1
На секунду у нее возникла иллюзия, что она снова очутилась в университете.
Тихая просторная прихожая – а за дверью вдали специфический шум множества ведущихся одновременно громкими голосами разговоров, шум, в котором можно иногда вдруг различить отдельное слово, или бессмысленно вырванный из связного диалога кусочек фразы, или неожиданный взрыв смеха. Она всегда слышит эту какофонию, подходя к аудитории. Потом студенты замечают преподавателя, умолкают или переходят на шепот, рассаживаются по местам, общий гул переходит в шорох доставаемых тетрадей и убираемых сумок, и после минутной суеты воцаряется относительная тишина. Можно начинать лекцию.
Дамы, сидевшие в гостиной, не замолчали. Наоборот, голоса стали громче, реплики отчетливее, интонации воодушевленнее. Потом, когда ей пришлось, напрягая память, восстанавливать все происшедшее и сказанное в этот вечер, Айше не могла отделаться от ощущения постоянного шума, мешающего вслушиваться в множество ведущихся в разных концах гостиной разговоров. Их невозможно было уловить все: дамы почти не вели общей беседы, она распадалась на отдельные куски, но они как-то ухитрялись слышать и понимать друг друга. И, что самое удивительное, получать удовольствие от такого общения.
В первый момент у Айше, вошедшей в гостиную, разбежались глаза.
Следующим впечатлением после шума было впечатление от блеска. Слишком много блеска. Сверкали всеми своими хрусталиками зажженные люстры, переливались всеми гранями бокалы и вазы, блестели явно вымытые накануне стекла и зеркала, да и сами женщины как будто излучали сияние.
Айше даже не сразу поняла, сколько их. Бросилась в глаза очень толстая дама, похожая на витрину ювелирного магазина, и совсем не вписывающаяся в декорации коротко стриженая молодая девушка. Дверь, правда, тоже открывала молодая особа, но та, судя по всему, была здесь платной или бесплатной помощницей. Во всяком случае никто, кроме Айше, не обратил на нее ни малейшего внимания, ограничась минимальным «Добрый вечер!»
С красивого светлого кресла красивым, почти царственным движением поднялась навстречу вошедшим хозяйка. В ушах и на руках мерцали бриллианты, на в меру накрашенном, приятном лице мерцала приятная улыбка, прическа как будто только что от парикмахера и, похоже, не тронута этим ужасным, все сметающим ветром. Айше приостановилась, ожидая своей очереди быть обцелованной и обласканной королевой вечера.
«Вот, значит, как это раньше бывало», – она вспомнила сразу обо всех многократно читанных романах, где герои посещали салоны, где у важных персон были специальные приемные дни, где полагалось отдавать лакеям визитные карточки и где разговоры, ведущиеся на званых вечерах, составляли основную часть действия. Наверное, именно в таких гостиных сиживали герои Голсуорси и Джейн Остен, недавно перечитанного ею русского Толстого и Маргарет Митчелл, на подобных собраниях устраивались и расстраивались свадьбы, заключались пари и помолвки, создавались и уничтожались репутации, тайно передавались любовные записки и вызовы на дуэли, решались чьи-то судьбы и разбивались сердца, а улыбки и хорошие манеры скрывали неприязнь и ненависть, любовь и зависть, горе и искреннюю радость.
Только здесь не было мужчин.
«Я попала в роман», – стараясь, чтобы ее любопытство не слишком бросалось в глаза, Айше потихоньку озиралась, наблюдая присутствующих.
Хороши! Они все были хороши и эффектны.
Немолоды, да, но для своего возраста выглядели безупречно. Руки с кольцами и непременным маникюром, запястья с золотыми браслетами, продуманно нарядные блузки и платья, скрещенные щиколотки и туфли на высоких каблуках плюс огромная, обставленная дорогой мебелью гостиная с кружевными занавесками и бархатными портьерами, гобеленами, картинами в пышных рамах и напольными вазами – все это сливалось в единое впечатление чего-то дорогого и изысканного, слишком, может быть, изысканного, чтобы быть подлинным, и навевало воспоминания о давно канувшей в Лету или никогда не существовавшей книжной жизни прошлого и позапрошлого века.
– Здравствуйте, Айше, дорогая, мы все рады вас видеть, Элиф столько о вас рассказывала, – заговорила, обращаясь к ней, хозяйка, и Айше, отвечая, улыбаясь и кивая, пыталась стряхнуть наваждение, вернуться к реальности и понять, кто есть кто. Она надеялась увидеть знакомое лицо Софии, а не обнаружив ее, остановила взгляд на молодой девушке, рассчитывая, что эта вполне современная особа не позволит ей завязнуть в вымышленном литературном мире.
Девушка, похоже, скучала и вовсе не была очарована происходящим. Айше показалось, что она нарочно оделась как можно небрежнее, чтобы не подыгрывать остальным. Ведь есть же нарядная и модная одежда для молодежи, но девица почему-то предпочла джинсы и самый обыкновенный, хоть и выглядевший дорогим свитер. Толстая ювелирная дама, сидевшая рядом с ней, зашевелилась и не без труда поднялась поприветствовать вошедших.
Айше была последней из этой четверки, она поняла, что ей полагалось вслед за ними обойти сидящих в гостиной женщин и поздороваться, слегка прикладываясь щекой к щеке, с каждой. Впереди нее вовсю осуществляли эту церемонию Филиз, Семра и опекающая ее Элиф.
После хозяйки – Айше еще дома выучила, что ее зовут Лили – она подошла к очень красивой даме в лилово-сиреневой блузке и поняла, что первое впечатление от компании и обстановки во многом связано с нею. Жаль, что это не ее собственная гостиная. Она куда красивее Лили, причем естественной, а не сделанной красотой, ей бы очень подошел весь этот антураж с мерцающим хрусталем и гобеленами.
«Надо сделать большую уборку, – ни к селу ни к городу подумала Айше, – у нас, в сущности, тоже неплохая гостиная».
И ей самой стало смешно от этой несуразной мысли, потому что «уборка», после которой ее собственная гостиная стала бы хоть отдаленно походить на музейный зал, принадлежащий Лили, обошлась бы в ее годовую зарплату и включала бы скорее всего переезд в другую квартиру.
«Мы в разных весовых категориях, – успокоила она себя, – но, наверное, стремление к роскоши заразительно. Для меня иметь такую гостиную – такая же недостижимая вещь, как стать такой же красивой, как… да, как Эминэ. Запоминай-ка имена и занимайся слежкой, а не мечтай о ерунде. Впрочем, слежка уж точно ерунда!».
Следующая дама была маленькая, щупленькая, с золотыми очками на тонком, чуть длинноватом носике, с забавной прической, делавшей ее почему-то похожей на болонку. Айше вспомнила, как кто-то, кажется, какая-то студентка, называл такие маленькие хвостики по бокам при распущенных волосах «кошкины ушки». На молоденьких девчонках они смотрелись очаровательно – кокетливо и мило. Но мадам… Селин, запоминаем! – так вот этой мадам явно вокруг пятидесяти. Что же сии «кошкины ушки» означают? Сама себя не видит в зеркале и искренне полагает, что с ними выглядит моложе? Впала в детство? Причесывалась так всю жизнь и не желает менять привычки?
– До сих пор никак не согреюсь, – сказала эта дама, закончив знакомство с Айше и продолжая какой-то ранее начатый разговор. Правда, ее никто не слушал, и Айше пришлось на минуту стать ее собеседницей, согласившись, что, да, очень холодно, и ветер ужасный, и вообще зима в этом году…
– Мне еще повезло, что я надела шубу, – собеседники ей были не очень нужны, желательнее слушатели, – а Эминэ, бедняжка, в пальто… и автобуса не было полчаса…
– Я отдала свою норку в переделку, у нее невозможно старомодные рукава, такие, знаете, пуфами…
– Ах, милочка, это надо было делать летом!
– Ну, кто же знал, что будет такая зима? Обычно я надеваю шубу от силы два-три раза, к тому же в пальто из кашемира вовсе не холодно. Кашемир хоть и тонкий…
– У Илайдочки тоже пальто из кашемира, – вмешалась в разговор толстушка и кивнула на девушку, – и она совсем не мерзнет, правда, детка? Хотя я все твержу ей, что непременно надо купить что-нибудь из натурального меха…
Айше воспользовалась моментом и сделала шаг к ней.
Это, пожалуй, Джан: толстая, милая, улыбчивая, дочь по имени Илайда. И, похоже, драгоценности на ней настоящие, золото и сапфиры: колье, серьги, да, вот и браслет такой же, и кольцо – целый комплект. Вряд ли это бижутерия – слишком важно она все это демонстрирует.
– Джан, – представилась толстая дама и улыбнулась еще доброжелательнее, – меня все так зовут, хотя следовало бы – Джемиле. А вы, значит, и есть знаменитая Айше? Наша Элиф, знаете ли, почти отчаялась женить своего братца, уж кого только ему не сватала! А он взял и сам отыскал такую красотку! Я всегда говорила: не надо вмешиваться, молодежь сама разберется. Вон моя Илайдочка как рано вышла замуж, а я ее не уговаривала и не отговаривала. Элиф столько о вас рассказывала.
