Эта невозможная Мэгги увешала гирляндами весь первый этаж. Гвин не удивилась бы, если бы на собак нацепили оленьи рога с мигающими лампочками.

Ладно, хорошо, что хоть у кого-то праздничное настроение.

Алек установил елку, приняв как должное восхищенные ахи и охи — будто он сам вырастил это дерево, подумать только! — и удалился к себе проверять тетради. Поппи пошел вздремнуть после обеда. Сестры-близнецы занимались чем-то у себя в комнате. А семейство Кэботов, приехавшее на выходные из Нью-Джерси, отправилось на прогулку, чтобы успеть подышать свежим воздухом до того, как начнется снегопад.

Гвин сидела на полу перед огромной елкой и пыталась распутать гирлянду из электрических лампочек, не ощущая никакой радости от подготовки к предстоящему празднику.

Это, конечно, глупо. Для отвратительного настроения нет никаких причин. Проблема с возвращением в Нью-Йорк решена. А все, что касается Алека, — лишь кратковременное отклонение от прямого пути.

— Так что хватит хмуриться, малышка Гвиннет, — сказала она себе.

Перебирая пальцами провода гирлянды, Гвин обвела взглядом просторную комнату. Она не предполагала, что ее скромных усилий будет достаточно, чтобы обновить вестибюль. Получилось не так уж плохо. Свежевыкрашенные стены и новые бархатные подушки на диванах сотворили чудо. В воздухе витали ароматы пряностей, хвои и сухих поленьев. Весело потрескивал огонь в камине, воздушная кукуруза и клюква лежали в мисках в ожидании, когда их нанижут на нить, а Мэгги, напевая рождественскую песенку, украшала хвойными ветками стойки лестничных перил.

Ну просто полная идиллия. Остается только начать подпевать Мэгги. Но почему-то вместо этого у Гвин появилось желание попросить экономку замолчать.

Одна из лампочек разбилась. Гвин выругалась.

— Что случилось, дорогая?

— Эта чертова лампочка разбилась.

— Как хорошо, что я купила несколько запасных, когда ездила в город, — бодро сказала Мэгги.

Слишком бодро. Таким тоном, будто она вознамерилась во что бы то ни стало устроить веселое Рождество. Даже если для этого ей придется связать всех и насильно влить им в глотки подогретое вино с пряностями.

— Нет, это невозможно привести в порядок! — Гвин с отвращением отбросила так и не распутанную гирлянду в сторону, подняла глаза и встретила озабоченный взгляд Мэгги. — Ни слова, — предупредила Гвин.

В этот момент зазвонил телефон, спасая ее от замечаний экономки. Мэгги поспешила снять трубку с аппарата, установленного на лестничной площадке.

Сидя по-турецки, Гвин наклонилась вперед и уронила голову на руки. По вестибюлю волнами плыл теплый голос Мэгги, отвечающий неизвестному собеседнику. Гвин просидела так несколько минут, пока не поняла, что, во-первых, не может дышать, а во-вторых, у нее затекла нога. Она с усилием встала на ноги и подошла к елке.

— Будут еще постояльцы, — радостно сказала Мэгги, повесив трубку. — На следующие выходные. У нас забронировано все на две недели вперед!

Стоя у елки, Гвин одобрительно промычала в ответ. Потом погладила рукой темно-зеленую ветку. Ель была великолепна — стройная, пушистая, с густой и мягкой хвоей. Такие елки бывают только в детстве. Гвин вспомнила свои ощущения, когда надо было запрокидывать голову, чтобы увидеть макушку дерева, а вешая игрушку в глубине ветвей, представлять, будто находишься в лесной чаще. В памяти с удивительной ясностью всплыла картина ее первого Рождества в этом доме. Тогда она никак не хотела уходить от лесного дерева, словно по волшебству оказавшегося посреди огромной комнаты, и все бродила вокруг в своей фланелевой пижаме. Потом подтащила бабушкино кресло-качалку прямо к елке и уселась так близко, что можно было потрогать игрушки. Но она не трогала их, а только вдыхала дивный запах хвои. Тем временем Алек рассказывал ей какие-то нелепые истории, которым она безоглядно верила. Потом Нана сказала, что пора спать, и Гвин уговорила Алека, чтобы он отвел ее наверх, послушал ее молитвы и подоткнул ей одеяло. Что он и сделал в то первое Рождество.

Правда, перед тем как уйти, он объяснил ей, что большим мальчикам не положено укладывать спать маленьких девочек. И Гвин безоговорочно восприняла это, так же как и его рассказы у елки. Вообще все, что говорил Алек, она воспринимала как непреложную истину. Он был старше, опытнее и никогда не обижал ее, во всяком случае, намеренно.

Гвин еще постояла у елки, повздыхала, причем так громко, что Бобо поднял голову, потом вернулась к брошенной гирлянде. Может быть, это правда. Может быть, она и в самом деле еще ребенок. Потому что только ребенок может хотеть получить все сразу.

Она снова вздохнула. Пес сочувственно тявкнул и снова плюхнулся на пол у камина.

— Сразу видно, чья ты внучка, — раздался сверху голос Мэгги. — Не припомню, чтобы у кого-то еще, кроме вас двоих, было такое унылое выражение лица.

— Выражение моего лица соответствует моему плохому настроению, — проворчала Гвин.

— Плохое настроение? Отсюда, сверху, оно скорее похоже на глубокое отчаяние.

— Что ж. Ты близка к истине.

— Это просто смешно, Гвин!

— Отстаньте от меня, Мэгги! — Она резко дернула конец гирлянды, и в результате разбилось еще две лампочки. Раздражение с новой силой закипело у нее в груди. — Вы можете петь песенки, развешивать гирлянды и делать вид, что все прекрасно, а я не могу. Мне не весело, я не хочу веселиться, у меня нет причин для веселья. И вы не заставите меня!

Мэгги с такой решительностью устремилась вниз по лестнице, что Гвин при приближении экономки невольно попятилась. Не требовалось большого воображения, чтобы представить, что Мэгги в любой момент может превратиться в огнедышащего дракона.

— Вот что, юная леди, — сказала Мэгги, уперев руки в бока. — Может быть, в твоей жизни сейчас не все идеально. Это вообще редкий случай — чтобы все было идеально, и тебе пора бы это знать. Но у тебя есть дом, в котором можно встретить праздник, и люди, которые любят тебя. Может быть, тебе не всегда нравится то, что мы говорим и делаем, но в какой семье бывает иначе? А ведь многие лишены этого. Так что пора тебе для разнообразия подумать о других, а не только о себе, и оценить то, что ты имеешь, вместо того чтобы вздыхать о том, чего у тебя нет! — При этих словах Гвин громко всхлипнула. Но непоколебимая Мэгги не выказала ни грана сочувствия. — Чего ты ревешь?

Бросившись к стойке, Гвин схватила салфетку и громко высморкалась. Мэгги, поджав губы, ждала ответа.

— Я согласилась работать в школе.

— Давно пора, — фыркнула Мэгги, сверля ее своим металлическим взглядом. — И что еще?

— Почему вы решили, что должно быть что-то еще?

— Потому что я не вчера родилась. Так что еще?

— Алек дает мне деньги для возвращения в Нью-Йорк, — сказала Гвин, чувствуя, как ее губы снова начинают предательски дрожать.

— Ооо, вот как? — На лице Мэгги появилось выражение должного удивления. — Ну и ну. — Она немного подумала. — Но ведь он дает тебе средства на то, чего ты хочешь.

— Знаю.

— Ты должна радоваться.

— Знаю.

— Но ты не рада. — Гвин вздохнула, снова высморкалась и покачала головой. Мэгги схватила ее за руку и повела — потащила! — в кухню. — Идем отсюда, пока никто не увидел тебя и не начал приставать с расспросами.

Гвин села за стол. Откуда-то перед ней появилась чашка с чаем. От рыданий у нее началась икота, так что чай был очень кстати. Честно говоря, Гвин была удивлена тем, что не разучилась плакать. За два года жизни в Нью-Йорке она плакала раза три, не больше, не считая тех случаев, когда этого требовала роль. А теперь постоянно либо плачет, либо готова пролить слезы, либо утирается после рыданий.

Мэгги уселась напротив. Ее лицо по-прежнему было суровым. Но не успела она открыть рот для очередного внушения, как в дверь просунулась голова Мирты.

