Голова начала болеть с самого утра. А ведь когда-то она считала мигрени выдумкой избалованных женщин! И не верила, что головная боль может предвещать изменение погоды. И не думала, что от головной боли бывает так плохо, что не хочется ни есть, ни пить, ни лежать, ни спать, ни вообще жить.
Мерием сделала над собой усилие и подошла к зеркалу. Она знала, что ничего хорошего там не увидит, особенно после бессонной ночи. Пятьдесят лет, да что там – пятьдесят два, от себя-то не скроешь! И все они – на лице. По утрам без макияжа она была отвратительна сама себе. Конечно, она никогда не была красавицей, но молодость и свежесть сглаживали неправильность черт и примиряли Мерием со своим отражением. А после сорока ей стала все меньше нравиться ежеутренняя процедура умывания, чистки зубов и приведения в порядок волос. К пятидесяти же выработалась стойкая неприязнь к зеркалу и к себе в нем.
«Наверное, это неизбежно сопровождает процесс старения, и подобные чувства возникают у каждой женщины», – думала одно время Мерием, поскольку была неглупа, весьма образованна и способна на обобщения и отвлеченные рассуждения.
Поэтому, когда однажды она случайно поделилась своими переживаниями с Софией, которую считала почти ровесницей, то реакция соседки неприятно поразила ее и затронула гораздо глубже, чем она могла предвидеть. София засмеялась! И совершенно спокойно сказала, что сама не испытывает ничего подобного, хотя в молодости была почти красавицей. У нее в гостиной даже висел портрет, написанный знакомым художником лет двадцать назад, который подтверждал и то, что это действительно было так, и то, что люди очень меняются с возрастом.
– Мне все мои морщинки нравятся, – весело заявила София. – Нелюбовь к своей внешности, между прочим, ведет к неприятию себя как личности, а это уже признак нездоровой психики. Так что вы, госпожа Мерием, лучше почаще улыбайтесь своему отражению! Себя надо любить – это основа душевного здоровья и спокойствия.
София говорила полушутливо, вовсе не желая обидеть соседку. Она же не знала, до какой степени отчаяния и ненависти к себе самой доведена Мерием.
«Значит, у меня расстроена психика? Только этого мне не хватало! Шарлатанка! Начиталась книжек по психологии и воображает себе! У самой даже высшего образования нет, а туда же! Умные слова выучила, советы дает! Психоаналитик нашелся!»
Она так и не смогла выбросить из головы этот разговор. С тех пор каждый раз перед зеркалом вспоминались доброе симпатичное лицо с улыбкой и занозой засевшие в мозгу слова: «…признак нездоровой психики…». Как могут нравиться морщины? А эти мерзкие волоски, появляющиеся то в родинках, то под подбородком?! А пигментные пятна и мешки под глазами?! Как можно любить это?!
Она лжет, она тоже не может любить себя не такую, как на портрете в гостиной! Это обычные женские хитрости, вроде любезных «Ах, как ты поправилась! Тебе это идет!», «Ах, милочка, что случилось? У тебя такие круги под глазами!», «Ты вчера так хорошо выглядела! Почему ты и сегодня так не накрасилась?».
Мерием была мастером подобных шпилек и твердо знала, что откровенной и простой быть с женщинами нельзя. За откровенность с себеподобными приходится долго расплачиваться. Вот поговорила с Софией – и пожалуйста!
Конечно, София может себе позволить смеяться: она-то сохранилась намного лучше. А ведь ей уже сорок девять. Мерием где-то читала, что беременность и роды омолаживают женский организм, но никогда этому не верила. Разве мало женщин, которые имеют по шесть, восемь, десять детей – и выглядят как старые развалины!
Но София в какой-то мере подтверждала этот тезис. Детей у нее было трое: двое совсем взрослые, а младший, рожденный «по ошибке», и правда омолодил ее и перевел в категорию «молодых матерей». С ними, двадцатипяти-тридцатилетними, София сблизилась, и гуляла сначала с коляской, потом с ребенком, и болтала с ними на равных, и не выглядела среди них бабушкой своего сына.
