Мехмет искренне считал, что ему всегда везет. А разве нет?

Начал когда-то ухаживать за слегка понравившейся девушкой – она оказалась из очень обеспеченной семьи и захотела выйти за него замуж. Решился на эту выгодную и в общем-то приятную женитьбу – и жена отказалась ради него от блестящей карьеры и работы, подарив все это ему самому. Да, буквально подарив.

Когда научный руководитель самой одаренной студентки курса увидел на ее пальце обручальное кольцо, он не придал этому никакого значения. Место ассистента, часы в сетке расписания, тема будущей диссертации, публикация статьи – все это было запланировано для Сибел, какую бы фамилию она ни носила. Все было подготовлено и оговорено, когда она вдруг заявила, что ей придется переехать в Измир. Зачем?! Впереди такая карьера, такие возможности! Конечно, наука и работа в университете больших денег не приносят, но она же не из бедных. А престиж, имя, известность – да у нее просто талант, наконец! Какая разница, откуда родом ее муж? Почему бы ему не жить в столице?

Когда же стало очевидным, что Сибел не только всерьез намерена переехать, но и ждет ребенка, профессор потерял к ней интерес. Сказав себе, что, сколько бы ни кричали феминистки, что мужчины и женщины одинаковы, ждать от последних интереса к науке, а не к собственному гнезду и деторождению – непростительное заблуждение. Мужчина бы на ее месте никогда не отказался от таких перспектив.

Через несколько месяцев, уже накануне получения диплома, изрядно пополневшая, подурневшая и, как показалось профессору, поглупевшая от счастья Сибел пришла к нему и попросила походатайствовать за нее в одном из измирских университетов. Точнее, не совсем за нее…

– …я, конечно, сразу не смогу приступить к работе, поэтому меня может заменить Мехмет. Но всеми исследованиями и разработками буду заниматься я. Если вы порекомендуете меня вашему коллеге (она назвала известное имя старого ученого, занимавшегося той же областью высшей математики), я буду вам очень признательна. Я не намерена превращаться в домохозяйку – вам не придется стыдиться своей ученицы.

Мехмет? Да, ее муж. Способный мальчик, я его помню. Но до вас, деточка, ему далеко. Конечно, я позвоню в Измир. Прямо сейчас, при вас.

Так, кроме любящей жены, Мехмет приобрел место ассистента на кафедре в Измире, которого, он прекрасно понимал это, ему самому не видать бы никогда. Старый почтенный профессор, которому расхвалили нового аспиранта, сначала отнесся к его талантам весьма скептически, но появление Сибел все поставило на свои места. В отличие от ее прежнего научного руководителя, нынешний терпеть не мог женщин – научных работников, аспиранток, карьеристок и просто умниц. И ему показалось вполне естественным, что мужняя жена, ожидающая ребенка, собирается сидеть дома и помогать мужу писать диссертацию.

Но это все в прошлом…

Диссертация давно написана, опубликованы несколько статей; старый профессор умер, и теперь никто в университете не знает, что к лекциям и работам доктора наук Мехмета Шимшека имеет отношение его жена.

Да, с Сибел ему повезло – это однозначно. Мало того, что она, отказавшись от честолюбивых намерений, подарила ему свои разработки и мысли, она оказалась прекрасной хозяйкой и хорошей матерью. Мехмет никак не ожидал такого рвения от избалованной (какой она ему казалась) девушки из богатой семьи. С детства привыкла получать все, чего хочет… но надо отдать ей должное: с годами эта привычка превратилась в потрясающую работоспособность, упорство и целеустремленность. Она по-прежнему получала все, чего хотела, и добивалась этого сама, своими силами и своим умом. Благо ума ей не занимать.

Мехмет не мог не понимать, что жена умнее его. Ну и что?

Разве мало таких семей, и вполне благополучных?

