3
Больше всего это напоминало игру на бильярде.
Вообще-то, игру на бильярде Айше видела всего раз или два в жизни, и ее представления об этом занятии ограничивались тем, что предлагал кинематограф. Однако сейчас в голову почему-то пришел именно бильярд, хотя вообразить себе этих женщин в настоящей бильярдной было практически невозможно.
Тем не менее они перемещались вокруг большого стола, ловко орудовали длинными тонкими палками, издававшими характерные постукивания, и были серьезны, озабочены и молчаливы, как заправские игроки. Время от времени они с придирчивым профессиональным прищуром оценивали ситуацию на столе, переходили на другое место, перекладывали свои палки из одной руки в другую, перекидывались парой слов, снова к чему-то присматривались и принимались за дело, слегка рисуясь перед единственным, не посвященным в таинство зрителем.
Айше наблюдала за ними с той же скукой, с какой не знающий правил следит за партией в бильярд или теннис. Или какой-нибудь непонятный крикет. Да, конечно, можно оценить ловкость удара, и то, что шар оказался в лузе, а мяч перелетел через сетку или закатился в воротца, но за счетом не уследить, да и неинтересно это человеку, который сам никогда не занимался ничем подобным. Охота же заниматься такой ерундой – думает такой тоскующий зритель, тщетно выискивая предлог, чтобы уйти, никого не обидев и не прослыв невежей.
Айше уйти не могла. Она специально напросилась к ним, и ей ничего не оставалось, кроме как смиренно наблюдать за процессом. Дамы были сосредоточенны, словно священнодействовали.
Они, конечно же, не играли в бильярд.
Они делали баклаву.
Зачем делать эту сложную сладость дома, если в любом магазине, в любой кондитерской можно выбрать из как минимум десяти разновидностей – с фисташками, с арахисом, с грецким орехом, классическую прямоугольную или закрученную в виде тонких пальчиков, треугольничков или роз, свежайшую, еще не успевшую остыть, на любой, самый изысканный и придирчивый вкус?..
Зачем?!
Затем же, зачем скучающие дамы играют в крикет, а их мужья топчутся в прокуренной бильярдной. Не ради результата, а ради процесса. Конечно, чтобы оправдать такое бездарное времяпрепровождение, приходится делать вид, что важен и результат: счет в матче, забитые голы, необходимость физических нагрузок.
Или особый вкус домашней баклавы. Покупать готовую – вот еще! Разве это настоящая баклава? У нее и вкуса-то нет! Вот моя бабушка делала…
– Вот ведь как: думали, на байрам будем делать, а вот для чего пришлось, – первой не выдержала Селин. До этого они, не сговариваясь, обходили волновавшую их всех тему, видимо считая неприличным набрасываться на нее сразу, как голодные гости нарочито медленно приступают к долгожданному угощению.
Они раскатывали длинными деревянными скалками тончайшие листы теста, такие, что просвечивали, когда их поднимали, и казались не толще бумаги. Их будет тридцать или тридцать пять, их слой за слоем осторожно укладывают в глубокий противень, пересыпая толчеными орехами, прорезают, чтобы придать форму, потом запекают, потом заливают сладким сиропом – и получается знаменитая турецкая баклава, которую обычно подают по праздникам, а не на поминках.
Ее редко делают в одиночку. Не потому, чтобы это было слишком трудно, просто тоскливо, все равно что в одиночку катать шары на бильярде. Они, как правило, готовили баклаву вчетвером: три соседки и всегда готовая всем помочь и все умеющая София. На этот раз их было трое, но они решили не изменять план и, поскольку все необходимое было уже закуплено, сделать эту баклаву – как будто для Семры.
Ну и что, что не принято? Какая, в сущности, разница, что подают на поминках? Специальную халву из манной крупы они тоже сделают, это не так сложно, но пусть будет и баклава.
– Ты туда и приходи, – сказала София, когда Айше позвонила ей, – там и поговорим. Или на обратном пути?
– Да нет, ничего секретного, все и так всё это обсуждают. Я тогда и Селин с Эминэ поспрашиваю. Ты, кстати, не знаешь, Семра никогда не боялась лифтов?
– Лифтов?.. Ты хочешь сказать, она предчувствовала?..
– Вовсе нет! Правильно Кемаль говорил, что все за эту мысль уцепятся! Даже ты! Я сама лифты не очень люблю, но именно поэтому я с ними осторожна, понимаешь? Если ты чего-то боишься, то не будешь без причины в это соваться, правильно?
– Правильно, – согласилась София, – только я что-то не припомню… или это я внимания не обращала? Я тебе про другое скажу, я тогда не стала, когда к тебе приходила. Понимаешь, это выглядело бы… как донос, что ли. Я же и так наговорила – чтобы себя оправдать. Если бы я еще при этом кого-нибудь обвинила – ты понимаешь? А теперь, наверно, придется сказать, хотя и некрасиво это, и о мертвых вроде нельзя…
– Ты о Семре? – напряглась Айше. – Что такое?
– Не по телефону. Приходи, поговорим.
Но пока поговорить не удавалось.
София и Селин неутомимо раскатывали тесто, Эминэ время от времени забирала у них накрученные на скалку готовые листы, укладывала их в форму и пересыпала орехами, они обсуждали составляющие сиропа, среди которых почему-то упоминались листья герани. Айше всегда ненавидела их запах, и возможность использовать их в пищу казалась ей отвратительной. Она с нетерпением ждала, когда же они заговорят о том единственном, что ее интересует.
