-съ-сего, почувствовала ко мгѣ сердечную привязанность.

«— Отчего бы вамъ, милая миссъ Шарпъ. сказала она, не завернуть къ нахъ въ пасторатъ съ своими ученицами, когда-нибудь послѣ прогулки? Сдѣлайте одолженіе, миссъ Шарпъ, првходите къ намъ какъ можно чаще; моимъ дѣтямъ будетъ очень пріятно видѣть своихъ кузинъ.

«Я знаю, куда она мѣтитъ. Синьйоръ Клементи не напрасно училъ насъ музыкѣ: добрая пасторша хочетъ имѣть во мнѣ дарового музыкального профессора для своихъ дочекъ. Вижу насквозь ея маленькія стратагемы, и читаю у нея въ душѣ. Такъ и быть: сдѣлаю визитъ достопочтенной Бьютъ Кроли. Я рѣшилась здѣсь угождать всѣмъ этимъ ослицамъ и ослам. Это неизмѣнная и неизбѣжная обязанность бѣдной гувернантки, у которой нѣтъ ни покровителя, ни друга. Думая мнѣ сдѣлать комплиментъ, и вѣроятно растрогать мое сердце, пасторша изволила отозваться весьма выгодно касательно успѣховъ, сдѣланныхъ моими ученицами на попрящѣ искусствъ и наукъ; бѣдная, простоволосая, деревенская душа! какъ-будто я сколько-нибудь дорожу своими ученицами! Довольно и того, что, по ихъ милости, я живу на «Королевиной Усадьбѣ«.

«Твоя индійская кисея и розовый шолкъ, милая Амелія, говорятъ, пристали мнѣ какъ нельзя лучше. Эти платья довольно поистаскались; но бѣдныя дѣвушки, само-собою разумѣется, не имѣютъ права расчитывать на «des fraiches toilettes». Счастливое, счастливое созданіе! Тебѣ стоитъ только поѣхать на Сент-Джемскую улицу въ модный магазинъ, и добрая maman готова накупить для тебя всякой всячины. Прощай, милый другъ мой.

«Совершенно тебѣ преданная

«Ребекка.»

«P. S. Посмотрѣла бы ты, какъ перебѣсились дѣвицы Блакк-Бруксъ (адмиральскія дочки, моя милая), когда кептенъ Кроли ангажировалъ меня на кадриль! А туалетъ ихъ приготовляется въ Лондонѣ по послѣднимъ картинкамъ.

«Adieu, chиre amie, adieu, adieu!»

Открывается отсюда, что миссъ Ребекка Шарпъ, хорошо понимала свое значеніе и роль на «Королевиной усадьбѣ«. Сближеніе замка съ пасторатомъ весьма много зависѣло отъ ея согласія навѣщать по временамъ мистриссъ Бьютъ Кроли, которой тайныя намѣренія были для нея яснѣе солнца. Тутъ было употреблено очень кстати содѣйствіе могущественной миссъ Кроли, которая принудила сэра Питта забыть окончательно фамильную вражду, чтобъ всѣмъ и каждому было весело въ его помѣстьи. Такимъ образомъ, было рѣшено на семейномъ совѣтѣ, что молодыя особы обѣихъ фамилій будутъ безпрепятствеимо навѣщать другъ друга какъ-можно чаще, и эта дружеская связь продолжалась ненарушимо во все время пребыванія миролюбивой и веселой старушки на «Королевиной усадьбѣ«.

— И зачѣмъ ты пригласила на обѣдъ этого забулдыгу, Родона Кроли? сказалъ мистеръ Бьютъ своей супругѣ, когда они гуляли по парку. Ну, зачѣмъ онъ тебѣ понадобился? Онъ смотритъ на васъ, провинціяловъ, какъ на какихъ-нибудь Арабовъ. И ужь я знаю, онъ будетъ тянуть мою старую мадеру, какъ водицу, а это не бездѣлица; бутылка мнѣ стоитъ до десяти шиллинговъ.

— Что жь такое, мой другъ? возразила мистриссъ Бьютъ. Этимъ мы не раззоримся.

— Еще бы! Да вѣдь, ты, впрочемъ, не знаешь, что это за каналья. Родонъ Кроли картёжникъ, пьяница, негодяй, сорвиголова. Онъ дрался на дуэляхъ, и по уши завязъ въ долгахъ; посмотри вотъ, если большая часть наслѣдства послѣ этой старухи не перейдетъ въ его руки. Онъ, просто, насъ грабитъ, да, таки и ограбитъ, помяни мое слово. Стряпчій говорилъ мнѣ… здѣсь мистеръ Бьютъ, въ изъявленіе негодованія, погрозился кулакомъ на луну, и прибавилъ печальнымъ тономъ: да что тутъ толковать? она отказываетъ ему пятьдесятъ тысячь, и только остальныя тридцать пойдутъ въ дѣлежъ.

— Мнѣ кажется, она скоро умретъ, замѣтила мистриссъ Бьютъ. Лишь-только мы вышли изъ-за стола, она ужасно раскраснѣлась, и чуть не побагровѣла. Я принуждена была расшнуровать еe.

— Не мудрено: она выпила семь бокаловъ шампанского, сказалъ мистеръ Бьютъ Кроли тихимъ голосомъ, а какая гадость это шампанское у моего братца? Просто, чортъ побери… да вѣдь ты ничего не смыслишь!

— Мы, женщины, ничего не знаемъ, смиренно согласилась мистриссъ Бьютъ Кроли.

— Она выпила послѣ обѣда стаканъ вишневки, продолжалъ почтенный супругъ, и пила кофе съ курасо. Вѣдь это, просто, адскій ликёръ, и я за пять фунтовъ не согласился бы растворить имъ свой кофе.

— Отчего же?

— Да такъ… оттого, моя милая, что у женщины волосъ дологъ, да умъ коротокъ. Не устоитъ старуха, помяни мое слово. Готовъ держать пари какое угодно, что Матильдѣ не прожить и года.

Затѣмъ они молча продолжали свою прогулку. Погружонный въ торжественныя созерцанія, мистеръ Бьютъ Кроли думалъ о своихъ долгахъ, о своемъ сынѣ Джемсѣ, который учился въ Кембриджѣ, о сынѣ своемъ Франкѣ, который былъ въ Вульвичѣ, о своихъ четырехъ дочеряхъ, слишкомъ обдѣленныхъ скупою природой благами физической красоты, Бѣдняжки! не было у нихъ ни одного пенни за душой, кромѣ наслѣдства послѣ тетки.

— A знаешь личто? вдругъ сказалъ мистеръ Бьютъ, устремивъ нетерпѣливый взоръ на свою драгоцѣнную половину.

— Что такое?

— Вѣдь этотъ молокососъ, старшій сынокъ Питта, мѣтитъ въ парламептъ.

— Тутъ удивительного нѣтъ ничего, возразила супруга, сэръ Питтъ Кроли играетъ важную роль въ политическомъ мірѣ, и ему ничего не стоитъ пристроить своего сынка. Хорошо, еслибъ миссъ Кроли уговорила его сдѣлать что-нибудь и для нашего Джемса. Ты долженъ похлопотать объ этомъ.

— Питтъ обѣщаетъ, если хочешь, да что въ этомъ толку? сказалъ достопочтенный супругъ. Онъ обѣщалъ уплатить за меня школьные долги, когда умеръ мой отецъ; обѣщалъ потомъ выстроить новый флигель въ пасторатѣ; обѣщалъ отдать аренду съ лугами и полями, и… и, просто, потомъ фигу показалъ, когда я, по его милости, шлепнулся на это мѣсто. Нѣтъ, моя милая, нечего намъ ждать отъ Питта. И когда подумаешь, что сыну этого человѣка, картёжнику, забулдыгѣ, дуэлисту, Матильда хочетъ отказать большую часть своихъ денегъ… нѣтъ, это просто безчеловѣчно, изъ рукъ вонъ! Въ душѣ Родона Кроли сосредоточены всѣ возможные пороки, кромѣ лицемѣрія, которое досталось въ удѣлъ его старшему братцу.

— Тише, тише, мой другъ! Мы на землѣ сэра Питта, перебила робкая супруга.

— Ну да, развѣ это не правда, что-ли? возразилъ неугомонный супругъ. Я готовъ сказать въ глаза, что онъ негодяй. Да и кто этого не знаетъ? Развѣ не онъ дрался на дуэли съ Файрбресомъ? Развѣ не онъ помогалъ молодому лорду Довделю прокучивать свое имѣніе? Развѣ не онъ поссорилъ Билля Сомса съ Тромпомъ, отчего я самъ потерялъ ровно сорокъ фунтовъ? Что жь касается до женщинъ, ты очень хорошо слышала сама, какъ въ моей судейской комнатѣ…

— Ради Бога, мистеръ Кроли, избавьте меня отъ этихъ подробностей, сказала безпокойная леди.

— И ты приглашаешь этого негодяя въ свой собственный домъ! продолжалъ непсправимый супругъ, ты, мать молодыхъ дѣвицъ, жена достопочтенного человѣка…

— Бьютъ Кроли, ты съ ума сошолъ!

— Сошолъ или нѣтъ, это другой водросъ, а всетаки Родонъ Кроли не долженъ быть въ нашемъ домѣ. Ты умна, моя милая, я не спорю, то есть, собственно говоря, ты градусовъ на пять поумнѣе своего мужа; а всетаки я не пущу къ тебѣ Родона Кроли. Захочу пойдти къ Гуддельстону-Фуддельстону, и пойду, вотъ увидишь, это я тебѣ говорю, Марта, и ты мнѣ не запретишь ставить его чорного кобеля съ моимъ бульдогомъ; не запретишь, мистриссъ Кроли, а Родона Кроли не будетъ въ нашемъ домѣ, прими это къ свѣдѣнію, и ужь, коль на то пошло…

— Пойдемте домой, мистеръ Кроли, пора вамъ отдохнуть.

Поутру на другой день, мистеръ Бьютъ Кроли, освѣжившій свою голову бутылкой крѣпкого пива, согласился на всѣ желанія своей супруги, и немедленно поѣхалъ къ сэру Гуддельстону съ тѣмъ, чтобъ воротиться домой въ воскресенье, къ десяти часамъ утра.

Едва прошло нѣсколько дней по пріѣздѣ миссъ Кроли на «Королевину усадьбу», какъ Ребекка Шарпъ успѣла овладѣть побѣдоносно сердцемъ этой лондонской львицы. Задумавъ однажды совершить веселую поѣздку въ Модбери, миссъ Матильда распорядилась взять съ собою и Ребекку. Эта поѣздка окончательно упрочила завоеваніе нашой героини; старушка во всю дорогу смѣялась отъ ся остроумныхъ шутокъ, и потомъ, когда онѣ вповь воротились на «Королевину усадьбу», миссъ Матильда Кроли была уже безъ ума отъ своей спутницы.

— Не позволять этой дѣвушкѣ обѣдать съ гостями! воскликнула она, когда сэръ Питтъ Кроли устроивалъ свой церемонный обѣдъ и сзывалъ знакомыхъ баронетовъ Гемпширскаго графства. Съ чего это вы изволили взять, мой милый братецъ? Неужели, думаешь ты, имъ пріятно разговаривать о пеленкахъ съ этой леди Фуддельстонъ, или разсуждать о собачьей охотѣ съ этимъ старымъ гусемъ… какъ-бишь его?… сэръ Джильсъ Вайсготъ, если не ошибаюсь. Пусть миссъ Шарпъ обѣдаетъ вмѣстѣ съ нами, я этого требую и желаю. Леди Кроли можетъ оставаться наверху, если не будетъ мѣста за столомъ; но малютка миссъ Шарпъ!.. Да понимаете ли вы, молостивый государь, что только она одна, въ цѣломъ вашемъ графствѣ умѣетъ говорить пріятно и умно!

Могъ ли сэръ Питтъ Кроли устоять противъ такой команды? разумѣется, нѣтъ. Въ тотъ же день, миссъ Ребекка Шарпъ, гувернантка, получила формальное предписаніе кушать за столомъ, въ общемъ собраніи знаменитыхъ гостей. И когда сэръ Гуддельстонъ Фуддельстонъ, съ приличной важностью сановитого джентльмена, повелъ изъ гостиной въ столовую миссъ Кроли, и приготовился занять свое мѣсто подлѣ нея, старушка вдругъ, что есть силы, закричала:

— Бекки Шарпъ! Садитесь здѣсь, подлѣ меня, моя милая, и пусть сэръ Гуддельстонъ сядетъ подлѣ леди Вапсготъ.

Кончился обѣдъ, кончился и вечеръ. Когда гости разъѣхались по домамъ, ненасытная миссъ Кроли, обращаясь къ своей любимицѣ, сказала:

— Пойдемъ ко мнѣ въ будуаръ, Бекки, и потолкуемъ объ этихъ джентльменахъ.

И онѣ вдвоемъ услаждали свою душу, разсуждая остроумно о всей этой компаніи чопорныхъ джентльменовъ и надутыхъ леди. Старикъ сэръ Гуддельстонъ весьма пріятно сопѣлъ и кряхтѣлъ за столомъ; сэръ Джильсъ Вапсготъ шумѣлъ какимъ-то страннымъ образомъ, когда хлебалъ супъ, между тѣмъ какъ супруга его безпрестанно моргала лѣвымъ глазомъ; все это Ребекка каррикатурила мастерски, сообщая въ это время весьма дѣльныя и колкія замѣчанія насчотъ вечернихъ разговоровъ касательно политики, военныхъ дѣйствій, травли зайцовъ и парламентскихъ засѣданій. Чтожь касается до модного туалета дѣвицъ Вапсготъ и знаменитой жолтой шляпы леди Фуддельстонъ, миссъ Шарпъ разорвала ихъ въ клочки, къ безпредѣльному наслажденію своей внимательной слушательницы.

— Послушайте. моя милая, говорила миссъ Кроли, ты, на мои глаза, драгоцѣнная жемчужина между всей этой женской шелухой. Мнѣ бы демонски хотѣлось взять тебя съ собой въ Лондонъ, только изъ тебя не выйдетъ такой послушной овечки, какъ ата бѣдная Бриггсъ… нѣтъ, ты слишкомъ хитра, лукава, умна какъ бѣсёнокъ… не правда ли, Фиркинъ?

Мистриссъ Фиркинъ, убиравшая во все это время остатокъ волосъ на маковкѣ веселой старушки, вздернула свою голову, и сказала съ убійственно саркастическимъ видомъ:

— Да, сударыня, миссъ Шарпъ удивительно умна. Дѣло въ томъ, что природа снабдила мистриссъ Фиркинъ значительнымъ запасомъ ревности, которая, какъ извѣстно, примадлежитъ къ члслу похвальныхъ свойствъ всякой честной служанки.

Подвергнувъ такимъ образомъ рѣшительной опалѣ сэра Гуддельстона-Фуддельстона, миссъ Кроли распорядилась однажды навсегда, что съ этой поры будетъ водить ее въ столовую Родонъ Кроли, а Бекки понесетъ за нимъ ея подушку, или наоборотъ: Бекки подастъ ей свою руку, а Родонъ сзади понесетъ подушку.

— Намъ и слѣдуетъ сидѣть вмѣстѣ, сказала она, потому-что во всей этой странѣ только мы одни истипно порядочные люди съ философскимъ духомъ.

Въ самомъ дѣлѣ, миссъ Матильда Кроли была пропитана насквозь духомъ современной философіи, и мнѣнія ея всегда имѣли рѣшительный характеръ.

— Свѣтъ, моя милая, удивительно какъ пустъ, говорила она Ребеккѣ, посмотри на моего братца, Питта, вѣдь это настоящій пеньтюхъ съ ослиной головой. А эти Гуддельстоны? А этотъ бѣдный Бьютъ съ своей пиголицей въ шутовскомъ тюрбанѣ? Кто изъ нихъ сравняется съ тобой по воспитанію; или по уму? Что я говорю? Едва ли сравняются они съ бѣдняжкой Бриггсъ, моей компаньонкой, или Баульсомъ, моимъ буфетчикомъ. Ты простоьчудо между ними, и въ твоей маленькой головкѣ гораздо больше мозгу, чѣмъ во всѣхъ этихъ ослицахъ и ослахъ всего Гемпшира.

— Вы слишкомъ превозносите меня, миссъ Кроли, отвѣчала Ребекка смиреннымъ тономъ, бѣдная гувернантка не заслуживаетъ такихъ похвалъ.

— Гувернантка! Fi donc! Что жь мѣшаетъ тебѣ подняться на какую угодно высоту? Да нечего и подниматься; ты и безъ того выше всей этой сволочи въ богдыханскихъ тюрбанахъ. Ты совершенно равна мнѣ, моя милая, во всѣхъ возможныхъ отношеніяхъ равна по уму, по чувствамъ: чего жь больше?.. Подбавь, пожалуйста, углей въ каминъ; поправь мое платье, моя милая, разснуруй меня, поправь наколку… ты такъ хорошо все это дѣлаешь.

И Ребекка, по праву равенства, превосходно исполняла роль служанки, ухаживая за ней по днямъ и по ночамъ. На нее, между прочимъ, возложена была постояимая обязанность читать французскіе романы для миссъ Кроли, когда она уже лежала въ постели.

Въ это самое время вниманіе большого лондонского свѣта было въ высшей степепи заинтересовано двумя великими событіями, подробно описанными во всѣхъ современныхъ журналахъ. Корнеть Шафтонъ похитилъ леди Барбару Фитцурсъ, единственную дочь и наслѣдницу графа Брунна, а нѣкто Вирвенъ, считавшійся до сорока лѣтъ весьма степеннымъ джентльменомъ и чадолюбивымъ отцомъ многочисленного семейства, бросилъ вдругъ свою жену и дѣтей изъ-за мистриссъ Ружмонтъ, актрисы, которой уже было шестьдесятъ-пять лѣтъ.

— Это, по моему мнѣнію, замѣчательнѣйщая черта въ характерѣ лорда Нельсона, что онъ свертѣлся изъ-за женщины, говорила миссъ Матильда Кроли. Такія выходки, разумѣется, не по силамъ обыкновенного мужчины. Я безъ ума отъ всѣхъ этихъ безумныхъ партій. Всего больше мнѣ нравится, когда джентльменъ женится на дочери какого-нибудь мельника, какъ это сдѣлалъ, напримѣръ, лордъ Флауэрдель… всѣ женщины перебѣсились послѣ этой свадьбы. Было бы очень недурно, моя милая, еслибъ тебя вздумалъ похитить какой-нибудь великій человѣкъ изъ нашего круга. Ты стоишь этого.

— Скакать на почтовыхъ! воскликнула Ребекка, поражонная внезапной мыслью. О, это было бы очаровательно!

— А потомъ, всего больше мнѣ нравится, когда какой-нибудь бѣднякъ подцѣпитъ богатую невѣсту, и убѣжитъ съ нею на тотъ край свѣта.

— И это недурно, замѣтила Ребекка.

— Конечно, и я безпрестанно толкую объ этомъ Родону. Было бы очень хорошо, если бы онъ ухптрился увезти какую-нибудь…

— Богатую, или бѣдную?

— О, какая ты гусыня! разумѣется, богатую. У Родона нѣтъ ни шиллинга, кромѣ тѣхъ денегъ, что я оставляю ему. Онъ по уши въ долгахъ, cribléde dettes: ему непремѣнно должно поправить свое состояніе удалой женитьбой. Авось онъ будетъ имѣть успѣхъ въ большомъ свѣтѣ.

— Онъ очень уменъ? спросила Ребекка.

— Уменъ?! Въ головѣ этого молодца никогда не водились человѣческія мысли: онъ вѣчно думаетъ о своихъ лошадяхъ, о картахъ, объ охотѣ, и внѣ этой сферы онъ болванъ болваномъ; но я знаю, онъ успѣетъ въ нашемъ кругу. Развѣ ты не слыхала, моя милая, сколько дуэлей было у Родона Кроли? Товарищи по службѣ безъ ума отъ него, и всѣ молодые люди стараются брать съ него примѣръ (1).

Отдавая своей подругѣ полный отчотъ о маленьномъ балѣ на «Королевиной усадьбѣ«, и о томъ, какъ здѣсь въ первый разъ отличилъ ее Родонъ Кроли, Ребекка, странно сказать! невѣрно описала это замѣчательное обстоятельство своей жизни. Родонъ отличалъ ее и прежде безъ числа и мѣры. Родонъ почти каждый день встрѣчался съ нею на утреннихъ прогулкахъ. Родонъ больше сотни разъ держалъ передъ нею свѣчу на лѣстницахъ и въ темныхъ корридорахъ. Родонъ больше двадцати разъ склонялся по вечерамъ надъ ея головой, когда она пѣла и сидѣла за фортепьяно (миледи сидѣла наверху съ своей больной головой, и никто не обращалъ вниманія на молодую чету). Родонъ писалъ къ ней нѣжныя записочки… глупыя, безграмотныя записки…

Но когда онъ въ первый разъ положилъ свою записку между листами баллады, которую она пѣла, маленькая гувернантка быстро вскочила съ своего мѣста, и, схвативъ треугольное посланіе, бросила его въ каминъ небрежною рукой. Затѣмъ, устремивъ на своего непріятеля грозный взглядъ, она опять сѣла за музыкальный инструментъ, и, очертя голову, запѣла самую веселую арію, какая только была ей извѣстна.

— Что тамъ у васъ? спросила миссъ Кроли. пробужденная отъ послѣобѣденного дреманья внезапнымъ прекращеніемъ музыкальныхъ мотивовъ.

— Ничего, отвѣчала миссъ Шарпъ съ громимъ смѣхомъ. Фальшитъ одна нота.

Родонъ Кроли задыхался отъ внутренней досады.

Какъ это хорошо, что добрая мистриссъ Бьютъ Кроли не думала ревновать гувернантку къ достопочтенной миссъ Кроли! Она даже радовалась сердечно, что молодая дѣвушка обратила на себя благосклонное вниманіе старушки, и на этомъ основаніи, мистриссъ Бьютъ принимала Ребекку въ пасторатѣ со всѣми признаками искреяняго радушія, и не только ее, но самого Родона Кроли, ненавистного соперника мистера Бьюта. Мистриссъ Кроли и ея племянникъ чуть ли не влюбились другъ въ друга: не было по крайней мѣрѣ ни малѣйшаго сомнѣнія въ томъ, что взаимная бесѣда услаждала ихъ души и переполняла ихъ сердца поэтическимъ восторгомъ. Родонъ Кроли совсѣмъ бросилъ охоту, отказался отъ веселыхъ пирушекъ въ замкѣ сэра Фуддельстона, пересталъ кутить въ трактирахъ Модбери, и величайшимъ его наслажденіемъ было бродитъ вокругъ пастората, куда по временамъ заѣзжала также и миссъ Кроли. Миледи была теперь больна, и малюткамъ ея, разумѣется, не кчему было сидѣть дома. Онѣ ходили въ пасторатъ вмѣстѣ съ гувернанткой. Такимъ образомъ составилось маленькое общество, которое, по вечерамъ, изъ пастората возвращалось въ замокъ, такъ однакожь, что нѣкоторыя особы всегда шли позади, отставая отъ другихъ на значительное разстояніе. Кто жь бы это? Не миссъ Кроли, потому-что она всегда пріѣзжала и уѣзжала въ каретѣ.

При звѣздахъ, при лунѣ, въ тихую и ясную погоду, въ джентльменскомъ паркѣ, мимо полей и бархатныхъ луговъ — о, что это за очаровательная прогулка для такихъ любителей прпроды, какъ Родонъ Кроли и миссъ Ребекка Шарпъ!

— О звѣзды, звѣзды, ахъ, эти звѣзды! восклицала Ребекка, устремляя на нихъ свои зеленые глазки. И кажется мнѣ, какъ будто духъ мой паритъ къ нимъ легкой птичкой!

— О… ахъ… ухъ… да… я тоже чувствую, миссъ Шарпъ, говорилъ другой пламенный обожатель звѣздного неба. Вамъ не мѣшаетъ моя сигара, миссъ Шарпъ?

Но миссъ Шарпъ страстно любила на свѣжемъ воздухѣ сигарный запахъ. Вотъ она и сама беретъ сигарку, открываетъ прелестный ротикъ — пуффъ! пуффъ! — и потомъ она визжитъ, и возвращаетъ произведеніе Гаванны своему кавалеру, который тутъ же молодецки закручиваетъ свои усы, ерошитъ бакенбарды, затягивается, куритъ, и дымъ густыми облаками поднимается на воздухъ изъ его устъ.

— Лучшей сигары, скажу я вамъ, земля не производила, говоритъ Родонъ Кроли.

Другихъ предметовъ для бесѣды не находилъ онъ при лунѣ и при звѣздахъ.

Старикъ сэръ Питтъ, между-тѣмъ, покуривалъ свою трубку и прихлебывалъ пуншикъ въ обществѣ буфетчика Горрокса, разсуждавшаго съ нимъ касательно овечекъ и откормленныхъ свиней. Онъ наблюдалъ интересную чету изъ окна своего кабинета, и страшно клялся:

— Вотъ дай только уѣхать этой старухѣ: я его такъ швырну изъ-за дверей, что онъ у меня костей не соберетъ.

— Да, сударь, оно нешто, справедливо изволите судить, замѣчалъ мистеръ Горроксъ, каммердинеръ его, Флетчерсъ, бестія, сударь, и такой субтильный джентльменъ, что самъ чортъ на него не угодитъ. Давай ему и пива, и вина; и котлетокъ, и суплетокъ, — все мечи, что ни есть въ печи. Вальяжный блюдолизъ! Ну, а миссъ Шарпъ, сударь, будетъ подъ пару мистеру Родону.

Аксіома, не требующая доказательствъ: миссъ Ребекка Шарпъ могла быть подъ пару и сыну, и отцу.

 

ГЛАВА XII

Изліяніе сердечныхъ ощущеній

Прощаій Аркадія! Прощайте, пламенные обожатели сельской природы, представители первобытной чистоты и невинности обычаевъ и нравовъ! Маршъ, маршъ! по желѣзной дорогѣ въ Лондонъ, на Россель-Скверъ, къ старикамъ Седли. Что подѣлываетъ ихъ дочка, миссъ Амелія Седли?

«Нѣтъ намъ до нея никакого дѣла. Мы и не заботимся о ней. Она глупа невообразимо, и скучна ужасно!»

Такъ рекомеидуется миссъ Седли въ письмѣ нейзвѣстной намъ особы къ другому лицу, о которомъ тоже мы не имѣемъ ни малѣйшаго понятія. Письмо написано прекраснымъ мелымъ почеркомъ и запечатано розовой облаткой. Неизвѣстная особа прибавляетъ въ этомъ родѣ еще нѣсколько замѣчаній весьма назидательного свойства; но ужь мы пропустимъ ихъ безъ дальнѣйшаго обзора.

Мы, впрочемъ, увѣрены, что возлюбленный читатель, на поприщѣ житейской опытности, не разъ слышалъ интересныя замѣчанія въ этомъ вкусѣ, исходившія изъ розовыхъ женскихъ устъ. Прелестныя знакомки, ваши и мои, не могутъ надивиться, что такое привлекаетъ васъ къ какой-нибудь миссъ Смитъ, и онѣ просто постигнуть не могутъ, что бы, напримѣръ, заставило майора Джонса сдѣлать предложеніе этой чопорной дѣвчонкѣ, какой-то миссъ Бертѣ Томсонъ, которая, право, какъ двѣ капли воды, похожа на восковую фигуру. Ну, скажите на милость, что такое нашолъ въ ней мистеръ Джонсъ? Розовыя щочки, голубые глаза, курчавыя пряди густыхъ волосъ… Только-то? и больше ничего? Fi donc! Глупый народъ эти мужчины! Что значатъ эти прелести, исчезающія съ каждымъ годомъ, въ сравненіи съ блистательными свойствами души и сердца, съ этими вѣковыми дарами генія, украшающими человѣческую природу? Вотъ иное дѣло, если дѣвушка знаетъ ботанику и геологію, упражняется въ геометріи и алгебрѣ, сочиняетъ стихи, поетъ трескучія сонаты àla мистеръ Герцъ… Ну, тогда можно было бы понять, почему этотъ Джоисъ женится на этой Томсонъ. Срамъ, милостивые государи, просто срамъ!

Согласимся, однакожь, что возвышенныя нравственныя достоинства, столько восхваляемыя прекраснымъ поломъ, во всякомъ случаѣ заслуживаютъ преимущество передъ тихимъ, кроткимъ, вѣчно улыбающимся, свѣжимъ, безъискуственнымъ и неприхотливымъ видѣніемъ, вселяющимъ предчувствіе семейного счастія и восторженныхъ наслажденій. Согласимся и въ томъ, что несчастныя созданія, заклейменныя печатъю тлетворной красоты, заслуживаютъ справедливый гнѣвъ и негодованіе своихъ учоныхъ сестрицъ; но, увы! увы! этимъ женщинамъ низшого разряда навсегда остается, въ сей юдоли плача и скорбей, то весьма незавидное и гибельное утѣшеніе, что мужчины имъ дѣйствительно удивляются и приносятъ посильную дань высокихъ почитаній. Мы, съ своей стороны, наперекоръ нашимъ знакомкамъ, рѣшительно остаемся въ своемъ нелѣпомъ заблужденіи, и до конца этой главы не разстанемся съ закоренѣлымъ предразсудкомъ.

Мнѣ, на свой пай, не разъ приходилось слышать отъ достолюбезныхъ особъ, заслуживающихъ полного довѣрія, что миссъ Браунъ дѣвушка безъ всякихъ достоинствъ, а миссъ Уайтъ рѣшительно ничего не имѣетъ, кромѣ своего petit minois chiffoné; что жь касается до мистриссъ Блаккъ, это бездушная кукла, о которой не стоитъ и упомимать. Однакожь, то не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію, что я самъ провелъ нѣсколько часовъ въ самой интересной бесѣдѣ съ мистриссъ Блаккъ (хотя, въ скобкахъ, это превеликая тайна, о которой мнѣ не велѣно болтать). Ктому же я вижу собственными глазами, что мужчины льпутъ какъ мухи къ этой миссъ Уайтъ, и что всѣ молодые люди наперерывъ другъ передъ другомъ добиваются завидной чести покружиться въ котильнонѣ съ миссъ Браунъ. Изъ всего этого, послѣ долговременныхъ наблюденій, я вывелъ про себя, для домашняго обихода, то логическое умозаключеніе, что женское презрѣніе составляетъ самый лучшій комплиментъ для презираемой особы, будь она дѣвица или дама, это все равно.

Молодые люди, окружавшіе миссъ Амелію Седли, поступали въ этомъ отношеніи сообразно съ общепринятымъ принципомъ. Дѣвицы Осборнъ и Доббинъ ни въ чемъ не были столько согласны, какъ въ опредѣленіи ничтожныхъ свойствъ ихъ общей знакомки. Онѣ удивлялись и не могли придумать, какъ это, и зачѣмъ, и почему ихъ братья находятъ удовольствіе въ обществѣ этой приторной дѣвочки.

— Ну да, конечно, мы ее ласкаемъ, говорили миссъ Осборнъ, двѣ молодыя, прелестныя чернобровыя дѣвицы, окружонныя дюжиною профессоровъ, гувернантокъ и модистокъ.

И дѣйствительно, онѣ обращались съ Амеліей удивительно какъ ласково, и принимали въ отношеніи къ ней такой сановитый видъ джентльменского покровительства, что несчастная дѣвушка въ ихъ присутствіи картавила, заикалась, краснѣла, блѣднѣла, молчала, и, словомъ, вела себя какъ дурочка, точь въ точь, какъ отзывались о ней снисходительныя сестрицы. При всемъ томъ, Амелія твердо рѣшилась полюбить своихъ подругъ, какъ сестеръ своего будущого мужа, и цроводила съ ними утренніе часы; несмотря на убійственную скуку и тоску, которая грызла ея сердце. Несчастная церемоніально разъѣзжала съ ними изъ магазина въ магазинъ въ фамильномъ экипажѣ Осборновъ, гдѣ, кромѣ снисходительныхъ сестрицъ, рисовалась, на первомъ планѣ, чопорная гувернантка миссъ Виртъ, принадлежавшая съ незапамятныхъ временъ къ породѣ перезрѣлыхъ весталокъ. Амелію брали съ собой и въ концерты, гдѣ разыгрывались степенныя пьееы, въ ораторію и приходскую церковь, принадлежавшую дѣтскому пріюту. И здѣсь, какъ вездѣ, бѣдная дѣвушка принуждена была вести себя степенно, чинно, съ невозмутимымъ спокойствіемъ, не смѣя выразить своихъ истинныхъ чувствъ, когда пѣніе сиротокъ потрясало струны ея нѣжного сердца. Домъ Осборновъ былъ устроенъ съ истинно джентльменскимъ комфортомъ; столъ всегда былъ отличный; общество собиралось отборное, торжественное, и опытный наблюдатель съ первого взгляда могъ замѣтить, что хозяинъ и хозяйка питали глубокое уваженіе къ сзоимъ собственнымъ персонамъ. Они занимали лучшее мѣсто въ церкви, соблюдали всегда самый строгій этикетъ, поведеніе ихъ строжайшимъ образомъ подчинялось условіямъ всѣхъ возможныхъ приличій, и даже самый разговоръ ихъ былъ организованъ такъ, что слушатель готовился терпѣть невыразимую скуку, какъ-скоро мистеръ или мистриссъ Осборнъ открывали свои джентльменскія уста. Счастлива была Амелія, когда оканчивался ея визитъ въ этомъ домѣ! Молодыя леди, между-тѣмъ, вмѣстѣ съ перезрѣлою весталкой, проводивъ свою гостью, перемигивались каждый разъ послѣ ея ухода, и спрашивали другъ у друга съ возрастающимъ изумленіемъ, какимъ образомъ эта куколка съ румяными щеками могла заинтересовать собою ихъ возлюбленного братца?

— Какъ?! скажетъ читатель, желающій глубже вникнуть въ причины нравственныхъ явленій, возможно ли; чтобы Амелія, столько любимая и уважаемая своими пансіонскими подругами, вдругъ, по вступленіи въ свѣтъ, сдѣлалась предметомъ ненависти и преслѣдованій въ новомъ свѣтѣ со стороны особъ, способныхъ цѣнить ея нравственныя и физическія свойства? Очень возможно, мой возлюбленный читатель. Дѣло въ томъ, что въ академіи миссъ Пинкертонъ не было ни одного мужчины, кромѣ старого танцовального учителя, изъ-за которого, конечно, не стоило ссориться молодымъ воспитаннницамъ достопочтенной леди. Теперь, напротивъ, совсѣмъ другая статья: прекрасный молодой человѣкъ покидаетъ общество своихъ сестеръ, и по цѣлымъ недѣлямъ не обѣдаетъ дома. Что жь мудреного, если молодыя дѣвицы негодуютъ на такое пренебреженіе? Съ другой стороны, молодой Буллокъ, сынъ представителя богатой купеческой фирмы: «Гулкеръ, Буллокъ и компанія», волочившійся въ продолженіе двухъ зимъ за Маріею Осборнъ, сталъ ангажировать миссъ Амелію на котильйонъ. Такое явленіе, конечно; не можетъ быть пріятно для дѣвицы, обманутой въ своихъ лучшихъ ожиданіяхъ. При всемъ томъ, прелестная миссъ Мери съ ангельскою добротою изъявляетъ свое сердечное удовольствіе, что невѣрный обожатель ея столько внимателенъ къ ея подругѣ.