Айше на секунду отключилась от этого озвученного потока сознания и попыталась сосредоточиться на персонажах. Так: с ними вместе пришли Филиз и Семра; хозяйка Лили – вот она, снова опустилась в кресло; дальше были Эминэ, Селин и Джан; осталось поприветствовать еще двух дам. Крупную, высокую, в строгом костюме и вызывающе некрасивую, с жалкой прилизанной прической из полуседых жидких волос, в старомодных пластмассовых очках с чуть тонированными стеклами. Что-то Софии не видно, опаздывает? Айше напрягла память – двум женщинам придется называться Дилара (врач-гинеколог) и Гюзель (журналистка).
– … и брать с вас пример! Всегда говорю. Видишь, Илайда, как госпожа Айше прекрасно выглядит. А сама, между прочим, доктор наук. А ты не захотела даже в университет поступать! Она окончила какие-то компьютерные курсы и сидит себе домохозяйкой. Я, конечно же, в ее жизнь не вмешиваюсь, но ведь это не дело – в наше время не получить высшего образования. Правда? Филиз, милая, моя Илайда будет похожа на тебя: тоже из джинсов не вылезает, а муж совсем недавно купил ей ну просто шикарное вечернее платье… он ее так любит… ты бы посмотрела, детка, не проснулся ли малыш! Я уже бабушка, дорогая Айше! А Илайда продолжает одеваться, как школьница. Вот посмотри на госпожу Айше – платье почти как у тебя. Правда, некоторые всю жизнь носят брюки и всякую такую молодежную одежду, но Филиз, например, это идет, это ее стиль, а Илайда…
Девушка встала, не говоря ни слова, и, робко улыбнувшись Айше, двинулась к двери. Вслед ей прозвучало несколько советов: во-первых, не кормить сейчас ребенка, потому что еще не время, а дать ему водички; во-вторых, не давать холодной воды, а не полениться дойти до кухни и подогреть; в-третьих, снять с него шапочку, потому что в квартире жарко и он вспотеет, а самой молодой маме не мешало бы причесаться и …
– Джан, отстань от дочери, ради бога! – у некрасивой женщины оказался на удивление приятный низкий голос и решительные, уверенные интонации. – Идите сюда, Айше, иначе вы прирастете к этому месту на весь вечер: Джан никогда рта не закрывает. Мы ее любим, она и пользуется, у нее амплуа такое.
– Гюзель, опять ты меня ругаешь неприличными словами! Что я такого сказала? Познакомилась с Айше и все!
– Ну уж и все! – оказавшиеся поблизости женщины засмеялись. – Очень приятно, Айше, я Гюзель, или тетушка Гюзель, если вам так нравится.
На лице женщины появилось какое-то странное выражение, словно она ожидала чего-то от Айше и была заранее недовольна ее реакцией. Не сумев быстро разобраться в эмоциях совершенно не знакомой ей собеседницы, Айше сказала то, что, как ей казалось, должно было понравиться любой журналистке:
– Рада с вами познакомиться! Я часто читаю вашу колонку, а в молодости даже как-то раз чуть не отправила вам письмо.
– Ха-ха, в молодости! Считаете себя старой? Что же тогда прикажете делать всем нам?
Риторический вопрос тетушки Гюзель прозвучал неожиданно громко, и ответ на него раздался из другого угла гостиной:
– Как это – что?! – заговорила, тряхнув кокетливыми хвостиками, Селин. – Лично я планирую оставаться молодой. Молодость и старость – это состояния души!
Выпалив эту банальность, она гордо оглядела слушателей, потому что именно в этот момент во всех разговорах наступило затишье и Селин со своей репликой оказалась в центре внимания. Потом, вспоминая этот вечер, Айше отмечала этот странный эффект совпадения пауз в ведущихся параллельно и не пересекающихся диалогах, когда общий невразумительный гул вдруг сменялся тишиной и в этой тишине как-то особенно нелепо звучала чья-нибудь запоздавшая фраза.
– Можешь записать, – добавила Селин, обращаясь к Гюзель, – вдруг пригодится.
«Кажется, «кошкины ушки» объясняются просто: мадам глупа, и ничего более», – Айше стояла к ней спиной и могла себе позволить не следить за лицом. И увидела, как ее собственная насмешливая улыбка отразилась на лице Гюзель.
«Хорошо, что в газете не печатают ее фотографию, – незаметно приглядываясь к ней, подумала Айше. – Кто бы стал слушать ее мудрые советы?»
По невольной ассоциации она перевела взгляд на последнюю гостью: если это не приглашенная со стороны, вроде нее самой, то она должна быть Диларой.
– Дилара, – представилась та, протягивая руку, как для делового рукопожатия, и только потом, словно вспомнив правила игры, приложилась душистой щекой к щеке Айше.
– Очень приятно, – искренне отозвалась она, потому что эта женщина ей понравилась. У нее был располагающий внимательный взгляд, спокойная, ненавязчивая манера держаться и какая-то ясная, нормальная улыбка, как будто показывающая, что доктор Дилара живет без стрессов, психологических проблем, комплексов и прочих заморочек, чего и вам от души желает.
«Наверное, хороший врач, – подумала Айше, – и не строит из себя, как все они тут… С ней, кажется, можно нормально разговаривать, без реверансов».
Покончив с церемонией знакомства, Айше получила свободу выбрать себе место, но ее сейчас же перехватила хозяйка:
– Садитесь сюда, Айше, дорогая! Незачем вам проводить время с собственной золовкой, она, как я понимаю, вам досталась вместо свекрови, вы успеете с ней наговориться. Пообщайтесь лучше с Гюзель, вы же обе писательницы.
– Я не совсем писательница, – в унисон возразили Айше и Гюзель и засмеялись.
– Вот видите, как мило! – непонятно о чем сказала Лили и, убедившись, что Айше села в указанное ей кресло, обвела присутствующих взглядом дающей аудиенцию и пребывающей в добром расположении духа королевы.
– Ну вот, все в сборе, – звучно произнесла она.
2
Общее впечатление эффектного и блестящего салона прошлого века через пять минут наблюдения успело распасться на куски, и каждый кусочек в отдельности совершенно не желал никого очаровывать и прикидываться иллюстрацией романа из светской жизни с графинями, маркизами, красавицами и чудовищами. Обычные женщины – ничего особенного.
Айше даже пожалела, что иллюзия так быстро исчезла.
«Почему они показались мне такими необыкновенными? Ничего в них нет! Женщины как женщины! «Люди как люди», – вспомнила она слова дьявола, созерцающего заполненный людьми театр, из одной мало известной в Турции, но популярной на родине русской книги. Перевод которой ей с трудом удалось отыскать.
Бывшая соседка Катя категорично заявила, что если Айше хочет изобразить образованную русскую женщину, к тому же филолога, то ее героиня непременно должна цитировать никакого не Джойса и не Достоевского и не недавно дозволенного «Доктора Живаго», а именно этот роман. «Прочитай, – убеждала Катя, – не пожалеешь. Не все же тебе Агату Кристи штудировать. У вас он вряд ли будет в моде: он об Иисусе Христе» – «Но моя героиня вряд ли религиозна, – засомневалась тогда Айше. – Я вообще никаких политических и религиозных проблем не хочу касаться, у меня обычный семейно-психологический детектив» – «Да при чем здесь религия? У нас этот роман даже в советские времена печатали, правда особо не рекламируя. Он про любовь. Прочитай – сама поймешь. А русская интеллигентная женщина, не цитирующая к месту и не к месту «Мастера и Маргариту», – это нонсенс. В каком-то смысле это тоже своего рода религия. У нас, знаешь, как этот роман называли? «Евангелие от Михаила» – другие-то под запретом были…»
«Да, люди как люди, дамы как дамы, даже красоты особенной не наблюдается. Только Эминэ хороша, тут уж ничего не скажешь, и гостиная шикарная, похоже, они две или три комнаты объединили, да хозяйка ничего. А в остальном: у одной «кошкины ушки», другая обтянута джинсами и бешено-красной водолазкой, третья толстая до неприличия, вся в драгоценностях и дочь изводит. Семра, наоборот, худющая и блеклая какая-то; Гюзель страшна как не знаю кто, но, будь она поумнее, могла бы с этим что-то сделать, хоть с волосами, что ли… Дилара вроде нормальная… Да! А почему она сказала, что все в сборе? Софии же нет!»
– А где София? – не обращаясь ни к кому в отдельности, но понимая, что будет услышана хотя бы сидящими рядом, спросила она. – Не придет?
– Да она давно здесь, – с легким пренебрежением опустила уголки губ хозяйка. – Никак не желает понять, что на свете существует прислуга, все помогать рвется. София! – громко позвала она, не вставая с места. – Уйди с кухни, пожалуйста! Все пришли! Хватит играть в Золушку. Гюльтен без тебя прекрасно справится.
– У тебя новая домработница? – заинтересовалась Эминэ. – И как, ничего? Я лично никак не могу найти подходящую. Хотя мне и надо-то всего-навсего убираться раз в неделю.
– Но ты же хочешь, чтобы они убирались почти бесплатно, – усмехнулась Селин, – вот они и халтурят.
– Почему бесплатно? – возмутилась красавица. – Я, слава богу, не бедствую. Но переплачивать им тоже не собираюсь.
– Эту мне Элиф порекомендовала, – сказала ей Лили, – она у меня недавно. Ничего, работящая девушка, только не слишком вежливая. И высказывает свое мнение, когда ее не спрашивают.