Их ведь тоже интересует только это, зачем они притворяются?
Наконец реплика Селин позволила им приступить, словно они выжидали, когда она будет произнесена.
– А что полиция думает? Не может быть столько несчастных случаев среди нашей компании, просто не может!
– Они пока ищут. Не исключено, что это совпадения.
– Совпадения?! Да вы сами не верите в то, что говорите, дорогая Айше! Сколько же может быть совпадений? Сначала Лили…
– Джан точно все нагадала: и Гюзель про воду, и Лили…
– Но про Семру-то она ничего не говорила!
– Она не успела, потому что браслет пропал. А мне она точно сказала: около тебя случится несчастье, но не с твоей семьей, помните?
– Это ты сейчас придумала!
– Ничего я не придумала! И вообще, подозрительно все это! Семра в тот день ничего не ела, как будто чувствовала…
– Что она могла чувствовать, если отравилась не она, а Лили?!
– А может быть, Лили отравили по ошибке, а хотели убить как раз Семру. И добрались вот до нее!
Селин замолчала и принялась с каким-то ожесточением раскатывать очередной лист теста.
– А зачем она могла пойти на седьмой этаж, как вы думаете? – осторожней, Айше, не спугни их прямыми вопросами. Это не должно быть похоже на официальный допрос – просто разговор подружек, собравшихся для того, чтобы приготовить баклаву. Жаль, что она не умеет обращаться с этими длинными скалками: если бы она участвовала в процессе, то стала бы одной из них, своей, а не человеком со стороны, вдобавок связанным с полицией.
Впрочем, ее вопрос восприняли как должное. Они как будто признавали за ней право задавать вопросы – как в кино или романе, где следствие ведет не полиция, а заинтересованный дилетант. Желательно дилетантка. А как же: мы, женщины, умнее, мы сами во всем разберемся! Вот сейчас Айше возьмется за расследование, мы ответим на ее вопросы – и преподнесем вам истину на тарелочке, как порцию баклавы.
– Да нас уже спрашивали! Может, хотела посмотреть, как антенну делают? Хотя тогда их никого там не было, все на крыше были.
– Откуда ты знаешь, где они были?
– Так один из них зачем-то вниз спустился, на первый этаж, и услышал, как она упала. Он крик поднял – не понял, в чем дело, думал, они что-нибудь уронили. Он заглянул в шахту, стал на крышу кричать, мол, что у вас там творится… тут я выглянула, а он как раз ее нашел. Я спустилась… ох, вспоминать не хочется! Потом они все набежали, стали в скорую звонить, в полицию… словом, работали они до этого на крыше.
– А как он открыл дверь лифта на первом этаже? – кажется, Кемаль говорил, что если бы не жвачка, то Семра не смогла бы открыть дверь при отключенном лифте.
– Не знаю, – отмахнулась Селин, – может, она у них специально открыта была? Они же работали, делали что-то. Нас предупредили, чтоб лифтом не пользовались и что электричество они ненадолго отключать будут. Когда я спустилась, там открыто было.
Предупредили? Тем более странно, что женщина, знающая о неработающем лифте и вообще старающаяся держаться от него подальше, вдруг решает им воспользоваться. А залепить дверь жвачкой рабочие вполне могли – почему нет? Может быть, им нужно было иногда открывать эти двери, и они придумали как? И теперь они, разумеется, ни за что не признаются в этом.
– Не понимаю, что ее понесло на седьмой! – Эминэ посыпала толченые орехи на только что положенный в форму лист и, приблизив лицо к противню, оценила свою работу. Наверно, плохо видит, а очков не носит. – И ладно на седьмой, но в лифт-то зачем?! С седьмого на пятый ехать? Или куда? Она и лифтами-то не пользовалась никогда, вроде как спорт это у нее был – по лестнице ходить.
– Никакой не спорт! – сказала Селин. – Она просто лифтов всю жизнь боялась, предчувствовала прямо! Господи, вот ужас-то! Как вспомню!..
Опять это предчувствие – как сговорились.
Неужели никто не понимает, что страх, если это постоянный, привычный, осознаваемый страх, заставляет быть осмотрительным и осторожным? Но как тогда мог произойти несчастный случай? Или она пошла туда с кем-то, кто вызвал ее под каким-то предлогом, и этот кто-то?.. Но кому она могла мешать? Почему думала, что именно ее хотят отравить, настаивала на этом, но не привела ни одной сколько-нибудь веской причины? Знала, но не хотела говорить? Пыталась привлечь к себе внимание и обеспечить защиту, не выдавая главного? Что же это за секреты у нормальной домохозяйки?
– Ох, Селин, успокойся, ради бога! Всем нам тяжело.
– Не говори, Эминэ, ты-то ее не видела! Тебя дома не было, а мне говоришь: успокойся!
– Ну и что? Как будто я виновата, что меня не было! Я по делу ходила.
Говорить, куда и зачем она ходила, Эминэ явно не хотелось. Скорее всего, это не имеет ни малейшего отношения ни к одной из трагических смертей, но, наверно, придется спросить. Прямо сейчас, пока она не успела что-нибудь выдумать. Надо избавить Кемаля хоть от этих их глупостей!