Мерием считала, что ей не повезло с домом.
Когда она покупала эту квартиру, ее привлекла сравнительно невысокая цена, количество комнат и то, что маленькая по площади квартирка была не в какой-нибудь трущобе или рабочем районе, а в тихом, весьма престижном, хоть и отдаленном от центра Измира месте. Можно было быть уверенной, что среди соседей не будет всякого сброда. Она, правда, опасалась, что пятикомнатные квартиры будут заселены шумными многодетными семьями, а Мерием втайне не любила детей и с трудом переносила их крики, болтовню и капризы. И это при том, что всю жизнь проработала учительницей… или поэтому? Впрочем, профессию она выбирала, когда еще не знала, что обречена на бесплодие, что из-за этого распадется ее брак, казавшийся ей счастливым, и что с годами даже вид детей и беременных женщин станет ей противен. И вид молодых и красивых женщин тоже!
И не очень молодых женщин, ведущих себя так, словно их не огорчает их возраст.
И по роковому стечению обстоятельств ее соседками стали именно такие женщины.
Ей не раз приходило в голову, что лучше бы ее окружали менее образованные бедняки или пресловутые многодетные семьи, в которых сорокалетние мамаши выглядят на все шестьдесят. Среди них она была бы самой интеллигентной, культурной, а может быть, и моложавой. А что получилось?!
Как же она их всех ненавидела! Всех!
Умную, деловую Сибел с ее тремя детьми и семейным счастьем; независимую, разведенную Айше, ухитрившуюся завести красавца-любовника и хорошо выглядевшую для своих тридцати; прелестную молодую Катю, которую обожает муж и на которую оглядываются все мужчины без исключения; эту наглую студентку из квартиры сверху, вечно устраивающую шумные посиделки с друзьями, выпивкой и музыкой. У них есть то, чего лишена сама Мерием: молодость, красота или привлекательность, а главное, любовь и возможность иметь детей. Реализованная, как у Сибел, или потенциальная, как у остальных трех.
А двое «взрослых», как она их про себя называла, были еще хуже. София, любящая свои морщины и ясно намекающая на ее, Мерием, ненормальность, а вдобавок эта…(Мерием не любила грубых слов и не употребляла их даже мысленно) ну, скажем, содержанка Фатош. Интересно, сколько ей лет? Больше сорока пяти, это понятно. А держится как молодая! Носит леггинсы или какие-то обтягивающие брючки, распущенные волосы – это в ее-то годы; красится, даже если всего-навсего спускается погулять с собакой; болтает с молодежью, как с равными, а к ней, своей ровеснице, почтительно обращается «госпожа Мерием»; называет себя уменьшительным именем, вместо того чтобы представляться по-нормальному – «Фатма»; вечно строит глазки кому попало…
У нее, правда, нет детей – и сначала это несколько примиряло Мерием с ее существованием, но Фатош второй раз замужем, а однажды Мерием слышала, как они со студенткой обсуждали, где и как лучше делать аборт!
Мерием слышала многое из того, что происходило в доме. Ее соседкой по этажу была обычно отсутствующая Катя, и Мерием могла без всякого опасения приоткрывать дверь (а о том, чтобы ее дверь не скрипела и не издавала никаких ненужных звуков, она позаботилась) и подолгу слушать, о чем разговаривают ее соседи.
Люди нередко вместе ждут лифта, или встречаются возле почтовых ящиков, или, открыв дверь, видят на лестнице соседа – и при этом они, разумеется, не молчат. В больших, многоэтажных домах ограничиваются вежливыми «Добрый день», «Здравствуйте», «Всего доброго», а в таких, где не больше десяти квартир и все друг с другом знакомы, этим минимумом не обойдешься. Люди разговаривают, не учитывая прекрасный резонанс лестничной клетки и не задумываясь о том, что у них есть постоянный посторонний слушатель.
Мерием хорошо изучила акустику лестницы и знала, как лучше пользоваться ее свойствами. Некоторые разговоры можно было хорошо разобрать, лишь приоткрыв дверь; чтобы уловить другие, надо выйти на шаг-другой из квартиры, что легко сделать под предлогом выпускания на прогулку кошки – если кому-нибудь посчастливилось бы обнаружить подозрительные передвижения старой дамы.
