БЕЛКЕ НЕ СПАЛОСЬ. Она слонялась от двери к шкафу, обходила стол с одной стороны, задумчиво  останавливалась перед шкафом - открывать  или нет, -  не открывала, обходила стол с другой стороны и начинала все сначала.

     "Вот  так  вот и  буду  бродить  до самого утра", -  думала она. Ей не хотелось ни спать, ни даже прилечь.

     Внезапно снаружи, из темноты, до нее донеслись голоса. Белка  прижалась ухом к стене.

     Слышно было довольно отчетливо. Говорили о ней.

     - Вот тут живет Белка.

     - Да ну?

     - Ага.

     - А что она вообще за личность?

     - Белка-то?

     - Ну да.

     - Ну... что  тебе   сказать... как  бы  это  выразиться... Она  очень ешкиндрын.

     "Чего? " - чуть было не завопила Белка, но вовремя остановилась.

     - Ёшкиндрын? - переспросил один голос.

     - Угу, - подтвердил другой.

     - Ой, как интересно. И что, она всегда такая?

     - Да почти.

     - А когда она не такая?

     - Тогда она пумпурум.

     - Да ну, правда, что ли?

     - Чесслово!

     - Ух ты...

     Белка пожалела, что ухо у  нее не может пролезть  сквозь стену. Ей  так хотелось разобрать, какая  же это она такая почти всегда и какая - когда она не такая.

     - Да брось ты, - сказал один голос.

     - Правду тебе говорю, - сказал другой.

     - И вот тут вот она и живет?

     - Ну.

     Наступило молчание.

     - Да уж, - сказал один голос, - нечего сказать.

     - Во дела... - сказал другой.

     Белка чуть было не лишилась чувств. Из глаз ее  брызнули слезы. Ну чего они так мямлят? И кто они, вообще  говоря, такие? Что они там делают, глухой ночью?

     Голоса тем временем замерли вдали. "Едррн", услышала она. И "шишшк". И больше ничего.

     Белка  бросилась  навзничь на постель и уставилась в потолок. Довольно долго она раздумывала  над  тем, какая  же это она такая. "В любом случае, - думала Белка, - в настоящий момент я совершенно безотрадна. Если бы я сейчас говорила  сама  с собой, я  бы  сказала: лично мне Белка кажется  совершенно безотрадной. Да, ответила бы я, мне тоже".

     И тут  Белка подскочила. "Ну  конечно! "  -  сказала  она  самой  себе, спрыгнула на пол, подбежала к  шкафу и выдвинула  ящик, из которого извлекла письмецо, написанное  маленькими   корявыми   буковками  -   как-то   раз, давным-давно, его подсунули ей под дверь.

     Дорогая Белка,

     Мне кажется, Вы - совершенно необыкновенная.

     Ну просто совершенно необыкновенная.

     Письмо было без подписи, - на последних словах листок обрывался.

     Белка долго ломала голову над  тем, кто бы мог его послать. Но этого ей узнать так и не довелось.

     Она  распахнула окно. В буковых ветвях висела низкая луна, и в ее свете Белка принялась читать письмо вслух, громко-громко.

     В лесу было тихо. Мерцали редкие звезды.

     "Может, они меня еще и услышат, -  подумала она, - и скажут друг другу:

"Да, и впрямь, она всегда такая, такая необыкновенная... "

     Потом она закрыла окно и вернулась в постель.

     ДОРОГАЯ БЕЛКА,

     Недавно из письменных источников я узнала, что Вам не спится.

     Мне известно, что это чрезвычайно неприятное явление.

     Лично я всегда раззавписываю себя в сон.

     Возможно, Вы также должны последовать  моему примеру, мой далекий  друг по переписке. (Надеюсь, что могу Вас так называть? Если нет, то приношу Вам свои  извинения  за  сию эпистолярную вольность. К слову сказать, я страдаю разнообразными письменными  недугами и скверными  привычками. Но  об этом, если позволите, я напишу позже и в деталях. )

     В целом  мне  хотелось  бы написать следующее: ах  да, я  пишу  однако поздновато я однако что-то  писать я пишу однако без удержу  как пишу  я там его пишу и пишу я  имею написать  и пишу и пишу  так  тихонько всегда однако пишу и пишу шовершенно шшшшшооооооооо всем ссссссссссс

     На этом обрывалось письмо, которое Белка получила как-то вечером. Белка распечатала его и  честно  принялась  читать, но, даже  не  дойдя  до конца, уснула, уронив голову на столик.

     Поднялся ветер, завыл, засвистел, выхватил письмо и выдул его за дверь.

     Однако ветер нередко  сует нос не  в свое дело, поэтому на полдороге  к небесам он сунул его в письмо.

     И тут  же умолк. В лесу воцарилась тишина. Письмо покружилось в воздухе и упало в реку, а там попалось на глаза Карпу.

     Как только  Карп уснул, течение погнало  письмо к морю. Там его  прочли Дельфин, Кит и Кашалот, а потом и  прочие рыбы и птицы, присевшие на воду, и звери, которые там случайно оказались - так, гуляли себе потихоньку.

     И вот на самых  дальних берегах  океана, летним вечером уснули все, кто прочел письмо Птицы - Секретаря.

     РАССВЕЛО. СВЕРЧОК В СИДЕЛ В ТРАВЕ, НА ОПУШКЕ ЛЕСА.

     Он  только  что проснулся и  протирал глаза. На  траве  лежала роса, в кустах Паук ткал маленькую блестящую паутину.

     Сверчок взглянул на горизонт, где как раз всходило что-то красное. "Это солнце там, что ли? - подумал он. - Или другое что? "

     Он с беспокойством взглянул на пылающее Нечто, становившееся все больше и  больше. Сверчок нахмурился  и отправился в лес, где ему навстречу попался Жук.

     - Привет, Жук, - сказал Сверчок.

     - Привет, Сверчок, - сказал Жук.

     - Ты не  знаешь, что  это  там  такое? - спросил  Сверчок, указывая  на горизонт.

     - Да солнце, что же еще, - сказал Жук.

     - Солнце... - сказал Сверчок. - В самом деле? Точно?

     Жук пожал  плечами. - Неа, точно, солнце  это, - сказал он наконец. - Хотя, вообще-то...

     Сверчок так и подскочил.

     - Сомневаешься! Сомневаешься! - завопил он. - Вот и я  засомневался! Оба мы с тобой теперь сомневаемся! Значит, это уж точно что-то другое!

     А когда немного погодя засомневалась также и Черепаха, Сверчок был уже убежден: это было  никакое  не  солнце  - нечто иное поднималось  вдали  над вершинами деревьев. Потому  что  если  бы  это было  солнце, никто  бы  не сомневался - это он знал точно.

     Он расхаживал по лесу широкими шагами.

     - Это  не  солнце, -  сообщал он всем встречным, указывая при  этом  на непонятное светило, которое поднималось все выше и выше.

     - Не солнце? - удивлялись звери.

     - Нет, - отвечал Сверчок. - Я и сам не знаю, что это за  штуковина. Но это никакое не солнце. Это уж извините.

     Изумленные  звери застывали  на  месте и глазели в небо. От непонятной штуки исходили ослепительный свет и тепло.

     - Да ну, это просто случайность, - заявила какая-то Букашка.

     - Временное явление, - сказала Выдра. - Кто их знает, эти штуки.

     К полудню  все  уже  знали, что в этот день светило не солнце, а что-то другое. Это  знали даже  Земляной Червяк с Кротом, глубоко  под  землей, и Светлячок в зарослях, и Осьминог на дне моря.

     - Хе-хе, -  сказал  Земляной  Червяк  Кроту. - Наконец-то  у нас на небе что-то новенькое.

     - Я, вообще  говоря, надеюсь, что это  что-нибудь черненькое  такое, - сказал Крот. Обуреваемый  любопытством, он высунулся из земли, но увидел не черненькую, а ослепительную громадную штуковину и торопливо юркнул назад.

     - Никаких перемен к лучшему, - поведал он Земляному Червяку.

     - Да  где  уж там, -  буркнул  в  ответ Земляной  Червяк. На перемены  к лучшему он никогда особо не надеялся.

     К вечеру неизвестная штуковина закатилась, и в лесу стемнело.

     - Обычные  сумерки, -  переговаривались  звери. На  этом  они  сошлись единодушно.

     Сверчок  на лесной  опушке закутался в листик и подумал: "Хотел  бы  я знать, что  там у  нас  утром взойдет. - И, нахмурившись, добавил: -  Если вообще взойдет... "

     Но  когда  он  проснулся  на другое утро, над  горизонтом  поднималось солнце. Сверчок взглянул и  понял: точно, оно. "Никаких сомнений! " - сказал он себе  и  разок-другой  весело подпрыгнул  в  свежем  утреннем воздухе. - "Признаться, они мне  порядком надоели, сомнения эти", -  подумал  он и  дал себе зарок  никогда  больше не сомневаться, что  бы  там  ни  восходило  на горизонте.

     - Солнце! Солнце! - вопил он, бегая по лесу и указывая на него всем, кто к тому времени уже проснулся.

     - Да, - сказали звери с облегчением. - Это солнце.

     И  они потихоньку  разошлись: кто на травке полежать, а кто посидеть на веточке и с наслаждением погреться в солнечных лучах.

     СВЕТЛЯЧОК ЛЕЖАЛ В ТЕМНОТЕ НА ВЕТКЕ БУКА И ТИХОНЬКО СВЕТИЛСЯ.