— Какъ я рада, восклицаетъ она по окончаніи котильйона, что вамъ нравится наша милая Амелія. Она обручена съ моямъ братомъ, Джорджемъ. никто, конечно, не придетъ въ восторгъ отъ ея ума; зато у ней прекраснѣйшее сердце, и притомъ Амелія наивна какъ дитя. Мы всѣ любимъ ее отъ искренняго сердца.

Сколько глубокой любви, сколько гуманной симпатіи въ этомъ безкорыстномъ отзывѣ свѣтской дѣвицы! Не правда ли, читатель?

Перезрѣлая Виртъ и любезныя сестрицы Осборнъ безпрестанно изъявляли Джорджу свое удивленіе насчотъ великодушного самопожертвованія въ пользу бѣдного и слабого созданія, которое ни въ какомъ отношеніи не можетъ стоять въ уровень съ своимъ нарѣчоннымъ женихомъ. Такое изъявленіе сестринского участія чрезвычайно усилило въ молодомъ человѣкѣ высокое мнѣніе о своей личности, и онъ сталъ воображать не на шутку, что составляетъ своей особой лучшее украшеніе. всѣхъ джентльменскихъ гостлныхъ и салоновъ. Онъ самъ теперь удивлялся своему великому снисхожденію, съ какимъ позволялъ любить себя скромной дѣвушкѣ на Россель-Скверѣ.

Чаще и чаще мистеръ Джорджъ Осборнъ сталъ отлучаться изъ родительского дома, но рѣже и рѣже навѣщалъ онъ Россель-Скверъ, хотя сердобольныя сестрицы вѣрили всей душой, что великодушный братъ ихъ находится у ногъ обожаемой невѣсты. Когда кептенъ Доббинъ приходилъ понавѣдаться о своемъ пріятелѣ, старшая миссъ Осборнъ съ улыбкою указывала на противоположную сторону сквера, и обыкновенно говорила шутливымъ тономъ:

— Вамъ нужно Джорджа? Не безпокойтесь, не ищите его у насъ. Ступайте къ миссъ Амеліи, и попросите, чтобы она отпустила къ вамъ своего жениха. Мы не видимъ Джорджа по цѣлымъ суткамъ.

Такой отвѣтъ приводилъ обыкновенно въ крайнее смущеніе бѣдного капитана, но какъ человѣкъ истинно великосвѣтскій, онъ, по мѣрѣ возможности и силъ, старался скрывать свои ощущенія, и тотчасъ переходилъ къ другимъ предметамъ разговора. Послѣдняя пьеса въ театрѣ, послѣдній балъ у банкира, даже самая погода, этотъ благодѣтельный двигатель общественныхъ бесѣдъ, должны были выручать молодого человѣка изъ бѣды. Миссъ Осборнъ всегда оказывала чрезвычайное вниманіе къ Доббину, охотно слушала его военные расказы, и всегда заботливо навѣдывалась о здоровьѣ матушки.

— Твой фаворитъ — олицетворенная простота въ неуклюжей формѣ, говорила Мери Осборнъ сестрицѣ своей, Дженни, по уходѣ капитана; замѣтила ли ты. какъ онъ раскраснѣлся, когда сказали ему, что Джорджъ въ цѣпяхъ у своей невѣсты.

— Да, онъ очень скроменъ, отвѣчала старшая

Сестрица, покачала головой. Жаль, что Фредерикъ Буллокъ не беретъ съ него примѣра.

— Такъ ты называешь это скромностью, Дженнл? Скажи лучше, мистеръ Доббинъ неуклюжъ и неловокъ какъ медвѣдь. Я вовсе не желаю, чтобы Фредерикъ Буллокъ наступалъ мнѣ на платье, и топталъ мой башнаки. Можешь испытывать это удовольствіе сама, когда мистеръ Доббинъ кружится съ тобою въ котильйонѣ.

— О, на этотъ счетъ, ma chиre, ты можешь быть совершенно спокойна: Буллоку трудно задѣть за твое платье, когда онъ танцуетъ съ миссъ Амеліей Седли.

Но капитанъ Доббинъ конфузился и краснѣлъ отнюдь не отъ избытка нѣжныхъ чувствъ. На сердцѣ у него лежало тяжолымъ грузомъ одно маленькое обстоятельство, о которомъ онъ не смѣлъ говорить прелестнымъ сестрицамъ своего друга. Дѣло въ томъ, что онъ уже былъ въ домѣ негоціанта Седли, разумѣется, подъ предлогомъ справиться насчетъ Осборна, и засталъ несчастную невѣсту у окна, грустную, печальную. Послѣ двухъ-трехъ фразъ безь опредѣленного значенія и смысла, Амелія рѣшилась, наконецъ, спросить:

— Правда ли, мистеръ Доббинъ, что полкъ вашъ скоро отправляется за границу? И ужь. кстати, давно ли вы видѣли Джорджа?

— Полкъ нашъ еще не получалъ форменного приказанія, отвѣчалъ Доббинъ, а Джорджа я не видалъ. По всей вѣроятности, онъ у своихъ сестеръ. Не прикажете ли мнѣ сходить за нимъ?

Она съ благодарностью протягивала къ нему свою миньйятюрную ручку, и Доббинъ, не говоря больше ни слова, летѣлъ, сломя голову, въ джентльменскій домъ Осборновъ. И долго онъ сидѣлъ, и молчалъ, и говорилъ, и смотрѣлъ изъ оконъ на шумную улицу, въ надеждѣ дождаться и увидѣть своего друга. Джорджа нѣтъ, какъ нѣтъ!

Между-тѣмъ, любящее сердце съ тревожнымъ нетерпѣніемъ ожидало радостной вѣсти, и въ этой исключительной мысли объ одномъ и томъ же предметѣ заключалась всяжизнь, все существованіе несчастной дѣвицы.

Гдѣ же онъ былъ, въ самомъ дѣлѣ, этотъ вѣчный предметъ сладостныхъ думъ, мечтаній и надеждъ? Вѣроятно, Джорджъ Осборнъ игралъ на билльйярдѣ съ капитаномъ Кеннономъ въ ту пору; когда миссъ Амелія спрашивала о немъ у его сослуживца и друга. Джорджъ былъ веселый джентльменъ, любитель и знатокъ всѣхъ общественныхъ игръ.

Однажды, когда онъ не навѣщалъ своей невѣсты три безконечнытъ дня, миссъ Амелія надѣла свою розовую шляпку, и отправилась къ Осборнамъ.

— Какъ это вы рѣшились изъ-за насъ покинуть женпха? спрашивали молодыя дѣвицы, ужь не поссорились ли вы съ нимъ? Скажите, Бога-ради!

— О, нѣтъ, мы не ссоримся. Да и у кого достанетъ духу ессориться съ Джорджемъ? говорила Амелія сквозь слезы; я пришла только навѣстить своихъ милыхъ подругъ, и больше ннчего. Мы ужь давно не видались.

Въ этотъ день, миссъ Седли рѣшительно растерялась въ присутствіи своихъ милыхъ подругъ, и дѣвицы Осборнъ, также какъ перезрѣлая Впртъ, рѣшительно не могли понять; что это за странный вкусъ у легкомысленного Джорджа.

Не мудрено. Не раскрывать же ей своего голубиного сердца передъ пытливыми глазами милыхь подругъ! и къ чему? конечно, дѣвицы Осборнъ прекрасно умѣли разсуждать объ относительномъ достоинствѣ кашмировой шали и бархатной мантильи. Онѣ подмѣчали весьма хорошо, когда миссъ Торнеръ перемѣняла цвѣтъ своего платья, или когда миссъ Пикфордъ превращала горностаевую пелеринку въ муфту. Подробности этого рода не ускользали отъ опытного взора великосвѣтскихъ сестрицъ. Но есть на бѣломъ свѣтѣ многое множество предметовъ, составленныхъ изъ веществъ гораздо болѣе тонкихъ, чѣмъ атласъ и горностай, и сущность такихъ предметовъ недоступна иногда для глазъ самого опытного знатока. Бываютъ души кроткія и благородныя, цвѣтущія въ тѣни, и бываютъ растенія, которыя своею роскошною прелестью затемняють блескъ самого солнца. Амелія не принадлежала къ числу блестящихъ созданій, ослѣпляющихъ своимъ появленіемъ взоры наблюдателя, и тихая прелесть ея оставалась незамѣтною для многихъ. Да и къ чему выставлять напоказъ слабый и нѣжный цвѣтокъ, который должекъ погибнуть среди удушливого дыханія свѣта?

Подъ благодатнымъ кровомъ родительского дома, молодая дѣвушка защищена отъ всѣхъ бурь и треволненій жизни, и не испытываетъ тѣхъ ужасающихъ потрясеній, которыя обыкновенно даются въ удѣлъ героиням романовъ; юные годы ея текутъ мирно, плавно и спокойно, какъ жизнь неоперившихся птенцовъ, безопасныхъ въ своемъ гнѣздѣ. И не знаетъ молодая птичка ни хищныхъ коршунов, ни выстрѣловъ, ни силковъ, разставленныхъ для погибели ея безпощаднымъ человѣкомъ. Беззаботно и безцвѣтно проводить она свои дни въ тепломъ и уютномъ уголкѣ, пока, наконецъ, и для нея наступаетъ время распустить свои крылья и полетѣть навстрѣчу бурнымъ стихіямъ и опасностямъ жизни!

Въ ту пору, когда миссъ Ребекка Шарпъ уже смѣло, и рѣшительно выступала на бой съ обстоятельствами и судьбою, и съ искусствомъ опытного воробья, высматривала для себя лакомыя зерны на избитомъ и укатанномъ токѣ общественной жизни, Амелія, повидимому, продолжала покоиться сладкимъ сномъ младенческого невѣдѣнія подъ сѣнью родительской кровли.

Только повременамъ ей случалось выходить въ больщой свѣтъ, но и тутъ сопровождало ее заботливое и бдительное око материнской любви. Казалось, никакое несчастье не могло застигнуть ее врасилохъ въ любимомъ родительскомъ пріютѣ. Мать съ большимъ усердіемъ исполняла свои утреннія обязанности, разъѣзжала съ визитами къ своимъ пріятельницамъ, и совершала пріятную прогулку по моднымъ магазннамъ, что, какъ извѣстно, составляетъ одно изъ главныхъ занятій почти каждой богатой лондонской дамы. Отецъ ежедневно отправлялся, по своимъ таинственнымъ дѣламъ, въ сити. Это мѣсто служило средоточіемъ кипящей дѣятельности въ тѣ дни, когда война свпрѣпствовала во всей Европѣ, когда издатели журналовъ и газетъ считали своихъ подписчиковъ цѣльми сотнями тысячь, когда одинъ день извѣщалъ о битвѣ при Витторіи, а другой о пожарѣ Москвы, и когда разносчики газетъ таскались изъ конца въ конецъ съ извѣстіямй такого рода: «битва при Лейпцигѣ, въ бою шестьсотъ тысячь человѣкъ… Французы претерпѣли совершенное пораженіе… убитыхъ двѣсти тысячь». Иногда старикъ возвращался домой съ озабоченнымъ видомъ, но никто изъ домашнихъ не обращалъ на это ни малѣйшого вниманія; имъ было извѣстно, что политическія событія занимали въ ту пору всякого мыслящого джентльмена.

Между-тѣмъ, жизнь въ домѣ мистера Седли на Россель-Скверѣ текла своимъ обычнымъ чередомъ, какъ-будто не происходило никакихъ особыхъ перемѣнъ въ судьбѣ европейскихъ государствъ. Отступленіе Французовъ отъ Лейпцига не измѣнило числа блюдъ, подаваемыхъ къ ежедневному столу, и, несмотря на вступленіе союзныхъ войскъ въ Парижъ, обѣденный колоколъ на Россель-Скверѣ попрежнему раздавался ровно въ пять часовъ. Я даже не думаю, чтобы Амелія хоть сколько-нибудь интересовалась политическими событіями, вплоть до усмиренія «Корсиканца», когда она вдругъ, ни съ того ни съ сего, хлопая въ ладоши, бросилась въ объятія Джорджа, къ величайшему изумленію всѣхъ и каждого, кому случилось тогда быть свидѣтелями этого превыспренняго выраженія политического восторга. Дѣло въ томъ, что миръ былъ объявленъ, Европа собиралась отдыхать, и по «низверженіи Корсиканца», полкъ поручика Осборна не долженъ будетъ выступать за границу. Такъ разсуждала миссъ Амелія Седли, и мы находимъ, что она разсуждала здраво. Судьба Европы заключалась для нея въ судьбѣ Джорджа Осборна. Прошли политическія бури, онъ спасенъ, и она прославляетъ Бога отъ полноты душевного восторга. Джорджъ Осборнъ былъ для нея солнцемъ и луною, и когда великая иллюминація озарила великобританскую столицу, ей показалось, что Англія совершаетъ этотъ праздникъ въ честь великого Осборна.

Мы уже довольно говорили о той несчастной школѣ бѣдньсти и чорствого эгоизма, въ которой получила свѣтское образованіе миссъ Ребекка Шарпъ. Теперь, просимъ принять къ свѣдѣнію, что любовь, и только одна любовь была исключигельною наставницею миссъ Амеліи Седли, и, надобно дивиться, какіе быстрые успѣхи молодая дѣвушка совершила подъ «руководствомъ» этого всеобщого профессора женскихъ сердецъ. Внимательная къ его ежедневнымъ урокамъ въ продолженіе пятнадцати или восьмнадцати мѣсяцовъ, миссъ Амелія наиглубочайшимъ образомъ изучила и постигла такія дивныя тайны, о которыхъ не имѣютъ не малѣйшого понятія ни перезрѣлая весталка Виртъ, ни милыя подруги въ джентльменскомъ домѣ, ни даже сама миссъ Барбара Пинкертонъ на Чизвиккскомъ проспектѣ. Да и съ какой стати всѣ эти достославныя дѣвы станутъ изучать обветшалую науку глупого сантиментализма? Я очень уважаю миссъ А., миссъ Б. и миссъ В.; но не смѣю и подумать. чтобъ нѣжная страсть могла когда-либо заразить ихъ джентльменскія сердца. Миссъ Амелія Осборнъ, нечего и говорить, очень «расположена" къ господину Фредерику Августу Буллоку; но ея «расположеніе» имѣстъ, конечно, самый степенный и почтенный характеръ, и она, съ перемѣною погоды, можетъ точно такимъ же образомъ «расположиться» къ старику Буллоку, потому что желанія ея, какъ и всякой благовоспитанной дѣвицы, обращены на джентльменскій домъ на Парк-Ленѣ, на великолѣпную дачу въ Уимбладжѣ, на модный экипажъ съ четверкой вороныхъ и, что важнѣе всего, на сто тысячъ фунтовъ годового барыша, пріобрѣтаемого знаменитой фирмой. Всѣ эти выгоды въ высокой степени совмѣщаетъ въ себѣ господинъ Фредерикъ Августъ, и вотъ почему онъ приличная партія для миссъ Маріи Осборнъ. Будь въ ту пору въ Англіи изобрѣтены ораяжевые цвѣточки, какъ эмблема женской чистоты, миссъ Мери, нѣтъ сомнѣнія, была бы съ торжествомъ увѣнчана за добродѣтель, и вы могли бы порадоваться сердечно, увидѣвъ изъ своего окна, какъ она ѣдетъ въ щегольской каретѣ, засѣдая подлѣ своего супруга, старого, плѣшивого, красноносого. подагрика Буллока, которому она съ великимъ самоотверженіемъ посвятила свои дѣвственные восторги. Но былъ женатъ подагрикъ Буллокъ, и, на этомъ основаніи, она душевно предалась Фредерику Августу Буллоку. О, какъ я уважаю васъ, дущистые оранжевые цвѣточки! Еще недавно я имѣлъ честь видѣть нѣкую миссъ Троттеръ, украшенную оранжевымъ вѣнкомъ; она ѣхала въ золотой каретѣ на Ганновер-Скверъ, гдѣ, среди блистательного собранія, должна была вручить свою руку и сердце маститому лорду Маѳусаилу, убѣленному, какъ снѣгъ, сѣдыми волосами. Съ какою дѣвственною скромностью она задергивала сторы своей кареты, бѣдная, бѣдная овечка! Свадебный поѣздъ на базарѣ житейской суеты сопровождался дюжинами блистательныхъ каретъ.

Нѣтъ, милостивые государи, не этотъ родъ любви довершилъ воспитаніе моей героини, приготовлявшейся, въ продолженіе одного года, быть доброю женой и, если приведетъ Богъ, прекрасною матерью семейства. Она любила отъ всего своего сердца молодого офицера британской арміи, съ которымъ мы уже имѣли счастье завязать знакомство въ домѣ ея отца. Быть-можетъ, родители миссъ Седли поступали весьма неосторожно, позволяя дочери лелѣять въ своей миніатюрной головкѣ глупыя романтическія грёзы, но, какъ бы то ни было, дѣло происходило именно такъ, какъ мы докладываемъ. Миссъ Амелія думала о своемъ женихѣ въ первую минуту своего пробужденія отъ сна, и его же имя послѣднимъ произносилось въ ея вечернихъ молитвахъ.

И какъ былъ онъ прекрасенъ, какъ уменъ, этотъ несравненный Джорджъ Осборнъ! Не было въ цѣломъ мірѣ ни одного мужчины лучше Джорджа. Какъ чудесно онъ держался на гордомъ конѣ, танцовалъ на бальномъ паркетѣ, какъ говорилъ, охъ, какъ онъ говорилъ! Извольте разсуждать теперь о волшебныхъ принцахъ тысячи и Одной Ночи; всѣ они безобразныя чучелы въ сравненіи съ мистеромъ Осборномъ! Много миссъ Амелія видѣла мужчинъ и въ воксалахъ, и на публичныхъ гуляньяхъ. и въ театрахъ, видала даже мистера Бруннеля, которому въ ту пору удивлялся весь большой свѣтъ; но можно ли всѣхъ этихъ господъ сравнивать съ Осборномъ! Quelle idée! Всѣ красавцы Большой оперы, просто дрянь въ сравненіи съ Джорджомъ. Вотъ бы ему собственно быть волшебнымъ принцомъ; и какъ бы къ ней самой хорошо пристала роль бѣдной Чиндереллы, — право! Джорджъ такъ великодушенъ, а она такъ любитъ!

Будь старуха Пикертонъ, при настоящихъ обстоятельствахъ, повѣренной миссъ Седли, она употребила бы всѣ зависящія отъ нея средства потушить роковую страсть въ юномъ сердцѣ неопытной дѣвицы; но безъ успѣха, будьте въ этомъ рѣшительно убѣждены. Любовь для нѣкоторыхъ женщинъ составляетъ неотъемлемую принадлежность ихъ нравственного инстинкта. Есть женщины, созданныя для любви, и естѣ женщины, созданныя для интригъ; да ниспошлетъ судьба почтенному холостяку, читающему эти строки, такую суженую-ряженую, какой онъ самъ себя считаетъ достойнымъ!

Страшно подумать, но миссъ Амелія Седли, подъ вліяніемъ всесильныхъ впечатлѣяій, почти совсѣмъ перезабыла дюжину своихъ дружковъ на Чизвиккскомъ проспектѣ, какъ это, впрочемъ, обыкновенно бываетъ съ особами ея эгоистической натуры. Былъ только одинъ предметъ постояннымъ властителемъ ея думы, но съ кѣмъ же станетъ она дѣлиться своими мыслями и чувствомъ? Миссъ Сальтиръ прехолодная дѣвица, а миссъ Шварцъ, несмотря на свой шелковичные курчавые волосы, едва ли способна углубиться въ изліяніе сердечныхъ ощущеиій. Амелія брала къ себѣ на домъ въ каникулярные дни Лауру Мартинъ, ту самую малютку, которая называла ее мамашей въ своихъ письмахъ, и мнѣ заподлинно извѣстно, что Лаура Мартинъ сдѣлалась повѣреннюю всѣхъ тайнъ своей молоденькой мамаши. По выходѣ изъ академіи, Лаура совсѣмъ перейдетъ къ ней на вѣчное житье, и теперь, въ ожиданіи этого благополучія, Амелія сообщила ей нѣсколько назидательныхъ уроковъ относительно того, въ чемъ собственно состоптъ страсть любви, и какой характеръ имѣютъ любовныя напасти, что, натурально, въ высшей степени было ново и полезно для этой молодой особы. Увы, увы! Я почти увѣренъ, что героиня моя немножко повихнулась. Чего жь вы хотите? Отъ любовныхъ напастей голова всегда идетъ кругомъ, — это вы знаете по опыту, мой возлюбленный читатель.

Отчего жь почтенные родители не старались охолодить горячку этого юного сердца? Такъ, ни отчего; не старались, да и только! Старикъ Седли не обращалъ вниманія на матерію этого калибра. Съ нѣкоторого времени онъ сдѣлался особенно задумчивъ, и дѣла Сити поглощали всѣ его мысли. Мистриссъ Седли была вообще старушка легкомысленная, и ей даже неизвѣстно было; что такое ревность. Мистеръ Джозефъ обрѣтался въ Челтенгемѣ, и состоялъ по сію пору подъ бащмакомъ нѣкоей ирландской вдовицы.

И жила миссъ Амелія одна подъ родительской кровлей; и сердце ея билось сильнѣе и сильнѣе, и никто не думалъ удержать быстрого полета ея фантастическихъ мечтаній, и не видѣла она милого дружка по цѣлымъ днямъ, по цѣлымъ недѣлямъ! Что жь мудреного? Джорджъ состоитъ на дѣйствительной службѣ, и не брать же ему отпускъ изъ Четема; это какъ-разъ могло бы испортить его служебную каррьеру. Бываетъ онъ и въ городѣ, это правда, часто бываетъ; но у него есть пріятели, друзья, двѣ чернобровыя сестрицы, есть обширный кругъ знакомыхъ, а извѣстно, что Джорджъ Осборнъ — честь, слава и краса для всякого порядочнаго общества. Притомъ, когда бываетъ онъ въ Четемѣ, гдѣ стоитъ его полкъ, служебныя хлопоты не позволяютъ ему писать длинныя письма. Амелія не ревнуетъ.

Я знаю, гдѣ у нея хранится одинъ секретный пакетецъ, и могу, если угодно, забравшись ночью въ ея комнату, подобно… подобно синьйору Джакимо… Нѣтъ, это нехорошо. Я терпѣть не могу ночныхъ похожденій à la signor Jachimo.

Но если Джорджъ Осборнъ писалъ на ухорскій манеръ, съ лаконизмомъ человѣка, посвященного службѣ извѣстнаго сорта, то «письма миссъ Амеліи Седли къ мистеру Осборну», будь только они изданы, распространили бы эту незатѣйливую повѣсть до восьмнадцати огромныхъ томовъ мельчайшаго шрифта, которыхъ не дочиталъ бы до конца самый усердный читатель сантиментальной натуры. Не только исписывала она кругомъ цѣлые листы огромного формата, но и переписывала цѣлыя страницы чужихъ стихотвореній безъ всякого милосердія и пощады, подчеркивая замѣчательныя слова и мѣста съ необузданной энергіей, какъ это обыкновенно дѣлается въ припадкахъ изступленной страсти. Впрочемъ, она совсѣмъ не героиня для модного романа. Въ ея письмахъ множество безполезныхъ повтореній и ненужныхъ вставокъ. Попадаются и граматическія ошибки, хотя очень рѣдко. Въ ея стихатъ даже не вездѣ соблюденъ правильный размѣръ, и она допускаетъ піитическія вольности всякого калибра. Но…

Милостивыя государыни! Если иной разъ вы не въ состояніи растрогать мужского сердца безъ соблюденія граматическихъ правилъ, если нельзя васъ и любить до тѣхъ поръ, пока вы не изучите всѣхъ тонкостей правильного метра, то… то да погибнетъна вѣки вѣковъ растреклятая піитика съ ея пентаметромъ и триметромъ, и да изчезнетъ всякая школьная крыса съ граматикой въ зубахъ! Dixi.

 

ГЛАВА XІІІ

Веселая жизнь порядочныхъ джентльменовъ и необыкновеяная прозорливость нѣжной страсти

Должно однакожь согласиться, что джентльменъ, на чье имя адресовались письма миссъ Амеліи Седли, былъ чрезвычайно строгій и даже закоснѣлый критвкъ. Посланіе слѣдовало за посланіемъ въ его провинціяльную квартиру, и ему сдѣлалось даже совѣстно передъ своими собутыльными товарищами, которые перемигивались, шутили и смѣялись, когда онъ, въ ихъ присутствіи, получалъ полновѣсные конверты. Выведенный изъ терпѣнія и проникнутый справедливымъ негодованіемъ. Джорджъ Осборнъ отдалъ своему камердинеру строжайшій приказъ, чтобы тотъ впередъ приносилъ ему эти письма поутру, когда сидитъ онъ одымъ въ своемъ кабинетѣ за кофеемъ и трубкой. Однажды — страшно сказать! онъ закурилъ сигару принесеннымъ письмецомъ, къ величайшему ужасу честного капитана Доббина, который, можете вообразить! согласился бы предложить банковый билетъ за этотъ документъ.

Его любовная исторія оставалась на нѣкоторое время глубокой тайной для всего, что ни окружало мистера Осборна. Онъ не таилъ, что ведетъ интригу, и даже намекалъ, что тутъ замѣшана особа высокого полета, но какая именно, Джорджъ Осборнъ помалчивалъ, бросая на своихъ товарищей многозначительные взгляды.

— Да, чортъ побери, онъ себѣ на умѣ, этотъ молоденькій красавчикъ, говорилъ сослуживецъ Спуни другому сослуживцу Стоббльсу. И какъ-будто у него это первая интрига? Поди! Въ Демерарѣ судейская дочка чуть не сошла по немъ съ ума; а въ Сенъ-Винцентѣ — помнишь? эта богатая мулатка, миссъ Пай, врѣзалась въ него по уши. Съ той поры, какъ онъ на родинѣ, молодыя леди, говорятъ, чуть ли не царапаютъ изъ-за него глаза другъ-другу. Да что тутъ толковать? Онъ настоящій дон-Жуанъ.

А быть «настоящимъ дон-Жуаномъ» значило, по мнѣнію господъ Спуми и Стоббльса, совмѣщать въ ceбѣ всѣ прекраснѣйшія качества, какія только могутъ украшать порядочного джентльмена, и на этомъ основаніи, Джорджъ Осборнъ пользовался завидной репутаціей между всѣмй окружавшими его молодыми людьми. Онъ постигалъ всѣ извороты полевой охоты, пѣлъ, или лучше сказать, ревѣлъ превосходнымъ басомъ и, что всего важнѣе, не зналъ счета своимъ деньгамъ, аккуратно восполняемымъ изъ отцовской кассы. Ктому же, былъ онъ одѣтъ лучше всѣхъ сослуживцевъ, и платье на немъ, что называется, всегда было съ пголочки. Онъ пилъ рѣшительно больше всѣхъ своихъ сослуживцевъ, включая сюда и старика Гевитона, заслуженного кутилу. Боксировалъ онъ превосходно, лучше даже чѣмъ мистеръ Ноккльзъ, забулдыга первой руки, которого недавно выгнали изъ службы за пьянство. Про криккетъ мы и не говоримъ; никто не бросалъ шаровъ съ такимъ изумительнымъ искусствомъ, какъ мистеръ Джорджъ Осборнъ. А если бы вы видѣли, какъ онъ ѣздилъ на своемъ скакунѣ; охъ, какъ онъ ѣздилъ! Да и скакунъ его не напрасно назывался «Молнія-Катай-Валяй»! Еще недавно онъ выигралъ первый призъ на квебекскихъ скачкахъ.

Были, кромѣ Амеліи, и другія особы, обожавшія мистера Осборна. Стоббльсъ и Спуни считали его Аполлономъ; кептенъ Доббинъ нимало не сомнѣвался, что изъ него выйдетъ со временемъ великій человѣкъ, который удивитъ вселенную своими подвигами; мистриссъ майорша Одаудъ открыто признавалась, что это прелюбезнѣйшій, прекраснѣйшій, рѣдкій молодой человѣкъ, похожій притомъ, какъ двѣ капли воды, на второго сына лорда Фоггарти.

Очень хорошо. Стоббльсъ, Спунии компанія погружались въ самыя романтическія догадки относительно женского корреспондента мистера Осборна. Что жь бы это за особа? вѣроятно, какая-нибудъ графиня, или — чѣмъ бѣсъ не шутитъ? пріѣзжая герцогиня изъ Мадрита, а можетъ-быть генеральская дочка, чья-нибудь невѣста, которая, совсѣмъ нечаянно, по-уши влюбилась въ нашего героя, когда онъ танцовалъ съ нею на одномъ изъ аристократическихъ баловъ Ганновер-Сквера. Статься можетъ и то, что какая-нибудь супруга лорда и члена парламента, запылавшая къ нему безнадежной страстью, предлагаетъ теперь, для похищенія своей особы, золотую карету и четверку быстроногихъ коней. Все статься можетъ, и ужь то не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію, что дѣло, во всякомъ случаѣ, идетъ о несчастной романтической жертвѣ, влюбившейся въ этого донъ-Жуана наперекоръ самой судьбѣ. По поводу всѣхъ этихъ догадокъ, Джорджъ Осборнъ упорно хранилъ глубокое молчаніе, оставляя такимъ образомъ въ рѣшительномъ недоразумѣніи всѣхъ своихъ знакомыхъ и друзей.

И никто бы никогда не понялъ настоящей сущности дѣла, если бы болтливый кептенъ Доббинъ не нарушилъ тайны.

Разъ, въ одно прекрасное утро, кептенъ Доббинъ кушалъ свой обыкновенный завтракъ въ общей залѣ гостиннницы Четема. Были тутъ Спуни, Стоббльсъ да еще мистеръ Кеккель, лекарскій помощникъ, любившій разсуждать о политическихъ событіяхъ Европы. Они курили, пили и вели чрезвычайно жаркій разговоръ относительно таинственной интриги мистера Осборна. Стоббльсъ держался того мнѣнія, что это собственно была герцогиня изъ Мадрита, а мистеръ Кеккель упорно схоялъ на томъ, что это не больше какъ оперная пѣвица самой дурной нравственности и безъ всякихъ правилъ, хотя, нечего сказать, красавица, провалъ ее возьзми! Честный капитанъ мигомъ вспылилъ при этой дерзновенной догадкѣ, и хотя ротъ его былъ биткомъ набитъ яицами и буттербродтомъ, хотя притомъ не имѣлъ онъ ни малѣйшаго намѣренія вмѣшиваться въ посторонній разговоръ, однакожь теперь онъ быстро вскочилъ съ своего мѣста, и произнесъ громогласно:

— Кеккель, ты глупецъ, дуракъ, съумасшедшій! Ты всегда болтаешь глупости, Кеккель! Что тутъ за похщенія, чортъ васъ побери? Осборнъ знать не хочетъ ни вашихъ модистокъ, ни актрисъ! Миссъ Седли очаровательная молодая дѣвушка, какой не видать вамъ какъ своихъ ушей. Онъ помолвленъ на ней съ дѣтскихъ лѣтъ, и я готовъ зажать вамъ ротъ, господа, если вы еще осмѣлитесь, въ моемъ присутствіи, издѣваться надъ невѣстою Осборна.

Заключивъ эту сентенцію, мистеръ Доббинъ, красный какъ жареный ракъ, чуть не задушилъ себя чашкой чая. Менѣе чѣмъ въ полчаса, расказанпая повѣсть разнеслась по всему Четему, и въ тотъ же самый вечеръ, мистриссъ майорша Одаудъ написала къ своей сестрицѣ, Глорвинѣ Одаудстаунъ, чтобы она не торопилась сюда поѣздкой изъ Дублина, такъ-какъ молодой Осборнъ уже помолвленъ.

И въ тотъ же вечеръ, мистеръ Осборнъ получилъ, за общимъ столомъ, формальное поздравленіе отъ своихъ сослуживцевъ, которые тутъ же, въ честь его невѣсты, выпили по огромному стакану крѣпкой настойки. Честный Доббинъ, не принимавшій участія въ этой оргіи, сидѣлъ одинъ въ своей комнатѣ за флейтой, и, кажется, сочинялъ стихи на меланхолическій тонъ. Немедленно послѣ обѣда, Джорджъ Осборнъ отправился дать ему строжайшій выговоръ за неумѣстную болтливость.

— Какой чортъ тебя просилъ вмѣшиваться въ мой дѣла? закричалъ Осборнъ тономъ грозного негодованія. Ну, что ты накуралесилъ? Весь Четемъ болтаетъ теперь о моей женитьбѣ, а эта старая хрычовка, Пегги Одаудъ, разослала обо мнѣ вѣсть во всѣ концы Трехъ Соединенныхъ Королевствъ. Какая тебѣ надобность была раструбить, что я женихъ? Послушай, Доббинъ, если ты станешь вмѣшиваться въ мой дѣла…

— Мнѣ кажется… перебилъ кептенъ Доббинъ.

— Что у тебя типунъ на языкѣ, дополнилъ мистеръ Осборнъ. Я обязанъ тебѣ, можетъ-быть ужь слишкомъ; но изъ того, что ты пятью годами старше меня; вовсе не слѣдуетъ, что ты имѣешь право надоѣдать мнѣ своими квакерскими наставленіями. Долго ли еще мнѣ сносить отъ тебя этотъ демонскій видъ покровительства и защиты? Желалъ бы я знать, чортъ побери, чѣмъ я тебя ниже, любезнѣйшій мой другъ?

— Да вѣдь ты помолвленъ?

— А какое тебѣ дѣло?

— Развѣ ты стыдишься этого?

— Какое ты имѣешь право меня спрашивать объ этомъ? Ну, да, какое, желалъ бы я знать?

— Великій Боже! Неужели ты хочешь разорвать эту связь! вскричалъ Доббинъ, быстро вскочивъ со стула.

— Другими словами, ты хочешь спросить: честный ли я джентльменъ? сказалъ Осборнъ, выпрямляясь во весь ростъ. Это ли у васъ на умѣ, милостивый государь? Вы еще недавно изволили принять со мною такой наставническій тонъ… нѣтъ, этого я не снесу въ другой разъ, можете быть увѣрены.

— Что жь я сдѣлалъ? Я только сказалъ тебѣ, Джорджъ, что ты слишкомъ невнимателенъ къ своей хорошеькой невѣстѣ. Я замѣтилъ только, что, пріѣзжая въ городъ, ты могъ бы оставить игорные дома, и почаще быть на Россель-Скверѣ. Развѣ это не правда?

— То-есть, вамъ угодно, кажется, взять назадъ свой деньги; мистеръ Доббинъ? сказалъ Джорджъ съ язвительной улыбкой.

— Очень угодно, и ты сдѣлаешь очень хорошо, если потрудишься заплатить свой долгъ. Я бы не далъ ни одного пенни, если бы зналъ напередъ, что ты все спустишь въ тотъ же вечеръ.

