– Господин Октай, у вас есть враги? – вопрос застал врасплох их обоих: и Октая, и Айше. Они, очевидно, не были готовы к такому повороту разговора. Уже через секунду в глазах Айше Кемаль увидел понимание, а Октай в растерянности заговорил:
– Враги? Не понимаю… вроде нет. Откуда им взяться? Я не думаю, что…
– А вы подумайте. Враги есть почти у всех. Особенно у заметных, преуспевающих личностей. Вы можете даже не догадываться об их враждебности. Но она существует, втайне разрастается и до поры до времени не беспокоит вас. Подумайте как следует, господин Октай. Кто-то может сильно не любить вас. Вы могли обидеть кого-то, сами того не заметив, или забыть об этом. Занять должность, на которую кто-то претендовал, не вылечить безнадежного пациента, победить в научной дискуссии, заключить удачную сделку, уволить кого-нибудь, не ответить взаимностью на любовь… да мало ли что вы могли наделать в своей жизни, считая, что ваши действия никого не задевают. Но кого-то они задели.
– Допустим, вы правы. И, наверное, если я начну вспоминать всю свою жизнь, то найду каких-то обиженных или мнимо обиженных мною. Как и каждый человек. Но какое это имеет отношение к убийству? Я лично собирался вам сообщить…
– Видите ли, господин Октай, завтра вас так и так бы спросили о вашем знакомстве с убитой. Можете считать, что это уже не новость. А задуматься вам придется. Потому что немало улик и фактов делают вас подозреваемым номер один. И мне кажется, что этих фактов многовато для правдоподобия. Так всё же, господин Октай, у вас есть враги?
– Я должен подумать. Так, с ходу, даже представить себе не могу. Я, конечно, не ангел, но врагов старался не наживать. И, между прочим, я не понимаю, о каких уликах вы говорите. Похоже, мне нужно пригласить адвоката? – Октай взглянул на своих слушателей с улыбкой, но они не принимали шутливого тона, и он тоже посерьезнел.
– Давайте сначала я вам сообщу свою информацию. Мне не хотелось вчера говорить при тебе, Айше, потому что ты дружишь с Сибел и непременно ей все рассказала бы. Эта история не в твоем вкусе, извини.
– Вот как? При чем, интересно, здесь Сибел? – Айше быстро вышла из гостиной и через несколько секунд вернулась с фотографией, оставленной в кабинете. Она молча положила снимок на низкий столик перед Октаем. Он улыбнулся.
– Значит, вот как ты догадалась? Тот же ракурс, да. Но там у них другого места для нормальной фотографии не найдешь. Либо соседский дом в кадр попадает, либо одни голые стены, либо эти ее прищепки, помнишь? Я и их так же сфотографировал.
– Кого их? – чуть ли не в один голос спросили Айше и Кемаль.
– Как кого? Аксу и Мехмета. Я думал, мы говорим об одном и том же. Эта девушка – любовница Мехмета, может быть, бывшая, я не в курсе. Зовут ее… звали – Аксу Караташ, и она была одно время моей пациенткой. Но вчера я даже фамилии ее не вспомнил, сегодня в компьютере нашел.
– Вчера твой ноутбук преспокойно лежал в кабинете, и что-то ты не горел желанием искать ее фамилию!
– Ай, ну что ты сердишься?! Ты представь себе: приходит полицейский, что само по себе мало радует, хотя вы, господин Кемаль, лично мне очень симпатичны. Вы не похожи на типичного полицейского или на наши стереотипные представления о нем. Но не в этом дело. Вы же нам сначала не сказали об убийстве! И показываете фото, которое я делал сам, причем это фото любовницы моего друга, похождения которого я периодически прикрываю от его жены. Я – своего рода их алиби. Я и на дачу с ними тогда ездил, чтобы Сибел думала, что мы с Мехметом там вдвоем. Она же звонит, проверяет. Находит предлог подозвать меня к телефону – чтобы убедиться, что я там. А два раза в неделю Мехмет якобы приходит ко мне на осмотр, хотя его увеит практически прошел. И что, по-вашему, я должен делать, когда полицейский спрашивает, не видел ли я эту девушку? Я подумал, что мой друг на чем-то попался, а Сибел затеяла не знаю что: наняла частного детектива для развода или что-нибудь в этом роде. Словом, как в кино. А тут еще ты, Ай, начинаешь рассказывать, что видела Аксу в вашем подъезде… Я решил, что мне лучше не ввязываться в эту историю. А то ты скажешь Сибел…
– Между прочим, я все придумала. Я ее в подъезде не видела.