     "Эдак мне, пожалуй, и  не уснуть будет, - думал он, покачивая головой.

 - Погашу-ка я  свет", - решил он чуть позже. Но без света ему не  было видно, как он лежит, а он всегда непременно хотел  видеть, как он лежит. А вдруг он лежит как-нибудь  не так? "Очень  может быть, -  думал он. -  Это  сколько угодно. И  до чего  же  я  сложно  устроен! "  - удивлялся  он  сам  себе  в промежутках между остальными мыслями.

     Немного погодя на огонек к нему залетел Мотылек.

     - Мотылек, -  сказал Светлячок, - вот я  сейчас свет потушу. Посмотришь, как я лежу?

     - Давай, - сказал Мотылек.

     Светлячок потушил свет и провалился в сон.

     В полночь он проснулся.

     - Ну, как я лежу? - поинтересовался он.

     Но  Мотыльком  к тому  времени овладела охота к  перемене  мест, и  он улетел.

     Светлячок  зажег свет, убедился  в том, что  лежит он хорошо, потушил свет, перевернулся на бок, вновь зажег свет, чтобы посмотреть, как он теперь лежит, снова потушил свет, но уснуть уже не смог.

     Взошло солнце.

     "Ну вот, теперь можно и без света", -  с облегчением подумал Светлячок.

Потушив свет, он свернулся в клубочек и уснул крепким сном.

     Он  проспал  весь  день, поскольку  знал, что может  в  любой  момент посмотреть, хорошо ли он лежит. "Вот в чем дело-то", -  думал он  во сне  и кивал самому себе.

     Иногда  он  называл себя  Сложным Светлячком. Но, когда  он как-то раз поприветствовал Жука: "Привет, Жук, я - Сложный Светлячок ", -  то получил в ответ: "Привет тебе, Сложный  Светлячок, я -  Жестоковыйный Жук", - и  они уставились друг на друга с  изумлением. Тогда  все усложнилось еще больше, и Светлячок  подумал: "Надо полагать, я - Страшно, Страшно Сложный Светлячок".

Но  вслух  он этого не  сказал, а то еще выяснилось бы, что и  Жук - Жутко, Жутко Жестоковыйный Жук, или того похлеще.

     И Светлячок вздохнул в своем полуденном сне.

     КАК-ТО В ОКЕАНЕ ВСТРЕТИЛИСЬ КИТ И КАШАЛОТ.

     - Привет, Кашалот, - сказал Кит.

     - Привет, Кит, - сказал Кашалот.

     Они кивнули друг другу, не зная, о чем бы им таком поболтать.

     - Не  спится  мне, -  пожаловался  наконец  Кашалот  после   некоторого раздумья. - Вот, круги нарезаю тут...

     - Хочешь, и я с тобой? - предложил Кит.

     - Ну, давай, - согласился Кашалот.

     И они поплыли вместе.

     Кашалот поведал Киту, что  вообще никогда глаз не смыкает. Что  даже  и вспомнить  не  может, когда  он в  последний  раз-то спал. Гигантские слезы катились по его серым щекам и падали в соленую океанскую воду.

     На  это  Кит, покачав  головой, ответил, что  когда ему не спится, он думает о том, что он очень хотел бы увидеть во сне. Сам придумал, сказал он.

     - Да ну? - воскликнул Кашалот,

     - Чистая правда, - сказал Кит. - А потом я быстренько засыпаю, чтобы мне сниться начало. Знаешь, как здорово!

     - Хм, - сказал Кашалот.

     - Тебе, Кашалот, надо бы тоже разок попробовать.

     - Ты думаешь?... - сказал Кашалот без особого энтузиазма.

     - Ну, что ты хочешь, чтобы тебе приснилось?

     - Ну, это... -  начал  Кашалот и  задумался. - Если честно, -  сказал он наконец, - я бы хотел, чтобы мне приснилось, что у меня есть синяя шляпа, не такая чтобы очень большая, но такая чтобы совсем синяя, и что лежу это я под ивой, в  тенечке, в шляпе в своей, и что все  проплывают  мимо, кланяются  и говорят: " Шикарная шляпа у тебя, Кашалот!, - а  я киваю и отвечаю: - Ну да, вот, шляпа моя... ".

     Он умолк и устремил мечтательный взор в океан, на водную гладь.

     - Вот и все, - тихо закончил он.

     - Сладких снов тебе, - сказал Кит.

     Кашалот  немедленно уснул, и  снилось  ему, что лежит  он под ивой, в тенечке, на голове у  него синяя  шляпа, а  все остальные  звери - Черепаха, Сверчок, Ёж, Белка, - ломают перед ним свои красные шапки.

     "Добрый день, Кашалот, - говорят они. - Ну до чего же потрясающая шляпа у тебя! "

     "Привет, Сверчок " и "Привет, Ёж" и "Привет Белка", - говорит Кашалот и застенчиво приподнимает свою шляпу перед каждым из них.

     Так лежит он, а солнце бьет  сквозь ивовые ветви, и по лесу разносится солоноватый запах торта из морской травы.

     Кит полюбовался счастливой улыбкой на лице Кашалота и поплыл дальше.

     - А мне о чем бы таком помечтать? - спросил он себя  и придумал  что-то настолько приятное, что  немедленно  уснул и так, во сне, медленно  поплыл через весь океан, домой.

     НА ДАЛЬНЕМ КРАЮ ПУСТЫНИ ЖИЛ ЛЕМУР.

     Жил  он там  в глуши, один как  перст. К нему  никто никогда  еще  не приходил в гости. "Ну и что ж в этом такого, - говорил он себе каждый вечер, - в этом вовсе ничего такого нет".

     День и ночь  он  просиживал  в ожидании какого-нибудь прохожего. Он  не решался сомкнуть глаз, -  а вдруг  проспит, и  прохожий  уйдет восвояси  не солоно хлебавши?

     Временами он  так уставал, что все-таки не выдерживал, и сон одолевал его. Тогда он вздрагивал спросонок, вскакивал, озирался по сторонам и кричал что есть сил: "Никто не проходил? Ау! Я не сплю! "

     Но  прохожих никогда  не  было, и он вновь с облегчением усаживался на место.

     Как-то раз он опять уснул. Это было в разгаре лета, и громадное палящее солнце стояло в зените.

     Когда через некоторое время Лемур проснулся, рядом с ним лежало письмо:

     Дорогой Лемур,

     Я тут проходила мимо,

     но ты спал.

     Приветик.

     Белка.

     Лемур подпрыгнул, хорошенько огляделся и завопил:

     - Белка! Белка! - но Белки уже и след простыл.

     И тогда Лемур принялся рвать на себе волосы, топать ногами  и голосить, и голосил, пока не охрип.

     - Теперь уж дудки я вам усну, - ревел он. - Ни за какие коврижки!

     Он  выбросил прочь свой стул и уселся прямо на острые камни. Он  решил, что  станет питаться  только вялой крапивой, от которой у него  так  сводило живот, что он глаз не мог сомкнуть. И день и ночь напролет он твердил себе:

"У меня сна - ни в одном глазу, слышишь, Лемур, ни в одном глазочке".

     И все же как-то раз сон и усталость опять одолели его. В животе  у него бушевал огонь, острые обломки камней впивались в спину, и он бормотал сквозь сон: "Не сплю, не  сплю, ни  вполглазика". Но он спал, и храпел при  этом на всю пустыню.

     Заснул он, вообще говоря, всего на пару  секунд, но тут же вскочил  и с воплем: "Лежебока! " закатил себе огромную оплеуху.

     И тогда он заметил еще одно письмецо.

     Эх Лемур, Лемур,

     Опять ты спал. Ну и силен ты храпака задавать!

     Не знаю даже, стоит ли к тебе заходить-то. 

     Белка

     Лемур побелел как полотно и потерял дар речи. Будто какая-то толстенная ручища схватила  его за горло, вздернула в  воздух  и держала  так, пока он беззвучно дрыгал ногами.

     И тогда он  совершил  свой самый  великолепный  в жизни прыжок. Далеко вдали  сумел он разглядеть кончик белкиного хвоста, только что скрывшийся за скалой.

     - Белка! - завопил он что было сил. - Белка!

     Белка чудом услыхала его. Оглянувшись, она заметила Лемура.

     - Да не сплю я! - надсаживался Лемур. - Ничего я не сплю!

     Немного погодя  они сидели  друг напротив друга. Белка  примостилась на старом  лемуровом  стуле, а  Лемур достал горшочек  с  чем-то  вкусненьким, который хранился у него с незапамятных времен.

     - Ты - мой первый гость, Белка, - сказал он.

     - А я-то и впрямь думала, что ты спал, - сказала Белка.

     Под разговоры обо всем на свете они опустошили горшочек.

     - Моя первая беседа, - тихонько сказал Лемур. - Я теперь знаешь чего?

     - Нет, - сказала Белка.

     - Я  теперь  счастливый, - сказал Лемур. -  Ох  какой же я  счастливый теперь.

     - Ну что  ж, - сказала Белка, когда солнце  утонуло в  пустыне  и  небо заалело. - Пора мне. Счастливо тебе, Лемур.

     - Пока, Белка, - сказал Лемур.

     Привстав на цыпочки, Лемур  провожал взглядом уходящую Белку. Вот  она скрылась за скалой...

