Она это или не она? Как бы узнать?
София проклинала тот день, когда она решила не вмешиваться в дела своих детей.
А ведь сколько лет она гордилась собой и была уверена в своей правоте! И рекламировала свою жизненную позицию! Пыталась убедить подруг и родственников, что детям нужно предоставлять максимальную свободу, не ограничивать их независимость, чтобы из них выросли полноценные, уверенные в себе личности. Она с малых лет поощряла самостоятельность дочери и сына, категорически отказывалась помогать им делать уроки («Это твоя работа, ее должен сделать ты сам, а не мы вместе, только тогда ты сможешь гордиться своими успехами и точно знать, на что ты способен!»); она не высказывала одобрения или неодобрения при виде друзей и подружек своих детей, она разрешала им самим выбирать себе одежду и игрушки, сообразуясь лишь с финансовыми возможностями семьи.
А они, увы, были невелики. Трудолюбивая и изобретательная София делала все, что было в ее силах, чтобы ее дом не выглядел убогим и бедным, чтобы всегда было чем полакомиться и угостить друзей, чтобы дети были одеты не хуже сверстников и могли покупать себе то, что малыши, а потом подростки считали жизненно необходимым.
И если их мать приходила в ужас от стоимости какой-нибудь иностранной кассеты или журнала, то дети этого не подозревали. Разве она их баловала? Вовсе нет! Она предоставляла им право выбора, создавала стартовые возможности, о которых не заботился их отец, поощряла их честолюбивые мечты о карьере, чтобы они ставили перед собой серьезные цели, получили образование, стремились достичь чего-либо в жизни… Неважно, что это будет: деньги ли, власть, мировая слава – лишь бы они не выросли никчемными бездельниками, как их… господи, как же трудно сделать так, чтобы дети не походили на собственного отца! София с ужасом видела признаки похожести: дочь улыбалась, как он, прищуривая глаза; сын точно так же, как муж, откидывал назад волосы со лба и хмурил брови, когда бывал озадачен.
Она внушала себе: это все внешнее, только внешнее; я воспитаю их по-своему, совсем другими; они будут трудолюбивы, и не болтливы, и независимы в суждениях, и не будут прятаться от жизни за мамочкину спину, и сделают прекрасную карьеру, и не будут прозябать в бедности. Она болезненно ощущала недостаток собственного образования, переживала, что не так много может дать своим детям, читала, что могла и когда могла, находя время между шитьем и готовкой. Она практически не выключала телевизор, надеясь почерпнуть из всевозможных ток-шоу и выпусков новостей как можно больше информации. И старательно предоставляла детям свободу: они гуляли, где и сколько хотели; дружили с кем хотели; учились, как умели; одевались и стриглись, как считали нужным.
И никогда еще София так явно и осознанно не жалела об избранной ею тактике.
Со старшей дочерью все получилось: Лейла заканчивала консерваторию (у нее было дивное сопрано), была помолвлена с прекрасным, скромным и состоятельным молодым человеком. Впрочем, она всегда любила сказки и надеялась, что они сбудутся в жизни. Как и все Раки, она была честолюбива и весьма расчетлива, умела планировать свое будущее, была ответственна и хозяйственна. Словом, с ней все было в порядке и, хотя она уже несколько лет жила и училась вдали от дома, мать о ней практически не беспокоилась. А вот Бора… буйный северный ветер…
Не то чтобы он постоянно стремился быть не таким, как все, он просто был не таким – и все. Он ничего никогда не делал обыкновенно, как полагается – во всем ему нужно было быть нестандартным, оригинальным, особенным. И быть лидером.
Чем он только не увлекался, куда только не направлял свою бурную энергию! Отвратительно громкая сверхмодная музыка; увлечение серфингом; многочасовые сидения на стадионе с лицом, покрашенным в цвета любимой команды; экстравагантная одежда; поступление в секту сатанистов, приведшее в ужас мать, – всему этому он отдавался с самозабвением и свойственным ему артистизмом.