– Зачем же ты?..
– Меня Сибел попросила. Это она ее видела, но не хотела быть свидетельницей.
– Сибел – просила?! Да нет, быть не может! – Октай в изумлении переводил взгляд с Кемаля на Айше. – Вы оба, кажется, знаете больше меня?
– Вы знаете, где она жила, работала и так далее? Словом, все эти данные. Откуда она? Сколько ей лет? Чем занималась?
– А разве вы еще это не выяснили? Вы же сказали, что меня завтра спросили бы о ней – значит, вы знали, кто она такая?
– Впервые слышу ее имя. Но я понял еще вчера, что вы что-то знаете. И лучше скажу вам сразу, без всяких уловок: в сумочке убитой был блокнотик, а в нем записан номер вашего телефона. Мобильного – так что не говорите, что она списала его с рекламного объявления в газете, там его нет. И давайте восстановим хронологию: когда и где вы с ней познакомились? Когда она познакомилась с господином Мехметом? И когда и при каких обстоятельствах вы ее видели последний раз?
– Столько вопросов сразу! По-моему, так допрос вести не полагается?
– Это не допрос, господин Октай. Это сбор оперативной информации, почти частная беседа. Собирайтесь с мыслями и рассказывайте по порядку.
– И не лги, пожалуйста, – строго добавила Айше.
– И не собираюсь, милая, – пожал плечами Октай. – Зачем бы я стал напрашиваться на роль добровольного помощника полиции, если бы намеревался лгать?
– Не знаю зачем. Чтобы скрыть правду, например. Обычно лгут для этого.
– Если я правильно понял, ты подозреваешь, что это я задушил девушку? Ее убили во вторник, да? Надеюсь, кто-нибудь подтвердит мое алиби. Я целый день был в больнице и у себя на приеме.
– Это потом проверят, – спокойно заявила Айше. – Лучше рассказывай про Аксу. Кто она такая?
– Я уже сказал: она была моей пациенткой. Частной. Заказывала линзы, очки, ничего серьезного. У меня в приемной года полтора назад познакомилась с нашим Мехметом, ну и… Потом я раза два ездил с ними на дачу, когда Сибел оставалась в городе, и несколько раз видел их вместе. Вот, собственно, и все. Хотя нет. Не все. Сегодня я предупредил Мехмета, что Аксу убита и что я расскажу о ней полиции. Оказалось, что об убийстве он тоже уже знал, а о нем, точнее, об их связи не то чтобы просил не говорить, но предпочел бы, чтобы я умолчал. Это понятно, да? – обратился он к Кемалю. – И я бы умолчал, если бы не Айше. Ты бы могла вообразить, что это моя подружка, а не его, и я испугался.
– Меня? Или все-таки подозрения в убийстве?
– Тебя, дорогая. Мне как-то не пришло в голову, что меня заподозрят в убийстве. Но ты могла увидеть в этом банальный пошлый сюжет, и меня это беспокоило. И по твоему тону я понял, что был прав.
– Ты мог все объяснить мне, мне одной, вчера вечером. Я целый день мучилась, не могла вспомнить, что мне напоминает эта фотография; потом я вообще начала бессмысленно бояться. А уж когда в моей сумке оказался этот листочек…
– Какой листочек? – не понял Октай.
– С твоим телефоном. Из ее сумки.
Видя, что Айше ничего вразумительно объяснить не сможет, Кемаль решил, что пора вмешаться:
– Дело в том, господин Октай, что в сумочке убитой девушки был маленький блокнотик – абсолютно чистый, без единой записи. Но на верхнем листочке отпечатался записанный на предыдущем, оторванном, номер мобильного телефона. Номер эксперты установили, правда, без последней цифры, и мы уже получили список всех десяти абонентов.
– Так, может, это и не мой номер? А что ты говорила про свою сумку? Я не понял, где был этот листочек? – Октай пытался вести разговор только с Айше или хоть встретиться с ней взглядом, но то, что обычно было для него естественно и просто, сейчас почему-то не удавалось. Она ускользала.