Войдя во вкус подслушивания, Мерием скоро обнаружила, что при незначительном напряжении может услышать и то, что говорят в прихожей, недалеко от двери. Двери почти у всех жильцов дома были тонкие, некачественные, и, судя по пропускаемым ими звукам, были сделаны из чего-то вроде фанеры. Только у нее самой, у Веры и у Фатош – не арендаторов, а владельцев квартир – входные двери были сделаны на заказ и надежно защищали жильцов как от воров, так и от любопытных ушей.
Плохо было слышно и то, что говорили в прихожей Айше – далековато все-таки, а вот прихожие Софии, Сибел и Дениз прекрасно прослушивались. Летом поле деятельности Мерием расширялось: у всех окна настежь, все завтракают и ужинают на балконах, и при этом, разумеется, тоже не молчат.
Если бы ее соседи догадывались, сколько знает о них Мерием! Ей было приятно это тайное всеведение, хотя маленькие секреты, печали, ссоры и радости жильцов дома вряд ли заслуживали столь пристального внимания.
Однако среди ничего не значащих фраз и многочисленных мелочей, которым люди склонны придавать такое значение, попадались иногда весьма интригующие перлы. Или полезные сведения.
Вот, например, полицейский дал свой телефон Айше и просил ее позвонить, если та что-нибудь вспомнит. Это надо использовать. Тем более что полицейский явно заинтересовался ею как женщиной – Мерием была наблюдательна и такие вещи мгновенно улавливала, даже раньше тех, кого это непосредственно касалось. И редко ошибалась.
Когда этот красавчик-доктор в первый раз проводил Айше до квартиры, хотя ей надо было только подняться на один этаж, выйдя от Сибел, Мерием сразу же поняла, чем дело кончится. Она, правда, полагала, что дело кончится браком, но совершенно естественно, что доктор не торопится жениться на разведенной, которая к тому же настолько безнравственна, что и без брака с ним спит.
Была в коллекции Мерием и загадочная фраза, сказанная Фатош на третьем этаже:
– Пожалуйста, потерпи, я тебя умоляю! Если он узнает, то ни ты, ни я не получим ни гроша.
Что она имела в виду? Кто этот «он»: ее старый муж, из которого она тянет деньги? Или еще кто-то? И что такого страшного «он» может узнать?
Но еще интереснее, с кем она говорила: с Сибел или с Дениз? Что между ней и ними общего? Просто детектив какой-то! Как будто ее кто-то чем-то шантажирует.
Наверняка есть чем! Можно представить, как она себя вела в молодости. Особенно среди той богемной среды, в которой она вращалась. Они же думают, что им все позволено. Ни нравственных запретов, ни ограничений, ни страха божьего.
Мерием почему-то казалось, что слова Фатош были адресованы Дениз, а не Сибел. Та все-таки порядочная женщина, хотя муж иногда и устраивает ей сцены ревности. А вот Дениз… Мерием была уверена, что лет двадцать назад Фатош была точно такой же – неразборчивой, наглой, испорченной. Они даже внешне чем-то похожи!
Из молодых обитателей дома Мерием больше всех ненавидела эту девчонку. После одной из ее частых вечеринок старая дама попыталась сделать ей замечание: должен же кто-то призвать Дениз к порядку, объяснить ей, что включать такую мерзкую музыку так поздно и так громко неприлично, что не стоит оставлять у себя на ночь всю сомнительную компанию – вместе с мужчинами, кошмар! – что нехорошо так откровенно пренебрегать мнением и покоем соседей.
Мерием верила в тот момент, что желает девушке добра: у Дениз ведь ни отца, ни матери, кто же ей объяснит, что такое «хорошо» и что такое «плохо»?