     И тогда он устроился поуютнее и заснул крепким сном.

     НА  КРАЮ  ЛЕСА  В  ОСИНОВОМ ДУПЛЕ СОВА  ДЕРЖАЛА МАГАЗИНЧИК, в  котором торговала спальными принадлежностями.

     У нее  имелись пуховые подушки, одеяльца из  мха, мешочки  со сладким храпом, коробочки  с сонливостью и дремой, ящики, набитые зевками и толстыми шапочками-чтобы-натягивать-на-глаза.

     Сова также охотно давала инструкции по правильному засыпанию.

     Но особой клиентуры у  нее не было. Поскольку ее основным занятием были сон  или демонстрация  лучших способов погружения в него, то погружалась она весьма  основательно, так  что  покупатель, не  солоно  хлебавши, отбывал восвояси.

     Многих посетителей начинало клонить ко сну уже  при одном виде магазина или запахе товаров. Поэтому у дверей под осиной была установлена кровать, не предназначенная для продажи.

     Однажды случилось так, что некто, приобретя толстую шапочку, натянул ее на глаза не отходя от кассы, тут же  заснул, оступился, грохнулся  на пол и пролежал так  несколько часов в сладком  забытьи, перегородив  проход  всем остальным.

     "Ну да, - говорила себе Сова, проснувшись, - вот таким путем". Она нашла это  весьма симпатичной формулой, и с тех пор время от  времени давала совет своим  посетителям: "Вы ложитесь  в постель, укутываетесь вот в это  зеленое одеялко и произносите: "Вот таким путем". А если это не поможет, свернитесь клубочком".

     Эту формулу ей присоветовал Еж, а Слон, Сверчок и Лебедь как-то однажды ее  опробовали. С тех  пор Сова их никогда у себя в  магазине не видала, и потому сделала вывод, что формула сработала.

     Вот  так  и  сидела она за своим  прилавком, и  слой  пыли на  товарах становился все толще, а Сова спала все дольше.

     Однажды в магазин зашла Белка, которая давно маялась бессонницей. Уже издалека она заслышала храп. Табличка с надписью "СПАЛЬНЫЕ  ПРИНАДЛЕЖНОСТИ" висела на одном гвозде, дверь разбухла и намертво засела в проеме.

     Белка устроилась на краешке постели под осиной.

     Она  прислушивалась  к  храпу, несущемуся  из  магазинчика, к  шороху осиновых листьев, и внезапно  ее одолел такой сон, что  она заснула там, где стояла, и проспала целые сутки.

     Поскольку  товары Совы -  и на прилавке, и на  складе - были отменного качества.

     ОДНАЖДЫ СОЛНЦЕ ЗАСНУЛО.

     День был в разгаре, и оно висело высоко в небе.

     На жаре ли его  разморило, или  просто  оно  у себя за горизонтом плохо выспалось, было не вполне ясно. Но солнце спало, спало крепким сном.

     Белка  и Муравей  сидели в траве на берегу  реки. Они  болтали  о лете, засыпали, просыпались  и опять  болтали. Проходил час  за  часом, а  солнце беспробудно висело в зените.

     - Сдается мне, что время остановилось, - сказала Белка.

     - Угм, - сказал Муравей. - Очень  похоже. И все-таки  это не так. Время никогда не стоит на месте. Вот ты  стену перед ним поставь, ему хоть бы что.

Ему хоть гора, хоть океан, хоть колючки какие, хоть болото  тебе, хоть  тьма тьмущая - ему хоть бы что.

     Белка кивнула, и они опять принялись клевать носом.

     Проснувшись, они подумали, что спали долго-долго, но солнце по-прежнему висело высоко в небе.

     - Ну  а почему бы  времени и  в самом  деле  не  остановиться  разок? - спросила Белка. - Ну там вздремнуть, или что...

     - Никогда! - завопил Муравей. - Не бывает! -  Но  при этом он озадаченно взглянул наверх.

     Внезапно из земли высунулся Крот, поморгал, осмотрелся и фыркнул:

     - Это что же, сегодня темнеть не собирается? Ничего себе!

     И проворно убрался назад.

     Немного  погодя  из-под  земли  послышалась  его  возмущенная  возня  и ерзанье. За компанию с ним возился и ерзал Червяк.

     - Хорошенькие дела, - ворчали они.

     - Что-то тут неладно, - засомневалась Белка.

     - Нет! - закричал Муравей. -  Ничего  тут нет  неладного! Никогда ничего неладного не бывает!

     Он  встал на  голову, сделал неуклюжее  сальто  мортале, плюхнулся  на спину, зажмурился и завопил, перебирая в воздухе лапками:

     - Ничего неладного никогда не случалось и никогда не случится!

     Но звери  заволновались. Одним  было чересчур жарко, другим  хотелось спать в темноте, третьи  как  раз собирались  немного пройтись в  сумерках.

Некоторые  звери раньше утверждали: "Вот  было  бы здорово, если бы  солнце никогда не  садилось", -  но  в  этот полдень они решительно  изменили  свои взгляды.

     А солнце все спало.

     Звери почесали в затылках и решили покричать солнцу хором. Может, тогда оно их услышит?

     - Солнце! - закричали они. - Солнце! Проснись!

     "Э, что такое? - подумало солнце, вздрогнув. - Где это я? "

     И тут оно заметило, что все еще висит высоко в небе. "Ох... - подумало солнце, -  никак  вздремнулось  мне... это   в  полдень-то... вот   ведь угораздило... "

     Оно  тряхнуло лучами  и  широким  шагом  спустилось  вниз. В  считанные секунды оно исчезло за горизонтом.

     Так стремительно оно еще никогда не закатывалось.

     Звери  озадаченно переглянулись. Затем те, кто хотел  спать, торопливо отправились спать, а те, кто хотел прогуляться, пошли прогуляться.

     Крот с Червяком выбрались из земли.

     - Хе-хе, - сказали они, переглянувшись, и осведомились друг у друга, как насчет сплясать.

     - А почему бы  и нет? -  решили  они  и  пустились  в  пляс, в глубокой темноте, посреди леса, пока Белка и Муравей наощупь брели домой, и Муравей

приговаривал: "Ну, вот видишь" и "Так  дело не пойдет". Но  он  бормотал это себе под нос, а Белка и не прислушивалась.

     БЕЛКА  ЛЕЖАЛА В  ПОСТЕЛИ. Была ночь. Белка ворочалась  с боку  на бок, вглядывалась  в темноту своей спальни и думала  обо всех сонных вещах, какие ей только приходили на ум. Но заснуть не могла.

     - Не могу заснуть, - сказала она самой себе.

     - И не сможешь, - вдруг послышался снаружи чей-то голос.

     Белка вскочила.

     - Кто там? - спросила она.

     - Это сон, - ответил голос. - Я войти не могу.

     "Сон? " - подумала Белка.

     - Мой сон? - спросила она.

     - Твой, твой, - сказал голос. - Открывай давай.

     - А почему это ты не можешь войти? - спросила Белка. - Раньше-то входил.

     - Так  то  раньше, - ответил сон и  задумался. - А я  и сам не  знаю, - сознался он наконец.

     Белка подошла к окну. На дворе было темно.

     - Я тут, у дверей, - сказал сон.

     Белка распахнула дверь.

     - Да мне и щелочки хватит, - сказал сон.

     Белка  отскочила  и  уселась  на  кровать. Она  никого не  увидела, но явственно расслышала тихие, мягкие шаги и шорох. И в  в полутьме спальни она рассмотрела, как падает ее стул - медленно, медленно.

     - Что происходит? - спросила она.

     - Тихо, - шикнул сон. - Стул разбудишь.

     Потом и стол свинулся в сторонку и начал тихонько поскрипывать.

     - Стол-то наш храпака задает, - прошептал сон.

     Утреннее письмо от Кита само собой свернулось в трубочку, шкаф негромко и  размеренно посапывал замочной скважиной, а предметы на стене устраивались поудобнее, повисали вкривь и вкось и засыпали.

     - А теперь ты, - сказал сон.

     - Ты какой вообще из себя? - спросила Белка. - Я ничего не вижу.

     - Да никакой я, - ответил сон. - Мне и не надо никаким из себя быть.

     Судя по звуку, он стоял возле кровати.

     Белка улеглась  и почувствовала, как засыпают  ее ноги, колени, хвост и живот.

     - Пока, сон, - сказала Белка.

     - Пока, Белка, - сказал сон и склонился над Белкой. И она уснула.

     Белка и вещи дышали тихонько и размеренно.

     Сон еще раз обошел комнату и проверил, все ли спали - гребешок на полу, коробочка с секретами, которую Белка так ни разу и не открыла, пыль в углах.

Все спало.

     И тогда сон опять выскользнул наружу и бесшумно прикрыл за собой дверь.

У  него было еще  невпроворот дела, и он тихонько  улетел  на поиски  других зверей, которые не  могли спать. Потому  что он  мог усыпить всех  на свете.

Всех на свете.

     - А ВОТ БЫЛ БЫ Я ДЕРЕВОМ, - сказал  Слон, - с меня бы  никто никогда  не свалился. Уж я бы об этом позаботился.

     Они с Белкой сидели на травке. Было лето. Распевал Дрозд, высоко в небе носилась Ласточка.