Пусть направляет свой ум на воспитание детей, хозяйство и прочие женские штучки. Однако вскоре ему стало ясно, что «прочие женские штучки» так же мало интересуют ее, как его самого – высшая математика. Которой он обречен посвятить жизнь и к которой у него, как говорили, были некоторые способности. Но «некоторых» было мало, чтобы занимать то положение, которое грозило ему из-за незаурядных способностей жены. Мехмет представлял себе, как это будет выглядеть: сначала доцент, потом профессор, репутация блестящего ученого, прекрасные монографии и учебники – а за всем этим постоянный страх перед публичными выступлениями и научными дискуссиями, даже перед разговорами с коллегами… ну уж нет! Жизнерадостному, жизнелюбивому, обаятельному Мехмету такая перспектива совсем не нравилась.

И он быстро сориентировался в этой ситуации и выбрал роль, которую будет играть.

Собственно говоря, эта роль настолько приближалась к его истинному лицу, что он почти не чувствовал надетой маски. Итак: я не карьерист, я не хочу посвящать чистой науке всю свою жизнь, в которой полно других радостей; я люблю людей и общение больше, чем цифры, к которым у меня, говорят, есть способности; я предпочитаю преподавать, а не заниматься исследовательской работой; да что вы, вы мне льстите, какой такой талант я гублю, не надо преувеличивать…

Роль удавалась прекрасно.

Господин Мехмет был любимцем коллег, ибо не претендовал на высокие должности и никак не проявлял в повседневном общении того блестящего ума, о котором недвусмысленно говорили его немногочисленные статьи и главы в написанных им учебниках. Его любили студенты, потому что он был непридирчив, лекции старался сделать понятными и веселыми, любил поболтать с молодежью и снисходительно смотрел на прогулы и не вовремя сданные курсовые.

Его обожали студентки, секретарши и лаборантки. Мужчины, как это всегда бывает, только диву давались, что находят женщины в этом невысоком, полнеющем и лысеющем, да к тому же безнадежно и окончательно женатом математике.

Мехмету нравилась репутация сердцееда. Хотя ничего лишнего, кроме обаятельной улыбки, в стенах университета он себе не позволял. Но с улыбкой, адресованной двум-трем самым хорошеньким студенткам курса, он ничего не мог поделать. Нет-нет, он отнюдь не заводил романов ни с ними, ни с аспирантками, используя свое служебное положение и их зависимость от него.

Но ему нравилась легкая атмосфера флирта, отвлекающая его от сухих и скучных цифр, формул и теорем, завораживавших его жену; он любил, чтобы с ним кокетничали и пытались его завоевать. Он не мог читать лекцию, если на него не смотрела хотя бы одна пара влюбленных, восторженных глаз. И, как правило, смотрела не одна. Девчонкам ведь тоже до смерти надоели эти формулы и математические знаки, им хочется нравиться, строить глазки, казаться себе неотразимыми. И на занятиях по математике они себе такими и казались.

Мехмет черпал энергию в их обожании, но, даже выделяя из общей массы какую-то одну девушку, никогда сам не делал первого шага, не позволял себе никаких двусмысленных намеков или приглашений; он вел себя как безупречный отец семейства, а если, бывало, девушки сами выражали готовность и очень просили объяснить им трудную теорему наедине и не в аудитории, то… ну что же? он не святой, инициатива исходила не от него, так что никаких претензий и взаимных обязательств, да, милочка?

И его временные юные подруги сменялись. Он всегда выбирал их безошибочно, чувствуя с первого взгляда некую ауру доступности и внутренней свободы, граничащей с цинизмом. Эти девушки не рассчитывали на развитие отношений, разве что предполагали, что им снимут квартиру или будут дарить дорогие подарки. Когда же этого не происходило, ибо преподаватель математики, обремененный все увеличивающейся семьей, не мог удовлетворить их финансовые аппетиты, они без сожаления расставались с ним, не устраивая сцен и скандалов и не угрожая позвонить его жене.

А к тому, чтобы жена ничего не узнала, он относился более чем серьезно.

