– Должен признаться, я не очень верю в вашу историю, господин Орхан, – сказал Кемаль, когда ушел Мустафа Демирли.
Нотариус, заверявший завещание, покинул их сразу же, покончив со своим делом, а полицейского старик попросил остаться, отпустив после получасовой беседы и адвоката. Точнее, не «попросил», а просто не дал ему понять, что он уже свободен. Старый ювелир умел обращаться с людьми как с подчиненными, это получалось у него естественно и почему-то даже не обижало этих самых мнимых подчиненных.
– А чем она плоха? Не хуже любой другой! – усмехнулся господин Орхан в ответ. – Не хотите закурить? Самому-то мне нельзя, но Фатош курит, и я привык к дыму. Курите-курите, Айше еще не скоро придет. Не раньше шести.
«Она сказала после семи», – подумал Кемаль.
– Или у вас есть и другие дела? Я вас надолго не задержу. Все, что я знал насчет вашей девушки, если это, конечно, была она, я рассказал. Но вы не ответили. Чем вам не нравится моя история?
– Прежде всего тем, что вы ее рассказали. Я не понимаю – зачем?
– Хотите сказать, что никто бы ничего не узнал? И не верите, конечно, что человек может сделать что-либо из лучших побуждений? Чтобы помочь полиции, например? Вдруг это действительно моя шантажистка? И если это так, то мне бояться нечего – меня-то кто заподозрит? – но ведь она могла шантажировать и кого-то еще? Если это, так сказать, ее профессия. А?
– И этот кто-то ее и убил? Может быть, может быть… – Кемалю не хотелось вступать в дискуссию и сообщать господину Орхану неизвестные пока старику детали. – К сожалению, ваша информация вряд ли поможет: вы же ничего о ней не знаете, а чем она вас шантажировала – известно только вам.
– Я не говорил, что мне это известно, я же пересказал наш разговор. Да если бы я и знал или догадывался, вам-то это зачем? – старик смотрел на Кемаля своими пронзительно черными глазами и словно давал понять: да, я хитрю, и ты это видишь, но – докажи, если сумеешь.
– Вы прекрасно понимаете, что предмет вашего разговора мог бы помочь выйти на след шантажистки. Независимо от того, была она убита или нет. Можно было бы понять, у кого был доступ к той информации, которую она хотела вам продать, кому эти люди могли о ней сообщить – словом, было бы направление для работы. А так… – Кемаль развел руками, – ваш рассказ ничего не дает следствию. Но мы его учтем, мало ли как расследование повернется. А вы уверены, что вашей жене не звонили и не вымогали у нее деньги?
– Я ее не спрашивал. Но из слов этой… шантажистки выходило, что она хоть раз, да общалась с Фатош. Во всяком случае, я так понял. Спросите ее сами, вы же будете с ней обсуждать то, что я сказал?
– Нет, господин Орхан, не буду. И попрошу вас тоже этого не делать. Вы же понимаете – почему.
– Понимаю. Но, повторяю, я видел, как ее машина скрылась за поворотом, а если будет нужно, то я официально заявлю, что глаз не спускал с дороги еще два часа. Или три – сколько нужно.
– Вы откровенны, – сказал Кемаль, – буду откровенен и я. Вы сами знаете, что придется проверять алиби госпожи Фатош. И вы не можете не понимать, что вашему свидетельству цена невелика. Я буду искать подтверждения тому, что вы сказали.
«Если у меня будет на это время. Если мне позволят заниматься этим делом. Если завтра не произойдет еще что-нибудь экстренное, а оно, понятно, произойдет…» – грустно думал Кемаль. Ему было жаль, что он не герой-одиночка из детективного фильма: делай что хочешь, никакого начальства у тебя нет, расследуй одно-единственное убийство хоть год. Но господину Орхану все это знать не обязательно.
– Именно поэтому я и хотел поговорить с вами наедине. Вы будете проверять ее алиби, – полуутвердительно, полувопросительно произнес старик. – И я хочу знать все о ее перемещениях. Все, – подчеркнул он. – Я вам заплачу, разумеется. Меня не интересует, совершила ли она убийство, но я должен знать, не появился ли у нее любовник.