     - Я был бы здоровенный, - продолжал Слон, - и жутко ветвистый, - лезь не хочу. А оступится кто - я тут как тут: "Поберегись", или "Эй, там", и вот он спохватился  и под  ноги посмотрел. А  если все-таки  оступился, я тут  же ветку-то протянул да  и поймал его. А если  все-таки не  поймал я его, и он свалился, и  хоть  малюсенький синяк себе  набил, тогда мне хоть под  землю проваливайся...

     Белка уже давно клевала носом. Время от времени до ее сознания все-таки доходили слова вроде "падать" и "эй".

     - Ну да, - сказал Слон. - Я же ведь не дерево. Как это ни прискорбно.

     Он встал, задрал хобот и крикнул:

     - Как это ни прискорбно! Как это ни прискорбно!

     Белка уже спала без задних ног.

     Слон опять уселся.

     - А  был  бы я землей, Белка, слышь, -  сказал он, - уж  такой  я был бы мягкий, уж такой рассыпчатый!..

     Он откинулся на спину и уставился в небо.

     "Вот где я  еще ни  разу  не был, - подумал  он, - на небе. Как там, интересно?

     Ну да, - тут же спохватился он, - столько еще всяких мест на свете, где я ни разу не был... "

     Он прикрыл глаза и сказал себе: "Ах, о чем это я вообще... "

     И, глубоко  вздохнув, прибавил: "Хотел  бы  я  хоть  разок  в  мыслях куда-нибудь  забраться, высоко-высоко, и оттуда глянуть на них.... на  мысли мои... "

     Он собрал лоб  в гармошку и  хмуро подумал: "И тогда? Что тогда-то? Ну, пройдусь вприсядку...... ну и что с того... "

     Он пожал плечами, глубоко вздохнул, заложил хобот за шею, откинулся на спину и уснул.

     Так  и  спали они, в траве, теплым летним днем, Белка  и Слон. А солнце светило, и неугомонная Ласточка расчерчивала небо резкими зигзагами.

     УЛИТКА И ЧЕРЕПАХА РЕШИЛИ ВМЕСТЕ ОТПРАВИТЬСЯ НА ПРОГУЛКУ.

     - Уж мы-то с тобой нога в ногу зашагаем, - сказала Черепаха.

     - Надеюсь, Черепаха, - ответила Улитка. - Ох, надеюсь.

     Накануне  Черепаха забегала к  Улитке, и  они обсудили  маршрут. Было решено  сходить  проведать розовый куст - тот, что цвел под буком, напротив Улиткиного домика.

     Этой ночью они улеглись  спать неподалеку друг от друга - Улитка у себя домике, Черепаха - под своим панцырем.

     Первой  проснулась  Черепаха. Она  высунула   голову  из-под  панцыря, увидала, что солнце уже встало, и тихонько постучала в стенку Улитки.

     - Улитка... - позвала она негромко.

     Спавшая  безмятежным  сном Улитка подскочила  так, что  пробила  крышу домика и рухнула на него сверху. И крыша и стены разлетелись в щепки.

     Бледная  и  подавленная, восседала она среди обломков. Черепаха стояла рядом и мямлила, что это не входило в ее намерения...

     - Ах! -  воскликнула Улитка. - И куда  так торопилась, и  зачем в стенку молотила!

     - Ну а как же наша прогулка? - спросила Черепаха.

     - Прогулка, прогулка... - проворчала Улитка. -  Ну не так же сразу-то...

Я, Черепаха, так сразу не люблю. У меня очень большое  предубеждение  против "сразу".

     Черепаха уставилась себе под ноги и прошептала:

     - Мне очень жаль.

     - Ах, тебе жаль... -  проговорила Улитка  с горечью. - Жалость - то же самое, что торопливость, а? - Ее трясло. - Видишь, как меня пробирает? - не унималась она. - Я ведь  вообще никогда не дрожу. А все из-за твоей жалости.

Нет, Черепаха, против  жалости  у меня такое же предубеждение, как  и против "сразу".

     Черепаха молчала.

     - Ну, и что теперь? - спросила Улитка.

     Черепаха понурилась, и они долго  сидели рядом  в  траве, не говоря ни слова.

     В полдень мимо них прошел Жуктор. Его вызвали чинить кого-то, кто ночью неожиданно взорвался.

     - Тю-тю домик? - спросил он.

     - Угу, - ответила Улитка.

     - Чинить будем? - спросил Жуктор.

     - Оно бы неплохо, - сказала Улитка.

     Немного погодя домик Улитки был опять в полном порядке, и оказался даже лучше, чем прежде, поскольку Жуктор выкрасил его красной краской.

     - А это еще зачем, красным-то? - неуверенно спросила Улитка.

     - Это знак, - сказал Жуктор. - Для тебя.

     - Для меня? - спросила Улитка. - Вот так вот прямо для меня?

     Но Жуктор уже отправился по своим делам.

     Улитка забралась в домик, ощупала стены, выглянула в окошки и вернулась на улицу. Черепаха по-прежнему сидела на травке.

     - Я   получила  знак, Черепаха, -   сказала  Улитка, бросив  на   нее многозначительный  взгляд. Черепаха  промолчала. "А  я  вот  чего-то  никогда ничего не получаю", - подумала она.

     Солнце  уже  клонилось  к  закату, и  они решили отложить  прогулку на неопределенное время и, возможно, - добавила Улитка, - на никогда.

     - Ну, тогда я пошла, - сказала Черепаха.

     Улитка стояла  в  дверях  своего  ярко-красного  домика  и  смотрела на Черепаху.

     - Пока, Черепаха, - сказала она. - Отныне торопись малость помедленней.

     Черепаха неумело скрипнула зубами и поплелась домой.

     Сгустился туман, и  солнце  скрылось  за деревьями. "Невезучая  я", - подумала Черепаха.

     Но внезапно настроение у  нее приподнялось. "Вот  она я  какая, стало быть, -  подумала  она, -  невезучая. "  Она  изо  всех  сил  старалась  не торопиться. "Невезучая, одним словом. С Улиткой такого никогда не случается! Мне ли того не знать. "

     БЕЛКА И ЛЯГУШКА сидели  в  камышах  на  берегу реки и рассуждали насчет спать и не засыпать  и проспать и не  хотеть спать и  проспаться и заснуть и так далее и тому подобное.

     - Я люблю засыпать с кваком, - сказала Лягушка. - Я, Белка, себя  в сон уквакиваю. Это  очень  приятно. Но, разумеется, для  этого  нужно  уметь квакать...

     Она посмотрела на Белку с некоторым снисхождением.

     - Да, - сказала Белка.

     - В особенности, - продолжала Лягушка, - люблю я по вечерам чего-нибудь веселенького  восквакать. Но  не всегда получается. И это мне очень странно, Белка. Иногда вот прямо душа поет, а выквакивается сплошной мрак. И все-таки я - королева квака!

     Она поднялась на задние лапки и озадаченно уставилась на Белку.

     - А иначе и быть не может! - сказала она.

     - Да где же нам знать, - вздохнула Белка.

     - Нигде, - согласилась Лягушка и  снова уселась. Плечи ее опустились. - Я бы очень  хотела всквакнуть что-нибудь такое меланхолическое, - сказала она, - когда туман, или там снег идет... Тогда это  совсем другое дело. Но вот по вечерам, на сон грядущий... У тебя такое бывает?

     - Чего?

     - Когда ты чему-то не хозяин, а сам знаешь, что все-таки хозяин.

     - Бывает, - сказала  Белка и подумала: "Мои мысли, им-то я  никогда не хозяйка, они живут сами по себе, кишат, суетятся... будто я тут вовсе ни при чем! ".

     Но вслух она ничего не сказала.

     Помолчав, Лягушка заметила:

     - Чудно.

     Солнце скрылось за макушками деревьев.

     - Ага, - согласилась Белка.

     - А иногда я и просыпаюсь от квака, - сказала Лягушка. - И вот тогда все начинают причитать - вот, дескать, всю ночь проквакала, спать не давала...

     Она глянула  на  Белку, но  та  смотрела  на  водную  рябь в  зарослях тростника.

     - Страшного-то в этом, конечно, ничего нет, - продолжала Лягушка. - Хотя и хотелось бы мне узнать, что это я там во сне квакаю... Ну да что ж...

     Она  задумчиво  смотрела на прибрежные  волны  и тихонько напевала  про себя.

     Вдруг она встрепенулась.

     - Ну нет, -- воскликнула она. - Опять  я  тут квакаю сама не знаю чего.

Вот дела! Вот странно!

     Они замолчали. Лягушка широко раскрытыми глазами глядела на воду, Белка зевала.

     - Квакство, Белка, - сказала  Лягушка, - это умом не понять. Это, может быть, самая непонятная штука на свете.

     Белка кивнула.

     Лягушка подскочила, издала громкий вопль, шлепнулась в воду и с веселым кваком поплыла на другой берег.

     - Я - королева квака! - вопила она. - Королева самой непонятной штуки на свете!

     Белка прокашлялась, подумала  про мед  и про горизонт и про неожиданные письма с приглашениями в гости от разных незнакомых зверей, и сказала:

     - Ну.

     ЖУК НИКАК НЕ МОГ УСНУТЬ.

     Он ворочался с боку на бок под своим камнем на краю леса.

     "А я знаю, почему, -  думал он. -  Это потому, что  завтра  я впаду в меланхолию".

     Он и сам не знал, с чего бы  это  ему было впадать в меланхолию. Но то, что он в нее впадет, он знал точно.

