– Лжет? Вы так уверены?

– Я, конечно, не очень хороший психолог. Наверное, я зря это про нее сказала. Как-то само собой вырвалось. Я вообще-то всегда думала, что она не из тех, кто лжет.

– Да, вы это говорили. А почему вы решили, что она сейчас лгала?

– Не знаю. Показалось.

Они стояли рядом в кабине лифта и оба бессмысленно смотрели на загорающиеся на табло цифры: два, три, четыре…

– Странно, что в таком небольшом доме есть лифт, – просто чтобы что-то произнести, сказал Кемаль.

– Разве странно? Я как-то не задумывалась. Я же пешком хожу. А в том доме, – зная, что он сразу поймет, в каком, спросила Айше, – есть лифт или нет?

– Вы же там были.

– Ну и что? Я не помню. Мы шли по лестнице. Если он и есть, он, наверное, еще не работал.

– Совершенно верно: есть и не работает. Так что жертва и убийца им не пользовались.

Оказавшись у двери Айше, Кемаль начал прощаться.

– Перестаньте, – поморщилась она. – Не для того же вы поднимались сюда, чтобы сказать мне «до свидания». Еще не поздно. Проходите, поговорим. Вы же этого хотите.

– А говорите, что вы плохой психолог. Интуиция у вас удивительная.

Она распахнула дверь и увидела квадратик белой бумаги, по-видимому, подсунутый под дверь.

«Ай, что случилось? Где ты пропадаешь? Зайди обязательно! С.»

– Это от Сибел. Надо ей позвонить. Но очень не хочется.

– Не хочется – не звоните, – откликнулся Кемаль.

– Давайте выпьем кофе! – предложила Айше.

– С удовольствием.

Они переглянулись, одновременно вспомнив то единодушие, с которым они отказались от чая и кофе у Софии.

– А могли бы, между прочим, сидеть себе с комфортом и ждать, пока нам все подадут, – сказала Айше. – Правда, вам-то ничего не грозит: вы же в гостях.

– Почему же? Я прекрасно могу помочь. Я много лет живу один и привык все делать сам.

– Женившись, все мужчины от этого быстро отвыкают.

– Вовсе нет, госпожа феминистка. Я не отвыкну.

– Вы не можете знать заранее. Вдруг ваша жена будет образцовая домохозяйка, станет вас баловать и не позволит притронуться ни к одной кастрюле?

– Я ни за что не женюсь на образцовой домохозяйке.

– Вот как? – Айше с интересом подняла глаза от кофейных чашек, которые она доставала из буфета. – А разве это не мечта каждого мужчины?

– Это мечта не каждого мужчины, а только некоторых. Лично я с такой женой умер бы от скуки. А вы, наверно, развелись с мужем из-за того, что он пытался запереть вас на кухне?

– Нет, он не пытался. Это долгая и малоинтересная история, если вы имеете в виду причины нашего развода. Раньше я любила ее всем рассказывать, но это прошло.

– Извините, я не хотел задавать бестактных вопросов.

– А вы и не задавали. Говоря коротко, я развелась потому, что мой муж был ревнив и не признавал за мной права на самостоятельную жизнь. При этом я никогда не собиралась ему изменять или хоть в чем-то его обманывать. Но он установил за мной непрерывную слежку, устраивал сцены, не разрешал мне встречаться с друзьями без него. Даже с моим старым профессором! Я выдержала ровно месяц такой жизни, а потом ушла.

– Через месяц? Да вы героическая женщина, госпожа Айше! И вы не пытались изменить ситуацию?

– А как можно ее изменить? Только изменив его или себя. А человека не переделаешь.

Кофе уже начал пениться, и Айше стала разливать его по чашкам, когда раздался негромкий стук.

– Это в дверь стучат? – спросил Кемаль испуганно замершую Айше.

– Кажется, да. Я сейчас открою, – она так и не разлила кофе, а когда ставила джезву на стол, рука ее чуть дрогнула.

– Я с вами, – тут же направился в прихожую Кемаль, – а то вас опять кто-нибудь напугает.

Стук в дверь повторился.

– Кто там? – нетвердым голосом спросила Айше.

– Ай, это я, открывай! – услышала она в ответ и, мысленно обругав себя за беспочвенные и беспричинные страхи, открыла дверь.

– Ты что, не нашла мою записку? – начала Сибел, но замолчала, увидев, что хозяйка не одна. – Ой, добрый вечер. Я думала, у тебя никого нет.

Она подозрительно посмотрела на Кемаля.