— Виола говорит, что ей нужны зубочистки для того украшения, которое она делает… Гвин, дорогая! Что случилось?

Если бы у Гвин была пара секунд, она, наверное, успела бы что-нибудь придумать. Но ей не дали и секунды.

— Алек дает ей деньги для возвращения в Нью-Йорк, — объявила Мэгги.

Гвин, раскрыв рот, посмотрела на экономку. Кажется, пару минут назад Мэгги сама предложила ей укрыться на кухне от посторонних расспросов.

— Дорогая… — Рыжеволосая голова в облаке духов была уже у ее плеча. Длинные и худые, как лапки паука, пальцы с ярко-розовым перламутровым лаком на ногтях сомкнулись вокруг запястья Гвин. — Как он мог?

— Мирта? — В дверях появилась Виола. Поверх элегантного серого свитера и таких же элегантных брюк на ней был надет яркий фартук в красную и зеленую клетку. — Ты нашла зубочистки? Гвин! В чем дело, детка?

— Алек дает ей деньги для возвращения в Нью-Йорк, — в унисон выпалили Мэгги и Мирта.

— Боже мой! — Виола заняла место у другого плеча Гвин. — Уж эти мне мужчины! — фыркнула она, поглаживая Гвин по спине. — Какие они все-таки тупицы!

— Но ведь я сама этого хотела, — промямлила Гвин, и все три женщины разом посмотрели на нее.

И в этот момент в кухне появился Алек. Совсем не вовремя. Три головы резко повернулись к нему. Гвин даже стало его жаль. На мгновение. А он поднял руки вверх, сжимая в одной из них текст пьесы.

— Что я такого сделал?

Все трое заговорили разом:

— Неужели не ясно?.. — Это же очевидно… — Разве надо что-то объяснять?

Гвин молчала, терзая в руках бумажную салфетку, и страшилась поднять на него глаза. Боялась выдать настоящую причину своего несчастного состояния. Нет, это было не детское увлечение. Не просто желание завести короткий любовный роман. И не примитивное любопытство: а каков он в постели? Она влюбилась в него. И это было самой большой глупостью из всех, что она когда-либо совершала. Пожалуй, это было самой большой глупостью на свете.

Но она все же не настолько глупа, чтобы признаться ему в этом. Несмотря на свои благие намерения, Гвин все же подняла глаза. И встретила смущенный взгляд Алека.

— Уважаемые дамы, — тихо сказал он, — вы не могли бы оставить нас вдвоем?

После краткого обмена многозначительными взглядами все три пожилые женщины вышли из кухни. Но Мэгги все же успела сказать Гвин:

— Если мы тебе понадобимся, позови. Мы будем в вестибюле.

Алек подождал, пока за ними закроется дверь, потом пододвинул стул и сел на него верхом.

— Я принес тебе текст пьесы, — сказал он, протягивая ей листы. — У тебя ведь, наверное, нет его под рукой.

— Спасибо, — пробормотала Гвин.

— Гвин… — Алек встал и посмотрел в окно, затем снова перевел взгляд на Гвин. Та опустила глаза и сцепила руки на коленях, чувствуя себя наказанным ребенком. — Гвин, — повторил он. — Посмотри на меня. — Она бросила на него косой взгляд из-под ресниц. — Пока эти три ведьмы не содрали с меня шкуру живьем, объясни, пожалуйста, в чем дело.

У нее снова задрожали губы. Если она откроет рот, слезы опять потекут ручьем. Надо что-то придумать, какое-то оправдание. Что-нибудь, чтобы скрыть правду…

— Ладно, — сказал Алек, — попробую сам догадаться. Это имеет отношение к моему предложению дать тебе денег для поездки в Нью-Йорк? — Она кивнула. Алек вздохнул. — Тогда объясни мне, пожалуйста, почему ты так расстроена? Я думал, это то, что…

— То, что я хотела, — перебила она его резким дрожащим голосом. — Да, это так.

— Так ты передумала уезжать?

— Нет… Не передумала. Дело не в этом…

Она пожала плечами, делая вид, что что-то не договаривает. Гвин и в самом деле кое-что не договаривала. Но вряд ли Алек догадается что. Ему и не надо догадываться.

— Ага, я понял.

— Понял?

— Ты это из-за гордости? Переживаешь, что не смогла заработать эти деньги сама?

Вполне подходящее объяснение.

— Немного, — пробормотала она.

— Но это же глупо, — сказал он и снова сел, скрестив на груди руки. — Какая тебе разница, откуда взялись деньги? Ты сама сказала, что тебе нужна моя поддержка. Поэтому я и решил дать тебе самое ощутимое доказательство того, что готов тебя поддержать. Я не смогу вынести, если ты будешь страдать здесь, не имея возможности заниматься тем, чем хочешь. И потом, эти деньги все равно лежат у меня без пользы…

— Не надо, Алек. Достаточно.

Она встала и подошла к столу, на котором Мэгги приготовила продукты для теста. Сливочное масло, сахар, ваниль, яйца, мука. И натертый шоколад. Значит, экономка будет печь то самое печенье. Гвин мгновенно вспомнила о том таком коротком поцелуе много лет назад. И о совсем недавних объятиях. Она с усилием повернулась лицом к Алеку и скрестила руки на груди.

— Не надо выплескивать на меня все твое благородство сразу. Я такой ноши не вынесу.

— Отлично, — сказал Алек, хлопнув ладонью по столу, — будем считать, что вопрос улажен. — Повернув голову к двери, он крикнул: — Вы слышите, леди? Вопрос улажен!

По ту сторону двери раздался шорох, потом наступила тишина.

Алек широко улыбнулся, но спустя мгновение его улыбка растаяла. Он встал и приблизился к ней. Гвин задрожала и шагнула в его объятия, как потрепанный в бурях корабль в тихую гавань. Не то вздох, не стон сорвался с ее губ. Хочу, хочу, хочу, стучало в ее мозгу, в сердце, пульсировало сладкой ноющей болью между ног. Она вдыхала его запах, прижимаясь к нему щекой, ладонями, грудями.

Теплая и сильная рука коснулась ее подбородка и замерла перед тем, как с терзающей нежностью погладить ее по щеке. Желание нарастало, становясь все полнее, мучительнее, нестерпимее. Гвин почти не могла дышать.

— Послушай, Сверчок… — Она чувствовала его дыхание. Ей достаточно было бы привстать на цыпочки, чтобы коснуться кончиком языка его гладковыбритого подбородка, нежно сжать его зубами, дотянуться до его губ. Огонь полыхал, поднимаясь все выше… — Надеюсь, что мои инвестиции не пропадут зря, слышишь? — Эти глаза!.. Гвин не могла понять, что скрывается в них. Но она хотела оказаться там, внутри его души, так же как хотела принять его в свою душу и в свое тело. — Если уж ты решила стать актрисой, то должна стать лучшей актрисой на свете, слышишь?

А затем он выпустил ее. И она осталась стоять, сотрясаемая толпой потерявших ориентацию импульсов, словно оборванный высоковольтный провод.

— Пойду закончу наряжать елку, — сказал Алек, направляясь к двери.

Когда Гвин восстановила способность управлять своим телом, она была готова убить его.

Взрослый мужчина не должен дрожать после того, как по-дружески обнял женщину. Во всяком случае, так всегда казалось Алеку. Он молча поднял с пола электрическую гирлянду и распутал ее — дрожащими руками — потом заменил разбитые лампочки, забрался на стремянку и начал обвивать гирляндой елку.

— Как тебе это удалось? — услышал он раздраженный голос Гвин. — Я возилась с этой штукой целый час и только сильнее запутала ее.

Алек бросил на нее короткий и, как он надеялся, уверенный взгляд.

— Ничего сложного. — Он подмигнул ей со стремянки. — Просто надо иметь сноровку, вот и все.

Гвин покраснела. Она покраснела! Они знают друг друга двадцать лет, а она краснеет, от того что он подмигнул ей! Алек отвернулся к елке, продолжая развешивать гирлянду. Прикасаться к ней — невыносимо, не прикасаться — еще более невыносимо. Он все еще чувствовал на себе отпечаток ее хрупкого тела, ее теплое дыхание. Он мог поцеловать Гвин, это было бы так легко и так чудесно. Но это было бы ошибкой.

