Зажигали солнце — до смерти пугали, Маленькие дети руки обжигали. Не разбудит память знамя звездной ночи — лунный свет ослепит, душу заморочит. Приходили гордо — свысока глядели, от тяжелой рати струны гор гудели. Не отряд, не войско, а бессмертных стадо, в чьих глазах сияет слово Манве: «Надо!». Проходили мимо — руки не марали, но горели души, дети умирали. И бежали быстро темными лесами вестники несчастья с горькими глазами. К северному ветру губы припадали, и скользили тени, где враги не ждали. Принимал гонцов он на траве зеленой. Дети танцевали, зеленели клены, беззаботной птицей билось в скалах эхо и ручей смеялся серебристым смехом… Но как тень упала весть о войске Света — взгляд недоуменный, выдох — как же это? Он вставал с улыбкой, распрямляя плечи, он сказал сидящим: «Я один их встречу!» Войско — не игрушка, бойня — не забава… и вздохнул устало: «Да, у вас есть право!»… Горестное право рядом с ним остаться — и они вставали — умирать, не драться, и они ложились в солнечные травы, закрывая Душу мира от расправы. И от каждой новой яростной атаки на телах и листьях расцветали маки. Маковое поле — где смеялись дети в солнечном, палящем, беспощадном свете… Где сидел Учитель — цепь сомкнула звенья, остальных сгоняли — в маки на колени. Все они стояли, слез не вытирая, и лилась на маки эта соль живая. И синели маки над Его следами, скорбно поднимались ирисы рядами.