– Это господин Кемаль, полицейский.

– А, – с облегчением вздохнула Сибел, – а я смотрю и не пойму, где я вас видела. Подумала даже, что забыла, как зовут знакомого. Как ваше расследование? Мой муж мне сказал, что ту девушку убили в нашей будущей квартире. Это правда?

– Да, госпожа Сибел, правда.

– Сибел, – решительно и серьезно сказала Айше, – я всё рассказала господину Кемалю. Всё-всё! – повторила она, чтобы дать подруге время собраться с мыслями. – И ты тоже должна сказать всю правду. Хотя бы здесь и сейчас. Это же не официальный допрос, понимаешь? Но от того, кто из нас и когда видел эту девушку, многое зависит. Это же расследование убийства, серьезное дело…

– Да-да, конечно, – как-то машинально ответила Сибел, проходя в гостиную. Кемаль заметил, что она быстро взглянула на наручные часы. – Только у меня совсем немного времени: я уложила младших и должна сделать еще кое-какие дела.

– Тогда, если позволите, я сразу задам вам несколько вопросов? – взял инициативу в свои руки Кемаль.

– Задавайте, – кивнула женщина. «Интересно, сколько ей лет? Как Айше или больше? Они учились в одном университете, но в разное время – как она сказала. Красивая женщина, хотя… по-другому красивая. Похоже, я теперь всех женщин буду сравнивать с Айше. Наваждение какое-то! Влюбился я в нее, что ли?» – но долго размышлять ему было некогда.

– Расскажите, пожалуйста, всю вашу историю сначала – без участия Айше («Надо было сказать «госпожи», но уже поздно. Будем надеяться, она этого не заметила», – однако собственная невнимательность Кемалю не понравилась). Вы, конечно, понимаете, что важны все детали.

– Разумеется, – быстро и четко ответила Сибел. – Можете не трудиться и не объяснять очевидное. Я так поняла, что вы уже знаете, какие причины побудили меня обратиться к Айше. Вы можете считать их неважными и непонятными, но любая женщина меня поймет.

– Не любая, – тут же заявила ее подруга, внося в гостиную две чашки кофе. – Извини, мы собирались пить кофе. Хочешь тоже?

– Нет-нет, я тороплюсь. Муж поехал к матери, дети дома одни. Так вот: любая женщина – нормальная, а не феминистка! – не удержалась от язвительной реплики Сибел, – меня поймет. Об убийстве я не знала, я думала: просто кто-то ищет не вернувшуюся домой дочь или сестру. Знала бы правду – не стала бы впутывать в это дело Айше. И Мехмету бы все по-человечески объяснила. Зря вы, господин Кемаль, сразу мне не сказали, в чем дело. Не стоит не принимать всерьез домохозяек.

– Я и не думал не принимать вас всерьез, госпожа Сибел, – запротестовал было Кемаль, но Сибел продолжала говорить, не обратив никакого внимания на его реплику:

– Итак, основное вы знаете. Я ее видела. Время и место: вторник, шесть – шесть десять вечера, около почтовых ящиков. Думаю, Айше ничего не придумала и не перепутала. Что конкретно вас интересует?

Она говорила так, словно сама вела допрос или диктовала условие задачи студенту.

– Пока, пожалуй, больше ничего. Я рад, что вы согласились на сотрудничество. Если вопросы появятся, вы позволите мне…

– Да, конечно. Я же сказала: я готова быть свидетельницей, – не дослушав вопроса, ответила на него Сибел.

«А с ней, наверно, нелегко ужиться, – мелькнуло в голове у Кемаля. – Из тех, кто всегда все знает и умеет. И вроде ведь приятная женщина, и умная, но… черт ее знает, какая-то она… железная. Как Айше сказала? Перфекционистка? Да, от «perfect». Понятно, что ее муж заводит интрижки с безмозглыми красотками. Она утомительна и слишком правильна, что ли…»

– Сибел, у нас еще есть вопросы, только совсем другие, – вмешалась вдруг Айше. – Ты все-таки собираешься покупать эту квартиру?

– Конечно, а почему бы нет? Я не суеверна и не придаю значения такой ерунде. Ты думаешь, там будет бродить привидение? – как-то чересчур легкомысленно пошутила Сибел. – Ты мне, кстати, контракт от брата привезла?

– В нем-то все и дело, – начала Айше, и Кемаль был практически уверен, что сейчас она выложит все интересующие ее вопросы: кто клал контракт в папку? Кто брал в руки эту папку? И главное: не засовывала ли она, Сибел, маленький желтенький листочек с номером телефона в эту злосчастную папку?