Ответ Дениз поразил соседку:
– Вы просто завидуете мне! Вы же ненавидите всех, кто моложе и счастливее вас! Остались старой девой и всех хотите такими же сделать, да? Не выйдет! Я буду жить, как мне нравится. Понятно? Мне, а не вам! Сами только и мечтаете, чтобы какой-нибудь мужчина остался у вас ночевать! Или вы и слова «оргазм» никогда не слышали?
Слово это Мерием слышала. Точнее, видела в журналах и книгах. Но не предполагала, что его можно спокойно произносить вслух в разговоре с соседкой. Особенно со старшей!
А чего еще ожидать от молодежи? Стараются получить от жизни все удовольствия, ни в чем себе не отказывают в угоду правилам и приличиям…
Может быть, так и надо? Но тогда придется признать, что вся ее, Мерием, жизнь была неправильной? Нет! Только не это!
Мягкое прикосновение к ноге отвлекло ее от мрачных мыслей и вернуло к зеркалу и солнечному утру. Дюшес! Мерием обожала свою кошку, баловала ее как могла, и белый пушистый зверь отвечал ей такой же любовью. Хотя и не проявлял ее так явно.
Мерием гордилась породистой красавицей с аристократическим именем и родословной и разными глазами: голубым и зеленым. Она верила, что ее кошка – существо необыкновенное, все понимающее и только по недоразумению не умеющее говорить. Мерием где-то когда-то прочла, что кошки обладают способностью благотворно воздействовать на здоровье своих хозяев, и ей казалось, что она додумалась до этого сама. Сама обнаружила, что если взять Дюшес на руки, погладить и приласкать, то проходит мучительная головная боль, сердце начинает биться ровнее и спокойнее, исчезает нервозность и беспокойство.
Мерием терпеть не могла, когда ее любимицу трогают посторонние, чужие руки. Особенно детские. Она ревниво оберегала свое сокровище, даже на прогулку выводила на поводке и, в отличие от всех хозяев домашних животных, которые радовались, если кто-то приходил в восторг от их кошечек и собачек, разъярялась и резко, почти грубо отбивала у соседей и прохожих охоту любоваться белой красавицей.
С этого началась ее открытая вражда с Сибел.
– Почему девочка не может погладить кошку?! – возмущалась Сибел сначала только в разговорах с близкими, а потом и в глаза самой Мерием. – Кому от этого плохо? Мелисса вся в слезах приходит, когда ее на улице встречает.
Старшая дочь Сибел не могла равнодушно пройти мимо кошки. Любой. Даже грязной, вылезающей из помойки, драной и явно злобной зверюги. Поэтому, когда после переезда в новый дом выяснилось, что у пожилой соседки есть кошка, Мелисса была так счастлива, что забыла и про потерю старых подружек и про нелегкий для каждого ребенка переход в новую школу.
И это была не просто кошка, а точно такая, как в диснеевском мультфильме про котов-аристократов: белая, пушистая, ухоженная – с точно таким же именем Дюшес. Только глаза разные, как у всех ванских кошек, но удивительное совпадение имен примирило Мелиссу с этим незначительным различием.
Кто же мог предвидеть, что хозяйка кошки и близко к своей любимице никого не подпустит? Особенно ребенка! Сибел наивно полагала, что несколько улыбок и вежливых разговоров ликвидируют это недоразумение, но не тут-то было!
– Моя кошка – не игрушка для соседских детей, – безапелляционно заявила Мерием. – У нее тоже есть нервная система и свои взгляды на жизнь. Ей не нравится, когда ее трогают все подряд. Особенно дети. Они не умеют обращаться с животными и могут сделать больно или рассердить Дюшес. Она очень впечатлительная.
То, что Мелисса не менее впечатлительная, чем ее кошка, Мерием не только не интересовало, но и голову не приходило. Когда Сибел попыталась ей об этом сказать, Мерием стоило большого труда сдержаться и не ответить теми самыми словами, которые первыми просились на язык.
«Вот вы и интересуйтесь переживаниями своих детей, а мне это совершенно ни к чему! Нарожали детей, а окружающие должны от этого страдать? Разбирайтесь сами со своими проблемами и не смейте лезть в мою жизнь и ублажать свою девочку за счет моей Дюшес!» – это она сумела-таки оставить при себе.