– А где вы были? – как можно невиннее поинтересовалась Айше, старательно глядя на чью-то двигающуюся скалку.
– Я к врачу ходила, – быстро, но не слишком охотно ответила Эминэ. – К зубному. И в прошлую пятницу тоже. У меня там… кое-какие проблемы.
– В прошлую пятницу у тебя уборка была! – влезла Селин.
– Какая уборка? С чего ты взяла? В такую-то погоду! Ни окна помыть, ни ковры вывесить!
– Точно, ливень был! Я еще удивилась, когда мне Семра сказала, что у тебя уборка.
– Да не было у меня уборки, говорю я тебе! Я вчера пылесосила – вот и вся уборка.
– Вчера – не знаю, а в прошлую пятницу антеннщики приходили, а делать ничего не стали, потому что ливень, и на крыше невозможно было! А Семра покойная мне сказала, что у тебя уборка. Я еще удивилась, потому что погода, и я точно помню!
– Мало ли, что Семра сказала! Меня и дома-то не было полдня, я по пятницам… короче, какая разница?!
И правда, никакой.
Айше с трудом переносила эти пустые разговоры, ее раздражала Селин, ей хотелось как можно скорее выбраться отсюда, но сначала поговорить с Софией, которая хотела что-то сказать. Судя по всему, говорить это при подругах она не собиралась, значит, надо было ждать и вникать в высосанную из пальца проблему уборки у Эминэ. Той явно хотелось замять тему – куда это она ходит по пятницам, интересно? К зубному врачу? Это можно легко проверить, сказав Кемалю, но стоит ли занимать его никчемными подробностями?
– Сколько уже? – разумная София, словно прочитав ее мысли, перевела разговор. Сейчас они кинутся пересчитывать листы теста и перестанут пререкаться по пустякам. Кстати, действительно интересно, сколько им осталось. Она здесь уже часа полтора, ничего полезного не узнала, но уйти, пока они не закончат, будет, наверное, невозможно. Как иначе поговорить с Софией?
– Двадцать восьмой, – обрадовалась поддержке Эминэ. – Или двадцать седьмой, что ли?
– Неважно, – быстро пресекла потенциальную дискуссию София. – Еще три или четыре получится, в самый раз. Лучше послушайте, что я вам скажу. Я хотела одной Айше… но подумала, что вам тоже лучше знать. Вообще, всем нашим нужно знать. Это о Семре.
– Что такое? – так и вскинулись Селин и Эминэ. В их голосах было и детское ожидание сюрприза, и неудовольствие от собственного незнания, и тревога, и любопытство.
– Это она всех отравляла… то есть не отравляла, конечно, просто подсыпала что-то. Кажется, магнезию или что-то такое. Очень сильное слабительное, и еще с чем-то смешивала.
– О господи, зачем?! С чего ты взяла?
– Откуда ты знаешь? Что это за магнезия?
– Семра?! Глупости какие! Зачем ей?
Айше молчала. Зачем задавать вопросы, если они уже так и посыпались на Софию. Сейчас она все объяснит, если, конечно, подобное вообще можно объяснить.
– Я один раз увидела. У нее был какой-то пакетик, и она насыпала что-то белое в кофе. Причем не в свой кофе, а просто в какую-то чашку на подносе. Может, и не в одну, но это я уже потом сообразила. Я тогда подумала, что она эту чашку себе возьмет, знаете, все эти заменители сахара или мало ли, кто что добавляет. Но она совсем другую чашку взяла или от кофе отказалась, я не помню уже, но меня это удивило. Я подумала, зачем что-то добавлять, а потом не пить? И потом еще раз. Я же вечно на кухне, вы знаете, – усмехнулась она. – Лили покойная мне все выговаривала, да? А я, сами знаете… словом, Семру я снова за этим делом застала, она кофе варила. Элиф одну джезву сделала, разлила по чашкам и понесла подавать, я посуду мыла, а Семра вторую джезву поставила. Сыпанула что-то быстро и бумажку в помойку. Я не поленилась, достала, только ничего там написано не было.
– А как же ты узнала, что это за… магнезия или как там?
– Так я с ней поговорила, она сама сказала. Что, мол, вреда от нее никому никакого, максимум тошнота и расстройство желудка. Оправдывалась она так. Еще пошутила, что ее при отравлении мышьяком дают… кальцинированная магнезия, вот. Сначала-то она отпиралась, конечно, потом заявила, что это она себе лекарство добавляла, а не другим, потом… потом призналась все-таки.
– Это у Лили было, да? В смысле ты с ней говорила?
– Да. Я уже знала тогда, что некоторым плохо делалось после наших посиделок, и решила, что это может быть из-за этого ее порошка. Я и сама отравилась, неприятно было, скажу я вам. Ну и подумала: надо откровенно поговорить, что это за дела такие, правильно?
– Но зачем?! С ума она, что ли, сошла?! И Лили, выходит, она отравила?
– Да при чем тут Лили?! Что ты выдумываешь, Селин? Глупости какие! Лили совсем другим чем-то отравилась, мне Элиф сказала. Правильно, Айше?
– Правильно, но… я теперь не знаю, что и думать. Зачем она это делала-то? Ты ее спросила?