Вместо этого Айше спросила:

– Как тебя угораздило составить такой глупый проект контракта? Там же ошибка на ошибке. Ты отдаешь аванс, не получая абсолютно никаких гарантий, даже без учета инфляции… Ты же во всем этом разбираешься не хуже любого адвоката, разве нет?

Сибел во все глаза смотрела на подругу. То ли она была изумлена странным вопросом, в то время как ожидала услышать нечто совсем иное, то ли ее поразили слова «аванс» и «инфляция» из уст непрактичной Айше, то ли она была озадачена тем, что ее проект оказался далеким от идеала, то ли ее взволновало что-то иное?

– А почему тебя интересует мой контракт? Как могла, так и составила! Твой Мустафа все исправит. Это он тебе сказал, что проект глупый?

– Что ты! Адвокаты так не выражаются! Он тебе не звонил вечером?

– Вечером нет. Он звонил днем – сказать, что все бумаги у тебя. А почему он должен был звонить вечером?

– Потому что он вечером узнал, что папку с твоим контрактом забирает полиция в качестве улики.

– Улики? Какой улики?! – Сибел перевела взгляд на Кемаля, словно призывая его подтвердить или опровергнуть (лучше опровергнуть!) это нелепое заявление.

– Все правильно, госпожа Сибел. Ваша папка у меня. Завтра к вам придут взять отпечатки пальцев. Вы можете точно сказать, кто, кроме вас, к ней прикасался?

– Ну, мой муж, конечно. Он же отвозил контракт адвокату. А почему…

– Одну минуточку. Госпожа Сибел, опишите, пожалуйста, вашу папку. Чтобы мы были уверены, что ваши документы не переложили в другую.

– Вообще-то, мне хотелось бы понять, в чем дело. Но я так поняла, что сообщать информацию не в ваших правилах. Вы хотите ее получить, ничего не давая взамен, да?

Тон Сибел был недовольным и обиженным.

– Да нет же, Сибел, не обижайся. Ты только опиши, пожалуйста, свою папку, и я тебе все объясню.

– Обычная пластиковая папка, – пожала плечами Сибел. – С одной стороны прозрачная, с другой вроде белая. Или какая-то светлая. У меня дома куча этих папок: в красных – лекции, в синих – готовые главы учебника, в желтых – незаконченные главы и всякие наброски. И есть еще разные папки без системы: то Мехмет с работы принесет, то Мелисса купит для школы. Я абсолютно уверена, что не положила бы бумаги для адвоката ни в красную, ни в синюю, ни в желтую папку.

– Вашему порядку можно позавидовать, госпожа Сибел. Это действительно белая папка. Хотя, как я понимаю, ничто не помешает вам сказать, что она не ваша.

– Зачем мне это говорить? Кроме того, вы же проверите отпечатки пальцев: если мои там есть, то и папка моя. Правильно?

– Что и требовалось доказать. Кажется, математики так выражаются?

– Так. А что вы нашли в моей папке? Удавку?

Айше невольно вздрогнула. Как-то нехорошо прозвучало это слово, злобно.

– Что ты на меня так смотришь? Мне Мехмет сказал, что ее чем-то задушили.

– Да, задушили. Но, мне кажется, ты напрасно так шутишь. Ты знаешь, что она была беременна?

– Нет, конечно. Откуда мне знать? Это тебе известны тайны следствия, – Сибел внимательно взглянула на Айше и перевела взгляд на Кемаля. – А как все это нравится Октаю? Я видела его машину совсем недавно – он, что, уже уехал?

«Все-таки женщины такие ехидны! Даже порядочные, приличные, нормальные женщины. Особенно они!» – подумал сыщик.

Айше, словно не обратив внимания на выпад подруги и следуя какой-то своей собственно логике, спросила:

– А ты знаешь номер его мобильного телефона?

– Октая? Знаю, конечно. А ты разве нет?..

– Я имею в виду: знаешь ли ты его наизусть? Если увидишь номер на бумажке – узнаешь чей?

Сибел на секунду нахмурила тонко выщипанные, красивые брови, взгляд ее сосредоточился на одной ей видимой точке, и она уверенно начала перечислять цифры длинного номера.

– …сорок пять, – закончила она. – Я же математик, у меня профессиональные отношения с цифрами. Но, может быть, мне кто-нибудь все-таки объяснит, в чем дело? При чем здесь Октай? И я хотела бы по крайней мере взглянуть на свой контракт: мне на днях с домовладельцем встречаться. Я должна знать, что там надо исправить.

