ДВЕ СТАРУШКИ жили в большом доме с высокими потолками. Нижний этаж занимал невысокий толстый рыжеволосый старичок.

Из окна они частенько наблюдали, как он прогуливается. У него была широкая разболтанная походка; временами он просто застывал на месте. Тогда казалось, что он разговаривает сам с собой и приходит в раздражение.

Однажды он постучался к ним и спросил, не могли бы они поговорить.

Он уселся на диван. Старушки налили ему чаю. Он рассказывал о своей жизни, которая не удалась во всех отношениях. Все, все были в этом виноваты: его бабушки и дедушки, родители, братья, сестры, племянники и племянницы, соседи, учителя, начальники и некоторые женщины, которых он знавал недолгое время.

Он расплескивал свой чай и постоянно облизывал губы.

— Лучше бы уж я умер! — воскликнул он внезапно. — И поделом бы мне было!

Он схватил себя за шею и сдавил ее. Глаза у него выпучились, лицо налилось кровью. Он все крепче и крепче сдавливал себе шею.

— Прекратите! — закричали старушки.

Он сполз с дивана.

Они опустились на колени рядом с ним, освободили его руки. Они услышали, как что-то хрустнуло, и раздалось его свистящее дыхание. Немного погодя он поднялся на ноги и отряхнул одежду.

— А я ведь чуть было не умер, — сказал он.

— Вы не должны так поступать, — сказали старушки.

— А вот и должен, — сказал старичок. — А вы не суйте нос не в свое дело.

— Шли бы вы лучше к себе, — сказали старушки.

— Беру вас в свидетели! — закричал старичок.

Старушки принялись осторожно подталкивать его в направлении двери. Одна старушка распахнула дверь. Другая вытолкала его наружу.

— И больше не приходите, — сказали они и захлопнули дверь.

Старичок остался на лестничной площадке.

— Я беру вас в свидетели! — крикнул он. — Хоть и мерзкие, но свидетели!

Слышно было, как он застонал. Они посмотрели сквозь щелочку для писем и в замочную скважину.

— Опять он себя за шею схватил, — прошептала одна старушка.

— Ага, — прошептала другая.

Они увидели, как он упал.

Немного погодя они видели склонившихся над ним людей. Слышались звуки сирены, виднелись ноги людей с носилками. Одна из старушек, растянувшись на полу и скорчившись у прорези для писем, могла разглядеть многозначительное покачивание голов.

— Преставился, — прошептала она.

— Оох, — прошептала другая.

К ним в дверь позвонили.

Стремглав бросились они к кровати и натянули на себя одеяла.

— Есть тут кто дома? — прокричали снаружи. — Эй! Дома есть кто-нибудь?

— Мы спим, — прошептала одна старушка.

— Или же туговаты на ухо, — прошептала другая.

Они услышали, как шаги затихли в отдалении.

Тогда они потянулись друг к другу и поцеловались длинным и страстным поцелуем.

При этом они, однако, не преминули заметить, тихонечко, шепотом, что это, безусловно, ужасно, в высшей степени неуважительно — вот именно в такой момент так целоваться, и поцеловались еще более пылко и страстно.

— Ничего не понимаю в поцелуях, — сказала одна старушка. — И уж не пойму никогда.

Другая старушка думала о паровозах и тяжелых локомотивах, проносящихся взад и вперед сквозь стены домов, по комнатам, через целые семьи и оставляющих за собой большие клубы дыма, прорванные обои и в щепки разбитую мебель.