– Конечно, спросила. Она… только она умоляла меня никому не говорить, я и молчала, но теперь… ей теперь все равно. Так вот: она уже который раз деньги на золотой день из кассы брала. В магазинчике своем. А муж другую продавщицу подозревать начал, чуть не уволил, та знала, что это Семра брала, больше некому, у них магазинчик-то как твоя кухня. Он ей, оказывается, деньги категорически давать отказывался и дочери не разрешал посылать, но Семра на всем экономила и посылала.
– А дочери-то почему? Ладно еще на золотой день!
– Вроде он был против того, чтобы она в другой город уезжала, знаете же этих отцов сумасшедших. Мой Хакан вон до сих пор не успокоится, что Лейла на певицу учится. Культуры никакой, ему что опера, что песенки в ночном клубе, вот и выступает. Короче говоря, Семра бедная совсем измучилась: доход у них мизерный, на хозяйство Осман ей выделяет в обрез, Шейде она деньги посылает, когда исхитряется. А тут еще наши ежемесячные десять долларов. Деньги-то небольшие, но если бы мы золотые дни устраивать прекратили, то они бы ей оставались.
– Она у меня в долг брала, – недовольно поджала губы Эминэ, – на прошлом золотом дне. Позвонила, попросила: мол, ты не могла бы в этот раз за меня заплатить. А в следующий раз я за тебя.
– И заплатила?
– Заплатила. Только она у Филиз одолжила. Видимо, так по кругу и одалживала.
– Вот бедняга! Сказала бы нам…
– И что? В том же весь и смысл был, чтобы мы ничего не узнали. Чтобы думали, что у нее все в полном порядке, никаких проблем… мы же все друг перед другом постоянно притворяемся, вот и допритворялись!
– Почему это мы притворяемся?! Скажешь тоже, София! Я, например, никогда…
– Может, ты, Селин, и никогда, – не желая начинать спор, согласилась София, – но все остальные? У вас же смысл жизни в том, чтоб на этот золотой день получше одеться, да непременно в новое, да драгоценности нацепить, да покрасивее накраситься! Кроме меня, все в парикмахерскую накануне бегут… как будто у нас с вами не жизнь, а постоянные состязания. Бег по жизни с препятствиями! И вы еще это дружбой называете. Я Семру не то чтобы понимаю, нет, конечно, она глупо поступала, но в чем-то она была права, по-моему.
– Права?! Ну ты даешь! Что это ты говоришь?
– Права в том смысле, что хотела избавиться от этой зависимости и жить только своей жизнью, ни на кого не оглядываясь. Ведь это черт знает что такое, когда что-то делаешь или собираешься сделать, и при этом только и думаешь, как на это посмотрят да что о тебе скажут! И не будешь ли ты хуже других, причем не реально хуже, а выглядеть, только выглядеть хуже! Мы же все так живем, и эти золотые дни у нас как итог соревнований: я вот как хорошо сохранилась, я вот какая умница, я вот какая богатая, а у меня вот какие дети, а у меня муж… ну и так далее. Из-за этого всего Семра и запуталась, и я ее понимаю. Мне самой на эти золотые дни в последнее время не хотелось, честно говоря. Хотя до такого, как Семра, я бы не додумалась. Она хотела, чтобы мы все перессорились и собираться прекратили.
– Но она же сама несколько раз отравилась!
– Ничего подобного! Это она просто рассказывала, что отравилась. Это тоже было частью плана: если никто не обратит внимания на эти происшествия, то она его привлечет. Или сделает, как на последнем золотом дне: сама подаст идею отравлений, разыграет всякие подозрения и под этим предлогом откажется на следующие золотые дни приходить. Вот и все.
– А что же ты все это слушала и ничего не сказала? Мы чуть не переругались, а ты молчала!
– Мы с ней договорились: она прекратит свои глупые выходки, в конце концов, это может быть опасно, что за шутки такие со здоровьем в нашем-то возрасте! А я дам ей возможность устроить сцену и заявить, что больше она в золотых днях не участвует.
– Но она вроде так прямо ничего не заявляла? – попыталась припомнить Айше.
– Не заявляла, – кивнула София. – Она, видимо, решила тебя использовать. Наговорила бы тебе всякой ерунды, раз ты детективы сочиняешь, сама бы потом ни на один золотой день не приходила, а в результате Семры нет – и отравлений нет. Вывод? Она была права, когда кого-то из нас подозревала, и счастливо отделалась. А нас больше знать не желает, чтоб не рисковать. Ну, может, для ближайших соседок сделала бы исключение. Не оставаться же ей совсем без подруг, правильно? Вы бы еще и довольны были: мол, нам-то она доверяет, а интересно, кто же мог, и за что, и почему, и так далее. Тоже поиграли бы в детектив.
– Но тогда… тогда что же получается? – недоуменно остановилась Эминэ и оперлась на скалку, как на бильярдный кий. – Никто никого не отравлял – а Лили умерла, и сама Семра тоже. И Гюзель! Тогда вообще ничего непонятно!
Абсолютно, мысленно поддержала ее Айше. Абсолютно ничего непонятно. И все непонятнее и непонятнее. Как у Алисы в стране чудес – чем дальше, тем страньше!
Скоро Новый год, подумала она по невольной ассоциации.