– Я вам его покажу, госпожа Сибел. Только пожалуйста…

– Я не буду притрагиваться к страницам, – снова не дослушав, сказала Сибел. – Я тоже смотрю детективы, да вы и сами говорили про отпечатки пальцев.

Она скосила глаза на наручные часы.

– У меня осталось самое большее десять минут. А я так ничего и не поняла. Зачем вам номер Октая?

«Похоже, этот красавец ее интересует больше, чем нужно, – подумал Кемаль. – Значит, у мадам есть-таки уязвимое место. А вдруг… может, у них любовь была? И про эту девицу она что-то знала? Но мне пока нечем ее припугнуть, а просто так такую с толку не собьешь. Если только про шесть часов ей сказать… Нет, лучше этот козырь пока приберечь: пусть думает, что ей верят, и расслабится. Вот бы Айше тоже промолчала – было бы замечательно!»

– …и как этот листочек оказался в твоей папке – пока непонятно, – говорила в это время Айше.

– А как тебе-то пришло в голову, что это улика? Подумаешь, номер телефона. Мустафа же его тоже видел, да? И, как я понимаю, не побежал с ним в полицию.

– Я тоже не побежала. Я случайно достала эту папку из сумки в присутствии господина Кемаля и уронила. Все листы рассыпались, мы стали их собирать и увидели тот листочек. Господин Кемаль и обратил на него внимание, а вовсе не я.

– Что же вы нашу красавицу не арестовали? – насмешливо улыбнулась Сибел. – Папка вынута из ее сумки, номер принадлежит ее жениху… А почерк там чей, вы определили?

– Пока нет, госпожа Сибел, завтра отдам экспертам. Но если на глаз: это тот же почерк, что отпечатался в блокноте убитой. А госпожу Айше я не арестовал потому, что у меня нет таких полномочий. К тому же листок не мог просто попасть в папку из ее сумки: он был приклеен к внутренней стороне обложки. Кто-то это сделал намеренно. Может быть, и госпожа Айше. Однако арестовывать ее преждевременно. Так же, как вас.

– Меня? – самоуверенно вскинула подбородок Сибел. – Когда я отдавала папку мужу, там не было никаких листочков. Докажите обратное. Если сможете. И вообще, вся эта история похожа на бред сумасшедшего. Мне пора идти. Я могу взглянуть на контракт? – вернулась она к своей первоначальной мысли. Видимо, это действительно казалось ей важным.

Кемаль вышел в прихожую и принес свой портфель, который почему-то не оставил в машине, как он делал обычно. Там была и папка с контрактом и желтеньким листочком, и туда же он положил фотографию Айше – рядом с увеличенным фото убитой девушки. Как ее звали? Аксу? Если доктор сказал правду.

Осторожно взяв папку за края, он положил ее перед Сибел на низкий стеклянный столик и быстро захлопнул крышку портфеля, чтобы она не увидела фотографии. Рано пока. А может, и вообще не надо ей знать, кого ее муж возил на дачу. Зачем портить женщине жизнь? К тому же неизвестно пока, не Октай ли возил девушку туда. Или от этой информации Сибел будет еще хуже?

Она взяла листы с напечатанным текстом за самые края – точно так же, как делал это сам Кемаль. Умная женщина, ничего не скажешь. И быстро соображает. Слишком быстро. Она бросила лишь несколько внимательных взглядов на сделанные карандашом пометки, несколько раз кивнула головой, словно соглашаясь со всеми замечаниями или принимая их к сведению, и вернула папку Кемалю.

Даже не полюбопытствовав взглянуть на злополучный листочек из сумочки убитой женщины. Железная леди, да.

Она встала:

– Я пойду, Айше. Пора. Если что-нибудь нужно, заходите, господин Кемаль.

– Не будешь захлопывать дверь перед его носом? – подала голос Айше.

– Не буду, – Сибел улыбнулась приятной, располагающей улыбкой. Глядя на эту улыбку, Айше вдруг вернулась мыслью к обыкновенной, не детективной жизни и вспомнила:

– А тебе Катя привезла подарки. Вот, – указала она на лежащие со вчерашнего вечера в гостиной свертки. – Я чуть не забыла. Она в Анталью улетела и просила передать.

– Она, между прочим, не улетела. Я ее сегодня видела. Сидит плачет.

– Что-нибудь случилось? Не с… со здоровьем? – Кемаля всегда забавляло, как женщины в присутствии мужчин обсуждают проблемы беременности или гинекологии. Айше встревожено ждала ответа.