     Он нахмурил брови и  подумал: "Может, мне потому не спится, что  у меня уже  сейчас меланхолия, от одной мысли о  том, что завтра я в нее впаду? Да ну, вот еще. Ведь сейчас у меня никакой меланхолии нету".

     Его  мысли застыли на мгновение, будто  перед  командой  "кругом", или, скорее, сжались, как пружина перед выстрелом.

     "Так что пока-то я в полном порядке", - думал он неуверенно.

     Он  встал, глубоко  вздохнул  и  прошелся  вприсядку, распевая: "Как хорошо"!

     Но, выдав  коленце-другое, он застыл как вкопанный. "Ну вот ведь ерунда какая, - подумал  он, - сейчас  я пляшу, а утром  - нате  вам, меланхолия. И никакого тебе веселья! Разве это жизнь? "

     Он покачал  головой, вновь улегся и повернулся на бок. Его  меланхолия стояла у него перед глазами. Она надвигалась на него, как громадное облако, как  всемирный потоп. "Да, - думал он, - вот на что это похоже, на  мрачный потоп, на большое черное наводнение".

     Он  вновь  улегся на  спину  и  уставился из-под камня  на звезды. Они переливались  и подмигивали. "Завтра они померкнут, - сказал  он себе. - Вот увидишь. - Он тяжко вздохнул. - Вот только пожалуйста  без тяжких вздохов, - тут же подумал он. - Завтра еще навздыхаешься".

     Он попытался  больше не вздыхать  и не глядеть озабоченно  и  не бровей хмурить.

     Вот  так  и  лежал он на  спине, в темноте, в  ночь  накануне  прихода меланхолии.

     Это была длинная, изнурительная ночь.

     "Если я утром припомню все то, что со мной сейчас делается, - думал он, - я только присвистну от удивления. Сейчас-то лежу  себе, забот не  знаю... "

Он  присвистнул. И тут же подумал: "Нет, это я оставлю на  завтра. А сейчас только кивну". Он кивнул.

     На  горизонте  показалось  солнце. Жук  взглянул  на  небо. Казалось, подступающую  меланхолию  было  слышно  издали. Она   громыхала  как  гром, накатывала волнами.

     Он снова забрался как можно глубже под камень.

     "Ой, ну до чего же сейчас-то хорошо! " - подумал он.

     И тут же уснул.

     Солнце поднималось  все выше, пронзая  лучами  густые заросли на опушке леса, и добралось до  самого камня, под которым лежал  и  спал  Жук, сияя в утреннем свете.

     ОДНАЖДЫ У ЗЕМЛЕРОЙКИ СЛУЧИЛСЯ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ.

     Был устроен большой праздник, на котором собрались почти все звери.

     Огромные  кучи  подарков  возвышались  возле  землеройкиных  дверей, и повсюду громоздились торты.

     В  самый разгар пиршества, когда  гости уписывали  так, что за  ушами трещало, а некоторые  уже наелись до отвала и только тихонько покряхтывали, Землеройка поднялась с места.

     - Звери, - сказала она.

     Гости притихли. Все, даже Медведь, прекратили жевать.

     Землеройка  прокашлялась и  простерла руки. Она  собиралась  произнести очень значительную речь, такую, какой еще никто никогда не произносил.

     И вдруг позабыла, что хотела сказать. В голове у нее не осталось ничего от заготовленной  речи, а  то, что  оставалось, показалось  ей  настолько малозначительным, что она не решалась произнести этого вслух.

     Сделалось очень тихо.

     Землеройка  по-прежнему стояла с  простертыми  руками. Все  глаза были прикованы к ней. "Нужно что-то сказать, - думала она. - Нужно! "

     Она стояла в  раздумьи, чувствуя, как по спине у нее скатываются мелкие капельки пота.

     И тогда она выдавила:

     - Спокойной ночи.

     И  уселась  на место. "Господи, что  это  я тут несу", -  в  смятении подумала она.

     Раздался громкий гул голосов.

     - Это она чего сказала? - спросил один.

     - Спокойной ночи, - сказал другой.

     - Спокойной ночи?

     - Ну да, спокойной мол ночи всем вам...

     - А мой торт как же?

     - Ну что торт... Сам небось слышал...

     Наступило молчание. Звери задумались.

     - В конце  концов, это  ее  день рождения, - согласились  они, закивали, забормотали: "И  тебе спокойной ночи", - и  принялись устраиваться на земле под  стульями  или  засыпали  там, где сидели, головой на  столе. Медведь сподобился уложить голову прямо в торт, а Муравей завернулся в белкин хвост, чтобы не простудиться, - как знать, сколько придется проспать.

     Вскоре все уснули, и отовсюду неслось негромкое похрапывание.

     Было далеко  заполдень. Солнце опустилось  за  верхушки деревьев. Река поблескивала, и Карп, Щука и все другие рыбы тоже спали.

     Не спала  одна Землеройка. Она в недоумении озиралась по сторонам. "Что же я тут наплела, что же я тут напорола... " - думала она.

     И внезапно ей вспомнилось то, что она собиралась сказать.

     - Звери! - воззвала она. - Животные!

     Но все спали.

     И  тогда Землеройка  тоже  уронила голову  на  лапы. "Они  должны  были узнать, что  я  собиралась сказать... " -  думала  она. - "Тогда бы они  уже никогда не смогли жить, как прежде... Никогда больше! "

     Солнце село. Тонкий, прозрачный туман обвивал кусты и стекал по берегам реки. Все спали. Теперь уже все до единого.

     КОГДА БЕЛКЕ НЕ СПАЛОСЬ и она размышляла изо всех сил и все равно      не могла уснуть, она принималась считать своим особым способом, который выучила   от   Муравья: "своеобычный   многострадальный   фундаментальный незаурядный   благоразумный   краеугольный    неоднократный   достопочтенный необычайный пессимистичный мягкосердечный миролюбивый благопристойный... "

     Как правило, она засыпала  на слове  "благопристойный". Но, если ей это не  удавалось, она выдумывала новые числа, поскольку Муравей утверждал, что каждый сам знает, что должно следовать за словом "благопристойный".

     Тогда  Белка принималась  тихонько  бормотать  про себя, в своей темной комнате, высоко на  стволе  бука: "Лакомый  солнечный праздничный  радостный может быть всякий раз... "

     Она не знала, были ли это настоящие  числа, но всякий раз засыпала, так и  не  перевалив  за   "всякий  раз". И, раскрывая  по  утрам  глаза, не представляла, что за число  должно последовать за  "всякий  раз". "Может, и вовсе никакое", - думала она. Но солнце сияло, и было много чего другого, о чем  стоило  бы подумать: дни рождения, письма, заоконные просторы, тушеные орешки и блеск речных волн.

     Как-то раз, полусонная, она заглянула в свой шкаф  и  сосчитала на свой особенный  лад  стоявшие там горшочки: "Многострадальные  горшочки  дубового меда, незаурядные горшочки липового сахара, достопочтенные горшки березовой коры  и, вот  здорово, ну-ка, посмотрим-поглядим, миролюбивые, нет, даже скорее благопристойные горшочки буковых орешков в меду".

     И тогда  ей сделалось так хорошо, что  она  крепко уснула своей  теплой постельке у вершины бука, даже не посчитав до "своеобычный".

     КУЗНЕЧИК ОБОЖАЛ свой зеленый сюртук, свою изысканную походку - он называл ее поступью - и себя самого.

     Больше всего он любил рассматривать себя в зеркало.

     - Ах, какое благолепие, - бормотал он при этом, - какое благолепие...

     Частенько он подвешивал зеркало  на дерево, отходил на несколько шагов назад  и прохаживался мимо, чтобы  полюбоваться  своей поступью. "Величавая поступь у меня, - думал он при этом, - ни дать ни взять величавая... "

     Он всегда прихватывал  зеркало с собой в дорогу, чтобы время от времени проверять, насколько дружелюбно он улыбается прохожим, которые говорили ему:

"Привет, Кузнечик".

     Сам  он никогда  не говорил  "привет". Он  предпочитал вообще ничего не говорить и лишь приветливо кивал или  делал  ручкой. Делать  ручкой, это  он любил.

     Но  кое-что  его беспокоило. А  именно  - он ни  разу  не имел  случая полюбоваться тем, как он спит. "А  вдруг тогда я  еще благолепнее", - думал он. Он подвесил зеркало над кроватью, чтобы, засыпая, заглядывать  в  него одним  глазком. Ему  казалось, что лежит он  потрясающе, но всякий  раз он замечал свой прищуренный глаз и сознавал, что не спит.

     Однажды, когда Кузнечик  ощутил приближение меланхолии, а его  сюртук угрожал приобрести оттенок кручины безысходной, он спросил Жука, не хотел бы тот посидеть ночку у его постели и посмотреть, как он спит.

     - Ладно, - сказал Жук.

     На следующий вечер Жук уселся на стул возле постели Кузнечика. Кузнечик осторожно улегся, натянул на  себя  маленькое  небесно-голубое  одеяльце  и сомкнул веки.

     - Ну, теперь смотри в оба, Жук, - сказал он.

     - Не извольте беспокоиться, - ответил Жук.

     Зевнув самым изящным образом, Кузнечик отошел ко сну.

     Рано утром он  проснулся. Сердце у него колотилось. "Как интересно", - подумал он. Но, к своему разочарованию, он заметил, что Жук лежал под стулом и крепко спал. Мало того, при этом он еще и храпел, весьма неблагозвучно.