Если бы на его пути хоть раз попалась девица, которая поставила бы под угрозу его семейное благополучие, Мехмет не раздумывая бросил бы ее, а возможно, и вовсе прекратил бы свои легкие романы. Он любил Сибел, привык к ней и налаженному ею быту, обожал дочек и даже почти перестал жалеть, что у них нет сына, которого он когда-то так хотел. А вот Сибел до сих пор мучается, что единственный раз в жизни не смогла добиться нужного результата – ни своей работоспособностью, ни своим умом. Мехмет почел за лучшее не мешать ей: пусть рожает хоть десять раз, если ей хочется. Детей он любит, а на их содержание средств у тещи и тестя хватит. На его-то преподавательскую зарплату и одного ребенка не вырастишь.

Словом, налаженная и удобная семейная жизнь была сама по себе, а ни к чему не обязывающие, такие приятные и возбуждающие отношения с молодыми девушками – сами по себе.

– Параллельные прямые, знаешь ли, не пересекаются, – весело говорил Мехмет Октаю, с которым подружился неожиданно для себя быстро. Может быть, потому, что тот принадлежал к совершенно другому, медицинскому миру и был легким в общении, благополучным и необременительным. – А я все-таки математик!

– Ой, смотри, – смеялся белозубый красавец Октай, – попадется тебе не прямая, а кривая – и как пересечется!

– А я с кривыми не связываюсь!

– А как же эта… неевклидова геометрия? – не отставал эрудированный приятель. – Ее, кажется, какой-то русский придумал, и вроде у него там все пересекается?

– Пересекается, но только потому, что у русских все не как у людей! Не буду заводить романов с русскими – и порядок. Хотя наша соседка Катья – это что-то! Жаль, редко приезжает.

– С соседками я бы тебе не советовал: как раз твои прямые и пересекутся.

– Да это я так, к слову.

С Октаем он всегда был откровенен.

Почему-то чувствовал, что от него Сибел ничего не узнает.

Когда у друга начался роман с Айше, Мехмет и совсем успокоился – теперь у доктора тоже появилось уязвимое место: вряд ли он захочет, чтобы Айше узнала о его прошлых победах, а Мехмет о них знает немало. Конечно, он никогда так не ставил вопрос, не говорил другу ничего напоминающего завуалированные угрозы, но само собой подразумевалось, что теперь они в равном положении. Молчи обо мне – я промолчу о тебе. К тому же, Октай вообще смотрел на похождения приятеля сквозь пальцы.

Он-то и познакомил его с Аксу.

Сейчас, когда этот полицейский попросил припомнить, при каких обстоятельствах состоялось их знакомство, Мехмет вдруг очень ясно представил себе тот день. Как будто это было вчера. И в то же время – как будто в другой жизни. Не с ним. Это происходило не с ним, а с другим Мехметом, которого он сейчас ясно видел со стороны.

– …конечно, конечно, я сейчас же выхожу. Уже бегу. Ничего без меня не делайте, – нервно и быстро говорил Октай в трубку, быстрым шагом выходя из кабинета в приемную.

Мехмет только вошел, он немного опоздал к назначенному времени и тут же понял, что Октая вызывают в больницу. Его частный кабинет был совсем недалеко от нее, но пока он дойдет туда, пока обратно, пока решит проблему с больным. А проблема, видимо, серьезная, решил Мехмет, раз он бросает прием частных пациентов и бежит туда. Настроение испортилось. Дожидаться Октая не хотелось. К тому же, не исключено, что он, Мехмет, будет не первым, кого доктор примет, когда вернется. Точно! В приемной сидела еще одна пациентка.

Октай на ходу сунул трубку сотового телефона в карман белого халата и подошел к вешалке, чтобы взять плащ.

– Вы уходите? – в один голос спросили Мехмет и вставшая с кресла девушка.

– Прошу прощения. Срочный вызов. Я вернусь через полчаса, самое большее – сорок минут. Дождитесь меня, если не торопитесь, хорошо?