– Что ты говоришь, Лили? – в дверях появилась чуть запыхавшаяся, растрепанная София. – Очень милая, любезная девушка. Ты не права.
– Ну, у тебя все всегда ангелы. Смотри лучше, кто пришел, – Айше показалось, что в тоне Лили, адресованном ее бывшей соседке, сквозит почти незамаскированное недовольство. А у Элиф сроду не было домработницы, откуда же?..
– Ой, здравствуйте! – заулыбалась, поправляя волосы, София.
Она была, как всегда, одета в совершенно несочетаемые, противопоказанные друг другу вещи: плотную твидовую юбку и спортивного вида трикотажную кофту. Айше всегда удивляла эта способность подруги нелепо одеваться. София шила и делала это хорошо и почти профессионально, дом ее был постоянно полон что-то примеряющих клиенток; она ежемесячно покупала несколько журналов мод, могла из остатков старых тканей сотворить просто замечательные вещи, давала толковые советы, как лучше ушить или переделать платья или блузки. Но ее знания и умения парадоксальным образом не касались ее самой.
Айше только раз видела ее действительно хорошо одетой – на фотографии со свадьбы дочери: собственноручно (и прекрасно!) сшитое простое длинное платье из ткани очень идущего ей темно-синего цвета с элегантным белым пиджаком. Может быть, это был единственный случай после ее собственной давнишней свадьбы, когда она задумалась о том, что ей надеть. Айше предполагала, что сегодня будет второй, но, судя по всему, Софии никто не позвонил и не намекнул на тапочки. И хотя на ногах у нее сейчас красовались вполне пристойные туфли, имеющиеся в шкафу у каждой женщины для торжественных выходов, надеваемые от силы раз в год, неразношенные, и натирающие пятку, и выглядящие как новые на протяжении лет пятнадцати, и такими же новыми отправляемые в помойку лет через двадцать, когда они изнашиваются морально, – несмотря на туфли, вид у Софии был такой, как будто она вышла из своей кухни, где готовила обед, или вернулась с утомительной прогулки с ребенком.
– Элиф, как хорошо, что ты привела Айше! Удивительное совпадение, да? Как в кино! Кто бы мог подумать, что тот полицейский – твой брат! И что наша Айше выйдет за него замуж! И если бы я только могла представить себе, что твоя знаменитая невестка моя давняя знакомая! Она, знаешь ли, Айше, о тебе без конца что-то рассказывает, но по имени хоть бы раз назвала!.. Ай, милая, как жаль, что мы так редко видимся, мне тебя так не хватает… Привет, Семра, как дела? Как у Османа магазин?.. Филиз, прекрасно выглядишь! Ты у нас самая модная. Моя Лейла тоже вся в красном и черном.
– Илайдочка тоже купила красный свитер совсем недавно, – не вынесла упоминания чьей-то еще дочери шушукавшаяся до этого с Элиф Джан. – Даже не знаю, почему она его сегодня не надела. А ведь я ей говорила, что это самый модный цвет сезона.
– А в Германии в этом году все поголовно в лиловом. Как Эминэ, – снисходительным тоном сообщила Лили. – Красное и черное там уже не актуально.
– Стендаль вышел из моды, – опрометчиво произнесла Айше, мгновенно спохватившись, что сейчас придется кому-нибудь объяснять смысл своей фразы и возникнет неловкость, но никто не обратил на ее слова ни малейшего внимания.
– А я всегда любила это сочетание, независимо от моды! – чуть более агрессивно, чем требовала ситуация, говорила в это время Филиз. – Вы же знаете, что я не слежу за модой и ношу только то, что мне нравится…
София подсела к Айше, и она с удовольствием отключилась ненадолго от общего разговора. Никакой еды пока не подавали, следить (если вообще принимать это дурацкое задание всерьез) было не за чем, и Айше было приятнее спокойно беседовать с бывшей соседкой, не напрягаясь в поисках темы и не опасаясь сказать что-нибудь не то. Краем глаза она видела, что в гостиную вернулась Илайда и подсела к Гюзель, что Семра что-то очень серьезно объясняет Филиз, что неумолкающая Джан использует в качестве аудитории Элиф и Селин, а Дилара подошла к Эминэ и о чем-то тихо заговорила с ней. Хозяйка дважды или трижды поднималась со своего кресла, выходила, приходила и отдавала распоряжения невидимой прислуге.
Софии не терпелось поговорить о своем. Рассказать об отношениях с мужем, с которым она и после развода вынуждена жить в одной, правда очень просторной квартире, и пожаловаться на то, что изменить это вряд ли удастся. Айше знала, что София и ее муж получают только небольшие пенсии, собственного жилья у них нет, и одна из пенсий целиком уходит на оплату аренды и коммунальных услуг. На оставшиеся деньги они существуют втроем с сыном-школьником, и как Софии это удается – совершенно непонятно. Она, конечно, подрабатывает шитьем, но это доход нестабильный, сегодня клиенты есть, а завтра нет, а никаких других доходов не предвидится. Старшие дети – сын и дочь – слава богу, устроены, и о них можно не беспокоиться, но ни недавно вышедшая замуж студентка консерватории Лейла, ни уехавший во Францию и подрабатывающий то у одного, то у другого модельера Бора не настолько обеспечены, чтобы помогать родителям. Да София и не хотела этой помощи! Она сама привыкла всем помогать.
– Я своим, конечно, помочь не могу, но я за них спокойна, да и они от меня ничего не требуют, а то вон, – она понизила голос до шепота, – и Семра, и Джан, и Эминэ до сих пор своих содержат.
– Но у Джан, – Айше тоже заговорила потише, – дочь вроде замужем…
– Да я не об Илайде. Она-то умница, как моя Лейла, хоть и держится немного… букой, она гроша у матери не возьмет. А вот сын у нее шалопай. Летом только работает, где-то в Анталье туристов фотографирует, а остальное время бездельничает. Джан, правда, не признается, говорит, что он то работу ищет, то нашел, поработал и уволился, то еще что-нибудь. В точности как мой муж: дольше двух месяцев ни на одной работе не задерживается. Мой бывший муж, – с улыбкой поправилась она, – теперь я, слава богу, могу так говорить.
– Но вы же все равно вместе живете, какой же был смысл разводиться?
– Очень большой! – София заговорила с жаром, произнося, по-видимому, те слова, которыми убеждала сначала сама себя, а потом родных и знакомых. – Я теперь психологически свободна и независима, это самое главное. И живем мы не вместе – просто пока сосуществуем в одной квартире, как в общежитии…
Айше на мгновение отвела глаза от ее взволнованного лица и увидела, что к их разговору внимательно и жадно прислушивается хозяйка. Странный интерес – ей-то что? Заметив, что Айше на нее смотрит, Лили улыбнулась и вовсе не стала делать вид, что ничего не слышала, а, напротив, присоединилась к их беседе.
– И теперь наша София может снова выйти замуж. За кого-нибудь побогаче, разумеется.
– Ах, Лили, разве в богатстве дело? К тому же я замуж не собираюсь, хватит с меня…
– Ну-ну, – почему-то недобро усмехнулась Лили. – Все так говорят. Чтобы не сглазить. А потом распрекрасно выходят. Как только подвернется что-нибудь подходящее, конечно… Гюльтен! – и чем-то недовольная хозяйка двинулась к кухне.
– Я тебе потом объясню, – шепнула София, – это она не просто так… Но я не виновата, я правда не собираюсь… Знаешь, мне надо с Эминэ поговорить, а скоро чай подадут, и я не успею…
Она встала и пересела на свободное место возле Эминэ. Странно, что туда не села Дилара, они только что разговаривали, а Дилара стояла.
«Господи, да мне-то что за дело? Кто встал, кто сел, кто на кого как посмотрел! Пришла в гости, так расслабься и веди себя нормально. Все равно, от твоих наблюдений толку чуть. А чай готовят на кухне, и занимается этим прислуга, так что на этот раз у них наверняка ничего не случится», – и Айше всерьез вознамерилась получить удовольствие от вечера. В конце концов: в кои-то веки выбралась на такое мероприятие, хорошо оделась, привела себя в порядок; есть возможность познакомиться с новыми людьми, которые могут оказаться умными и приятными…
– Вы правда пишете детективы? – на освободившееся место около нее села Дилара.
– Правда. Уже третий. Но беда в том, что их почему-то никак не издадут, причем, как уверяют, не потому, что они откровенно плохие, так что я пока обычная графоманка. А вы любите детективы?
– А кто же их не любит? – весело спросила Дилара. – Лично я знаю только одну такую особу. Но она, скажу вам честно, с детства чокнутая.
– Что же это за ненормальная особа? – подыграла Айше.
– Да вот она рядом с вами сидит с кислым видом, – Дилара указала на явно слушающую их разговор журналистку. – Терпеть не может детективы, а идиотские любовные романы до дыр зачитывает. И в газете своей все про любовь царапает. А меня вечно попрекает моим дурным вкусом. Вот объясни мне, тетушка Гюзель, благо у меня Айше для моральной поддержки, объясни мне, что плохого, по-твоему, в детективах?
И Айше с удовольствием погрузилась в привычный ей разговор о литературе.
Сколько раз приходилось ей рассуждать об устаревшей системе деления жанров на низкие и высокие, сколько раз доказывала она, что любая книга, независимо от жанровой принадлежности, может быть плохой и хорошей, что даже признанные мастера не брезговали этим соблазнительным жанром… Скоро к ним присоединилась Илайда, стала ревниво прислушиваться Джан, заинтересовалась и отошла от Эминэ София.