София видела, что сын наделен яркой индивидуальностью, что он невероятно привлекателен, но его одаренность должна же себя проявить в чем-то одном. Хоть бы можно было заставить его заняться чем-нибудь всерьез! Но нет: он был упрям, знал, чего хочет в данный момент, и направлять его поведение (как и прогнозировать его) было совершенно невозможно.
Больше всего (София понимала это) ее сыну нужны были аплодисменты и изумление окружающих. И чтобы добиться их, Бора готов был то месяцами отращивать свои прекрасные, черные как смоль, вьющиеся волосы, то потом брить голову наголо, то резать в лохмотья почти новые джинсы, то с легкостью дарить приятелю дорогой и редкий компакт-диск. Увлечения и страсти сына сменялись, и только это утешало Софию при его очередных проделках: «Это тоже пройдет», – говорила она себе и оказывалась права.
Друзья и девушки у Бора сменялись так же часто, как увлечения. София даже не успевала запомнить их имена. Первую «невесту», а не просто подружку он представил матери, когда ему едва исполнилось семнадцать. Он настаивал на назначении дня обручения и свадьбы, но когда родители обеих сторон наконец смирились и дали согласие, он потерял всякий интерес к затеянному проекту.
«Не плачь, милая, все Водолеи такие. Ты не была бы с ним счастлива, он слишком непостоянен», – утешала тогда София свою несостоявшуюся невестку.
И еще многих девушек после нее.
Однако в последнее время Бора вдруг стал проявлять постоянство. София не без некоторого удивления приняла его новое хобби, особенно когда ее непоседа-сын решил воспользоваться ее швейной машинкой.
«Мам, я буду модельером. Они все так начинали: и Версаче, и Иссэ Миякэ, и Лакруа, и Коко Шанель. Вот увидишь, я стану знаменитым, поеду в Париж, буду делать коллекции haute coutûre и prêt-а-porter!», – говорил он, вырезая ножницами непонятные дырки в штанине собственных брюк или ловко сострачивая на машинке странной формы геометрические фигуры, выкроенные из старого платья Софии.
Сначала она поощряла очередное увлечение Бора, не очень, впрочем, надеясь, что оно у него надолго. Ей казалось, что идеи «высокой моды» появились у него не сами по себе, а приплыли из квартиры Дениз, где мальчик почему-то стал частым и желанным гостем.
«Что он к ней зачастил? Конечно, они ровесники, и она интересная девица, но он же прекрасно знает, какая у нее репутация. Нечего ему делать на этих вечеринках! Еще, чего доброго, привыкнет к выпивке… Был бы у него нормальный отец…»
Между тем отец Лейлы и Бора отнюдь не был ненормальным.
Он был весьма обыкновенным, даже привлекательным внешне и умеющим держать себя в обществе мужчиной. Беда была в том, что он считал себя непонятым и неоцененным, был готов обвинять в своих постоянных неудачах кого угодно, кроме самого себя, видел вокруг столько несправедливого и предвзятого отношения к собственной драгоценной персоне, что обращать внимание на кого-то еще, даже на своих детей, у него просто не было времени. Когда София, озабоченная воспитанием детей и вечным безденежьем, ибо муж подолгу ни на какой работе не задерживался, уже не могла да и не хотела выслушивать его бесконечные жалобы, он начал все чаще и чаще уходить по вечерам из дома, проводить время в дешевых кафе, а может быть, и искать утешения у других женщин.
Со стороны их семья выглядела обыкновенно – а какая семья при взгляде со стороны выглядит особенной? Но София уже много лет не считала свою жизнь нормальной: она была, точнее, стала неплохим психологом, интерес к астрологии и чтение женских журналов постепенно сменились у нее более серьезными книгами. Она не могла не видеть комплексов и проблем, мучающих мужа, но уже слишком мало любила его, чтобы оказывать ему психологическую помощь. Все ее душевные силы уходили на детей.
Когда Лейла поступила в консерваторию и переехала в Стамбул, София была внутренне готова вообще развестись или просто оставить мужа, но с ужасом узнала о третьей беременности. Она-то полагала, что возраст – надежная защита, что после сорока, когда уже чувствуешь признаки приближающегося климакса, не забеременеешь. Увы! София была в отчаянии: аборт было делать поздно.