– В сумочке госпожи Айше оказался оторванный листочек с четко написанным номером телефона. Вашего, – на всякий случай пояснил Кемаль.
– И вы решили, что я убийца, а она моя сообщница? – возмущенно высказал догадку Октай. – Как этот листочек мог попасть в твою сумку? Где ты ее оставляла?
– Вообще-то, листочек был не в сумке, а в папке, – начала рассказывать Айше, но ее слова прервал звонок телефона. – Это, наверное, брат, – сказала она Кемалю, да-да, только ему и как-то слишком по-простому: как будто они оба понимают, о чем идет речь, а посторонним нечего вмешиваться в их разговоры. Октаю это не понравилось.
– Слушаю, – раздался ее голос из коридора. – Да, в Англию. Пригласили, потом расскажу. Вот и отлично, тогда я не буду его продлевать. Часть вещей к тебе на дачу опять закину, ладно? Но это неважно. Послушай, тебя жаждет видеть мой сосед, некий господин Орхан Алтынель, кажется, он ювелир или владелец чего-то ювелирного… Откуда я знаю? Он сказал, что будет составлять завещание. Ты должен явиться к одиннадцати, а нотариус к половине двенадцатого… я не знаю… да я правда впервые слышу, я же не покупаю бриллианты! Ну и что, что все знают? Разве это важно?.. я слышала, что это его вторая жена… ну да, Фатош, ты же ее у меня как-то видел… Какая разница, разве мало богатых людей?.. Нет, я не просила, он сам хотел тебя позвать… Вот и спроси у него сам… Я рада, что ты доволен. У меня еще одно дело… Нет, больше никаких миллионеров. У меня сейчас полицейский, и я должна у тебя кое-что выяснить. Насчет папки Сибел. Ты в ней видел такой маленький листочек с номером телефона? Желтенький, а на нем номер мобильного телефона? Да нет, не потеряла, это номер Октая, дело не в этом… Я им ее не отдавала… Да я объясняю, просто ты перебиваешь. Эта папка теперь – улика, ее забирают в полицию и выясняют, кто ее брал в руки и кто мог туда этот листочек сунуть. Пока получается, что Сибел, Мехмет, ты и я… А листочек был у убитой девушки в сумочке! Да, понятно, что ты не видел и не клал. Так и все скажут! Не обижайся, я не это имела в виду, но мне уже так надоела эта история… Я вынула папку и уронила, и он обнаружился… Не могла я выкинуть, это было в рестора… ну, неважно, в присутствии господина Кемаля… Это тот полицейский… Ничего, а почему ты спрашиваешь?
Кемаль и Октай напряженно вслушивались в реплики Айше, пытаясь по ним восстановить весь диалог. Иногда это легко удавалось, иногда молчание Айше длилось достаточно долго для того, чтобы ее собеседник мог сказать много такого, чего не угадаешь. Если бы при этом видеть ее лицо! Но не идти же за ней в прихожую. Однако кое-что из этого прерывистого монолога можно было понять.
– Вы, оказывается, были в ресторане? – весьма небрежным тоном поинтересовался Октай, внимательно посмотрев на Кемаля своими красивыми, почти черными глазами.
– Госпоже Айше нужно было рассказать о своей соседке, которая уговорила ее стать лжесвидетельницей. Мы решили заодно поужинать, чтобы не терять время, – спокойно объяснил Кемаль, с грустью подумав, что все это действительно так. – Вы не сказали, чем занималась эта Аксу и где жила, – сменил он тему.
– Ее адрес есть у меня в компьютере, если она, конечно, не переезжала. Завтра я вам сообщу. А занималась она, судя по всему, охотой, – Октай улыбнулся своей неотразимой улыбкой.
– Охотой?!
– Да, она намеревалась удачно выйти замуж. Это было очень заметно. Сначала наметила меня, но я ее быстро разочаровал.
– Каким образом?
– Я в то время только познакомился с Айше, но этой девице я дал понять, что помолвлен и вот-вот женюсь.
– Как, прямо ни с того ни с сего?