– Да нет. Она с мужем поссорилась. Точнее, со свекровью. Побежала к тебе жаловаться – как к феминистке-единомышленнице, наверное! – но тебя не было, а я как раз возвращалась с прогулки.

– И что же случилось?

– На мой взгляд – ничего. Вроде ее свекровь захотела тоже поехать с ними в Анталью, а Катя заявила, что тогда она не поедет. Вот и все. Теперь сидит плачет.

– Ей же нельзя нервничать! Надо к ней сходить! Хотя нет… поздно уже…

– Да, поздно, Ай, все, я побежала! – Сибел взяла свертки с подарками и действительно побежала – сначала по коридору, потом вниз по лестнице. Было даже непонятно, когда она успела включить свет – на бегу, что ли? Чтобы не терять ни секунды?

– Видели? – с какой-то странной гордостью спросила Айше, закрыв входную дверь. – Образцовая жена, хозяйка, мать. Вы ей нарочно не сказали про дачу?

– Да, я подумал, может, удастся обойтись без этого? Зачем ей знать? Многие жены ничего не знают о проделках мужей и счастливы.

– Значит, вы верите Октаю? А вдруг все-таки это его подружка?

– Если и так, то бывшая. Вы-то ведь не могли бы не заметить невнимания или лжи. У вас интуиция.

– Да какая у меня интуиция?! Вы стали говорить, как наша София.

– Как София сегодня не говорила, да? А интуиция у вас есть. Например, вы придумали интереснейший вопрос и задали его в самый подходящий момент.

– Да? Какой? – удивилась Айше.

– Как это она умудрилась составить такой глупый контракт.

– Разве это интересный вопрос? Он у меня как-то сам собой вырвался. Если бы я минуту другую подумала, я бы его вообще не задала.

– И напрасно. Он ее здорово озадачил, вы заметили?

– Заметила. Как будто она ожидала другого вопроса, да?

– Похоже на то. Вы могли бы вести самостоятельное расследование. У вас в романе, конечно, женщина-сыщик?

– Нет.

– Нет? Странно. Я думал, что вы отчасти ради этого пишете роман. Чтобы показать умную, привлекательную, современную женщину, такую, как вы, которая раскрывает сложное, запутанное преступление. Неужели у вас нет такой героини?

Айше была рада, что он заговорил о литературе.

Подобно тому, как ее брат мог часами рассуждать о статьях законов и о разных хитросплетениях и перипетиях в делах своих клиентов (разумеется, не называя имен и соблюдая профессиональную тайну!), – так Айше могла рассказывать о делах литературных: те же коллизии, те же «кто? где? когда?», те же психологические и юридические казусы, только не надо ничего скрывать. Ибо тех, о ком говорила она, никогда в природе не существовало. И ей и многим ее коллегам интереснее было обсуждать этих ненастоящих людей и ненастоящие события, кем-то когда-то придуманные для развлечения людей настоящих. Или считающих себя таковыми?

– Я сначала думала, что она будет, – ответила она на вопрос Кемаля о главной героине, – даже хотела писать от первого лица: «я». Но потом оказалось, что все не так просто: приходится в каждое действующее лицо вкладывать часть себя. Может быть, я не очень талантливый писатель и не могу придумать полностью новую личность. А может, все так создают свои образы, кто знает? Я сто раз повторяла на лекции слова Флобера: «Эмма Бовари – это я», – но поняла их смысл, только когда стала сама писать. «Все мои персонажи – это я», – гордо скажу я, когда буду знаменитым автором бестселлера и буду давать интервью.

– А журналист вас спросит, – в тон ей продолжил увлеченный (неожиданно для себя – увлеченный!) разговором на постороннюю тему Кемаль, – «И убийца – это вы? И жертва?»

– Да, – посерьезнела Айше. – Как ни странно. У меня в начале романа почти все персонажи примеряют себя на роль убийцы: каждому очень мешает один человек. И каждый думает: его (точнее, ее) надо убить – это единственный выход. Вы же сами говорили, что в определенных условиях убийцей может стать кто угодно. Вот и я стала – в качестве автора. А женщину-сыщика создать не так просто.

– Почему? По-моему, их немало – даже в кино.