Этот зимний праздник был не в моде, когда она росла, и связывался в ее представлениях с английскими романами, заснеженными пряничными домиками с открыток, с беззаботными американскими улыбками. С английской Алисой в стране английских чудес. С какой-то другой жизнью, которой нет и не может быть здесь, в Измире. Два года, проведенные в Англии, приучили ее радоваться приближающемуся Новому году и готовиться к нему. Непременные сувениры для коллег и знакомых, обязательные открытки с поздравлениями, обдумывание наряда и поступивших приглашений: к кому пойти? И сколько там будет детей, с горящими глазами ожидающих чуда – или подарка?
Здесь, дома, таких проблем не возникало. Хотя в последние годы и в Измире витрины вспыхивали огоньками и блестками, и повсюду стояли елки, и в каждой лавчонке красно-белым зазывалой встречал покупателей сделанный в Китае Санта-Клаус, но предчувствие волшебного праздника не охватывало город. Да, во многих окнах по вечерам светились елки, и молодежь весело обсуждала, где и как они будут встречать Новый год, и реклама усиленно уговаривала покупать все подряд и делать подарки, – однако чего-то во всем этом не хватало.
Какой Новый год, когда за окном льет дождь, на тротуарах столько воды, что не пройдешь, и елки только искусственные, и никакого снега, и никаких шумных сборищ, карнавалов и фейерверков не предвидится?
А между тем праздник бы не помешал. И ожидание праздника. Дни становятся все короче, темнеет уже около пяти, дождь… вечный дождь, как и было сказано, в квартире холодно, на Кемале висит это странное дело, и не оно одно, сама она никак не придет в себя от не желающей сдаваться простуды, и работы полно, и надо бы зайти купить продуктов, а потом нести их, с трудом удерживая в одной руке рвущийся в небо зонт, – да, праздник бы не помешал.
Я куплю елку, решила Айше.
Не очень большую, чтобы можно было поставить в кабинете, но непременно куплю. И наряжу ее, и сделаю большую уборку, и наплевать мне на дождь! А в этой истории все равно не разобраться, так не лучше ли не ворошить все это и просто погрустить о том, что три женщины уже не встретят новый год, и не сделают баклаву, и не будут переживать из-за пустяков…
– Скоро Новый год, – сказала она вслух.
И пусть невпопад – пусть и они отвлекутся от сплетен, от взаимных обид, от мелочных забот, пусть подумают о тех, кого уже нет, не с жадным детективным любопытством, а по-другому, всерьез, ведь смерть, в каком бы обличье она ни приходила, никого не щадит. И время идет и проходит, и… ну да, скоро Новый год.
– Да, – вздохнула София, уловив ее настроение, – вот и еще один год прошел. Надо елку ставить, Эрим так любит!
– И я хочу купить, – сказала Айше, – так хочется, чтобы был праздник! А то работа да дождь. И уборку сделаю, хотя у меня полквартиры из-за холода закрыто.
– Вот и хорошо, меньше убирать, – подхватила Эминэ. – Мне бы тоже не мешало…
– Так ты же убиралась! – снова вспомнила Селин. – К тебе домработница новая приходила, разве нет? Точно, мне Семра сказала, я сейчас вспомнила, она ее на лестнице встретила, поздоровалась, а мне потом говорит: Эминэ, говорит, уборку затеяла, в такую-то погоду! И чего ты отнекиваешься, я не понимаю! Подумаешь, дело какое, уборка!
– Да что мне отнекиваться, если никакую я уборку не делала! И не приходил ко мне никто! С чего Семра взяла, не понимаю! – Эминэ сердито стукнула скалкой об стол.
– Ладно, девочки, что вы из-за ерунды какой-то! Какая разница, делала она уборку, не делала, – попыталась примирить подруг София, но те, не слушая ее, продолжали спорить
– Госпожа Селин, – удалось наконец вставить слово Айше, – а почему она с ней поздоровалась?
Вопрос был сформулирован явно не лучшим образом, но Айше было не до продумывания формулировок. Ей вдруг показалось, что тут, возможно, есть какая-то связь, и если она действительно есть… нет, лучше не забегать вперед. Селин, как ни странно, поняла ее правильно.
– Да потому, что это она и была! – ответ тоже оставлял желать лучшего, но, Айше поняла, что была права.
– Вы уверены? – переспросила она.
– Семра сказала, а кто ее знает… ее теперь не спросишь… но зачем ей придумывать, правильно?
– Вы вообще о чем? – требовательно спросила Эминэ. – Кто такая «она»?
– А ты разве с Элиф или с Лили не договаривалась?
– Да о чем?! Говори ты толком!
– Я и говорю толком: насчет домработницы. Ты хотела эту, которая у Лили была, позвать, так вот это она и была. Значит, у тебя была уборка, а ты говоришь, что нет!
– Никого я не звала, сколько можно объяснять! Мы про домработницу просто так поговорили – и все! Мне она, между прочим, не по карману, я не Лили! Может, Семре показалось, откуда мне знать? Перепутала ее с кем-нибудь, и все дела. Или она к кому-то другому приходила. Но у меня ни уборки, ни домработницы вашей не было! Меня и самой дома не было! – разгорячилась возмущенная Эминэ, и ее красота стала какой-то хищной, как у злой королевы из сказки.
– К кому же она еще могла? Не ко мне точно и не к Семре, иначе зачем бы ей говорить, что у Эминэ, мол, уборка?
– Селин, можно подумать, в этом доме, кроме нас, никто не живет!
– Да можно просто найти эту девушку и спросить!
– Можно, конечно, но зачем, господи?! Чтобы точно узнать, что я ее не приглашала и уборку не делала, что ли?!