– Ну что вы. У меня огромный опыт общения с такого рода охотницами, – Октай откинулся на спинку дивана, непринужденно приняв живописную позу, – могу поделиться. Я их чую за километр. Не знаю уж, что они во мне находят… Вероятно, для них финансовый вопрос решающий. Они не просто кокетничают – девчонки всегда кокетничают, и пусть! – они расставляют ловушки и капканы. Одеваются дорого, но не вызывающе; красятся совсем чуть-чуть; никогда не приходят дважды в одном и том же пальто и в одних и тех же туфлях; волосы моют и укладывают прямо перед самым приходом; никогда никуда не спешат и предпочитают появляться в конце рабочего дня. Всегда так или иначе интересуются вашим семейным положением: отсутствие кольца для серьезных девушек не доказательство. Как только я вижу такую, я прикидываюсь болтуном и сразу сообщаю ей, что вечером, например, иду в гости к родителям невесты, или что после свадьбы собираюсь сменить офис, или что она похожа на лучшую подружку моей жены… вариантов много.
– И который же вы применили к Аксу?
– Она, помнится, сказала, что собирается поступать в университет, в прошлом году, мол, не удалось. А я сразу заявил, что моя невеста – преподаватель иностранной литературы и доктор филологии. Потому что тогда я уже не фантазировал, а думал о вполне конкретной женщине.
Октай помедлил и, чуть понизив голос, сказал:
– Думаю, что, как мужчина, вы понимаете, что одна Айше стоит десяти таких вертушек, как Аксу. Напрасно она ревнует и сердится. Это мой приятель Мехмет – любитель молодежи, у него то одна девица, то другая. Правда, мне казалось, что с Аксу у него был серьезный роман, иначе я не стал бы им помогать.
– И как долго этот роман продолжался? – решил выяснить Кемаль.
– Трудно сказать. То есть я-то думал, что продолжается по сей день, хотя Мехмет довольно давно не обращался за алиби, если вы позволите это так называть. Но он сегодня заявил мне, что не виделся с ней месяца два, кажется… Да он вам сам скажет. И тут есть еще один момент, – Октай снова понизил голос, – мне бы не хотелось при ней, – он выразительно указал глазами на место отсутствующей Айше, – в общем, Мехмет сказал мне, что якобы Аксу ему говорила, что до него она была моей любовницей! Это ложь, но ведь невозможно доказать, что это ложь. Невозможно даже выяснить, действительно ли она это говорила, или это он сам придумал, чтобы отвести от себя подозрения. Ведь фотографию-то кто-то отрезал. А кому это надо, кроме изображенного на ней, правильно? Она, как я вам уже говорил, всерьез хотела замуж, а он всерьез женат и имеет троих детей.
– Зачем же она завела с ним роман, если вам было достаточно сообщить ей о невесте, а не о жене и трех детях, и она от вас отступилась?
– Ну, не все так примитивно. Она могла и влюбиться в Мехмета, он это умеет, у него море обаяния, от него все студентки без ума, или он мог обещать ей развестись, мало ли как бывает. От меня-то она отстала не из-за невесты, а из-за моего нежелания заводить с ней… отношения, что ей какая-то невеста, подумаешь! А он с их первой встречи стал ее обхаживать, я же помню. Но дело не в этом. Когда я сюда ехал, я хотел вам сообщить ее имя и рассказать о связи с Мехметом, но я не был уверен, что мне сказать о фотографии. Решил вообще о ней не упоминать. Но Айше узнала их дачу и, как я понял, догадалась, что это я снимал. Получается, что я оказался в роли доносчика.
– А в роли сводника как ты себя чувствовал?! – Айше вошла в гостиную, но не села, а осталась стоять около кресла. – Твоя версия понятна. Мы должны сейчас идти к Софии, а то будет совсем поздно.
– То есть ты указываешь мне на дверь? Я, разумеется, уйду, но ты завтра сама поймешь, что я абсолютно ни в чем не виноват – перед тобой. Перед Сибел – может быть, но существует же такая вещь, как мужская солидарность. И перед полицией – немного, потому что задержал нужную информацию на целые сутки. Наверное, для расследования это немало. Но не мог же я так сразу выдавать друга и полиции, и жене – через тебя, Ай. Ты же у нас максималистка: тотчас же побежала бы правду рассказывать. Разве нет? А твоя дорогая Сибел, между прочим, счастлива со своим Мехметом, таким, какой он есть. Надеюсь, что хоть вы, господин Кемаль, меня поймете, как мужчина мужчину, – он выразительно сверкнул глазами на Кемаля, напоминая свои предыдущие откровения и призывая его в союзники против стоящей в ожидании его ухода Айше. Мол, что с этими женщинами говорить: ревнуют, сердятся, сами не знают, чего хотят… – Завтра я тебе позвоню, – спокойно, как ни в чем не бывало обратился он к Айше, – ты не забыла, что мы должны ехать смотреть дачу?