– В том-то и дело. Женщина, расследующая преступление, а тем более не одно преступление, должна отвечать нескольким требованиям. Я не имею в виду, что она должна быть как-то особенно умна и проницательна. Я говорю о чисто сюжетных требованиях – чтобы попытка не выглядела жалкой подделкой под литературу. Первое: она, эта женщина, должна мотивированно сталкиваться с преступлениями на своем, скажем «высоким штилем», жизненном пути. То есть она должна работать в полиции, или быть частным детективом, или адвокатом, или как минимум секретаршей детектива или адвоката, или журналисткой, отвечающей за криминальную хронику, так? И почти все эти варианты в литературе использованы. Плохо или хорошо – это другой вопрос. Один роман так и называется «Не женское дело». Там героиня – частный сыщик. И Катя говорила, что в России есть сейчас популярная писательница: у нее главная героиня работает в полиции.

– Вы не учли еще одну возможность… – начал было Кемаль.

– Я вас сразу перебью, как Сибел. Ладно? Я учла эту возможность. Женщина может быть женой полицейского, или детектива, или адвоката. Вы это хотели предложить? Это тоже вчерашний день. У Найо Марш, например, героиня – художница, а муж ее работает в Скотланд-Ярде. Причем занимает там весьма солидный пост – чтобы ему не возбранялось делиться всеми секретами с женой, и привлекать ее к расследованиям, и самому спешить ей на помощь, если она оказывается в доме с убийством. Кстати, необязательно быть и женой: у знаменитой мисс Марпл, если вы помните, был племянник из полиции. Или еще какой-то дальний родственник. Надо же как-то разумно мотивировать, почему эта старушка вечно в курсе всех событий и почему ее полицейские слушают. Хоть иногда и не сразу, но принимают ее всерьез.

– Вы основательно подкованы теоретически, да?

– Я же литературовед. И я уже вам говорила, что люблю детективы.

– А каким еще условиям должна отвечать героиня-сыщик?

– Она должна быть обоснованно одинока.

Кемаль удивился:

– Почему непременно одинока? И что значит «обоснованно»?

– Женщина, имеющая мужа и детей (особенно если муж не полицейский), может расследовать преступление один-единственный раз: когда оно ее непосредственно касается или угрожает ее спокойствию. А если нет – она захлопнет дверь перед любой посторонней проблемой, как наша Сибел. Да хоть на примере нашего дома посмотрите: кто охотно вмешивается в ваши дела и интересуется происходящим? Разве Сибел? Только когда ее лично что-то задело. София? Она, по-моему, боится, что тут замешан ее сын. Фатош? Вовсе нет. Интересуются одинокие: госпожа Мерием вон даже помешалась, кажется, на этом убийстве, и я целый день сегодня только об этом и думаю.

– Допустим, вы правы…

– Конечно, права, без всяких «допустим». В профессиональной области я сама – перфекционистка. Что значит «обоснованно»? Должно же быть для читателя какое-то объяснение, почему эта женщина одна. Причем долгое время – если писать не один роман, а серию. Что это за женщина? Старая дева – хорошо, но использовано. Совсем молодая девушка, которая потом сможет стать не одинокой? Неплохо, даже завлекательно. Но где ей взять проницательность и жизненный опыт для расследования? К тому же читателям захочется ее «пристроить»: выдать замуж, и тогда детектив рискует превратиться в любовный роман. Какие еще варианты? «Синий чулок», помешанный на работе? Тогда она должна работать с преступлениями, то есть попадает в нашу первую группу: сыщики, адвокаты и так далее. Инвалид? Хорошо, но для серии не годится: где ей взять преступления? Безнадежная уродина? Читателям не понравится, да и автор не сможет совсем лишить ее привлекательности. Умная женщина не бывает непривлекательной – вы согласны?

– Не уверен, – не захотел согласиться Кемаль. – Обычно считается, что женщины делятся на красивых и умных.

– Женщины делятся на красивых и глупых. Если женщина умна, по-настоящему умна, а не просто образованна, то вам и недостатки ее внешности покажутся интересными. Или вы их не заметите.

– Я был прав: вы могли бы не только самостоятельно вести расследование, но, пожалуй, и стать премьер-министром. И недостатков ваших я не вижу, – весело признал себя побежденным Кемаль.

– Вы все шутите, а я знаю, что это правда. И расследование ваше я вести не собираюсь. Чем я могу вам помочь? Ничем. Что могла – вспомнила. Кажется, больше я действительно ничего не знаю.

Айше говорила эти слова, пытаясь убедить саму себя.

Ей, вопреки очевидному, казалось, что она что-то упустила, проглядела, недопоняла, недовспомнила. Если бы сесть перед чистым листом бумаги и записать все слова, и жесты, и интонации, которые вчера и сегодня озадачили ее или вызвали смутное необъяснимое беспокойство, то, может быть, удалось бы это что-то понять?