У него были другие женщины, еще до Сары. Не очень много, но достаточно для того, чтобы сравнивать. Основываясь на этом ограниченном, но тщательно проанализированном опыте, он мог сделать два вывода: ни одна женщина так не трепетала в его объятиях и ни одной женщине не удавалось заставить его настолько забыться.

— Подай мне вторую гирлянду, пожалуйста.

Алек протянул руку, упругая масса проводов легла на его ладонь. Он украдкой поглядывал на Гвин сверху вниз: она выкладывала на стойку — не слишком аккуратно — коробки со стеклянными елочными игрушками. Нахмуренные брови, поджатые губы. Ни разу не улыбнулась после того, как они ушли из кухни. Да, она краснела. Но не улыбалась. А он так любит, когда она улыбается.

Гнетущая тишина в комнате парализовала его. Несколько секунд, а может быть, целую минуту Алек стоял не шевелясь. Потом, словно проснувшись, нетерпеливо швырнул наверх конец гирлянды. Наспех закрепив остальное на ветвях, он медленно и осторожно спустился с лестницы. И так же медленно подошел к Гвин.

Она стояла к нему спиной. Если бы не скрипнула половица, она бы не заметила его приближения. Гвин обернулась и прижала руку к груди. В ее огромных карих глазах промелькнула смесь удивления, надежды, смущения. Алек не дал ей времени для возражений и не дал времени себе, чтобы передумать, чтобы в сотый раз убедить себя, что это неразумно. Неправильно, опасно!

Еще до того, как их губы встретились, Гвин приоткрыла рот — впрочем, Алек не знал зачем, для приветствия или же для протеста. Негромкий стон вырвался из ее груди, окончательно подрывая способность Алека управлять собой. Он сжал в ладонях ее голову. Ежик коротко стриженных волос покалывал пальцы, неожиданно вызывая эротические ощущения.

Только один поцелуй, сказал Алек себе, всего лишь один, чтобы утолить голод. Как он ошибался!

Он хотел ее всю, хотел впитать ее вкус и запах. Его ладони ныли от желания дотронуться до ее грудей, погладить обнаженные бедра, живот, стройные длинные ноги. Гвин обхватила его за спину и скользнула руками ему под свитер, а он в ответ бесстыдно прижался к ее бедрам, не скрывая того, как возбужден. Желание пульсировало, разгораясь все сильнее.

Коробка с елочными украшениями упала на пол, но Алек лишь смутно услышал звон разбившегося стекла и не оторвался от горячих влажных губ, которые жадно прижимались к его губам. В этом поцелуе, в этом слиянии губ, соприкосновении языков не было ничего невинного.

Ему следовало уйти, убежать. Но вместо этого он приподнял Гвин и посадил ее на регистрационную стойку, а она сразу же обвила его ногами и еще крепче прижалась к нему. Еще одна коробка с игрушками шлепнулась на пол. Только одежда — да еще последние остатки благопристойности — сдерживали его.

— Алек…

— Ммм? — промычал он где-то у ее уха.

— Ты знаешь, мы не одни в гостинице, — прошептала Гвин, обдавая его висок влажным дыханием.

— Знаю.

Он отогнул высокий ворот ее свитера и принялся целовать шею — длинную, белую, душистую.

— И, чтобы внести ясность, это ты начал.

— Я начал, я…

Гвин отстранилась, удерживая его руками за шею. В ее глазах плясал вопрос.

— Зачем?

Короткий вопрос хлестнул его, требуя ответа. Алек попытался отогнать его, понимая, что, если он начнет отвечать, вся прелесть момента уйдет.

— Хочешь логики?

— Нет. — Уголки ее рта лукаво взлетели вверх. — Я думаю, вполне очевидно, чего я хочу.

Его улыбка получилась какой-то дрожащей.

— Но как же… ведь ты сама сказала, что… передумала?

— Это была откровенная ложь, — заявила Гвин, пожимая плечами. Потом нежно провела по его щеке костяшками пальцев и добавила: — Но мне любопытно знать, что происходит в твоей ученой голове.

Алек дотронулся пальцем до ее набухших от поцелуев губ. Перед ним была женщина, не ребенок, не сестра и даже уже не друг. Он не мог отрицать этого. Она влекла его как женщина. Но что он мог сделать?

— А если ты поймешь, что происходит в моей голове, это что-то изменит?

— Не знаю. Может быть, что-то изменится.

Алек с огромным усилием отстранился от нее. Ощущение пустоты мгновенно отозвалось в сердце ноющей болью.

— Не уверен в этом, — со вздохом сказал он и отвернулся. — Хотеть тебя — этого мало.

— А ты хочешь меня? — спросила она.

Он не смотрел на нее, но почувствовал в ее интонации улыбку.

— О, Гвин… — Он покачал головой. — Я жажду тебя.

Алек не мог заставить себя посмотреть ей в лицо, не знал, что делать, что сказать. А она, подойдя ближе, остановилась перед ним, скрестив на груди руки.

— Но?..

Интонация была обвиняющей. Вполне заслуженно. Алек обхватил ладонью щеку, как высеченный из мрамора мыслитель.

— Вот именно. Но.

Он увидел, как напряглось ее лицо. Сейчас будет взрыв, понял он.

— Мы взрослые, Алек…

— И все равно не должны этого делать, — сказал он, споря скорее с собой, чем с ней. — Я слишком дорожу нашими отношениями, чтобы обращаться с тобой подобным образом.

— Каким таким образом? — с вызовом спросила Гвин, но, увидев его сдвинутые брови, чуть-чуть понизила голос: — Ведь мы оба понимаем, что это временно…

Последнее слово больно хлестнуло его.

— И тебя это устраивает?

Теперь Гвин сделала шаг назад. Вот сейчас, подумал он, ожидая атаки.

— Не понимаю тебя, Алек. В этот раз начал ты. Клянусь небесами, ты начал это. Если тебя не устраивают подобные отношения, зачем было начинать?

Он не ответил. Гвин резко повернулась и направилась к двери.

— Разбирайся сам с этой елкой, — бросила она через плечо. — Я пошла в конюшню. — Потом повернулась и добавила: — Может быть, к тому времени, когда я вернусь с прогулки, ты наконец поймешь, что происходит между нами. И чего хочешь. Хорошо?

Минуту спустя дверь за ней захлопнулась с таким грохотом, что звякнули оконные стекла.

Верба удивленно фыркнула, когда Гвин пустила ее в галоп, потом с веселым ржанием поскакала вперед. Сырой ветер, дующий с озера Уиннисквэм, обжигал лицо и затруднял дыхание. Гвин ехала вдоль берега, почти не замечая тяжелых облаков, которые уже наполовину закрыли горы на севере. Холодные злые слезы застилали ей глаза.

Окрестности этого озера были плохо знакомы Гвин, и она понимала, что безрассудно с ее стороны гнать лошадь по неровной каменистой местности. Но Верба скакала уверенно, мощно, а Гвин чувствовала, что ей просто необходимо сделать что-нибудь безрассудное. Чтобы хотя бы на время забыть обо всем, кроме ритмичного стука копыт по мерзлой земле.

Черт с ним, черт с ним, черт с ним! Этот парень сначала доводит ее до кипящего состояния, а потом делает два шага назад! Что за проблемы у него? Она еще ни разу не слышала, чтобы мужчина отказался от короткого, ни к чему не обязывающего его романа ради… Ради чего?

Она пустила лошадь шагом, а потом совсем остановила, давая ей и себе возможность перевести дыхание.

Так, значит, все дело в этом. Ради чего? Что еще она в состоянии предложить Алеку Уэйнрайту кроме нескольких улыбок и, может быть, приятного времени в постели? Ведь она, по ее собственному признанию, ветрена, легкомысленна и импульсивна. Тогда как Алек такой постоянный, спокойный, прозаичный. И это ей нравилось в нем. Она любила его за это. Доверяла ему. Что бы она ни делала, он всегда поддерживал ее. Даже не одобряя намерения вернуться в Нью-Йорк, он был готов помочь ей, потому что она этого хотела.

Она вспомнила тех сопляков, с которыми встречалась раньше, тех неудачников, которые говорили только о своих проблемах. В одном мизинце Алека было больше доброты и благородства, чем в них всех вместе взятых. Гвин хорошо представляла, сколько терпения и самопожертвования требовалось для того, чтобы быть учителем.