     - Жук! - воззвал Кузнечик.

     Жук вздрогнул и очнулся.

     - Ах да, - сказал он. - Я здесь.

     - Как я спал? - спросил Кузнечик.

     - Как  ты  спал? Ну, это... как  же  ты  спал-то... - забормотал  Жук, почесывая в затылке. - Без задних ног, что ли?

     - Нет, - сказал Кузнечик, и чело его покрылось морщинами. - Благолепно я спал?

     - Уж куда как благо... это... лепно... - забормотал Жук. - Ну да, слушай, классно...

     Кузнечик понял, что ночь прошла впустую, и попросил Жука удалиться. 

Оставшись один, он взял зеркало, тщательно  осмотрел  себя  и произнес:

"Ни  на  кого  нельзя положиться. Кроме  самого себя. Придется  смириться  с неизбежностью".

     И он кивнул самому себе.

     Но в глубине души его грызли и всегда будут грызть сомнения: спал ли он благолепнее, нежели бодрствовал, или наоборот?

     "Ах, - думал он частенько, - жизнь все-таки столь несовершенна... "

     И всякий раз он поражался глубине этой блистательной мысли.

     БЫЛА ОСЕНЬ, ШЕЛ ДОЖДЬ. Белка не могла заснуть.

     Она лежала с закрытыми глазами, вслушиваясь  в  шум  дождя. Ей нравился шорох  и перестук капель по  крыше и  стенам ее домишки, когда она лежала в темноте в своей постели.

     Она задумалась о дожде. Вот он идет, идет... а нравится ли  ему это? А вот если он устал, а идти все равно  надо, всю ночь напролет? Она почесала в затылке и уставилась в потолок.

     "А  спать он, вообще говоря, умеет? - внезапно подумала она. - А если умеет, то где он спит? "

     Это были странные мысли. "И почему это я такие  мысли думаю? - подумала она. - Как  будто дождь -  это кто-то. У дождя же ведь головы-то нет? Стало быть, дождь совсем не может думать. А  если ты не умеешь думать, ты никто. А если ты никто, тебе и спать не положено".

     Белка кашлянула и решила, что больше сегодня, пожалуй, думать не стоит.

     Она обвела взглядом  комнату. В полумраке виднелись  очертания стола и стула, темные облака за окном, в которое стучал  дождь. "Стало быть, в мое окно Никто стучит", - подумала Белка.

     Внезапно шум дождя прекратился, и Белка услышала голос.

     - И  вовсе я никакой не  никто, -  сказал голос. Он  звучал сыровато  и немного обиженно.

     Белка уселась на постели.

     - Дождь! Это ты? - удивилась она.

     - Я самый, - ответил дождь. -  И у меня есть мысли. И даже голова у меня есть.

     - Голова? - спросила Белка. - Такая же, как у меня?

     - Нет, - сказал дождь. -  Да на что она мне? Нет, у  меня голова совсем другая. Но самая что ни на есть настоящая.

     - Не с хоботом, нет? -  спросила Белка. - Или с усиками? Или  с таким языком, в трубочку? А может, у тебя рожки?

     - Нет, - сказал дождь. - Нету у меня никаких рожек.

     Некоторое время было тихо.

     - Хочешь  на  нее посмотреть, -  сказал  дождь, -  так давай  из  окна высунись, да побыстрее, потому что она у меня только на чуть-чуть.

     "На  чуть-чуть? "  -  подумала  Белка, однако  выпрыгнула  из  постели, распахнула окно и выглянула в него.

     И ничего не увидела.

     - Ну вот, - сказал дождь. - Чуть-чуть опоздала. Она только что исчезла.

     Белка снова улеглась в постель. Она  смотрела в потолок, и на лбу у нее прорезались глубокие  морщины. "Голова на чуть-чуть, -  думала она, - что же это за голова такая? "  Она  принялась перебирать в  памяти все головы, какие знала: голова  Муравья, голова Сверчка, голова Улитки, голова Кита, голова Паука, голова  Слона, голова  Кашалота... Некоторые  головы были  довольно интересные. Но такие, чтобы на чуть-чуть...

     - Пошел я, - сказал дождь. Голос у него был грустный.

     - Ну, давай, - сказала Белка.

     И  немного погодя дождь снова  застучал по  крыше, и  Белке стал слышен стук бесчисленных капель.

     Дождь барабанил все веселей, все сильней, все настойчивей.

     "Может быть, это он так смеется, - подумала Белка. - Или пляшет. Ну, в его понимании".

     Она  опять  встала, на  цыпочках  подошла  к окну, распахнула  его  и выглянула  наружу. В мгновение ока она  вымокла до нитки. Но, краем  глаза глянув  наверх, она заметила голову дождя. "Вот оно! -  подумалось ей. - Ну и голова, однако. Ни на что не похоже. Значит, это правда".

     Она отпрянула, закрыла окно и снова улеглась в постель.

     "Если у него есть голова, у него и мысли есть, - подумала она. - Как же иначе? И он тоже может спать. "

     Но как спал дождь, и где он спал, и как он просыпался и  потягивался  и вставал, она  придумать  не  могла. "Это  я у  него в другой раз спрошу, -

подумала Белка. - А так только надоедать буду".

     И Белка постепенно уснула, а дождь веселился и плясал на ее крыше.

     - ЕСЛИ НЕ МОЖЕШЬ СПАТЬ, надо изо всех сил думать всякие мудреные мысли, и тогда заснешь, - сказал как-то Муравей Белке.

     Иногда Белка принималась думать о разных невиданных тортах, например о тортах из чистейшего  сладкого воздуха или всего лишь из запаха меда. Или же она размышляла о далях или о полночи, ей хотелось увидеть самую полночь, или середину горизонта. Где это могло бы быть? И как дотуда добраться?

     Как-то  вечером  она  задумалась о том, как бы это было, если бы ее не было. Она оглядела свою темную комнату и разобрала очертания стола  и стула.

"Они-то уж  точно были  бы", - подумала  она. - И буфет, и  горшок с буковым медом на верхней полке. И кровать. Но на этой кровати никто бы не лежал. Все бы там было, кроме меня".

     Это  была достаточно мудреная мысль. "Такая  мысль означает Муравья", - подумала Белка. Она представила себе, что вот наступает утро, а  ее все еще нет. Вот Муравей  взбирается на бук  и входит  в дверь. Но он не удивляется, что  никого  нет - с чего бы это? Если тебя нет, тебя  и  не  было никогда, думала Белка, а то это сделалось бы еще мудренее  и она, возможно, совсем не смогла бы больше думать. А вот и Слон заходит на огонек.

     - Что, в гости зашел? - спрашивает Муравей.

     - Ну, не  то чтобы в  гости, - говорит Слон. - Это  я так... малость на лампе покачаться.

     - Ах вон что, - говорит Муравей.

     Слон  залезает  на  стол, цепляется   за  лампу  и  принимается  молча раскачиваться  на  ней. Едва  не сорвавшись, он вскоре вновь  опускается на стол.

     Муравей  достает  из  буфета горшочек букового меду  и  накладывает две порции.

     Они садятся к столу и молча опустошают свои тарелки.

     А потом они еще  долго сидят друг напротив друга. Похоже, они погружены в молчаливые раздумья.

     - Ты ни по кому не соскучился? - спрашивает Слон.

     - Нет, - отвечает Муравей. - Я никогда ни по кому не скучаю.

     - И  я нет, - говорит  Слон. Некоторое  время они глядят друг на друга, приподняв брови и покачивая головами.

     Белка все еще не могла уснуть.

     Немного  погодя  Слон  выходит  за  порог, и  Белка  слышит, как  он спрашивает:

     - Спляшем?

     - Где? - говорит Муравей.

     - Вот  тут, у  дверей, - говорит  Слон. - Здесь же  все равно  никто не живет.

     - Ну что ж, - говорит Муравей.

     Они пляшут, и Белка видит, с какими серьезными лицами делают они каждый шаг, и как Слон летит вниз и кричит снизу, что это ерунда.

     И  все-таки она никак не могла уснуть. Она видела  Муравья, стоявшего в дверях: он хочет уйти, но не решается и все озирается  через плечо на пустую комнату.

     Белка видела странное выражение на его лице, в некотором роде печальное удивление, какого она в в жизни еще никогда у Муравья не видала.

     И Белка  уснула, еще  до того, как за воображаемым  Муравьем закрылась воображаемая дверь.

     НА БЕРЕГУ МОРЯ ЖИЛ КРАБ.

     Он  жил у кромки прибоя, в  маленьком  домишке, крыша которого поросла водорослями.

     Он  редко путешествовал, а дни рождения справлял еще реже. И никогда не получал  писем. Сам себе он казался неприкаянным и частенько повторял самому себе: "неприкаянный я какой... "

     Так он и жил, на морском берегу, незаметный и неприглядный.

     Однажды утром он глянул на  свое отражение  в  озерце стоячей  воды  за скалой и покачал головой.

     - Неприкаянные клешни, - произнес он, - неприкаянная спина. Неприкаянные глаза. Кстати, я их даже не  вижу. Я, собственно, и  сам не знаю, на что смотрю, - подумал он.

     Он поднял  голову  и  задумался  обо  всех неприкаянных  или  вовсе  не существующих вещах на  свете. А потом - о бесчисленных письмах, которых  он никогда не получал.

     Он уполз назад к морю и зарылся в полосе прибоя.