– А вы знаете, который час? – вдруг смущенно спросил Кемаль и решительно поднялся с кресла. Уходить не хотелось. Но завтра им обоим на работу: заниматься каждому своими делами, жить своей жизнью. Вот если бы было можно… – Если можно, я зайду к вам завтра вечером?

Он сам удивился неприличию своего вопроса. Ведь ей надо выяснить отношения с женихом; хоть она и пытается доказать, что с ним все кончено, но он не имеет права в это верить. Их отношениям явно не один день, Айше была чем-то обижена, да и ревновала, и кто знает, как все это закончится? Это Октай должен прийти завтра вечером и просить у нее прощения – даже если не за что. Октай, а не он, Кемаль. Но…

– Конечно, я буду рада, – спокойно взглянула ему в глаза Айше. – Я вернусь после семи. Только ужина не обещаю.

– Что вы, что вы, совсем не нужно никакого ужина, – заторопился от счастья Кемаль. – Хотите, я куплю торт?

– Торт? – удивилась Айше. – Зачем? Купите, если хотите… А вы расскажете мне, зачем вас зовет мой сосед?

– Конечно. Вы будете как та героиня, которой родственник-полицейский, нарушая все правила, изливает душу. Хотите?

– Хочу.

Она помолчала.

– Я хотела бы попробовать – знаете что? – нерешительно заговорила она, – попробовать записать разные мелочи, которые мне почему-то в этом деле не нравились. Или не то что не нравились, но как-то останавливали внимание, прицеплялись ко мне. Может быть, я завтра все это запишу, а вы мне поможете вспомнить – как про фото. Я бы не вспомнила, если бы вы весь наш разговор не повторили. И сама бы измучилась, и у вас не было бы нужной информации. Мне все почему-то кажется, что в этой истории есть что-то… Я знаю, что сама себе противоречу: только что говорила, что ничем не могу помочь, и тут же говорю другое. Но ничего не поделаешь: я, наверное, перенервничала и запуталась.

– Вас госпожа Мерием напугала. Ей, похоже, приснилось что-то. Во всяком случае, ничего дельного она не сказала.

– Она сказала, чтобы я молчала. Что это значит, а? Кто мне позвонит, если я не буду молчать? А я даже не знаю, о чем молчать! Кошмар какой-то. Поэтому я и хочу все-все записать и проанализировать. Вы поможете мне, да?

– Зачем вы спрашиваете? Вы же знаете, Айше, что помогу, – он говорил серьезнее, чем сам хотел бы говорить, и серьезнее, чем она ожидала. – Если вы боитесь, я могу остаться здесь, в гостиной, до утра. Вы же совсем одна.

– Нет-нет, чего мне бояться? Ночью я никому не открою, а утром уйду на работу. Я привыкла быть одна, спасибо.

Она произносила свои фразы торопливо и вымученно.

Именно сейчас ей очень не хотелось оставаться одной. Хотя говорила она чистую правду: она привыкла часто быть одна, да и бояться нечего. Чего, кого ей бояться? Мерием? Это смешно. Какого-то таинственного звонка? Так это, скорее всего, плод фантазии беспокойной старушки. Неизвестного убийцу? А чем, собственно, Айше ему мешает? Если девушка по имени Аксу чем-то ему мешала и он ее задушил, то это вовсе не значит, что ему понадобится душить еще кого-то.

Но одной оставаться все-таки не хотелось. Жаль, что Октай… да, а что – Октай? Если бы все было, как раньше, то хорошо бы, чтобы он был здесь. Но ведь все уже не так, как раньше. Разве я хочу, чтобы он был здесь? Может, и правда – попросить этого полицейского переночевать в гостиной? На приличия наплевать, но перед ним неудобно: от кого ей нужна защита? Подумает еще, что я всегда такая нервная, как тогда на лестнице.

– Нет, спасибо, не нужно, – еще раз повторила Айше на его предложение.

Оставшись одна, она вернулась в свою голубую гостиную и выключила свет.

За окном была уже полная тьма, в которой яркими точками светились огни: как стая светлячков – окна коттеджей на берегу, а после черного провала, в котором плескалось невидимое ночное море, как нитка искрящихся бус – огни противоположного берега залива.