На какое-то время разговор стал общим, а появившаяся из недр квартиры молчаливая девушка Гюльтен принялась расставлять низкие столики, застилать их идеально накрахмаленными и выглаженными салфеточками, а потом приносить тарелки с угощением под внимательным, ничего не упускающим взглядом своей хозяйки.
3
– «Когда-то слагали баллады, прославлявшие войны, теперь же сочиняют детективные романы, и здесь энергия человека направлена на разоблачение зла. Если взглянуть на это явление без предубеждения, то получается, что детективная литература – признак цивилизации, а расследование преступлений – символ всего положительного, что есть в современном мире!» – продекламировала Айше.
– Вы, что же, действительно так думаете? – на лице Гюзель была смесь пренебрежения, удивления и брезгливости. – Вы же дипломированный филолог, преподаете литературу, не ожидала от вас! Если уж филологи начнут такое провозглашать…
– Это не филологи, – рассмеялась Айше, которая хотела как-то завершить становившуюся слишком серьезной и мало кому из заскучавших дам интересной дискуссию. – Это цитата, и сказал это туповатый и напыщенный полицейский из романа одного вполне приличного и серьезного английского прозаика.
– Какого? – спросила Илайда.
– Чарльза Сноу. Он написал только один детектив – «Смерть под парусом», простенький, но милый, такой, знаете ли, с соблюдением всех правил. Цитатка как раз оттуда.
– А что, есть какие-то правила для написания книги? Я думала, достаточно таланта, – Илайда, похоже, не собиралась ехидничать, но Гюзель посчитала ее реплику подоспевшей подмогой и, хихикнув, подхватила:
– Правила, Илайда, милая, для тех, у кого таланта нет! Мало ли народу пишет, а талантливых единицы.
– И тем не менее, игры без правил не бывает! Существуют единицы – в любой, наверное, области, – которые способны обходиться без них. Берет, например, человек краски и холст и пишет картину. И делает это хорошо, нигде не учась. Но думаю, что если бы кто-нибудь показал ему элементарные приемы, как смешивать краски, как создавать перспективу, что такое композиция, то ему было бы гораздо проще. При том, что никто не запретил бы ему все эти правила нарушать. Определенная техника есть в любом ремесле: музыканты изучают сольфеджио и часами играют гаммы, балерины упражняются у станка, актеры учатся сценическому движению и актерскому мастерству – и у писателей тоже есть своя кухня и свои рецепты.
– А я всегда думала, что писатель просто садится и пишет, даже сама когда-то хотела попробовать, – негромко, наверно, чтобы ее не услышала мать, сказала Илайда.
– Вы про какие рецепты? – заинтересовалась Семра.
– Про писательские, – улыбнулась Дилара, – ничего кулинарного.
– Я вчера слышала по телевизору – в этой утренней передаче, знаете? – замечательный рецепт салата из кабачков, – сказала Элиф, обращаясь к Семре и Селин.
– По какой программе? И что за рецепт? – мгновенно откликнулись они.
– У нас в Нарлыдере, – поспешила вставить Эминэ, улыбнувшись Элиф, – так мало программ, не то что у вас! Гора мешает. Непременно надо антенну ставить. А эти «тарелки» такие дорогие!
– Скоро будут общую антенну делать, на крышу, – сообщила Семра, – говорят, тогда около ста каналов чуть ли не на всех языках можно смотреть. Если все соседи договорятся, то выходит не очень дорого, они один кабель прокладывают, общий, потом желающих подключают. Осман ждет – не дождется, когда можно будет футбол дома смотреть, а не бегать в эти кафе, где есть платные каналы.
– По-моему, через неделю сделают, – проявила осведомленность Селин. – Сегодня ведь пятница, правильно? Да, ровно через неделю. Мы обязательно подключимся: там есть программы, где целый день мультфильмы. Айшенур так мечтает, у них в классе почти у всех есть.
– Я считаю, ты ее слишком балуешь, – вмешалась Джан. – С детьми надо построже. Вообще нынешние дети…
– Я тоже раньше думала, что можно взять бумагу и ручку и написать, – говорила в другом углу София, – и мне хотелось, да и сейчас хочется описать всю мою жизнь, но так, чтобы другие не повторяли моих ошибок. Но когда я беру бумагу, ничего не получается. Я часто выписываю из романов отрывки: кажется, что это прямо мои мысли, но почему же я сама не могла их так записать? Наверно, ты, Ай, права, надо уметь это делать.
– А я один раз написала целую книгу. Как вы, Айше, – Селин, видимо, надоело слушать мудрые советы Джан, и она переметнулась в другой лагерь. – Мы путешествовали вдоль черноморского побережья, и я каждый день записывала, где мы были и что видели.
– Какая же это книга? Это дневник и все! – фыркнула недовольная Гюзель.
Ей совершенно не нравилась сложившаяся ситуация. Она привыкла быть единственной пишущей в своей компании, щеголяла профессией, как красивым платьем, писательство было ее заповедной территорией с грозной табличкой «Частное владение». И вот на эту территорию беззастенчиво вторгаются, а табличка никого не пугает, кроме доверчивой Софии. Можно подумать, что это общедоступный национальный парк! Покупай билет – и входи. А некоторые, вроде Селин, норовят и вообще без билета…
– Бывают романы в форме дневника или переписки, – постаралась смягчить интонацию журналистки Айше. – Довольно распространенная и интересная форма. Главное тогда – развивать сюжет во времени и пространстве.
– Ну, у Селин там наверняка никакого сюжета. «Мы приехали», «мы увидели» – и все. Думаешь, это кому-нибудь интересно читать? Кроме тебя самой и участников поездки, да и то если ты на каждой странице упоминала их имена? – Гюзель была неумолима и беспощадна к оккупантам.
– Ты, конечно, считаешь, что главное – придумать сюжет? – с непонятной насмешкой спросила София. – Ты у нас на это мастер!
– В том-то и дело, что сырой кабачок, абсолютно сырой! – услышали они взволнованный голос Элиф, потому что Гюзель ничего не ответила, и Айше показалось, что она смутилась. – Трешь его на терке…
Эминэ и Семра с интересом внимали истории превращения сырого, абсолютно сырого кабачка в необыкновенно вкусный салат. Как почти все турецкие домохозяйки, подающие каждый вечер на стол не меньше трех-четырех блюд, готовые в любое время дня и ночи принять гостей и не помышляющие о том, чтобы подсунуть мужу вчерашний суп или жаркое, они без малейшего напряжения схватывали и запоминали список ингредиентов и последовательность операций, не нуждаясь в заметках и тетрадках для рецептов. Не много было такого в области кулинарии, что могло бы их удивить, а уж если нечто подобное встречалось, они спешили с волнением сообщить эту новость непосвященным коллегам, как свежую, еще не распространившуюся сплетню. Сырой кабачок – представляете?
Айше вдруг вспомнилось, как когда-то, давным-давно, она, маленькая, сидела в кругу подруг своей бабушки, и те женщины точно так же с горящими глазами и неподдельным интересом говорили и слушали, что «на одну пачку маргарина надо два стакана муки» и что «очищенный артишок бросить в воду с лимоном», а «в такой рис добавить чуточку сушеной мяты», а «бамию для этого блюда лучше брать мелкую», а «тесто поставить на полчаса в холодильник», а хлеб для завтрака лучше печь не так, «а вот послушайте как». С равным самозабвением они обсуждали только предстоящие и совершившиеся помолвки, свадьбы, роды, плохие отношения в семьях соседей и прекрасные в своих. Те женщины из ее детства даже дома не снимали косынок-тюрбанов, из-под длинных юбок у них выглядывали широкие шаровары из цветастой ткани, они не выпускали из рук вязания и могли при этом покачивать ногой люльку с младенцем, – они, те женщины, были совсем другие, давно забытые, но они… да, они были точно такие же, как эти, городские, современные, причесанные у знакомых парикмахеров, в тонких чулках и нарядных блузках. Они так же любили сладости и тонкие золотые браслеты, кулинарные рецепты и чужие проблемы, коварную женскую дружбу и любезные диалоги с подтекстом.
– …добавляешь укроп, чеснок, немного молотых грецких орехов, заправляешь йогуртом – и готово.
– Вот и роман, наверное, так, – смеясь, произнесла Дилара. Эта женщина нравилась Айше все больше и больше. – Берешь сюжет, добавляешь характеры, чуточку любви, парочку трупов, посыпаешь кошмарами и страшилками – и готово!
– Точно, – обрадовавшись поддержке, подхватила шутку Айше. – Очень похоже. И вдохновение вдохновением, а рецепт все же надо знать. Или как минимум уметь нарезать овощи и разделать рыбу.
– Раз уж вы, интеллектуалки, заговорили-таки о еде, – услышав последние слова Айше, сказала вошедшая в гостиную Лили, – то поешьте, пожалуйста. Все остынет, и придется разогревать. Гюзель, ты любишь такие пирожки, может быть, тебе еще положить?
Айше вопросительно посмотрела на золовку.