– Знаешь, я окончательно решила, что я не выйду за тебя замуж, – вдруг заявила она.
Октай умел проигрывать, хотя сам этого до сих пор не знал.
Собственно говоря, проигрывать-то ему не приходилось – так, бывали мелкие неудачи то в делах, то в работе. Однако сейчас он осознал, что главное – не потерять лицо. Чтобы не стыдно потом было вспоминать об этой сцене; чтобы спокойно смотреть в лицо этому полицейскому, с которым, он предчувствовал, ему еще не раз придется иметь дело; чтобы, может быть, вернуть-таки ускользающую Айше. «Господи, ну почему? – проносилось в его голове. – Какое ей дело до этой Аксу? До Сибел? Я же все очень убедительно и правдоподобно рассказал… Или нет? Или они знают что-то еще?»
Но додумывать было некогда: надо было завершить сцену, и сделать это красиво. Он рассмеялся:
– А я тебе и не предлагаю. Ты преувеличиваешь. Ты мне нравишься и незамужняя. Вы бы, господин Кемаль, не слишком загружали ее сыщицкими делами: она девушка впечатлительная, и задушенные красотки на нее дурно влияют. Всего доброго, – обратился он к вставшему вслед за ним Кемалю, – вы знаете мои телефоны. Если понадоблюсь – пожалуйста. До завтра, Ай.
Проходя мимо Айше, он небрежно чмокнул ее в щеку, словно никакой враждебности между ними нет, не было, да и быть не могло. Одни фантазии – и те не его, и потому цены не имеют.
– Ну и как он вам? – спросила Айше, когда входная дверь за Октаем захлопнулась. Или закрылась? Скорее последнее: хлопать дверью он, видимо, посчитал ниже своего достоинства. Подумают еще, что у него есть на это причины.
– Вы имеете в виду его историю? Она может быть правдой.
– А может и не быть?
– Может и не быть, – согласился Кемаль, – но какая-то доля правды в ней, видимо, есть. Иначе зачем бы ему вообще это рассказывать?
– Да, он же не знал про найденный телефон и про то, что я вспомнила фотографию. Значит, он руководствовался чем-то другим? Он разговаривал с Мехметом…
– Он сказал, что разговаривал. Давайте договоримся, госпожа Айше: не считать доказанным фактом то, что кто-то сказал. Завтра же господин Мехмет заявит, что они не разговаривали, и вам придется выбирать, кто из них правдивее. На данный момент нам известно только, что господин Октай посчитал нужным сообщить мне о своем разговоре с Мехметом.
– Вы заметили, как он путался: то он боялся моей ревности, то боялся, что я все расскажу Сибел?
– Вы тоже заметили? Значит, вы делаете успехи: не высказали ему сразу же все, что подумали.
– Считаете меня болтушкой? – чуть обиженно спросила Айше. – Между прочим, напрасно. Если надо что-то скрыть, я прекрасно могу это сделать.
– Прекрасно. Но недолго. Я не считаю вас болтушкой, но, насколько я понял, любая ложь вам претит. Даже в форме умолчания.
– Да? Ну, пожалуй, вы правы. Пойдем к Софии? Или сначала к Сибел? А то уже девять часов, а у них же дети.
– К Сибел? – Кемаль подумал. – Нет. Пока нет. Во-первых, вы должны сами с ней предварительно поговорить. Правильно? Может, она вам объяснит, зачем ей понадобилось лгать про шесть часов, да еще с такой кучей подробностей. Во-вторых, мне бы хотелось разговаривать с ними по отдельности – с мужем и женой. Вы же видите, какие там страсти! А в-третьих, если они наши главные действующие лица, то надо к беседам с ними получше подготовиться. Завтра с утра я должен быть на работе, сообщу всю мою информацию; может быть, узнаю что-то новое; потом, если у начальства не будет других планов, приеду повидать вашу Сибел. А с господином Мехметом договорюсь о встрече в каком-нибудь нейтральном месте. Чтобы не вызывать его в полицию.