Но все проходит – прошли и эти несколько месяцев беременности со слезами, токсикозом и заглушаемым изо всех сил нежеланием рожать этого ребенка; прошло первое трудное время кормления и ночного недосыпания; прошли еще несколько лет, в которые, казалось, ничего не происходило – только малыш рос, учился ходить, говорить, есть… Когда младшему брату было около двух лет, Бора заявил, что переезжает. Будет жить самостоятельно, как сестра. Хватит ему уже тут… он не грудной ребенок!
И он действительно переехал, сняв вместе с приятелем небольшую, как это назвал, «студию». Придя в эту «студию» впервые, София пришла в ужас от грязного, полупустого чердака, носившего это гордое имя. Ее попытки убраться, повесить шторы, постелить ковер на бетонный пол, привезти из дома нормальные тарелки и подушки успехом не увенчались. Бора где-то вычитал, что в Париже все бедные, но свободные художники живут в мансардах и презирают бытовые удобства, и собирался готовиться к своей парижской карьере. При этом работал он в магазине, торгующем женской одеждой, не более чем рядовым продавцом. Но его это не смущало.
«Все так начинают, мам. Ну и что, что у меня нет специального образования? Дениз говорит, что талант не приобретешь вместе с дипломом. И правильно говорит!»
«Но Дениз-то учится», – возражала мать.
«Да чему она там учится, на этих курсах! Там только деньги берут да диплом дают. За нее-то платят, вот она и пользуется случаем».
Интересно, кто за нее платит? София не спрашивала сына, не желая наводить разговор на постоянно бывающих у Дениз мужчин. Увлечен ли Бора этой Дениз? Задавать такие вопросы ему всегда было бесполезно. Ответ же София неожиданно получила, появившись без предупреждения в «студии» сына… а как предупредишь, если на чердаках телефонов не бывает? София решила подкормить Бора и, оставив младшего с навестившей ее сестрой, отправилась в «студию», нагруженная домашними пирожками, запеченными овощами и тщательно упакованными в пластиковые коробочки котлетами. Дверь, как всегда, была не заперта, даже неплотно прикрыта, звонка в «студии» никогда не было, а стука Софии никто не услышал из-за звучавшей внутри оглушительной музыки. Впрочем, она, будучи человеком неиспорченным, не предполагала, что за дверью может происходить что-либо, не предназначенное для посторонних глаз. И была крайне смущена, застав своего сына с полуодетой девицей на том матрасе, который, подобно чердаку, ставшему «студией», был переименован в «постель».
– Я думала, тебе нравится Дениз, – говорила она потом сыну. – Ты что, опять собираешься жениться?
– Собираюсь. Только не на той девчонке, с которой ты меня застукала.
– Но… – начала было говорить правильные вещи София.
– Я знаю, мам, – тут же заявил Бора. – Знаю все твои «но». А ты сама разве хочешь, чтобы я женился на… – и сын дал такое определение своей подружке, что София поняла окончательно и бесповоротно: он вырос. И теперь повлиять на него точно будет невозможно. И, наверно, не нужно.
– На ком же ты собрался жениться? – только и спросила она.
– Есть два варианта. Хорошие девушки, паиньки, тебе понравятся. Осталось выбрать.
– А они обе согласны? И ждут не дождутся, пока ты выберешь? – насмешливо поинтересовалась мать. Ах, ну почему она тогда же не поинтересовалась, как их зовут и откуда они?! Вот и мучайся теперь неизвестностью.
– Да, – совершенно серьезно ответил Бора. – Они ждут. Но у меня появился еще один проект… Только это пока секрет. Это Дениз придумала, она умная – ужас!