– Если ваша девочка так любит животных, заведите котенка или щенка, – это она сказала вслух, чем заслужила еще не ненависть, но неприязнь Сибел. Ведь именно это Мелисса и предлагает чуть не каждый день, а Мехмет не станет терпеть животное в квартире даже ради дочери. Шерсть, запах, грязь, кошачьи консервы – сколько ни убирайся, все равно всегда сразу ясно, что в доме есть кошка.
Мерием, правда, удавалось содержать квартиру в чистоте и порядке, но ей, по мнению Сибел, больше и делать нечего. Старая дева – и этим все сказано!
Госпожа Мерием между тем не была старой девой, но сообщать об этом факте своим соседям считала излишним. Думают – и пускай себе думают. Меньше будет поводов для разговоров. Она прекрасно знала, сколько домыслов может породить недостаток информации, а все о своей жизни мало кто хочет и умеет рассказывать.
Мерием никогда не упоминала о том, что была разведена: сначала ей было стыдно и неловко из-за того, что муж развелся с ней из-за ее бесплодия, хотя, если вдуматься, разве в этом есть ее вина? Потом она втайне надеялась, что, скрыв факт развода, сможет найти себе другого мужа. Потом решила, что, не упоминая об этом, сама скорее перестанет жить прошлыми обидами и обретет былую жизнерадостность, повеселеет и сможет улыбаться как раньше. А потом она привыкла хранить молчание об этом недолгом периоде своей жизни, окружила себя подругами и знакомыми, которые ничего не знали о ее замужестве и разводе, и было бы по меньшей мере странно, если бы она вдруг начала откровенничать.
Столько лет молчала – с чего бы теперь менять привычки? Только подавать приятельницам повод для злословия. Что кто-нибудь сможет ее понять и посочувствовать ей, она и не предполагала. Не такова человеческая природа.
Вот Айше, например, не скрывает, что была замужем и развелась, и что хорошего? Большинство женщин смотрит на нее косо и пытается придумать причину такого скоропалительного развода. Через месяц! Как не предположить самое худшее? Понятно, что муж ее бросил, но почему? Или не была невинной, или изменила ему, или… мало ли что!
Мерием полуавтоматически гладила кошку, чтобы головная боль не заслоняла все мысли. Они ей сейчас понадобятся, и еще как. Айше не глупа, на примитивное вранье ее не поймаешь. Интересно, во сколько она зайдет? Мерием знала распорядок дня каждого жителя дома, знала и то, что по четвергам у Айше нет занятий в школе, а в университет ей нужно только к трем. Но она обещала забежать с утра. Надо приводить мысли и себя в порядок. Мерием видела, что ее доктор уехал: серебристой дорогой машины не было на стоянке. Значит, Айше уже встала. Хотя… кто знает? Может, не в ее привычках подавать мужчине завтрак? Тогда понятно, почему он не торопится на ней жениться.
Когда раздался звонок в дверь, Мерием даже слегка удивилась: она не ожидала Айше так рано. Но, с опаской поглядев в дверной глазок, увидела именно ее. Причем молодая соседка была одета явно не для визита к ней, а для выхода на работу: хороший светлый костюм, дорогие туфли, сумочка, волосы собраны на затылке в подобие пучка. Наверно, все-таки встала рано и готовила-таки любимому завтрак.
Надо быстро перестраиваться и менять весь план разговора! Мерием рассчитывала на то, что времени у Айше будет достаточно, но если она собралась уходить, то все может пойти не так, как Мерием запланировала. Поэтому, пока гостья снимала туфли, говорила слова приветствия и проходила в гостиную, хозяйка мучительно соображала, как ей убедить Айше в своей правдивости и добрых намерениях. С учетом того, что у собеседницы мало времени. Придется сразу приступать к сути дела. Хотя с молодыми так, кажется, и лучше. Не любят они пустых разговоров, вечно спешат, бегут, по мобильным телефонам звонят, каблучками стучат…
Мерием не случайно выбрала себе в сообщницы именно Айше. Проницательная дама видела, что та легко поддается уговорам и с величайшим трудом произносит слово «нет». С Сибел бы этот номер не прошел. Да Сибел с ней и разговаривать не станет! А София слишком уж примитивна и простовата. И считает ее сумасшедшей. Вот когда начинаешь жалеть, что не позаботилась о хороших отношениях с соседями. Но Айше никогда открыто не проявляла ни враждебности, ни пренебрежения; значит, с ней можно иметь дело. Только вот как к нему подойти, чтобы не отпугнуть и заинтересовать молодую соседку? Мерием не обольщалась и понимала, что та вряд ли согласится ей помогать из-за дружеского расположения. Как бы любезна ни была с ней Айше, большой любви к Мерием она явно не испытывала. Как, впрочем, никто и никогда.