– Да-да, конечно, – быстро откликнулась девушка.

«Небось, влюблена в него по уши, вот и готова дожидаться сколько угодно!» – мелькнула у Мехмета неприятная ему почему-то мысль.

«А она ничего. Очень даже», – это была следующая, более приятная мысль.

Третья мысль сформулировалась не сразу: сначала Мехмет, позабыв свое недовольство, ответил Октаю, что никуда не торопится и дождется его непременно. После этих слов проявила себя и мысль: «А скучать я с такой красоткой не буду и ей заскучать не дам!»

Сейчас он вспоминал все это и не понимал, что могло его привлечь в Аксу. Привычка обращать внимание на таких девушек? Смутное желание посоперничать с Октаем? Или какое-то более чистое чувство, в котором не стыдно было бы признаться этому полицейскому? И как выгоднее повести себя в сложившихся обстоятельствах: настаивать на несерьезности и мимолетности их романа и отсутствии обязательств с обеих сторон или разыграть безутешного страдальца, потерявшего возлюбленную?

Беда была в том, что Мехмет не только не представлял себе, какая роль будет менее подозрительна, но он и самому себе не мог ответить: что же он чувствует теперь, после случившегося? Кроме все заслоняющего страха оказаться в тюрьме – что еще он чувствует?

– …Итак, вас фактически познакомил доктор Октай?

– Да, познакомил. Не будешь же сидеть сорок минут в небольшой приемной наедине с красивой девушкой (почему, интересно, в тот день не было ни медсестры, ни секретарши, ни приходящей уборщицы?), уткнувшись в газету или молча думая свои мысли!

То есть, кто-то, может, и способен на такие подвиги, но подумать такое о Мехмете мог только человек, который его совсем не знал. Октай же знал его уже неплохо, поэтому сразу сказал:

– Это Аксу, моя постоянная пациентка. Аксу, это Мехмет, необыкновенно умный математик, почти профессор. Надеюсь, вы не будете скучать.

«Мысли он читает, что ли? Как раз так я и подумал: скучать мы не будем».

Они не скучали.

Ни эти сорок минут, ни час дороги до дома Аксу: Октай позвонил, извинился, сказал, что вернется не раньше, чем через два часа – внеплановая операция, необходимо его присутствие, не ждите меня, – вас подвезти, Аксу? – спасибо, если вам не трудно… Ни последующие недели и месяцы их быстро вспыхнувшего, неожиданного романа.

«Неожиданного? Нет, черт побери! Он знал! Он точно знал, что я начну с ней заигрывать, он нарочно все подстроил. Почему я раньше не догадался? Дурак! Идиот! Математик называется – не мог все это просчитать! Значит, она правду говорила, а я не верил! Была, была она его любовницей! Вот черт! Знал бы – по-другому бы с ним вчера разговаривал. Почему я не вспоминал никогда про наше знакомство?»

Кемаль с удивлением смотрел на сидящего перед ним мужчину.

Вот ведь как бывает: задаешь безобидные и почти бессмысленные вопросы – а человек меняется в лице и впадает в панику, как будто ты его на чем-то подловил. А ведь его еще не спрашивали ни об алиби, ни об отрезанной фотографии. Что он такого вспомнил об их знакомстве?

– Извините меня, – вдруг встряхнувшись и широко улыбнувшись, сменил тон Мехмет. И Кемаль испытал на себе обаяние этого человека, которое, несомненно, действовало куда сильнее не на мужчин, а на женщин.

«Странно, что он женился на Сибел: она для него холодновата и пресновата. Из-за денег? И что это его так подкосило, когда я спросил, познакомил ли их Октай? Чуть в обморок не упал…»

– Извините, – еще раз повторил собеседник. – Во-первых, за то, что развспоминался тут, расчувствовался… Хоть у нас был не такой уж серьезный роман, но… как представлю, что она умерла… приятного мало. А во-вторых, за то, что сразу не сказал, что ее знаю. Инстинкт сработал. Если бы вы ко мне в университет приехали с этим фото, я бы, скорее всего, врать не стал. А тут – около квартиры, того гляди жена услышит, или соседка, или дочка… А уж когда вы сказали, что ее задушили, я совсем голову потерял. Вы мне верите?