— Ну, что за вздоръ? Помиримся, Вилльямъ; я виноватъ передъ тобой, сказалъ мистеръ Джорджъ Осборнъ тономъ искренняго раскаянія. Мнѣ, въ самомъ дѣлѣ, не слѣдовало забывать, что ты слишкомъ успѣлъ доказать мнѣ свою дружбу. Ты выручалъ меня изъ западни больше тысячи разъ. Когда этотъ Родонъ Кроли обыгралъ меня въ клубѣ, я сгинулъ бы безъ тебя, мой другъ, ни за что, ни про что. Только ужь ты, сдѣлай милость, удерживайся со мной отъ этихъ безполезныхъ сентенцій; вѣдь это, право, и скучно, и досадно. Ну, чего тебѣ надобно? Я люблю Амелію, обожаю, и все, что ты хочешь. Не сердись, Вилльямъ, къ чему ты нахмурилъ свои брови? Амелія не виновата, я знаю. Амелія прехорошенькая дѣвушка, и это мы съ тобой знаемъ. Да только, видишь ли, мой другъ, между всѣми этими недотрогами не будешь имѣть никакого успѣха, если ты станешь, прежде времени, распространяться о моихъ дѣлахъ, а поволочиться… почему не поволочиться молодому человѣку? Послѣ свадьбы исправлюсь, даю тебѣ честное слово, и… да что жь ты сердишься, Вилльямъ? Въ будущемъ мѣсяцѣ я возвращу тебѣ сотню фунтовъ, какъ-скоро отецъ мой обдѣлаетъ свою послѣднюю затѣю. Сейчасъ же поѣду въ городъ и завтра по утру буду у своей невѣсты. Довольно ли тебѣ этого, Вилльямъ? Помиримся, мой другъ.

— Дѣлать нечего, я не могу на тебя сердиться, Джорджъ, сказалъ добродушный Доббинъ, протягивая ему свою руку. Что жь касается до денегъ, я знаю, мой другъ, ты бы раздѣлилъ со. мною послѣдній шиллпнгъ, если бы я имѣлъ въ нихъ нужду.

— Ей-Богу раздѣлилъ бы; ты не ошибаешься, Доббинъ, подтвердилъ Джоржъ съ величайшимъ великодушіемъ, хотя, мимоходомъ сказать, въ карманѣ его никогда не водилось лишнихъ денегъ для какого бы то ни было друга.

— Только ужь вотъ что, Джорджъ, сердись-не сердись, а я бы, право, посовѣтовалъ тебѣ разстаться со всѣми этими дурачествами. Если бы ты могъ видѣть страждущее личико миссъ Эмми, когда намеднись она распрашивала о тебѣ, ты бы, и безъ моихъ совѣтовъ, забросилъ къ чорту эти бильйярдные шары. Поѣзжай къ ней, ради Бога, утѣшь ее: тебѣ это ничего не стоитъ. Напиши по крайней мѣрѣ къ ней письмо подлиннѣе. Сдѣлай же чт— нибудь для утѣшенія своей невѣсты.

— А вѣдь, должно-быть, она демонски врѣзалась въ меня, сказалъ мистеръ Осборнъ съ самодовольнымъ видомъ.

И на этомъ основаніи, онъ отправялся доканчивать свой вечеръ въ кругу веселыхъ друзей.

Амелія между-тѣмъ любовалась на луну изъ окна свой спальни, и пристально думала о миломъ другѣ своего сердца. Гдѣ онъ? Въ Четемѣ; это она знала. Что-то онъ подѣлываетъ? Вѣроятно, такъ же какъ она, смотритъ на луну, и думаетъ о ней. Бѣдный Джорджъ, милый Джорджъ!.. А можетъ, въ эту минуту, онъ защищаетъ угнетенную невинность, спасаетъ какого-нибудь раненого, или изучаетъ, въ своей одинокой комнатѣ, стратегическое искусство. О, какъ бы ей хотѣлось теперь вспорхнуть легкой птичкой за облака, долетѣть до Чатема, и посмотрѣть украдкой, что дѣлаетъ великодушный Джорджъ?

И ничего бы не увидала. Ворота трактира были заперты, окна занавѣшены въ общей залѣ, великодушный Джорджъ кутилъ на пропалую. Бѣдная Амелія!

Черезъ день послѣ только-что описанной размолвки двухъ друзей, мистеръ Осборнъ, вѣрный своему честному слову, собрался ѣхать въ городъ, къ величайшему наслажденію капитана Доббина, который теперь усердно помогалъ ему укладывать вещи.

— Какъ бы хорошо было привести ей какой-нибудь подарокъ! сказалъ Джорджъ: — только, какъ-нарочно, теперь нѣтъ у меня ни пенни за душой.

— Ну, этому горю помочь можно, сказалъ великодушный Доббинъ, вынимая изъ бумажника нѣсколько банковыхъ билетовъ. Этого, авось, хватитъ; возьми. Сквитаемся.

— Мнѣ, право, совѣстно…

— Э, что за счетъ между друзьями!

И онъ, я знаю, купилъ бы для Амеліи превосходнѣйшій подарокъ; если бы въ городѣ, сверхъ всякого ожиданія, не соблазнила его брилльйантовая булавочка, которую онъ увидѣлъ въ окнѣ ювелира. Булавка какъ-разъ приходилась для его батистовой рубашки, и онъ купилъ эту вещицу, заплативъ за нее большую часть своихъ денегъ. Осталась бездѣлица — серебра мелочь, и ужъ конечно, теперь было не до подарка.

Нужды нѣтъ, вы можете быть увѣрены, что Амелія думала не о подаркахъ жениха. Лишь-только онъ явился на Россель-Скверъ, лицо ея залучезарилось и просіяло, какъ-будто онъ былъ великолѣпнымъ свѣтиломъ на горизонтѣ ея любящей души. Маленькія заботы, безпокойства, слезы, опасенія, робкія сомнѣнія, безсонныя грезы многихъ, многихъ, многихъ ночей: все это перезабылось въ одну минуту подъ живительнымъ вліяніемъ чарующей улыбки. Онъ вошолъ къ ней черезъ дверь гостиной, раздушонный, разфранченный, великолѣпный, какъ Адонисъ. Самбо, даже самъ мистеръ Самбо симпатически оскалилъ зубы, докладывая о вожделѣнномъ гостѣ, и потомъ онъ видѣлъ собственными глазами, какъ юная барышня вздрогнула, покраснѣла, и отпрянула отъ своего сторожевого поста на окнѣ. Самбо отступилъ и широко открылъ свои глаза, лишь-только затворилась дверь, она крѣпко, крѣпко прижалась къ сердцу своего Джорджа, какъ-будто оно было для нея единственнымъ роднымъ пріютомъ на землѣ.

Робкая дѣва! Неопытная дѣва! Видишь ли ты этотъ млгучій столѣтній дубъ среди рощи, съ прямымъ стеблемъ, крѣпкими мышцами, съ густыми и широкими листьями, подъ которыми ты такъ часто любила ворковать и лелѣять свою задушевную мечту? Очень хорошо, и его можно отмѣтить — ты знаешь для чего, и съ горькимъ трескомъ, онъ падетъ на землю. Мужчина и крѣпкій дубъ, — какое старое, пошлое сравненіе!

Джорджъ между-тѣмъ усердно цаловалъ свою невѣсту и въ дѣвственное чело, и въ розовыя уста и пылающія очи, и былъ онъ въ эту минуту удивительно какъ добръ и нѣженъ! Амелія въ первый разъ замѣтила на его груди чудесную брильянтовую булавку, и нашла, что ничего не можетъ быть милѣе такой булавки. Какъ же иначе? Вѣдь онъ для нея такъ нарядился!

Если наблюдательный читатель хорошо вникнулъ въ сущность назидательной бесѣды между двумя закадышными друзьями, то, вѣроятно, онъ ужь составилъ свое собственное понятіе о характерѣ мистера Осборна. Какой-то циническій Французъ сказалъ когда-то, что въ любовныхъ дѣлахъ бываютъ всегда двѣ стороны: одна любитъ, или обожаетъ, смотря по обстоятельствамъ, другая, только-что позволяетъ себя любить. Любовь приходится иногда на сторону мужчины, иногда на сторону женщины; это дѣло случая. Быть можетъ, какой-нибудь отуманенный молодецъ принимаетъ въ своей Дульцинеѣ мертвую безчувственность за скромность, природное тупоуміе за дѣвственную осторожность, отсутствіе душевной жизни за милую, поэтическую стыдливость, и, словомъ, принимаетъ гусыню за лебедя, или ворону за паву — это бываетъ, смѣю васъ увѣрить. Бываетъ и вотъ что: какая-нибудь идеальная красавица наряжаетъ, въ своемъ воображеніи, неуклюжаго осла во всеоружіе блеска, великолѣпія, славы, удивляется его неописанному тупоумію какъ мужскому простодушію, поклоняется его надутому эгоизму, какъ мужскому превосходству, считаетъ его глупость изумительнымъ глубокомысліемъ, и распоряжается имъ такъ же, какъ нѣкогда блистательная волшебница, Титанія, распорядилась извѣстнымъ ткачомъ въ древнихъ Аѳинахъ. Такія комедіи часто разыгрываются на базарѣ житейской суеты, хотя изъ этого ровно ничего не слѣдуетъ.

Миссъ Амелія считала своего возлюбленного самымъ блистательнымъ изъ героевъ, какіе только когда-либо выступали на позорище вселенной. Такимъ же считалъ себя и самъ мистеръ Осборнъ.

Почему жь и не считать? Велика бѣда, что онъ кутилъ, молодые люди всѣ кутятъ, и всему свѣту извѣстно, что повѣсу женщина всегда предпочтетъ молокососу. Онъ еще не остепенился? И это не бѣда: женится, перемѣнится. И какъ это хорошо, что корсиканского изверга упрятали теперь на Эльбу! Миръ и тишина водворятся во всемъ мірѣ. Джорджъ возьметъ отставку, и они заживутъ припѣваючи. Вѣдь они же не бѣдны: у Амеліи богатое приданое, у него — отличный пенсіонъ. Они уѣдутъ куда-нибудь подальше, въ провинцію, и выберутъ для своего поселенія живописное мѣстоположеніе съ прекраснымъ сельскимъ домикомъ, гдѣ будетъ и садъ, и паркъ, и прудъ, и оранжерея. Это ли не житье? Джорджъ будетъ ловить рыбу; стрѣлять рябчиковъ, смотрѣть за фермой, а она станетъ смотрѣть за кухней и вышивать для него сюрпрпзы. Чего же больше для семейного счастья? Хорошо, очень, очень хорошо!

Ну, а если будетъ война? Нѣтъ, вздоръ, войны не будетъ; а пожалуй станется, что Джорджъ не возьметъ отставки. Это ужь не такъ хорошо. Военному человѣку, собственно говоря, и не слѣдуетъ жениться. Вообразите мистриссъ Джорджъ Осборнъ въ походѣ на какой-нибудь провинціяльно квартирѣ или, что еще хуже, въ Вест-Индіи, подъ зноемъ палящаго солнца, въ обществѣ офицерскихъ женъ, подъ покровительствомъ какой-нибудь мистриссъ майорши Одаудъ! Амелія умирала со смѣха, когда Джорджъ говорилъ ей объ этой старой хрычовкѣ. Онъ ее слишкомъ любитъ, и потому, ужь можете быть увѣрены, Амелія никогда не будетъ введена въ общество такихъ вульгарныхъ женщинъ. О себѣ онъ не заботится — совсѣмъ нѣтъ; но она, какъ его жена, должна, разумѣется, занять приличное мѣсто къ обществахъ высшаго полета.

— Будь по твоему, мой другъ, я на все согласна!

Еще бы! Не согласиться съ Джорджемъ Осборномъ! Возможно ли это? Она согласилась бы, пожалуй, для его потѣхи, принимать каждый день геморроидальныя пилюли, какъ это дѣлаетъ, напримѣръ, джентельменъ, пиущій эти строки.

Такъ они бесѣдовали вдвоемъ, и взапуски другъ передъ другомъ строили на воздухѣ безчислеимые замки. Амелія украшала ихъ лиліями и ландышами, окружала поэтическими аллеями, живописными, журчащими ручьями и другими принадлежностями идилліи, между-тѣмъ, какъ воображеніе Джорджа обращалось около конюшень, псарень, погребовъ. Два часа пролетѣли незамѣтно, и такъ-какъ мистеру Осборну въ городѣ нельзя было пробыть больше одного дня, — что дѣлать? онъ заваленъ служебными дѣлами, — то поэтому онъ пригласилъ миссъ Эмми пообѣдать съ нимъ въ обществѣ ея будущихъ сестеръ. Приглашеніе принято съ искреннею радостію., и они немедленно пошли въ домъ его отца. Здѣсь мистеръ Осборнъ оставилъ свою невѣсту среди чернобровыхъ леди, а самъ немедленно отправился покончить дѣла, не терпѣвшія, къ несчастію, ни малѣйшей отсрочки. Амелія, на этотъ разъ, говорила безъ умолку, и, сверхъ ожиданія, обнаружила такое удивительное краснорѣчіе, что рѣшительно поставила въ туппкъ обѣихъ чернобровыхъ сестрицъ, и онѣ должны были подумать, что Джорджъ просто творитъ чудеса изъ этой глупенькой дѣвчонки.

Джорджъ, между-тѣмъ, завернулъ въ кандитерскую на Черин-Кроссѣ, и скушалъ пирожокъ; потомъ мимоходомъ забѣжалъ къ портному, и заказалъ отличную пару новѣйшаго фасона, наконецъ, мистеръ Джорджъ Осборнъ отправился въ трактиръ, и сыгралъ весьма счастливо одиннадцать партій на билльйярдѣ. Домой онъ воротился въ превеселомъ расположеніи духа, хотя немножко опоздалъ къ обѣду.

Но вовсе не въ духѣ былъ въ этотъ день старикъ Осборнъ. Когда этотъ джентльменъ воротился изъ Сити, дочки, по заведенному порядку, выбѣжали къ нему на встрѣчу вмѣстѣ съ перезрѣлою миссъ Виртъ, но тутъ же, съ нѣкоторымъ изумленіемъ, замѣтили по его физіономіи, что сердце подъ его огромнымъ бѣлымъ жилетомъ бьетъ какую-то безпокойную, зловѣщую тревогу. Онъ хмурился, пыхтѣлъ, моргалъ и страшно поводилъ своими чорными бровями. Когда Амелія выступила впередъ поздороваться съ отцомъ своего жениха, что всегда дѣлала она съ великимъ трепетомъ и страхомъ, старикъ Осборнъ промычалъ какъ медвѣдь, и немедленно спустилъ миньйатюрную ручку изъ своей огромной, шершавой лапы, не обнаруживъ ни малѣйшаго желанія пожать ее покрѣпче. Потомъ онъ взглянулъ угрюмо на свою старшую дочь, и взоръ его; повидимому, спрашивалъ:

— За какимъ дьяволомъ здѣсь эта дѣвчонка?

Дочка поняла безмолвный вопросъ, и поспѣшила отвѣчать:

— Джорджъ въ городѣ, папа; онъ пошолъ по дѣламъ къ своему начальнику, и скоро воротится домой къ обѣду.

— А! такъ онъ въ городѣ? Слоняется? Семеро одного не ждутъ, Джении.

Съ этими словами, достойный джелтльменъ погрузился въ кресла, и въ комнатѣ наступило страшное, торжественное молчаніе, прерываемое только безпокойнымъ боемъ французскихъ стѣнныхъ часовъ.

Когда колоколъ этого хронометра, увѣнчанного на верху веселой мѣдной группой, совершавшей жертвоприношеніе Ифигеніи, прогудѣлъ пять разъ на кладбищенскій манеръ, господинъ Осборнъ неистово дернулъ за сонетку своею правою рукою, и вслѣдъ за тѣмъ явился въ комнату буфетчикъ.

— Обѣдать! проревѣлъ мистеръ Осборнъ.

— Мистеръ Джорджъ еще не воротился, сударь, доложилъ буфстчикъ.

— А какая мнѣ нужда до твоего мистера Джорджа? Развѣ я не хозяинъ въ своемъ домѣ? Обѣдать!

И страшно мистеръ Осборнъ насупилъ свои чорныя брови. Амелія задрожала. Телеграфическое сообщеніе глазъ быстро пробѣжало между остальными тремя леди. Послушный колоколъ въ нижнихъ областяхъ зазвенѣлъ на веселый ладъ, возвѣщая наступленіе господского обѣда. Не говоря больше ни слова, глава семейства засунулъ свои руки въ карманы длинного пальто, и пошолъ въ столовую одинъ, грозно озираясь черезъ плечо на четырехъ изумленныхъ женщинъ.

— Что это значитъ, моя милая? спрашивали одна другую молодыя леди, продолжая слѣдовать въ почтительномъ отдаленіи за сердитымъ старикомъ.

— Я думаю, mesdames, фонды падаютъ на биржѣ, прошептала перезрѣлая весталка.

Эта догадка, сколько вѣроятная, столько же и остроумная, содѣйствовала нѣкоторымъ образомъ къ успокоенію женскихъ сердецъ, такъ-какъ для имхъ биржевые фонды не заключали, повидимому, особенной важности. Молча и притаивъ дыханіе, онѣ вошли въ столовую и заняли свои мѣста. Старимъ прочолъ обычную молитву. Серебрянные приборы загремѣли. Амелія затрепетала. Она сидѣла одна по другую сторону стола, ближе всѣхъ къ страшному Осборну, отъ которого только отдѣляло ее порожнее мѣсто, оставленное для Джорджа.

— Супъ! сказалъ мистеръ Осборнъ погребальнымъ тономъ, повертывая въ рукахъ разливательную ложку.

Угостивъ такимъ образомъ Амелію и прочихъ дамъ, онъ налилъ въ свою собственную тарелку, и безмолвно углубился въ созерцаніе супа.

— Принять тарелку у миссъ Седли! сказалъ онъ наконецъ. Она не можетъ кушать этого гадкого супа… не могу и я. Помои! Гикксъ, бери миску. Дженни, завтра поутру прогнать кухарку со двора.

Сдѣлавъ такое распоряженіе относительно кухарки, мистеръ Осборнъ сообщилъ нѣсколько характеристическихъ и сатирическихъ замѣчаній касательно рыбы, и пользуясь этимъ случаемъ, произнесъ энергическое проклятіе на рынокъ, гдѣ продается эта гадкая рыба. Потомъ онъ снова погрузился въ глубокое молчаніе созерцательного свойства, и проглотилъ, одинъ за другимъ, нѣсколько бокаловъ вина. Его физіономія сдѣлалась еще угрюмѣй и мрачнѣе. Все трепетало и безмолвствовало. Вдругъ, къ общему благополучію, раздавшійся звонокъ возвѣстилъ о прибытіи Джорджа. Джоржъ вошолъ.

«Ему никакъ нельзя было воротиться раньше. Начальникъ весьма долго разсуждалъ съ нимъ о служебныхъ дѣлахъ. Не нужно супа… и рыбы не нужно. Перекусить чего-нибудь… всѣмъ будетъ доволенъ. Превосходная бараннна… чудесный соусъ… все превосходно.»

Веселость Джорджа противорѣчила восхитительнымъ образомъ пасмурной суровости его отца. Онъ шумѣлъ и болталъ безъ умолка въ продолженіе всего обѣда, къ величайшему наслажденію всѣхъ особъ, и въ особенности одной дѣвицы, сидѣвшей подлѣ него.

Какъ-скоро молодая леди полакомилась апельсинчикомъ и рюмкою малаги, — что составляло обыкновенное заключеніе печальныхъ банкетовъ въ этомъ джентльменскомъ домѣ.-отецъ семейства подалъ знакъ вставать изъ-за стола, и всѣ онѣ удалились въ гостиную на верхъ. Амелія надѣялась, что и Джорджъ мемедленно присоединится къ нимъ. Немедленно она сѣла за старинный ройяль, и принялась, съ особеннымъ одушевленіенъ, играть его любимые вальсы; но эта маленькая хитрость, сверхъ всякого ожиданія, не сопровождалась вожделѣннымъ успѣхомъ. Джорджъ былъ глухъ къ своимъ любимымъ вальсамъ. Мелодическіе звуки становились слабѣе и слабѣе, одушевленіе пѣвицы замирало больше и больше, и, наконецъ, она совсѣмъ оставила неуклюжій инструментъ. Ея милыя подруги играли теперь самыя громкія и блистательныя пьесы изъ своего нового репертуара; но она уже не слыхала ничего, и сидѣла молча, погруженная въ свои мрачныя думы. Зловѣщее предчувствіе тяготило ея маленькое сердце. Старикъ Осборнъ, угрюмый и пасмурный всегда, былъ теперь особенно мраченъ и суровъ, и страшно смотрѣлъ на нее. Его глаза слѣдили за ней дико, когда она выходила изъ столовой. Боже мой! Чѣмъ-же она провинилась передъ отцомъ своего жениха? Когда принесли кофе, Амелія вздрогнула, какъ будто буфетчикъ, Гикксъ, предлагалъ ей чашу съ ядомъ. Бѣдами грозитъ будущность…

Какими же, позвольте спросить? О, женщины, женщины! Ничтожество вамъ имя. Какъ часто вы лелѣете въ своихъ душахъ какія-то грозныя предчувствія безъ всякой разумной причины и безъ малѣйшихъ основаній! Самыя безобразныя мысли становятся любимцами вашего сердца, и вы ласкаете ихъ нѣжно, какъ своихъ безобразныхъ дѣтищъ. О, женщины, женщины!

Угрюмая физіономія отца произвела также весьма невыгодное впечатлѣніе на сердце сына. Джорджу нужны были деньги до зарѣза, а какъ прикажете ихъ просить, когда старшина смотритъ такимъ бирюкомъ? Нехорошо, даже очень нехорошо. Не перегодить ли? Невозможно; онъ еще наканунѣ профинтился въ-пухъ, и теперь на душѣ его карточный должишко.

Надо попробовать. Джорджъ началъ прославлять ароматическій запахъ и чудный вкусъ родительскихъ винъ; это было наилучшимъ средствомъ развязать языкъ угрюмому старику.

— Превосходная мадера! Признаться, такой мы не пивали и въ Калькуттѣ. Намеднись я отослалъ изъ вашего погреба три бутылки полковнику Гевитопу; онъ говоритъ, что такого вина не сыскать въ цѣлой Англіи.

— Право? Онъ сказалъ это?

— Честное слово.

— Мудреного тутъ нѣтъ ничего; это почтенная, старая мадера.

— Сколько она вамъ стоитъ?

— Восемь шиллинговъ бутылка.

— Это еще не дорого, если взять въ расчетъ…

— Конечно недорого, нечего тутъ брать и въ расчетъ.

— А знаете ли, что, папа? сказалъ Джорджъ веселымъ тономъ. Не хотите ли взять по шести гиней за дюжину бутылокъ? Я бы вамъ нашолъ покупщика.

— Какого?

— Это, скажу я вамъ, величайшій изъ людей во всѣхъ трехъ королевствахъ.

— Пожалуй, я продамъ, сказалъ отецъ. Кто жь это?

— Когда генералъ Дагилетъ былъ въ Четемѣ, Гевитопъ сочинилъ для него великолѣпный завтракъ, и угостилъ его вашей мадерой. Генералу такъ понравилось винцо, что онъ тутъ же полюбопытствовалъ развѣдать, гдѣ, какъ и почему… ну, сами знаете.

— Да, это демонское винцо, произнесъ отецъ, и вслѣдъ затѣмъ жолтое лицо его просіяло лучезарнымъ блескомъ.

Пользуясь своимъ выгоднымъ положеніемъ. Джорджъ сообщилъ нѣсколько пріятныхъ замѣчаній на счетъ великолѣпной мебели въ родительскомъ домѣ, и распространился преимущественно о зеркалахъ; но уже отецъ не слушалъ, и погрузился въ торжественную задумчивость, которая, однакожь, на этотъ разъ. не заключала въ себѣ ниакихъ зловѣщихъ признаковъ. Вдругъ онъ дернулъ за сонетку, и приказалъ вошедшему слугѣ принести кларета.

— Теперь ты увидишь, Джорджъ, каковъ кларетъ въ моемъ погребѣ, и когда мы станемъ пить, я долженъ буду объяснить тебѣ дѣльцо, которое у меня давненько на умѣ.

Амелія слышала, какъ раздался звонокъ изъ столовой, и сердце ея забило сильнуютревогу. Не къ добру этотъ звонокъ; право, не къ добру. Что станете дѣлать съ этими созданіями, у которыхъ все, при извѣстныхъ обстоятельствахъ, ведетъ къ добру или худу?

— Мнѣ нужно знать, Джорджъ, началъ отецъ, недленно выпивая свой первый стаканъ, мнѣ нужно знать, любезный, какъ тамъ у тебя, далеко ли… зашли дѣла… съ этой дѣвчонкой, что теперь бренчитъ наверху… понимаешь?

— Вамъ это не трудно, сэръ, видѣть своими глазами, сказалъ Джорджъ съ самодовольной улыбкой. Дѣла ведутся начистую; это и слѣпой увидитъ. Какой превосходный кларетъ!

— Начистую! Что ты подъ этимъ разумѣешь?

— Зачѣмъ же тутъ требовать дальнѣйшихъ объясненій? Вещи сами по себѣ ясны, какъ день. Я скромный джентльменъ, это вы знаете. Я… я… вы видите, я совсѣмъ не созданъ для того, чтобъ тиранить женскія сердца; но эта дѣвушка, сказать по совѣсти, смертельно влюблена въ меня. Этого только слѣпой не видитъ.

— А ты самъ… влюбленъ?

— Кчему вы объ этомъ меня спрашиваете? Вы приказываете мнѣ жениться, и мой долгъ повиноваться вамъ безпрекословно. Отцы наши вѣдь давно устроили этотъ бракъ, а я — добрый сынъ.

— Да, ты добрый малый. Я слышалъ кое-что о твоихъ связяхъ съ лордомъ Тарквиномъ, капитаномъ Кроли и съ этимъ мистеромъ Десисомъ. Берегитесь, сэръ, берегитесь.

Произнося эти аристократическія имена, старикъ дѣлалъ выразительное удареніе на каждомъ словѣ. Джорджъ струхнулъ не на шутку, воображая, что отецъ его провѣдалъ какъ-нибудь о его страстишкѣ играть въ карты и кутить съ упоминутыми джентльменами; но старый негоціантъ успокоилъ его совершеннѣйшимъ образомъ, когда вслѣдъ за тѣмъ прибавилъ съ просіявшимъ лицомъ:

— Ну, да, конечно, молодые люди всегда будутъ и должны быть молодыми людьми, и я не скрою, мнѣ весьма пріятно, Джорджъ, что ты стараешься жить въ лучшемъ кругу… между знатными особами… и я надѣюсь, Джорджъ, ты станешь и впередъ распространять этотъ благороднѣйшій кругъ дѣятельности… сколько позволяютъ средства твоего отца…

— Благодарю васъ, сэръ, сказалъ Джорджъ, смѣкнувъ разомъ истинный образъ мыслей своего почтенного родителя, ваша правда: безъ средствъ тутъ ничего нельзя сдѣлать, а мой кошелекъ… видите ли?

Здѣсь онъ вынулъ на показъ шолковый кошелекъ, связанный руками миссъ Амеліи; въ кошелькѣ было весьма небольшое количество мелкого серебра.

— Въ деньгахъ, смѣю сказать, у тебя не будетъ недостатка. Сынъ британского негоціанта можетъ и долженъ вести себя какъ порядочный джентльменъ высшаго калибра. Я не скряга, сэръ. и мои гинеи не хуже аристократическихъ векселей. Заверни завтра въ Сити, къ мистеру Чопперу и онъ передастъ тебѣ, что нужно. Я не постою изъ-за гиней, и касса моя къ твоимъ услугамъ, какъ-скоро я знаю, что ты въ обществѣ порядочгыхъ людей. Высшій кругъ долженъ быть постоянной сферой твоей дѣятельности, я этого требую и желаю, потому-что знаю — высшій кругъ полезенъ для моего сына. Я не гордъ… да, совсѣмъ не гордъ. Я имѣлъ несчастье родиться въ низшемъ кругу; но ты, Джорджъ, совсѣмъ другая статья; ты уйдешь далеко, потому-что у тебя огромныя выгоды рередо мной. Пользуйся своими обстоятельствами, и шагай впередъ безъ страха. Ищи себѣ друзей и знакомыхъ на высшихъ ступеняхъ англійской аристократіи. Есть тамъ достойнѣйшіе молодые люди, у которыхъ ты можешь поучиться уму-разуму. Твои гинеи стоятъ ихъ долларовъ. Что жь касается до этой розовой шляпёнки…

Здѣсь старикъ Осборнъ нахмурилъ брови, и свирѣпо указалъ на потолокъ.

— Что жъ касается до этой розовой шляпёнки… понимаешь?.. ну, молодые люди всегда были и должны быть молодыми людьми. Одного только избѣгай, мой другъ — въ карты не играй. Если же, сверхъ чаянія, дойдетъ до моего слуха, что ты соришь деньжонки за игорнымъ столомъ, то ужь не прогнѣвайея: съ той поры ты не получишь изъ моей кассы ни одного шиллинга.

— О, это само-собою разумѣется! сказалъ Джорджъ, можете быть спокойны, сэръ; я ненавижу карты.

— Хорошо, хорошо. Возвратимся теперь къ Амеліи. Неужели, сэръ, увасъ твердое намѣреніе жениться на дочери этого купчишки? Развѣ для васъ ужь не найдется никакой невѣсты въ аристократическомъ кругу? Вотъ что я желаю знать, сынъ мой, Джорджъ.

— Это вѣдь у насъ фамильное дѣло, сэръ, отвѣчалъ Джорджъ, разгрызая волоскій орѣхъ, вы и мистеръ Седли, смѣю сказать, затѣяли эту партію лѣтъ за сотню передъ этимъ.

— Такъ точно, я не запираюсь; но обстоятельства, мы видимъ, измѣняіотся съ каждымъ днемъ, а съ обстоятельствами могуть измѣняться и мысли. Что хорошо сегодня, то никуда не годится завтра, и наоборотъ. Я не запираюсь: купецъ Седли вывелъ меня, можно сказать, изъ ничтожества, или другими словами: далъ мнѣ первоначальное средство, усиліями моего собственного генія и талантовъ, пріобрѣсть мало-по-малу огромнѣйшее состояніе, и утвердиться твердою ногою въ той блистательной позиціи, которую я теперь занимаю въ коммерческомъ мірѣ; какъ первый негоціантъ по части сала и свѣчей. Благодарю Бога, я имѣлъ случай еще недавно съ лихвой отблагодарить господина Седли, какъ ты можешь въ этомъ увѣриться собственными глазами, если заглянешь въ мою коммерческую книгу. Мы квиты, Джорджъ! скажу тебѣ по довѣренности, за тайну, что дѣла мистера Седли запутываются весьма неискусною рукой. Мой главный конторщикъ, мистеръ Чопперъ, слѣдитъ за ними прозорливыми глазами, а ему биржевыя дѣла извѣстны какъ свой пять пальцовъ. Чопперъ именно думаетъ, что не удержать этому Седли коммерческого баланса на своихъ рукахъ. Уже Гулкеръ и Буллокъ давно посматриваютъ на него искоса. Что если, въ самомъ дѣлѣ, онъ свихнется? Что если у этой Амеліи не будетъ ничего, кромѣ ся розовой шляпёнки? Послушай, Джорджъ, невѣста моего сына должна имѣть по крайней мѣрѣ десять тысячь годового дохода, или къ чорту всѣ эти дочери оголѣлыхъ банкрутовъ. Выпьемъ еще по стакану, и вели подать кофе.

Съ этими словами, старикъ, растянувшись въ креслахъ, закрылъ свое лицо огромнымъ листомъ вечерней газеты. Это служило сигналомъ окончанія аудіенціи; и Джорджъ увидѣлъ, что папа желаетъ всхрапнуть послѣ обѣда.

Онъ побѣжалъ наверхъ въ самомъ веселомъ расположеніи духа, и въ одно мгновеніе ока утѣшилъ свою милую Амелію. Онъ былъ теперь внимателенъ къ ней до истощенія всѣхъ силъ своего остроумія, любезности, голубиной болтовни, и каждое слово мистера Осборна проникалось такою нѣжностью, какой восторженная дѣвушка никогда не замѣчала въ немъ ни прежде, ни послѣ. Что жь бы это значило? Неужели великодушное сердце мистера Осборна переполнялось состраданіемъ при мысли о несчастной будущности, какая ожидала его бывшую невѣсту, и онъ заранѣе хотѣлъ этимъ способомъ приготовить ее къ неотразимымъ ударамъ судьбы? Или эта драгоцѣнная игрушка сдѣлалась теперь для него милѣе, какъ-скоро зналъ онъ, что долженъ будетъ потерять ее невозвратно?

И долго, очень долго миссъ Амелія жила воспоминаніями этого счастливого вечера въ домѣ своего жениха. Она припоминала его слова, его взоры, пѣсню, которую онъ пѣлъ, его позу, когда онъ, опираясь на ройяль, смотрѣлъ прямо и нѣжно, пристально смотрѣлъ въ глаза своей невѣстѣ. Вечеръ пролетѣлъ удивительно какъ быстро, и она почти разсердилась на мистера Самбо, когда тотъ, совсѣмъ некстати, принесъ ей дорожную шаль и сказалъ, что мистриссъ Седли приказала ему проводить свою барышню домой.

Поутру на другой день Джорджъ Осборнъ разъ еще завернулъ на Россель-Скверъ прижать къ трепещущему сердцу свою бывшую невѣсту, и потомъ побѣжалъ онъ въ Сити, къ мистеру Чопперу — правой рукѣ своего отца. Отъ этого джентльмена получилъ онъ документъ, который тотчасъ же, въ конторѣ господъ Гулкера и Буллока, размѣняли ему на звонкую монету. Когда Джорджъ былъ у воротъ этого дома, старикъ Джонъ Седли возвращался изъ банкирского кабинета въ самомъ уныломъ и мрачномъ расположеніи духа. Но крестникъ его, упоенный близкимъ счастьемъ, совсѣмъ не замѣтилъ, какъ этотъ старый джегтльменъ бросилъ на него свой грустный и печальный взоръ. Дѣло въ томъ, что молодой Буллокъ, при выходѣ изъ кабинета, не поздравилъ его тою радушною улыбкой, какую онъ привыкъ видѣть на его устахъ въ бывалое время.

И когда мистеръ Седли, понуривъ голову, вышолъ изъ дверей банкирского кабинета, мистеръ Куилль, банкирскій кассиръ, лукаво подмигнулъ на мистера Драйвера, который писалъ за конторкой у окна, мистеръ Драйверъ улыбнулся, и тоже подмигнулъ.

— Не ѣдутъ, шепнулъ Драйверъ.

— Ни за какую цѣну, сказалъ Куилль; мистеръ Джорджъ Осборнъ, не угодно ли получить и росписаться?

— Сію минуту.

Въ тотъ же день, въ общей залѣ за столомъ, мистеръ Джорджъ Осборнъ, въ присутствіи многочисленной компаніи, заплатилъ капитану Доббину пятьдесятъ фунтовъ звонкою монетой.

И въ тотъ же день Амелія написала къ нему длинное, предлинное письмо. Ея нѣжное сердце — она сама не знаетъ отчего — предчувствуетъ какую-то бѣду. Отчего это мистеръ Осборнъ былъ вчера такъ пасмуренъ и угрюмъ за столомъ? спрашивала она. Не поссорился ли онъ съ ея папа? За что жь бы? — она не могла прпдумать. У нея голова идетъ кругомъ. ей не спалось всю ночь. Ея бѣдный папа воротился ныньче такимъ печальнымъ изъ Сити. Весь домъ безпокоится о немъ. И, словомъ, четыре огромныя страницы были пропитаны насквозь любовью, опасеніями, страхомъ и самыми мрачными предчувствіями.

— Бѣдная Эмми, бѣдная Эмми! Какъ она влюблена въ меня! сказалъ Джорджъ, прочитавъ, за чашкой кофе, это огромное посланіе своей бывшей невѣсты, какъ болитъ голова отъ этого проклятого пунша!