– Вот как? – удивился Кемаль. – Похоже, вы предпочли бы…
– Да! – безапелляционно заявил господин Орхан. – Я предпочел бы, чтобы она задушила эту девицу. И если это так, то не надейтесь: шансов ее обвинить у вас будет мало. Ничтожно мало. Я только что нанял ей хорошего честолюбивого адвоката, который будет стараться выиграть дело – просто потому, что прежде почти не занимался уголовными делами, и потому, что его нанял сам Орхан Алтынель. Кроме того, у меня достаточно денег и влиятельных знакомых, чтобы даже не доводить дело до скамьи подсудимых. Но я должен точно знать. Во-первых, совершила ли она это убийство и если да, то из-за чего. Во-вторых, куда она периодически пропадает в последнее время и не связано ли это с каким-нибудь молодым проходимцем.
– А у вас есть основания ее подозревать? – Кемаль нарочно задал такой невразумительный вопрос, надеясь хоть что-то выведать. По ответной реакции можно будет по крайней мере понять, в чем именно подозревает старик свою жену. Но он недооценил собеседника.
– В чем именно? В убийстве? Никаких оснований. В измене? Оснований маловато. Но они есть. Более того, скажу вам откровенно, молодой человек: я могу предположить (пред-по-ло-жить, не более, понятно?), что она виновна и в том и в другом. Кто-то мог ведь шантажировать и ее, правильно? А Фатош – женщина с характером, и если бы она, допустим, узнала, что шантажистка как-то связана с ее любовником, что вообще все это подстроено с целью вымогать деньги то у нее, то у меня… кто может поручиться, что она не вышла бы из себя и не придушила эту мерзавку? Как видите, я откровенен. Я хочу знать правду – вы, как я понимаю, хотите того же.
– Если вы предлагаете мне сотрудничество, то я отплачу вам такой же откровенностью, – решительно сказал Кемаль. – По долгу службы я не смогу утаить сообщенную вами информацию. Я проверю ее, использую, как смогу, но я могу получить совершенно не устраивающий вас результат. И не пытайтесь больше меня подкупить.
– А разве я пытался? – старик Орхан засмеялся. – Я же вижу, что вы из тех идеалистов, которые считают, что не все покупается за деньги. Если я собираюсь вам заплатить, то не за молчание, а за тщательный сбор информации для меня лично. И можете с чистой совестью делать свое дело и, как там это у вас называется? – выполнять свой долг. Деньги пойдут в ход ступенькой выше. Деньги и влияние. Там, ступенькой выше, сидят реалисты, и с ними-то я буду договариваться на понятном им и мне языке. А вы… вы раскроете убийство – и будете спать спокойно.
– Неужели вам действительно безразлично, убийца ваша жена или нет? И вы сможете спокойно продолжать с ней жить, несмотря ни на что?
Господин Орхан ответил не сразу.
Кемалю даже показалось, что старику вот-вот станет плохо: он прикрыл глаза, черты лица его словно заострились, морщины углубились. Однако когда он снова взглянул на полицейского, Кемаль понял, что ошибся: ювелиру было весело.
– Я думаю, – объяснил он, – разговаривать ли с вами серьезно, или не тратить время на идеалиста и романтика? Ну какое это имеет значение, убила она кого-нибудь или нет? Пусть это волнует полицию, газетчиков, ее адвоката, наших сплетниц-соседок, наконец. Но почему это должно волновать меня? Ее мужа! Мы вместе уже немало лет, я ее люблю, я к ней привык, мы с ней счастливы – насколько это вообще возможно в семейной жизни. Поверьте мне, молодой человек, я был женат, я бывал влюблен и увлечен, я уже достаточно стар, чтобы сказать: я знаю, что такое настоящая любовь и настоящее счастье. Я вам кажусь смешным и сентиментальным? Думаете, она живет со мной ради денег? Вероятно, так и было – сначала. Не думаю, что Фатош обратила бы на меня внимание, будь я нищим государственным служащим на много лет старше нее. Так что первопричиной ее интереса ко мне, конечно же, были деньги. Ну и что? Вы поймите, молодой человек, что за те же деньги я не получал в моей семье и половины того внимания и заботы, которые мне дает Фатош. Дело не в том, что я инвалид и нуждаюсь в сиделке – как раз сиделок-то я могу нанять хоть дюжину. Но с Фатош я чувствую себя мужчиной – да-да! – несмотря на болезнь. Если вас не шокируют мои откровения, то могу вам сказать, что в постели она… да вы не смущайтесь, мы же взрослые люди, а я так вообще уже в том возрасте, когда могу говорить все, что мне угодно.