Подобная откровенность была для него настолько необычной, что София не задала никаких лишних вопросов. В свое время она увлекалась методикой активного слушания, придуманной каким-то американским психологом, и благодаря ей ненавязчиво выслушивала жалобы и задушевные тайны всех своих знакомых. Но почему-то к сыну эта методика была неприменима. И в тот раз София не старалась использовать приобретенные навыки психоаналитика, полагая, что сын сам расскажет, что сочтет нужным. Зачем, например, ей знать, как зовут каких-то девушек, на которых он скорее всего никогда не женится? А уж тем более просить их фотографии? Кто же мог предположить, что произойдет убийство?
София второй день не находила себе места.
Она действительно, как Айше сказала Кемалю, была не из тех, кто лжет. Особенно самой себе. И ей было страшно. Страшно, что полицейский снова будет задавать те же или другие вопросы. Что придется рассказать о сыне и его «проекте», который уже три дня не был для нее секретом. Страшно, что…
Да, что вот кто-то звонит в дверь. Кто бы это мог быть? Никогда она не боялась открывать, не спрашивая «Кто там?», даже поздно вечером. А сейчас еще и половины десятого, кажется, нет. Скорее всего, кто-нибудь из соседок: знают, что муж в командировке, и пришли поболтать. Может, Айше? Она обещала зайти, если Эрим ничего не напутал. Тогда советоваться ли с ней или не стоит? Вчера-то в первом порыве София сказала, что им нужно поговорить, но если подумать… если подумать, то в такие дела никого нельзя посвящать.
Сначала надо самой все выяснить. Завтра же поехать к Бора…
– Мам, ты чего не открываешь? В дверь же звонили! – раздался голос младшего сына из детской.
А вслед за голосом показался и он сам – значит, и не думал ложиться спать! Самостоятельный. И то, что всегда радовало Софию, сейчас вызвало противоположные чувства. Кому она нужна, эта их самостоятельность, если потом не знаешь, как зовут невесту сына, и никогда с ней не встречаешься? И узнаешь от посторонних о самых важных шагах в жизни собственного ребенка?
Эрим уже открыл дверь.
– Привет, Айше! – услышала София и успокоилась.
– Тетя Айше, – поправила она сына, с улыбкой идя по коридору, чтобы встретить гостью.
– А вы кто такой? А-а, я помню, вы сыщик, да? Уже поймали этих бандитов? – общительность Эрима помогла Софии справиться с внезапно нахлынувшим страхом. «Неужели все-таки она?! Но тогда…» – додумать до конца не удалось. И не хотелось.
– Добрый вечер, Айше! Проходи, рада тебя наконец-то видеть. Ты совсем заработалась! Добрый вечер…
– Господин Кемаль, – подсказала Айше. – Ты уже с ним встречалась, он…
– Конечно-конечно, я помню. Это же было только вчера, – София улыбнулась полицейскому, и он, как и вчера, подумал, какая у этой уже немолодой круглолицей женщины хорошая улыбка. Почти как у Айше, но без… без чего? без ее очарования? без загадки? ну, в общем, не такая, как у Айше.
– Извините, что не запомнила, как вас зовут. Проходите, пожалуйста, в гостиную. Эрим, – обернулась она к сыну, следовавшему за ними, – тебе пора спать.
– Но я должен узнать про бандитов! – возмутился мальчик. – Вы их поймали?
– Пока нет, Эрим. Ловим.
– А зачем вы пришли к нам? Разве вы не сами их ловите?
– Эрим, я же не единственный полицейский в городе. Не волнуйся, бандитов обязательно поймают.
– А вас, что же, не взяли их ловить? – разочарованно и презрительно спросил мальчик.
– Эрим! – предупреждающе повысила голос София. – Не вмешивайся в разговор и иди спать. Сейчас же!
Эрим собирался уже громко выразить свое возмущение, когда заговорил Кемаль:
– Ничего, госпожа София. Я сейчас ему все объясню. Дело в том, Эрим, что никто пока не знает, каких бандитов ловить. Все сидят и ждут, когда я скажу, где их искать. А я должен это выяснить, поэтому хожу и всех обо всем расспрашиваю. Может быть, и ты сможешь помочь.
– Я?! Здорово! А как? Я хочу помочь! Только я не видел бандитов.
– А кого ты видел, когда змея запускал?
