Перевод М. Волковой

Мимо проехала бело-голубая карнавальная повозка с участниками празднества, одетыми в костюмы Людовика XV. Из-под пудреного пирамидального парика знаменосца свисали длинные пряди, его атласный шлейф волочился по пыльному асфальту. Негр возле барабана отвесил глубокий поклон двум женщинам в окне и поплыл дальше в своей треуголке и ритмично колыхающемся, пропитанном потом плаще.

— Это ты ему понравилась, — проговорила молодая девушка, оборачиваясь к женщине рядом, которая все еще хлопала в ладоши. — Видела, как шикарно поклонился?

Негритянка усмехнулась:

— Лучше моего парня все равно никого нет, на мой вкус по крайней мере. Он, чует мое сердце, уже вернулся, мы договорились в десять на углу. Если опоздаю, заберет в голову невесть что, и тогда все, не будет мне никакого карнавала.

Девушка схватила ее за руку и потащила к ночному столику. В комнате царил хаос, как будто по ней прошел вор, выдергивая на ходу все ящики из шкафов и комодов.

— Я ничего не успеваю, Лу! Эта пьеретта… я с ней с ума сойду! Подожди, помоги мне немного.

— Так ты еще не кончила?

Усевшись на кровать, девушка разложила на коленях зеленую юбку. На девушке было зеленое бикини и зеленые кружевные чулки.

— Осталось только приклеить все это, видишь, вот… Я изобрела тут нечто немыслимое.

Негритянка подошла и села рядом, пригладив рукой свое шелковое блестящее кимоно. В ее курчавые волосы была воткнута красная бумажная хризантема.

— Раймундо уже, наверное, пришел. Он становится бешеным, если я опаздываю. Мы договорились идти смотреть шествие, сегодня я хочу увидеть все повозки до одной.

— Подожди, успеешь, — прервала ее девушка. Она откинула с глаз прядь волос и подняла упавший абажур. — Не знаю, как это я так проволынила.

— Но я не могу пропустить шествие, Татиза, понимаешь? Что угодно, только не это!

— А кто говорит, что ты его пропустишь?

Негритянка сунула палец в банку с клеем, а потом осторожно опустила его в тарелку, полную блесток. Затем она поднесла руку к юбке и начала приклеивать к ней блестку за блесткой, создавая какое-то неведомое созвездие. Наклонившись, она подняла с пола упавшую блестку, осторожно намазала ее клеем и тоже приложила к юбке, слегка прижимая, чтобы закрепить.

— И это что, по всей юбке так надо?..

— Не стони, пожалуйста! Я думала, успею, не бросать же теперь на полдороге, неужели не ясно? Ты только помоги мне прикрепить блестки, минутное дело, видишь, я даже уже покрасилась, как тебе моя физиономия? Ты так ничего и не сказала, нахалка такая! А?.. Ну что?

Женщина улыбнулась.

— Очень красиво. С этими зелеными волосами ты прямо как хризантема. Только зеленые ногти — это уж, по-моему, чересчур.

Девушка резко вскинула голову, глубоко вдохнула воздух и тыльной стороной руки провела по раскрасневшемуся лицу.

— Ногти как раз и задают тон, тупица ты этакая. Бал называется зеленым, значит, и костюмы должны быть зелеными, и все должно быть зеленым. И нечего меня разглядывать, работай, можешь разговаривать, только не останавливайся. Нам осталось еще больше половины, Лу!

— Я очки забыла, без очков плохо видно.

— Неважно. — Девушка отерла платком стекавший по пальцу клей. — Прикрепляй как попало, в такой толчее все равно никто не разберет. Нет, я с ума сойду от этой жары, я больше не выдержу, у меня такое ощущение, будто я вся исхожу жидкостью, как ты только терпишь? Зверская жара!

Женщина пыталась водрузить на место хризантему, которая сползла ей на шею. Она нахмурила лоб и понизила голос:

— Я была там.

— И что?

— Он умирает.

По улице, отчаянно сигналя, прогрохотал автомобиль. Несколько мальчишек, отбивая такт палкой по железной сковороде, заорали: «А у короля корона ни золотая, ни серебряная…»

— Меня как будто в печку сунули, — простонала девушка, раздувая ноздри, на которых блестели капельки пота. — Если бы я знала, что будет такая жара, придумала бы костюм полегче.