Кемаль видел, что господину Орхану хотелось поговорить: все-таки круг его общения ограничен. Интересно, как он ухитряется управлять своими магазинами, если за все время, которое Кемаль провел в его квартире, не раздалось ни одного телефонного звонка? Надо будет его спросить. Может, в этом вопросе он окажется таким же разговорчивым, как сейчас – говоря о сугубо интимных вещах.
– …к моменту знакомства с Фатош я почти забыл, что такое секс. Представляете? А ведь я еще не был инвалидом. Но ни от своей жены, ни от каких случайных платных девок я не получал того, что узнал с этой женщиной. С некоторыми женщинами – настоящими, не подделками! – каждый сразу чувствует себя мужчиной. Почему? Неизвестно. Но есть же что-то, что отличает настоящий алмаз от циркония, хоть в витрине они блестят одинаково. Уж в этом-то я разбираюсь. Я всю жизнь имел дело с золотом и бриллиантами, а также с теми, кто их носит, хе-хе! Так вот, в последних я разбираюсь не хуже. Настоящую женщину я за километр вижу, даже если она простенько одета, не накрашена и украшениями не увешана. Эти женщины не надоедают – скажу больше: таким женщинам мужчины не изменяют. Они могут и изменить, да, но им – им изменить невозможно. Ваша Айше – тоже такая.
Это неожиданное упоминание Айше, да еще в таком сомнительном контексте привело Кемаля в замешательство. Конечно, он ничем не выдал своих чувств, лицо его по-прежнему выражало лишь вежливый почтительный интерес к словам собеседника, но внутри него моментально возникли и заспорили два противоположных желания. Ему захотелось прервать старика, остановить поток его речи, чтобы он, не дай бог, не сказал о ней ничего не то что плохого, а даже просто двусмысленного или пошлого. Или слишком откровенного – чего Кемаль еще не знает. Но в то же время остановить господина Орхана было выше его сил: он хотел говорить и слушать об Айше, а не о какой-то Фатош, передвижениями и связями которой ему следовало бы интересоваться.
Внутренний компромисс был быстро достигнут: нельзя перебивать свидетеля, пусть выговорится, пусть расслабится, пусть говорит о том, что его волнует, это азы работы сыщика. Даже если речь идет об Айше…
– …и этот стиль у нее очень точный и сексуальный, – продолжал какую-то свою мысль новоявленный Казанова, – эти очки, и прическа строгая, и никаких мини и декольте, и минимум косметики, и никакой бижутерии. Может показаться, что если ее одеть как Фатош – поярче, понаряднее, позавлекательней, да очки заменить на линзы, да причесать или постричь модно, ах какая будет женщина! Но нет! – старик энергично потряс указательным пальцем. – Ничего не будет, весь эффект пропадет. Она сама это прекрасно чувствует, вот и играет этакую интеллектуалку среднего возраста.
«Она не играет, она такая и есть», – хотел возразить Кемаль, но промолчал.
Обсуждать Айше с этим любителем и знатоком бриллиантов и женщин? Нет, лучше не надо.
– …этот ее доктор. Что он понимает? Больше года не мог предложение ей сделать! Думал, она и так его, нечего и беспокоиться. Кто такому красавцу откажет? А она не так проста. Он же ее не ценит, как она того стоит. Вот она и ускользнула. Кольцо-то он ей подарил приличное, но ее этим не купишь. Она и думать-то про этот камень забыла. Вспомнит – вернет, вот увидите. Вы много знаете женщин, которые про такой алмаз на собственном пальце забудут? Знаете, сколько в нем карат? А ей все равно. Доктора она уж месяца два как только терпит, привыкла к его визитам, вроде так и надо.
– Откуда вы знаете такие подробности? – рискнул Кемаль. Надо же знать: фантазии это или нет? И для дела важно: как это может быть, что старик, никуда не выходящий из дома, так информирован. – От Фатош, наверное?