– Никого, – убежденно заявил Эрим. – Когда я змея запускал, ни одного бандита здесь не было.
– Эрим, а бандиты – они какие?
«Хороший вопрос», – подумала Айше. Вот бы всем это знать!
Между тем София встревожено поглядывала на соседку, словно пытаясь понять, что происходит и чем ей все это грозит. Айше ответила ей подбадривающим взглядом и легкой улыбкой, но это мало что объясняло.
– Бандиты – они понятно какие! – рассуждал тем временем мальчик, сопровождая свое описание жестикуляцией и устрашающей мимикой. – У них пистолеты, или ружья, или пулеметы… – Эрим был нормальным современным мальчишкой, выросшим при включенном телевизоре, поэтому список оружия занял у него еще несколько минут. Кемаль терпеливо слушал.
– Он мне сказал, что позавчера змея запускал, – вполголоса пояснила Айше обеспокоенной Софии. – Мог кого-нибудь видеть.
– Значит, пока ничего не выяснили? И кто эта девушка, неизвестно?
Айше промолчала, делая вил, что прислушивается к разговору Кемаля с Эримом.
Мальчика уже удалось направить в нужное русло:
– …тетя сверху с собакой. Быстро погуляла и убежала. И Газель ждала школьный автобус, мы вместе смотрели, а он не ехал. Она плакать стала и маме кричать: мелкота еще! А она ей сказала: сейчас приедет автобус, не плачь. Моя мама, не ее. А она…
– Подожди, Эрим. Ты слишком быстро рассказываешь. Кто еще проходил из твоих соседей, кроме тети с собакой и девочки?
– Тетя Сибел гуляла с коляской. Моя мама не выходила и сказала: после обеда выйдет. Вообще, много людей туда-сюда ходило. Но они же не бандиты, зачем же вы про них-то спрашиваете?
– Просто так. Проверяю, хорошая ли у тебя память.
– Еще какая! Конечно, хорошая.
– Ну-ка, попробуй вспомнить, кто куда ходил после обеда. Сможешь?
– Понятно, смогу.
Однако на этом «показания» мальчика почти закончились: он прекрасно помнил, что ходили «люди», но не мог даже сообщить, мужчины это были или женщины; он помнил, что «люди» ходили в аптеку и из аптеки; помнил, что тетя с собакой, тетя с кошкой и тетя с коляской точно проходили мимо, но было ясно, что это именно те персонажи, которые гуляют регулярно, и ничем нельзя было доказать, что они выходили в тот день, а не в другой. Да и не нужно было доказывать: скорее всего, они и правда выходили, но разве это имеет отношение к убийству? Эрим не видел девушки с фотографии, показанной ему Кемалем, и не мог сообщить, шел ли кто-нибудь по направлению к новому дому.
«Сколько работы, и все впустую, – огорчившись за Кемаля, подумала Айше. – А он умеет с детьми разговаривать. Не прикидывается дурачком, как все взрослые обычно. Ну вот, сейчас начнется самое неприятное!» – поняла она, услышав, что София и Кемаль уже уговорили Эрима отправиться в постель.
Как только мальчик ушел, в комнате повисла неприятная тишина. София чувствовала, что полицейский пришел не ради ее младшего сына, и боялась нарушить молчание. Вдруг она ошибается, и вопросы будут совсем не о том, чего она боится? Скорее бы дождаться этих вопросов и ничего не испортить и не сказать невпопад.
– София, – заговорила Айше, – мы пришли, чтобы попросить тебя помочь. Если ты можешь, конечно.
– Но я же никогда не видела этой девушки, – дружелюбно и абсолютно честно сказала София. – Я уже говорила господину Кемалю. А ты что же – участвуешь в расследовании? – хитро улыбнулась она подруге. Айше прочла в ее понимающем взгляде, что София думает: «Молодец, Айше! Используешь потом в детективе. Ловко ты втерлась в доверие к этому полицейскому! Потом настоящее расследование опишешь!»
– Нет, то есть не совсем. Это не из-за романа. Я тебе потом объясню. Так получилось, что я сказала господину Кемалю, что видела эту девушку в нашем подъезде, но оказалось, что это неправда.