Элиф, как ни странно, оказалась права: никто не заговаривал ни о каких отравлениях, и было непохоже, чтобы кто-нибудь из этих общительных и на вид вполне нормальных и обыкновенных женщин смог бы сохранить молчание, приди им в голову то, что пришло Элиф. Разве что умышленно. Может, здесь еще кто-нибудь такой же умный и тоже решил заняться околодетективной самодеятельностью? И что теперь делать? Угощение разносила прислуга; перед каждыми двумя сидящими рядом дамами стоял отдельный маленький столик и на нем две тарелки с заранее разложенными пирожками, салатами и прочими вкусностями. Тарелки всем поданы одинаковые; если вообразить, что и сегодня кто-то кого-то намерен отравить, то сделать это могла только хозяйка на кухне, да и она никак не могла знать, кому достанется та или иная тарелка, поскольку не она их разносила. Впрочем, и еду, скорее всего, не она раскладывала. К тому же хозяйки менялись, а отравления все равно происходили.
Если происходили.
И что дальше? Никто же не встанет, чтобы посыпать какой-нибудь гадостью чужой кусок торта. Чай? Но его опять же наливают на кухне в прелестные фарфоровые чашечки и приносят уже готовым. Одно из двух: либо все подозрения Элиф – полная чушь, либо сегодня из-за наличия прислуги женщины лишены возможности устроить милую неразбериху под предлогом помощи хозяйке, и на этот раз угощение не опасно.
Элиф ответила на вопросительный взгляд Айше не поддающейся истолкованию мимикой и легким пожатием плеч. Мол, что делать – не знаю, тебе виднее.
– Айше, дорогая, надеюсь, вы не на диете? Попробуйте печенье, Гюльтен только что испекла, и торт свежий, час назад из кондитерской привезли, – видя, что она не принимается за еду, сказала Лили.
– Спасибо, обязательно все попробую…
– Конечно, она не на диете! Зачем ей? Как и мне, ха-ха-ха! – заколыхалась от смеха Джан. – Ей диета пока ни к чему, а мне – уже! Правда, Филиз, душечка? Мы с тобой можем спокойненько кушать сколько хотим. И кто придумал, что тощие более привлекательны? Мы, толстые, меньше нервничаем, и живется нам куда веселее, правильно? Ха-ха-ха! А вы считайте, считайте калории, жиры, углеводы…
– Говори, пожалуйста, о себе! – вдруг резко и почти зло, совершенно неожиданно среди общего благодушного, любезного лепетания и вежливого обмена репликами прозвучал голос Филиз. Айше сообразила, что вошедшая с ними вместе обтянутая черными брюками и яркой водолазкой дама, похоже, не утруждала себя участием в общих разговорах. Только раз произнесла что-то о моде и своей одежде, что-то про сочетание красного и черного – и произнесла тоже весьма злобно. А больше, кажется, она вообще ничего никому не говорила. Хотя нет: она о чем-то тихо шепталась с хозяйкой, в стороне от всех, когда Лили то ли собиралась выйти на кухню, то ли только что вернулась в гостиную. Судя по всему, слова Джан задели ее за живое: лицо Филиз пошло пятнами, почти сравнявшись цветом с ее модной водолазкой, и перекосилось от гнева.
«Мы же не толстые», – вспомнилась Айше ее веселая реплика в лифте. Похоже, у мадам что-то с самооценкой. И ведь, если разобраться, она действительно могла бы не производить впечатления толстой. Для этого ей достаточно было бы взглянуть на себя чуть менее предвзято, постаравшись быть объективной и отбросив привычное представление о собственной персоне. Тогда она, скорее всего, изменила бы стиль одежды – и дело было бы сделано. Но – увы! – все видят в зеркале лишь то, что хотят видеть.
– Ты толще меня размера на четыре, тут и сравнения не может быть! – почти выкрикнула Филиз.
– Ох, ну что ты так злишься? Я пошутила, – пыталась исправить положение Джан. – Не понимаю, что тут такого…
– Конечно, мы все, кроме Семры с Селин, не тростиночки, – помогла ей Элиф. – Я лично тоже подумываю, не сесть ли на диету.
– А я вовсе не собираюсь садиться ни на какую диету! – Филиз не привыкла, чтобы последнее слово оставалось за кем-нибудь, кроме нее. Видно было, что большинство, Эминэ и Селин например, не без удовольствия наблюдают за возникающим из ничего скандалом.
– Сударыни… девочки! – раздался повелительный и укоризненный голос хозяйки. – Надеюсь, мы обойдемся без ссор. Смотрите лучше, какие пирожки! Вот из слоеного теста, есть с мясом, с картошкой, со шпинатом. Еще теплые. Скажите, Айше, в Англии тоже так все раскладывают на тарелки, как у нас? В Германии, например, это не принято. Там ставят на стол блюда, и каждый сам может положить себе то, что хочет.
– Но это же так неудобно! – возмутилась Эминэ. – Куда бы мы поставили эти блюда? И пришлось бы ходить туда-сюда, что-то непременно упало бы, раскрошилось…
– Там, наверное, пьют чай за большим столом? – предположила Айше. – В Англии, насколько я могу судить, я ведь не часто бывала в гостях, накрывают большой стол, тогда каждому удобно брать угощение самому.
– И это гораздо лучше, чем наша манера навязывать каждому по куску каждого блюда. Может, кому-нибудь не хочется или нельзя что-нибудь, сладкое к примеру, а другому, наоборот, покажется мало долмы или салата, – Лили удалось вывести беседу в безопасное русло, и она, слегка пробуксовывая, иногда прерываясь, порой повторяясь, неторопливо потекла дальше, не предвещая штормов и водоворотов. Успокоившаяся Филиз приобрела нормальный цвет лица; правда, общая беседа ее так и не соблазнила, и она сидела молча, очень прямо и напряженно, странно прижав руку к низу живота.
«Наверно, у нее что-нибудь болит, – подумала Айше, – поэтому она и раздражительная. Впрочем, лучше ни во что не вмешиваться, – остановила она свой порыв предложить помощь, – пусть о ней ее подруги заботятся». И она принялась изучать содержимое своей огромной тарелки, прикидывая, что из этого изобилия можно съесть без вреда для здоровья.
«Завтра будет плохо одной мне – с непривычки!» – но пирожки из слоеного теста выглядели так заманчиво, а долма из виноградных листьев – ее любимое блюдо, но ей же хронически некогда сидеть и часами ее сворачивать, и артишок – где, интересно, эта Лили раздобыла зимой артишок?.. Словом, Айше решила не задерживаться на предостерегающих мыслях.
4
– Чем ты делала это пюре? Вилкой?! – грозно обратилась хозяйка к проходившей мимо нее с чашкой чая для Джан домработнице. Девушка вздрогнула от неожиданности, и чай выплеснулся на блюдечко.
– Почему вилкой? Миксером «Рондо», разумеется.
– Без молока? – с почти утвердительной интонацией продолжала допрос Лили. Двумя пальцами ухоженной руки она держала половинку крошечного пирожка с картошкой и придирчиво разглядывала начинку.
– С молоком, госпожа Лили. Как вы велели.
– Значит, с холодным. Если бы ты делала, как я велела, там не было бы комочков. И принеси немедленно чистое блюдце!
– Да ничего, Лили! – вступилась Джан, – я салфеточкой вытру… вот и все… не надо, деточка, спасибо.
– Молоко следовало разогреть, – не обратила на нее внимания Лили, – и мешать пюре лучше.
– Я его разогрела. А мешал пюре миксер, – очень четко, почти по слогам произнесла девушка и, сжав губы, с вызовом посмотрела на хозяйку.
– Что ты стоишь? Следи, чтобы не было пустых чашек, – всем своим видом Лили давала понять, что отнюдь не считает вопрос о пюре закрытым, но при гостях предпочитает сменить тему и не выяснять отношения. – Ох, просто беда с этой прислугой, – вздохнула она, когда девушка, подхватив две опустевшие чашки, вышла из гостиной. – Дерзят, не успеваешь отвечать.
– Не хотела бы я быть твоей домработницей, – сказала София. – Ты как рабовладелец какой-нибудь!
– Да ничего подобного! У меня абсолютно нормальные требования, и плачу я ей немало. Прислуга должна знать свое место.
– А какая бы из тебя вышла свекровь! Чудо! Зверь! Моя рядом с такой отдыхает, – сказала Дилара и пояснила, повернувшись к Айше: – У меня свекровь – это что-то! Дивная женщина. Что ни сделаешь, все не так. А уж насчет пюре! Делай, не делай – одинаково плохо. Недавно на дачу ездили, у нее там комната на третьем этаже, она сама выбрала, хоть подниматься тяжело. Простудилась, лежит, мы с дочкой ей туда то еду, то лекарство таскаем. Так как-то утром – представляете? – ее нет и нет, и ни звука сверху не слышно; я, естественно, поднимаюсь наверх, стучу, спрашиваю: «Как вы себя чувствуете, мама?» И что, вы думаете, она мне отвечает? «Зачем ты пришла? Посмотреть, не умерла ли я?!» Вот попробуй с такой поладить! И как ты, Филиз, ухитрилась два раза выйти замуж и не иметь ни одной свекрови?
– Уметь надо, – самодовольно улыбнулась Филиз. Она сидела более непринужденно, хотя некоторая неловкость или натяжка в ее позе все-таки была. Но руку к боку она уже не прижимала: видимо, полегчало. – Выхожу замуж исключительно за сирот. Других претендентов в принципе не замечаю.