Или чтобы иметь дело с ней.

Но он не любит ее. Да, его влечет к ней, но это не любовь. И как бы ни тяжело было признавать это, он прав. Короткий роман не устроит их обоих. А все остальное не подлежит обсуждению.

Сквозь набегающие на глаза слезы Гвин осмотрела горизонт. Рябь волн на синевато-серой поверхности воды, таинственные горы, укутанные ватой облаков. Здесь, в заповеднике ее детства, нет ни воя сирен, ни грохота подземки, ни преступности, ни грязи. Но нет и шанса сделать карьеру, обрести себя. И, видимо, нет шанса на любовь.

Гвин вдохнула сырой воздух и встряхнула головой. Мэгги права — она не может иметь все. Надо либо уезжать, либо оставаться. И решение принимать ей.

Она подумала о нерешительности Алека, об упрямстве Поппи, о череде скучных однообразных дней. Ничего не изменилось.

Ей нечего здесь делать.

Все. Решение принято. Или подтверждено, если точнее. Она возьмет у Алека деньги и уедет. И на этот раз она добьется успеха.

Наряжать елку после того, что случилось, Алек не мог. Поэтому он занялся другим делом — пошел колоть дрова для камина. В надежде, что физическая работа принесет ему хотя бы временное облегчение. Не вышло: мысли о Гвин не покидали его. Ну почему он никак не может решить, что с ней делать? Любая проблема имеет решение. Именно на этом он строил свою жизнь. Серьезные или мелкие, проблемы всегда подчинялись ему, надо только приложить волю и разум.

Только не сейчас. Господи, скорее бы закончились праздники, скорее бы Гвин уехала! Если она будет далеко, аромат кожи, пластика ее движений, интонации ее голоса не будут так его возбуждать. Хотя, чтобы возбудиться, ему достаточно одной мысли о ней.

Почему все зашло так далеко? Как он допустил это, почему потерял осторожность? Как, черт возьми, — он расколол полено с такой силой, что половинка отлетела ярда на три, — его угораздило влюбиться? В Гвин?

На заднем крыльце появилась Мэгги. Из-под серой шерстяной кофты, накинутой на плечи, выглядывал кухонный фартук.

— А я думала, вы с Гвин елку наряжаете.

— Нет, — выдохнул он, с размаху опуская топор на полено.

— Вижу. Только не могу понять почему.

Алек был не в настроении обсуждать этот вопрос.

— Вот что я вам скажу, Мэгги. — От очередного удара топора половинки полена снова отскочили далеко в сторону. — Это не ваша забота.

Ее смех заставил Алека обернуться.

— Еще чего скажешь! Двадцать лет вы с Гвин были моей заботой. Думаешь, я перестану заботиться о вас только из-за того, что вы с ней никак не можете понять, что вам обоим нужно?

Мудрость подсказала Алеку, что не стоит заглатывать наживку, и он промолчал. Мэгги сразу поняла его намек.

— Послушай, Алек, я там занялась стряпней. Ты не мог бы отвезти девочек к Бакстерам на бридж? Они сказали, что Эд привезет их обратно после ужина.

Ничто не могло удержать сестер-близнецов от их еженедельной партии в бридж, разве что взрыв атомной бомбы. Но поскольку срок водительских прав истек у них обеих, кому-то приходилось отвозить их и привозить обратно.

— Хорошо. Когда они хотят ехать? — Алек вытер рукавом пот со лба.

— Обычно я отвожу их туда в три часа. Но лучше поезжай прямо сейчас, — сказала она, взглянув на темнеющее небо. — Погода портится. Кэботы уже собираются, надеются успеть добраться до Бостона.

Алек кивнул, всадил топор в чурбан и направился к дому.

— Кстати, а где Гвин? — спросила его экономка, когда он поднялся на крыльцо.

— Катается на лошади. — Экономка снова с тревогой посмотрела на отливающие свинцом облака. — Не волнуйтесь, Мэгги. Ничего с ней не случится. Она уже взрослая.

— Ты это наконец-то заметил?

Заметил, еще как заметил! Теперь осталось только прожить рядом с ней этот бесконечный отрезок времени от сегодняшнего дня до Нового года.

Гвин еще долго могла бы объезжать окрестности, но она хорошо знала, что при первых признаках начинающегося снегопада надо возвращаться домой. К тому времени, когда она подъехала к конюшне, первые ленивые пухлые снежинки уже начали, кружась, опускаться на землю.

Верба, возбужденная пробежкой, фыркала в стойле, пока хозяйка, ежась от холода, чистила ее.

— Гвин, слава Богу, ты вернулась!

В воротах конюшни стояла Мэгги — в домашних туфлях и накинутой на плечи кофте. Увидев выражение лица экономки, Гвин побледнела.

— Мэгги! Что? Что случилось?

— Твой дед проснулся после обеда, решил пройтись по комнате без тренажера и упал. Ударился обо что-то головой и теперь лежит без сознания.

Гвин бросила скребок и щетку и, схватив Мэгги за руку, потащила ее к гостинице. Едва они вошли в прихожую, она торопливо стянула с себя куртку и швырнула ее на вешалку.

— А где Алек? — спросила она, не давая себе труда поднять не удержавшуюся на крючке безрукавку.

— Повез девочек на бридж к Бакстерам, — сказала Мэгги, входя следом за Гвин в гостиную.

Поппи неподвижно лежал на ковре. Гвин в тревоге склонилась над ним. На голове налилась огромная шишка. Ноги и руки были холодными, но дышал он вполне нормально. Труднее всего было понять, не сломал ли дед себе чего-нибудь и не повредил ли только что зажившую лодыжку.

— Вы уже вызвали доктора Аллена, Мэгги?

— Телефон не работает. Наверное, где-то обрыв линии.

Такое случалось не раз, но сейчас было совсем не кстати. Мэгги целый год уговаривала Ангуса обзавестись мобильным телефоном, но старик и слышать не желал об этом. Она опустилась на колени и сжала его руку в своей.

— Если с ним что-нибудь случится…

В голосе экономки было столько отчаяния, что Гвин удивленно перевела взгляд на ее лицо.

О Боже, подумала Гвин. Не будь ситуация столь серьезной, она бы не сдержала улыбки. Мэгги Магир либо свихнулась, либо питает теплые чувства к деду! Вот это да! Она положила руку на плечо пожилой женщины.

— Он крепкий старик, Мэгги. Поппи поправится.

Мэгги молча кивнула. Гвин поднялась на ноги, взяла с кресла шерстяное одеяло и бросила экономке.

— Укройте его, Мэгги. Если он придет в себя, разговаривайте с ним. Говорите все, что угодно, называйте свое имя, считайте до десяти, любую ерунду. Но только, ради Бога, не давайте ему двигаться. Я позову Лави.

— И как же ты собираешься сделать это? — спросила Мэгги, подтыкая одеяло под бока Ангуса.

— Простым старым способом, — ответила Гвин, берясь за ручку двери. — Верхом на лошади.

Поскольку Верба уже проскакала сегодня больше чем достаточно, Гвин оседлала Теккерея. Конь был великоват для нее, но хорошо вымуштрован и к тому же отличался спокойным нравом. Гвин не сомневалась, что доедет на нем быстрее, чем на старом и капризном пикапе Мэгги, который запросто мог застрять в уже неминуемых сегодня снежных заносах.

Нечаянное открытие насчет чувств Мэгги к деду не давало ей покоя. Интересно, а что думает об этом сам Поппи? Догадывается ли он?

Как это было бы замечательно! После смерти Наны он стал совсем одиноким, а Мэгги так предана ему. Гвин рассмеялась. Мэгги единственный человек, который способен справиться со стариком и остаться в живых. Гвин была готова поклясться, что та и словом не обмолвилась о своих чувствах к Поппи. Может быть, сейчас что-то изменится?

Через двадцать минут Гвин была у дома Филипсов. Дверь открыла Лави с ребенком на руках.

— Поппи упал, ударился головой, — торопливо объяснила Гвин. — Я не знаю, вдруг он сломал что-нибудь.

Лави тут же передала малыша Грегу и вытащила из встроенного шкафа куртку.

— Почему ты не позвонила? — спросила она, натягивая сапоги. — Он в сознании?

— Когда я уезжала, был без сознания. И телефон не работает. По крайней мере, у нас. Но мне кажется, это все-таки не шок. — Увидев скептический взгляд Лави, она добавила: — Я окончила курсы первой помощи с отличием.