– Пока не знаю, – Кемаль тоже умел неплохо улыбаться, и эта улыбка смягчила смысл его слов. – Это будет зависеть от того, что еще вы мне расскажете.

– А что я могу рассказать? Спрашивайте, – махнул рукой Мехмет, – мне бы только хотелось, чтобы до жены ничего не дошло.

– Вы уверены, что она не знает?

– Еще бы. Она бы такое устроила! Скандал, развод…

– А был прецедент?

– Да что вы! Она и не подозревает. Я иногда позволяю себе… но это же несерьезно. Брак – это совсем другое, вы понимаете?

– У вас есть ключи от квартиры Аксу? – чуть более официально, чтобы не отвечать на эти вкрадчивые, «мужские» вопросы. Пусть поищет сторонников в другом месте.

– Есть. Они вам нужны?

– Мне нужны вы – вместе с ключами. Нужно поехать к ней домой. Я попрошу вас взглянуть: все ли вещи на месте, все ли там, как обычно. Потом там будут работать эксперты, но мне важны ваши личные впечатления. Когда вы освободитесь?

Мехмет взглянул на часы. Такая поездка не входила в его планы, но полиция ведь не отстанет. Тогда лучше сегодня….

– Я могу поехать с вами прямо сейчас, – решительно сказал он Кемалю, – если это ненадолго. Мне нужно будет вернуться в университет к пяти часам. Правда, вам от меня толку будет мало: я у нее давно не был.

– Как давно? – пора было начинать уточнения.

– Месяца два, наверное… – от Кемаля не укрылась неуверенность в голосе. Не продумал ложь? Боится, что найдут видевших его свидетелей? Действительно не помнит?

– Да, кстати, – небрежно начал Кемаль, – вы вчера узнали не только девушку, но и саму фотографию, правильно?

Он выжидающе смотрел на Мехмета, видя, что тому неуютно под его упорным взглядом. Этот преподаватель не нравился ему. Не как профессионалу: Кемаль насмотрелся за годы работы в полиции на таких типов, рядом с которыми мирный законопослушный господин Шимшек просто ангел. Если у ангела, конечно, есть алиби на вторник. Нет, Мехмет чем-то не нравился ему как человеку. При том, что у него прекрасная открытая улыбка, ничего отталкивающего во внешности, хороший костюм и манеры.

«Я становлюсь нетерпимым, так нельзя. Нельзя требовать от людей, чтобы они думали и вели себя, как я. Он мне неприятен, потому что изменяет жене и считает, что это в порядке вещей. Ну и что? Многие мужчины с ним согласятся, и не исключено, что правы они, а не я. Или что не прав вообще никто. Нечего строить из себя образец нравственности. Надо за собой последить – так и до ошибок недалеко. Невзлюбил свидетеля и не веришь ему – разве так можно?»

– Да, узнал. Правда, не сразу. Сначала я был так ошарашен там, что мне показывают фотографию Аксу, что ею интересуется полиция, и какое это фото, я не сообразил. Потом вы сказали про убийство… Тут я вообще соображать перестал. Но потом, конечно, вспомнил. И фотографию, и ту поездку на дачу.

– Господин Октай утверждает, что на отрезанной части фотографии были вы.

– Вы нарочно разговариваете так официально? – Мехмет улыбнулся одной из самых лучших своих улыбок. – Вам так проще? На случай, если я окажусь убийцей? Ладно, как хотите. Может, поедем? По дороге и поговорим?

Кемаль согласился: ему тоже не хотелось терять время.

Мехмет поднялся и секунду помедлил около своего стола.