Бѣдная, бѣдная, бѣдная миссъ Эмми!

 

ГЛАВА XIV

Миссъ Кроли въ своемъ лондонскомъ домѣ

Между-тѣмъ какъ на Россель-Скверѣ собирались мрачныя тучи, готовыя разразиться надъ бѣдною головкой влюбленной дѣвушки, въ противоположной части города, на Парк-Ленѣ, въ одно прекрасное утро, къ щегольскому и чрезвычайно опрятгому домику, выстроенному по всѣмъ правиламъ новѣйшей архитектуры, подъѣзжала богатая дорожная карета, съ гербомъ на дверцахъ, съ женщиною, въ дорожномъ чепчикѣ, на запяткахъ, и съ жирнымъ кучеромъ на козлахъ. Широкоплечій кучеръ былъ; казалось, совершенно веселъ и здоровъ; но женщина, засѣдавшая на запяткахъ, имѣла чрезвычайно озабоченный видъ, и была, повидимому, недовольна своей судьбой. Экипажъ принадлежалъ любезной нашей старушкѣ, миссъ Кроли, воротившейся теперь изъ Гезмпшира. Окна кареты были заперты; жирная болонка, выставлявшая изъ нихъ въ былыя времена свою морду и языкъ, покоилась на колѣняхъ женщины, имѣвшей озабоченный видъ. Лишь только колесница остановилась у подъѣзда, слуги и служащіе, подъ руководствомъ молодой леди, вынесли оттуда огромный свертокъ шалей и другихъ массивныхъ принадлежностей женского дорожного туалета. Въ этомъ сверткѣ содержалась сама миссъ Кроли, которую тотчасъ же, общими усиліями, отнесли наверхъ, и положили на постель въ теплой комнатѣ, благовременио приготовленной для ея пріѣзда. Въ ту же минуту распорядились послать за докторомъ и хирургомъ; они пришли, понюхали, потолковали, предписали и ушли. Послѣ этой консультаціи, молодая комнаньйонка миссъ Кроли отправила въ аптеку докторскій рецептъ, откуда для больной, страдавшей воспаленіемъ въ желудкѣ, примесли микстуру антифлогистического свойства. Компаньйонка приняла на себя обязанность поить больную черезъ каждые два часа.

Поутру на другой день пріѣхалъ изъ четемскихъ казармъ гвардейскій капитанъ, Родонъ Кроли, на своемъ борзомъ конѣ, который остановился у подъѣзда и съ нетерпѣніемъ расчищалъ передними копытами солому, лежавшую густыми слоями передъ окнами больной старухи. Капитанъ распрашивалъ съ величайшимъ усердіемъ обо всемъ, что могло имѣть какое-нибудь отношеніе къ плачевному состоянію возлюбленной тётки. Было множество предметовъ, способныхъ огорчить и взволновать его любящую натуру. Горничгая миссъ Кроли, та самая женщина, что сидѣла на запяткахъ, имѣла теперь чрезвычайно угрюмый и растроенный видъ. Миссъ Бриггсъ, почотная dame de compagnie, утопала въ океанѣ горькихъ слезъ, и Родонъ засталъ ее одну въ парадной гостиной. Она прибѣжала сюда съ быстротою лани, какъ-скоро услышала, что ея добрая покровительница страдаетъ воспаленіемъ въ желудкѣ. Она пламенѣла желаніемъ бодрствовать денно и нощно подлѣ болѣзненного ложа, гдѣ такъ часто, въ былыя времена, ея заботливыя руки разливали сердцекрѣпительную влагу. И что же? ея не допустили въ спалню миссъ Матильды Кроли, и сказали ей, что не нуждаются въ ея услугахъ. какая-то незнакомая дѣвчонка, пріѣхавшая изъ деревни, прдъиняла подъ свое вѣдѣніе докторскіе рецепты, и зовутъ ее… но слезы не позволили неутѣшной миссъ Бриггсъ произнести ненавистное ная, и, раздираемая болѣзненной тоскою, она похоронила свой бѣдный красный носъ въ батистовомъ платочкѣ.

Лишь-только горничная доложила о прибытіи Родона Кроли, новая компаньйонка, выступившая на цыпочкахъ изъ спальни, протянула капитану свою маленькую ручку, и бросивъ искоса презрительный взглядъ на отуманенную миссъ Бриггсъ, повела его внизъ, въ опустѣлую столовую, бывшую нѣкогда великолѣпнымъ центромъ веселыхъ гостей.

Здѣсь говорили они минутъ десять, разсуждая, безъ сомнѣнія, о средствахъ возстановить драгоцѣннле здравіе паціентки. Къ концу этого времени, сверху раздался пронзительный звонокъ, немедленно повторенный внизу мистеромъ Баульсомъ, долговязымъ буфетчикомъ миссъ Кроли (который, какъ намъ заподлигно извѣстно, наблюдалъ изъ корридора черезъ замочную скважину интересное свиданіе молодыхъ людей). Закрутивъ усы и махнувъ рукой, капитанъ немедленно вышолъ изъ печального дома, и возсѣлъ на хребетъ своего борзого коня, продолжавшаго расчищать солому, къ великому удивленію негодныхъ мальчишекъ, собравшихся на улицѣ. Между-тѣмъ какъ борзый конь принялся скокать и выдѣлывать живописные курбеты. Родонъ Кроли еще разъ заглянулъ въ окно столовой, гдѣ промелькнула фигура молодой дѣвицы, и потомъ исчезъ на противоположномъ концѣ Парк-Лена. Молодая дѣвушка побѣжала наверхъ для исправленія своихъ филантропическихъ обязанностей.

Кто жь эта новая компаньнонка. удостоившаяся необыкновенного счастья присутствовать при особѣ больной старушки?

Вечеромъ, въ тотъ же день, въ столовой былъ приготовленъ маленькій обѣдъ для двухъ персонъ. Какъ-скоро раздался обѣденный звонокъ, мистриссъ Фиркинъ, горничная больной леди, вошла въ комнату своей барыни и провозилась тутъ около двадцати минутъ, пока внизу продолжался обѣдъ. Новая компаньйонка и миссъ Бриггсъ сидѣли вдвоемъ за параднымъ столомъ.

Подавляемая внутреннимъ волненіемъ, миссъ Бриггсъ едва дотрогивалась до пищи. Молодая дѣвушка, между тѣмъ, разрѣзала жареную курицу и попросила яичного соуса такимъ звучно-серебристымъ голосомъ, что бѣдная миссъ Бриггсъ, передъ которой стояло это лакомое блюдо, затрепетала всѣми своими членами и, выпустивъ разливательную ложку изъ своихъ рукъ, опрокинулась на сптнку стула со всѣми ужасающими признаками истерического припадка.

— Потрудитесь налить вина для миссъ Бриггсъ, сказала молодая особа мистеру Баульсъ, буфетчику и, вмѣстѣ, довѣренному миссъ Кроли.

Баульсъ повиновался. Миссъ Бриггсъ машинально схватила рюмку, проглотила, и начала выдѣлывать судорожныя эволюціи съ цыпленкомъ на ея блюдѣ.

— Мы, кажется, можемъ остаться вдвоемъ, и для насъ, я думаю, не нужны болѣе обязательныя услуги мистера Баульса, сказала молодая дѣвушка вкрадчивымъ и ласковымъ тономъ. Вы можете идти, мистеръ Баульсъ; я позвоню, когда будетъ нужно.

Буфетчикъ поклонился и ушолъ на кухню, гдѣ, для препровожденія времени, принялся ругать беззащитного лакея, состоявшаго подъ его непосредственной командой.

— Очень жалѣю, миссъ Бриггсъ, что вы принимаете на себя трудъ безпокоиться безъ всякой причины, сказала молодая леди, бросая на свою собесѣдницу холодный саркастическій взглядъ.

— Благодѣтельница мля лежитъ на смертномъ одрѣ, а я… я… я не мо… гу и видѣть ее! захныкала миссъ Бриггсъ въ припадкѣ возобновленной скорби.

— Кто же вамъ сказалъ, что миссъ Кроли на смертномъ одрѣ? Успокойтесь, моя милая, вы дѣлаете изъ мухи слона. Миссъ Кроли объѣлась и больше ничего. Теперь ей легче. Скоро она выздоровѣетъ, и силы ея будутъ возстановлены для вашего блага. Она слаба, конечно, потому-что ей ставили рожки; но можете быть увѣрены, что черезъ нѣсколько дней благодѣтельница ваша будетъ совсѣмъ здорова. Успокойтесь, миссъ Бриггсъ, и выкушайте рюмку вина.

— Но зачѣмъ, ахъ, Боже мой! зачѣмъ она не хочетъ меня видѣть? воскликнула миссъ Бриггсъ. О Матильда, Матильда! Это ли награда твоей бѣдной Арабеллѣ за двадцать три года неизмѣнной нѣжности и дружбы!

— Кчему же вы такъ надрываетесь, бѣдная Арабелла? возразила молодая леди, закусывая слегка свою нижнюю губу; она не хочетъ васъ видѣть потому только, что вы не умѣете за ней ухаживать, какъ я. Неужели вы думаете, что мнѣ черезъ-чуръ пріятно просиживать напролетъ цѣлыя ночи подлѣ ея постели? Я съ удовольствіемъ бы могла вамъ уступить эту обязанность.

— Не я ли ухаживала за ней цѣлые десятки лѣтъ? сказала Арабелла, и вотъ теперь…

— Теперь вздумалось ей выбрать другую, лучшую сидѣлку, какъ она говоритъ. Что тутъ удивительного? У больныхъ всегда бываютъ капризы, это вы знаете. Какъ-скоро она поправится, я уйду, и у васъ все пойдетъ по старому.

— О, никогда никогда! воскликнула Арабелла, неистово обнюхивая хрустальный флакончикъ со спиртомъ.

— Что вы хотите сказать, миссъ Бриггсъ? Никогда она не выздоровѣетъ, или я никогда не уйду? сказала молодая леди съ двусмысленной улыбкой; фи, какъ вамъ нестыдно! Недѣли черезъ двѣ; миссъ Кроли совсѣмъ будетъ здорова, и я должна буду отправиться на «Королевину усадьбу» къ своимъ маленькимъ ученицамъ и къ бѣдной ихъ матери, которая страдаетъ; можетъ-быть, гораздо больше, чѣмъ ваша благотворительница. Вамъ нѣтъ ни малѣйшей надобности ревновать ко мнѣ, милая моя миссъ Бриггсъ. Я дѣвушка бѣдная, безъ роду и безъ племени, и не могу быть опасной для кого бы то ни было. Я слищкомъ далека отъ того, чтобы занять ваше теплое мѣстечко въ сердцѣ миссъ Матильды Кроли. Черезъ два, три дня послѣ моего отъѣзда, она совсѣмъ забудетъ безпріютную сиротку, не спавшую для нея по цѣлымъ суткамъ, между-тѣмъ какъ вы навсегда останетесь ея наперсницей и подругой, потому-что привязанность ея къ вамъ основывается на продолжительной привычкѣ. Какъ вы этого не понимаете, моя милая миссъ Бриггсъ? Нальемъ по рюмкѣ вина, и дайте мнѣ вашу руку въ знакъ дружбы. Мнѣ слишкомъ нужны друзья, миссъ Арабелла.

При этомъ воззваніи, разнѣженная Бриггсъ безмолвно протянула руку; при всемъ томъ еще болѣе она почувствовала свое грустное одиночество, и горько, горько продолжала оплакивать сердечное непостоянство своей Матильды. Съ окончаніемъ обѣденной церемоніи, миссъ Ребекка Шарпъ (потому-что — страшно выговорить! — именно такъ, а не иначе называется счастливая соперница бѣдной миссъ Арабеллы) отправилась опять въ спальню своей паціентки, откуда она, съ обязательной учтивостью, поспѣшила выпроводить горничную Фиркинъ.

— Покорно васъ благодарю, мистриссъ Фиркинъ, сказала Ребекка, все это очень хорошо; вы распорядились какъ-нельзя лучше. Я позвоню, когда здѣсъ нонадобится что-нибудь. Покорно благодарю.

И Фиркинъ отправилась внизъ, волнуемая бурею ревности, тѣмъ болѣе опасной, что она принуждена была затаить это чувство въ своей груди.

Не эта ли буря раздвинула половинки дверей въ гостиной первого этажа, когда мистриссъ Фиркинъ проходила мимо? Нѣтъ, дверь была отворена рукою миссъ Бриггсъ. Бриггсъ стояла на часахъ. Чуткое ухо миссъ Бриггсъ мгновенно разслышало шаги на лѣстничной ступени и звукъ дессертныхъ ложекъ въ рукѣ мистриссъ Фиркинъ.

— Ну, Фиркинъ? сказала она, когда горничная переступила черезъ порогъ отворенной двери. Ну, Дженни?

— Часъ отъ часу нелегче, миссъ Бриггсъ, сказала Фиркинъ, многознаменательно качая головой.

— Не поправляется?

— А почему я знаю? она не удостоила вступить со мною въ разговоръ. Лишь-только я запкнулась спросить: «какъ вы себя чувствуете, сударыня?» миссъ Кроли отвѣчала… что бы вы думали?.. «Придержи свой глупый языкъ, старая хрычовка!»

— Неужьто!

— Вотъ… съ мѣста не сойдти, если я лгу! О! Боже мой, кто бы млгъ подумать, что я доживу до такой невзгоды!

Слезы и рыданія заглушили раздирательныя жалобы несчастной.

— Желала бы я знать, съ какому разряду женщинъ принадлежитъ эта маленькая миссъ Шарпъ, сказала миссъ Бриггсъ выразительнымъ тономъ. Съ первого взгляда, по ея физіономіи никакъ нельзя сдѣлать положительныхъ умозаключеній.

— И не дѣлайте, сударыня, это ни кчему не поведетъ, прервала мистриссъ Фиркинъ.

— Какъ, подумаешь, слабъ и недогадливъ смертный! Всѣ нынѣшнія святки жила я весело и беззаботно, въ благочестивомъ семействѣ достопочтенного Ліонеля Деламера и его добродѣтельной супруги, и что же вышло? На Парк-Ленѣ, при особѣ моей старинной и все еще милой, даже безцѣнной подруги, заступаетъ мое мѣсто какая-то странная иноплеменница, хитрая пройдоха съ притязаніями на утонченную нѣжность безкорыстно любящей души! О, люди! О, эгоисты! О, миссъ Шарпъ!

Миссъ Бриггсъ, какъ отчасти можно видѣть по ея утонченному способу выраженія, принадлежала къ разряду учоныхъ женщинъ сантиментальной школы. Она даже издала, по подпискѣ, весьма красивый томикъ стихотвореній, подъ заглавіемъ: «Ночныя трели соловья».

— Я должна замѣтить вамъ, миссъ Бриггсъ, что всѣ, можно сказать, безъ памяти и безъ ума отъ этой молодой особы, возразила Фиркинъ. Сэръ Питтъ ни за что бы не разстался съ нею, если бъ могъ въ чемъ-нибудь отказать настойчивымъ требованіямъ миссъ Кроли. Мистриссъ Бьютъ, пасторша «Королевиной усадьбы», ухаживала за этой гувернанткой, какъ за какой-нибудь знатной леди. Капитанъ все это время не спускалъ съ нея глазъ. Мистеръ Кроли былъ демонски ревнивъ. Съ той поры, какъ барыня захворала, никто не смѣлъ подходить къ ея постели, кромѣ этой молодой дѣвицы. Вы можете думать что вамъ уодно, а я, съ своей стороны, ни на-волосъ не сомнѣваюсь, что миссъ Ребекка Шарпъ околдовала всѣхъ, чѣмъ и какъ, это ужь ея дѣло.

Въ эту ночь Ребекка не сомкнула глазъ, ухаживая постоянно за своей паціенткои. Другую ночь старушка спала весьма спокойно, и миссъ Шарпъ удосужилась сама проспать нѣсколько комфортэбльныхъ часовъ на мягкой кушеткѣ, у ногъ своей покровительницы. Здоровье миссъ Кроли поправлялось быстро; черезъ нѣсколько дней она уже сидѣла, обложенная подушками, на своей постели, и даже смѣялась очень весело, когда Ребекка съ неподражаемымъ искуствомъ передразнивала передъ ней сантиментальную миссъ Бриггсъ, поддѣлываясь подъ ея манеры, жесты и способъ выраженія до мельчайшихъ подробностей. Слезливая жалоба миссъ Бриггсъ и ея несчастная привычка хоронить свой красный носъ въ батистовомъ платочкѣ, были передаванмы до мельчайшихъ подробностей съ такимъ волшебнымъ совершенствомъ, что миссъ Кроли, забывая свой физическій недугъ, пользовалась самымъ счастливымъ расположеніемъ духа, къ неописанному изумленію врачей, которымъ, послѣ продолжительнлй практики на Парк-Ленѣ, извѣстно было, что эта достойная героиня модного свѣта упадала духомъ при малѣйшей болѣзни и приходила въ смертельный ужасъ, воображая поминутно свой послѣдній конецъ.

Родонъ Кроли заѣзжалъ сюда каждый день, и получалъ отъ миссъ Ребекки подробные бюллетени относительно нравственного и физического состоянія достолюбезной тетки. Все шло превосходно, такъ что на-конецъ веселая старушка допустила къ себѣ свою прежнюю подругу, неутѣшную миссъ Бриггсъ. Читательница съ нѣжнымъ серддемъ, можетъ, если ей угодно, вообразить трогательную картину этого свиданія.

Скоро миссъ Кроли уже часто пускала къ себѣ на глаза свою старую компаньйонку. Ребекка, съ артистическою важностію смѣялась ей въ лицо, подражая всѣмъ ея ухваткамъ, и это передразниванье, естественнымъ образомъ, получило теперь двойной интересъ отъ личного присутствія копіи и оригинала.

* * *

Сообщая своей повѣсти сантиментальный и нѣсколько джентльменскій колоритъ, мы, право, не знаемъ, какъ намъ удовлетворить справедливому любопытству читателя, который, безъ сомнѣнія, желаетъ знать, отчего приключиласъ эта плачевная болѣзнь миссъ Кроли, и зачѣмъ она внезапно оставила гостепріимную кровлю своего брата на «Королевиной усадьбѣ«. Какъ прикажете изъяснить вамъ деликатнымъ образомъ, что блистательная дама, привыкшая къ самому лучшему обществу въ лондонскихъ салонахъ, опилась и объѣлась — извините, окушалась — до такой степени, что жирный ужинъ въ пасторатѣ произвелъ рѣшительное растройство въ ея желудкѣ, хотя сама миссъ Кроли твердо вѣрила, что сырая погода была исключительною причиною ея болѣзни? Первый пароксизмъ обнаружился такими отчаянными симптомами, что Матильда, какъ выразился ея достоиный братецъ, неизбѣждо должна была протянуть свои ноги черезъ двадцать-четыре часа. На этомъ основаніи, вся джентльменская фамилія, томимая лихорадкой ожиданія, приготовлялась къ торжественному вскрытію завѣщанія будущей покойницы. И Родонъ Кроли былъ уже нравственно увѣренъ, что съ первымъ весеннимъ мѣсяцомъ онъ въ состояніи будетъ располагать наслѣдствомъ по крайней мѣрѣ въ сорокъ тысячь фунтовъ. Мистеръ Питтъ, старшій сынъ баронета, уже составилъ нѣсколько назидательныхъ трактатовъ по случаю скораго препровожденія своей тетки съ базара житейской суеты въ край невѣдомый и незримый; но, сверхъ всякого чаянія, опытный врачъ, привезенный благовременно изъ Соутамптона, значительно ослабилъ своей микстурой гибельныя послѣдствія жирного ужина, и возстаговилъ силы паціентки до такой степени, что она могла, не подвергаясь большой опасности, предпринять обратное путешествіе въ Лондонъ. Эта непредвидѣнная развязка чрезвычайно огорчила баронета, и онъ не скрылъ своей внутренней досады.

Между-тѣмъ, какъ всѣ ухаживали такимъ образомъ за престарѣлой дѣвой, и вѣстники изъ пастората должны были каждый часъ докладывать своимъ господамъ о состояніи ея драгоцѣнного здоровья, въ другой части дома, въ уединенной спальнѣ, лежала бѣдная, заброшенная женщина, страдавшая и тѣломъ и душой. Это была сама леди Роза Кроли, на которую никто не обращалъ ни малѣйшаго вниманія, какъ-будто ея и не было на свѣтѣ. Добрый докторъ, осмотрѣвъ больную, многозначительно покачалъ головою, и не сказалъ ни слова; сэръ Питтъ согласился на этотъ единственный визитъ потому только, что не было надобности платить за него особыхъ денегъ. Затѣмъ, леди Кроли однако прозябала и чахла въ своей комнатѣ, какъ безполезное растеніе, заброшенное садовникомъ въ оранжереѣ.

Молодыя дѣвушки, къ великому сожалѣнію, не могли теперь пользоваться безцѣнными уроками своей доброй и умной гувернантки. Миссъ Шарпъ обнаружила такое пламенное усердіе къ объѣвшейся старушкѣ, что миссъ Кроли соглашалась принимать свои микстуры неиначе какъ изъ ея рукъ. Горничная Фиркинъ получила отставку еще задолго до отъѣзда изъ «Королевиной усадъбы». Возвращеніе въ Лондонъ послужило для нея печальнымъ утѣшеніемъ по крайней мѣрѣ въ томъ, что она могла теперь дѣлить свою грусть съ миссъ Бриггсъ, которая, такъ же какъ она, испытала отчаянныя муки жгучей ревности, и въ рѣзкихъ выраженіяхъ обнаружила свое негодованіе на грустный жребій смертныхъ.

Родонъ Кроли, по случаю болѣзни своей тетки, взялъ безсрочный отпускъ, и оставался до-поры до-времени на «Королевиной усадьбѣ«. Какъ нѣжный и послушый племянникъ, онъ всегда почти торчалъ въ ея передней. Миссъ Кроли лежала въ парадной спальнѣ, въ которую должно было проходить черезъ маленькую голубую залу. Здѣсь, по обыкновенію, сэръ Питтъ встрѣчалъ своего сына, или, какъ-скоро проходилъ онъ по темному корридору, устланному теперь мягкими коврами, дверь изъ отцовского кабинета всегда была отворена, и глаза старого джентльмена жадно впивались въ озабоченную физіономію капитана Родона. Впрочемъ, они съ одинаковымъ усердіемъ, оба, наблюдали другъ за другомъ все это время. Ихъ, безъ всякого сомнѣнія, одушевляло рыцарское соперничеетво относительно того, кто въ настоящемъ случаѣ окажетъ болѣе ревности и благородной привязанности къ возлюбленной страдалицѣ, лежавшей въ парадной спальнѣ. Ребекка обыкновенно утѣшала ихъ обоихъ, и оставляя на минуту свой трудный постъ, удосуживалась переговорить и съ сыномъ, и съ отцомъ. Достойные джентльмены съ жадностью выслушивали всѣ извѣстія, выходившія изъ устъ этой молодой и безкорыстно-преданной особы.

За обѣдомъ, въ столовой нижняго этажа; соединялись каждодневно всѣ члены джентльменского семейства; и здѣсь Ребекка являлась возстановительницею фамильного согласія и тишины. По вечерамъ, Родонъ Кроли уѣзжалъ въ ближайшій городъ, оставляя своего отца въ обществѣ мистера Горрокса и пуншевыхъ стакановъ. Миссъ Шарпъ, по выходѣ изъ-за стола, немедленно удалялась въ спальню, гдѣ въ продолженіе четырнадцати дней она принуждена была терпѣть ужаснѣйшую скуку, но природа скрѣпила, повидимому, металлическими нервами организмъ этой дѣвицы; и она оставалась непоколебимою въ исполненіи своего филантропического долга.

И долго миссъ Шарпъ не сказывала никому, какъ мучительна была ея должность, какъ робка, труслива, сердита и сварлива была старая леди; въ какихъ страшныхъ мукахъ проводила она безсонныя ночи, постоянно думая о смерти; какъ она стонала, грозила, металась, воображая за предѣлами могилы свою будущую судьбу, о которой ни разу не пришлось ей подумать при нормальномъ состояніи ея душевныхъ и физическихъ силъ. Вообразите себѣ, прекрасная читательница, суетную, тщеславную, эгоистическую старуху, безъ малѣйшихъ проблесковъ любви къ человѣчеству и ближнимъ; вообразите ее безъ парика, съ растрепанными клоками бѣлыхъ волосъ, въ страшныхъ корчахъ по всему организму, и, прежде чѣмъ вы успѣли состарѣться, научитесь любить и благоговѣть передъ вѣчными красотами истины и блага!

Миссъ Шарпъ наблюдала это безобразное ложе съ непобѣдимымъ терпѣніемъ и постоянствомъ. Ничто не ускользало отъ ея проницательного взора, и впослѣдствіи, съ рѣдкимъ благоразуміемъ она умѣла воспользоваться плодами своихъ наблюденій. Въ лучшіе дни своей жизни одушевляемая дѣвическими воспоминаніями, она расказывала мастерски множество презанимательныхъ исторій относительно миссъ Кроли, причемъ ея щоки неизмѣнно покрывались самымъ яркимъ румянцомъ. Но въ эту эпоху она всегда была весела, проворна, расторопна, и пользовалась вообще самымъ счастливымъ расположеніемъ духа, при которомъ успокоительный сонъ готовъ былъ сомкнуть ея вѣжды каждую свободную минуту. Поэтому, физіономія молодой дѣвушки почти вовсе не представляла слѣдовъ безпокойства, усталости и скуки. Правда, лицо ея немножко поблѣднѣло, и кружки около глазъ покрылись темноватымъ цвѣтомъ; но вообще, при выходѣ изъ спальни, она улыбалась очень мило; шутила, смѣялась, и розы опять расцвѣтали на ея щекахъ, когда она въ просгенькомъ платьщѣ, рисовалась въ обществѣ обѣхъ джентльменовъ.

Капитанъ расчитывалъ, что теперь, какъ и всегда она была прелакомый кусочекъ, и онъ мечталъ о ней съ превеликимъ наслажденіемъ и во снѣ, и на яву. Волшебная стрѣла любви просверлила его твердое сердце. Шесть недѣль постоянныхъ встрѣчь и сближеній всякого рода упрочили въ немъ возрождающуюся склонность. Онъ свободно говорилъ о своихъ чувствахъ въ пасторатѣ, и рисовалъ при всѣхъ живѣйшими красками очаровательный образъ миссъ Ребекки. Тетка шутила надъ имъ, подтрунивала надъ его страстію, предостерегала его, давала благоразумные совѣты, и окончательно объявила; что миссъ Шарпъ, по ея міѣнію, самая умная, добрая, простосердечная, странная и вмѣстѣ миловидная дѣвица, какая когда-либо рождалась на англійской землѣ. Родону никакъ не слѣдуетъ шутить сердечными наклонностями миссъ Ребекки, иначе…. иначе этого миссъ Кроли не проститъ ему во всю жизнь, потому-что она просто безъ памяти отъ маленькой гувернантки, и любитъ ее какъ собственную дочь. Всего лучше сдѣлаетъ Родонъ, если уѣдетъ въ этотъ негодный Лондонъ, и перестанетъ играть чувствами бѣдненькой дѣвушки, незнакомой съ хитростями и уловками большого свѣта.

При всемъ томъ, снисходительность тетушки Марты Бьютъ Кроли къ влюбленному юношѣ не имѣла никакихъ границъ. Она устроивала для капитана поэтическія свиданья въ пасторатѣ, и мы уже видѣли, какъ онъ провожалъ Ребекку въ джентльменскій замокъ. Бываютъ на свѣтѣ мужчины извѣстного сорта, которые смотрятъ во всѣ глаза и превосходно видятъ, какъ разставляютъ передъ ними любовную удочку со всѣми дополнительными снурками и крючками для подцѣпленія неопытного сердца, и однакожь, очертя голову, они прямо летятъ на соблазнительную приманку, проглатываютъ ее, и неизбѣжно становятся жертвами хитрого ловца. Для опытной кокетки такой мужчина — кладъ неоцѣненный. Родонъ Кроли понималъ какъ нельзя лучше, что мистриссъ Бьютъ хлопочетъ отдать его подъ команду маленькой гувернантки. Былъ онъ отъ природы не слишкомъ уменъ и не слишкомъ дальновидѣнъ; но городская жизнь ознакомила его со многими таинственными продѣлками особъ женского пола. Яркій свѣтъ озарилъ его душу, когда мистриссъ Бьютъ вступила съ нимъ въ откровенную бесѣду.

— Родонъ, помяните мое слово, сказала мистриссъ Бьютъ, миссъ Ребекка Шарпъ, рано или поздно, будетъ вашей родственницей.

— Какой родственницей; мистриссъ Бьютъ? Развѣ кузенъ мой, Францискъ… ухаживаетъ за ней… э? спросилъ капитанъ.

— Нѣтъ, сударь, повыше поднимайте, сказала мистриссъ Бьютъ, бросая на своего племянника искрометный взглядъ.

— Ужь не братецъ ли мой, Питтъ? Нѣтъ, тетушка, ему не видать ее какъ своихъ ушей. Онъ и не достоинъ ея. Питтъ увивается, говорятъ, около Дженни Шипшенксъ.

— Вы, мужчины, ничего не понимаете, и все вамъ надобно растолковать, да доказать. Слушайте, Родонъ: если, сверхъ чаянія, сдѣлается что нибудь съ леди Кроли, миссъ Шарпъ непремѣнно будетъ вашей мачихой, и это для меня яснѣе солнца.

Родонъ Кроли, великобританскій дворянинъ и кавалеръ, засвисталъ чудовищнымъ образомъ, выражая свое глубочайшее изумленіе при этой неожиданной вѣсти. Предположеніе тетки казалось ему довольно основательнымъ. Онъ и самъ нерѣдко замѣчалъ несомнѣнные признаки расположенія своего отца къ миссъ Шарпъ. Характеръ старика извѣстенъ всему свѣту, и, вѣдь пожалуй… чѣмъ чортъ не шутитъ? Родонъ Кроли закрутилъ усы и пошолъ домой въ твердой увѣренности, что отыскалъ, наконецъ, ключъ къ завѣтной тайнѣ тетушки Марты.

— Это никуда не годится, думалъ Родонъ, это даже просто изъ рукъ вонъ, ей Богу! Вѣдь вотъ оно куда повезло, — поди ты, изволь раскусить! Эта женщина, я знаю, готова погубить ни за что бѣдную дѣвушку, чтобъ только не видѣть въ ней будущую леди Кроли. Нѣтъ, чортъ добери, надобно положитъ этому конецъ.

При первомъ свиданіи съ Ребеккой, онъ сообщилъ ей нѣсколько весьма остроумныхъ и юмористическихъ замѣчаній на счетъ привязанности къ ней своего отца. Миссъ Шарпъ высоко подняла голову, быстро взглянула ему въ лицо, и сказала выразительнымъ тономъ:

— Очень хорошо, милостивый государь, предположите, если вамъ угодно, что сэръ Питтъ дѣйствительно влюбленъ въ меня. Кчему тутъ лицемѣрить? Я знаю, что онъ влюбленъ, и всѣ это знаютъ. Что жь? Развѣ это пугаетъ меня, Родонъ Кроли? Развѣ думаете вы, я не въ силахъ защищать свою собственную честь отъ кого бы то ни было и какъ бы то ни было? заключила маленькая гувернатка, высматривая грозно и величественно, какъ недоступная принцесса.

— О… ахъ… ну, это ничего… я только такъ… дружескій совѣтъ… изъ предосторожности… вы понимаете?.. ничего больше, лепеталъ озадаченный драгунъ.

— Стало быть, вы намѣкаете на что-нибудь несовместное съ моимъ достоинствомъ и честью? сказала она, сверкая глазами.

— Охъ… право… ничего особенного; миссъ Ребекка… вздоръ, то есть, я вамъ скажу.

— Неужели вы думаете, что нѣтъ на мнѣ чувства самоуваженія потому только, что я бѣдна, и не имѣю здѣсь ни покровителя, ни друга? Развѣ гувернантка, по вашему мнѣнію, не можетъ и не смѣетъ имѣть ни своего ума, ни своихъ собетвенныхъ чувствъ? Но вы забываете, Родонъ Кроли, что я воспитана не хуже какихъ-нибудь гемпшрскихъ джентльменовъ, и что въ жилахъ моихъ — кровь Монморанси! Желала бы я знать, чѣмъ и какъ Монморанси уступятъ какимъ-нибудь Кроли, хотя бы двадцать тысячъ разъ они владѣли «Королевиной усадьбой»?

Какъ скоро миссъ Шарпъ, въ порывѣ сильного чувства, обращалась къ своимъ знаменитымъ, родственникамъ съ матерней стороны, голосъ ея становился необыкновенно звученъ и силенъ, и въ ея выговорѣ слегка слышался иностранный акцентъ, что придавало особенную прелесть ея рѣчи.

— Нѣтъ, продолжала миссъ Шарпъ; бросая зажигательный взглядъ на капитана, я могу терпѣть бѣдность, но никогда не стерплю стыда и… оскорбленія — оскорбленія отъ васъ, Родонъ Кроли!

Сильное чувство прорвалось наружу изъ стѣсненной груди, и несчастная дѣвушка залилась горькими слезами.

— Какъ это вы… право… миссъ Шарпъ — Ребекка… ей Богу… вотъ-вотъ, честное слово, ни за тысячу фунтовъ. Перестаньте, Ребекка!

Она исчезла, не проговоривъ больше ни одного слова.

Въ тотъ день миссъ Ребекка долго разъѣзжала съ веселой старушкой по окрестностямъ «Королевиной усадьбы». Это случилось незадолго до болѣзни миссъ Кроли. За обѣдомъ Ребекка была необыкновенно весела; но не обращала однакожь ни малѣйшаго вниманія на безмолвные намеки, выговоры и нѣмые упреки отуманенного молодого человѣка. Стычки между ними и засады разного рода встрѣчались довольно часто; но результатъ ихъ былъ всегда одинъ и тотъ же? и мы не станемъ больше распространяться объ этомъ предметѣ. Родонъ Кроли чувствовалъ, съ каждымъ днемъ, что ему никакъ не устоять въ этой неравной борьбѣ.

Еслибъ сэръ Питтъ не боялся выпустить изъ рукъ наслѣдство своей сестрицы, онъ никогда бы не довелъ своихъ малютокъ до печальной необходимости разстаться на время съ гувернанткой, развивавшей съ такимъ блистательнымъ успѣхомъ ихъ юные умы и сердца. Опустѣлъ безъ нея джентльменскій замокъ, и «Королевина усадьба» приняла видъ грустной и унылой пустыни. Отсутствіе Ребекки, сообщавшей всѣмъ предметамъ движеніе и жизнь, обозначилось во всемъ самыми яркими слѣдами. Никто теперь не переписывалъ и не исправлялъ безграмотныхъ писемъ сэра Питта Кроли; его книги и дѣловыя бумаги покрылись густыми слоями пыли; въ хозяйствѣ сдѣлались значительныя опущенія, и въ приходо-расходной книгѣ оказались недочоты. Болѣе чѣмъ когда-либо сэръ Питтъ понималъ теперь, какъ необходимъ для него этотъ маленькій секретарь, и эту необходимость энергически выражалъ онъ въ своихъ многочисленныхъ посланіяхъ на Парк-Ленъ, за пересылку которыхъ, онъ, какъ членъ парламента, не имѣлъ надобности платить почтовыхъ денегъ. Предметъ посланій всегда былъ одинъ и тотъ же. Онъ умолялъ Ребекку возвратиться къ своимъ обязанностямъ на «Королевину усадьбу», изображалъ передъ ней несчастное положеніе своихъ дочерей, лишонныхъ опытной наставницы, и горько жаловался на миссъ Кроли, которая безжалостно оставила своихъ племянницъ на произволъ судьбы. Ни одинъ изъ этихъ документовъ не былъ принятъ въ уваженіе на Парк-Ленѣ, и миссъ Кроли хохотала надъ глупостью своего брата.

