12 сентября 2017 года

            Заключенный застонал, сел на холодном полу.

            Пискнув, от тарелки с баландой метнулась в угол крыса.

            Стукнул засов, дверь камеры отворилась. Вошла молодая белокурая женщина, закованная в кожу, с кобурой для ГШ-18 на поясе, с глубоким вырезом на груди.

            -Федеральный комиссар Света Изиванова, - представилась она.

            Заключенный шмыгнул носом, отозвался хрипло:

            -Адагамов. Рустем.

            Комиссар закурила тонкую сигарету. Ярко-красные губы выпустили облачко сизого дыма.

            Заключенный смотрел на Изиванову, как затравленный зверь.

            -Вас покормили? – осведомилась комиссар.

            Адагамов растерянно захлопал глазами, выдавил:

            -Да, комиссар.

            Изиванова кивнула. Элегантным щелчком швырнула в угол окурок.

            Ее глаза стали злыми, как у готовящейся напасть рыси.

            -Кормить еще вас, берлогеров ебаных.

            Пнула стоящую на полу миску. Расплескивая баланду, миска описала дугу и ударилась о стену. Адагамов вскрикнул от неожиданности.

            -На вас, выродков, имперские деньги тратить.

            Слегка дрожащими тонкими пальцами с прекрасным маникюром Света достала из пачки новую сигарету. Закурила.

            -Хотите?

            Рустем кивнул. В глазах его метался страх.

            -Послушайте….

            -Рустем.

            -Да, Рустем. Вы хотите выйти отсюда? Смотреть на небо, на цветочки, ебать девок? Таких красивых, как я. И красивее. Хотите?

            Адагамов проглотил возникший в горле комок.

            -Хочу.

            -Ну, вот, - комиссар улыбнулась и присела на корточки рядом с ним. – Это разумно, Рустем.

            Света придвинулась к заключенному, заглянула в изможденное лицо. Ноздри Адагамова уловили запах шанели.

            Он отвел глаза.

            -Рустем, где прячутся берлогеры?

            Если бы она ударила его, или даже поцеловала, он не испытал бы такого шока. Путин все знает.

            -Какие берлогеры?

            Лицо Изивановой вновь стало жестким. Она резко поднялась. Рустем закрыл лицо, ожидая удара.

            -Не притворяйся идиотом, берлогер.

            Комиссар заходила по камере. Туда-сюда. Как маятник. Адагамов наблюдал за ней расширенными от страха глазами.

            -Что ты делал на территории ЛОНа?

            -Я… Я заблудился, - едва слышно выдавил заключенный.

            -Врешь!

            Комиссар метнулась к Адагамову и сходу – сильно и точно – ударила его ногой в пах. Рустем взвыл, заваливаясь на бок. Комиссар схватилась за кобуру. Нахмурила лоб.

            -Я имею полномочия убить тебя прямо здесь, берлогер.

            Адагамов не слышал, корчась на полу от всепоглощающей боли. Света остановилась, принялась рассматривать наманикюренные ноготки, ожидая, пока боль отпустит заключенного. Когда тот перестал вопить и сел, бледный, как полотно, лицо комиссара уже приобрело «доброе» выражение.

            -Давайте не ссориться, - весело сказала она (Рустем отметил про себя, что слышал эту фразу в каком-то фильме). – Ведь вы не хотите, чтобы вас били?

            -Не хочу.

            -А я не хочу вас бить.

            -Рад слышать, - отозвался Рустем: пройдя через ад, он стал смелее.

            Света вновь присела рядом с ним на корточки.

            Глаза Адагамова непроизвольно скользнули по сиськам комиссара, выглядывающим из декольте. Это не осталось незамеченным.

            -Хочешь меня чпокнуть? - мурлыкнула комиссар.

            -Ты только что разбила мне яйца, – выдавил Рустем, не в силах оторвать взгляд от сисек Изивановой.

            -Действительно, разбила, - согласилась Света, по - подростковому хохотнув. – А если так.

            Она подалась вперед и окунула лицо Адагамова в свои сиськи. В океан своих сисек. Он вдохнул запах холеного женского тела, имперского тела, изнеженного ваннами из сливок и шампанского. Тела федерального комиссара. Тела, пользовать которое (по слухам) дозволено только лично Путину.

            -Эге, а говорил, разбила яйца.

            Рука Светы нащупала поднявшийся хуй Адагамова, подрочила через брюки. Рустем застонал, лизнул сиськи.

            Света сразу отстранилась.

            -Скажи.

            Адагамов смотрел на сидящую перед ним женщину – зеленоглазую, пышногрудую, холеную имперскую шлюху.

            «Женя»- пришло в голову имя, и он тут же вспомнил все. Захваченный китаезами поезд, убийство Навального, крах затеи Гельмана, мрачный потолок Берлоги (не даром их прозвали берлогерами), и ее – Женю Чирикову, тощую, изможденную, нелепую. Но любимую.

            Если он скажет комиссару все, Берлогу зальют напалмом, и все они сгорят: добродушный толстяк - Гельман, порывистый Удальцов, глупышка - Кичанова, умница – Венедиктов, чудак – Кашин, старый мудрец Касьянов. Сгорит и Женя.

            -Ты разбила мне яйца, тварь, - едва слышно простонал Рустем.

            -Что?

            Он повторил, с вызовом глядя ей в глаза.

            -Значит, не хочешь по хорошему?

            Адагамов не ответил.

            -Ну что ж.

            Комиссар поднялась.

            -Рыков! Эй, Рыков, пойдите сюда.