Надо было принимать решение. Что выгоднее: промолчать или рассказать как можно больше? Что убедительнее? Если бы можно было посоветоваться с Сибел! Она просчитала бы все варианты и все разложила по полочкам. Она даже для самой простой задачи находит несколько способов решения – да таких, какие ему самому и в голову не придут. Если бы можно было все ей рассказать! Она бы придумала, как снять с него подозрения. Хотя какие могут быть подозрения, если у него стопроцентное алиби?

Он решился.

– Господин Кемаль, я хотел бы вам кое в чем признаться… Не в убийстве, не надейтесь! – без улыбки и шутки он существовать не мог. – Есть одна странность. У меня пропала фотография. Такая, как та. Ну, та самая, разрезанная, вы понимаете? Я вчера спросил Октая, сколько было этих фотографий, и он сказал – две: одна у Аксу, одна у меня. А негатив он выбросил и больше эту пленку в печать не отдавал. Моя фотография была здесь, в моем столе. Конечно, порядка у меня нет, но, я уверен, еще неделю назад она была вот в этом ящике.

Он рывком открыл нижний ящик письменного стола. Да, там не было не только порядка, но и намека на порядок, и воспоминаний о когда-то имевшемся порядке.

– Моя жена здесь никогда не бывает, поэтому я держу всякие компрометирующие бумажки в этом столе. Да и времени я провожу на работе больше, чем в своем кабинете дома.

«И любуешься на фотографии своих подружек… Благо больше тебе ничего делать не надо – если Айше права и всю сложную работу действительно делает твоя жена. Пока ты развлекаешься…»

– …а теперь ее здесь нет. Не сомневайтесь, я перерыл весь стол.

– Вы боитесь, что у убитой в сумке могла быть половинка вашей фотографии, а не ее? – прямо спросил Кемаль.

– А вы бы не боялись? Ведь ее кто-то отрезал и зачем-то ей в сумку положил. Создается впечатление, что это сделал я, разве нет?

– Не думаю, господин Мехмет. У вас, несомненно, хватило бы ума выбросить это фото вообще, если оно было в сумке, и не класть его туда, если его там не было. Зачем было бы огород городить?

– Но кому, кроме меня, нужно отрезать мое изображение? И кто-то ведь взял мою фотографию из стола, а на ней наверняка есть мои отпечатки пальцев. Вы проверяли?

– Проверим. Если вы официально заявляете о пропаже вашего снимка. Вы уверены, что не засунули его куда-нибудь?

– Уверен. Вы не смотрите, что здесь такой беспорядок, в нем есть своя система. Можете хоть обыск проводить. Буду рад, если вы ее найдете.

Обыск Кемаль проводить не стал.

Он знал, что когда люди говорят такие решительные слова, то они готовы за них отвечать. Даже если господин Мехмет лжет, здесь этой фотографии наверняка нет. Он сто раз мог ее выбросить – если он этого хотел.

В маленькой квартирке Аксу фотографии тоже не было.

Ни целой, ни отрезанной. Конечно, осмотр, который провели Кемаль и Мехмет, можно было назвать обыском с большой натяжкой. С другой стороны, вряд ли девушка стала бы зашивать фотографию в матрас или устраивать тайник под одной из плохо держащихся, потрескавшихся плиток кафеля в убогой ванной.

Жилище Аксу иначе, чем убогим, и назвать было нельзя. Трудно было представить себе, как эта хорошо и недешево одетая, тщательно накрашенная и причесанная девушка с аккуратным маникюром (а таким было впечатление Кемаля, видевшего тело), обитала в такой грязной, давно не ремонтированной квартирке, расположенной в бедном, многонаселенном, шумном квартале.

Контраст между ее жильем и одеждой, пожалуй, подтверждал правоту доктора Октая.

Как он сказал: «Они одеваются дороже, чем могут себе позволить». Правильно.