Миссъ Бриггсъ не получила формальной отставки, но она сдѣлалась чѣмъ то въ родѣ титулярной компаньйонки, и единственными ея собесѣдниками были жирная болонка въ гостиной и брюзгливая Фиркинъ въ каморкѣ, назначенной для ключницы. Но хотя веселая старушка никакъ не хотѣла слышать объ отъѣздѣ миссъ Ребекки, однакожь должность миссъ Шарпъ не выяснилась и не опредѣлилась на Парк-Ленѣ. Миссъ Кроли, какъ и всѣ избалованныя особы ея пола, любила безъотчетно пользоваться услугами своихъ подчиненныхъ, прогоняя ихъ изъ своего дома, какъ-скоро потомъ не оказывалось въ нихъ настоятельной нужды. Между людьми этого сорта, благодарность отнюдь не считается дѣломъ важнымъ и необходимымъ; они принимаютъ отъ другихъ услуги, какъ законную дань, не обязывающую ихъ ни къ чему. Все это въ порядкѣ вещей, и вы, о смиренный блюдолизъ, отнюдь не имѣете причинъ жаловаться на свою плачевную судьбу. Твоя дружба къ богачу имѣетъ своимъ основаніемъ источникъ мутный и грязный; деньги ты любишь, а не человѣка, и если бы какой-нибудь Крезъ, вслѣдствіе непредвидѣнныхъ обстоятельствъ, помѣнялся мѣстомъ съ своимъ слугою, мы очень хорошо знаемъ, куда бы ты направилъ дружелюбное расположеніе своего сердца.

И я никакъ не поручусь, чтобъ умная лондонская старуха, не смотря на все простодушіе и неутомимую дѣятельность Ребекки, не питала насчетъ ея въ своей душѣ какихъ-нибудь темныхъ подозрѣній. Миссъ Кроли расчитывала, вѣроятно, что никто и ничего не обязанъ дѣлать даромъ на этомъ свѣтѣ, и знаки безпримѣрного усердія къ ея особѣ могли, въ глазахъ ея, получить довольно подозрительный характеръ. Заглядывая повременамъ въ глубину своей собственной души, чуждой всякого сочувствія къ ближнимъ, она могла, по аналогіи, судить, что и другіе тѣмъ менѣе способны были увлекаться къ ней самой чувствомъ безкорыстной симпатіи, и можетъ-быть думала миссъ Кроли, что эгоистическимъ особамъ не суждено въ этомъ мірѣ наживать искреннихъ друзей.

Какъ бы то ни было, миссъ Ребекка служила для нея величайшимъ утѣшеніемъ и отрадой. Она подарила ей два новыхъ платья, старое ожерелье, турецкую шаль, и, въ знакъ особенной довѣренности, близкой къ закадышной дружбѣ, злословила передъ нею всѣхъ своихъ знакомыхъ. Этого недовольно: миссъ Кроли заботилась даже о будущей судьбѣ покровительствуемой особы; въ головѣ ея вертѣлся планъ выдать Ребекку за мистера Кломпа, молодого хирурга, или вообще устроить какъ-нибудь повыгоднѣе каррьеру ея жизни, или, наконецъ, просто-на-просто спровадить ее на «Королевину усадьбу», какъ-скоро не будетъ надобности въ ея услугахъ.

Когда миссъ Кроли, укрѣпляясь постепенно въ своихъ силахъ, получила позволеніе переходить изъ одной комнаты въ другую, Ребекка пѣла для нея въ гостиной аріи изъ лучшихъ оперъ, или услаждала ея душу какой-нибудь другой забавой поэтического свойства; когда позволили ей выѣзжать для прогулки, Ребекка была постоянной ея собесѣдницей въ каретѣ. Гуляя по окрестностямъ и шумнымъ улицамъ столицы, онѣ заѣхали однажды и на Россель-Скверъ, и фамильный экипажъ миссъ Кроли остановился передъ скромнымъ домикомъ негоціанта, Джона Седли.

Прежде этого событія, какъ легко вообразить, обѣ милыя подруги весьма часто пересылались между собою полновѣсными письмами самого дружеского содержанія. Должно, впрочемъ, замѣтить, что въ продолженіе послѣднихъ мѣсяцовъ пребыванія Ребекки на «Королевиной усадьбѣ«вѣчная дружба между ними потерпѣла значительный ущербъ, и уже начала дряхлѣть съ неимовѣрной быстротою. Обѣ подруги погружены были въ созерцаніе своихъ собственныхъ дѣлъ. Ребекка устраивала свой отношенія къ представителямъ джентльменскихъ обществъ; Амелія постоянно устремляла свой помышленія на одинъ и тотъ же предметъ. Но вотъ онѣ встрѣтились и бросились въ объятія другъ друга съ такою энергическою юркостью, которая составляетъ исключительную принадлежность только молодыхъ особъ, соединенныхъ узами вѣчной дружбы, при чемъ Ребекка разыграла свою роль съ неподражаемымъ искусствомъ, и умилительно было видѣть, какъ слезы радости заструились по ея щекамъ. Но бѣдная Амелія зардѣлась какъ роза, цалуя свою милую подругу, и думала въ своемъ невинномъ сердцѣ, что она слишкомъ, слишкомъ провинилась передъ ней.

Ихъ свиданіе продолжалось весьма недолго. Амелія только-что собралась гулять вмѣстѣ съ своей мама. Миссъ Кроли ожидала ее уподъѣзда въ своей каретѣ; ея ливрейные лакеи удивлялись, повидимому, какая нслегкая занесла ихъ въ это захолустье, и смотрѣли розиня ротъ на честнаго Самбо, чорного слугу, который, какъ имъ казалось, родился и выросъ на Poсceль-Скверѣ, гдѣ вѣроятно чорный цвѣтъ отличаетъ всякого туземца. Но когда миссъ Амелія выпорхнула на улицу съ веселыми и улыбающимися взорами (Ребекка желала ее представять своему аристократическому другу; миссъ Кроли, горѣвшая нетерпѣніемъ видѣть ее, не могла, по слабости здоровья, выйдти изъ кареты), когда, говорю, миссъ Амелія выпорхнула легкой птичкой на гранитный троттуаръ, жители Парк-Лена изумлены были самымъ пріятнымъ образомъ, и съ недоумѣніемъ спрашивалй себя: неужели такія красотки родятся на Россель-Скверѣ? Миссъ Кроли, въ свою очередь, совершенно очарована была прелестнымъ личикомъ молодой леди, которая съ такою граціозною робостью подошла къ ея каретѣ, чтобъ лично засвидѣтельствовать свое почтеніе знаменитой покровительницѣ своей милой подруга.

— Что это за личико, моя милая, что за голосокъ! говорила миссъ Кроли, когда онѣ обратно катились по широкой улицѣ въ направленіи къ Вест-Энду. Ваша подруга, моя милая, чудо какъ хороша. Пригласите ее на Парк-Ленъ, я этого непремѣнно хочу и требую: слышите ли, миссъ Шарпъ?

Миссъ Кроли имѣла изящный, выработанный вкусъ. Она любила чистую натуру и естественныя манеры съ примѣсью робости и застѣнчивости, столько свойственной молодымъ дѣвицамъ; незнакомымъ съ мудростью свѣта. Она любила вокрутъ себя хорошенькія лица въ такой же мѣрѣ, какъ любила хорошенькія картины и китайскій фарфоръ. Въ этотъ день разъ шесть она говорила объ Амеліи съ одинаковымъ восторгомъ. Она поспѣшила отрекомендовать ее Родону Кроли, когда тотъ явился передъ обѣдомъ съ своимъ обыкновеннымъ визитомъ.

Само-собою разумѣется, что Ребекка, при этомъ удобномъ случаѣ, поспѣшила доложить, что подруга ея выходитъ замужѣ за поручика Осборна, и что они уже были помолвлены съ дѣтскихъ лѣтъ.

— Онъ служитъ въ арміи… въ такомъ-то полку, если не ошибаюсь? сказалъ Родонъ Кроли, съ усиліемъ, какъ прилично гвардейцу, припоминая нумеръ полка, гдѣ служилъ Осборнъ, съ которымъ, впрочемъ, онъ давно стоялъ на короткой ногѣ.

Ребекка подтвердила показаніе, и прибавила, что капитанъ этого полка — нѣкто Вилльямъ Доббинъ.

— Верзила широкоплечій, неуклюжій и до крайности неловкій, сказалъ Кроли; всѣмъ и каждому наступаетъ на ногу. Знаю его. А Осборнъ миловидный дѣтина, и у него большіе чорные усы.

— Огромные, подтвердила миссъ Ребекка Шарпъ, и онъ придаетъ имъ огромнѣйшую цѣну, увѣряю васъ.

Вмѣсто отвѣта, Родонъ Кроли закатился самымъ пронзительнымъ смѣхомъ, и долго дамы не могли добиться отъ него никакихъ объясненій. Когда, наконецъ, поунялся въ немъ этотъ припадокъ неестественной веселости, онъ сказалъ:

— Осборнъ считаетъ себя отличнымъ игрокомъ на бильярдѣ, и я еще недавно выигралъ у него около двухъ сотъ фунтовъ. Оселъ въ квадратѣ, провалъ его возьми! Я бы въ тотъ день облупилъ его какъ липку, еслибъ не этотъ его пріятель, кептенъ Доббинъ!

— Ахъ, Родонъ, Родонъ, долго ли ты будешь такъ повѣсничать? замѣтила миссъ Кроли, любуясь внутренно на проказы своего племянника.

— Что-же тутъ прикажете дѣлать, сударыня? Изъ всѣхъ молодыхъ повѣсъ, какихъ только мнѣ удавалось видѣть, этотъ юноша самый зеленый, и еще, покамѣстъ, не вылинялый, отвѣчалъ Родонъ Кроли. Тарквинъ и Десисъ вычерпываютъ денежки изъ его кармана, сколько и когда имъ вздумается. Онъ готовъ забраться къ чорту въ омутъ, только бы его видѣли тамъ съ какимъ-нибудь лордомъ. Онъ расплачивается за ихъ обѣды въ Гринвичѣ, и каждый изъ нихъ приводитъ сколько угодно гостей.

— Это должно быть прекрасное общество, замѣтила Ребекка.

— О, да, миссъ Шарпъ, компанія первѣйшаго сорта… ха! ха! ха! залился Родонъ Кроли, живо представляя себѣ веселую трактирную компанію, пирующую на чужой счетъ.

— Будь, пожалуйста, степеннѣе, Родонъ, какъ тебѣ не стыдно! воскликнула тётушка Кроли.

— Видите ли къ чемъ штука, продолжалъ неисправимый племянникъ, отецъ этого звѣря торгуетъ въ Сити сальными свѣчаи, и денегъ у него, говорятъ, куры не клюютъ. Не мѣшаетъ этихъ господъ повысосать немного, и у меня покамѣстъ не кончились дѣлишки съ этимъ Осборномъ. Исторія нашей дружбы впереди. Ха, ха, ха!

— Фи! Неужели прилично такъ вести себя порядочному джентльмену? воскликнула Ребекка. Берегитесь, милостивый государь, я раскажу обо всемъ своей подругѣ. Мужъ — игрокъ, какъ это можно!

— Ужасный мужъ, не правда ли? сказалъ капитанъ съ великою торжественностью, и потомъ прибавилъ; какъ-будто поражонный внезапной мыслью, вотъ что, тётушка, вы ужь позвольте мнѣ заручить этого господина къ вамъ въ гости.

— Можно его рекомендовать? спросила миссъ Кроли.

— О, да, онъ ни въ какомъ случаѣ не будетъ компрометировать вашихъ гостей. Джоржъ Осборнъ умѣетъ держать себя, какъ и слѣдуетъ истинному джентльмену. Большой разницы не будетъ, вы увидите, продолжалъ Родонъ Кроли. Да ужь, кстати, вы, миссъ Шарпъ, распорядитесь насчетъ приглашенія его невѣеты… какъ-бишь ее зовутъ?.. Ну, все равно. Къ нему я самъ напишу два, три слова, и онъ мигомъ прилетитъ сюда по первому сигналу; въ пикетъ, я полагаю, онъ играетъ не хуже чѣмъ на бильярдѣ. Гдѣ онъ живетъ, миссъ Шарпъ?

Ребекка поспѣшила сообщить городской адресъ поручика Осборна, и, черезъ нѣсколько времени послѣ этой бесѣды, Джорджъ Осборнъ получилъ собственноручную записку Родона Кроли, со влозженіемъ пригласительного билетика отъ самой миссъ Кроли. Записка была безграмотна до послѣдней степени совершенства.

Миссъ Шарпъ озаботилась съ своей стороны отправить пригласительное посланіе къ миссъ Амеліи, которая, разумѣется, съ великой радостью изъявила свое согласіе, какъ-скоро узнала, что и Джорджъ будетъ въ числѣ гостей. Распорядились такимъ образомъ, что Амелія должна была провести утренніе часы въ обществѣ паркленскихъ дамъ, гдѣ всѣ были съ ней до крайности любезны. Ребеща покровительствовала свою подругу съ видомъ рѣшительного превосходства, что впрочемъ не составляло для нея особыхъ затрудненій; врожденная кротость и необыкновенная мягкость характера были отличительными свойствами миссъ Амеліи Седли, и она, при первомъ случаѣ, готова была подчиннться всѣмъ и каждому, кому приходила охота командовать надъ ней. Любезность миссъ Кроли тоже была теперь замѣчательно оригинальна. Она продолжала безъ всякой церемоніи восхищаться очаровательной малюткой и расхваливала ее въ глаза на всѣ возможныя манеры, какъ-будто Амелія была кукла, служанка, статуэтка или картина, которую можно оцѣнивать какъ угодно съ видомъ знатока или дилеттанта.

Не знаю, какъ вы, милостивые государи, а я прихожу всегда въ истинное умиленіе, какъ-скоро особы джентльменского круга на Парк-Ленѣ удостоиваютъ своимъ снисхожденіемъ незатѣйливыхъ обитателей отдаленныхъ захолустьевъ въ родѣ Россель-Сквера. Это даже поучительно въ нѣкоторомъ смыслѣ, и мое сердце переполнялось поэтичекимъ восторгомъ, когда я созерцалъ подобныя картины на базарѣ житейской суеты. Должно, впрочемъ, замѣтить, что чрезмѣрная, и, можетъ-быть, нѣсколько приторная благосклонность миссъ Кроли утомляла бѣдную Амелію, и мнѣ даже кажется, что изъ трехъ паркленскихъ дамъ она полюбила больше всѣхъ честную миссъ Бриггсъ. Въ невинномъ ея сердцѣ хранился неистощимый запасъ симпатіи къ такимъ кроткимъ и загнаннымъ созданіямъ, какъ титулярная компаньйонка миссъ Кроли; Амелія, видите ли, совсѣмъ не отличалась остроуміемъ свѣтскихъ жещинъ извѣстного полета.

Лишь-только ударило пять часовъ, Джорджъ Осборнъ явился на Парк-Ленѣ съ полною готовностью принять участіе въ обѣдѣ en garèon въ обществѣ капитана Кроли.

Большая фамильная карета Осборновъ перевезла его съ Россель-Сквера на Парк-Ленъ. Юныя сестрицы Джорджа не получили приглашенія въ джентльменскій домъ, что, разумѣется, не имѣло никакой важности въ ихъ глазахъ. Оставшись дома, онѣ принялись, отъ нечего дѣлатъ, перелистывать геральдическую книгу англійскихъ бароновъ, и внимательно изучили все, чте имѣло какое-нибудь отгошеніе къ фамиліи Кроли и къ предкамъ лордовъ Бинки съ ихъ чадами и домочадцами до тридцатого колѣна. Между-тѣмъ, Родонъ Кроли принлъ Джорджа Осборна вѣжливо и радушно; онъ хвалилъ его игру на бильярдѣ, спрашивалъ, когда онъ намѣренъ отыграться, интересовался подробностями относительно его полка, и былъ бы очень радъ сыграть съ нимъ партію въ пикетъ, еслибъ миссъ Кроли не запретила всякія игры въ свомъ домѣ. Такимъ образомъ кошелекъ молодоро челоѣка сохранился въ цѣлости, по крайнеі мѣрѣ въ этотъ день. Они согласились устроить свиданіе завтра гдѣ-нибудь въ другомъ мѣстѣ; Джорджъ кстати обнаружилъ желаніе посмотрѣть лошадь, которую Родонъ уже давно хотѣлъ сбыть съ рукъ; лошадь они обревизуютъ на Парк-Ленѣ, а потомъ прійдутъ въ трактиръ провести вечеръ въ обществѣ веселыхъ товарищей Родона.

— Но быть-можетъ вы ангажированы на завтрашній день вашей невѣстой? спросилъ Родомъ Кроли, въ такомъ случаѣ я готовъ отказаться отъ удовольствія провести съ вами время. Нечего сказать, подцѣпили вы чудесную птичку, Осборнъ, прибавилъ онъ въ тихомолку чрезвычайно любезнымъ тономъ, золотыя крылышки — э?

Осборнъ не былъ ангажированъ, и ничто не мѣшало ему воспользоваться обязательнымъ приглашеніемъ Родона Кроли. Когда они сошлись на другой день, Кроли съ искренней похвалою отозвался о его мастерскомъ наѣздничествѣ и рѣдкомъ знакомствѣ съ лошадиной натурой. Потомъ онъ представилъ его тремъ или четыремъ джентлъменамъ изъ самого высшагл круга, и это новое знакомство окончательно утвердилл Джорджа въ высокомъ мнѣніи о собственной особѣ.

— Ну, а какъ поживаетъ у васъ эта малютка… миссъ Шарпъ что ли? спросилъ Джорджь Осборнъ своего пріятеля съ видомъ отчаянного денди.

— Она васъ интересуетъ?

— Какъ же, очень. Это, если не ошибаюсь, замѣчательная дѣвица. Какъ довольны ею на «Королевиной усадьбѣ«? Въ прошломъ году миссъ Седли очень любила ее.

Капитанъ Кроли взглянулъ на него довольно дико своими голубыми глазами, и принялъ наблюдательный постъ, когда Джорджъ Осборнъ отправился въ гостиную возобновить знакомство съ прекрасной гувернанткой. Но поведеніе Ребекки должно было мгновенно успокоить взволнованныя чувства драгуна, если-только ревность могла имѣть какое-нибудь мѣсто въ его груди.

Когда молодые люди взошли наверхъ, Осборнъ, расшаркиваясь и раскланиваясь, представился миссъ Кроли, и тутъ же подошолъ къ Ребеккѣ съ весьма неловкимъ видомъ великодушного патрона. Онъ расчитывалъ быть снисходительно любезнымъ съ этою дѣвицей, и для первого начала проговорилъ чрезвычайно вѣжливымъ тономъ:

— А, вы ли это, миссъ Шарпъ? какъ можете-живете?

Съ этими словами, онъ протянулъ ей руку, увѣренный заранѣе, что такая неожиданная честь приведетъ въ смущеніе робкую дѣвицу, которую онъ удостоивалъ этого снисхожденія единственно потому, что она считалась пріятельницей его невѣсты.

Но, къ невыразимому изумленію, миссъ Шарпъ, отвѣчая на этотъ комплиментъ, предомтавила жениху своей поругаи только оконечность пальчика правой руки, и кивнула ему своей миньятюрною головкой съ такою убійственно-дерзкою холодностью, что Родонъ Кроли, наблюдавшій эту сцену изъ другой комнаты, едва могъ удержаться отъ смѣха, когда увидѣлъ, какъ смѣшался и разстроился молодой джентльменъ, какъ онъ отпрянулъ назадъ шага на два, пріостановился и потомъ, выступая журавлинымъ шагомъ, рѣшился наконецъ прикоснуться къ миніятюрному пальчику, который ему подали какъ-будто съ очевиднымъ желаніемъ насмѣяться надъ его заносчивой и чопорной фигурой.

— Славно, чортъ побери, славно! восклицалъ капитанъ въ припадкѣ эстетического восторга, она отдѣлаетъ хоть кого; бой-дѣвка, чудо-дѣвка!

Предстояла однакожь неизбѣжная необходимость продолжить начатый разговоръ, и Джорджъ Осборнъ, обращаясь къ миссъ Ребеккѣ, благоволилъ спросить:

— Нравится ли вамъ, миссъ Шарпъ, ваше новое мѣсто?

— Мое мѣсто? Какъ это мило, мистеръ Осборнъ, что вы интересуетесь моимъ новымъ мѣстомъ! Это великая благосклонность съ вашей стороны, и я обязана благодарить васъ отъ чистого сердца. Мѣсто у меня довольно сносное, мистеръ Джорджъ, жалованье порядочное… разумѣется, вы, я полагао, платите гороздо больше миссъ Виртъ на Россель-Скверѣ за вашихъ сестрицъ. Какъ поживаютъ эти молодыя леди? Впрочемъ, едва-ли я имѣю право освѣдомляться объ этомъ.

— Отчего же нѣтъ? сказалъ ошеломленный Осборнъ.

— Оттого, что я ни разу не имѣла счастья принимать какое-нибудь участіе въ ихъ прекрасной бесѣдѣ, и онѣ не приглашали меня въ свой домъ, когда я гостила у Амеліи. Впрочемъ, вы знаете, мы, бѣдныя гувернантки, привыкли къ пренебреженіямъ этого рода.

— Какъ это можно, миссъ Шарпъ! пролепеталъ Джорджъ Осборнъ.

— Очень можно, по крайней мѣрѣ въ нѣкоторыхъ фамиліяхъ, продолжала Ребекка: — вы не можете представить, мистеръ Осборнъ, какую разницу иногда находишь между фамиліями извѣстного сорта. Мы, жители Гемпшира, разумѣеяся, далеко не такъ богаты какъ вы, счастливые граждано золотого Сити. Зата, видите-ли, я теперь въ джентльменской фамиліи, извѣстной всему свѣту, а это что-нибудь да значитъ. Вѣроятно знаете и вы, что отецъ сэра Питта отказался отъ перства. И между тѣмъ — смотрите, какъ обращаются со мной въ этомъ аристократическомъ семействѣ. Мнѣ хорошо здѣсь, мистеръ Осборнъ, и, право, я довольна своимъ мѣстомъ. Какъ это мило и любезно; что вы интересуетесь моими мѣстами! Не хотите ли рекомендовать меня въ какой-нибудь банкирскій домъ? Вы; вѣдь, я думаю, на короткой ногѣ со всѣми этими тузами.

Осборнъ стоялъ какъ на иголкахъ. Маленькая гувернантка совсѣмъ заколола его своими вопросами и восклицаніями, такъ что въ настоящую минуту онъ не представлялъ своею особою ни малѣйшаго сходства съ молодымъ великобританскимъ львомъ. Напрасно ломалъ онъ свою голову; какъ-бы выдти изъ этого критического положенія и найдти другой предметъ для разговора; ни одна, рѣшительно, ни одна идея не западала въ его отуманенный мозгъ.

— Мнѣ казаловь, миссъ Шарпъ, что вамъ нѣкогда довольно нравились фамиліи Сити, сказалъ онъ, стараясь по возможности придать своему голосу высоко-надменный тонъ,

— Въ прошломъ году, то-есть, когда меня только-что выпустили изъ этого ужасного пансіона? Ну да, конечно. Всѣмъ дѣвочкамъ нравится пріѣзжать на каникулы въ какой бы то ни было домъ. Какъ затворница, выпущенная на волю послѣ долговременного заключенія, я приходила въ восторгъ отъ всѣхъ возможныхъ предметовъ; но съ той поры, мистеръ Осборнъ, протекло ровно восьмнадцать мѣсяцовъ, а это слишкомъ много въ жизни молодой дѣвушки! Притомъ, съ вашего позволенія, я прожила эти восьмнадцать мѣсяцовъ въ джентльменскомъ домѣ, и глазамъ моимъ открылись разнообразные пункты для нѣкоторыхъ интересныхъ сравненій… Ну, что касается до вашей прелестной невѣсты, Амелія, нечего и говорить, будетъ драгоцѣннымъ перломъ для всякого общества, какое бы оно ни было; но этотъ народъ въ Сити… право, странный народъ, хотя, разумѣется, вы собственно никакъ не подходите подъ этотъ разрядъ. Вотъ и мистеръ Джой… кстати, какъ онъ поживаетъ, этотъ чудодѣйственный мистеръ Джозефъ?

— Но въ прошломъ году, если не ошибаюсь, чудодѣйственный мистеръ Джозефъ пользовался нѣкоторою благосклонностью со стороны миссъ Шарпъ.

— Право? Ахъ, какъ это деликатно съ вашей стороны, милостивый государь! Очень хорошо, я буду откровенна: мое сердце, какъ видите, совсѣмъ не изныло въ продолженіе этихъ восьмнадцати мѣсяцовъ; однакожь, если бы чудодѣйствешый джентльменъ предложилъ мнѣ въ свое время что-нибудь въ родѣ вопроса, который я теперь читаю въ вашихъ выразительныхъ глазахъ, то я не сказала бы тогда — нѣтъ.

Осборнъ молчалъ; но въ глазахъ его безъ труда можно было прочесть слѣдующій отвѣтъ:

— Нечего сказать, разодолжила бы ты насъ!

— Вы были бы тогда моимъ своякомъ, а это, вы сами знаете, высока ячестъ для всякой дѣвицы. Какъ же иначе? Быть свояченицей Джорджа Осборна, британского дворянина, сына Джона Осборна, который по прямой линіи происходилъ… какъ звали вашего дѣдушку, мистеръ Осборнъ? Что жь вы сердитесь? Вамъ; конечно, не исправить родословной вашего дѣда, и я, для удовольствія вашего, готова повторить еще, что въ ту пору вышла бы съ охотой за мистера Джоя Седли. Чего хотите вы отъ бѣдной дѣвушки, лишонной средствъ къ самостоятельному положенію въ общественномъ быту? Теперь вы знаете всю мою тайну. Я съ вами совершенно откровенна, а вы, милостивый государь, если взять въ расчетъ всѣ обстоятельства этого дѣла, представляете для меня образчикъ одного изъ самыхъ учтивыхъ кавалеровъ, какихъ только можно отыскать въ Сити; Амелія — мистеръ Осборнъ и я говоримъ о твоемъ бѣдномъ братѣ, Джозефѣ; скажи, пожалуйста, какъ онъ поживаетъ?

Такимъ образомъ, Джорджъ Осборнъ доведенъ былъ до крайней степени разстроиства. Тутъ, какъ и водится, совсѣмъ не было правды на сторонѣ Ребекки; но она искусно лавировала каждой фразой, и Джорджъ Осборнъ почувствовалъ, самъ не зная какъ, что онъ виноватъ кругомъ. Двѣ-три лишнихъ минуты на этомъ мѣстѣ, и онъ, нѣтъ сомнѣнія, разыгралъ бы отчаянного дурака въ глазахъ своей невѣсты. Для избѣжанія такой опасности, онъ отступилъ, и должно сознаться, отступилъ съ большимъ стыдомъ.

Но несмотря на такое рѣшительное пораженіе, Джорджъ Осборнъ былъ далекъ отъ низкой мысли заводить какую-нибудь сплетню насчетъ беззащитной леди; это, однакожь, не помѣшало ему на другой день сообщить, по довѣренности, Родону Кроли нѣсколько весьма интересныхъ замѣчаній относительно характера миссъ Ребекки, и онъ объявилъ, на первый случай, что это прехитрая дѣвчонка, преопасная, преотчаянная и такъ далѣе, все въ этомъ родѣ. Родонъ Кроли смѣялся отъ души, но соглашался рѣшительно съ каждымъ словомъ, и менѣе чѣмъ черезъ двадцать четыре часа Ребекка знала уже въ совершенствѣ сущность всѣхъ этихъ замѣчаній, окончательно обрисовавшихъ передъ нею истинный характеръ мистера Осборна. Подъ вліяніемъ женского инстинкта, Ребекка благовременно разгадала, что Джорджъ, и только Джорджъ одинъ, разстроилъ ея первые успѣхи въ жизни, и она цѣнила его, какъ онъ этого могъ заслуживать своими поступками.

Купивъ лошадь у Родона и проигравъ ему около двадцати гиней на бильярдѣ, Джорджъ Осборнъ, послѣ сытного обѣда въ модномъ трактирѣ, сказалъ ему за бутылкою вина:

— Я, вѣдь, хочу только изъ дружбы предостеречь васъ, и больше ничего. Повѣрьте, Родонъ, я знаю женщинъ, и мой совѣты могутъ для васъ пригорться.

— Очень вамъ благодаренъ, любезнѣйшій, сказалъ Родонъ; бросая на своего пріятеля какой-то странный взглядъ: вы, сколько я вижу, знатокъ во всѣхъ этихъ вещахъ.

Въ тотъ же вечеръ Джорджъ Осборнъ, хвастая своей дружбой съ гвардейскимъ капитаномъ, расказалъ Амеліи со всѣми подробностями, какъ онъ присовѣтовалъ ему держать ухо востро противъ хитростей опасной кокетки.

— Противъ кого? вскричала Амелія.

— Противъ этой пріятельницы вашей, гувернантки. Чему вы удивляетесь?

— Ахъ, Джорджъ, что ты надѣлалъ, что ты надѣлалъ? сказала она, всплеснувъ руками.

Дѣло въ томъ, что ея женскіе глаза, изощренные любовью, измѣрили въ одну минуту глубочайшую тайну, которая до сихъ поръ оставалась недроницаемою загадкой для миссъ Кроли, для бѣдной дѣвственнницы Бриггсъ; и болѣе всего, для глупыхъ глазъ этого щедушного красавчика, Осборна.

Когда Ребекка въ передней комнатѣ покрывала свою подругу шалью, и когда онѣ удосужились на нѣсколько минутъ вступить въ завѣтную бесѣду, прелесть и очарованіе женской жизни, Амелія, подойдя къ Ребеккѣ; взяла ее за обѣ маленькія ручки, и сказала:

— Ребекка, я все вижу.

Ребекка поцаловала ее.

И ни слова больше молодыя дѣвицы не произнесли между собой относительно этой завѣтной тайны; но судьба черезъ нѣсколько времени сама потрудилась приподнять таинственную завѣсу.

* * *

Вскорѣ послѣ всѣхъ этихъ событій, когда миссъ Ребекка Шарпъ продолжала еще гостить подъ изящной кровлей своей покровительницы, на Большой Гигантской улицѣ появился одинъ лишній флагъ между множествомъ другихъ, которые обыкновенно украшаютъ этотъ печальный кварталъ. То былъ чорный траурный флагъ надъ великолѣпнымъ домомъ сэра Питта Кроли, который, однакожь, наслаждался благодатнымъ здоровьемъ на «Королевиной усадьбѣ«. Этотъ же самый флагъ, за нѣсколько лѣтъ, служилъ погребальнымъ комплиментомъ для старушки-матери сэра Питта, вдовствующей леди Кроли. По истеченіи извѣстного срока, его сняли съ джентльменской кровли, и онъ забытымъ лежалъ въ одной изъ отдаленныхъ кладовыхъ въ чертогѣ сэра Питта. Теперь его вспомниди и вывѣсили заботливой рукой въ честь бѣдной Розы Досонъ, переселившейся на вѣчный покой изъ сей юдоли плача и скорбей. Сэръ Питтъ овдовѣлъ въ другой разъ. Гербы на щитѣ флага не были фамильными гербами самой Розы Досонъ; но надпись — «Resurgam» подъ Голубемъ и Змѣемъ, достаточно свидѣтельствовали о глубокомъ уваженіи, которое надлежало питать къ покойной супругѣ сэра Питта Кроли. Голубь, Змѣй и «Resurgam»… есть о чемъ призадуматься, милостивые государи.

Мистеръ Кроли въ послѣднее время постоянно бодрствовалъ при постели своей страждущей мачихи. Она оставила сей міръ; напутствуемая и услаждаемая всѣми утѣшеніями, какія только онъ могъ придумать для нея въ эти роковыя минуты. Уже давно только онъ одинъ служилъ для нея отраднымъ путеводителемъ на распутіяхъ жизни, и дружество его укрѣпляло нѣкоторымъ образомъ эту слабую, одинокую душу. Ея сердце исчахло гораздо прежде ея бренного тѣла; она промѣняла порывы нѣжныхъ чувствъ на титулъ миледи Кроли, и продала себя въ невѣсты сэру Питту. Дочери и матери устроиваютъ каждый день торговыя спекуляціи въ этомъ родѣ на базарѣ житейской суеты.

Сэръ Питтъ не былъ лично свидѣтелемъ кончины своей супруги. Онъ проживалъ въ столицѣ по своимъ безчисленнымъ дѣламъ, и дѣятельно велъ переговоры съ своими адвокатами по случаю послѣдней тяжбы. При всемъ томъ, онъ удосуживался заѣзжать на Парк-Ленъ, и въдобавокъ отсылалъ къ Ребеккѣ одно письмо за другимъ, упрашивая ее, умоляя, и даже иной разъ настоятельно приказывая ей возвратиться на «Королевину усадьбу» къ горемычнымъ малюткамъ, которыя въ ту пору, по случаю болѣзни своей матери, были рѣшительно безъ всякого надзора. Но миссъ Кроли и слышать не хотѣла о ея отъѣздѣ. Не было львицы въ цѣломъ Лондонѣ легкомысленнѣе миссъ Кроли, и хотя обыкновенно ей надоѣдало чрезвычайно скоро общество ея наперсницъ, прогоняемыхъ безъ всякой церемоніи со двора при первомъ капризѣ, который иногда происходилъ отъ неправильного пищеваренія или нервовъ, однакожь вообще кратковременная ея привязанность обнаруживалась въ колоссальныхъ размѣрахъ, и теперь она съ отчаяннымъ упорствомъ удерживала при себѣ миссъ Ребекку Шарпъ.

Никакъ нельзя сказать, чтобъ прискорбное извѣстіе о смерти леди Кроли произвело слишкомъ сильное потрясеніе въ обществѣ миссъ Матильды Кроли. Возникли, по этому цоводу, разныя недоумѣнія и толки, получившіе джентльменскій характеръ, вполнѣ приличный обитателямъ Парк-Лена.

— Выходитъ, стало-быть, что гостей у меня не будетъ по крайней мѣрѣ недѣль шесть… какъ это скучно! сказала миссъ Кроли, наморщивъ свое старое чело; и потомъ прибавивъ энергическимъ тономъ: братъ мой, надѣюсь, воздержится отъ глупости жениться въ третій разъ: это бы значило поступить наперекоръ всякимъ приличіямъ нашего круга.

— Какъ-будто онъ смотритъ на приличія! замѣтилъ Родонъ Кроли: я знаю только то, что мой старшій братецъ сойдетъ съ ума, или просто, свернетъ себѣ шею послѣ этой третьей свадьбы.

Ребекка не сказала ничего. Вѣсть о фамильномъ несчастьи, сверхъ всякого ожиданія, погрузила ее въ глубочайшую думу. Она оставила гостиную прежде, чѣмъ Родонъ окончилъ свой визитъ; случайно они встрѣтились въ первомъ этажѣ, когда капитанъ уходилъ домой, и между ними происходила таинственная бесѣда.