— Еще полегче? Да ты и так почти голая, Татиза. Я собиралась надеть свой гавайский костюм, Так и то Раймундо взбеленился — там часть бедра была видна. А ты в таком виде…

Кончиком ногтя Татиза поддела блестку, приклеившуюся к чулку, прилепила ее в центр маленького созвездия на подоле юбки и начала сосредоточенно счищать с колена засохшую каплю. Рассеянно обвела вокруг себя взглядом, ни на чем не останавливаясь. И мрачно проговорила:

— Ты так считаешь?

— Что я считаю?

— Что он умирает?

— А, это да. Эти дела я знаю, навидалась, знаю, как бывает. Эту ночь он не переживет.

— Но ты уже однажды ошиблась, помнишь? Сказала, что он при смерти, умрет с минуты на минуту… А он на следующий день молока попросил, такой радостный.

— Радостный? — изумленно воскликнула служанка и почмокала фиолетово-красными губами. — Во-первых, я не говорила, что он умрет, я сказала, что он очень плох, — вот что я тогда сказала. Но сегодня все иначе, Татиза. Я только заглянула в дверь, мне даже не надо было входить, чтобы понять, что он умирает.

— Но когда я там была, он спал, и так спокойно, Лу.

— Это не сон. Это другое.

Отшвырнув юбку, девушка резко поднялась. Подошла к столу, взяла бутылку виски и принялась отыскивать рюмку среди беспорядочно разбросанных флаконов и ящиков. Она оказалась под пуховкой от пудры. Девушка подула внутрь, выдувая со дна рисовую пыль, и выпила всю стопку большими глотками, не разжимая зубов. Выдохнула через рот и протянула бутылку негритянке:

— Хочешь?

— Я уже выпила много пива, не хочу мешать.

Девушка налила в рюмку еще виски.

— Моя краска еще не потекла? Посмотри на веках, зелень не смазалась? В жизни так не потела, у меня как будто вся кровь кипит.

— Ты слишком много выпила. И еще эта беготня… Не понимаю, зачем столько блесток, в толчее они все равно все отлетят. А главное, я не могу больше сидеть, как подумаю о Раймундо, там, на углу…

— Ты жуткая зануда, Лу! Заладила одно и то же: Раймундо да Раймундо! Он что, не может подождать, этот тип?

Женщина не ответила. Рассеянно улыбаясь, она прислушивалась к доносившейся издалека музыке и фальцетом подпевала: «И она зарыдала… и она зарыдала…»

— На прошлом карнавале я попала в группу «бродяг», повеселилась от души. Так танцевала, что даже каблуки сбила.

— А я в это время загибалась от гриппа, помнишь? Но на этот раз я уж свое возьму.

— А отец как же?

Девушка медленно отерла платком белесые от клея кончики пальцев. Глотнула еще виски. И снова запустила палец в банку с клеем.

— А ты чего хочешь? Чтобы я сидела здесь и заливалась слезами? Этого ты хочешь? Чтобы я посыпала голову пеплом, встала на колени и молилась, тебе этого надо? — Она пристально глядела на кончик пальца, покрытый блестками. На юбке поблескивал брошенный наперсток. — Что я могу сделать? Что я, бог, что ли? Чем я виновата, если ему хуже?

— Я и не говорю, что ты виновата, Татиза. Упаси бог, отец твой, не мой. Делай, как считаешь нужным.

— Но ты все время твердишь, что он умирает!

— Так он действительно умирает.

— Ничего подобного! Я тоже заглядывала туда, он спит, умирающие так не спят.

— Ну, значит, не умирает.

Девушка подошла к окну и подняла лицо к фиолетовому небу. На тротуаре группа мальчишек поливала друг друга водой из пластиковых тюбиков. Мимо прошел мужчина, одетый женщиной, неестественно выворачивая ноги в туфлях на высоченных каблуках. Мальчишки бросили игру и засвистели ему вслед. Один из них, постарше, бросился за мужчиной, выкрикивая: «Пойдем со мной, красотка, пойдем со мной!» Девушка равнодушно наблюдала сцену. Потом рывком подтянула чулки, резинками прикрепленные к трусикам.

— Я вся в поту, как загнанная лошадь. Если бы не краска, я бы сейчас влезла под душ, что за идиотизм краситься раньше времени.