Ну вот, пора начинать разговор. Айше уже в гостиной, обмен любезностями закончен. К счастью, та сама не стала терять времени.
– Вы хотели о чем-то поговорить со мной, госпожа Мерием?
– Да, дорогая Айше. Именно с вами. И по секрету, – заговорщически улыбнулась, вернее, заставила себя улыбнуться Мерием. Выхода нет. Первые слова сказаны. Больше просить некого, а отказываться от своего плана она не собиралась. К тому же полицейский заинтересовался Айше, а вдруг и ей хочется найти повод ему позвонить. Правда, вчера вечером он был у нее – это Мерием слышала. Но ему, вероятно, нужно было показать фото девушки доктору…
– Айше, вы знаете, что полиция разыскивает в нашем районе пропавшую девушку?
– Да, но… – Айше странно замялась. – Вы хотели поговорить о ней? Я могу дать вам телефон полицейского, который этим занимается. Вы, наверное, ее видели, да?
– Да, и я уже сказала об этом полиции. Но дело в том, что… вы же понимаете, что одного свидетеля недостаточно, а я всего лишь пенсионерка… словом, они могут мне не поверить… – Мерием старалась говорить взволнованно и прерывала фразы, не заканчивая, что вообще-то было ей несвойственно. – Я точно знаю, что девушка шла к Дениз, я выходила с Дюшес и видела ее на лестнице. Она поднималась. И я слышала, пока запирала дверь, что она позвонила в ее квартиру и ее туда впустили.
– А вы уверены, что именно к Дениз?
– Конечно. Ее дверь ведь прямо над моей… и к ней постоянно ходят всякие… Словом, я знаю, как ей звонят и как хлопает ее дверь. Она же никогда не позаботится прикрыть ее потише! – не надо скрывать своей неприязни к Дениз, так правдивее и убедительней! – Но если эта девица, ну, наша Дениз, заявит, что ту девушку в глаза не видела, то кто мне поверит? Скажут, что мне делать нечего, я и придумываю… или ошиблась, потому что старая и из ума выжила!
– Вы вовсе не старая и не производите впечатление выжившей из ума, – мило улыбнулась Айше. – Я, например, вам верю. И полиция, конечно, поверит. А когда вы ее видели?
– Во вторник, в первой половине дня. Точнее не скажу, чтобы не фантазировать. Мне при моем образе жизни необязательно знать точное время. Но они не верят! Я видела по реакции этого полицейского! Если бы вы согласились помочь… ведь это может быть важным…
Мерием говорила дальше, и ей вдруг показалось, что соседка смотрит на нее как-то странно. Непредсказуемо и непонятно. Как будто не может понять, о чем она, Мерием, говорит. А она всего-навсего просит Айше подтвердить, что она видела, как девушка входила или звонила в дверь Дениз. Она могла удивиться необычности просьбы, или смутиться от нежелания соглашаться, или испугаться давать ложные показания. Но Айше смотрела во все глаза, как будто стараясь понять скрытый смысл ее простой просьбы.
И удивилась только тогда, когда увидела в глазах Мерием радость – да, настоящую, неподдельную радость! – от ее слов:
– Вы, наверное, не знаете, госпожа Мерием, но лгать в этой истории нельзя. Потому что речь идет об убийстве. Та девушка была задушена.
Кого может порадовать сообщение об убийстве?!