Поутру на другой день Ребекка глазѣла изъ окна на шумную толпу, а миссъ Кроли, полулежа на бархатной софѣ, упивалась чтеніемъ раздирательного романа сантиментальной школы. Вдругъ Ребекка закричала:

— Сэръ Питтъ, madame, сэръ Питтъ!

И вслѣдъ затѣмъ у подъѣзда раздался громкій стукъ кареты баронета.

— Не могу его видѣть, моя милая, не хочу его видѣть. Пусть Баульсъ скажетъ, что меня нѣтъ дома; или, всего лучше, ступайте сами въ корридоръ, и скажите, что я больна, никого не принимаю. Въ самомъ дѣлѣ, мои нервы не могутъ перенести этого свиданія, заключила миссъ Кроли, принимаясь опять за свой романъ.

— Миссъ Кроли не можетъ васъ видѣть сэръ, ея нервы растроены, проговорила Ребекка, выбѣгая на встрѣчу къ сэру Питту, который уже взбирался на лѣстничныя ступени.

— Тѣмъ лучше, Бекки, сказалъ сэръ Питтъ, я хочу видѣть собственно васъ, миссъ Бекки. Пойдемте со мной на пару словъ.

И они вошли въ пустую залу первого этажа. Баронетъ скинулъ свой чорныя перчатки и положилъ на столъ свою шляпу, обернутую крепомъ.

— Вы должны ѣхать со мной, миссъ, на «Королевину усадьбу», началъ сэръ Питтъ съ какою-то неооыкновенною торжественностію, обличавшею восторженное состояніе его духа.

Онъ остановился на минуту, выжидая рѣшительного отвѣта. Его глаза засверкали страннымъ блескомъ и сосредоточились на фигурѣ молодой дѣвицы. Ребекка затрепетала почти вслухъ.

— Я надѣюсь, сэръ, исполнить свой долгъ, какъ-скоро сестрицѣ вашей будетъ лучше, сказала миссъ Шарпъ нерѣшительнымъ и весьма нетвердымъ тономъ, — при первой возможности, сэръ, я возвращусь къ вашимъ милымъ малюткамъ.

— Вы то же самое говорили три мѣсяца назадъ, миссъ Бекки, возразилъ сэръ Питтъ, и между тѣмъ съ отчаяннымъ упрямствомъ продолжаете вѣшаться на шею моей взбалмошной сестрицѣ. Какая вамъ нужда, смѣю сказать, до этой причудливой старухи? Она броситъ васъ какъ старый, изношенный башмакъ, если только въ чемъ-нибудь вы не угодите ея капризамъ. Но для меня, Бекки, вы будете нужны всегда, — слышите ли? всегда. Я ѣду теперь на похороны. Хотите-ли вы занять мѣсто въ моей каретѣ? Да или нѣтъ?

— Я не смѣю… не думаю… едва-ли прилично, сэръ, молодой дѣвушкѣ… быть одной… съ вами, сэръ, говорила Бекки, очевидно встревоженная настоятельными требованіями баронета.

— Но я повторяю, вы нужны мнѣ, сказалъ сэръ Питтъ, ударяя кулакомъ по столу, я не могу обойдтись безъ васъ, миссъ Бекки. Этого я не видѣлъ прежде; но теперь, когда вы умчались изъ «усадьбы», это для меня яснѣе солнца. Мой домъ готовъ безъ васъ перевернуться вверхъ дномъ. Въ хозяйствѣ опущенья, недочоты, перечоты, сущій, такъ-сказать, сумбуръ, миссъ Шарпъ. Вы должны воротиться. Вамъ непремѣнно слѣдуетъ воротиться. О, Бекки, милая Бекки, воротитесь на «Королевину усадьбу»!

— Зачѣмъ же я такъ понадобилась, сэръ?

— Затѣмъ, чтобъ быть моей женою, миледи Кроли, если вамъ угодно, сказалъ баронетъ, ухватившись за свою траурную шляпу, — довольны ли вы этимъ? Воротитесь и будьте моей женой; вы къ этому очень способны. Вы лучше и дороже для меня всякой гордой леди. У васъ въ одномъ мизинчикѣ въ тысячу разъ больше мозга, чѣмъ въ головахъ всѣхъ этихъ женщинъ. Хотите ли воротиться на «Королевиму усадьбу»? Да или нѣтъ?

— О, сэръ Питтъ! воскликнула Ребекка.

— Скажите да, милая Бекки, продолжалъ сэръ Питтъ: я старикъ, это правда; но меня хватитъ еще лѣтъ на двадцать слишкомъ. Я могу сдѣлать вась счастливой, и будете распоряжаться по собственной волѣ, чѣмъ и какъ угодно. Передъ смертью я устрою какъ нельзя лучше вашу судьбу, клянусь вамъ въ этомъ. Даже передъ свадьбой, если хотите, вдовій капиталъ будетъ для васъ положенъ въ багкъ. Говорите же — да или нѣтъ, посмотрите на меня!

И старикъ бросился передъ нею на колѣни, страшно моргая своими впалыми глазами, Онъ былъ въ эту минуту оригиналенъ, какъ миѳлогическій Сатиръ.

Ребекка отпрянула назадъ и остолбенѣла. Въ продолженіе всей этой исторіи, она, какъ мы видѣли, въ совершенствѣ владѣла собой и ни разу не теряла присутствія духа; но теперь врожденное мужество, повидимому, отступилось отъ нея, и — миссъ Ребекка Шарпъ заплакала самыми искреннними слезами, какія когда-либо выпадали изъ ея глазъ.

— О, сэръ Питтъ! воскликнула она, о, сэръ… я… я… я уже замужемъ!

 

ГЛАВА XV

Мимолетный выступъ таинственного супруга на сцену

Читатели, снабженные отъ природы неистощимымъ запасомъ патетическихъ порывовъ сильного чувства (съ другими читателями мы не желаемѣ имѣть дѣла), были, безъ малѣйшаго сомнѣнія, приведены въ трогательное умиленіе поэтической картиной, которою мы имѣли счастіе закончить послѣдній актъ нашей маленькой драмы. Въ самомъ дѣлѣ, что можетъ быть восхитительнѣе изображенія Любви на колѣняхъ передъ Красотой.

Но лишь-только роковое признаніе, относительно замужества, вырвалосъ изъ устъ обожаемой Психеи, Купидонъ дикимъ вепремъ припрыгнулъ на коврѣ и быстро выпрямился во весь ростъ, произнося громогласныя восклицанія, которыя поразили ужасомъ и страхомъ бѣдную Психею.

— Замужемъ! Вы шутите! заголосилъ баронетъ послѣ первыхъ взрывовъ бѣшенства и отчаянного изумленія. Вы издѣваетесь надо мною, Бекки, какой дуракъ захочетъ жениться на дѣвушкѣ, у которой нѣтъ ни пенни за душой?

— О, да, замужемъ я, сэръ Питтъ, замужемъ! голосила несчастная Ребекка; заливаясь потокомъ слезъ.

Ея голосъ взволновался, руки задрожали, грудь заколыхалась, колѣни подкосились, глаза подернулись туманомъ, и, готовая упасть въ обморокъ, она граціозно прислонилась къ камину, представляя изъ себя прелестнѣйшую фигуру душевной грусти, способную разжалобить и растопить самое чугунное сердце.

— О, сэръ Питтъ, добрый, великодушнѣйшій, милый сэръ Питтъ! Думаете ли вы, что я неблагодарна за всѣ ваши благодѣянія и ласки? О, я чувствую, глубоко чувствую все, что вы сдѣлали для бѣдной сироты, и только одно ваше великодушіе могло вырвать изъ моей груди эту ужасную тайну.

— А развѣ мнѣ легче отъ этого-то великодушія, чортъ бы его побралъ? заревѣлъ сэръ Питтъ. За кого же вы изволили выйдти, миссъ Бекки? Кто вашъ мужъ? Гдѣ онъ?

— Позвольте мнѣ воротиться съ вами, сэръ, на «Королевину усадьбу»! Позвольте мнѣ служить вамъ вѣрой и правдой, какъ прежде, какъ всегда! О, не разлучайте меня съ вашими прелестными осиротѣлыми малютками!

— Эхма! Такъ онъ бросилъ васъ, этотъ шалопай, миссъ Бекки? сказалъ баронетъ, начиная, какъ ему казалось, понимать сущность дѣла. Ну, Бекки, маршъ на «Королевину усадьбу», если вамъ угодно. Вы не будете ѣсть даромъ чужую требуху. Мое дѣло сторона; я вамъ сдѣлалъ предложеніе и получилъ отставку. Пеняйте на себя. Воротитесь гувернанткой, если хотите, это пожалуй, не сдѣлаетъ большой разницы.

Она протянула ему свою миньятюрную ручку, и расплакалась навзрыдъ, причемъ ея густые локоны въ поэтическомъ безпорядкѣ разсыпались до ея лицу и по мраморной полкѣ камина, куда она преклонила свою горемычную голову. Сэръ Питтъ умилился сердцемъ и душою.

— Такъ этотъ негодяй улизнулъ отъ васъ… на другой день послѣ свадьбы — э? говорилъ онъ; обнаруживая отвратительную попьггку на утѣшеніе беззащитной сироты. Ничего, Бекки, ничего, моя милая, будетъ дождь, будутъ и грибки. Я беру васъ на свое попеченіе, Бекки.

— О сэръ! если вамъ пріятно пользоваться услугами вашей маленькой Ребекки, я съ гордостью готова воротиться на «Королевину усадьбу», и принять подъ свое покровительство прелестныхъ малютокъ. Повѣрьте, сердце мое переполняется невыразимымъ чувствомъ благодарности, когда я думаю о томъ, что вы благоволили предложить мнѣ сію минуту. Я немогу быть вашею женою, сэру, позвольте же мнѣ быть… о, позвольте быть мнѣ вашей дочерью!

Сказавъ это, Ребекка стала на колѣни въ самой трагической позѣ, и взявъ костистую чорную лапу сэра Питта въ свой собственныя ручки, бѣлыя какъ снѣгъ и мягкія какъ атласъ, устремила на его лицо свой глаза съ выраженіемъ чудно-изящнаго паѳоса дочерней любви, какъ вдругъ… вдругъ дверь отворилась, и на сцену выступила миссъ Кроли.

Мистриссъ Фиркинъ и миссъ Бриггсъ, которымъ пришлось случайно стоятъ у дверей, когда баронетъ и Ребекка вошли въ залу, увидѣли, тоже совершенно случайнымъ образомъ, черезъ замочную скважину, какъ старикъ припалъ къ ногамъ гувернантки, и услышали собственными ушами, какъ онъ великодушно предложилъ ей на вѣчныя времена свою руку и сердце. И лишь-только произнесъ онъ свою вступительную рѣчь, какъ мистриссъ Фиркинъ и миссъ Бриггсъ бросились со всѣхъ ногъ на лѣстничныя ступени, взбѣжали наверхъ, перегоняя одна другую, ворвались въ гостиную, гдѣ миссъ Кроли читала французскій романъ, и мигомъ сообщили этой старушкѣ оглушительную вѣсть, что сэръ Питтъ изволилъ стоять на колѣняхъ, дѣлая формальное предложеніе гувернанткѣ. Теперь, если вы примете на себя трудъ сдѣлать математическую выкладку относительно времени для произнесенія цѣликомъ упомянутой рѣчи, и сообразите, сколько требовалось времени для того, чтобы взбѣжать на лѣстницу двумъ тяжеловѣснымъ дамамъ, и если притомъ возьмете въ расчетъ, что озадаченная миссъ Кроли не вдругъ бросила свой интересный романчикъ, и не слишкомъ скоро спустилась съ лѣстницы въ нижній этажъ, то вы увидите сами, какъ точень этотъ расказъ, и поймете, что миссъ Кроли должна была появиться въ залѣ въ ту самую минуту, какъ Ребекка приняла свою патетически-скромную и, можетъ-быть, нѣсколько-унизительную позу.

— Это что? На колѣняхъ не джентльменъ, а женщина! сказала миссъ Кроли тономъ величайшаго презрѣнія. Мнѣ сказали, что это вы, сэръ Питтъ, стояли на колѣняхъ: стань еще разокъ, и дай мнѣ полюбоваться на тебя. Какая милая чета!

— Я считала своей обязанностью отблагодарить великодушнаго сэра Питта, вымолвила Ребекка, вставая на ноги, и отирая свои слезы, я сказала ему, что… что мнѣ нельзя принять титулъ леди Кроли.

— Отказъ! воскликнула миссъ Кроли, отуманенная теперь гораздо болѣе, чѣмъ прежде. Ему отказала!

— Да, миссъ, отказала, продолжала Ребекка грустнымъ и слезливымъ голосомъ.

— Вѣрить ли мнѣ своимъ ушамъ, сэръ Питтъ? спросила оконтуженная старушка. И вы рѣшительно ей дѣлали déclaration en forme?

— Рѣшительно, отвѣчалъ лаконически баронетъ.

— И она отказала вамъ?

— Отказала, проговорилъ сэръ Питтъ, ухмылясь при взглядѣ на свою сестру.

— Это, однакожь, сколько я вижу; не сокрушило вашего сердца, замѣтила миссъ Кроли.

— Ни-ни, ни на йоту, отвѣчалъ баронетъ съ такою холодностію и вмѣстѣ добродушіемъ, что миссъ Кроли почти обезумѣла отъ неописаннаго изумленія.

Старый джентльменъ, богачъ и представитель извѣстнѣйшей фамиліи, становится на колѣни передъ нищей гувернанткой, и потомъ смѣется какъ оселъ, когда ему дали чистую втставку! Нищая гувернантка отказывается выйдти за баронета, у которого четыре тысячи фунтовъ стерлинговъ годового дохода! Нѣтъ, всѣ эти вещи рѣшительно превышали разумѣніе миссъ Кроли, и такой запутанной интриги она не находжла даже въ своемъ любимомъ Пиго ле-Брёнѣ, которого читала.

— Очень рада, братецъ, что тебѣ вздумалось, на старости лѣтъ, сыграть эту дѣтскую шутку, сказала она, продолжая смотрѣть довольно дико на веселого баронета. Вѣдь это была шутка?

— Предиковинная! сказалъ сэръ Питтъ. Кто бы могъ подумать! И какой лисой она прикидывалась все это время! бормоталъ онъ про себя, осклабляясь отъ душевнаго удовольствія.

— Кто бы могъ подумать… что? закричала разгнѣванная миссъ Кроли, притопнувъ своей джентльменской ножкой. Ради Бога, миссъ Шарпъ; не ужь то вы ожидаете, чтобъ изъ-за васъ развелся какой-нибудь принцъ; если вы находите, что титулъ миледи Кроли слишкомъ малъ для васъ! Неужели наша фамилія не въ состояніи удовлетворить вашимъ честолюбивымъ планамъ?

— Милостивая государыня, положеніе, въ которомъ вы застали меня при входѣ въ эту комнату, говоритъ краснорѣчивѣе всего, уважаю ли я высокую честъ, предложенную мнѣ этимъ великодушнымъ джентльменомъ, отвѣчала Ребекка съ большимъ достоинствомъ. Неужели вы думаете; что я женщина безъ сердца? Вы полюбили меня всѣ, вы были добры и ласковы къ бѣдной, безпріютной сиротѣ, и развѣ я могу не чувствовать всѣхъ этихъ благодѣяній? О, друзья мои, благодѣтели мои! Могу ли я не посвятить вамъ всѣхъ чувствованій своего сердца, всѣхъ порывовъ и восторговъ любви, чтобы сколько-нибудь заслужить ту лестную довѣренность, которой вы удостоили меня? Или вы запретите мнѣ; миссъ Кроли, питать даже чувства благодарности въ отношеніи къ фамиліи вашей? Но это было бы слишкомь… мое сердце такъ полно… полно…

И она упала въ кресла съ такимъ торжественнымъ паѳосомъ, что всѣ присутствующія особы умилились душевно и сердечно при взглядѣ на эту неподдѣльную грусть, выражавшуюся во всѣхъ ея чертахъ.

— Будете ли вы моей женой или нѣтъ; сказалъ разнѣженный сэръ Питтъ, я всегда говорилъ и буду говорить, что вы добрая дѣвушка, а я — вамъ вѣчный другъ и пекровитель.

Съ этими словами онъ взялъ свою траурную шляпу, и быстро вышолъ изъ дверей, къ величайшему утѣшенію и облегченію Ребекки, такъ-какъ теперь становилось совершенно очевиднымъ, что миссъ Кроли еще не открыла ея тайны, и впереди она выигрывала потребное количество времени для необходимыхъ соображеній и расчетовъ.

Приставя батистовый платочекъ къ своимъ заплаканнымъ глазамъ, кивнувъ отрицательно на честную миссъ Бриггсъ, которая хотѣла-было сопровождать ее наверхъ, Ребекка молча пошла въ свою комнату, мѣжду тѣмъ какъ Бриггсъ и миссъ Кроли, доведенная до крайней степени оглушительнаго изумленія, остались потолковать между собою объ этомъ удивительномъ событіи, а мистриссъ Фиркинъ, не менѣе взволнованная, унырнула тотчасъ же въ кухонный комитетъ, намѣреваясь расказать о совершившемся чудѣ компаніи мужской и женской. Этого мало: дѣйствуя подъ вліяніемъ живѣйшихъ впечатлѣній, мистриссъ Фиркинъ въ тотъ же вечеръ отписала и отправила писмьмецо въ пасторатъ на «Королевину усадьбу», извѣщая что «вотъ, дескать, такъ и такъ, былъ у насъ на Парк-Ленѣ сэръ Питтъ, и предлагалъ свою руку миссъ Шарпъ; но — непостижимыя чудеса творятся на бѣломъ свѣтѣ«, и прочая.

Въ столовой еще разъ миссъ Кроли и титулярная ея наперсница, миссъ Бриггсъ, выражали другъ передъ другомъ свой мнѣнія и догадки относительно непостижимого поведенія Ребекки, отказавшейся отъ блистательного счастья, какое когда либо выпадало на женскую долю. Бриггсъ весьма благоразумно держалась собственно того предположенія, что было, вѣроятно, въ предшествующей судьбѣ Ребекки какое-нибудь непреодолимое препятствіе, связавшее ея волю, иначе, разумѣется, ни одна благоразумная женщина не была бы въ состояній отказаться отъ эксцентрическаго предложенія сэра Питта.

— Вы бы, я думаю, не дали и договорить сэру Питту; не правда-ли; Бриггсъ? сказала миссъ Кроли ласково-шутливымъ тономъ.

— Еще бы! Упустить случай сдѣлаться сестрицой миссъ Кроли! Развѣ я съ ума сошла?

— Ну, и то сказать, Бекки могла бы съ достоинствомъ и честью принять и поддержать титулъ миледи Кроли, замѣтила миссъ Кроли, умиротворенная отказомъ молодой дѣвицы. Должно замѣтить, что она отличалась рѣдкимъ великодушіемъ, какъ-скоро не требовали отъ нея какой-нибудь жертвы. Ребекка — преумная дѣвушка, и въ одномъ ея пальчикѣ гораздо больше мозга, нѣмъ во всей вашей головѣ, бѣдняжечка миссъ Бриггсъ. Ея манеры облагородились и сдѣлались изящными съ той поры, какъ я взяла ее подъ свой непосредственный надзоръ. Она изъ породы Монморанси, Бриггсъ, а кровь что-нибудь да значитъ, хотя я собственно ненавижу фамильное тщеславіе въ этомъ родѣ. Я убѣждена, что между всѣми этими манерными и глупыми кокетками Гемпширскаго Графства, Ребекка была бы болѣе на своемъ мѣстѣ, чѣмъ эта несчастная дочь торговца.

— Ваша правда, сударыня; только и думаю съ своей стороны, что у миссъ Ребекки… знаете… можетъ-быть давнишняя пассія…..

— Я такъ и думала: у васъ вѣчно на умѣ какой-нибудь tendre ami, голубокъ съ розовыми щочками, сказала миссъ Кроли: эти горемычныя созданія не передѣлываются ни временемъ, ни мѣстомъ, ни окончательною перемѣною обстоятельствъ. Вы сами нѣкогда, моя милая, пылали нѣжнѣйшей страстью къ какому-то учителю чистомаранія; не плачьте, Бриггсъ: кчему тутъ слезы, когда его больше нѣтъ на свѣтѣ? весьма немудрено, что и эта бѣдняжка Бекки привязала свое сантиментальное сердечко къ какому-нибудь конторищку за прилавкомъ въ модномъ магазвнѣ. Все можетъ случиться отъ вашей глупой сестры!

— Бѣдняжечка! воскликнула миссъ Бриггсъ.

Воображеніе перенесло эту дѣву за двадцать четыре года назадъ, и живо нарисовало передъ ея умственнымъ взоромъ молодого чахоточного учителя каллиграфіи, отъ которого до сихъ поръ хранилось въ ея шкатулкѣ густой локонъ золотыхъ волосъ въ серебряномъ медальйонѣ и связка писемъ, весьма замѣчатeльныxъ по превосходнѣйшему почерку кудреватого фасона.

— Бѣдная сиротинка! повторила еще миссъ Бриггсъ съ глубочайшимъ вздохомъ.

Еще разъ она превратилась въ розо-ланитую дѣвицу восемнадцати дѣтъ, и фантазія завела ее въ скромную хижину, гдѣ нѣкогда, перелистывая ученическія тетради, они вмѣстѣ прислушивались въ унылымъ звукамъ фортепьяно.

— Послѣ такого поведенія со стороны Ребекки, сказала миссъ Кроли съ большимъ одушевленіемъ: фамилія наша обязана для нея сдѣлать что-нибудъ. Постарайтесь розыскать, миссъ Бриггсъ, кто этотъ счастливый голубокъ. Я могу доставить ему практику, заказать свой портретъ на первый случай; или, смотря по обстоятельствамъ, могу рекомендовать его ректору оксфордского университета. Ребеккѣ мы дадамъ приданое, и устроимъ чудесную свадьбу на Паркъ-Ленѣ. Вы, Бриггсъ, будете невѣстиной подругой, и займетесь приготовленіемъ праздничного обѣда.

Такіе планы несказанно обрадовали миссъ Бриггсъ, и она даже побожилась, что не было въ цѣломъ мірѣ созданія великодушнѣе и добрѣе миссъ Кроли. Затѣмъ, она побѣжала въ комнату Ребекки, и старалась утѣшить ее своей болтовней, распрашивая въ тоже время обо всѣхъ подробностяхъ предложенія и отказа, пробудившаго великодушныя намѣренія въ сердцѣ миссъ Кроли.

— Все къ-лучшему, мой другъ, сказала она подъ конецъ своей умилительной рѣчи. Свѣтъ божій ужъ рѣшительно такъ устроенъ, что мы никогда не можемъ знать, гдѣ что найдемъ, и гдѣ что потеряемъ.

— О, да, миссъ Бриггсъ, никогда, никогда! воскликнула патетически миссъ Ребекка.

— Теперь скажите, мой ангелъ, кто этотъ счастливый молодой человѣкъ, овладѣвшій вашимъ сердцемъ?

Но Ребекка, отвѣчавшая на всѣ вопросы съ почтительною нѣжностью, сказала теперь, что этл глубочайшая тайна ея души. Впрочемъ, мы почти увѣрены, что ключъ къ этой тайнѣ былъ бы отысканъ, еслибъ миссъ Бриггсъ осталась минутой подольше въ комнатѣ Ребекки; но на бѣду, среди этой одушевленной бесѣды явилась сюда сама миссъ Кроли, дѣлая такимъ образомъ неслыханную честь покровительствуемой дѣвицѣ. Дѣло въ томъ, что нетерпѣніе обуяло теперь взволнованныя чувства доброй старушит; и она не могла выждать спокойно медленныхъ операцій своей посланницы: вотъ почему она явилась персонально въ комнату Ребекки, и немедленно приказала выйдти своей титуляргой компаньйонкѣ.

Собственныя ея операціи начались тѣмъ, что она вполнѣ одобрила поведеніе Ребекки, и попросила расказать ей всѣ подробности оригинальнаго свиданія, не упуская изъ вида загадочныхъ обстоятельствъ, которыя, безъ сомнѣнія, должны были предшествовать этому изумительному предложенію сэра Питта.

Ребекка отвѣчала, что съ нѣкоторого времени ей дѣйетвительно нельзя было не замѣтить рѣшительнаго предпочтенія со стороны сэра Питта, потому-что великодушный джентльменъ имѣлъ похвальное обыкновеніе выражаться напрямикъ, ничѣмъ не затемняя своихъ чувствъ и мыслей.

— Но, продолжала Ребекка: — не говоря объ особенныхъ причинахъ, которыми въ настоящее время я не смѣю безпокоить васъ, миссъ Кроли, возрастъ сэра Питта, его положеніе въ свѣтѣ и привычки дѣлаютъ, въ моихъ глазахъ, подобный бракъ совершенно невозможнымъ. Да и можетъ ли женщина, съ нѣкоторымъ уваженіемъ къ себѣ самой и къ приличіямъ свѣта, выслушивать хладнокровно déclaration en forme въ такую минуту, когда еще не успѣли похоронить покойную супругу женіха.

— Глупости, моя милая, вы бы никогда не отказали сэру Питту, еслибъ не было другихъ, болѣе существенныхъ препятствій, сказала миссъ Кроли, разомъ приступая къ дѣлу. Раскажите мнѣ эти особенныя причины. Я хочу знать, что это за особенныя причины. Кто-нибудь перешолъ дорогу моему брату; кто этотъ счастливый соперникъ, властитель вашего сердца?

Ребекка потупила глазки и призналась, что сердце ея навѣки отдано другому.

— Вы угадали, mademoiselle, пролепетала она робкимъ и чрезвычайно нѣжнымъ тономъ. Но вамъ ли, миссъ Кроли, удивляться, что бѣдная дѣвушка осмѣлилась питать въ своей душѣ привязанность къ молодому человѣку? Я никогда не слыхала, что бѣдность можетъ насъ защищать отъ вліянія нѣжныхъ чувствъ. О, еслибъ это было возможно!..

— Бѣдное дитя мое! воскликнула миссъ Кроли, всегда готовая разнѣжиться, при первомъ удобномъ случаѣ, стало быть онъ не раздѣляетъ вашей страсти — а? Мы тоскуемъ въ тихомолку, и тайна крушитъ наше сердце, такъ-ли? Скажите мнѣ все, все, и дайте мнѣ утѣшить мою бѣдную малютку!

— О, еслибъ вы могли разсѣять тоску этого истомленного сердца! сказала Ребекка, заливаясь горькими слезами. Да, миссъ, утѣшеніе для меня слиишкомъ, слишкомъ необходимо!

И она пріютила свою голову на-плечѣ миссъ Кроли, и зарыдала такъ жалобно, такъ наивно и съ такимъ умилительно-раздирательнымъ эффектомъ, что старушка, проникнутая невольнымъ чувствомъ симпатіи, обняла ее почти съ материнскою нѣжностью. Затѣмъ, выражая свою ласку и движеніями, и словами, она принялась разглаживать ея локоны, и произнесла торжественную клятву, что любитъ ее какъ собственную дочь, для которой готова сдѣлать все на свѣтѣ.

— Теперь, мой ангелъ, кто же этотъ другъ твоего сердца? не братецъ-ли миссъ Седли? Кажется, вы что-то говорили о немъ. Я приглашу его, моя милая. Мы устроимъ это дѣло: будь спокойна.

— Не распрашивайте меня объ этомъ предметѣ, отвѣчала Ребекка. Скоро вы узнаете все, непремѣнно узнаете. Добрая миссъ Кроли, милый другъ мой, смѣю ли я называть васъ этимъ именемъ.

— Всегда называй, дитя мое, сказала старушка, цалуя ее въ лобъ.

— Я слишкомъ несчастна, но теперь ничего не могу сказать вамъ, милая миссъ Кроли, потому-что тайна, которую храню я въ своемъ сердцѣ, зависитъ не отъ меня одной, продолжала рыдающая Ребекка. Но, о! люибите меня всегда… обѣщайте, что вы будете любить меня всегда.

И среди взаимныхъ слезъ, вымаливаемое обѣщаніе еще разъ скрѣплено было торжественною клятвой, такъ-какъ чувства молодой женщины отразились въ груди старухи электрическими ударами симпатіи. Еще нѣсколько минутъ усладительной бесѣды, и миссъ Кроли оставила свою малютку-protegée, напутствуя ее материнескими благословеніями, и удивляясь ей, какъ милому, безхитростному, нѣжному, непостижимому созданію, рожденному для украшенія человѣческихъ обществъ.

Оставленная наединѣ въ своей комнатѣ, юная героиня могла теперь привольно разсуждать о чудныхъ и внезапныхъ событіяхъ этого дня, о томъ, что было и о томъ, что могло бы быть. На какой же пунктъ, думаете вы, устремлены были мысли и чувства миссъ — нѣтъ, просимъ извинить — мистриссъ Ребекки? Если, за нѣсколько страницъ повыше, авторъ этой незатѣйливой исторіи присвоилъ себѣ привиллегію заглянуть тайкомъ въ спальню миссъ Амеліи Седли, и пересмотрѣть, съ дерзостью романиста, завѣтныя скрижали ея невинного сердца, то почему, на основаніи такого же права, онъ не можетъ объявить себя повѣреннымъ Ребекки, властителемъ ея тайнъ, и хранителемъ печати отъ ея сердечныхъ помышленій?

Итакъ — просимъ прислушать. Во первыхъ, мистриссъ Ребекка дала полный просторъ искреннимъ и трогательнымъ сожалѣніямъ относительно того, что судьба, такъ-сказать, сама навязывалась къ ней съ своимъ счастьемъ, и однакожь, по волѣ той же судьбы, она должна была уклониться отъ предложенного счастья. Всякая живая и благоустроенная душа, я увѣренъ, найдетъ очень естественнымъ такое движеніе мысли въ моей героинѣ. Неужели добрая мать не рѣшится пособолѣзновать о безприданной дѣвственницѣ, принужденной выпустить изъ рукъ цѣлыя четыре тысячи фунтовъ годового дохода? Какая благовоспитанная леди на всемъ базарѣ житейской суеты не будетъ проникнута сокрушніемъ сердечнымъ при взглядѣ на умную, достойнѣйшую дѣвушку, которой, какъ нарочно, дѣлаютъ почетное, выгодное, блистательное предложеніе въ ту самую минуту, когда нѣтъ болѣе никакихъ средствъ воспользоваться имъ? Вѣдь это то же самое, что стоять въ водѣ по горло и умирать отъ томительной жажды. Право, милостивыя государыни, я увѣренъ, что несчастье пріятельницы моей, Бекки, заслуживаетъ вашего соболѣзнованія и нѣжнѣйшей симпатіи.

Разъ, помнится, мнѣ случилось быть на базарѣ вечерней порой. Это, что называется, было подторжье, или, если угодно, une soirée intime. Въ числѣ гостей я замѣтилъ и давнишнюю свою знакомку, старушку миссъ Тоди, любившую до страсти всѣ возможныя подторжья. Это бы еще ничего; но вотъ гдѣ запятая: старушка миссъ Тоди, къ великому моему изумленію, принялась въ этотъ вечеръ ухаживать изо всей мочи за маленькой мистриссъ Брифлессъ, женой адвоката, которая, спора нѣтъ, происходила отъ честныхъ и благородныхъ родителей, но зато была до крайности бѣдна, какъ всѣ мы это знали.

«Что за притча? подумалъ я во глубинѣ своей собственной души, чемъ объяснить эту нѣжную предупредительность со стороны миссъ Тоди? Неужъто господинъ Брифлессъ получилъ должность прокурора, или супруга его разбогатѣла отъ неожиданного наслѣдства?» Къ счастію, миссъ Тоди сама потрудилась объяснить все дѣло съ такимъ простосердечіемъ, которое составляетъ прекраснѣйшую черту въ ея нравственной натурѣ.

— Вы, можетъ-быть, не знаете, сказала она, что мистриссъ Брифлессъ приходится внучкой сэру Джону Редганду!

— Нѣтъ, сударыня, очень знаю, перебилъ я, совершенно не понимая, къ чему поведетъ этотъ вступительный вопросъ.

— Ну, такъ вотъ изволите видѣть, продолжала добродушная старушка, — сэръ Джонъ опасно боленъ въ Чельтнемѣ, и доктора предсказываютъ ему смерть черезъ полгода. Папенька мистриссъ Брифлессъ заступитъ его мѣсто, и стало-быть… вы понимаете?… она будетъ дочерью баронета.

И миссъ Тоди пригласила къ себѣ на обѣдъ будущую дочку баронета съ ея супругомъ и дѣтьми.

Чтожь? Если одна только перепектива, сомнительная, отдаленная и тусклая перспектива сдѣлаться баронскою дочерью можетъ доставить извѣстной особѣ весьма лестныя и завидныя почести въ этомъ мірѣ; то ужъ, конечно, мы можемъ и должны уважать тоскливое состояніе духа въ молодой женщинѣ, которая выпустила изъ рукъ блистательный титулъ супруги баронета.

И, право, кто бы могъ подумать, что леди Кроли умретъ такъ скоро? разсуждала Ребекка, тоскуя о своемъ горѣ. Она принадлежала къ разряду тѣхъ слабонервныхъ женщинъ, которыя чахнутъ иной разъ лѣтъ двадцать сряду… И была бы я миледи Кроли! И водила бы я за носъ этого старикашку, который не осмѣлился бы при мнѣ имѣть своей воли? Охъ, какъ бы я отблагодарила эту мистриссъ Бьютъ за ея покровительственный тонъ, и этого ханжу, мистера Питта, за его нестерпимое чванство и снисхожденіе ко мнѣ! Я омеблировала бы вновь городской домъ сэра Питта, и могла бы, по произволу, украсить его изящными произведеніями живописи и ваянія. У меня была бы превосходная карета въ Лондонѣ, и абонированная ложа въ Оперномъ Театрѣ, а въ будущую зиму меня бы, разумѣется, и представили… извѣстно куда. Все это могло бы быть, но теперь все вокругъ меня — мракъ, сомнѣніе и тайна.

— Но, что прошло, того воротить нельзя. Кчему безполезно предаваться жалобамъ и тщетной грусти? Прочь, прочь несбыточныя химеры!

И Ребекка, съ удивительной энергіей и твердостью духа обратила все свое вниманіе на будущую судьбу, которая, такъ или иначе, могла въ извѣстной степени зависѣть отъ ея собственныхъ соображеній и расчетовъ. Она обозрѣла свое положеніе и принялась твердою рукою взвѣшивать свой опасенія, надежды, вѣроятные удачи и успѣхи.

Во первыхъ, она замужемъ: это великое дѣло. Сэръ Питтъ зналъ это. Ее застигли въ расплохъ, и тайна едва не вырвалась изъ ея груди. Однакожь, рано или поздно, надобно открыть ее… что мѣшаетъ открыть ее теперь? Ужь за-одно бы: семь бѣдъ одинъ отвѣтъ. Джентльменъ, изъявившій доброе желаніе жениться на ней самъ, будетъ по крайней мѣрѣ молчать, когда узнаетъ, кто настоящій ея мужъ. Но какъ миссъ Кроли приметъ эту вѣсть? вотъ задача. Ребекка погрузилась въ глубокое раздумье; но тутъ припомнила она все, что говорила миссъ Кроли, припомнила великодушныя мнѣнія старушки, романтическія наклонности, привязанность ея къ племяннику и несомнѣнную любовь къ ней самой.