– А я буду замечательной свекровью, – заявила, втыкая вилку в кусок шоколадного торта, Джан. – Я и теща прекрасная, правда, Илайда?
– Тещи – это из другой оперы. Не расширяй тему, – спасла Илайду от ответа Гюзель. – К свекровям могут быть приравнены только золовки.
– Из нашей Лили и золовка получится та еще, – подала голос Селин. – Кстати, твой брат не надумал жениться? Отведешь душу.
– А как странно получается, – не дала Лили ответить София, – мы не любим сестер наших мужей почти так же, как жен наших братьев. И если одна из нас оказывается одновременно чьей-нибудь золовкой и чьей-нибудь невесткой, то ей и в голову не приходит поставить себя на место этой своей родственницы. А почти все женщины, страдавшие от плохих свекровей, сами превращаются в таких же.
– Они подсознательно стремятся взять реванш, – пояснила компетентная в вопросах семейных скандалов Гюзель. – Их практически бесполезно призывать: вспомните, как вам было плохо, не будьте такими же. А они, вспоминая, делают прямо противоположный вывод: мне было плохо – теперь ты попробуй, или: раз мне раньше было плохо, то теперь должно быть хорошо. В результате отыгрываются на тех, кто в их бедах не виноват.
– Хорошо, что я буду тещей, а не свекровью, – сказала Дилара. – И хорошо, что еще не скоро. Успею подготовиться.
– Это тебе так кажется, что успеешь, – улыбнулась Эминэ. – Дети так быстро растут и вырастают. Я тоже думала: не скоро, не скоро; не успела оглянуться – Мурат в университете и девушек домой приводит. Мы с мужем в прошлую субботу были в ресторане в военном городке, он с нами идти отказался: мол, заниматься надо, зачет скоро, а я потом у него в комнате убиралась, смотрю – женские часики.
– Да, с ними со взрослыми еще больше забот, чем с маленькими, – ни на кого не глядя и, видимо, думая о своем, вздохнула Филиз.
– Нет, без детей плохо. Я так рада, что взяла Айшенур! Я прямо помолодела. Неужели тебе, Лили, никогда не хотелось ребенка? – довольно бестактно спросила Селин.
– Селин, если бы она хотела, она бы его завела, не задавай глупых вопросов, – сказала Семра. Она произнесла это с какой-то непонятной усмешкой, и все невольно посмотрели на нее, ожидая продолжения, но она ничего не добавила.
Айше с неудовольствием подумала, что сейчас они доберутся до нее.
В разговоре о золовках ей удалось не участвовать, она пила чай, ела пирожки и изо всех сил делала вид, что пропускает все их реплики мимо ушей. Элиф тоже сделала вид, что ее это не касается, и Айше была этому рада. Иначе пришлось бы доказывать, как они с Элиф души друг в друге не чают, и это звучало бы глупо и фальшиво. Но от разговора о детях ей, скорее всего, не отвертеться. А как же: возраст подходящий, замужем сравнительно недавно, но все-таки не месяц-другой, и скоро ей поздно будет думать о первом ребенке, еще года три-четыре, а потом… Под сорок, у всех в этом возрасте взрослые дети, а она ходит с колясочкой? С другой стороны, без детей, конечно, семья – не совсем семья. Но меньше всего ей хотелось обсуждать это с посторонними женщинами, которых она видит в первый и, возможно, в последний раз в жизни. Она пока не говорила об этом даже с мужем и с самой собой и была совершенно не готова к публичному обсуждению того, о чем старательно избегала думать. Она стала мысленно подбирать слова для достойного и нейтрального ответа на чьи-нибудь прорывающиеся в душу вопросы, отвлеклась и упустила момент, когда разговор снова перестал быть общим: он таинственным образом развалился на части, и, что самое удивительное, ни в одном углу не обсуждалась проблема деторождения. Филиз, София и Эминэ обсуждали безработицу и сложность трудоустройства взрослых сыновей; Гюзель о чем-то тихо говорила с Илайдой; Лили, Джан и Элиф увлеченно обсуждали неизвестный Айше сериал, а Дилара с Селин и Семрой какую-то общую знакомую по имени Мери.
Оказавшись ненадолго предоставленной самой себе, Айше еще раз оглядела сцену. В глаза бросилась нетронутая тарелка Семры. Диета тут явно ни при чем, она же худая как палка, ей бы пополнеть. А она, похоже, не съела ни кусочка. Боится отравиться в третий раз? Элиф сказала, что Семра обратила внимание на эту закономерность: золотой день – отравление. Знает ли она о других? Если предположить, что домыслы Элиф – правда, то сам собой напрашивается вывод, что отравить хотели именно Семру. Больше никто не отравился дважды. Но какой тогда смысл травить остальных?
И вообще, подумала Айше, разве это называется «отравить»? Если бы кто-то задумал избавиться, ну, допустим, от Семры, то почему не подсыпать ей нормальную дозу этой отравы? Смертельную. Обычно неопытные убийцы во всех детективах, планируя преступление, подсовывают своей жертве просто лошадиные дозы мышьяка, цианистого калия, снотворного. Даже если по ошибке яд (где, интересно, можно нынче раздобыть яд?) попадал не в тот бокал, все равно имела место мгновенная (или не мгновенная, но гарантированная – в случае снотворного или наркотика) смерть одного лица. А здесь что? Что-то понемножку подсыпают (если… если!) в несколько чашек? Или в какое-то блюдо, которое может отведать кто угодно? Логика сумасшедшего!
А что? Вот это как раз все и объяснило бы.
Айше исподтишка оглядела присутствующих. Вроде они не производят впечатления ненормальных, но если исходить не из поверхностных наблюдений, а из априорного знания, что одна из них, скажем, не в своем уме, то ведь… Вот именно: выбирай любую – и все ее подружки завтра же скажут в один голос, что они всегда это знали, предвидели, предчувствовали, что она сто раз совершала абсолютно безумные поступки, вела себя более чем странно, что они давно сомневались в ее душевном здоровье и рекомендовали ей лечиться. В общем, понятно: в доказательствах недостатка не будет. Что из того, что лично ей, Айше, кажутся совершенно нормальными давно знакомая ей София или впервые встреченная сегодня Дилара? Психика – дело тонкое. Интересно, кому и чем не угодила эта измученная, смуглая, хуже всех здесь одетая Семра?
Кстати, сейчас можно было бы легко спровоцировать их на обсуждение этих отравлений. Кемаль бы, несомненно, так и сделал, а потом слушал бы, кто что скажет, иногда подбрасывая им направляющие вопросы и реплики. Но он профессионал и знает, как это делается. А она может все испортить. Кроме того, у Кемаля феноменальная память, которую он постоянно тренирует, ему ничего не стоило бы запомнить весь этот создаваемый ими шум и вычленить потом из него несколько связных диалогов. А ей даже слушать их тяжело. Айше напряглась и попыталась сориентироваться в царящей какофонии.
«Он отработал в этой фирме полгода, они должны были повысить ему зарплату», – это Филиз и София.
«За границей, конечно, платят лучше, но там так трудно адаптироваться, и к туркам везде так плохо относятся!» – «Мурату предлагают стажировку в Германии…» – это к ним присоединилась Эминэ.
«Ты подожди, Илайда, я подумаю, что делать, матери пока не говори…» – почему-то удалось услышать почти шепчущую Гюзель.
«Он наверняка Розалинду бросит, вот увидите!» – «Да нет, все должно хорошо кончиться!», – это про сериал, не поймешь кто именно.
Нет, все это никак не запомнить. Проще простого подкинуть Семре что-нибудь вроде «Ах, почему вы ничего не едите?» – а что потом? В лучшем случае удастся услышать и понять ее ответ. И вообще: еще полчаса в этом шуме – и головная боль обеспечена.
«Она сказала, что многие в последнее время жалуются, причем молодые тоже…» – «Я к ней поеду на следующей неделе, надо подкраситься!» – «Позвони сначала, у нее стало много клиентов, она же берет недорого, я всегда заранее договариваюсь…» – кажется, Селин и Дилара.
Балансировать между диалогами было трудно.
Едва она начинала понимать, о чем идет речь с одной стороны, как тут же теряла нить беседы других. И вдруг с удивлением услышала свою собственную, заготовленную и приберегаемую фразу, произнесенную не ее, а чьим-то чужим голосом:
– Семра, что же ты сегодня ничего не ешь?
5
– Никакая не диета! – в который раз Семра в ответ на дружно посыпавшиеся со всех сторон упреки. – Ну, зачем мне разгрузочные дни, сами подумайте! Нет-нет, Лили, все прекрасно приготовлено, это же и так видно. И я не капризничаю, я же обычно совершенно неприхотлива в еде, я всегда все ем. В том-то и дело…
– Что значит «в том-то и дело»? – не удовлетворилась ее невнятными объяснениями Лили. – Если ты всегда все ешь, то почему сейчас ни к чему не притрагиваешься?
– Не знаю, стоит ли объяснять… но дело в том, что… я рассказывала тебе, Элиф, ты просто забыла… так вот, не знаю почему, но мне каждый раз после наших золотых дней делается так плохо… не хотелось бы за едой подробно описывать. Думаю, что я слишком много ем в эти дни – сладкое, мучное… уже три раза так было. Я и решила сегодня ничего не есть.