– А в полдвенадцатого вы должны быть у моего соседа-ювелира. Ой, оказывается, он как-то невообразимо богат и известен. Мне брат сказал. У него целая сеть магазинов, и раньше дела вел его старший брат, но он погиб, и теперь господин Орхан – один из самых богатых людей если не в Турции, то в Измире точно. Интересно, почему он живет в таком доме, как наш?
– А чем плох ваш дом? У него же большая квартира. И не все любят виллы с бассейнами. Мне, кстати, ваш дом безумно нравится. Живописное место, море видно, и горы, и зелени много, и тихо. Один ваш вид из окна чего стоит.
– Можете снять мою квартиру, когда я уеду! У меня скоро контракт заканчивается.
– А почему вы говорите таким тоном, словно это что-то невероятное? Очень удачная мысль. Мне здесь действительно хорошо, и очень удобно, что квартира маленькая. А главное – буду вас вспоминать.
«Что на это обычно отвечают? Можно что-нибудь кокетливое вроде «И что же вы обо мне будете вспоминать?», модно дружески веселое «Вспоминайте обязательно!», а лучше всего серьезно сказать «Не вспоминайте – зачем? Я вижу, что я вам нравлюсь, и мне это нравится, и мне вы тоже симпатичны, но это ни к чему не приведет». Но так говорить не принято. И вообще, я уезжаю, и жаль, что не завтра», – тут Айше вспомнила, сколько дел ее ждет завтра. Обычных дел, не связанных с убийством. Лекции и уроки никто не отменит из-за того, что госпоже Айше интереснее поучаствовать в расследовании.
Поэтому она оставила без внимания последнюю фразу Кемаля и ответила на свои собственные мысли:
– Пойдемте к Софии. А то завтра я вам не помощник: много работы. Вы с утра к Дениз зайдите, вдруг появится?
– Зайду обязательно, – Кемаль легко подхватил ее деловой тон.
– А вы заметили, что наш добровольный помощник ничего не сказал о моем отъезде? Я же упоминала, а он ни слова, ни вопроса. По-моему, это странно. Или нет?
– Не знаю, госпожа Айше. Это вопрос не к детективу, а к семейному психологу. Я же не знаю ваших взаимоотношений.
– Все вы знаете про наши взаимоотношения! И если он не обратил внимания на такой возмутительный факт, значит, он всерьез озабочен этой историей с девушкой.
– Он мог просто не захотеть обсуждать личные дела при постороннем. Вы думаете, он вас не отпустит?
Айше возмущенно выпрямилась:
– Что значит «не отпустит»? Типично мужская формулировка! Даже если бы я официально была его женой, я не его собственность! Я совершеннолетняя и не сумасшедшая, находящаяся под опекой!
Она, судя по всему, могла продолжать этот монолог еще долго и продолжала бы, если бы ее аудитория не разразилась смехом.
– Что вы смеетесь?! Да, понимаю, вы меня нарочно дразните и этого и ожидали, да?
– Пожалуй, да. Но вы не думайте, что я над вами смеюсь. Скорее, над собой: что так глупо попался со своей шовинистской формулировкой. А вы всегда так внимательны к словам?
– Не знаю, не обращала внимания. Наверное, это профессиональная болезнь. Я же филолог… «любитель слов» в переводе.
– С какого языка? – не постеснялся своего невежества Кемаль.
– С греческого, – устало вздохнула Айше. – Пойдемте. Сейчас будете делать вид, что верите в астрологию.
– Постараюсь.
Они вышли из квартиры, и Кемаль машинально нажал кнопку лифта, когда увидел, что Айше уже сделала шаг по направлению к лестнице.
– Я забыл, что вы всегда ходите пешком.
– А хвастались своей памятью, – поддела она, уже начиная спускаться.
– Я не хвастался, – возразил Кемаль, идя за ней. – Я видимо, не так выразился: не «забыл», а «не сразу вспомнил». Я же не филолог.
– А фамилию героя из романа Достоевского тоже не могли вспомнить? – каблучки домашних туфель постукивали уже на пол-этажа ниже.