— Я тоже больше не выдерживаю в этом шелке, — проворчала служанка, засучивая рукава кимоно. — Эх, сейчас бы холодненького пивка! Что я люблю, так это пиво, хотя Раймундо предпочитает кашасу. В прошлом году он пил три дня беспробудно, и мне пришлось идти одной на карнавал. Моя повозка была красивее всех. Море изображала. Жаль, ты не видела, какие там были сирены, все в жемчугах. И еще пират, рыбак, морская звезда, все было! А на самом верху раковина то закрывается, то открывается, и в ней — морская царица вся в драгоценностях…

— Ты опять ошиблась, — прервала ее девушка. — Не может быть, чтобы он умирал. Не может. Я была там раньше тебя, и он преспокойно спал. И сегодня утром он даже узнал меня, так смотрел, и улыбнулся. У тебя все хорошо, папочка? — спросила я, а он не ответил, но я видела, что он прекрасно понял, что я сказала.

— Чего ему это стоило, бедняге!

— Как это, стоило?

— Ну, знает, что у тебя сегодня бал, не хотел расстраивать.

— О господи, как трудно говорить с дураками! — не выдержала девушка, сбрасывая с кровати на пол груду одежды. Она пошарила в карманах брюк. — Ты не брала моих сигарет?

— У меня своя марка, мне твои не требуются.

— Ну послушай, Лузинья, послушай, — вновь начала девушка, расправляя цветок в волосах негритянки. — Я не выдумываю, я уверена, что он узнал меня сегодня утром. Знаешь, я даже думаю, что он почувствовал какую-то боль, потому что у него вытекла слеза из глаза на парализованной стороне. Я никогда не видела, чтобы он плакал этим глазом, никогда. Понимаешь, только на парализованной стороне, и слеза такая темная…

— Он прощался.

— Ты опять за свое, дрянь такая! Хватит дурочку валять, ты будто хочешь, чтобы это случилось именно сегодня. Почему ты все время это повторяешь, а? Ну почему?

— Ты сама спрашиваешь, а потом не хочешь слушать. Врать я не собираюсь, Татиза.

Девушка заглянула под кровать и рывком выдернула оттуда туфлю. Наклонившись, она коснулась зелеными волосами пола. Поднялась, оглянулась вокруг. Опустилась на колени перед негритянкой, держа в руках банку с клеем.

— Ты не заглянула бы туда на секунду, а?

— Так ты хочешь или нет, чтобы я наконец закончила это? — Женщина раздраженно разлепляла покрытые клеем пальцы. — Раймундо, небось, уже остервенел от ожидания, будет мне сегодня на орехи.

Девушка вскочила с колен, сердито засопела и забегала по комнате, как зверь в клетке. Попавшуюся на дороге туфлю она отшвырнула ногой в сторону.

— Все этот проклятый врач. Это он виноват, скотина.

Я говорила ему, что не могу оставаться в доме, я говорила, что не умею ухаживать за больными, ну не умею — и все! Если бы ты была доброй женщиной, ты бы мне помогла, но ты просто эгоистка и зануда, которая знать ничего не желает. Эгоистка ты, вот кто!

— Ну знаешь, Татиза, в конце концов, это твой отец, а не мой. И разве я не помогала все эти месяцы, как его хватил удар? Я не жалуюсь, он человек хороший, бедняга, но побойся бога, сегодня не могу! Я и так вожусь тут с твоей юбкой, хотя мне уже давно пора быть на улице.

Усталым жестом девушка открыла дверцу шкафа. Взглянула в зеркало. Сжала складку на талии.

— Я поправилась, Лу?

— Ты? Поправилась? Да у тебя кожа да кости, девушка. Твоему-то, поди, и ухватиться не за что, а? Или есть?

Татиза похотливо шевельнула бедрами и засмеялась. Глаза заблестели.

— Ради бога, Лу, кончай скорее, в полночь он должен прийти за мной. Он заказал зеленое пьеро.

— На мне тоже однажды было пьеро. Правда, уже давно.

— Он приедет на Тайфуне. Чувствуешь, какой шик?

— Это что еще такое?

— Это такая шикарная красная повозка. Ну что ты на меня уставилась, Лу, давай быстрее, ты что, не видишь… — Она тоскливо провела рукой по шее. — Ах, Лу, ну почему он не остался в больнице?! Ему было так хорошо в больнице…

— В бесплатных больницах всегда так, Татиза. Они не могут возиться с больными, которые умрут неизвестно когда, на улице другие ждут.

— Я уже несколько месяцев мечтаю об этом бале. Он прожил шестьдесят шесть лет. Что, ему трудно прожить еще день?