— Въ самомъ дѣлѣ, миссъ Кроли обожаетъ Родона, думала Ребекка. Она прощаетъ ему все. А сколько разъ говорила она, что безъ меня она пропала бы со скуки! Это не бездѣлица. Ну, какъ-скоро дойдетъ дѣло до формального объясненія, будутъ, разумѣется, истерическіе принадки, сцена, большая сеора, и потомъ — торжественное примиреніе. Во всякомъ случаѣ, отсрочкой не выиграешь теперь ничего, Зачѣмъ медлить? Жребій брошенъ, и ныньче или завтра, слѣдствія рѣшительно одни и тѣ же.

Остановившись на этой мысли, молодая героиня обдумывала еще, какимъ образомъ приступить къ рѣшительному шагу: идти ли на встрѣчу предстоявшей бурѣ, или скрыться и обождать, пока пройдутъ ея первые порывы. Подъ вліяніемъ этой думы она взяла перо и начертала слѣдующее письмо:

«Милый другъ!

«Великій кризисъ, о которомъ мы такъ часто. разсуждали, наступилъ. Моя тайна извѣстна вполовину и, перебирая въ своей головѣ одну мысль за другою, я убѣдилась окончательно, что теперь, именно теперь, пришло время открытъ весь этотъ секретъ… Сегодня поутру я имѣла счастіе видѣть сэра Питта лицомъ къ лицу, и онъ сдѣлалъ мнѣ… что бы ты думалъ?… декларацію по всей формѣ. Подумай объ этомъ!..

«Бѣдная моя головушка! Я могла бы быть леди Кроли. Какъ бы перебѣсилась мистриссъ Бьютъ, да и прелестная ma tante, если бы я поверсталась съ нею въ этихъ изящныхъ салонахъ! Тогда была бы я чьей-нибудь маменькой, между тѣмъ какъ теперь… о, я трепещу, трепещу когда думаю, что дѣло идетъ къ окончательной развязкѣ и намъ надобно открыться во всемъ, во всемъ.

«Сэръ Питтъ знаетъ; что я замужемъ, но неподзорѣвая кто мой мужъ, еще не очень разсердился на меня; но ma tante рѣшительно сердита, что я отказала сэру Питту. Впрочемъ, она воплощенная снисходительность и доброта. Миссъ Кроли выразилась откровенно и великодушно, что я могла бы осчастливить ея братца въ качествѣ миледи Кроли, и поклялась торжественно, что будетъ питать всегда материнскую любовь къ вашей маленькой Ребеккѣ.

«Что жь такое? Легко станется, что вѣсть о нашей женитьбѣ произведетъ на время нѣкоторое потрясеніе въ ея слабыхъ нервахъ; но можемъ ли мы бояться чего-нибудь, кромѣ ея минутного гнѣва? Думаю, что нѣтъ: я даже увѣрена въ этомъ. Она просто обожаетъ васъ, о, негодный, ничего не значущій повѣса! — до такой степени, что готова простить вамъ всякую дурь… Ну, а послѣ тебя (это ужь не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію) первое мѣсто въ ея сердцѣ принадлежитъ вашей покорнѣйшей слугѣ, и безъ меня, миссъ Кроли, смѣю сказатъ, бый бы прежалкое созданіе. Милый! внутренній голосъ говоритъ мнѣ, что судьба готовитъ намъ блистательную побѣду. Ты возьмешь отставку, бросишь эту проклятую игру, ненавистный бильйярдъ, остепенишься и будешь, однимъ словомъ, bon garèon. Мы заживемъ на Парк-Ленѣ, и великодушная тётушка оставитъ намъ всѣ свой деньги.

«Завтра въ три часа я пойду гулять въ обыкновенное мѣсто. Если миссъ Бриггсъ навяжется со мной, ты долженъ непремѣнно прійдти къ обѣду и принести свой отвѣтъ, который можешь положить въ третій томъ «Бесѣдъ Портея». Во всякомъ случаѣ, жду тебя съ нетерпѣніемъ.

«Твоя Ребекка.»

На конвертѣ стоялъ адрессъ:

«Миссъ Элизѣ Стайльсъ,

«подлѣ Рыцарского моста, домъ сѣдельщикаБарнета.»

Миссъ Элиза Стайльсъ, говорила Ребекка, была ея пансіонская подруга, съ которой въ послѣднее время она вела дѣятельную переписку. Мы, однако, никакъ не думаемъ, чтобы у миссъ Элизы Стайльсъ были мѣдныя шпоры и молодецкіе усы огромного размѣра. Читатель догадался, что это, собственно говоря, былъ капитанъ Родонъ Кроли.

 

ГЛАВА XVI

Письмецо на булавочной подушечкѣ

Какъ они женились, вопросъ второстепенный и вовсе неинтересный для моихъ снисходительныхъ читательницъ. Что, смѣю сказать, молодому человѣку, состоявшему на дѣйствительной службѣ, и молодой совершеннолѣтней дѣвицѣ, что могло имъ помѣшать купить себѣ позволеніе въ извѣстной конторѣ и обвѣнчаться въ какой-нибудь отдаленной церкви? Кому не извѣстно, что если женщина чего-нибудь захочетъ, тл въ ея мозгу немедленно родится и созрѣетъ самый лучшій планъ для приведенія къ исполненю своей воли?

Я полагаю, что въ одинъ прекрасный день, когда миссъ Шарпъ вышла со двора, чтобы провести утренніе часы на Россель-Скверѣ съ своей милой подругой, миссъ Амеліей Седли, въ это самое время, молодая особа, похожая на Ребекку какъ двѣ капли воды, всходила на паперть приходской церкви въ обществѣ джентльмена съ нафабренными усами, и потомъ, черезъ четверть часа, этотъ же джентльменъ яроводилъ свою спутницу назадъ до извощичьей кареты, стоявшей подлѣ ограды. Словомъ сказать, свадьба началась и кончилась весьма благополучно, безъ всякой пышности и блеска.

Я думаю также, съ своей стороны, что женитьба мистера Родона была въ его жизни однимъ изъ благороднѣйшихъ дѣяній, съ какими только мы можемъ встрѣтиться на поприщѣ его дальнѣйшихъ похожденій. Никто не станетъ утверждать, что для мужчины стыдно быть въ плѣну у хорошенькой дѣвушки, и я рѣшительно увѣренъ, что женщины будутъ имѣть самое высокое мнѣніе о Родонѣ Кроли, какъ-скоро узнаютъ, что этотъ Геркулесъ дѣйствительно обожалъ маленькую Ребекку до такой степени, что даже посвятилъ ей всѣ силы своего духа. Когда она пѣла, каждая нота дребезжала по фибрамъ его организма, и проникала въ глубь его души. Какъ-скоро она говорила, онъ напрягалъ всѣ мускулы своего мозга, и слушалъ ее съ вниманіемъ благоговѣйнымъ. Если она была весела и остроумна, онъ ловилъ на-лету ея шутки, и долго спустя, ни съ того ни съ сего, смѣялся надъ ними среди улицы, къ великому изумленію грума, сидѣвшаго съ нимъ рядомъ въ тильбюри, или какого-нибудь товарища, который сопровождалъ его на гуляньи. Ея слова служили для него изрѣченіями оракула, и каждое ея движеніе запечатлѣвалось въ его глазахъ необыкновенной граціей, доступной только для совершеинѣйшаго созданія въ мірѣ.

— Какъ она поетъ, какъ рисуетъ! думалъ Родонъ Кроли. А съ какимъ удивительнымъ искуствомъ она объѣзжала этого неукротимого коня на «Королевиной усадьбѣ!»

Однажды, въ минуту откровенности, онъ сказалъ ей:

— Клянусь честью, Бекки, ты за поясъ заткнешь самого ректора Кембриджского Университета, а ужъ насчетъ твоей храбрости… наше почтеніе! Я бы не задумался ни на минуту послать тебя съ командою противъ корсаровъ!

Что тутъ удивительнаго? Развѣ мы не видимъ силошь да рядомъ, какъ честные Геркулесы этого подлунного міра засѣдаютъ иной разъ у передника новѣйшей Омфалы съ веретеномъ или гребнемъ въ рукахъ?

Когда такимъ образомъ Бекки объявила, что великій кризисъ совершился и наступила пора держать ухо востро, Родонъ Кроли тотчасъ же сталъ подъ ея знамена, и объявивъ готовность, по ея командѣ, идти за нее въ воду и огонь. Засунуть письмо въ третій томъ Портея, надобности не оказалось. Ребекка легко отдѣлалась отъ честной Бриггсъ, и, отправивишсь на прогулку одна, встрѣтила на другой денъ своего вѣрного дружка въ обыкновенномъ мѣстѣ. Ночью въ головѣ ея организовались новые планы, и она сообщила ихъ Родону. Онъ соглаеился во всемъ, въ твердой увѣренности, что все было прекрасно. Миссъ Кроли, конечно, поворчитъ малую толику, побѣсится, и потомъ угомонится. Если бы Ребеккѣ вздумалось предложить ему совершенно противоположный планъ, онъ согласился бы и тогда на всѣ ея затѣи по той основательной причинѣ, что Ребекка не можетъ ошибаться.

— Ты, Бекки, умна и за себя, и за меня, сказалъ онъ, ты, я увѣренъ, выручишь изъ западни самого чорта. Такой умной головы я еще не встрѣчалъ ни разу, а ужь я ли не видалъ умныхъ головъ!

Выразивъ такимъ образомъ это простодушное confession de foi, влюбленный Геркулесъ поручилъ ей одной привести въ исполненіе всѣ части обдуманного плана.

Планъ былъ простъ и ясенъ. Надлежало нанять уютную квариру для капитана и мистриссъ Кроли въ Бромптонѣ, или гдѣ-нибудь неподалеку отъ казармъ, потому-что Ребекка рѣшилась — убѣжать изъ Парк-Лена. Родонъ, какъ можете представить, былъ въ восторгѣ отъ этого рѣшенія; онъ самъ, за нѣсколько недѣль, умолялъ ее пуститься на такую же продѣлку, и теперь онъ пустился пріискивать квартиру съ бурнымъ нетерпѣніемъ влюбленного героя. Онъ согласился платить по даѣ гинеи въ недѣлю съ такою готовностью, что хозяйка тотчасъ же раскаялась, зачѣмъ она запросила такъ мало. Онъ заказалъ фортапьяно, и накупллъ цѣлую оранжерею цвѣтовъ, со включеніемъ другихъ вещицъ, необходимыхъ въ хозяйствѣ. При покупкѣ шалей, перчатокъ, шолковыхъ чулковъ, французскихъ золотыхъ часовъ, браслетовъ и духовъ, онъ распоряжался какъ влюбленный рыцарь, бросая деньги щедрою рукою. Облегчивъ свою душу изліяніемъ такой щедрости, онъ зашолъ въ клубъ и пообѣдалъ съ нервознымъ аппетитомъ, расчисляя часы и минуты, когда наконецъ совершится это великое событіе въ его жизни.

Неожиданныя происшествія предшествующаго дня, чудное, непостижимое поведеніе Ребекки, отказавшейся отъ блистательного предложенія, тайное несчастье, отяготѣвшее надъ ней, безмолвная грусть, съ какой она переносила свою невзгоду: все это въ высшей степени умилило и разнѣжило чувствительную душу миссъ Кроли. Всякое событіе въ этомъ родѣ, свадьба, предложеніе, отказъ волнуетъ сильно и бурно женскую кровь и приводитъ въ движеніе ихъ истерическія симпатіи. Какъ наблюдатель человѣческой природы, я регулярно посѣщаю георгіевскую кирку на Ганновер-Скверѣ, гдѣ обыкновенно, въ извѣстный сезонъ, совершаются джентльменскія свадьбы, и наблюденія мои совершенно подтвердили составленную мною теорію относительно женского сердца. Скажу по совѣсти, я ни разу не замѣчалъ, чтобы кто-нибудь изъ мужчинъ, составлявшихъ свиту жениха, проливалъ здѣсь крупныя или мелкія слезы; но женщины — совсѣмъ другая статья. Я видѣлъ между ними и такихъ, къ которымъ совершаемая церемонія не могла имѣть ни малѣйшихъ отношеній и, однакожь, онѣ, группируясь подлѣ новобрачныхъ, хныкали, сопѣли, и даже иной разъ оглашали воздухъ громкими рыданіями, какъ-будто имъ самимъ судьба подписывала приговоръ. Были въ числѣ ихъ не только прелестныя созданія въ розовыхъ шляпкахъ, кандидатки супружескихъ степеней, но и почтенныя старушки въ парикахъ или матери многочисленныхъ семействъ, окруженныя дочерьми и сыновьями. Когда пріятель мой, достолюбезный Джонъ Пимлико, вѣнчался на прелестной леди Бельгревіи Паркеръ, волненіе чувствъ распространилось до такой степени, что даже маленькая сторожиха съ морщинистымъ лицомъ рыдала неутѣшно. А зачѣмъ и почему? этого никто сказать не въ состояніи, ни даже сама сторожиха.

И такъ, миссъ Кроли и миссъ Бриггсъ, послѣ визита сэра Питта, утопали въ океанѣ самого роскошного сантиментализма. Ребекка сдѣлалась для нихъ предметомъ нѣжнѣйшей симпатіи. За отсутствіемъ титулярной компаньйонки, миссъ Кроли утѣшала себя однимъ изъ самыхъ чувствительныхъ романчиковъ, какіе только были въ ея библіотекѣ. Маленькая Шарпъ, съ ея тайной грустью, сдѣлалась героиней этого дня.

Вечеромъ Ребекка пѣла гораздо нѣжнѣе и разговаривала остроумнѣе, чѣмъ когда-либо слышали ее на Парк-Ленѣ. Она, можно сказать, обвилась прелестной змѣйкой вокругъ сердца миссъ Кроли. Она говорила весело и шутливо о предложеніи сэра Питта, и смѣялась надъ забавной фантазіей стараго джентльмена; но слезы ручьями струились изъ ея глазъ и сердце титулярной Бриггсъ страдало невыразимо, когда Ребекка проговорила, наконецъ, что единственный ея жребій, единственный предметъ ея желаній — оставаться навсегда подлѣ своей милой благодѣтельницы.

— Живи, душечка, сколько тебѣ угодно, живи, мой ангелъ, сказала старушка, цалуя свою нарѣченную дочку, я не разстанусь съ тобой, можешь на это положиться. Послѣ того, что произошло въ этихъ стѣнахъ. тебѣ нечего и думать о возвращеніи на «Королевину усадьбу». Мы живемъ тутъ втроемъ. Бриггсъ весьма часто дѣлаетъ визиты своимъ родственникамъ. Вы можете, Бриггсъ, приходить и уходить, когда угодно, но ты, мой ангелъ, будешь утѣшать своимъ присутствіемъ слабую старушку.

Если бы Родонъ Кроли, вмѣсто того чтобы пить кларетъ въ модномъ клубѣ, былъ въ эту минуту на Парк-Ленѣ, юная чета смѣло могла бы припасть къ стопамъ старой дѣвственницы, и нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія, миссъ Кроли простила бы ихъ въ одно мгновеніе ока. Но судьба не позволила имъ воспользоваться такимъ прекраснымъ случаемъ, вѣроятно для того, чтобы авторъ этой исторіи мотъ безпрепятственно описывать многія чудесныя приключенія, которымъ бы вовсе не суждено было возникнуть на базарѣ житейской суеты, если бы Ребекка и Родонъ Кроли пріютились навсегда подъ гостепріимнымъ кровомъ тетушки Матильды Кроли.

Подъ командой мистриссъ Фиркинъ, въ паркленскомъ домѣ состояла молодая женщина изъ Гемпшира, обязанная, между-прочимъ, каждое утро являться въ комнату миссъ Шарпъ съ кружкою теплой водицы, которую сама Фиркинъ ни за что бы не согласилась подавать ненавистной гостьѣ. У этой дѣвицы, получившей первоначальное воспитаніе на «Королевиной усадьбѣ«, былъ братецъ, служившій въ полку капитана Кроли, и если сказать всю правду, ей не безъизвѣстны были нѣкоторыя таинственныя распоряженія, имѣвшія тѣсную связь съ исторіей нашей героини. Около этого времени, на три гинеи, полученныя отъ Ребекки, она купила для собственного употребленія жолтую шаль, пару зеленыхъ башмаковъ и свѣтло-голубую шляпку съ краснымъ перомъ, и если взять въ расчетъ, что миссъ Шарпъ отнюдь не любила сорить попустому свой собственныя деньги, то окажется весьма вѣроятнымъ, что Бетти Мартинъ была, такъ сказать, подкуплена за какія-нибудь услуги, имѣвшія серьёзный характеръ.

На другой день послѣ визита и предложенія сэра Питта; солнце взошло своимъ обычнымъ чередомъ, и Бетти Мартинъ, тоже своимъ обычнымъ чередомъ, постучалась, съ кружкою въ рукахъ, въ комнату гувернантки.

Не было отвѣта изнутри. Бетти постучалась опять. Не слыша никокого шороха и звука, служанка сама отворила дверь, и вошла потихоньку въ спальню.

Маленькая бѣлая канифасная постель была гладка, и подушки, нисколько не измятыя, лежали въ томъ-же стройномъ порядкѣ, въ какой наканунѣ привела ихъ заботливая рука самой миссъ Бетти. Двѣ небольшія картонки, перевязанныя снурками, стояли въ углу комнаты, а на рабочемъ столикѣ передъ окномъ, на булавочной подушечкѣ, лежало запечатанное письмо, которое, вѣроятно; покоилось здѣсь всю ночь.

Бетти подошла къ окну на цыпочкахъ, притаила дыханіе, какъ-будто опасаясь потревожить покой вещицы, лежавшей на разрисованной подушечкѣ, оглянулась вокругъ съ чувствомъ изумленія и сердечной услады, взяла письмо, улыбнулась, повертѣла его въ своихъ рукахъ, и наконецъ, понесла его внизъ, въ комнату миссъ Бриггсъ.

Желалъ бы я знать, однакожь, какимъ образомъ Бетти могла узнать, что письмо адресовано на имя миссъ Бриггсъ? Она училась менѣе чѣмъ на мѣдныя деньги въ деревенской школѣ, подъ руководствомъ мистриссъ Бьютъ Кроли, и рукописи были для нея столько же непонятны, какъ еврейскій діалектъ.

— Ахъ, миссъ Бриггсъ! закричала Бетти. О, миссъ, бѣда въ нашемъ домѣ! Въ комнатѣ миссъ Шарпъ никого нѣтъ: постель нетронута, и она убѣжала, и вотъ письмо къ вамъ, миссъ.

— Чт-о-о! воскликнула Бриггсъ, бросая свой гребень, отчего клочки сѣдыхъ волосъ весьма некрасиво заюлили на ея головѣ. Похищеніе! Миссъ Шарпъ убѣжала! Что это значитъ?

Выхвативъ бумагу изъ рукъ служанки, она мигомъ сломала красивую печать, и начала, какъ говорится, съ жадностью пожирать содержаніе письма; адресованнаго къ ней.

«Милая миссъ Бриггсъ,

«Можетъ ли бѣдная сиротка расчитывать на соболѣзнованіе и симпатію добрѣйшаго сердца въ мірѣ, какое бьется въ вашей благородной груди? О, я надѣюсь, вы извините меня, миссъ Бриггсъ. Со слезами, молитвами и благословеніями я оставляю домъ, гдѣ безпріютное созданіе обрѣло первый разъ въ своей жизни покровительство, любовь, безпримѣрную нѣжность. Несокрушимыя обстоятельства увлекаютъ меня изъ чертога моей благодѣтельницу. Я иду къ своимъ обязанностямъ… къ своему супругу. Да, я замужемъ. Супругъ мой повелѣваетъ мнѣ искать пріюта въ скромной хижинѣ, намъ принадлежащей…

«Милая, несравненная миссъ Бриггсъ: нѣжное и деликатное сердце, безъ сомнѣнія, внушитъ вамъ, какъ надобно сообщить эту вѣсть моей безцѣнной, обожаемой благодѣтельницѣ и другу. Скажите ей, что, оставляя свой постъ, я проливала горькія слезы на ея милую подушку — на ту самую подушку, къ которой такъ часто прикасалась моя рука въ часы бдѣнія передъ ея болѣзненнымъ ложемъ; о, съ какою радостію я готова опять возвратиться на Парк-Ленъ, чтобы посвятить ея услугамъ всю свою жизнь! Какъ трепещу я за отвѣтъ, который долженъ будетъ запечатлѣть на вѣкъ мою судьбу!..

«Когда сэръ Питтъ благоволилъ мнѣ предложить свою руку, великодушная миссъ Кроли снисходительно выразила мнѣніе, что я заслуживала этой чести. Да снизойдутъ на ея главу благословенія бѣдной сироты, сдѣлавшейся достойною быть ея сестрой! Я сказала сэру Питту, что я уже была женою. Даже онъ простилъ меня. Но духъ мой упалъ; силы ослабѣли, сердце замерло въ груди, и я не могла договорить, что мнѣ нельзя было сдѣлаться его женою потому собственно, что я уже была его дочерью! Я вручила свою судьбу добрѣйшему, великодушнѣйшему изъ мужчинъ: Родонъ, миссъ Кроли, есть, въ настоящее время, и мой Родонъ. По его повелѣнію, я открываю теперь свои уста, и слѣдую за нимъ въ нашу скромную хижину съ такою же готовностію, съ какою онъ могъ бы увлечь меня на тотъ край свѣта.

«О, милый другъ мой! употребите свое ходатайство передъ нашей обожаемой тетушкой, столько снисходительной къ слабостямъ близкихъ ей особъ: да проститъ она великодушно своего нѣжного племянника и бѣдную дѣвушку, которая до сихъ поръ наслаждалась безпримѣрною привязанностію въ нѣдрахъ благородного семейства. Упросите миссъ Кроли принять своихъ дѣтей. Слезы не позволяютъ мнѣ болѣе писать… Да будетъ благословеніе надъ милымъ домомъ, который я очтавляю.

«Совершенно преданная и вѣчно вамъ благодарная

« Ребекка Кроли .»

Лишь только Бриггсъ прочитала до конца этотъ интересный и трогательный документъ, возводившій ее опять на степень дѣйствительной компаньйонки при особѣ миссъ Кроли, въ комнату вошла мистриссъ Фиркинъ.

— Пріѣхала мистриссъ Бьютъ Кроли, сказала она, задыхаясь отъ внутренняго волненія, изъ Гемпшира, въ почтовой каретѣ; позавтракать съ дороги, сударыня: не угодно ли вамъ разливать чай?

И, къ великому изумленію госпожи Фиркинъ, миссъ Бриггсъ, въ спальномъ капотѣ, съ растрепанвыми клочками сѣдыхъ волосъ и съ папильйотками на лбу, бросилась со всѣхъ ногъ къ мистриссъ Бьютъ Кроли, держа въ рукѣ письмо съ оглушительною вѣстью.

— О, мистриссъ Фиркинъ, какія страшныя комисіи у насъ! заголосила Бетти Мартинъ, Миссъ Шарпъ ушла, убѣжала съ капитаномъ, и они поскакали вѣнчаться въ Гретна-Гринъ!

Намъ было бы весьма пріятно посвятить цѣлую главу исключительному изображенію чувствованій мистриссъ Фиркинъ, если бы вниманіе нашей джентльменской музы не было обращено на страсти особъ гораздо высшаго полета.

Дишь-только роковая вѣсть о тайномъ бракѣ оттрезвонилась на барабанчикахъ ушей мистриссъ Бьютъ Кроли, отогрѣвавшей, послѣ ночного путешествія, свой продрогшія кости у камина, затопленного для нея въ гостиной, она объявила энергическимъ и торжественнымъ тономъ, что сама судьба, нѣкоторымъ образомъ, привела ее на Парк-Ленъ въ такое время; когда всего нужнѣе ея дѣятельная помощъ для бѣдной миссъ Кроли, подвергавшейся такому неожиданно-ужасному удару.

— Я, впрочемъ, совсѣмъ не удивляюсь этому скандалу, замѣтила мистриссъ Бьютъ, чего ожидать отъ гувернантки и такого сорванца, какъ Родонъ Кроли? Сказать правду, я давно замѣчала гнусныя хитрости Ребекки, да только какая мнѣ нужда? Пусть себѣ, думаю, на свою шею: повадится кувшинъ по воду ходить, тамъ ему и голову сложить.

— Ваша правда, сударыня, истинная правда, отозвалась Фиркинъ.

— И что, скажите на милость, могло расположить сестрицу къьэтому долговязому болвану? Я, съ своей стороны, всегда считала его пропащимъ человѣкомъ, способнымъ на всякія низкія дѣла. Въ этомъ ужасномъ пассажѣ меня утѣшаетъ по крайней мѣрѣ то, что это, наконецъ, откроетъ глаза миссъ Кроли относительно истинного характера ея безпутного племянника; пусть она узнаетъ, чего можно ожидать и надѣяться отъ Родона Кроли. Вѣдь вотъ справедливо говорятъ: нѣтъ худа безъ добра.

Заключивъ эту сентенцію, мистриссъ Бьютъ усѣлась, съ большимъ комфортомъ, за круглый столикъ, гдѣ, на серебрянномъ подносѣ, приготовили для нея горячій чай со сливками и буттербротомъ. Такъ-какъ послѣ бѣгства Ребекки опорожнилась уютная комнатка для пріѣзжей гостьи, не имѣвшей теперь надобности нанимать особую квартиру, то мистриссъ Бьютъ приказала немедленно перенести на Парк-Ленъ изъ конторы дилижансовъ свой чемоданъ и дорожныя картонки.

Миссъ Кроли, да будетъ это извѣстно, не имѣла привычки выходить изъ своей комнаты ранѣе двѣнадцати часовъ: она пила свой шоколадъ въ постели, между тѣмъ, какъ Ребекка читала ей утреннюю газету, или забавляла ее своей болтовней. Въ настоящемъ случаѣ, нижній комитетъ рѣшилъ единогласно, что деликатность требуетъ щадить нѣжныя чувства миссъ Кроли и не объявлять ей ничего до тѣхъ поръ, покамѣстъ она не появится въ гостиной, и между тѣмъ послали служанку доложить, что мистриссъ Бьютъ Кроли, пріѣхавшая изъ Гемпшира въ почтовой каретѣ, свидѣтельствуетъ ей свое глубокое почтеніе, и благополучно завтракаетъ въ обществѣ миссъ Бриггсъ. Вѣсть эта, непріятная во всякое другое врезмя, была теперь принята съ очевиднымъ удовольствіемъ; миссъ Кроли утѣшалась перспективой поболтать съ своей золовкой относительно покойной леди Кроли и узнать, какія приготовленія дѣлаетъ къ ся похоронамъ неутѣшный мужъ, получившій отказъ дѣвушки, которая должна была замѣнить ему покойную жену.

Когда, наконецъ, старушка усѣлась въ гостиной на своемъ обыкновенномъ мѣстѣ и получила первоначальныя привѣтствія отъ пріѣзжей гостьи, сердобольныя дамы рѣшились, скрѣпя сердце, приступить къ болѣзненной операціи надъ чувствами миссъ Кроли. Кто не удивлялся на свой пай необыкновенному искуству, съ какимъ женщины приготовляютъ своихъ милыхъ друзей къ непріятнымъ вѣстямъ? Не излагая еще сущности дѣла, пріятельницы миссъ Кроли приступили къ ней съ такимъ аппаратомъ туманныхъ мистерій, что впечатлительная душа старушки заранѣе переполнилась сомнѣніями и тревогами самаго мрачнаго свойлтва.

— Ахъ, милая, милая миссъ Кроли, сказала мистриссъ Бьютъ: тутъ нечему удивляться, что она отказала сэру Питту: ей нельзя было за него выйдти, потому-что… ахъ, я, право, не могу…

— Конечно, тутъ была причина, это я знаю и безъ васъ, отвѣчала миссъ Кроли: она полюбила кого-нибудь, вотъ и все тутъ. Я еще вчера. говорила объ этомъ Бриггсъ.

— Полюбила кого-нибудь — легко сказать! воскликнула Бриггсъ съ глубокимъ вздохомъ: нѣтъ, сударыня, она уже замужемъ.

— Такъ точно, замужемъ, подзвонила мистриссъ Бьютъ.

И, всплеснувъ руками, онѣ устремили проницательные взоры на свою жертву, внутренно любуясь произведеннымъ эффектомъ.

— Послать ее ко мнѣ, какъ-скоро она выйдетъ изъ своей комнаты. Маленькая плутовка, какъ она смѣла не сказать мнѣ объ этомъ! проговорила взволнованная миссъ Кроли.

— Нѣтъ, сударыня, слишкомъ долго ждать… она не выйдеть… О, приготовьтесь, миссъ Кроли! Она ушла надолго, скрылась, исчезла… убѣжала… простылъ и слѣдъ ея!..

— Ахъ; Боже мой, кто жь теперь будетъ готовить мой шоколадъ? Послать за нею, и пусть она возвратится на Парк-Ленъ. Я желаю, чтобъ она непремѣнно воротилась.

— Миссъ, она убѣжала въ полночь, сказала мистриссъ Бьютъ.

— Сударыня, она оставила письмо ко мнѣ, дополнила Бриггсъ: она вышла за…

— О, приготовьте ее, ради Бога! Не мучьте ее, милая миссъ Бриггсъ.

— Говорите же, за кого она вышла? вскрикнула нервическая старуха грозно-повелительнымъ тономъ.

— За одного изъ вашихъ родственниковъ, за…

— Но, вѣдь, она отказала сэру Питту, кричала жертва: говорите разомъ. Вы меня съ ума сведете.

— О, миссъ… несчастная… да приготовьте ее, миссъ Бриггсъ… Она вышла за Родона Кроли.

— Какъ?! Ребекка! Гувернантка! Нуль! За моего племянника! Вонъ изъ моего дома, Бриггсъ, сплетница, идіотка, пустомеля… какъ ты смѣешь?.. Вы были за-одно, Марта… вашъ тутъ умыселъ… заставили его жениться… думаете, что теперь я не оставлю ему своихъ денетъ — вздоръ — вздоръ! визжала бѣдная старуха, разряжаясь истерическими сентенціями.

— Что я слышу, Боже мой, что я слышу? Я, Марта Кроли, заставляю члена нашей фамиліи жениться на кочующей дочери оголѣлаго живописца!!

— Ея мать была урожденная Монморанси! вскричала старуха, дернувъ изо всей силы за сонетку.

— Мать ея была танцовщицей, и она плясала на театрѣ, если еще не хуже, сказала мистриссъ Бьютъ.

Миссъ Кроли взвизгнула окончательно, и повалилась безъ чувствъ на спинку креселъ. Сердобольныя дамы принуждены были отнести ее назадъ въ ту комнату, которую она только-что оставила. Начались истерическіе припадки, слѣдовавшіе одинъ за другимъ съ необыкновеннай быстротою. Послали за докторомъ, и въ аптеку. Мистриссъ Бьютъ вступила теперь въ должность сидѣлки при болѣзненномъ одрѣ.

— Вотъ теперь-то истинная родственница должча показать все свое усердіе, проговорила достолюбезная дама.

И лишь только миссъ Кроли была уложена въ постель, въ чертогахъ, ея появилось новое лицо, которому тоже надлежало сообщить роковую вѣсть. Это былъ не кто другой, какъ самъ еэръ Питтъ Кроли.

— Гдѣ Бекки? сказалъ онъ, при входѣ въ корридоръ: гдѣ ея багажъ? Я пріѣхалъ отвезти ее на «Королевину усадьбу».

— Неужьто вы еще не изволили слышать, на какой пассажъ отважилась ваша бывшая гувернантка? съ изумленіемъ спросила миссъ Бриггсъ.

— Какъ не слышать? слышалъ, сказалъ сэръ Питтъ: да мнѣ какая нужда? Я знаю, что она замужемъ. Это для меня все равно что трынь-трава. Пусть она сбѣжитъ внизъ, и не задерживаетъ меня. Я тороплюсь.

— А! такъ, стало быть, вы не знаете, сэръ, что она оставила нашъ домъ, къ душевному прискорбію миссъ Кроли, которая даже слегла въ постель, когда услышала объ этомъ убійственномъ пассажѣ.

— Да какой же это пассажъ? чортъ васъ побери!..

— Какъ же не пассажъ, сударь, когда собственный вашъ сынъ, ваша, такъ сказать, плоть и кровь, Родонъ Кроли, осрамилъ себя, женивйшсь на безродной гувернанткѣ?

Лишь-только сэръ Питтъ услышалъ эту громовую вѣсть, изъ груди его вырвались такія неистовыя фразы, которыя даже не могутъ быть повторены въ этомъ джентльменскомъ романѣ, Миссъ Бриггсъ заткнула уши и опрометью бросиласъ къ себѣ наверхъ, оставивъ такимъ образомъ грязного старичину на произволъ бѣшеной злобы, затопившей его мозгъ. Разстанемся и мы съ нимъ.

Однажды, по возвращеніи на «Королевину усадьбу», онъ какъ бѣшеный вбѣжалъ въ комнату бывшей своей гувернантки, разбилъ ея зеркало, разгромилъ туалетъ, притопталъ ногой бумажную картонку, и разбросалъ по всему полу ея бумаги, платья и другія вещщы, оставшіяся послѣ нея. Нѣкоторыми изъ нихъ завладѣла миссъ Горроксъ, буфетчикова дочка. Пичужки сэра Питта употребили ея платьица для нѣкоторыхъ уморительныхъ спектаклей. Это случилось черезъ нѣсколько дней послѣ того, какъ бѣдная ихъ мать отправилась на свою вѣчную квартиру въ могильномъ склепѣ, гдѣ положили ее, неоплаканную, среди чуждого народа…

-

— Ну, а если, паче чаянія, старуха повихнется, сказалъ Родонъ Кроли своей молоденькой женѣ, когда они сидѣли вдвоемъ въ своей уютной хижинѣ въ Бромптонскомъ кварталѣ.

Ребекка все это утро пробовала свое новое фортепьяно. Перчатки пришлись какъ-нельзя лучше по ея миньятюрнымъ ручкамъ; новыя шали пристали къ ней чудесно; новыя кольца сверкали на ея пальчикахъ удивительнымъ блескомъ; французскіе часики тиликали превосходно подъ ея малиновымъ корсажемъ.

— Ну, а если, Бекки… а? вѣдь чемъ чортъ не шутитъ! что ты на это скажешь?

— Ничего; мой милый, я устрою твое счаетье, сказала юная Далила, обхватывая шею своего богатыря.

— Ты все можешь сдѣлать, ей-Богу, сказалъ онъ, цалуя ея маленькую ручку: поѣдемъ-ко теперь въ гостинницу «Звѣзды», и закатимъ такой семибашенный обѣдъ, чтобы — знаешь? Ну, Бекки!

 

ГЛАВА XVII

Кептенъ Доббинъ купилъ фортепьяно

Бываютъ на базарѣ житейской суеты такія чудныя выставки, гдѣ сатира и элегія путешествуютъ вмѣстѣ, рука объ руку, встрѣчая на каждомъ шагу поразительные контрасты смѣха и слезъ, гдѣ вы, мой возлюбленный читатель, можете, если угодно, приходить въ трогательное умиленіе или хохотать до-упаду, не подвергаясь опасности обратить на себя вниманіе равнодушной толпы. Къ числу такихъ выставокъ принадлежатъ особенно тѣ публичныя собранія, о которыхъ газета «Times» каждый день извѣщаетъ на своей послѣдней страницѣ, и которыми еще такъ недавно управлялъ съ превыспреннимъ достоинствомъ покойный мистеръ Джорджъ Робинсъ. Немногіе — да, я знаю — весьма немногіе изъ жителей Лондона не присутствовали на этихъ интересныхъ митингахъ, вызывающихъ на размышленіе каждую чувствительную душу. Были на нихъ и вы, мой читатель, и, вѣроятно, такъ же какъ я, думали иной разъ съ нервической дрожью, что вотъ, дескать, быть можетъ, дойдетъ очередь и до меня, когда неутомимый господинъ Moлотковъ, вѣрный предписанной инструкціи, будетъ рекомендовать благородному соревнованію почтенной публики мою библіотеку, мебель, посуду, гардеробъ и отборную коллекцію отечественныхъ и заграничныхъ книгъ. Увы!