– Ой, я не знаю, – вдруг растерялась Селин и улыбнулась, предлагая перемирие, – мы как-то все на расследование настроились, вот я и… а правда, какая разница? Это я из-за вас, наверно, Айше: вы ведь к нам не просто в гости зашли, правильно? Вы что-то выяснить хотите, да?
– Я сама не знаю, – честно призналась Айше. – Я пока не понимаю, что выяснять, но муж совершенно безумно занят, ему дня не хватает, и я подумала, что если удастся узнать хоть что-нибудь, то это уже будет помощь. И вам полиция будет меньше надоедать. Узнать бы, например, зачем она пошла на седьмой этаж, – это же самое главное! И про домработницу…
– Да она-то здесь при чем? – снова раздражаясь при упоминании домработницы, сказала Эминэ.
– Скорее всего, ни при чем, но…
Но ее не могут найти.
Но она была на месте двух из трех несчастных случаев – если Семра не ошиблась, а Селин не лжет.
Но она говорила с Гюзель и по мобильному телефону… конечно, она говорила по мобильному совершенно нормально, и поэтому Айше решила, что там, за дверью, Илайда, и очень удивилась, когда столкнулась с этой девушкой.
Но… их уже немало набралось – этих «но».
Ей покровительствовал Азиз – и Азиз, по словам Кемаля, ведет себя странно. Элиф вообразила, что у мужа с ней роман. Лили вечно придиралась к ней, но не выгоняла. Господин Эмре уверяет, что почти с ней не встречался. Ее отпечатки – странно расположенные отпечатки – были на роковом стакане с водой. Которую Лили, судя по всему, не пила. А что она тогда пила?
Не много ли ниточек тянется к этой домработнице? Как ее звали – Гюльнур? Нет, Гюльтен – как мать Кемаля и Элиф.
Зачем она приходила сюда, в дом, где живут три участницы золотого дня? Случайно? Приходила ли вообще? Семра могла ошибиться или даже зачем-нибудь солгать, а Семра… как это сказала Селин? «Семру теперь не спросишь!»
Айше вскочила и бросилась в прихожую, боясь упустить мысль. Порылась в сумке – телефон нашелся на удивление быстро.
– Ее надо найти, эту домработницу, – выпалила она, едва услышав встревоженный голос мужа. Она почти никогда не звонила ему в рабочее время, вообще пользовалась мобильным только в самом крайнем случае, считая, что такие чудеса техники предназначены исключительно для важных деловых сообщений, а не для пустых разговоров. Поэтому Кемаль, увидев ее номер, сразу начинал беспокоиться.
– Что-нибудь есть? – мгновенно перестроился он, поняв, что с самой Айше все в порядке.
– Она была здесь, в этом доме, сейчас я уточню, когда именно. Ее видела Семра – или зачем-то солгала, что видела, но в любом случае…
– Понял. Ищем уже, и пока ничего. Зато мне тут свидетеля нашли – на пароме. Не виноват этот Тимур, Альпер весь исстрадался!
– Точно? И что же получается?..
– Да ничего, как всегда, не получается! Ладно, до вечера. Выясни, что сможешь.
Три пары глаз смотрели на нее вопросительно.
При этом они продолжали что-то слаженно и спокойно делать руками – умеют же некоторые! Самой Айше никогда не удалось бы думать об одном, а делать другое… притвориться вон и то не удается, все на лице написано!
– Думаешь, она в этом замешана? – спросила София. – Но вроде никакого отношения…
– Вроде никакого, – согласилась Айше, не желавшая вдаваться в подробности, – но почему бы не проверить? Если Семра не ошиблась, девушка к кому-то приходила, правильно? Вдруг это как-то связано с тем, куда поднималась сама Семра?
– Не понимаю, как это может быть связано, – сказала Эминэ. – Если вы думаете, что я лгу…
– Я не думаю, – совершенно искренне возразила Айше. – Это же легко проверить.
Эминэ ничего не ответила и сделала вид, что полностью захвачена раскатыванием теста. Хотя только что прекрасно справлялась с ним не глядя.
Красивое лицо было совершенно спокойно и не выдавало никаких чувств, прическа волосок к волоску, руки с эффектным крупным кольцом двигаются в том же ритме, однако вокруг нее прозрачным облаком витало недовольство.
Придется все-таки привлекать Кемаля.
Что-то тайное было в том, куда она ходила в тот день или ходит по пятницам, и идея проверки ей явно не по душе. Это, разумеется, может оказаться чем угодно, совершенно невинной вещью, о которой она просто не хочет говорить сейчас, но прояснять ситуацию придется.
Только вот домработницу она, похоже, действительно не приглашала. Одно дело, что она говорила об этом на золотом дне, там ей, скорее всего, просто хотелось покрасоваться перед Лили, а совсем другое – ее повседневная жизнь, где нет места никакой домработнице. Если она у нее когда-то и была, то это было давно и случайно. Может быть, когда она болела – кто-то же говорил, что у нее был рак? Ну, конечно, все та же Семра, которую «теперь не спросишь»! Интересно, правда это или нет? Выглядит-то она великолепно. И волосы – говорят, от химиотерапии вылезают волосы, а у нее вон прекрасные. Или раньше были еще лучше?