– Так он же не подозреваемый и не свидетель, которого я допрашивал. И его имени нет в полицейском компьютере, хоть он и убийца, – Кемаль прибавил шагу и почти сравнялся с Айше.
Они дошли уже до второго этажа, когда свет на лестнице погас.
– Черт, – негромко сказала Айше. – Вечно этот свет выключается, когда я где-то посреди лестницы и далеко от выключателя. Сейчас я включу, – держась одной рукой за перила, а другой на всякий случай ухватившись за руку Кемаля, она пыталась определить, есть ли еще под ногой ступеньки. Они были.
– Из-за этой лестницы я даже придумала похожий эпизод для романа: героиня тоже идет по лестнице, и вдруг гаснет свет. Только там все специально подстроено, чтобы на нее страху нагнать. Причем тот свет автоматически не отключается через три минуты, как в нашем подъезде.
Оказавшись на лестничной площадке, Айше, прекрасно знавшая, где находится выключатель, уже протянула к нему руку, когда прямо возле нее послышался какой-то шорох. Она, не успев испугаться, включила свет – и отшатнулась, увидев перед собой госпожу Мерием, выглядывающую из своей двери.
– Ой, добрый вечер, госпожа… – начала было Айше, но, всмотревшись в лицо соседки, переменила тон:
– Что с вами? Что случилось, госпожа Мерием? Вам плохо?
– Айше… – каким-то безумным шепотом сказала Мерием, – она… она мне позвонила. Только что.
– Кто позвонил? Не волнуйтесь, пожалуйста. Вот и господин Кемаль здесь. Что случилось? – повторила она вопрос, видя, что испуганная Мерием как будто вообще не понимает, что ей говорят.
– Она позвонила. А я не сделала ничего плохого. Я только хотела помочь полиции. Как доброжелатель. Значит, это не она…
– Кто не она? О чем вы говорите, госпожа Мерием? – вмешался Кемаль, надеясь, что при виде полицейского пожилая дама заговорит более вразумительно.
– Ни о чем, – отрезала вдруг Мерием. – Я не с вами разговариваю, а с Айше. И вообще больше ни слова не произнесу. И ты, Айше, ничего не говори. Это не она! А то она и тебе тоже позвонит. А это такой ужас, ужас…
Дверь резко захлопнулась.
Айше и Кемаль в недоумении переглянулись.
– Эта мадам всегда такая? – шепотом спросил сыщик.
– Вроде обычно нет, – тоже шепотом отозвалась Айше. – Бред какой-то: «она», «не она», «позвонит»… Я завтра с ней днем поговорю, если будет время.
Свет снова погас.
Айше сразу же нажала на выключатель, и ей почему-то стало безумно смешно. Она засмеялась, пытаясь одновременно объяснить Кемалю причины своего смеха, но не смогла выговорить ни слова. Когда вместо смеха она почувствовала озноб? Секунды – или минуты? – через две? Через пять? Через час?
– Доброжелатель… ужас… я с ума здесь сойду… Мерием уже сошла! Я не хочу ничего расследовать… я ничего не понимаю. И я боюсь. Я уже всех боюсь!
– Айше, Айше… Вы устали и много пережили за эти два дня. Сейчас снова погаснет свет, не бойтесь. Ничего не бойтесь. Я тоже пока ничего не понимаю, но мы во всем разберемся, обещаю вам. Ну, возьмите себя в руки.
И свет опять погас, и Айше не испугалась, а, закрыв глаза, прислонилась головой к его плечу и чувствовала, что озноб проходит, что ей тепло и спокойно в объятиях этого вчера еще незнакомого ей мужчины, и что лучше всего было бы так и стоять, полуобнявшись, и никуда не ходить, и не расспрашивать никого ни о каких девушках… о Лолитах – мелькнуло в мыслях откуда-то взявшееся слово. Кто-то его о ком-то сказал? В связи с чем? И что, интересно, произошло с Мерием? Айше поняла, что к ней возвращается способность мыслить, а вместе с ней и множество вопросов без ответов.
«Не найдешь ответа – не успокоишься. Не найдешь ответа – сойдешь с ума… – вертелось почему-то в голове. – А в романе у меня свет так и не включился. И никто не утешал героиню, не обнимал и не гладил по голове. Так что мне не так уж плохо!»