     Он очень  опасался того, что в один прекрасный  день явится Кто-Нибудь, вздернет его за клешню, подумает секундочку-другую да и вышвырнет вон. Одним широким жестом.

     "Вот так", - скажет он и довольно потрет руки.

     От таких мыслей Краба пробирала дрожь.

     Он предпочитал спать. Когда он спал, ему не нужно было копаться в себе.

     Однажды под утро кто-то постучал ему в спину. Краб встрепенулся.

     - Кто там? - спросил он. "Вот оно, началось", - промелькнула  у  него мысль.

     - Это я, - сказал голос, - Белка. - Прогуляться не хочешь?

     "Белка? - подумал Краб. - Прогуляться? " - Но он вздохнул с облегчением, поскольку голос Белки звучал весьма дружелюбно.

     - Да у меня походка такая... странная, - сказал он. В сущности, он хотел сказать, что она у него была неприкаянная, но не сказал.

     - У меня тоже, - сказала Белка.

     - И у тебя тоже? - переспросил Краб. - Какая же такая у тебя походка?

     - Ну... - сказала Белка. - Не знаю я. Но просто ужасно странная.

     Немного  погодя  они в молчании  брели  по  пляжу. Потом Краб  тихонько сказал: "Правда ведь, у меня ну очень странная походка? "

     - Да, - согласилась Белка. - Но симпатичная.

     - Ой, правда?

     - Правда.

     Они помолчали.

     - У меня походка еще страннее, - сказал Краб.

     Белка посмотрела на море и сказала:

     - Оба мы хороши.

     Краб покосился на Белку и нашел, что у нее-то походка была хоть куда.

     И они опять замолчали.

     Потом Краб сказал:

     - Белка...

     - Да, - сказала Белка.

     - Ты меня что, потом выкинуть собираешься?

     - Тебя?

     - Да.

     - Это еще почему?

     - Да потому, что я неприкаянный.

     Белка застыла на месте, посмотрела на Краба и сказала:

     - Вот еще.

     И они пошли дальше, собирая сладкую морскую пену, лежавшую на скалах, и время от времени присаживаясь отдохнуть.

     Поздно  вечером, когда солнце  уже опустилось за море, они вернулись к домику Краба.

     - Пока, Краб, - сказала Белка.

     - Пока, Белка, - сказал  Краб, и сделалось ему так хорошо, что он чуть было  не  запел  и  не пустился в пляс  на одной  клешне. Но  он  не  запел, поскольку  опасался, что Кто-Нибудь, кто прохаживался  неподалеку, услышит и вышвырнет вон с криком: "Это кто это тут распелся? Ты? А ну прочь! "

     Он вздохнул, забрался в свой домик и подумал: " Посмотрел бы ты на себя сейчас, Краб... "

     Но было уже  слишком темно, чтобы идти к скале  и глядеться  в стоячую воду.

     БЫЛА ПОЛНОЧЬ. Белка пыталась  думать о чем-нибудь усыпительном. Но все, о чем  она  думала, было необыкновенным и  таким удивительным, что  глаза ее раскрывались даже шире обычного, хотя она ничего не видела в темноте.

     Внезапно в ее дверь постучали.

     - Кто там? -  спросила  она. В  дверь вошел  Муравей, но Белка  его  не разглядела.

     - Слон, - сказал Муравей.

     - А, это ты, - сказала Белка. - Ты чего это?

     Муравей помолчал.

     - Да на лампе покачаться, - сказал он наконец.

     - Ну, покачайся, - сказала Белка.

     Муравей в темноте забрался на стол и принялся раскачиваться на лампе.

     - Здорово тебе? - спросила Белка.

     - Да, -  сказал Муравей. Но на  самом  деле здорово ему не  было. Он  не находил никакого удовольствия в этом занятии.

     Муравей снова запрыгнул на стол и затрубил, как Слон.

     - Слышу, слышу, - сказала Белка. - Молодец.

     Муравей слез со стола и уселся на стул. Некоторое время было тихо.

     Белка глядела в темноту прямо перед собой, не зная, что сказать.

     - Знаешь, - проговорил наконец Муравей.

     - Что? - спросила Белка.

     - Я ведь не Слон, - сказал Муравей. - Я - Муравей.

     - Ах вот как, - сказала Белка.

     - Или тебе это все равно? - спросил Муравей.

     - Ну... знаешь... - сказала Белка. - Нет, не все равно.

     - А какая разница?

     Белка глубоко задумалась, но внезапно поняла, что разницы не  видит. В то же время она отлично понимала, что  разница есть. Она крепко зажмурилась, крепко задумалась и наконец созналась:

     - Не знаю.

     Повисло долгое молчание.

     - Это что же, я хоть кем могу быть? - спросил тогда Муравей.

     - Хоть кем? - переспросила Белка. - Это как же так?

     - Вот именно, - мрачно сказал Муравей, уставясь себе под ноги. - Как это так?

     - А мне почем знать, - сказала Белка.

     - Нипочем, - согласился Муравей.

     Разговор для полуночи был довольно  странный. Белка встала и подошла  к шкафу, и немного погодя они ели мед и сладкое желе.

     - А мне вот не спалось, - призналась Белка.

     - Не спалось, - ответил Муравей. Вид у него  был серьезный, и  казалось, он о чем-то напряженно размышляет.

     - Ну ладненько, - сказал он вдруг. - Пошел я, однако.

     Он распахнул дверь. Белка снова забралась в постель.

     - Не  свались, - успела она пробормотать на прощание, уже  с  закрытыми глазами.

     - Уж  как  нибудь, - сказал Муравей и почти, почти с грохотом свалился с верхушки бука. Но вовремя вспомнил, что никогда не падает.

     СЛОН ЗАДРАЛ ХОБОТ В НЕБО, похлопал ушами и завопил изо всех сил:

     - Я не могу спа-ать!

     Звери вздрогнули спросонок и подскочили в постелях.

     Некоторые закричали:

     - Прямо никак?

     - Прямо никак! - закричал в ответ Слон.

     После чего улегся и немедленно уснул.

     Но остальные так и остались сидеть торчком в постели, удрученно глядя в темноту и не понимая, где они.

     Когда на  следующий вечер Слону  опять не спалось и  он  снова что есть мочи завопил: "Я не могу спать! ", звери решили принять меры.

     - Надо  что-то для него  сделать, - сказал  Сверчок, с опухшими  веками сидевший в траве на берегу реки.

     - Ах-ха... - зевнул Жук.

     - Да, но что? -  успела  спросить Лягушка, перед тем  как спросонья со звонким плеском плюхнуться в воду.

     Лебедь зевнул, вытянул шею и сказал:

     - Надо ему другую кровать подарить.

     И угадал! Звери тут же согласились.

     И  все  они  принялись сооружать кровать, такую  мягкую и теплую, что любой, улегшийся в нее, немедленно засыпал.

     Кровать была в то же время очень легкая. Она не стояла, а покачивалась.

А стоило на нее тихонько подуть, и она могла улететь.

     - И куда же она улетит? - полюбопытствовала Черепаха.

     - После разберемся, - сказал Сверчок.

     - О, - сказала Черепаха, кашлянула в кулачок  и  больше не произнесла ни слова.

     Спустя несколько часов кровать была готова.

     Вечером ее доставили Слону.

     - Кровать! - воскликнул Слон.

     - Кровать, - подтвердили звери.

     - Это что, мне? - поразился Слон. - Прямо вот так, совсем для меня?

     - Для тебя, - сказали звери.

     Слон  рассыпался  в  благодарностях, забрался  в  постель и  немедленно заснул. Жук  переполз  через  бортик, чтобы  посмотреть, как  Слон  лежит, повалился ничком и тоже провалился в сон.

     И тогда Сверчок тихонько подул на кровать.

     - Тсс, - шепнул он.

     Кровать  колыхнулась, оторвалась от земли и, постепенно набирая высоту, скрылась за деревьями. Храп Слона и Жука медленно замирал вдали.

     Пораженные, глядели звери вслед улетающей кровати.

     - Так куда она полетела-то? - не утерпела Черепаха.

     - После разберемся, - сказал Сверчок.

     - Ой, да, - спохватилась Черепаха. - Правда.

     Она  была очень рада, что у нее  есть панцырь, под  который она  могла забраться, так что никто не мог увидеть, как она, пристыженная, покачивала головой.

     ОДНАЖДЫ ВЕЧЕРОМ Медведь написал письмо зверям:

     Уважаемые звери,

     Я не могу спать.

     Это ужас что такое.

     Я очень долго думал и понял, что все дело в моей кровати.

     Не сделаете ли вы для меня другую?

     Я хочу кровать из  меда, с решеткой из засахаренных каштанов, матрас из сливок и мягкую - премягкую подушку.

     Что скажете? Сможете?

     Всего-то на одну ночку, не насовсем.

     Я прямо не дождусь. Полагаю, вы все себе представляете, что такое ужас.

     На следующий вечер Медведь  уже спал в  такой  кровати. Звери потирали ручки и переговаривались: "Теперь-то его пушкой не разбудишь! "

     Звезды перемигивались, а  запах меда и  засахаренных каштанов медленно растекался  по  лесу, и  Медведь  бессознательно, но  тем  не  менее  вполне решительно, доедал свою постель.

     КОГДА ЗВЕРИ ПРОСЛЫШАЛИ, что Белка опять не может спать,      они очень захотели ей помочь. Один за другим собрались они у Белки.