– Интересно, с чего это Семра, бедняжка, взяла, что она ко мне приходила? – не успокаивалась Эминэ. Будь Семра жива – наверняка не удостоилась бы «бедняжки», да и тон был бы другим. – Что она тебе сказала-то, ты можешь вспомнить?
– Ну, не дословно, конечно! Сказала что-то типа: видела сейчас ту девушку, что у Лили работала, наверно, к Эминэ убираться приходила. Вот и все. Мы еще потом поговорили, что в такую погоду…
– А во сколько это было? – Айше решила выяснить все детали, благо Селин была явно не против допроса.
– Ой, не помню! Днем… а это важно?
– Не знаю. Но она видела девушку, когда та шла якобы убираться или когда она уже уходила? И еще интересно, это ей девушка сказала, что идет к госпоже Эминэ, или она сама так решила?
Селин задумалась.
– Да как теперь узнать? – наконец сказала она. – Я уже забыла все. Я только поняла, что Семра с ней поговорила… не помню почему, но мне так показалось. Значит, та ей могла сказать, к кому приходила.
– Но зачем бы она стала говорить, что приходила ко мне, если она на самом деле у меня не была?! Я бы потом могла сказать, что это неправда!
– А кто стал бы проверять и зачем? – сказала София. – Могло быть так: девушка зачем-нибудь приходит в ваш подъезд, встречает на лестнице Семру, здоровается, говорит что-нибудь вроде «я пришла к вашей соседке», а Семра уже сама делает вывод, что это Эминэ, потому что на золотом дне вы с Лили и Элиф обсуждали домработниц. Правильно?
– Возможно, – кивнула успокоенная Эминэ. – Вряд ли бы эта девица назвала меня – с чего бы? Тогда это все фантазии Семры. Ты-то сама ее не видела? – обратилась она к Селин.
– Нет… ой, это точно около трех было, потому что мы подумали, что вы рано работу закончили или…
– Или что?
– Или что ты ее наняла не на полный день, чтобы… ну, потому что у тебя работы немного, – выкрутилась Селин.
Наверняка они с покойной Семрой от души посплетничали о скупости Эминэ, которая решила таким образом сэкономить. Заставить прислугу выполнить всю самую тяжелую работу и при этом уложиться в половину оплаты.
– Ну вот и все, – сказала София, выкладывая в форму последний лист теста, – можно в духовку ставить. Вы сироп сделаете, ладно? А то я поздно домой попаду, а у меня ребенок с соседкой, неудобно.
– Так ты ничего и не выяснила, да? – спросила она Айше, когда они, покончив с церемонией прощания, спускались по лестнице.
– Нет, кое-что вроде выяснила. Например, про отравления эти. Ты могла бы и раньше сказать, а то мы с Кемалем не знали, что и думать, связывали их со смертью Лили, перебрали кучу вариантов, а теперь оказывается…
– Но я обещала Семре, что никому не скажу! И потом… разве что-то изменилось от того, что я сказала? Кто-то мог, как и я, узнать про ее фокусы и воспользоваться случаем. Подсыпал что-то Лили, а подумали бы на Семру – если бы, конечно, так серьезно расследовали, что добрались бы до нее.
– Да ей ничего не подсыпали! Там же таблетки были! Ой, только ты не говори никому, – спохватилась Айше. Такая путаница была во всей этой истории, что она забыла, что и кому можно и что нельзя говорить.
– Таблетки? – медленно переспросила София. – Я не знала. Там, на кухне у нее в шкафчике какие-то были… я сахар искала, а Гюльтен сказала, что уже его отнесла. И там были таблетки, точно.
Там не было таблеток – иначе их обнаружили бы во время обыска. А Кемаль, кажется, говорил, что все лекарства были в аптечке. Или это было что-то безобидное вроде аспирина, или их там уже не было, когда проводился обыск?
– А какие, в коробочке?
– Нет, пузырек вроде… что написано, я не помню… белые таблетки, простые.
– Наверное, они и были простые, потому что про них никто не упоминал.
Или, наоборот, не простые, а те самые.
София, видимо, подумала то же самое, но ничего не сказала, а только вздохнула.
– А где ты с Семрой разговаривала? Раньше или прямо там, на золотом дне? Я не помню, чтобы вы где-то шептались.
– А мы и не шептались. Когда вы пришли – вы же вроде вместе пришли, да? – все здоровались, шумели, я ей сразу и сказала, мол, поговорить нужно, она минут через пять ко мне на кухню вышла. Мы недолго разговаривали, ты и не заметила.
– А кто-нибудь заметил, как ты думаешь?
– Не знаю, вряд ли. Вы все в гостиной сидели, мы с ней туда тоже разок вышли, когда Семра стала отпираться, что она ни при чем. Посидели немного, потом она поняла, что я с нее глаз не спущу, обдумала, видимо, как ей быть, и решила, что лучше ей со мной договориться. Иначе я ведь и всем рассказать могу. Она, понятное дело, все бы отрицала, но кто знает, как бы все повернулось. А так: со мной договорится, скандал затеет, на золотые дни ходить перестанет – что ей и требовалось.
– Боже мой, София, неужели это все так сложно?! В голове не укладывается! Подсыпать подругам гадость какую-то, и не один раз, и все ради чего?! Ну не пришла бы раз, другой, соврала бы что-нибудь…
– Но это не выход, и Семра это прекрасно понимала. Ей все равно пришлось бы сдавать деньги – вот в чем проблема. И принимать всех у себя, когда подошла бы ее очередь. Так просто от них не избавиться!