— Хорошо…

Лави схватила сумку и открыла дверь. Увидев коня, привязанного у крыльца, она остановилась.

— Ты приехала верхом?

— Поверь мне, я доверяю ему больше, чем той консервной банке, на которой ездит Мэгги.

— Не могу с тобой не согласиться. Ее фургону давно место на свалке. — Оглядевшись, Лави сказала: — Пока с дорогой все не так уж плохо. — Она сбежала по ступенькам и открыла дверцу своего автомобиля. — Знаешь, я уже почти нормально вожу машину по снегу…

— Подожди, Лави, — окликнула ее Гвин, спускаясь следом. — Мне надо кое о чем предупредить тебя. Похоже, назревает роман…

— У тебя с Алеком? — просияла подруга.

— Что? Нет, нет, я не об этом. Я имею в виду Мэгги и Поппи.

У Лави от удивления челюсть почти отвисла.

— Мэгги и Поппи? Ты это серьезно?

— Ты бы видела, какое лицо сейчас было у Мэгги. Говорю тебе, она без ума от деда.

— Гм, интересно. — Лави поплотнее заправила шарф на шее. — Нам с тобой определенно надо обсудить это. — Она села за руль и широко улыбнулась. — Я буду внимательно следить за ситуацией и посмотрю, чем тут можно помочь.

— Сватовство — твое второе призвание?

— С детства, дорогая.

— Я знала, что могу рассчитывать на тебя.

Лави хмыкнула и кивнула в сторону озера.

— Хорошо, увидимся в гостинице. Но будь осторожнее на льду, слышишь?

— Озеро замерзло еще две недели назад. Лед крепкий.

— Я никогда не доверяю замерзшей воде, — заметила Лави. — Так же, как самолетам. Это то, что не укладывается в моей голове.

Автомобиль Лави скрылся из виду прежде, чем Гвин успела взобраться в седло. Ежась от холода, она обругала себя за то, что не переоделась в более теплую одежду, перед тем как ехать сюда. Это заняло бы всего пару минут.

Небо и заснеженное поле впереди сливались в сплошную серую пелену. Картина была по-своему красива, но не могла обрадовать того, кому предстояло двинуться в путь верхом на лошади. Становилось все холоднее, резкий ветер дул в спину. Гвин обернулась в седле и увидела, что их настигает вал «снежного заряда». Лави в машине, конечно, пробьется, а вот им с Теккереем придется туго.

Она подняла повыше воротник куртки и похлопала жеребца по крепкой шее, словно желая позаимствовать у коня уверенности. Примерно в ста ярдах от берега озера стена снега настигла их. Видимость упала до нуля. Плотные, напоминающие мелкий жемчуг, снежинки, казалось, падали во всех направлениях сразу, били по лицу, сыпались за воротник. Гвин пустила коня шагом. Если они не собьются с пути, все будет хорошо. На том берегу озера дорога пойдет через густую сосновую рощу, которая защитит их от ветра и снега.

— Ты заслуживаешь чего-нибудь вкусного, приятель, — сказала она коню. — Только не останавливайся, Текки. Только не останавливайся!

Конь медленно, но верно продвигался вперед. Вскоре стук копыт стал иным, и Гвин догадалась, что они ступили на лед озера.

— Молодец, — пробормотала она, клацая зубами. — Еще немного и мы…

Сквозь рев ветра до нее донесся громкий треск. Запоздало она попыталась повернуть коня направо, туда, где должен был быть берег. Конь пошатнулся, пытаясь найти опору, испуганно заржал и начал проваливаться. Гвин едва успела высвободить ноги из стремян. Лед крошился, а под ним была безжалостная ледяная вода…

Алеку потребовалось втрое больше времени, чем обычно, чтобы вернуться от Бакстеров. Метель налетала порывами, потом эти порывы слились в одну сплошную завывающую вьюгу.

У дверей гостиницы стоял автомобиль; Алек узнал машину Лави и встревожился. Никто, даже тот, кто недавно переехал сюда, не станет выезжать из дома в такую погоду без серьезных оснований. Он хмыкнул, вспомнив о восьмидесятилетних старушках-близнецах, для которых игра в бридж была очень серьезной причиной.

Голоса доносились из гостиной. Войдя туда, Алек увидел сидящего на полу и бормочущего проклятия Поппи, озабоченную Лави и Мэгги, которая выглядела до смерти испуганной и разгневанной одновременно.

Лави рассказала ему, что произошло. Поппи упал, ничего не сломал, но на голове у него вскочила шишка, которую следует показать специалисту. Как только погода улучшится, сказала Лави, она отвезет его в Лаконию, в больницу, где сама работает.

— Погода улучшится только в апреле, — заметил Алек.

Нет, возразила Лави, учитывая возраст пациента, она не рискнет ждать так долго и поедет, как только утихнет метель.

— Ты видел Гвин? — спросила Мэгги, заботливо придерживая Поппи за плечи.

— Гвин? Нет, а где она?

— Она приехала за мной верхом на лошади, — сказала Лави, помогая Мэгги усадить старика в кресло. — И поехала обратно коротким путем, через озеро. Когда мы выезжали, снегопад не был таким сильным…

— Сколько времени прошло?

— Не знаю точно… — Лави посмотрела на часы. — Наверное, минут сорок или…..

Алек выбежал, не дослушав ответа. Он понимал, что страх, охвативший его, в общем-то безоснователен. Озеро мелкое, а Гвин с детства отлично плавает. Но вот в зимней одежде и в двадцатиградусный мороз ей плавать не приходилось. А потому он спешил.

Метель не прекращалась. Его «блейзер» вполне надежен на зимних дорогах, но заснеженное поле — более серьезное препятствие. Наконец, через несколько минут езды по сугробам и ямам, он увидел темнеющую на белом фоне бесформенную фигуру. Точнее, две бесформенные фигуры, одна повыше, другая пониже.

Алек заглушил мотор и выбрался из машины. Слава Богу, пока светло, еще час, и ничего не будет видно.

— Алек!

Голос Гвин дрожал. Подойдя ближе, он понял почему. Девушка и лошадь барахтались в полынье. Из них двоих лошадь выглядела более спокойной. И менее мокрой.

— Я думала, лед крепкий! Каждый день ездила здесь на Вербе!

— Гвин, выбирайся из воды!

— Надо вывести Теккерея!

— У него есть шерсть, а у тебя нет. Давай, выбирайся. \

Пробираясь по сугробам и молясь о том, чтобы не провалиться самому и не оказаться еще одним спасаемым, а не спасителем, Алек приблизился, насколько это было возможно, и помог Гвин выбраться из воды.

— Черт, Гвин, ты вся посинела! Быстро полезай в машину и включи обогреватель…

— А Теккерей?

— Я его выведу. Садись в машину, пока не превратилась в сосульку.

Но Гвин не ушла, пока конь не выбрался на твердую почву.

Гвин села в машину, продолжая дрожать. Алек взял с заднего сиденья плед и накинул ей на плечи.

— К-как Поппи? — спросила она, клацая зубами.

— Гораздо лучше, чем ты сейчас. С ним Мэгги и Лави.

— Он в с-сознании?

— В полном. А теперь посиди тихо — мне надо привязать коня к машине, и мы поедем.

Она кивнула, затем спросила:

— Я сделала глупость?

Алеку следовало побыстрее захлопнуть дверцу, чтобы снег не попадал внутрь машины, но вместо этого он коснулся мокрой перчаткой щеки Гвин и заглянул в ее бездонные глаза.

— А что еще ты могла сделать?

Она на мгновение задумалась, потом тряхнула головой.

— То есть это была не совсем глупость?

Улыбнувшись, Алек осторожно коснулся губами ее лба. Потом захлопнул дверцу. Настолько быстро, насколько это позволяли порывы ледяного ветра, он привязал повод коня к бамперу и сел за руль.

— Ну вот, сейчас поедем…

Он завел мотор, машина заурчала, но не сдвинулась с места. Колеса буксовали в снегу.

— Застряли, — сказала Гвин.

Не обвиняя и даже без особого волнения. Просто констатируя факт.

— Чушь, это машина-вездеход. Она должна ездить и по снегу.

Гвин, продолжая дрожать, бросила на него косой взгляд. Алек попробовал снова. Никакого результата.