– Как неправда? В нашем подъезде? А кого же ты видела? – стала беспорядочно задавать вопросы София.
– Это долго рассказывать. София, я не хочу играть с тобой в прятки и хитрить, – «Вот оно, начинается», – София внутренне напряглась, – но я случайно узнала, что к тебе во вторник должна была прийти какая-то девушка и не пришла. Это правда?
– Правда, – как можно беззаботнее ответила София. – Ты прослушиваешь мои телефонные разговоры? – пошутила она.
– Нет, конечно. Я случайно узнала. Ладно, не буду врать: мне Эрим сказал. Не бойся, я не ясновидящая.
София видела, что они ждут. Ждут ее собственного добровольного рассказа и не спрашивают ничего, потому что все вероятные вопросы ей самой известны не хуже, чем им. Надо начинать, не затягивая паузу.
Вдруг словно луч осветил все запутанные мысли Софии – и она совершенно точно поняла, что и как надо говорить. «Озарение, точно озарение! – думала она потом, когда ее опасные слушатели ушли. – Как это я смогла без подготовки так складно все изобразить?»
– Я как раз об этом и хотела с тобой посоветоваться. Правда, со вчерашнего дня ситуация изменилась, а вчера я просто вся извелась! Сейчас я все по-человечески расскажу, – взглянула она на Кемаля. – Но вряд ли вам это будет интересно. Дело вот в чем. Мой старший сын вообразил себя модельером. Он, видите ли, непризнанный Пьер Карден. Я эти фантазии до поры до времени поощряла: думала – пусть учится, делом занимается. Он стал к нашей Дениз ходить, она на дизайнера учится, я даже думала, что у них роман. А в понедельник звонит мне какая-то девушка и, чуть не плача, говорит, что Бора собирался с ней обручиться, а теперь, мол, передумал. Потому что женится на француженке и уезжает в Париж! Можете себе представить? – она выжидающе посмотрела на Кемаля и Айше.
– Неужели он вам ничего не говорил? – удивился полицейский.
– А мне Эрим сказал, что он в Англию едет, – почти одновременно с ним произнесла Айше. – Ой, знаешь, я сама в Англию еду! На конференцию, мне потом предлагают чуть ли не докторантуру.
– Да что ты? Поздравляю! Я всегда говорила, что ты умница!
– Ты рассказывай про Бора. Обо мне потом поболтаем.
– Да, ладно. О чем я говорила? Так вот: он женится на француженке и едет завоевывать Париж. Его подружка, которая уже считала себя невестой, разумеется, вся в слезах и чуть не в обмороке. Я ее к себе пригласила, чтобы по телефону не утешать: все-таки это не телефонные разговоры.
– Бора мне никогда ничего не говорит о своих делах, – повернулась она к Кемалю, чтобы ответить на его вопрос. Но фразу, которая в устах всех матерей, жен, сестер и бабушек звучит обиженно и недовольно, она произнесла абсолютно спокойно и почти с гордостью. – Они у меня с детства очень самостоятельные. Но дело не в этом. Девушку эту, подружку Бора, я никогда не видела. И, честно говоря, сама боялась, что ваша убитая, может, и она. Я себе чего только не напридумывала вчера: что она по ошибке пришла не в тот дом, они же одинаковые, а там какие-нибудь рабочие из деревни, которые женщин без тюрбана и шаровар не видели… Я же ее во вторник целый день прождала, из дома не выходила.
– Да, мне Эрим все примерно так и рассказал. Он у тебя на редкость сообразительный.
– Продвинутый. Психологи говорят: «продвинутый ребенок». Я же с ним много занимаюсь. А сегодня Бора позвонил и сказал, что все с его подружкой в порядке; он, мол, ей объяснил, что это фиктивный брак, исключительно ради карьеры, что он вернется или ее в Париж вызовет. При этом мой красавец заявил, что женится он на ней или нет, это еще вопрос. Он якобы ничего определенного и не обещал, но девушку утешил. Вот такие дела.