Все внимание – телу, собственной персоне, волосам, одежде, дорогим духам, а квартиру никто не видит, она не оружие для охоты на мужа. Да и сколько времени такая девушка проводит в квартире?

Господин Мехмет вернулся в университет, а Кемаль решил, что успеет заехать в управление. Собственно говоря, отчитаться по делу ему надо было в первую очередь, а обо всем остальном если не забыть, то вспомнить, когда с делами будет покончено. Обычно Кемаль так и делал. Может, поэтому он до сих пор не женат?

Но сейчас он думал именно так: до семи он успеет побывать на работе, доложить все, что ему удалось узнать, порасспрашивать, не узнал ли кто-нибудь другой что-нибудь интересное, купить торт и – что еще купить? – цветы. Пожалуй, цветы. Он провел рукой по щеке – не мешало бы побриться, но домой при таком раскладе он не успевал никак. Только если появиться у Айше не сразу после семи, минут пять восьмого, как он хотел, а на полчаса позже. Но об этом и подумать страшно.

Оказавшись в очередной пробке в центре, он понял, что дорога займет побольше времени, чем он предполагал. Что ж, можно подумать. Есть о чем.

Все предпосылки были неверны изначально.

Были три (целых три, какая удача!) свидетельницы, видевшие девушку в доме номер десять. Исходя из этого, да еще из необъяснимой лжи Айше о времени, Кемаль и сосредоточил свое внимание на жильцах этого дома. Который, к тому же, ближайший к месту преступления и откуда дойти до соседнего недостроенного дома ничего не стоит. И что получается? Все свидетельские показания можно выбросить на помойку.

А между тем как они все всполошились!

Казалось бы, живите себе спокойно, если никого не убили и ничего не видели и не слышали. Так нет же! Все что-то скрывают, придумывают, подслушивают, кого-то подозревают, выгораживают, обвиняют, шантажируют… И практически все это к делу – к делу об убийстве – не относится.

Господина Орхана, скорее всего, шантажировала – неизвестно, правда, чем – Дениз. Может, она и сама еще не придумала, что скажет ему при встрече, но из-за подозрений Фатош встреча эта не состоялась. А Дениз поняла, что мать теперь тщательно следит за всеми звонками и визитами, и временно затаилась.

Фатош решила попугать старушку Мерием.

Мерием хотела оклеветать Дениз и напустить полицию на нее и Фатош.

Берна хотела получить бесплатную рекламу.

Сибел хотела создать алиби мужу (который уверен, что жена ничего не подозревает о его изменах, а она, похоже, подозревает его и в убийстве!) и остаться при этом в стороне, заручившись помощью Айше.

Октай хотел, чтобы Айше не узнала о его знакомстве (связи? любви?) с убитой девушкой.

София хотела, чтобы ее сына никак нельзя было связать с этой историей.

Айше хотела помочь Сибел, защитить ее от ревнивого мужа.

Сколько разных желаний и эмоций сплелись в клубок в этом небольшом доме, где живут, в сущности, чужие друг другу люди!

И был еще кто-то…

Кто хотел избавиться от мешавшей ему Аксу. И запутать в этом деле Октая, не выкинув весь блокнот целиком, а лишь оторвав для видимости странички. И подставить Мехмета, понимая, что сама по себе фотография в сумочке – это полбеды, а вот отрезанная – она указывает на того, кто на ней изображен. И впутать в это дело Мустафу Демирли, подсунув ему листочек с телефоном Октая. Или листочек подсунули Мехмету и Сибел? Или Айше? Кому?

Этот кто-то, чьи желания пока непонятны, а намерения неясны, осуществил одно из них – убил. О других его поступках пока трудно даже догадываться.

Этот кто-то – где он?

Живет ли он в доме, куда Кемаль попал вследствие ложных показаний?

Или его давно нет поблизости, а все, что случилось за эти два дня, не более чем случайное стечение обстоятельств, а вовсе не связанные причинно-следственными связями события? Сюжет для детективного романа, а не данные для расследования?