Берлин, 26 января 1936 г.

Дорогой друг Рудольф!

Уже давно меня тянет написать тебе, любимый дорогой друг, если по старой памяти я еще могу называть тебя так. Я хотел доставить тебе к Новому году неожиданную радость, но, к сожалению, моя открытка но была допущена к отправке. Прежде всего прими мою горячую и полную любви благодарность за твои многие открытки и равным образом за то внимание, которое ты всегда проявлял ко мне за время моего длительного заключения. Не злая воля или безразличие были причиной того, что я так редко отвечал тебе: ведь даже величайшая благодарность выражается иногда молча. Тебе делает честь, что ты помнишь и о тех, кого преследует судьба.

К сожалению, я не могу написать тебе всего, что хотел бы сказать. Далеко от тебя, прозябая в одиночестве и безмолвии тюремной камеры, я чувствую, как тяжело переносить и это бремя, прибавляющееся ко всем остальным тяготам, которые возлагает на меня судьба. Раньше я никогда не чувствовал так сильно и не представлял себе так реально, что значит находиться в одиночном заключении и быть изолированным от людей, какое психологическое воздействие оказывает это с течением времени па мыслящего человека, если он принужден так жить годами. Для меня это новая школа жизни, причем многие испытания и страдания на моем бурном жизненном пути в прошлом отнюдь не могут служить здесь меркой для сравнения. Гёте метко сказал однажды: «Душа человека, как подобна ты воде, судьба человека, как подобна ты ветру!» Как мало слов, но как много в них смысла и правды… Есть люди, которых судьба забивает и подавляет, в то время как другие люди мужают и крепнут под ее ударами. И если к тому же судьба особенно благосклонна к человеку и хочет одарить его величайшим счастьем на свете, она дает ему верных друзей. Я часто радуюсь от всего сердца, сознавая, что связан прочными узами с такими верными-верными людьми.

Ценность этой нерушимой верности проявляется в высшей мере особенно во времена суровых испытаний. Ибо, когда жизненный путь становится тернистым и каменистым, а борьба жестокой и тяжелой, только тогда и проявляется истинная дружба. Верность — заповедь дружбы, самое драгоценное, что вообще может быть дано человеку…

Что же нас так глубоко и братски соединяет и сплачивает друг с другом? Самое ценное — разнообразные воспоминания о дорогой родине, о Гамбурге, о неспокойном времени моего детства и юности! Десятилетия тесной связи с моими дорогими родителями, особенно с моим любимым отцом, и наконец, наша совместная работа па производстве никогда не изгладятся у нас из памяти. Родные места, где я вырос и куда вновь и вновь возвращаюсь душой, многое, пережитое мной в родительском доме, — вот то, что прочно и глубоко скрепило нашу дружбу. Никогда не забуду многие-многие увлекательные вечера, которые ты провел вместе с моим дорогим отцом, и мысленно снова переживаю веселые и печальные времена в жизни друга моего отца. Меня радует то, что на протяжении моего заключения ты постоянно был верен и писал мне. Это еще крепче спаяло нашу сердечную дружбу.

Твои приветы с родины облегчают мне здесь порой почти безутешную судьбу и тем больше напоминают о твоей старой дружбе с моим столь горячо любимым отцом, так внезапно утраченным. Прошло целых два года с тех пор, как на меня обрушилась глубоко потрясающая, полная скорби весть: моего отца больше нет, он умер. Я не мог закрыть ему глаза, мне, единственному сыну, не разрешили отдать ему последние почести. Моего отца больше нет, он покоится — я часто думаю о нем и о его тихой могиле — в Ольсдорфе. Едва лишь немного зажила мучительная рана, нанесенная этой жесточайшей утратой, как в наступившем году меня уже постиг новый удар — смерть ставшего мне дорогим доброго сердцем тестя. Моя мужественная жена скорбит о своем горячо любимом отце, моя дочь потеряла любящего деда. В родной земле покоятся теперь вместе с моей дорогой матерью мой отец и поблизости от них — мой тесть. Опустело их место в нашем кругу, но мы будем всегда глубоко чтить их и хранить о них верную память.

Дорогой Рудольф, как охотно я погружаюсь в глубину их и моего прошлого и вызываю в памяти былые, но все еще свежие переживания! Дух оживляется, память освежается и напрягается. Изоляция и одиночество иногда даже обогащают человека мыслями и воспоминаниями и оказывают на него чудесное воздействие, хотя он и не владеет всеми своими силами и не мыслит так свежо и гибко, как это было на свободе.

Ты знал меня еще совсем маленьким мальчиком в родительском доме. Ты, вероятно, еще помнишь, как я едва 16 лет от роду ушел из родительского дома и скитался в поисках работы без всякой помощи и без каких-либо средств, полагаясь во всем лишь на самого себя. Уже тогда познал я горькую необходимость самому зарабатывать свой хлеб насущный, чтобы не быть в тягость ни своим родителям, ни другим людям. Я также вел и выдержал борьбу с жестокой силой голода, честно пробивая себе дорогу в этом мире.