– Ха-ха! – с довольным видом усмехнулся господин Орхан. – Ваш вопрос мне льстит. Приятно удивить полицейского всеведением. Я же вам говорил: я разбираюсь в женщинах, а вы не поверили. Вы подойдите сюда, ко мне, и гляньте: стоянка, дорожка, сквер – все как на ладони. Я сижу и наблюдаю. Я вижу, кто с кем выходит и входит, как женщина садится в машину, как мужчина и женщина идут рядом – да я вам по их походке скажу, любовники они или нет. Я опытный и, можно сказать, профессиональный наблюдатель. Или вы мне не верите? А ваш интерес к Айше кто заметил? А? Вот то-то же. Вы, молодежь, думаете, старики ничего не соображают. Вы вчера с ней приехали, уже темно было, а я все, что мне интересно, увидел.
– Так вы, получается, можете мне все рассказать о передвижениях ваших соседей во вторник, – с энтузиазмом, маскирующим его неловкость от излишней проницательности старика, заговорил Кемаль. – Это же замечательно! А я-то искал свидетеля! Вам же цены нет. Расскажете мне, кто, куда, когда и с кем?
– Вот насчет «когда» придется вас разочаровать: на часы я смотрю редко. Но за последовательность событий, пожалуй, могу поручиться. Если речь идет только о вторнике. Обычно-то я наблюдаю всякие нюансы: как, например, Мехмет (знаете его? с третьего этажа) машет рукой жене, когда уезжает на работу. Это же спектакль! Театр одного актера! Он из дома выходит, словно на свободу из клетки вырывается, но должен остановиться и помахать рукой жене – так у них заведено. И он честно старается сделать это как можно сердечнее. Но мне кажется, в душе он чертыхается и посылает свою жену куда подальше. Да, кстати, вот вам пример: его жена, Сибел – вы ее видели?
Кемаль кивнул. Старик опять попал на интересующую его тему. Ладно, пусть говорит, потом будет нетрудно вернуть его к описанию вторника.
– …и умная, и приятная, и за собой следит. А чего-то в ней нет. Шарма какого-то.
– Насколько я понял, чего в ней нет, так это недостатков, – заметил Кемаль, чтобы превратить разговор в диалог.
– О, браво, юноша! Вы делаете успехи. Раскроете убийство, заходите попить кофе и поболтать. Но давайте переходить к делу. Вы не думайте, я еще не впал в старческий маразм и не забыл, что вас интересует. Итак, вторник. Фатош уехала, я действительно проследил, что ее машина скрылась, и какое-то время на всякий случай смотрел на дорогу: вдруг она забыла косметичку, или права, или еще что-нибудь. Потом я стал следить за нашей дорожкой, а на машины внимания не обращал. Я решил, что моя шантажистка наверняка не оставит машину на нашей стоянке – чтобы никто не заметил номера. Но по дорожке-то она должна была пройти! Мне хотелось ее увидеть заранее, понять, какая она, какого возраста, как одета. И не встречались ли мы раньше.
– А ведь вы могли заметить, как та – наша, убитая – девушка шла в соседний дом! – вдруг понял Кемаль. – Неужели вы не обратили на нее внимания? И кто-то шел в тот дом вместе с ней, или чуть раньше, или чуть позже. Вспомните, – чуть ли не взмолился он.
– Молодой человек, – строго остановил его господин Орхан, – вы имеете дело не с идиотом. Если бы я видел это – неужели стал бы морочить вам голову разговорами о женских прелестях? Подойдите-ка сюда. Сюда, сюда, ближе.
Кемаль встал с кресла и подошел почти вплотную к сложному механическому сооружению, на котором сидел – нет, скорее, восседал! – старик.
– Чтобы видеть сквер и нашу дорожку, я поворачиваю кресло вот так, – он показал, – и из этого положения я никак не могу видеть и ту дорожку, что ведет к соседнему дому. Зачем она мне? Теоретически рассуждая, я мог бы вот этак повернуть голову (голова-то у меня во всех отношениях хорошо работает, хе-хе!), но я этого не делал. Если бы я хотел наблюдать за той дорожкой и тем домом, я бы повернул свою машину вот так, – он нажал на рычаг и развернул кресло. – Иногда я это делаю. Туда много народу ходит квартиры смотреть, а я люблю наблюдать за родом человеческим. Но не во вторник. Во вторник у меня была вполне определенная задача. Но никто не проходил.
– Что, так-таки вообще никто? – усомнился Кемаль. Он знал, что так не бывает. Не может ни одной живой души не появиться в жилом квартале в нормальный весенний день.