– Почему «от них»? Ты ведь тоже туда ходишь. Или тебе это тоже не нравится?
– Даже не знаю. Раньше нравилось. С подругами увидеться, пообщаться, отдохнуть – если бы не золотые дни, когда бы мы встречались? У всех своя жизнь, заботы всякие, дети, сама понимаешь. А в последнее время разладилось что-то. Не знаю, как объяснить. Может, это у меня из-за Лили и Омера, да и просто скучно как-то стало. И смотреть противно, как они все друг перед другом стараются. Зачем? По-моему, смешно уже в нашем возрасте… какая разница, у кого сколько бриллиантов? Семра, бедная, из-за этого и погибла!
– Из-за чего? – не поняла Айше. – Из-за золотых дней?
– Конечно! Я, знаешь, что думаю? Все вот как было. На том золотом дне она никому ничего не подсыпала, как мы и договорились, разговор на эту тему навела, подготовила себе почву для отступления, правильно? А потом узнала, что Лили умерла. Вернее, что отравилась. Ты ее положение представляешь? Что ей думать? Случайность? Да Семра никогда бы в такую случайность не поверила, я-то ее знаю! И про то, что это не порошок, а таблетки, ей никто не говорил, ведь так? Все говорили: лекарство, а в каком оно виде, мы точно не знали. Значит, либо кто-то нас подслушал и воспользовался ситуацией, чтобы потом все на Семру свалить, либо из-за наших разговоров и шума вокруг отравлений до такого додумался. И опять же воспользовался ситуацией. В этом случае он – точнее, она! – про Семру ничего не знает, но все равно: виноват-то кто? Тот, кто отравления, пусть безобидные, затеял. И вот я думаю, что тут одно из двух: или она как-то додумалась, кто это мог быть, и тогда ее могли убить, чтобы не болтала, или она решила, что она во всем виновата, замучилась – и сама туда бросилась.
– Ну, не знаю, надо подумать. Как-то не верю я, что она могла сама! Она лифтов боялась, или высоты, или я не знаю чего, но неужели не нашлось бы другого способа? Снотворное, в конце концов, все-таки не так мучиться! Да и не такая она была… ну, не такая добрая, чтобы мучиться. А если первый вариант… тогда вспоминай, кто мог вас подслушать. А с другой стороны, это же ерунда: сама подумай, кто и зачем носит с собой такие непростые таблетки?! Ты говоришь: воспользовался ситуацией, но ведь таблетки-то у этой отравительницы должны были быть с собой, правильно? Если бы в следующий раз, то понятно… а чтобы сразу, через час или два после вашего разговора или того скандала?!
– А может, и не сразу, – тихо сказала София. – Многие могли заметить, что что-то происходит. Раньше заметить. Тебя ведь Элиф поэтому пригласила, правильно? Значит, как минимум, одна из нас, тебя я не считаю, конечно, могла все это и заранее спланировать. Я тоже заметила, а мог и еще кто-то. Нас с Семрой совершенно точно никто не слышал, если уж хочешь знать. Кроме Гюльтен, но она, как и ты, не в счет.
– Как?! – Айше остановилась от удивления, не дойдя нескольких метров до автобусной остановки. Там, под стеклянной крышей, пытались спрятаться от дождя какие-то люди, а ей меньше всего хотелось к ним присоединяться. Не такой у них разговор, не для посторонних ушей. – Опять эта Гюльтен?! Черт знает что такое! Ее найти нигде не могут, представляешь? Она дала адрес какой-то, про нее там и не слышал никто. И сюда она приходила, если Семра покойная не лгала. Она вас слышала?
– Могла, я думаю. Мы на нее особо внимания не обращали, она ходила туда-сюда, что-то делала все время, могла и услышать. Но ты же сама сказала: надо было заранее приготовить таблетки, иначе откуда они у нее?
– Не знаю. Ничего я не знаю и не понимаю. Путаница сплошная и все! Вон твой автобус идет.
– Все, счастливо, – заторопилась София, с трудом закрывая видавший виды старый зонт. – И знаешь что, Айше? Будь осторожна, ладно?
– Я? Почему? Если из-за всего этого?.. Но тогда и ты тоже!
Оставшись почти в одиночестве возле стеклянной стены слабо освещенной остановки, Айше подумала об осторожности: что это такое в данных обстоятельствах? Не ездить на пароме? Не подходить к лифту? Не разговаривать с незнакомцами? Не принимать таблеток?
При мысли о таблетках она воодушевилась – надо спросить Кемаля, были ли таблетки на кухне, и если нет… то что? Кто-то их убрал? Зачем? Те самые, роковые таблетки мог убрать только тот, кто о них знал: либо сама Лили, либо убийца. Лили не могла вынести их из квартиры, и их бы обнаружили. Значит ли это, что убийца действительно существует?
Безобидные таблетки могла унести в аптечку домработница. Увидела их там, куда полезла София, и убрала на место, пока хозяйка не ткнула ее носом в непорядок. Еще один вопрос, который некому задать.
Куда она могла подеваться, эта странная девчонка? Неожиданно сквозь многочисленные подозрения, собиравшиеся в голове Айше вокруг непонятного исчезновения Гюльтен, прорвался вопрос: а жива ли она?..