— Послушай, — негромко сказала Гвин, — машина застряла. А я уже не чувствую пальцев на ногах. Нам придется ехать на лошади. Вдвоем.

— Не слишком хорошая идея, Гвин. Посмотри, какая метель.

— А иначе я здесь совсем замерзну, — возразила она. — У нас нет выбора, надо ехать верхом.

— Давай подождем, может, что-то получится. Куда же ты? Гвин!

Но та уже ковыляла по снегу к лошади, плед на ее плечах трепыхался на ветру.

— Можешь ждать, если хочешь! — крикнула она. — А я больше не могу.

Алек со вздохом вышел из машины.

Через пять минут Гвин уже пожалела о своем импульсивном решении. Сидя в машине, она дрожала от холода в мокрой одежде, но там хоть был обогреватель. Сейчас она дрожала куда сильнее, а мокрая одежда на ветру покрылась ледяной коркой. Спустились сумерки, и это сильно замедляло их продвижение к дому.

Но даже сейчас, в полубесчувственном состоянии, не замечая почти ничего, кроме бесконечного мелькания снежинок, она с тайным наслаждением прижималась к Алеку. Если ей суждено умереть сейчас, это будет не самый плохой конец. Впрочем, умирать она не собиралась. Это слишком простой выход…

К тому времени, когда они добрались до дома, Гвин впала в оцепенение. Она застыла у камина в вестибюле, дрожа и кутаясь в мокрый от снега плед. До нее доносились голоса — Алек сказал, что ему нужно отвести коня в стойло и обтереть его, Лави давала какие-то указания… Потом Мэгги, охая и ахая, повела ее в лучший номер для гостей, поскольку в комнате Гвин в мансарде не было камина, помогла снять мокрую одежду и усадила в ванну. Способность чувствовать стала возвращаться к ней — тепло и мягкость воды, покалывание в пальцах ног, невероятная усталость во всем теле.

Мэгги спросила, что ей принести.

— Ночную рубашку и сумку с туалетными принадлежностями, — пробормотала Гвин, закрывая глаза в приятной дремоте.

Выйдя из ванны, она позволила Мэгги натянуть на нее фланелевую ночную рубашку и уложить в постель. Экономка принесла ей бульон и чай, затем сказала, что метель стихает и они с Лави повезут Ангуса в больницу.

— Может, не надо? — спросила Гвин, косясь в окно, за которым по-прежнему падал снег и время от времени завывал ветер. — Если с Поппи все в порядке…

— Лави считает, что лучше сразу провести обследование. И потом, неизвестно, какая погода будет завтра. Дороги может совсем замести.

— А если вы застрянете?

Мэгги пожала плечами.

— Не в первый раз. Выберемся. А за тобой присмотрит Алек.

— Что значит — присмотрит?

— Мэгги, вы готовы? — раздался из коридора голос Лави. — Я уже усадила Ангуса в машину. Давайте поедем, пока снегопад немного стих. — Она вошла в комнату и быстро, но внимательно осмотрела Гвин. — Так, обморожения нет, переохлаждения тоже… Хорошо. Оставайся пока в постели. И не езди верхом в метель хотя бы пару дней, договорились?

Гвин кивнула, и Лави с Мэгги ушли.

Ей еще не приходилось оставаться в гостинице одной. Кроме потрескивания огня в камине да шума ветра за окном, она слышала только свои редкие вздохи. Одиночество почти душило ее.

Выпитые бульон и чай дали о себе знать, и Гвин, неохотно выбравшись из широкой постели, прошла в ванную. Когда она вышла оттуда, в дверях стоял Алек. Отблески пламени дрожали на его лице, высвечивая то одно выражение, то другое — ожидание, предчувствие, неуверенность.

И что теперь?

Короткий ворс ковра щекотал ее босые ноги.

— Ну как ты? — спросил Алек.

— Хорошо, — выдавила она.

Кризис прошел, и теперь между ними не было ничего, кроме их собственных сомнений, которые клином разъединяли их. Она знала Алека лучше, чем любого другого человека на планете, однако сейчас он был для нее незнакомцем. Они все начинали сначала. Но с какого места?

— Как Текки? — спросила Гвин, чувствуя, что слова застревают у нее в горле.

— Нормально, — ответил Алек. На его губах появилась полуулыбка. Он стоял, прислонясь к дверному косяку и скрестив на груди руки, сама ученость, облаченная в вельвет, шерсть и фланель. — Старина Теккерей был со мной весьма великодушен. Учитывая обстоятельства.

— Боюсь, он на меня обиделся, — пробормотала Гвин.

— Его можно понять.

Конечно, Алек просто дразнил ее, но все равно ее задели эти слова.

— Извини, что причинила тебе столько хлопот, — сказала она, отворачиваясь к камину.

— Не говори глупостей. И кроме того… Я так давно не спасал тебя, что успел забыть, какое удовольствие мне это доставляет. — Мягкие, добрые слова. Произнесенные с противоположного конца комнаты. — Ладно, Сверчок, ложись в постель.

Гвин кивнула, проглотив слезы, и обхватила себя руками за плечи. Говорить она не могла. Холодок пробежал по ее спине, она задрожала.

Заскрипели половицы; Алек подошел к ней, осторожно взял за плечи, подвел к кровати и заставил лечь. Она безропотно откинулась на подушки.

— Лави дала мне четкие инструкции, — пояснил он с улыбкой. — Она сказала: «Держи ее в тепле и в постели». Именно это я и намерен делать.

Интонации его голоса заставили Гвин поднять глаза и внимательно вглядеться в его лицо. Алек сел рядом с ней на кровать и, взяв ее руку в свои, принялся поглаживать ладонь. Дрожь усилилась.

— Я не могу сог-греться, — сказала она, стуча зубами.

— Даже под пуховым одеялом? — Гвин кивнула. — Ну тогда я попробую чем-нибудь помочь.

Он привлек ее к себе. Если бы это не был Алек, Гвин решила бы, что ее пытаются соблазнить. А он молча принялся растирать ей плечи и спину. Пытаясь расслабиться, Гвин сделала глубокий вдох, впитывая его запах. Это был запах поленьев, дыма, лошадей, одеколона и шерсти. Неожиданно у него заурчало в желудке, и Гвин со смехом приложила ладонь к его животу. Он тоже негромко рассмеялся, потом посмотрел на нее долгим взглядом и прижался теплыми губами к ее виску.

Желание вспыхнуло в ней, как молния, взбудоражив все ее чувства.

— Не надо, Алек.

— Что — не надо? — прошептал он, щекоча дыханием щеку.

— Целовать меня так.

Он взял ее за подбородок и слегка приподнял ее лицо. Поймав выражение его глаз, Гвин замерла. Она не могла точно сказать, что увидела в них. Может быть, нежность. И обещание. Обещание — чего? Потом Алек улыбнулся — робкой и одновременно хитроватой улыбкой.

— Хорошо, — сказал он и провел подушечкой пальца по ее губам. — Тогда… может быть, ты предпочитаешь, чтобы я целовал тебя вот так…

Его губы все еще были прохладны после долгого пребывания на морозе, но Гвин чувствовала, как сквозь холодок пробивается тепло, распространяясь спиралью по ее телу. Это был нежный поцелуй, и в голове у нее стучал один вопрос: «Что ты делаешь?» Она боялась услышать ответ и все же положила руку ему на грудь и задала этот самый вопрос.

— Догадайся. — Алек взял ее руку, поцеловал и снова прижал к своей груди.

— Я слишком устала, чтобы угадывать.

Улыбка снова пробежала по его губам. Тихо смеясь, он поцеловал ее снова. Кончики его пальцев пробежали по подбородку, шее, потом вдоль кружевного выреза ночной сорочки. Гвин замерла в предчувствии, соски отвердели еще до того, как он коснулся их костяшками пальцев. Вниз, вверх и снова вниз… Ласка была легкой, недвусмысленной и такой утонченной. Электрические искры пронзили ее до самой сердцевины, от наслаждения перехватило дыхание. Сквозь мягкую ткань Алек обхватил ладонями ее трепещущие груди, она застонала и со вздохом склонилась в его объятия. Странно, но она действительно согрелась.