– Ну, дети играли, это же нас не касается, правильно? Мерием гуляла с кошкой, прошлась туда-сюда. Сибел вывозила ребенка – сразу после того, как ее средняя дочь уехала в автобусе. Она еще плакала чего-то, наверно, в школу не хотела. А больше никто. Да, Берна пробежала куда-то, я подумал, что она аптеку на обед закрыла, и посмотрел, сколько времени. Было полвторого. Вскоре я ждать перестал: я же сказал ей – не позже двух! Решил: если заявится не вовремя, не пущу. Пусть знает, каково иметь дело с серьезными людьми.
– А Берна вернулась в свою аптеку? – у Кемаля появилась одна пока неясная мысль. Где эта газета? Которую начальник швырнул ему через стол? Кажется, в машине. Надо посмотреть, да. Аптека?..
– До двух не вернулась. Она вообще-то аптеку редко закрывает, все жалуется, что ничего не зарабатывает, не хватает, мол, на аренду да на налоги. Вот и торчит там почти круглосуточно. Если обедать идет, часто кого-нибудь вместо себя оставляет, лишь бы не закрывать: боится покупателей упустить. А сама продает все процентов на 10–15 дороже, чем везде. Фатош у нее даже аспирина не покупает. Из принципа.
– А чем вы потом занимались, господин Орхан? После двух?
– Работал, – спокойно и серьезно ответил старик. И, заметив удивленный взгляд Кемаля, выехал в своем кресле на середину гостиной.
– Идите за мной. Я вам кое-что покажу. Думаете, перед вами старая развалина, которой только и дела, что сидеть у окошка да прохожих разглядывать?
Кемаль прошел за хозяином, который ловко и привычно управлял своим креслом, в небольшую комнату, расположенную в конце длинного коридора. По пути сыщик не мог отказать себе в удовольствии заглянуть и в другие двери. То, что он увидел, по стилю и стоимости отделки мало отличалось от роскошной гостиной. Он успел заметить не много: суперсовременную кухонную мебель, атласное бело-розовое покрывало в спальне, огромное зеркало в дорогой раме, большие часы с «вечным двигателем» в виде золотых шариков под стеклянным колпаком, – но все это было со вкусом подобрано и выдавало внимание хозяйки не только к своей внешности, но и к своей квартире. Стены, пол, двери, окна – казалось, здесь заменили все: настолько все детали отличались от тех, что он видел в соседних квартирах. Впрочем, оно и понятно: Айше, София, Дениз – не владелицы жилья, а всего лишь квартиросъемщики. И если каждая из них и украшала свой дом на свой лад, то все их попытки что-либо изменить ограничиваются повешенной картиной, по-своему сшитыми занавесками да тем, как поставлена мебель. Не будут же они делать гранитные и мраморные полы, колонны с лепниной и прорубать окна во всю стену. Госпоже Мерием, по-видимому, такие расходы просто не по карману: одинокая учительница-пенсионерка – что она может себе позволить, кроме самодельных кружев и бесчисленных безделушек. Удачно, что смогла приобрести квартиру, да и это, наверное, было нелегко. Кемаль прекрасно представлял себе образ жизни и доходы тех, кому платит государство, а не частные фирмы. Вот он, например, когда сможет купить себе собственное жилье? Да даже если на несколько лет перестанет есть и пить, все равно вряд ли удастся скопить столько денег…
Не здесь ли корни неприязни, которую почтенная госпожа Мерием, всю жизнь проработавшая в школе и экономившая каждый грош, испытывает к благополучной обеспеченной Фатош?
Размышления Кемаля были прерваны самым неожиданным образом: он удивился.
Сколько можно удивляться в этом доме? Ему казалось, что за время своей службы в полиции он всего насмотрелся и потерял способность удивляться по ерунде. Но то голубые розы и покрашенные «в технике батик» шелковые шторы, то инсталляции и сиденья для унитаза в качестве рам, то окна почти до пола и обилие лепнины – а теперь вот еще это!
«Это» было небольшой комнатой, которая как будто попала сюда даже не из другой квартиры, а вообще из другого мира. Ни лепнины, ни гипюровых занавесок, ни дорогих ковров – ничего этого здесь не было. Между тем обстановка этого кабинета обошлась, вероятно, в такие суммы, которые раз в десять превышали траты расточительной Фатош на остальные помещения квартиры. Комната была оснащена такой техникой, о которой Кемаль конечно, имел некоторое понятие, но которой никогда не пользовался: государству не по карману такое оборудование для здания полиции. Чего здесь только не было!