Моя суровая судьба рано научила меня чувствовать и понимать жизнь и образ мыслей немецкого рабочего. Сколько раз мы храбро смотрели в глаза нужде и нищете! Как мы хотели работать, когда нам выпадал тяжелый жребий безработицы! Однако мы стойко выдержали все, ибо принадлежали к такому классу, который привык к тяготам жизни, но не склонился перед ними. Чем больше была нужда, тем сильнее стремились мы одолеть се.

Все мое существо глубокими корнями срослось с трудовым народом, который я полюбил со всей страстью сердца… Гамбургские рабочие и служащие были и всегда останутся моими самыми близкими братьями, они были первыми товарищами в борьбе и страданиях па моем бурном жизненном пути. Непреложным фактом остается то, что мне так часто доводилось делить с ними судьбу и испытания, что узы солидарности, выросшей на почве родины, неразрывны и все еще соединяют меня с ними и поныне. Никогда в жизни не забуду я и огромных впечатлений и переживаний в своем родном краю. Но еще более незабываемо то, что позднее я оказался в горниле жизни всей родины — страны и парода, — величие и значение которой познавал тогда всюду.

Хотя динамика развития изменила многое-многое и ставит передо мной вопрос, почему судьбы людей складываются порой так своеобразно, мои многообразные переживания и опыт, факты из повседневной жизни парода остаются незабываемыми, они были самой надежной опорой в бурной борьбе и поныне все еще поддерживают мой дух. «Собственный опыт есть мудрость», — сказал однажды Лессинг. Его слова точно выражают истину. Повседневная жизнь и полный превратностей опыт трудового немецкого народа были для меня важнейшей сокровищницей, великой школой подготовки к деятельности, фундаментом и духовным снаряжением моей позднейшей эрудиции. Они очень часто побуждали меня не жалеть своих сил для дела добра и справедливости.

Да, действительно пережитые судьбы, которые люди сами избрали себе, благодаря которым они возмужали и окрепли, производят более потрясающее впечатление, чем те судьбы, о которых можно иногда прочесть в книгах.

В отупляющем одиночестве, в этой духовной тьме, в которой я принужден прозябать здесь, в камере, я страстно жажду встречи с людьми, которые, хотя и живут здесь только в книгах, но порой думают, чувствуют, действуют и страдают, как я. Ведь здесь мои единственные спутники — газеты и книги. Именно в них я все еще могу найти некоторое утешение и радость. Здесь, в этих стенах горя и отчаяния, вести из газет и чтение хороших книг приносят сердечную отраду и духовное обновление.

Хорошо счастливцу, наслаждающемуся свободой, — его не терзает эта душевная мука. Но не следует забывать, что неудержимый ход истории всегда требовал жертв, подобно тому как паша эпоха с ее величием и значением, бурным развитием событий требует закаленных и сильных людей и подвергает их испытаниям, которые они должны выдержать.

О, если бы знать, когда же пробьет последний час, принеся с собой избавление от этой участи?!..

Я хочу пройти через это тяжелое испытание спокойно и стойко, уверенный в себе, твердый сердцем, чистый совестью, свободный духом и высоко держа голову, мужественно и смело глядя в будущее!

Как шахтеру, засыпанному обвалом в глубокой шахте, сигналы, простукиваемые его братьями по труду, возвещают желанное спасение, как потерпевшему кораблекрушение в открытом море свет маяка приносит надежду, как усталому путнику в темноте ночи мерцающие огни жилья обещают приют на ночь, так и для меня однажды придет время, когда во мраке тюрьмы блеснет луч света, взойдет заря свободы и ярко озарит будущее, полное надежд.

Дорогой друг, так мчатся годы, а воспоминания о былом, как живые, проходят перед нами. Уже много лет прошло с тех пор, как мы виделись в последний раз в обществе моего отца. За это быстро прошедшее время многое изменилось в нашем ганзейском городе. Тем временем ты постарел и поседел и уже не можешь работать на производстве.

Когда же все мы вновь увидимся в дорогом родном краю?

…Одно из моих самых больших пожеланий состоит в том, чтобы было еще суждено пережить тот радостный час, когда я на свободе смогу приветствовать тебя и рукопожатием лично поблагодарить за твою верность. В ответ на многие твои открытки и письма прими эти строки с выражением моей самой глубокой благодарности. Желаю и надеюсь, что это письмо застанет тебя здоровым и бодрым!

Если твои денежные средства позволят, по прочтении этого письма купи крепкого север-иого грога и выпей за мое благополучие и нашу скорую встречу! А затем выпей еще за свое и мое здоровье!!!

Большой сердечный привет шлет тебе твой верный друг

Эрнст.