Алек мягко толкнул ее обратно на подушки и властно закинул ногу поверх ее ног. Почти не отрывая рта от ее губ, он ласкал ее грудь, терзая тугой сосок, пока Гвин не вскрикнула. Это Алек, думала она. Алек ласкает мою грудь, Алек сводит меня с ума. Это Алек….

Кто сказал, что не заводит романов? Кто еще сегодня днем — неужели это было сегодня? — заявлял, что хотеть ее — слишком мало? Это было почти выше ее сил, но она села на постели и оттолкнула его.

— Что случилось, Гвин?

Было нелегко заставить себя подтянуть к подбородку колени, которые сами собой стремились разойтись в стороны. Еще десять минут, и произошел бы спонтанный взрыв, но все же она заставила себя вспомнить о практичности. О логике.

— Я думаю… нам надо поговорить, прежде чем… — Она взъерошила руками короткий ежик волос на голове и уставилась на огонь. — Что мы собираемся сделать, Алек? Пойми, я не хочу, чтобы ты опять довел меня до кипения, а потом сказал, что мы не можем этого делать, потому что это неправильно. Не смей начинать то, что ты не сможешь закончить. Или не собираешься заканчивать.

Алек вздохнул и, приподнявшись, сел рядом. Несколько секунд он тихонько барабанил пальцами по ее спине.

— Поверь мне, — наконец прошептал он ей на ухо, — я намерен закончить.

Маленькая победа. Но не полная.

— Понятно. Твоя прерогатива полагать, что мы закончим. Но моя прерогатива считать, что это неправильно.

Алек помолчал, потом сказал:

— Ты имеешь полное право упрекать меня. Возмущаться. Ты имеешь право сказать, что не хочешь этого…

— Кто сказал, что я этого не хочу? — выпалила она. Потом вздохнула. Нет, зря она пытается давить на него. — А куда подевались твои сомнения?

Он нежно поцеловал ее и начал одной рукой расстегивать пуговки на ее ночной сорочке. Гвин начала дрожать, как охотничья собака, почуявшая дичь. Еще шесть пуговиц, и она начнет задыхаться.

— Знаешь, ты прав, я действительно должна была возмутиться.

— Ты серьезно?

Алек погладил сквозь ткань сосок, который тут же среагировал, как дрессированный тюлень.

— Почти. Я еще не решила. И не пытайся склонить чашу весов в свою сторону. — Он рассмеялся. Гвин взяла его рукой за подбородок и посмотрела ему в глаза. — Так что это? Любопытство?

Похоже, он не слишком удивился ее вопросу.

— Отчасти, — признал он, хмурясь из-за того, что одна из пуговиц никак не хотела расстегиваться. — Но… разве с твоей стороны это не так?

Упрямая пуговица наконец-то поддалась, позволив ему просунуть руку внутрь. Теплая ладонь коснулась ее груди. Гвин подумала… Впрочем, ни о чем она уже не думала. Только чувствовала.

— Отчасти, — повторила она его ответ.

Он улыбнулся и поцеловал ее в кончик носа, лаская большим пальцем сосок.

— А остальная часть?

— Ммм, — промычала она, закрывая глаза. — Отвечай ты первый.

— Хорошо. — Он прижался губами к ее плечу. — Когда мы были сегодня у озера, отмораживая наши мозги…

— И твои сомнения.

— И мои сомнения, я вдруг понял: если я никогда не узнаю, что это такое… — Конец фразы повис в воздухе. Гвин открыла глаза и встретила его взгляд. — Ведь ничего уже не будет, как раньше. Все станет другим.

Ну и пусть, подумала она. Ее сорочка была расстегнута уже до пояса, обнажая груди, которые нетерпеливо трепетали под прикосновениями искусных длинных пальцев. Точка возврата была пройдена с десяток пуговиц назад. Она обхватила ладонями его лицо.

— Алек, все уже стало по-другому — с тех пор, как я вернулась сюда.

Его глаза подтвердили, что это правда.

— Значит, никаких сожалений? — спросил он, целуя ее в ладонь.

Гвин знала, что сожаления обязательно будут. Но если они сейчас не воспользуются этой возможностью, сожалений будет еще больше. Пусть завтра будет то, что будет.

Она с улыбкой ответила на его взгляд и произнесла тот ответ, которого он ждал.

— Никаких. Но… что, если кто-нибудь вернется?

— Вернется?

— В гостиницу. Боюсь, говоря, что ты присмотришь за мной, Мэгги имела в виду совсем другое.

Алек рассмеялся.

— Там такая метель. Никто не рискнет возвращаться сюда сегодня.

Его губы дразнили ее легкими прикосновениями, скорее обещаниями поцелуя, чем самими поцелуями. Взрослая версия той игры, в которую они играли в детстве, когда Алек протягивал ей печенье, а потом отдергивал руку.

Гвин соскользнула с кровати и встала перед ним на расстоянии шага. Потом одним движением, чтобы не передумать, стянула сорочку через голову и бросила ее на пол.

Она демонстрировала ему свою наготу с той же вызывающей уверенностью, с которой в ранней юности носила некоторые из своих эксцентричных нарядов. Словно провоцируя его на ехидный комментарий.

Неторопливо встав с кровати, Алек, приблизился к Гвин и положил руки ей на плечи. Ее кожа была гладкой и теплой.

— Тебе не холодно?

Она покачала головой, потом слегка нахмурила брови.

— Я…нормально выгляжу?

— Нормально? — Алек привлек ее к себе и провел ладонями вдоль ее рук, пока их пальцы не встретились. — Ты выглядишь восхитительно, — прошептал он.

— Правда? — Ее широкая улыбка проникла прямо в его сердце.

— Правда. Мне хочется смотреть и смотреть на тебя.

— И только? — спросила она, нарочито надув губы.

Он рассмеялся, отвел их сцепленные руки в стороны и поцеловал в губы.

— Пока — только этого. Но беглого взгляда мне недостаточно.

Она просияла, вырвалась из его рук и начала неторопливо разгуливать по комнате.

— Так ты хочешь, чтобы я прошлась перед тобой? Или позировала в постели? Нет, подожди! — Она поспешила к окну и театральным жестом накинула на себя тюлевую штору. — Танец с вуалью, — объявила она и чихнула. — Точнее, с пыльной тюлевой шторой.

Алек со смехом вытащил ее из-за шторы и поставил перед камином.

— Просто постой спокойно и дай мне насладиться.

Гвин хихикнула.

Отблески огня золотили изгибы тела, подсвечивая бледную, почти прозрачную кожу. Вся фигура девушки состояла из сглаженных углов, парадоксальное сочетание хрупкости и силы. Высокие крепкие груди покачивались над слегка выступающими ребрами, угловатые бедра обрамляли гладкий плоский живот. Алек прижал ладонь к его ровной поверхности и представил — лишь на мгновение, — как было бы чудесно, если бы там, внутри, выросло его дитя.

— Ты ведь, кажется, говорил, что будешь только смотреть? — напомнила ему Гвин.

— Тот момент прошел. Наступила вторая фаза.

Она подняла губы для долгого поцелуя, после которого, чуть задыхаясь, проговорила:

— Вторая фаза мне, определенно, понравилась. Но скажи, сколько их всего?

— Достаточно много, сама увидишь, — сказал Алек и снова приник к ее губам.

Пути назад не было. Пусть это безумие, но он хочет ее и завладеет ею. Или, может быть, она им, это все равно.

— Теперь моя очередь, — объявила Гвин и начала поднимать вверх его свитер. — И как я догадываюсь, мне тоже будет на что посмотреть.

Алек стащил свитер через голову и швырнул в кресло.

— Сомневаюсь, — сказал он, расстегивая пуговицы рубашки, которую Гвин уже успела вытащить из его брюк — Твое совершенство затмевает все.

Гвин прищурилась, глядя на него из-под густых ресниц, и широко улыбнулась.

— Льстец, — сказала она.

— А на тебя действует лесть?

— Увидишь, — ответила Гвин, принимаясь за ремень.

Нет, обратного пути нет. И ни к чему спрашивать Гвин, остались ли у нее сомнения. Хотя кое о чем придется все-таки спросить. Он обязан позаботиться о мерах предосторожности.

— Послушай, Гвин…

— Черт, сначала гирлянды, теперь этот ремень, — пробормотала та, тщетно пытаясь справиться с пряжкой.

— Гвин!

— Ну что? — Она резко вскинула голову и опустила руки. — Если ты станешь меня отвлекать, я не смогу тебя раздеть.