– Ерунда какая! – сказала София. – Мне тоже в прошлый раз плохо стало. Как раз после золотого дня. Но это не причина, чтобы ничего не есть. Лично я просто-напросто ем поменьше… хотя все так вкусно, не удержишься!
– Правильно, – поддержала Эминэ, я тоже один раз, кажется, у Элиф (ты, Элиф, только не обижайся!) объелась тортом. Был такой дивный торт, помнишь, я тогда еще рецепт спрашивала…
Дальнейший обмен впечатлениями и воспоминаниями больше всего напоминал бурный поток, прорвавший плотину умолчания. Каждой нашлось, что сказать, обилие натуралистических деталей вовсе не смущало ни говорящих, ни слушающих; искренняя заинтересованность придала силу и звучность голосам; они позабыли и об остывающей еде, и о хороших манерах и беззастенчиво перебивали друг друга, а шум стоял такой, что было вообще непонятно, как они умудряются различать в нем чужие и свои слова.
– Интересненько! – попав в случайную паузу, насмешливо произнесла Гюзель и оглядела приятельниц хитрым проницательным взглядом. – Очень даже! Чувствуете, что получается? Ты ведь, Элиф, в прошлый раз жаловалась на самочувствие, правильно? Значит, нас уже сколько? София, Семра, ты и я. Ничего себе. Эпидемия просто! Чем это ты нас кормила, Эминэ? А в позапрошлый раз – кто?
Началось.
Это началось помимо ее воли, и Айше, расслабившаяся после уверений Элиф, что никто ничего не заметил, отвлекшаяся на другие разговоры и наблюдения, оказалась, как ни странно, совершенно не готова к открытому обсуждению того, ради чего, как считается, она сюда явилась. Вырядилась в лучшее, дорогое платье, несла в замерзающей руке туфли, делала прическу и тратила драгоценный свободный вечер.
– Неужели ты не можешь вспомнить, кто был первым? – спрашивал потом муж. – Кто все-таки задал этот вопрос Семре? Как ты могла не обратить внимания, если сама собиралась его задать?
– Кто первым заговорил об отравлениях? А кто спросил госпожу Семру? – спрашивал каждую из них полицейский, когда дело дошло до официальных допросов. Каждую, потому что если ты не помнишь, что говорили другие, то можешь вспомнить, что говорил сам. Кто-то же произнес эти слова. Но, случайно или нет, те из них, кто имел на этот счет определенное мнение, приписывали этот вопрос друг другу или той, у которой уже нельзя было получить подтверждение или опровержение.
– Какая разница кто? – горячилась Айше, не любившая, когда муж имел основания сомневаться в ее памяти или интеллектуальных способностях. – Очевидно же, что убийца ни в коем случае не стал бы привлекать внимание к этой теме и к себе в связи с ней. Могу точно сказать, что это не были мы с Элиф: мы договорились не касаться этой темы первыми. И это не были Илайда и эта девушка… прислуга… не помню, как ее звали, потому что к Семре обратились на «ты» и весьма фамильярно. Но ты мне все-таки объясни, бестолковой: какая теперь разница – кто?! Может, этот разговор вообще чистая случайность и к делу не относится?
– Может быть, – соглашался Кемаль. – Но всегда желательно восстановить всю картину.
Восстановить! Всю картину!
Да если бы он там был – лично он, со своей хваленой памятью! – все равно он не смог бы расчленить этот шум, эту многоголосицу, этот полифонический хаос на нормальные, имеющие начало и конец диалоги. И никто не смог бы! Десять – нет, с Айше и Илайдой двенадцать! – двенадцать женщин в огромной гостиной ели, пили чай, смеялись, болтали, шутили, обижали и обижались, шептались в сторонке, обменивались новостями и рецептами, сплетничали об общих знакомых, обсуждали чужих и собственных детей и свекровей, говорили комплименты и ехидничали, переглядывались и прятали глаза, пожимали плечами и о чем-то умалчивали, бросали намеки и хвалили угощение, – ну, кто, скажите на милость, кроме всевидящего господа Бога, в состоянии «восстановить всю картину»?! Драматург театра абсурда?..
– Что ты хочешь этим сказать? – вызывающе подняла вызывающе красивую голову Эминэ. Айше только сейчас заметила, что у нее не замысловатая прическа из длинных волос, а довольно короткая стрижка, имитирующая или просто напоминающая тяжелую и сложную укладку из прошлых эпох. Ее красота была настолько монолитна, что не оставляла воспоминаний о деталях – только целое, гармоничное и совершенное в своей гармонии. Ни жесты, ни интонация, ни (кажется, искреннее?) возмущение не нарушили единства образа, и Эминэ в своем недовольстве была так же безупречно хороша, как минуту назад, с улыбкой. Она не нуждалась в улыбках, чтобы украсить себя, как и в драгоценностях, без которых большинство нарядных женщин немыслимы. – По-твоему, я вас всех отравила?!
– Дорогая моя, я не сказала, что ты. Мало ли кто.
– Что значит «мало ли кто»? Если вечер был в моем доме, то я и несу ответственность за то, что подается к столу. И если ты думаешь, что я…
– Эминэ, Гюзель, перестаньте…
– Она вовсе не то имела в виду…
– Не всем же было плохо!
– Я все ела и прекрасно себя чувствовала…
– Эминэ, не обижайся! В позапрошлый раз тоже…
– И со мной ни разу ничего не было!
– Да совпадение и все.
– Семра, как тебе не стыдно!
– Не я сказала про отраву, а Гюзель, я понятия не имела, что кто-то еще…
– Ну-ну, девочки, хватит вам, глупости все это…
– Конечно! Но… все-таки странно…
– А по-моему, это то же самое, что с волосами, – четко и попав в случайную паузу произнесла Дилара.
– С волосами? Какими? При чем тут волосы? – эта часть разговора восстанавливалась и вспоминалась легко: все заинтересовались, и, выплеснув шквал вопросов, все как одна повернулись к Диларе с озадаченными лицами.
– Мы только что обсуждали…ах, да! Вы не слышали. Мы с Селин говорили… У меня в последнее время что-то ужасное творится с волосами: лезут катастрофически! Никогда такого не было. А сегодня я была у Мери, и она сказала, что у нее больше половины клиенток жалуются. Причем все разного возраста, и волосы у всех разные, и вообще у них ничего общего: кто толстый, кто худой, кто курит, кто, наоборот, на здоровом образе жизни помешан, кто волосы красит, кто нет, кто одними шампунями пользуется, кто другими. Короче говоря, волосы лезут, а почему – непонятно. И началось это не так давно, месяца два примерно, но Мери считает, что на сезонные явления это не похоже. Ну вот, а Селин сказала, что и у нее с волосами проблемы. И я думаю, что, вероятно, это связано с экологией.
– И при чем здесь ваши отравления? – перебила ее Филиз.
– Возможно, – продолжала объяснять Дилара, – это связано с какими-то конкретными продуктами, не в том смысле, – поторопилась она уйти из-под огня засверкавших глаз Эминэ и Элиф, – что блюда были недоброкачественными, не в этом дело. Просто из-за нитратов, или гормонов, или радиации, или не знаю уж чего какие-то продукты изначально плохи, сами по себе. Вы же видите, что у нас зимой с овощами происходит: ни морковь, ни огурцы с помидорами, ни шпинат больше трех-четырех дней хранить невозможно. А дочь у меня обожает кочанный салат, и как съест чуть больше двух листочков, так через день вся в прыщах. И врач сказал, что это не аллергия, а именно реакция на какие-то химикаты. Так вот, вполне возможно, что вы и правда что-то все съели, но вины хозяек в этом нет.
– А это правда насчет волос? – заинтересовалась Джан. – У меня вообще-то тоже… я не хотела говорить, думала из-за климакса.
– Нет, Мери уверяет, что у молодых тоже, я только что Селин рассказывала… Одна клиентка у нее просто одержимая: чего только не делает! И маски для волос, и кремы специальные, и бальзамы какие-то из Швейцарии выписывает. Денег тратит кучу – и что же? Как у всех это началось – и у нее волосы посыпались. Экология или радиация – больше не от чего!
– Значит, на нашей стороне экология лучше: у нас, в Каршияка, такого не наблюдается, – возникла Гюзель со своим местечковым патриотизмом.
– Можно подумать, ты часто наведываешься в парикмахерские, – ехидно произнесла Филиз.
– Действительно, Гюзель, почему ты не изменишь прическу? – тоном доброй подруги, слишком доброй и заботливой подруги, спросила Лили. – В нашем возрасте, знаешь ли, хвостик на затылке – это даже не смешно, это печально.
«И не только на затылке, – незаметно глянула на «кошкины ушки» Айше. – Если уж собирать волосы сзади, как эта тетушка Гюзель, то почему бы не купить дорогую стильную заколку?»
Совсем недавно Айше сама предпочитала этот вариант: гладко зачесанные назад волосы, собранные на затылке. Ей нравилось сочетание классической простой прически с носимыми ею обычно костюмами английского стиля, которых, к слову, она почти не видела на англичанках. Но она делала из своих темных, чуть вьющихся волос пучок, или закрепляла их красивыми заколками, или убирала в сетку. Это была удобная и практичная прическа, но Айше, хоть и ценила простоту, никогда не позволила бы себе собрать волосы резиночкой в хвостик, как старшеклассница. Это была бы уже не простота, а убожество. Месяца два назад Айше постриглась так, что волосы стало невозможно закреплять на затылке, и первое время жалела, что это сделала. Каре, безусловно, шло ей, может быть, даже больше, чем гладкая прическа, но оно требовало и большего внимания и времени. И Кемалю не нравилось. Он надеялся, что жена, поэкспериментировав, снова отрастит волосы и вернется к прежнему стилю.
