Золотошкуры й бык выскочил на берег моря и встал на дыбы, как аравийский конь. На водной глади - золотая дорожка, ведущая прямиком к алеющему по краям золотому же волоокому диску. Нет, не диск это, а голая человеческая самка. Грудастая баба, вроде кухарки Параши. Стоящая раком баба.

   Бык заржал (совсем, как лошадь). Под брюхом у него началось движение. Движение это завершилось тем, что поблескивающая головка исполинского уда коснулась песка. Бык ринулся к далекой пизде по золотой ровной дорожке и, настигнув ея, вонзил хуй в истекающее соками лоно. Небо почернело, грянул гром.

   -О-о-о!

   -Очнулся, малой?

   Добродушный голос дяди Baziley окончательно привел Сашеньку в чувства. Он сел. Мосье Тургенев и Василий Львович смотрели на него. Коляску потряхивало на рытвинах.

   -Очнулись, дражайший? - осклабился Александр Иванович.

   -Что со мной ... - проговорил Сашенька, взглянул на широкое лицо дяди. - Что вы со мной сделали?

   -Милостисдарь, - строгим голосом ответствовал дядя Baziley. - Вопрос не в том, что мы с вами сделали, а в том, что вы с собой сделали. Вы, мой милый племяш, дернули-с столько абсента, что потеряли сознание и провели в таком состоянии весь вечер.

   -Правда? - Сашенька взглянул на Тургенева.

   Александр Иванович кивнул и отвернулся, приказал ваньке поторапливаться.

   -Да, мой милый, - Василий Львович почесал скованную панталонами промежность. - Вам так и не удалось отведать сладкой пизды Элеоноры.

   -Боже, до чего сладкой, - причмокнул губами мосье Тургенев. - Так бы и еб ее всю жизнь без перерыва на сральню и пожральню.

   Солидные господа расхохотались. А вот Сашеньке было совсем не до смеха. Что с ним случилось в богоугодном заведении похожей на жабу госпожи? Еб ли он девственную пизду Элеоноры, а затем... А затем, еб ли его самого в жопу дядя Baziley?

  Сашенька заерзал на сидении и чуть не вскрикнул от боли.

   Коляска, между тем, остановилась.

   -Вот вы и дома, - сообщил Александр Иванович.

   Дядя Baziley выкорчевал тучное тело из коляски.

   -Живее, Alexzander.

   Превозмогая загадочную боль в сраке, Сашенька вылез из коляски.

   -Куда вы теперь, Александр Иванович?

   -Полагаю, на квартиру, Василий Львович. Хотя... - Тургенев задумался. - Впрочем, прощайте. Пшел!

   Ванька щелкнул кнутом, и коляска споро покатила по мостовой в сторону Васильевской стрелки.

   -Блядовать поехал, шельмец, - пробормотал дядя Baziley, провожая коляску завистливым взглядом.

   На улице было темно и холодно. Мимо прошел дикого вида детина, блестко зыркнувший на дядю и племянника из-под нависших бровей.

   -У, сатир, - бросил ему вслед Василий Львович. - Пошли, Alexzander, здесь не ровен час - зарежут.

   Обедали молча. Василий Львович, видно, притомился, часто моргал, раз даже всхрапнул, сжимая желтыми зубами куриную ногу.

   -Кирюшка, помоги, - наконец, пропыхтел он, отваливаясь от стола.

   Слуга повел дядю Baziley в комнаты.

   Alexzander ковырял грешневую кашу, глядя на ползающих по скатерти тараканов. Одного, зазевавшегося, даже убил ложкой.

   Вернулся Кирюшка, улегшись на лавку, принялся вычесывать бороду корчеобразной пятерней. Зевнул. Отвернулся к стене. Тут же захрапел.

   Сашенька смотрел на дрожащий огонек свечи. Горит свечка, потом погаснет. И человек живет, потом умирает. Бывает долго горит свечка, а бывает - дунет ветерок, она и погаснет.

   Положив ложку, мальчик встал из-за стола. Подошел к окошку. Во всем огромном Пемтембургу была тьмущая ночь. Но вдруг сверкнул далекий огонек.

   -Свечка, - пробормотал Саша.

   А ну как, Элеонора подошла к окну с подсвечником, чтобы он, Сашенька, мог увидеть? А может, это бесы, которыми нянька пугала в сочельник? Или мертвый фонарщик, про которого рассказывал Гришка Свиное Рыло?

   Сашеньке стало страшно, он кинулся в свою комнату, бросился в постель и накрылся с головой одеялом.