– Что же вы, госпожа София, мне вчера про свои подозрения не рассказали? Мы могли бы проверить подругу вашего сына, и все бы выяснилось.
– Так ведь я не сразу сообразила. Вы мне показали фото, а про убийство не сказали. Я вам честно ответила, что такой девушки не видела, но я не могла предположить, что это моя девушка. Кто ее будет искать и зачем? Тем более с полицией. Вот когда про убийство узнала – задумалась.
– А как вы, кстати, узнали?
– А как все всё всегда узнают? – улыбнулась София. – Беспроволочный телеграф. Ваши полицейские огородили дом, ходят, ищут – думаете, в соседних домах ничего не узнают? Лично мне Берна, наша аптекарша, сказала. А кто ей – не помню, говорила она или нет.
– Понятно. Ну что ж, госпожа София, извините за беспокойство. Уже поздно, мы пойдем, да? – обратился сыщик к Айше.
– Что вы, совсем не поздно. Хотите чаю? – оживилась вскочившая хозяйка.
– Нет, София, спасибо, – поднялась с кресла Айше. – Мы сегодня были в ресторане, потом сидели у меня; не нужно нам чаю. Послушай, а как ее зовут, эту подружку Бора?
София молчала. Впрочем, это продолжалось всего одну или две секунды, а потом она рассмеялась:
– Представляешь, не помню! Когда она звонила, то почти плакала в трубку, я даже не помню, сказала ли она свое имя. А Бора… господи, как же он ее называл? Нет, правда, не помню. Я-то больше интересовалась его французским проектом. Неужели уедет за границу?
– А где же он познакомился с француженкой? По-моему, это не так просто. На курорте, наверно?
– Да нет, какие курорты! Ему не до пляжей: он же работает. Их Дениз познакомила – разве я не сказала? На одной из своих вечеринок.
– Понятно, – снова кивнул Кемаль. – Спасибо вам, госпожа София. Всего доброго.
– Пока, София. Я к тебе завтра забегу, если время будет.
– Хорошо. Всего доброго.
София открыла дверь, и лестничная площадка осветилась небольшой лампой, висевшей в ее полупустой прихожей, а Кемаль, нажав выключатель света на лестнице, оказался перед труднейшим выбором. Больше всего ему хотелось пойти пешком вверх, до квартиры Айше, и чтобы лампочки гасли, когда они окажутся между этажами, и чтобы она держалась за его руку, и чтобы ее напугала еще какая-нибудь ненормальная старуха, и чтобы… Но как проделать это, не показавшись навязчивым и невоспитанным, и к тому же на глазах у Софии, которая, по всей вероятности, ожидает, что он выйдет из подъезда на улицу? Хорошо ли будет, если едва знакомый мужчина отправится после десяти вечера с одинокой молодой женщиной к ней в квартиру – даже если он, в силу своей старомодной порядочности, всего-навсего собирается проводить ее до квартиры? Да и как отпустить ее одну – с нижнего этажа до ее квартиры… мало ли что может случиться.
Его сомнения разрешились самым неожиданным образом.
– Счастливо, София. Нам еще надо к Сибел зайти и глянуть, не объявилась ли Дениз, – сказала Айше. И, не обращая внимания на Кемаля, направилась к лестнице мимо почтовых ящиков.
– До свидания, госпожа София, – в очередной раз попрощался сыщик, следуя за ней и ничем не выдавая своего удивления.
Дверь Софии, после ее очередной вежливой реплики, наконец-то закрылась. Айше мгновенно остановилась, и ее глаза за очками показались ему огромными.
– Может, поедем на лифте? – шепотом спросила она. – По крайней мере, никаких сумасшедших не встретим.
– Как хотите, – тоже шепотом ответил Кемаль. И, дойдя до первого этажа, они вызвали ленивый медлительный лифт.
– А она ни слова не сказала про гороскопы, – уже в кабине заметил он. – Не такой уж она одержимый астролог.
– Это странно. Видимо, она думает совсем о другом. И всерьез думает, если даже не говорит о гороскопах. И она лжет.