Компьютер, принтер, ксерокс, факс, телефон с автоответчиком, новейшей модели телевизор с плоским огромным экраном, видеоаппаратура для просмотра как кассет, так и дисков…
– Вы, наверное, удивлялись, что в квартире тишина, ни одного звонка, да? Я все отключил на эти два часа, чтобы нам никто не помешал. Потом прослушаю сообщения и просмотрю факсы.
Господин Орхан подъехал к столу с компьютером, уверенным движением нажал какие-то кнопки, подвигал мышь – на экране появились бесконечные столбцы цифр.
«Биржа, – догадался Кемаль. – Хорош дед, ничего не скажешь!»
– Секундочку, – говорил между тем «дед», – я только должен взглянуть… Так… Ага… Все. Играю на бирже, – пояснил он, – приходится постоянно следить за курсом. Вот отсюда я и управляю своей империей. Меня, знаете ли, к этому не готовили. Я ведь младший сын – третий; кто бы мог предположить, что оба мои брата погибнут и я окажусь во главе всего концерна? Конечно, какой-то опыт у меня был: отец сразу выделил мне один из своих магазинов, и я почти пять лет вел его дела самостоятельно. Даже вывеску обновил! Перевел «Золотой дом» на французский – я тогда съездил в Париж, был без ума от Франции, француженок, да, «Мулен-Руж», знаете ли… ну так вот, получилось «Maison d’Or». Мне понравилось: меня-то зовут Орхан. Ор-хан, – с удовольствием повторил он. – Золотой хан, властелин золота. Я продолжил дедову традицию. Его звали Алтын Алтынель, и, скорее всего, именно это внушило ему мысль заняться ювелирным делом и назвать свою первую лавочку – «Золотой дом Алтынеля»*. Моя лавочка называлась «Maison d’Or» и приносила неплохой доход. А в тридцать шесть лет – вам сколько? примерно столько же, да? – на меня свалилась ответственность за весь концерн, занимающийся не только золотом, как вы понимаете. На одном золоте много не наживешь. После смерти отца старший брат существенно расширил дело: недвижимость, акции, инвестиции… впрочем, зачем я вам это рассказываю? К моему алиби, – он энергично похлопал рукой по ручке инвалидного кресла, – это ничего не добавляет. Похвастаться захотелось. Вот здесь я и провел вторую половину дня во вторник. Фатош вернулась около пяти, точнее не скажу: я был занят.
Последние слова он произнес просто и вместе с тем как будто гордясь тем, что он, при своей болезни и таком солидном возрасте, занят серьезным мужским делом.
«А ведь эту Фатош можно понять: он сильная личность. И интересная. Пожалуй, он прав: она с ним не только из-за денег», – мысль о деньгах натолкнула Кемаля на одну догадку.
– Знаете, чего вам здесь не хватает? – спросил он, видя, что хозяин кабинета заметил и оценил его молчаливое восхищение.
– Чего? – обеспокоено встрепенулся старик.
– Банкомата. Чтобы все ваши цифры сразу превращались в наличность.
– Хе-хе! Шутите! А я уж было подумал… Мысль забавная. Но мы наличными почти не пользуемся. Все покупки делает Фатош, у нее несколько кредитных карточек; она с собой больше трех-пяти миллионов* никогда не носит. Банкомат! Хе-хе!
Он ответил так, как и надеялся Кемаль. Теперь можно спокойно задавать следующий вопрос.
– То есть если госпожа Фатош снимает или тратит какие-то суммы, то вы можете это легко проконтролировать?
– Элементарно. Правда, я обычно не слишком слежу за ее тратами: она экономна («Я бы этого не сказал», – подумал Кемаль, вспомнив, сколько украшений было на этой даме.). Или вы… – старик насторожился, – да, я понял; надо посмотреть.
Он стал быстро нажимать кнопки компьютера.
– Вот, смотрите, – Кемаль подошел поближе и встал за спиной хозяина, чтобы самому видеть экран. – Это она тратила в супермаркете…
– Минутку, – вежливо перебил Кемаль. – Если шантажистка требовала денег у госпожи Фатош, то когда, по-вашему, это могло произойти? Когда она стала нервничать? Давайте посмотрим полтора-два месяца, хорошо?