Подумав мельком о собственной прическе и о правоте Лили, Айше внезапно осознала, что постриглась она не только и не столько из желания что-то в себе изменить, а в основном потому, что волосы стали ломаться и выпадать. Тоже ни с того, ни с сего, без всякой причины.
– Мимо, Лили! – засмеялась Гюзель. Не обиделась? Завидная стойкость.
– Что «мимо»?
– Стрела твоя ядовитая, дорогая подруга, пролетела мимо. Моя прическа – орудие труда. Хожу я туда-сюда, с людьми беседую, и что эти люди видят? Убогий хвостик, седина незакрашенная, крыса прилизанная. Правильно? Правильно, правильно! Вы все, – она обвела подруг довольным взглядом, – только о красоте и думаете. Но с вами, такими красивыми, важными, холеными, люди так, как со мной, бедненькой, страшненькой, разговаривать не будут. Всем приятно чувствовать себя в чем-то лучше собеседника, а красивые нарядные женщины подавляют.
– Они подавляют только некрасивых и ненарядных, – самоуверенно, явно не причисляя себя к этому разряду, пропела Селин.
– Не скажи. Я, пожалуй, согласна с Гюзель, – вступила в разговор София. – К тому же некрасивые или не идеально красивые женщины чаще добиваются успеха в жизни…
– Милая моя, а что им еще делать, как не добиваться успеха в жизни? – снисходительно перебила ее Лили. – Посмотри на нашу Эминэ – разве ей нужен успех или карьера?
– Я не имела в виду только карьеру, – терпеливо принялась объяснять София, и Айше опять показалось, что диалоги между хозяйкой и ее бывшей соседкой какие-то не такие. Чуть более напряженные, чем того заслуживает тема. Словно они говорят не о том, что все слышат, а ведут свой отдельный разговор. «Это не просто так», – сказала София о каких-то обращенных к ней словах Лили. О чем они тогда говорили? Господи, да разве упомнишь?..
– …о привлекательности женщины, не зависящей от собственно красоты и одежды, – уловила она конец какой-то фразы. София, кажется, села на своего любимого конька. – И успех – это не обязательно карьера. Хотя… вот Дилара, например, или Айше… вы меня простите, девушки, да?.. не красавицы в полном смысле слова, но у них и с карьерой и с личной жизнью все в порядке. Гюзель нашу вся страна знает, хоть и не в лицо; Филиз дважды выходила замуж – и за каких мужчин! И двух сыновей практически одна вырастила. Важна не красота сама по себе, а… как бы это сказать?.. общая идея, с которой женщина живет и ну… победительность, что ли?.. если есть такое слово. У Айше, к примеру, невестка, жена ее старшего брата, изумительно талантливая женщина: рисует, шьет, ткани расписывает, цветы искусственные делает. Я как-то видела: она Айше законченные занавески принесла – глаза сияют, сама собой и работой своей довольна, счастлива. И при чем тут красота? Хороша была невозможно – как цветы на тех занавесках, а спроси меня, какие у нее глаза и волосы, я и не вспомню. А мы, красавицы или бывшие красавицы, – София имела право так говорить, Айше видела фотографии и даже большой портрет, написанный знакомым художником, и знала, что ее соседка в молодости была действительно красива, – мы превратились в обычных домохозяек, скучаем, толстеем, наряжаемся только в золотые дни. В лучшем случае вырастили детей, которым мы теперь не интересны и которые нами отнюдь не гордятся. Красоты нашей или не осталось, или скоро не останется… Вдобавок и волосы выпадают! – она неожиданно завершила свой становящийся слишком серьезным и неуместным монолог на шутливой, притворно трагической ноте, и все с удовольствием подхватили игру, отбросив на время мелкие обиды и шпильки:
– И не говори, скоро все тюрбаны наденем!
– И будем как старые бабки!
– Точно! Старые и лысые!
– Я сегодня Мери то же самое говорила: надо тюрбан покупать.
– С ума сошла? Купишь парик или шиньон – их сейчас так делают, от настоящих волос не отличишь! А у Эминэ вон волосы – позавидовать можно!
– Ах, что вы привязались к этим волосам, не понимаю! У меня волосы как волосы!
– Мне и в голову бы не пришло насчет парика…
– Потому что у тебя менталитет типичной турецкой женщины, ты на уровне подсознания еще не эмансипировалась.
– Это я-то?.. Ха-ха-ха!
Комната снова наполнилась общим веселым шумом.
– Семра, съешь хоть что-нибудь! Честное слово, ничего не отравлено! – это хозяйка, любезно-настойчиво.
– … эти их тюрбаны ужасные, – это Дилара, опять что-то о волосах.
– А как узнаешь, где радиация, где что? Кто же нам сообщит: вот, мол, неблагоприятный район, в нем жить нельзя?! – это Филиз, громко и самоуверенно.
– Вы в своих газетах такого не напишете, правильно? Вы все сплетнями пробавляетесь, – что-то София сегодня в ударе и цепляется к журналистке. Обычно она себя так не ведет, всегда сама доброжелательность. Хотя – кто знает? – может, у них с Гюзель какие-то давние счеты, откуда Айше знать?
– … и гормоны всякие в мясе, – Элиф, похоже, склоняется к версии всеобщего экологического неблагополучия. Ну и отлично! Согласится признать расследование законченным.
– Да мы просто переели, не берите в голову! – Джан самокритична, надо отдать ей должное.
– Газета, между прочим, не моя, и не я решаю, о чем писать, о чем нет!
– Ну, ты-то от этого не страдаешь, ты все о своем, о девичьем!
– У нас совсем рядом воинская часть, и неизвестно еще, что они там испытывают!
– Ой, Селин, не придумывай, что они в черте города могут испытывать? Атомную бомбу? Кто же им позволит? Сейчас все-таки не те времена…
– А эта… помните?.. как же ее звали?.. которая в парламент в тюрбане пришла… у нее, наверно, просто волосы вылезали!
– Ха-ха-ха! – заразительно расхохоталась Дилара. – Отличная мысль! А политика тут вообще ни при чем! Надо было ей так и сказать: «Господа мужчины, у меня что-то с волосами, я в платочке тут посижу тихонечко, ладно?» И никакого скандала на весь мир, и никто бы ее гражданства не лишил. А то раздули целую историю!
– Надо об этом написать! – завладела общим вниманием Гюзель. – Если половина измирских женщин надела тюрбаны, это не значит, что они сторонницы шариата, у них просто-напросто от плохой экологии лезут волосы. Этим объясняется и тот факт, что вся эта серая масса сконцентрирована на одном берегу залива… Непременно напишу что-нибудь в этом роде. Забавно получится. Проведу журналистское расследование, подделаю парочку социологических опросов…
– Правильно, – смеясь, поддержала Айше. – Дарю эпиграф: «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись». Хоть мы и живем в восточной стране, но на западном побережье, и чадру носить не собираемся.
– А в Англии, наверно, думают, что все турецкие женщины…
– А вы знаете, скольким просто платят за то, чтобы они носили эти платки? Я об этом тоже напишу, только поближе к выборам…
– Это Киплинг или нет? Я забыла…
– Неужели платят?! А кто?..
– Джан, погадаешь потом на кофе?..
Разговоры снова слились в шум, кто-то смеялся, кто-то перешептывался. Вернулась Илайда, незаметно выходившая покормить ребенка. Лили вновь принялась отдавать приказания домработнице, что предвещало, судя по всему, перемену блюд. Кажется, речь шла о кофе и о том, что пить его будут не в гостиной. Айше огляделась в поисках часов – надо же, уже восемь! – и протянула свою тарелку собиравшей их служанке. Но та не заметила ее жеста, то ли потому, что не ожидала помощи, то ли потому, что брала в это время тарелку Гюзель.
– Вы правда хотите подделать социологический опрос? – тихо спросила девушка журналистку.
– А чем мы, по-вашему, постоянно занимаемся?! Тем, что нам заказывают, деточка, и только этим! Даже все эти разговоры про тюрбаны и отношение к ним, их же раньше было куда меньше, а почему? Потому что сейчас мы специально подогреваем интерес к этой теме и сеем вражду, – Гюзель с воодушевлением вцепилась в возможность покрасоваться перед слушателями.
– Нет, это просто возмутительно! Ты здесь не для умных разговоров с гостями! Удивительно, до чего распустилась прислуга! Элиф, где ты это сокровище откопала?.. Гюзель, ты тоже хороша! Нельзя это безобразие поощрять ни в коем случае. Все готово? В зимнем саду, я спрашиваю, все готово? Здесь ты можешь убраться и позже, – и, резко сменив тон и выражение лица, Лили подала сигнал к началу второго акта: – Проходите, пожалуйста, в зимний сад. Элиф, дорогая, ты покажешь Айше, где зимний сад? Илайда, ты можешь перенести малыша, там тоже очень тепло… ну, как хочешь. Прошу, прошу… София, милочка, Гюльтен обойдется без тебя!.. Пожалуйста, в зимний сад…