Негритянка встряхнула юбку и придирчиво осмотрела ее, держа на вытянутых руках перед собой. Потом снова положила на согнутую руку и склонилась над тарелкой с блестками.

— Еще кусок остался.

— Только один день…

— Помоги мне, Татиза, вдвоем мы вмиг управимся.

Теперь обе работали не отвлекаясь. Руки то и дело бегали от банки с клеем к тарелке и от нее к юбке, которая была похожа на зеленое изогнутое крыло, отяжелевшее под блестками.

— Сегодня Раймундо меня убьет, — вновь начала причитать негритянка, налепляя блестки почти наугад. Она провела тыльной стороной ладони по мокрому лбу, и внезапно ее рука повисла в воздухе. — Слышишь?

Девушка откликнулась не сразу.

— Что?

— По-моему, я слышала стон.

Татиза опустила глаза.

— Это на улице.

И они снова склонили головы, сблизив их под желтым пятном абажура.

— Послушай, Лу, ты не могла бы сегодня остаться, а? Только сегодня, — начала девушка робко. Потом осмелела: — Я бы отдала тебе свое белое платье, помнишь, то самое? И туфли, они еще новые, ты сама знаешь, что новые. А завтра можешь уходить, можешь уйти, когда захочешь, только сегодня, Лу, ради бога, останься сегодня!

Служанка торжествующе выпрямилась.

— Долго ты держалась, Татиза, долго. Я с самого начала все ждала. Но сегодня, хоть убей, не останусь. — Она так затрясла головой, что хризантема упала, и она снова прикрепила ее шпилькой. — Пропустить шествие? Никогда! Я и так уже достаточно поработала, — добавила она встряхивая юбку. — Готово, можно надевать. Не блеск, конечно, ну ничего, никто не заметит.

— Я отдала бы тебе голубое пальто, — прошептала девушка, вытирая пальцы платком.

— Даже если бы это был мой отец, Татиза, я не осталась бы сегодня, понятно тебе? Даже со своим собственным отцом, сегодня ни за что.

Вскочив одним прыжком, девушка схватила бутылку и, прикрыв веки, сделала еще несколько глотков. Надела юбку.

— Брррр! Это не виски, а настоящая бомба, — пробормотала она, подходя к зеркалу. — Ну-ка пойди застегни мне, нечего сидеть с постной рожей. Зануда.

Женщина попыталась нащупать застежку в тюлевых складках.

— Что-то я не найду крючков…

Девушка стояла, широко расставив ноги и подняв голову. Она посмотрела в зеркало на негритянку.

— Ничего он не умирает, Лу. Ты ведь была без очков, когда входила к нему, потому и не разобрала. Он спал.

— Может, я действительно ошиблась…

— Конечно ошиблась. Он спал.

Женщина наморщила лоб и рукавом кимоно отерла пот с подбородка. Она откликнулась, как эхо:

— Он спал, конечно.

— Скорее, Лу, ты уже целый час копаешься с этими крючками!

— Все, — тихо пробормотала негритянка, отступая к двери. — Я ведь тебе больше не нужна?

— Постой! — властно окликнула девушка, молниеносно надушив платье. Провела по губам помадой и швырнула тюбик рядом с незакрытым флаконом.

— Я уже готова, выйдем вместе.

— Я опаздываю, Татиза.

— Постой, я же сказала, что готова, — повторила девушка, понизив голос. — Только сумку найду…

— Ты не будешь гасить свет?

— Так вроде лучше, а? Повеселее как-то.

Они остановились на верхней ступени лестницы и одновременно оглянулись: дверь была закрыта. Неподвижные, словно окаменевшие, обе женщины слушали, как в гостиной били часы. Первой шевельнулась негритянка.

— Пойди взгляни, Татиза, — выдохнула она.

— Лучше ты…

Они быстро переглянулись. Пот струйками тек по зеленым вискам девушки, мутный, как сок из кожуры зеленого лимона. С улицы донеслось несколько долгих автомобильных гудков. Снова забили часы. Негритянка мягко отстранила девушку и на цыпочках начала спускаться. Внизу она открыла дверь на улицу.

— Лу! Лу! — испуганно позвала девушка, еле сдерживаясь, чтобы не закричать. — Постой, я тоже иду…

Не отрывая рук от перил, она стремительно сбежала по лестнице. Когда за ней захлопнулась дверь, вниз по ступенькам слетели несколько зеленых блесток, как будто хотели догнать ее.