3 марта 2017 года

            Последствия катастрофы были чудовищными.

            Чиновник для особых поручений Фондорин понял это сразу.

            Скорый лежал  под откосом, несколько мощных елей, переломленных, как спички, придавили его к земле.

            Однажды в детстве (таком далеком!) Петр Эрастович наблюдал, как его дед выволок из погреба крысу. Ножи крысоловки перерубили зверю хребет. Так вот поезд напомнил Фондорину ту крысу.

            -Петр Эрастович, - скользя по грязи, к нему спешил следователь прокуратуры Горчаков с двумя амбалами -  полицейскими и священником. Как ни были черны думы Петра Эрастовича, он не мог внутренне не улыбнуться комизму, с которым святой отец подобрал подол рясы, стремясь не окунуть его в слякоть.

            -Что случилось, Евгений Николаевич? – болезненно сморщившись, осведомился Фондорин.

            Горчаков подошел. Дышал тяжело, лицо и шею залила краска.

            -Ну, не молчите, - взмолился чиновник. – Говорите же. Сколько погибших?

            -На данный момент четыреста восемьдесят, из них девяносто восемь дети, - отрапортовал Горчаков и махнул рукой. – Да дело не в том.

            -Что значит не в том?

            Изумление с изрядной долей гнева отразились на холеном лице Петра Эрастовича.

            Как раз в этот момент мимо прошлепали по грязи санитары с носилками. Петр Эрастович прижал к носу платок. На носилках лежала девушка. Одна нога (Петр Эрастович взглядом опытного донжуана отметил аккуратные пальчики с хорошим педикюром) беспомощно свисала с носилок, а другой ноги… Другой ноги не было вовсе.

            -Боже милосердный Исусе Христе, - проговорил священник и, вдруг, отвернувшись, блеванул.

            Петр Эрастович взглянул на него: молодой, бороденка жидкая. Видно, рукоположен недавно и не насмотрелся еще. Впрочем, как и он, чиновник особых поручений Фондорин. Петр Эрастович почувствовал нечто вроде благодарности святому отцу, так как тот своим походом в Ригу отвлек его самого от рвотных позывов.

            -Извините, - отблевавшись, молвил священник. На бороденке его висела отвратительная слизь.

            Горчаков потянул Фондорина за рукав.

            -Пойдемте, Петр Эрастович. Вы должны это увидеть.

            Тот покорно последовал за ним.

            Они направились к замершему у раскуроченного полотна ремонтному поезду, в одном из вагонов которого расположился медицинский штаб.

            Горчаков молчал, и это раздражало Фондорина. Чиновник не любил сюрпризы.

            -Евгений Николаевич, да скажите вы, наконец, в чем дело.

            -Увидите, Петр Эрастович.

            Горчаков постучал в дверь штаб-вагона, ему открыли.

            -Прошу.

            Петр Эрастович, ухватившись за поручень, взбежал по ступенькам. В штабе находился врач и медсестра.

            -Вы кто? – нахмурился врач.

            -Это Фондорин, из Администрации, - представил чиновника Горчаков, стоящий у того за спиной.

            Лица врача и медсестры вытянулись.

            -Здравствуйте, - сказал Петр Эрастович, испытывая некоторое неудобство. – Ну, что тут у вас?

            -Вот.

            Врач суетливо отстранился и Фондорил увидел лежащую на кушетке женщину, черноволосую, крупную. Грудь женщины тяжело вздымалась.

            -Что за хуйня? – не сдержался Петр Эрастович, - Извините, - взглянул на медсестру, затем на Горчакова. – Вы хотите показать мне раненую женщину? Я уже видел, не далее чем три минуты назад.

            -Петр Эрастович, - врач поправил очки. – Проведите ей приватный осмотр.

            Фондорин нахмурился.

            -Какой осмотр?

            -Приватный.

            И тут произошло нечто, заставившее Петра Эрастовича охнуть. Врач сунул руку под юбку раненой женщине и ощупал ее гениталии. Вынул руку.

            -Вот так.

            -ВЫ ЕБАНУЛИСЬ?

            -Петр Эрастович, - голос Горчакова стал жестким. – Вы обязаны это сделать. Как чиновник по особым поручениям.

            Фондорин уставился на него: злость закипала в груди, скованной имперским мундиром. Но Горчаков выдержал этот взгляд.

            -Вы обязаны, Петр Эрастович.

            «Да, обязан», - мысленно согласился с ним Фондорин.

             Если следователь прокуратуры и медик Специальной Группы Противодействия заявляют, что он обязан: он обязан. Но если это дурная шутка … Клянусь, они добавятся к спискам погибших при крушении…

            Зажмурившись, Петр Эрастович сунул руку под юбку.

            Сколько раз он делал это! Например, на светских раутах подходил к незнакомке, проверял, есть ли на ней трусики. Нащупывал клитор. Незнакомка закатывала глаза, не смея стонать (вокруг до черта людей), в ее руке дрожал бокал со вдовой клико. Она кончала, и Петр Эрастович скрывался в толпе, облизывая палец.

            Так и сейчас он ожидал нащупать знакомые очертания: холмик, разделенный щелью, мягкие губы, обнимающие твердый клитор. Но нащупал чиновник иное.

            -Еб твою сраку, - воскликнул он, бледнея.

            Вместо холмика со щелью под юбкой раненой женщины был стандартный набор не слишком рьяного туриста: колбаса и два яйца.