«Как Сибел может не любить Измир?! Даже в темноте – какая красота! Впрочем, я, конечно, необъективна. Она же не здесь выросла. А ее девочки будут его любить. Как я. Что-то было сегодня неприятное сказано о ее детях? Кажется, у Софии? Да, Газель плакала… Нет, еще что-то. Лолита? Да, о Мелиссе. Почему это было мне неприятно? Нет, я уже ничего не соображаю, надо завтра и правда все записать. Может, и нет во всем этом ничего важного. И никакой интуиции нет…»

Если интуиции нет, то зачем, спрашивается, было Айше смотреть на телефон?

Она ведь несла чашки и пепельницу на кухню, и оглядываться на телефонный аппарат ей было совершенно ни к чему. Но она оглянулась. И он зазвонил. Тотчас же, словно отвечая на ее взгляд. Или ожидая ее взгляда.

Айше заметалась. В прямом смысле слова. Оказавшись в полутемном коридоре, куда свет падал только из кухни, нагруженная собранными в темноте гостиной, кое-как поставленными друг на друга кофейными чашками и полной окурков и пепла пепельницей, обеспокоенная этим поздним и почему-то неприятным и пугающе громким звонком, она не знала, куда деть всю эту посуду, бежать ли на кухню или обратно в гостиную, или к телефону вместе со всеми этими предметами и уже там решать, как освободить хоть одну руку и какую именно.

Чашки угрожающе звенели. Второй звонок застал Айше в попытке удержать их шаткое равновесие. А перед третьим она не нашла ничего лучшего, как поставить все, что было в руках, прямо на пол в коридоре и бросилась к аппарату.

– Слушаю.

– Айше, добрый вечер, это я, Мерием, – соседка говорила тихо, еле слышно, почти шептала. – Я вас, наверное, испугала на лестнице?

– Да нет, не очень. Просто это было несколько неожиданно. И к тому же, госпожа Мерием, я так и не поняла, что вы хотели сказать.

– Я и звоню, чтобы объяснить. И предупредить.

– Простите, вы не могли бы говорить погромче? Я вас почти не слышу.

– Вы не знаете, какая в нашем доме акустика. А я знаю. Если я буду говорить громче, меня могут услышать.

Айше с трудом разбирала слова. «Могут услышать»? Или «может услышать»? Или «может быть, услышат»?

– Кто может услышать?

– Кто угодно на лестнице.

«А ведь она права. Кемаль же услышал, как я говорила с Сибел. Но чего она боится? Что такого она может сказать, чего нельзя услышать?»

– Эту девушку не убили, – вдруг заявила старая дама. – Она сама мне сказала.

– То есть как «не убили»? Кто вам сказал? Как не убили, если обнаружен труп, и уже сделано вскрытие, и совершенно очевидно, что она задушена?

– Вы думаете, я сошла с ума? Она позвонила не так давно, почти перед тем, как я столкнулась с вами на лестнице, и сказала: «Забудь, что ты меня видела. Я знаю, это ты придумала, будто я ходила к твоей соседке Дениз. Я к ней не ходила. Лучше придумай другую историю», – и все в таком роде. Айше, я боюсь! Я не сумасшедшая и не очень-то верю во всякие призраки и привидения. Значит, она жива, если звонила?

– Что вы говорите, госпожа Мерием, подумайте сами! Ту девушку убили, понимаете? Она не могла звонить. Мало ли кто мог это сделать? Но это был живой человек, поймите, абсолютно живой! Как вы и я.

– Зачем же тогда?.. – голос Мерием дрожал и срывался.

– Я не знаю, это скорее всего шутка, жестокая, конечно, но шутка.

– По-моему, так не шутят. И зачем, зачем?! И разве кто-нибудь знал, что именно я сказала полиции? – в вопросах старушки стал проявляться здравый смысл, и Айше тут де поняла: это знала она! Она сама – и больше никто.

– Я вам не звонила, – выпалила Айше, – если вы это имеете в виду…

– Нет, нет, Айше, милая! Не обижайтесь. Я такого совсем не думала. Я не потому звоню вам. Я же только что поняла, что и правда звонок не мог быть с того света. Я чуть с ума не сошла. Я хотела всего-навсего предупредить вас: ведь и вы выступили свидетельницей… и… и я надеялась: если и вам позвонили, то значит у меня не галлюцинации.

– А вы узнали бы голос? – проявила неожиданную практичность Айше.

– Нет, наверно. Очень тихий голос. Женский, конечно. Я вот что думаю: так подшутить могла только одна женщина. И вы тоже знаете – кто!

«Я знаю, кого вы имеете в виду, и только. А вот зачем вы, сударыня, ночью почти впотьмах выглядываете на лестницу? За кем подсматриваете и подслушаваете?»