Вы не сыщете на цѣломъ рынкѣ житейскихъ треволненій такого закоренѣлого эгоиста, который мотъ бы оставаться совершенно безчувственнымъ при взглядѣ на эту грязную сторону послѣднихъ почестей, воздаваемыхъ усошпему другу. Умеръ милордъ Лукуллъ, и бренные его останки покоятся въ могильномъ склепѣ: монументный художникъ вырѣзываетъ на памятникѣ эпитафію съ правдивымъ исчисленіемъ добродѣтелей покойника и краснорѣчивымъ изображеніемъ скорби въ душѣ наслѣдника, владѣльца всѣхъ его сокровищъ. Какой гость за столомъ Лукулла можетъ теперь, безъ сердечнаго сокрушенія, проходить мимо этого знакомого дома! Вѣдь вотъ еще такъ недавно горѣли здѣсь цѣлыя сотни свѣчь, чуть ли не каждый день съ семи часовъ вечера парадныя двери отворялись настежь, и лишь-только начинали вы всходить по ступенямъ комфортэбльной лѣстницы, ливрейные лакеи звучно провозглашали ваше имя изъ одной комнаты въ другую до тѣхъ поръ, пока, наконецъ, не долетало оно до мраморного апартамента, гдѣ веселый старичокъ Лукуллъ принималъ своихъ друзей.

И что это за общество собиралось въ домѣ милорда Лукулла! У него было несмѣтное множество друзей, и всѣ они имѣли, такъ сказать, кратчайшій доступъ къ его сердцу. Суровые и кислые за дверью, они были, однакожь, всѣ до одного чрезвычайно остроумны въ этомъ мѣстѣ, и еслибъ видѣли вы, какъ любезничали здѣсь между собою многіе почтеннѣйшіе джентльмены, которые ненавидѣли другъ друга насмерть и еще недавно перебранились самымъ площаднымъ образомъ! Милордъ Лукуллъ былъ немножко обжорливъ; но чего, съ такими поварами, не могъ переварить его джентльменскій желудокъ? Случалось, повременамъ, онъ бывалъ довольно скученъ; но кого не могло развеселить такое чудное вино, изобрѣтенное для оживленія модной бесѣды?

— Думайте, что хотите, а я непремѣнно добуду, для собственнаго употребленія, дюжины двѣ бургундскаго изъ погребовъ этого туза, говоритъ синьйоръ Пинчеръ, одинъ изъ его траурныхъ друзей, закуривая сигару въ своемъ клубѣ. Вотъ мнѣ ужь удалось пріобрѣсть изъ его вещей этотъ миньятюрчикъ — помните? портретъ любовницы знаменитого бандита, котораго сынокъ погибъ на висѣлицѣ!

Затѣмъ интересная бесѣда принимаетъ оживленный характеръ, и закадышные друзья дѣлаютъ вычисленія, скоро ли сынъ покойного милорда промотаетъ свое наслѣдство.

Измѣнился чертогъ Лукулла. Весь фасадъ залѣпленъ объявленіями, гдѣ колоссальными буквами рекомендуются вниманію публики всѣ статьи превосходной домашней мебели новѣйшаго фасона. Изъ оконъ верхняго этажа выставляются богатѣйшіе ковры, служившіе нѣкогда украшеніемъ кабинета и будуаровъ; дюжины носильщиковъ слоняются взадъ и впередъ по грязнымъ лѣстницамъ съ предложеніемъ своихъ услугъ; въ парадной залѣ толпятся и снуютъ грязные гости съ восточными физіономіями, подавая вамъ печатныя карточки, только-что оттиснутыя типографскими станками. Диллетанты и старухи нахлынули толпами въ комнаты верхняго этажа, гдѣ они взапуски передергиваютъ постельныя занавѣсы, взбиваютъ перины и подушки, колотятъ матрацы, роются въ шкафахъ и комодахъ. Предпріимчивые молодые хозяева заглядываютъ въ зеркала и ощупываютъ гардины, желая удостовѣриться, точно ли все это пригодится для ихъ обзаведенія въ новомъ домѣ. И затѣмъ, какой-нибудь шалопай или мѣщанинъ на дворянствѣ будетъ хвастать всю свою жизнь, что такая-то вещица досталась ему послѣ милорда Лукулла.

Между-тѣмъ, господинъ Молотковъ засѣдаетъ въ обѣденныхъ столахъ изъ красного дерева въ столовой нижняго этажа; въ его рукѣ — малотокъ изъ слоновой кости, и онъ вооружонъ всѣми хитростями краснорѣчія, энтузіазма, логики, психологіи, отчаянія. Онъ взываетъ безъ умолка къ почтеннѣйшей публикѣ, подсмѣиваясь иной разъ надъ неуклюжестью мистера Давида, надъ неповоротливостью толстой мистриссъ Моссъ. Онъ умоляетъ, повелѣваетъ, раздуваетъ страсти и горланитъ до тѣхъ поръ, пока молотокъ, представляющій приговоръ судьбы, не опускается внизъ, и вы не переходите къ слѣдующему жребію,

О, Лукуллъ, горемычный Лукуллъ! Кто бы, въ былыя времена, засѣдая за твоимъ роскошнымъ столомъ, нагружоннымъ массивными издѣліями благородныхъ металловъ — кто бы могъ подумать, что всѣ эти блюда, вилки и ножи подчинятся нѣкогда ревущей командѣ неугомоннаго аукціонера!

Аукціонъ продолжался уже давно. Превосходная гостинная мебель лучшихъ мастеровъ, рѣдкія заморскія вина, подобранныя съ отличнымъ вкусомъ знатока, полные и богатые приборы, столовые и чайные, были уже распроданы въ предшествующіе дни. Дюжаны три первосортныхъ бутылокъ купилъ, между-прочимъ, для своего хозяина, отличного знатока по этой части, буфетчикъ пріятеля нашего, Джона Осборна, извѣстнѣйшаго негоціанта и хлѣбосола на Россель-Скверѣ. Молодые маклера изъ Сити скупали нѣкоторыя статьи мсталлическихъ и фарфоровыхъ приборовъ, наиболѣе употребительныхъ въ хозяйствѣ. Оставались для распродажи статьи низшаго калибра, и публика была теперь далеко не такъ многочисленна и фешонэбльна, какъ въ первые дни аукціона. Ораторъ на столѣ разсыпался, между прочимъ, въ похвалахъ картинѣ, которую надлежало отрекомендовать внимательнымъ слушателямъ съ выгоднѣйшей стороны.

— Нумеръ триста-шестьдесятъ-девятый, проревѣлъ господинъ Молотковъ. Портретъ джентльмена на слонѣ. Кто желаетъ пріобрѣсть джентльмена на слонѣ? Подымите картину; Блауменъ, и пусть компанія разсмотритъ хорошенько этотъ нумеръ.

Блѣдный, долговязый мужчина, сидѣвшій на одномъ изъ столовъ съ задумчивымъ лицомъ, не могъ удержаться отъ улыбки, когда выставили на показъ драгоцѣнную картину.

— Блауменъ, поверните слона къ господину капитану, голосилъ мистеръ Молотковъ. Ну, сударь, что прикажете просить за слона?

Но капитанъ оторопѣлъ, смѣшался; покраснѣлъ и отворотилъ свою голову отъ аукціонера. Тотъ продолжалъ:

— Прикажете ли двадцать гиней за сіе произведеніе изящного искусства? — пятнадцать, десять, пять, назначьте свою собственную цѣну. Всадникъ безъ слона стоитъ одинъ пять фунтовъ.

— Удивляюсь, какъ онъ не проломитъ спину этого животного: этакой вѣдъ чудо-богатырь! проговорилъ мистеръ Моссъ, оффиціальный балагуръ, потѣшавшій почтеннѣйшую публику.

Толстый всадникъ на слонѣ былъ въ самомъ дѣлѣ изображонъ въ огромнѣйшихъ размѣрръ. Публика расхохоталась.

— Нѣтъ, сударь, не извольте унижать достоинство этого нумера, сказалъ мистеръ Молотковъ. Милостивые государи, любуйтесь имъ съ философской точки зрѣнія, какъ изящнымъ произведеніемъ искусства. Поза галантерейного животного изображена съ удивительною вѣрностію натурѣ; джентльменъ въ нанковой курткѣ, съ ружьемъ въ рукѣ, скачетъ на охоту за тигромъ; въ отдаленіи, на заднемъ планѣ, банановое дерево и индійская пагода: всѣ эти сюжеты, милостивые государи, обрѣтаются на лицо въ какомъ-нибудь интересномъ мѣстѣ знаменитыхъ ведикобританскихъ владѣній по ту сторону океана. Сколько за этотъ нумеръ? Ну, господа, не задерживайте меня на цѣлыай день.

Кто-то предложилъ пять шиллинговъ, и это опять цробудило вниманіе джентльмена въ военной формѣ. Онъ пристально посмотрѣлъ въ ту сторону, откуда исходило блистательное предложевіе, и увидѣлъ тамъ другого офицера, подъ руку съ молодой леди. Вся эта сцена ихъ, повидимому, очень забавляла, и они купили, наконецъ, интересную картину за полгинеи. Замѣтивъ такимъ образомъ эту юную чету, военный джентльменъ оторопѣлъ еще больше, покраснѣлъ до ушей, и, прикрывшись воротникомъ, совсѣмъ пересталъ дѣлать свои наблюденія. Было ясно, что ему никакъ не хотѣлось встрѣчаться съ юною четой.

Изъ всѣхъ другихъ статей, рекомендуемыхъ господиномъ Молотковымъ соревнованію почтенной публики, мы обратимъ вниманіе только на одинъ предметъ — на маленькое четвероугольное фортепьяно, принесенное изъ комнаты верхняго этажа (большой парадный рояль былъ проданъ наканунѣ). Молодая леди начала пробовать инструментъ съ быстротою опытной руки, и когда, наконецъ, дошла очередь до этой статьи, агентъ ея получилъ приказаніе вступить въ торгъ.

Но тутъ возникла оппозиція. Угрюмый офицеръ пустилъ въ ходъ своего агента изъ еврейской породы, и тотъ выступилъ на сцену противъ другого еврея — агента юной четы, купившей джентльмена на слонѣ. Такимъ образомъ, по поводу маленького фортепьяно, завязалась жаркая борьба, усердно поддерживаемая блистательнымъ краснорѣчіемъ господина Молоткова.

Соперничество продолжалось около четверти часа; агентъ молодой леди пересталъ наддавать цѣну, молотокъ опустился, и аукціонеръ сказалъ:

— За вами, мистеръ Левисъ; идетъ въ двадцати-пяти гинеяхъ.

И командиръ мистера Левиса вступилъ въ законное владѣніе маленькимъ четвероугольнымъ фортепьяно. Совершивъ эту покупку, воинствннный джентльменъ вздохнулъ свободно, какъ-будто тяжолый грузъ свалился съ его плечъ. Юная чета между-тѣмъ обратила пристальное вниманіе на своего счастливого соперника, и вдругъ молодая леди сказала своему кавалеру:

— Послушай, Родонъ, вѣдь это капитанъ Доббинъ.

Думать надобно, что Ребеккѣ не понравилось новое фортепьяно, взятое напрокатъ ея супругомъ, или, быть-можетъ, владѣльцы этого инструмента вытребовали его назадъ, уклонившись отъ дальнѣйшаго кредита. Статься-можетъ и то, что маленькій четвероугольный инструментъ пробудилъ въ ея душѣ какія-нибудь поэтическія воспоминанія, потому-что Ребекка играла на немъ довольно часто въ маленькой гостиной пріятельницы нашей, миссъ Амеліи Седли.

Распродажа производилась въ старомъ домѣ на Россель-Скверѣ, гдѣ мы провели нѣсколько вечеровъ, при началѣ этого достовѣрного разсказа. Старикъ Джонъ Седли разорился. Имя его на королевской биржѣ объявлено несостоятельнымъ: онъ обанкрутился, и коммерческая его дѣятельность прекратилась. Буфетчикъ мистера Осборна купилъ для погребовъ своего господина три дюжины бутылокъ первосортного портвейна. Три молодые маклера, Дель, Спигго и мистеръ Дель изъ Иголочной улицы, сдѣлали складчину для покупки двухъ дюжинъ столовыхъ и десертныхъ ложекъ и ножей, которые тотчасъ же, въ знакъ искренней преданности, были ими препревождены къ доброй мистриссъ Седли, такъ-какъ они хорошо помнили ея прежнюю хлѣбъ-соль и душевно уважали стараго добряка Джона Седли, благосклонного и снисходительного ко всѣмъ молодымъ людямъ, имѣвшиіъ съ нимъ въ бывалые времена постоянныя сношенія на биржѣ. Но зачѣмъ кептенъ Вилльямъ Доббинъ купилъ маленькое четвероугольное фортепьяно, принадлежавшее миссъ Амеліи, этого никто сказать не всостояніи; мы знаемъ только, что самъ капитанъ не игралъ на этомъ инструментѣ, точно такъ же, какъ не умѣлъ онъ плясать на веревочномъ канатѣ. Отсюда и слѣдуетъ, что фортепьяно куплено имъ не для собственного употребленія.

Есть въ лондонскихъ захолустьяхъ, неподалеку отъ фольгемской дороги, многія изящныя улицы съ романтическими сценами, въ родѣ, на примѣръ, аделаидиныхъ виллъ, — гдѣ красуются живописныя хижины на подобіе дѣтскихъ домиковъ младенческой архитектуры, откуда, изъ оконъ первого этажа, вы почти во всякое время непремѣнно увидите множество разнокалиберныхъ головокъ, снабженныхъ, вѣроятно, туловищемъ и ногами; чтобъ комфортэбльно сидѣть въ миньятюрныхъ гостиныхъ. Передъ каждымъ домикомъ непремѣнно палисадникъ, гдѣ, наравнѣ съ маргаритками и незабудками, каждую весну расцвѣтаютъ маленькіе дѣтскіе передники, красные или зеленые сапожки, розовыя шляпки, темно-зеленыя фуражки и другіе сюжеты въ этомъ родѣ, polyandria, polygynia. Здѣсь обитаютъ красота и невинностъ. Отъ ранняго утра до поздней ночи вы услышите здѣсь мелодическіе звуки гармоники или эпинетты; акомпанируемые женскими голосами, увидите дѣтскія пеленки, просушиваемыя на перилахъ, и подъ вечеръ непремѣнно встрѣтите какого-нибудь писаря или конторщика, кюторый возвращается домой изъ Сити, съ блѣднымъ лицомъ и понурою головою.

Въ этомъ-то пріютѣ красоты и невинности, среди аделаидиныхъ виллъ, Anna-Maria Rood, West, обиталъ между прочимъ мистеръ Клеппъ, бывшій конторщикъ господина Джона Седли, и здѣсь-то теперь, въ жилищѣ этого великодушного джентльмена, пріютилъ свою голову несчастный банкротъ, вмѣстѣ съ дочерью и женою.

Джозефъ Седли, когда услышалъ весть о фамильномъ несчастьи, распорядился какъ джентльменъ, вполнѣ вѣрный своему характеру и образу мыслей. Онъ не поѣхалъ въ Лондонъ, но написалъ къ своей матушкѣ письмо съ порученіемъ обращаться къ его столичнымъ агентамъ, какъ-скоро окажется настоятельная нужда въ деньгахъ, что на первый случай, естественнымъ образомъ, спасало его родителей отъ крайней нищеты. Сдѣлавъ такое распоряженіе, добрый Джой продолжалъ жить на хлѣбахъ въ Чельтенгемѣ, ни въ чемъ не ограничивая своихъ нуждъ. Онъ разъѣзжалъ на рысакѣ въ своей прекрасной одноколкѣ, пилъ кларетъ, игралъ въ вистъ; расказывалъ индійскія исторіи, и утѣшалъ себя прелестнымъ обществомъ ирландской вдовицы. Его денежный подарокъ, несмотря на стѣсненныя обстоятельства, произвелъ дорольно слабое впечатлѣніе на сердца почтенныхъ родителей, и Амелія расказывала, что отецъ ея, первый разъ послѣ фамильной грозы, пріободрился только въ тотъ благополучный день, когда они получили отъ молодого маклера большой пакетъ съ серебряными ложками, съ вилками и съ изъявленіемъ глубочайшаго почтенія. Амелія говорила даже, что старичокъ расплакался въ тотъ день какъ ребенокъ и былъ, по этому поводу, гораздо чувствительнѣе своей жены, хотя подарокъ принадлежалъ собственно ея особѣ. Дѣло въ томъ, что Эдуардъ Дель, младшій конторщикъ, купившій на аукціонѣ ложки въ пользу разорившейся фирмы, оказывалъ издавна необыкновенную нѣжность къ миссъ Амеліи, и теперь, несмотря на фамильную грозу, предложилъ ей свою руку. Въ 1820 году онъ женился на миссъ Луизѣ Коттсъ, дачери Гайгема и Коттса, хлѣбныхъ торговцевъ, обогатившихъ своего зятя значительнымъ приданымъ, и теперь живетъ онъ припѣваючи, съ женою и дѣтьми, въ своей прекрасной виллѣ. Но было бы неумѣстно, въ пользу этого джентльмена, дѣлать отступленіе отъ принятого нами плана.

Смѣю надѣяться; что, при нѣкоторомъ знакомствѣ съ джентльменскимъ характеромъ капитана и мистриссъ Кроли, читатель догадается и безъ нашего доклада, что они отнюдь не располагали дѣлать когда бы то ни было визиты въ отдаленную и грязную часть города, на Россель-Скверъ, мѣщанской фамиліи, которая теперь, потерявъ свой капиталъ, утратіла всѣ права на уваженіе порядочныхъ людей, принадлежащихъ къ высшему кругу. Ребекка была изумлена весьма непріятно, когда уелышала, что уютный старый домикъ, гдѣ нѣкогда принимали ее съ такимъ радушіемъ, былъ наводненъ маклерами и оцѣнщиками, предававшими на расхищеніе и публичный позоръ фамильныя сокровища Седли. Черезъ мѣсяцъ послѣ бѣгства, она какъ-то вспомнила о своей подругѣ, и Родонъ, разражаясь добродушнымъ смѣхомъ, выразилъ совершеннѣйшую готовность увидѣться опять съ молодымъ Джорджемъ Осборномъ.

— Это отличный малый, Бекки, сказалъ онъ? мнѣ бы хотѣлось продать ему другую лошадь, Бекки. Да не мѣшало бы сыграть съ нимъ партій десятокъ на бильярдѣ. Джорджъ Осборнъ — преполезный товарищъ въ нѣкоторыхъ случаяхъ, мистриссъ Кроли — ха; ха, ха!

Изъ этого, однакожь, никакъ не слѣдуетъ, чтобъ Родонъ Крали имѣлъ рѣшительное желаніе обманывать мистера Осборна: онъ хотѣлъ только воспользоваться противъ него своимъ мастерскимъ искуствомъ, что, натурально, въ отношеніи къ своему ближнему, позволяетъ себѣ всякій джентльменъ, играющій въ бильярдъ или карты на базарѣ житейской суеты.

Старая тётка рѣшительно кобенилась. Прошолъ цѣлый мѣсяцъ. Мистеръ Баульсъ доложилъ Родону, что его не приказано принимать; слуги мистера Родона никакими судьбами не могли пробраться въ знакомый домикъ на Парк-Ленѣ: письма его отсылались назадъ нераспечатанными. Миссъ Кроли никуда не выѣзжала, — она была больна — и мистриссъ Бьютъ присутствовала безотлучно при ея постели. Родонъ Кроли и его супруга основательно расчитывали, что нечего ждать добра отъ этого постоянного присутствія мистриссъ Бьютъ.

— Вотъ теперь я начинаю понимать, куда она метила, когда безпрестанно сводила насъ на «Королевиной усадьбѣ«, сказалъ Родонъ Кроли.

— Какая хитрая женщина! отозвалась Ребекка.

— Ну, а мнѣ, провалъ ее возьми; я совсѣмъ не жалѣю, Бекки, проговорилъ капитанъ, еще снѣдаемый любовнымъ пламенемъ къ своей молоденькой женѣ, которая, вмѣсто отвѣта, наградила его жаркимъ поцалуемъ, такъ-какъ сердце ея, дѣйствительно, чувствовало нѣкоторую благодарность къ великодушной довѣренности супруга.

— Какъ жаль, что онъ глупъ, какъ болванъ! думала про себя Ребекка, изъ него было бы можно что-нибудь сдѣлать.

Но она, какъ и слѣдуетъ, вела себя такимъ образомъ, что Родонъ отнюдь не подозрѣвалъ; какое мнѣніе имѣетъ о немъ хорошенькая супруга. Ребекка съ неутомимой благосклонностью слушала всѣ его исторіи относительно конюшни и трактирныхъ похожденій; смѣялась отъ души надъ всѣми его шутками; интересовалась судьбою нѣкоего Джекка Спеттердаша, у которого недавно лошадь вывихнула ногу; принимала живѣйшее участіе въ нѣкоемъ Бобѣ Мартингелѣ, которого недавно схватили въ игорномъ домѣ, и въ Томѣ Сенкбарсѣ, который собирался пустить на скачку своего рысака. Когда онъ приходилъ домой, Ребекка была совершенно счастлива, и когда онъ уходилъ, она умоляла его воротиться какъ можно скорѣе. Когда Родонъ сидѣлъ дома, она играла для него и пѣла, приготовляла его пуншъ, имѣла верховный надзоръ надъ его обѣдомъ, приводила въ порядокъ его туфли и настроивала его душу къ веселымъ мыслямъ. Даже лучшія изъ женщинъ, какъ говорила мнѣ моя бабушка, надѣваютъ постоянно маску лицемѣрія, непроницаемого для глазъ мужчины, и мы, никогда не узнаемъ всего, что онѣ тщательно скрываютъ отъ нашего брата. Мнѣ, однакожь, заподлинно извѣстно, что нерѣдко ихъ простота и невинность служатъ покровомъ для самой утонченной хитрости, при которой онѣ способны вывести на свѣжу воду мудрѣйшого изъ смертныхъ, и я знаю также, что плѣнительная улыбка красавицы есть, собственно говоря, не что иное, какъ сѣть, набрасываемая съ не обыкновеннымъ исскуствомъ на мозгъ мужчины, которого надобно провести или одурачить. Моя рѣчь идетъ совсѣмъ не о кокеткахъ; я разумѣю женщинъ въ домашнемъ быту, заслуживающихъ всякого уваженія. Кто изъ насъ не видѣлъ, напримѣръ, какъ умная жена скрываетъ необозримое тупоуміе своего глупѣйшого супруга; или какъ усмиряетъ она, нерѣдко однимъ словомъ и взглядомъ, сумасбродного буяна? И мы прославляемъ такую женнщну, отнюдь не думая обвинять ее въ лицемѣріи.

Такимъ образомъ, благодаря вліянію очаровательной сирены, безпардоный сорванецъ и закоснѣлый гуляка почти совсѣмъ остепенился и превратился въ счастливѣйшаго супруга добропорядочного поведенія. Прежніе его собутыльники потеряли его изъ вида. Разъ или два, они спрашивали о немъ въ клубѣ, но потомъ перестали и заботиться о немъ, какъ-будто никогда не бывало на свѣтѣ Родона Кроли. Въ балаганахъ на житейскомъ рынкѣ такіе случаи повторяются очень часто, вслѣдствіе чего и существуетъ поговорка — «былъ, да сплылъ». Родонъ въ свою очередь тоже заботился очень мало о своихъ прежнихъ друзьяхъ. Да и кчему? У него была хорошенькая жена, предуаредительная и веселая, чудесная квартирка, прекрасный столъ, семейные вечера; все это было ново, и получало особую прелесть отъ характера таинственности, господствовавшаго въ хозяйствѣ новобрачныхъ.

Свѣтъ еще не зналъ и не вѣдалъ о томъ, что нѣкто Родонъ Кроли вступилъ въ бракъ; ни одна газета еще не объявила о событіи, иначе кредиторы ни на минуту не задумались бы обступить скромную хижину Родона, еслибъ было имъ извѣстно, что онъ соединилъ свою судьбу съ женщшюю безъ шиллинга въ ридикюлѣ.

— Мои родственники, авось, перемѣнятъ когда-нибудь гнѣвъ на милость, говорила Ребекка съ двусмысленнымъ смѣхомъ, и на этомъ основаніи, Ребекка, отказываясь отъ удовольствій свѣта, терпѣливо выжидала торжественного дня, когда наступитъ для нея примиреніе съ раздражонной тёткой. Не думая до поры до времени занять приличное мѣсто въ обществѣ, она жила почти затворницею въ Бромптонѣ, изрѣдка принимая весьма немногихъ друзей своего мужа, которые допускались по вечерамъ въ ихъ одинокую бесѣду. Всѣ эти кавалеры были въ восторгѣ отъ маленькой жены своего товарища и друга. Смѣхъ и оживленный разговоръ за обѣденнымъ столомъ и музыка въ гостиной были обыкновенными занятіями скромныхъ гостей. Майоръ Мартингель никогда не думалъ распрашивать ихъ, гдѣ, когда и какъ они вступили въ законный бракъ. Кептенъ Сенкбарсъ былъ совершенно очарованъ неподражаемымъ искуствомъ, съ какимъ Ребекка приготовляла его пуншъ. Молодой поручикъ Спеттердашъ, любившій играть въ пикетъ (Кроли приглашалъ его чаще всѣхъ), быстро и живо подчинился прелестямъ мистриссъ Кроли; но она была съ нимъ до крайности осторожна и скромна, и ктому же, Родонъ Кроли пользовался такою репутаціею неустрашимого и, вмѣстѣ, ревнивого джентльмена, что это могло служить окончательной защитой для его маленькой жены.

Все это нисколько не разрушало таинственности, какою окружали себя молодые супруги. Есть въ англійской столицѣ множество джентльменовъ, даже хорошей породы, которые, однакожь, никогда не посѣщаютъ женскихъ обществъ, и гостиная какой-нибудь леди для нихъ — terra incognita съ неизвѣстными нравами и обычаями. На «Королевиной усадьбѣ«; а можетъ-быть и во всемъ Гемпширскомъ графствѣ, было, вѣроятно, множество разнообразныхъ толковъ о скандалёзномъ супружествѣ Родона Кроли, такъ-какъ мистриссъ Бьютъ немедленно извѣстила объ этомъ всѣхъ своихъ знакомокъ; но въ Лондонѣ, повидимому, никто не обращалъ вниманія на этотъ пунктъ. Родонъ жилъ съ большимъ комфортомъ на кредитъ. Его обширный капиталъ заключался въ долгахъ, и, дѣло извѣстное, что всякій разсудительный джентльменъ можетъ изворачиваться этимъ капиталомъ нѣсколько лѣтъ сряду. Бываютъ и такіе джентльмены, которые живутъ на чужой счетъ въ тысячу разъ лучше, чѣмъ недальновидныя особы съ наличнымъ золотомъ въ карманѣ. Гуляя пѣшкомъ по лондонскимъ улицамъ, кто изъ насъ не встрѣчалъ по крайней мѣрѣ полдюжины молодцовъ на борзыхъ коняхъ, молодцовъ великолѣпныхъ, раскланивающихся направо и налѣво съ блистательными львами, и передъ которыми содержатели магазиновъ изворачиваются въ три погибели, предлагая къ ихъ услугамъ произведенія пяти странъ свѣта. На чей счетъ живутъ они, Аллахъ ихъ вѣдаетъ. Вотъ передъ вами нѣкто мистеръ Джекъ Безталанный: видите ли, какіе курбеты выдѣлываетъ его кургузый конь? Это бы еще ничего; но мы часто имѣли наслажденіе присутствовать на лукулловыхъ обѣдахъ Джека Безталанного, и, могу васъ увѣрить, что это просто — богдыханскіе обѣды.

— Какъ это началось, и чемъ это кончится? спрашиваете вы, бросая вокругъ себя изумленные взгляды.

— Любезный другъ, сказалъ мнѣ однажды Джекъ Безталанный, я занимаю деньги во всѣхъ европейскихъ столицахъ и кредиторамъ моимъ числа нѣтъ.

Всему этому, разумѣется, прійдетъ свой обычный конецъ; но покамѣстъ Джекъ Безталанный цвѣтетъ и порхаетъ въ модныхъ салонахъ, посѣщаетъ театры, концерты, и великіе артисты съ удовольствіемъ пожимаютъ ему руку, и всѣ считаютъ его веселымъ, остроумнымъ, беззаботнымъ джентльменомъ, который притомъ чуть ли не собаку съѣлъ на всѣхъ языкахъ и нарѣчіяхъ Европы. Изрѣдка кто-нибудь проговорится, что это собственно «mauvais garèon» или, «mauvais sujet»; но это нисколько не вредитъ мистеру Джеку.

Безпристрастная истина обязываетъ насъ признаться, что Ребекка, собственно говоря, вышла за одного изъ джентльменовъ, относящихся къ этому разряду. Домъ его, во всѣхъ отношеніяхъ, былъ полною чашей, но въ наличныхъ деньгахъ юные супруги терпѣли иной разъ демонскую нужду. Однажды, читая газету, Родонъ Кроли наткнулся на извѣстіе слѣдующаго рода: «Поручикъ Джорджъ Осборнъ производится въ капитаны, на мѣсто Смита, который увольняется отъ службы». Замѣчанія, сдѣланныя по этому поводу, кончились тѣмъ, что юные супруги отправились на Россель-Скверъ.

Когда Родонъ и его жена обнаружили явное намѣреніе сойдтись на аукціонѣ съ капитаномъ Доббиномъ, и узнать отъ него необходимыя подробности относительно катастрофы, обрушившейся надъ старыми знакомыми Ребекки, капитанъ вдругъ исчезъ неизвѣстно куда, и они должны были обратиться съ своими распросами къ какому-то запоздалому носильщику или оцѣнщику, бродившему по залѣ безъ всякой опредѣленной мысли.

— Интересно наблюдать этихъ красавцевъ съ крючковатыми носами, сказала Ребекка веселымъ тономъ, усаживаясь въ одноколку, съ картиною подъ мышкой, — это, я думаю, все то же, что коршуны послѣ кровопролитной битвы.

— Не могу судить объ этомъ, Бекки. Я никогда не бывалъ въ дѣлѣ. Спроси лучше Мартингеля: онъ былъ въ Испаніи адъютантомъ при генералѣ Блезѣ.

— Мистеръ Седли былъ почтенный старичокъ, сказала Ребекка, мнѣ, право, жаль, что онъ разорился.

— Вздоръ, моя милая, купецъ — торгашъ — банкротъ — дѣло обыкновенное: они къ этому привыкли, отвѣчалъ Родонъ, лаская хлыстикомъ своего коня.

— Хорошо было бы намъ купить что-нибудь изъ столовой посуды, продолжала сантиментальная супруга, жаль, что пріѣхали очень поздно. Двадцать пять гиней за маленъкое фортепьяно — это ужасно дорого, мой другъ. Мы купили его для Амеліи въ Бродвудѣ, когда она только что вышла изъ пансіона. И тогда оно стоило только тридцать пять.

— Ну, этотъ Осборнъ, я думаю, попятился на задній дворъ, когда узналъ, что фамилія разорилась въ конецъ; это ударъ для твоей подруги — не такъ ли, Бекки?

— Ничего, мой милый, переносятъ и не такіе удары, сказала Бекки съ очаровательной улыбкой.

И они поѣхали въ Бромптонъ, весело разговаривая о другихъ интересныхъ предметахъ.

 

Примѣчаніе

Многосложная и довольно запутанная игра въ криккетъ требуетъ для русскихъ читателей нѣкоторыхъ поясненій. Она разыгрывается двумя партіями, и каждая партія состоитъ изъ одиннадцати человѣкъ. Прежде всего вколачизаются въ землю два такъ-называемыхъ уиккета (wickets) или городка, на разстояніи двадцати шаговъ другъ отъ друга. Каждый уиккетъ состоитъ изъ трехъ вертикально поставленныхъ палокъ, на которыя кладется еще палка меньшей величины. Партіи бросаютъ жребій, и тогда съ одной стороны выходятъ съ палками два игрока и становятся подлѣ уиккетовъ. Каждый изъ нихъ обязанъ оборонить свой городокъ. Съ этою цѣлью тотъ и другой отмѣриваютъ отъ уиккета длину своей палки, и на томъ разстояніи выкапываютъ маленькое углубленіе, куда вколачиваютъ толстый конецъ дубины. Съ другой стороны выходятъ два такъназываемыхъ баулера (bowlers), которые должны стараться попасть своимъ шаромъ въ эти городки. Другіе игроки изъ второй же партіи, приставленные для наблюденія за ходомъ игры, обязаны считать и подавать баулерамъ шаръ, если онъ отлетитъ слишкомъ далеко. Когда первый баулеръ броситъ шаръ въ противоположный уиккетъ, то могутъ произойдти три характеристическихъ обетоятельства: или баулеръ попадетъ въ уиккетъ, или не попадетъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ, ударъ его не будетъ отраженъ защитникомъ уиккета; либо, наконецъ, брошенный шаръ далеко отпрянетъ отъ удара дубиной. Въ первомъ случаѣ, неловкій защитникъ городка совсѣмъ оставляетъ игру, и на мѣсто его становится игрокъ изъ той же партіи во второмъ — шаръ подымается другимъ баулеромъ, и бросается въ противоположный уиккетъ. Въ третьемъ — баулеры, приставленныя для наблюденій, бѣгутъ за шаромъ, поднимаютъ его и бросаютъ въ одинъ изъ городковъ. Между-тѣмъ, въ этомъ послѣднемъ случаѣ, защитники городковъ перебѣгаютъ нѣсколько разъ отъ одного уиккета къ другому, стараясь въ то же время не прозѣвать непріятельскаго нападенія. Число сдѣланныхъ ими переходовъ отмѣчается особенными маркёрами, и на нихъ-то собственно основывается побѣда той или другой стороны. какъ-скоро сбитъ одинъ изъ городковъ, защитникъ его немедленно долженъ оставить игру, и это мѣсто занимается другимъ изъ той же партіи криккетистовъ. Когда такимъ-образомъ всѣ члены одной партіи принуждены будутъ одинъ за другимъ оставить игру, очередь доходитъ до игроковъ противоположной стороны. Побѣда окончательно рѣшается числомъ переходовъ, сдѣланныхъ криккетистами обѣихъ партій. Должно замѣтить, что криккетъ — національная и самая любимая игра Англичанъ. Во многихъ городахъ учреждены для нея особенные клубы, и случается весьма нерѣдко, что здѣсь одинъ городъ соперничествуетъ съ другимъ, выбирая изъ своей среды лучшихъ криккетистовъ, и противопоставляя ихъ соперникамъ другаго мѣстечка, при чемъ, какъ водится, устроиваются съ обѣихъ сторонъ пари на огромныя суммы.

Содержание