Если господину Орхану эта идея и не слишком понравилась, то по нему это было незаметно. Они внимательно просмотрели все записи о снятых со счета суммах, но, по словам старика, ничего подозрительного он не обнаружил. Ко всему легко находилось объяснение: «это деньги для медсестры и домработницы, мы им платим в конце месяца; это супермаркет, сами видите; это она покупала какую-то одежду; это бензин: Фатош же всегда на машине, чтобы надолго не отлучаться; это она покупала подарок подруге на свадьбу; это косметический салон и парикмахерская»…
Некоторые суммы казались Кемалю значительными, но он не обращал на них внимания, если рядом была информация о месте траты. Не поведет же она шантажистку в супермаркет, чтобы купить той продукты! Или бензин для машины, чтобы продолжать свою шантажистскую деятельность.
Он отметил только те суммы, которые были просто получены наличными. Их было немного, и вряд ли они удовлетворили бы серьезного вымогателя. А если сложить их вместе? И если вымогатель – не очень серьезная молодая девушка? Вполне может быть… А потом Фатош надоедает постоянно лгать мужу и отдавать деньги, предназначенные на ее личные карманные расходы. Как говорится, на булавки. И она… Что она делает? Вариантов может быть несколько.
Планирует убийство и совершает его; признается во всем мужу, они вместе планируют, как избавиться от шантажистки, и Фатош опять-таки совершает убийство, а то, что происходит сейчас, не более чем хорошо продуманный и подготовленный спектакль. Старик «нанимает» Кемаля проверить алиби своей жены, прикрываясь версией о ее мнимой измене; это алиби наверняка окажется безупречным… Хотя как оно может быть безупречным? Где-то да окажется дыра… И господин Орхан хочет заранее узнать об этой дыре, чтобы потом с помощью связей, денег и адвоката залатать ее? Тоже возможно.
Кемаль невольно перевел глаза с колонки цифр, обозначающих снятые со счета суммы, на колонку с датами, когда эти операции были совершены. Вторник… Она поехала за покупками, в парикмахерскую, еще куда-то. Вернулась почти в пять? Не могла она в этот день не потратить хотя бы что-то. Кемаль еще раз, проверяя себя, просмотрел числа. Нет! Есть суммы, снятые и потраченные ею в субботу – а следующие уже в среду!
Где же она была во вторник?
Интересно, понял ли это господин Орхан? Или он и так знал об этом?
Но если убийца – прекрасная госпожа Фатош, то как листочек с телефоном доктора оказался в папке Мехмета? Или путешествие листочка началось еще при жизни девушки по имени Аксу и никак не связано с ее смертью? И от фотографии убийца ничего не отрезал, а та так и лежала в сумочке – уже отрезанная?
Господин Орхан снова нажал кнопки на клавиатуре и перенесся в мир биржи.
У Кемаля зарябило в глазах. Правильно, пора идти.
Он хотел повидаться с любвеобильным преподавателем математики и, если удастся, навестить юношу по имени Бора и попросить у него фото его настоящей, не французской невесты. И позвонить узнать, произвели ли обыск по адресу, данному господином Октаем, где должна была жить убитая.
И хорошо бы побеседовать с госпожой Мерием – может, днем она объяснит, кто ей звонил и чем так напугал. Очередная шантажистка?
Не многовато ли их для одного дома с восемью квартирами?
А что – мысль интересная: вдруг это та самая шантажистка, которая жива-здорова? А бедная Аксу вовсе не звонила старику Орхану и вообще к этому вымогательству отношения не имеет? Почему же тогда шантажистка звонит Мерием и не звонит ювелиру?
– Господин Орхан, у меня появилась одна мысль: скорее всего, убитая и ваша шантажистка вовсе не одно лицо. Постараюсь проверить.
«Сказать ему ее имя, что ли? А почему бы нет? Если он неискренен, то, конечно, не признается, что что-то о ней знает. А если все, что он сказал, правда, то есть вероятность выяснить что-то новое: вдруг он вспомнит имя, хоть не мог вспомнить лицо? У него же тьма служащих, которых он, при его образе жизни, в глаза не видел. Что я теряю? Подумаешь, тайна следствия! Мне уже сегодня объяснили, что мое следствие никому особенно не нужно. При этом с утра в него еще не была замешана эта акула ювелирного бизнеса…» – решение было принято, и Кемаль сказал:
– Я не говорил вам, но мы установили личность убитой. Практически установили, – не мог не оговориться он, привыкший не принимать ничего на веру. Господин Октай мог и соврать, а документов ее пока никто не видел. – Вам ничего не говорит имя Аксу Караташ?