     Слон явился первым и протянул Белке свои уши.

     - Это, знаешь, Белка, такие уши... - сказал он. - Если на одном из них уляжешься, прямо на месте заснешь. Ты с ними смотри, поосторожнее.

     Белка  приладила  уши  к  голове, улеглась на одном  из  них, немного подождала, но заснуть так и не сумела.

     - Странно, -  сказал Слон. - Но ты их попридержи у  себя. Может, когда и сработает.

     Ёж   дал  Белке   свои  иголки, чтобы  съеживаться, но  стоило  Белке попробовать, она не только не уснула, а вскрикнула: "Ай"! Никогда она еще не была так далека от того, чтобы заснуть.

     - Совершенно  необъяснимое   явление, -   сказал  Ёж, который  засыпал немедленно, стоило ему свернуться клубком вместе со своими колючками.

     Черепаха дала Белке свой панцырь.

     - На одну ночку, - сказала она.

     Забравшись в панцырь, Белка задремала, но уснуть не смогла.

     - Я дремлю, - крикнула она из-под панцыря.

     - Да, - сказала Черепаха, которая начала замерзать. - Я тоже.

     Немного погодя Белка сказала:

     - Я все еще дремлю.

     - Ну, подремала и хватит, - еле выговорила  дрожащая и синяя от холода Черепаха.

     Жираф дал Белке свои рожки.

     - Не знаю, почему, Белка, -  сказал  он, - но с этими штуками я всегда сплю, как убитый...

     Но  и  с рожками на голове, со  слоновьими ушами и с  остатками ежовых колючек  в спине лежала Белка  в траве под буком, и сна у нее не было  ни в одном глазу.

     Лебедь предложил ей свои  крылья, потому что лучше всего ему спалось  в полете, Щука сказала, что Белка должна напустить в свой домик воды и улечься спать  под  кроватью, Муравьед  посоветовал  долго-долго  фыркать, Мотылек придерживался мнения, что Белке непременно нужно порхать до  головокружения, а потом присесть где-нибудь в темноте, а Медведь настаивал не том, что если достаточно долго есть торт, то  всегда потом засыпаешь. При этом он заметил, что с готовностью покажет, как это делается.

     Но ничего не помогало. Белка не  могла уснуть. А  ночь  подступала, и отовсюду - с  неба, из кустов, из-под земли, из  воды  -  доносилось тихое похрапывание.

     Потому что  спали все. Спал Земляной Червяк, спал  Осьминог, спал Орел, спал  даже  Индийский  Палочник. Насупленная  и бессонная, уселась Белка на большую ветку возле двери, посмотрела на небо и увидела, как луна скрывается за облаком. "Спать пошла, ясное дело", - мрачно подумала Белка.

     И тут кто-то хлопнул ее по плечу.

     - Это кто там? - спросила Белка.

     - Я, - сказал чей-то голос. - Светлячок.

     - Светлячок? - переспросила Белка.

     - Да, - сказал Светлячок. - Я тебе могу мой огонек одолжить. Если ты его сначала включишь, а потом выключишь, то сразу же заснешь.

     Белка взяла огонек, и внезапно Светлячок совершенно пропал из виду.

     - Светлячок! -  успела крикнуть  Белка. Но  в ответ не услышала ничего, кроме шороха.

     Немного погодя  она забралась в постель. Уши, рожки, иголки  и прочие вещи она сложила грудой на пол. И только огонек крепко  сжимала  в руке. Он был включен, и от него исходило мягкое мерцание.

     Белка повернулась на бок, укуталась в свой хвостик и погасила свет.

     И уснула прежде, чем закрыла глаза.

     ОДНАЖДЫ СЛОН СКАЗАЛ:

     - Ухожу в пустыню. Не знаю, вернусь ли вообще...

     - Почему? - удивилась Белка.

     - У  меня  на  то свои  причины, -  сказал  Слон. Он  поскреб голову  и осторожно попробовал почесать себя за ухом своим морщинистым хоботом.

     Белка не стала спорить и проворно собрала  дорожную котомку  со сладкой корой и дубовыми ветками, которую накрепко прикрутила к cпине Слона.

     - Счастливо, Слон, - сказала она.

     - Счастливо, Белка, -  сказал Слон. Вид у него  был понурый. Он  бросил прощальный опечаленный взор на Белкину лампу, которая тихонько колыхалась на ветерке, проникавшем в комнату в приоткрытую дверь.

     - Ну так вот, значит, - сказал он, оступился и свалился с дерева.

     Но, приземлившись, он стиснул зубы, подавил стон и поплелся прочь.

     К  позднему  полудню он добрался  до  пустыни. Оглядел огромное пустое пространство, кивнул, спустил с  плеч  котомку, присел  у подножия скалы  и одним махом  съел все, что  там было. А поскольку  было  там немало, он  с кружащейся головой и набитым животом устроился на песке и заснул.

     Проснулся он на  следующее утро и тут же направился в пустыню. "Тут я в безопасности", - подумал он.

     И  там, посреди  пустыни, он увидел дерево. "Дерево? - подумал он. - А я-то думал... "

     И Слон припустился вприпрыжку.

     - Дерево! - вопил  он. - Дерево! "Как будто оно меня слышит... - подумал

он издевательски. Но продолжал кричать.

     Он бежал  со всех  ног, но ни на шаг не приближался к дереву. Оно будто бы убегало от него.

     "Это такое бродячее дерево", - подумал он. Ему казалось, он где-то об этом слышал.

     - Бродячее дерево! - выкрикивал он. - Бродячее дерево! -      И чуть погодя:

     - Да я  и не думал  на тебя  залезать... ты, может, боишься? Я правда не буду...

     Но это  ничего не меняло. Весь день напролет они бежали  через пустыню, Слон и Бродячее Дерево.

     К  вечеру Слон  выдохся. Он осип, во рту  у  него пересохло, а  хобот потрескался  от  жары. Слон повалился на песок и  увидел, что Дерево  тоже остановилось.

     "Почему, - успел подумать он. - Почему все-таки... "

     И уснул.

     Ночь была светлая. Бесчисленные звезды мерцали на небе, над горизонтом медленно поднималась луна.

     В полночь дерево подкралось к Слону и склонилось над ним. Слон вздохнул во сне. Дерево  осторожно  положило  ему  в рот  несколько листьев и сочных веток, которые ему, в общем, не особенно были нужны, немного пошелестело и пошуршало и на цыпочках отступило обратно.

     Когда Слон проснулся наутро, дерево стояло поодаль. К своему удивлению, Слон обнаружил, что ни есть, ни  пить не хочет. Он сделал шаг по направлению к дереву и увидел, что оно отступило ровно на столько же.

     Слон потряс головой и остановился.

     Потом он повернулся и зашагал в лес.

     - Прощай, Бродячее Дерево! - крикнул  он напоследок, обернувшись на краю пустыни. Дерево было еще видно, и ему показалось, что оно что-то прокричало и кивнуло в ответ.

     "Но этого же не может  быть, - подумал Слон. - Все, что  угодно, но только не это".

     Вдали он разглядел  лес, а в лесу - дуб и бук, возвышавшиеся надо всеми остальными деревьями. Он заторопился.

     - Иду! - выдохнул он, все больше прибавляя шагу.

     БЫЛА ПОЛНОЧЬ. Белка вспомнила, что скоро у нее день рождения, а список подарков был все еще не готов.

     Она встала, составила список  и  с ночным  ветром разослала  его  всем зверям.

     Список подарков.

     Сон, неважно, какой. Любой подойдет.

     Белка.

     Вскоре после этого наступил ее день рождения.

     Это случилось  теплым летним днем. К вечеру все звери явились к ней  на праздник с самыми разными снами: сон  сладкий, сон длинный, сон безмятежный, сон  в  багровых  тонах, сон прерывистый, сон  пронзительный, сон  буйный, коротенький гладкий сон, который  можно было пропустить между  пальцев, сон голубой, сон колоссальный, такой, что и не поднимешь, сон пуховый и многие другие сны, о которых Белка никогда и не слыхивала.

     Полярный Медведь явился  с холодным, замороженным  сном, Ласточка - со сном быстрым, воздушным, а Муравей - с маленькой коробочкой, в которой лежал секретный сон  для  особенных случаев. Слон  пришел с  большим сном, который всякий раз  норовил укатиться, так  что Слону  приходилось  бежать за  ним с криком  "Эй! ", а Птица-Секретарь  прислала  письменный сон, который  Белке предписывалось читать по  вечерам, чтобы не заснуть не  сходя  с места и  не пустить весь праздник насмарку.

     Белка сложила подарки в большую кучу за буком.

     Потом они ели торт и веселились до самого вечера.

     Один за другим гости расходились по домам, в теплую летнюю ночь.

     - Спокойной ночи, Белка! - кричали они.

     - Спасибо! - отвечала Белка.

     Когда ушел последний гость, Белка  собрала подарки в охапку и осторожно влезла на свой бук. Там она толкнула коленкой дверь и вошла в дом.

     Но на пороге она споткнулась, и  сны разлетелись по  комнате, наполнили ее  до самого потолка, набились в ящики  шкафов. И  прямо в  дверях  Белка погрузилась в большой, серый сон, который ей подарил  Бегемот, и проспала до самого утра.

     И еще никогда не  спала она так крепко и так  сладко, как в ночь  после своего дня рождения.