Кемаль, конечно, не ожидал, что произойдет чудо и старик скажет: «О, да, Аксу, я знаю…», но в глубине души на такое чудо все-таки надеялся. И напрасно: чуда не произошло. Никакого узнавания или воспоминания не отразилось в прямом открытом взгляде господина Орхана.
– Вроде бы нет. Фамилия распространенная, но в сочетании с именем и внешностью… Нет. Разве что мы с ней где-то пересекались, и она меня знает, а я ее нет. Сейчас глянем, – он опять развернул свое кресло к компьютеру. Кемаль успел заметить, что хозяин открывает файл под названием «Люди». – «Персонал» или «Служащие» – слишком длинно, – пояснил он.
«Глазастый старик, – отметил сыщик, – все видит, что надо и что не надо. И вроде ведь на меня не смотрел…»
Имена служащих «Золотого дома» были записаны в алфавитном порядке, что исключало возможность ошибки. Кемаль полагал, что списки персонала будут сгруппированы как-то иначе: по годам, или по подразделениям, и тогда эту Аксу будет сложно найти. Оказалось, это было проще простого – было бы, если бы ее фамилия в этих списках была. А ее не было.
– А вы вносите в компьютер данные на всех служащих? – с надеждой спросил Кемаль. – Даже на тех, кто разносит чай? Я так понял, что девушка была без специального образования и профессии.
– Всех. В компьютер вносят всех. Без единого исключения. Вот, смотрите, пример: мальчик поступил к нам два года назад, в марте, пятнадцатого числа. А уволили мы его восемнадцатого, потому что он украл кольцо. Маленькое, недорогое, говорил, девушке хотел подарить, не смог удержаться, мы даже в полицию не обращались, зачем парню сразу жизнь портить? Но в компьютере – вот он и все данные о нем. И в нашей фирме он больше никогда работать не будет. Чтобы целыми днями иметь доступ к большому количеству золота и драгоценностей и ничего не украсть, надо иметь хорошую нервную систему. И характер определенный. Это не каждому по силам: видеть все это великолепие и ничего не захотеть для себя. И знать при этом, что твоей зарплаты на такие камешки никогда не хватит. Наши работники должны быть практичны и независтливы. Понимаете – почему?
– Не завистливы: чтобы знать свой уровень жизни и не сердиться, что у других он выше. И практичны, чтобы понять: украсть драгоценность можно раз или два, потом попадешься, а еще надо ухитриться их продать, а для этого надо найти скупщика краденого: ведь вашим коллегам так легко дорогие, узнаваемые вещи не продашь, а дешевку воровать опять же непрактично, риска много, – четко, как на экзамене, ответил Кемаль. – А дело у вас поставлено прекрасно. Неужели вы сами во все детали вникаете? Вы говорили «мы уволили», «мы в полицию не обращались» – разве этим не может заниматься кто-то из ваших подчиненных? Какой-нибудь…
– Менеджер по персоналу? Есть и такой. Но без согласия со мной он ничего не делает. А вашей Аксу в моих списках нет, – завершил разговор старик Орхан.
«Хорош, – думал Кемаль, – экзаменует, надо же! Такого не пошантажируешь, зря эта девчонка или кто она там за это взялась. Похоже, плохо его знает. Такой бы и убил, если бы ему было надо».
Господин Орхан между тем проводил его до двери, и Кемаль в который раз с похожим на восхищение чувством смотрел, как он ловко управляет своим креслом. Старика легко было представить за рулем хорошего быстрого автомобиля, даже за штурвалом самолета. Личного, конечно. Он бы с такой же легкостью управлял им своими сильными, не утратившими подвижности руками, как этим своим небольшим и единственно доступным ему средством передвижения.
«Честное слово, – бросая взгляд на руки старика, на одной из которых блестело массивное, необычной формы обручальное кольцо, подумал Кемаль, – не будь он беспомощным калекой, не встающим с кресла, он бы запросто мог хоть кого задушить такими руками. Сам. Но его кресло – его алиби, ничего не поделаешь…»