— Не волнуйся, я и сам разденусь. Лучше скажи… ты предохраняешься? Боюсь, что у моих старых припасов давно вышел срок годности.

Она удивленно посмотрела на него, потом рассмеялась.

— Ах, ты об этом. Подожди минуту.

Продолжая смеяться, она направилась в ванную, двигаясь с грацией женщины, которая привыкла к тому, что на нее смотрят. На ее правом бедре темнела родинка, а на ягодицах были ямочки.

Да, она уже не ребенок. Место девочки в его сердце прочно заняла женщина. Так прочно, что он никогда не сможет забыть ее. Эта мысль ошеломила и обожгла: где же выход? Проигнорировать желание, которое грозит свести его с ума? Или удовлетворить это желание по взаимному соглашению между двумя взрослыми людьми?

Через полминуты Гвин выглянула из двери ванной. И присвистнула.

— Я была права, есть на что посмотреть. И к тому же черное белье…

— А какое ты ожидала увидеть?

— Не знаю. Но не черное. — Потом одобрительно улыбнулась. — Я всегда знала, что у тебя потрясающая фигура, Уэйнрайт.

Алек подошел к двери ванной и привлек к себе Гвин, скользнув рукой вдоль ее спины. Сейчас ее кожа была холодной на ощупь, он даже чувствовал пупырышки под своей ладонью.

— Иди сюда, — тихо сказал он. Медленно подвел ее к кровати и усадил себе на колени. Его рука сама собой нашла путь к ее мягкой груди. — Я не знаю, с чего начать.

С глубоким грудным смехом она провела пальцами вдоль его шеи.

— Да, ты, видно, совсем потерял практику. Поверь мне, — она накрыла его ладонь своей, с силой прижимая к груди, — ты уже начал.

Она то дразнила его губы легкими поцелуями, то жадно впивалась в них, вплетая пальцы в его волосы. Их языки соприкасались в неистовом танце желания и предвкушения. Жар камина согревал их кожу, и без того горячую. Гвин откинула голову, словно приглашая его попробовать на вкус ее шею и нежную грудь. От прикосновения его губ она застонала, прося еще ласки. Изгибаясь дугой, она прижималась к нему и терлась о его возбужденное тело. Когда он Нежно сжал зубами сосок, у нее вырвался приглушенный крик.

— Я не могу больше вынести этого, — пробормотала Гвин, резко вставая и поднимая на ноги Алека. — Раздетый наполовину — это не считается.

Одним быстрым движением она зацепила пальцами пояс его трусов и потянула их вниз. Ее раскованность смущала Алека, но в то же время была ему приятна. Гвин опустилась на колени и с мучительной медлительностью помогла ему освободиться от этого последнего предмета одежды, покрывая при этом поцелуями его живот, продвигаясь ниже. Когда он наконец остался таким же голым, как и она, Гвин окинула его откровенным взглядом, в котором не было ни капли раскаяния. Алек поднял ее и прижался к ней. От интимного охватывающего прикосновения ее нежных пальцев у него на мгновение перехватило дыхание.

— Я вижу, тебе тоже совсем не холодно, — сказала Гвин, широко улыбаясь.

— Рядом с тобой замерзнуть невозможно.

Она засмеялась хрипловатым смехом. Потом, не выпуская из руки свою добычу, привстала на цыпочки и, дотянувшись губами до его подбородка, провела кончиком языка вдоль его нижней губы. Неожиданно умелые движения, которыми она начала ласкать его, на мгновение обеспокоили Алека. Но, заглянув в ее томные глаза, он догадался, что ее действия продиктованы скорее интуицией, чем опытом.

— Ты хочешь… чуть позже? Или прямо сейчас? — прошептал он между поцелуями, щекоча кончиками пальцев ее бока.

— Как только ты будешь готов.

Она слегка покачала бедрами, и влажный кончик пришел в соприкосновение со входом в ее сокровенное нутро. Алек просунул между ними руку и убедился, что она готова. Гвин пробормотала что-то, подтверждая свое согласие, и сдвинулась еще чуть-чуть. Простонав, он усадил ее на кровать.

Он хотел так много. От нее и для нее. Но сделать все сразу было невозможно. Упираясь ступнями в пол, Алек обвил вокруг себя ее ноги и погрузился в нее одним глубоким уверенным движением. Гвин вздохнула и рванулась ему навстречу, потом пригнула его голову к своей груди. Он припал к ней ртом, лаская языком сначала один отвердевший сосок, потом другой, и Гвин застонала от нарастающего желания, обнимая его, охватывая со всех сторон, поглощая.

Алек предполагал, что в первый раз все произойдет мягче. Медленнее. Нежнее. Но ему следовало знать, что импульсивная девочка неминуемо должна превратиться в пылкую женщину.

— Боюсь сделать тебе больно…

— Алек! Ради всего… — Ее слова потонули в резком вздохе, и она с силой уперлась пятками ему в спину. — Сейчас!

Это все, что ему надо было услышать. Обхватив ее руками, он погружался в нее снова и снова, глубже, сильнее, жарче, черпая силы в охватившем ее огне. Он хотел видеть ее лицо, хотел в первый раз в жизни насладиться своей мужской властью, позволяющей довести женщину до безумного блаженства. С искаженным от страсти лицом она вцепилась в его плечи ногтями и вскрикнула, предвосхищая заключительный яростный всплеск. Вместе с ней он прошел через ее вершину, наслаждаясь тем, как она смеется, как ловит ртом воздух. И только потом, когда он вкусил последнюю каплю ее блаженства, настала его очередь. И в этот момент он понял, что совершил величайшую ошибку в своей жизни.

Ошибку, которую, не раздумывая, повторил бы снова.

Странно, но в глубине души Гвин надеялась, что это не будет так хорошо. Что Алек не будет так хорош. Что он разочарует ее. Но все было чудесно, и он был хорош, и она не разочаровалась.

В этом-то и заключалась проблема.

Гвин хотела лишь удовлетворить свое любопытство и действительно думала, что все это может быть временным. Она ведь хозяйка своего сердца — значит, сумеет ограничиться постелью, коротким романом, не затрагивающим душу.

Наверное, она сошла с ума. Разве можно было рассчитывать, что интимные отношения с единственным мужчиной, которого она когда-либо любила, который был для нее воплощением идеала, не затронут ее сердце и душу?

Она получила щедрый дар, а теперь не знает, что с ним делать.

— С тобой все в порядке? — спросил Алек, касаясь губами ее волос.

— В каком смысле? — спросила она с негромким смехом. — Ты хочешь узнать, могу ли я пошевелиться или не беспокоит меня что-нибудь?

Он провел кончиками пальцев по ее щеке, подбородку, шее. Поразительно, но это прикосновение оказалось таким возбуждающим. Неужели она еще способна возбуждаться?

— И то, и другое.

— Тогда… нет и нет.

Безумная мысль пришла ей в голову, заставив ее хихикнуть.

— Чему ты смеешься? — спросил он, лениво поглаживая ее бедро.

Приподнявшись, Гвин прижалась губами к маленькому шраму у него на груди, прямо под ключицей. Алек обнял ее крепче, и она вдруг поняла, как это естественно — вот так прижиматься к нему, голой кожей к голой коже. До нее внезапно дошло, что она не испытывает ни малейшего неудобства или смущения. Рядом с ним ей было хорошо и уютно, как в любимом старом свитере…

Любопытство на лице Алека вернуло Гвин к действительности. Перебирая рыжеватые волоски на его груди, она сказала:

— Если то, что здесь только что произошло, имеет хоть какое-то отношение к серьезному чтению, то мне хотелось бы почитать про это что-нибудь у классиков.

Он провел пальцем между ее грудями.

— Я составлю тебе список.

— Составь.

С улыбкой он прижал ее ближе.

— Есть еще Малер.

— Малер? — переспросила Гвин, приподнимаясь на локте.

Алек провел пальцем линию вдоль ее плеча, руки, заставив ее затрепетать.

— Знаешь, при определенных обстоятельствах классическая музыка может быть очень чувственной.

— Да? Я этого не знала.

Он запечатлел долгий поцелуй на ее ладони.

— Продемонстрирую тебе это при первой же возможности.

Гвин молча опустила голову ему на грудь. Восемь лет она мечтала об этом и убеждала себя в том, что этого никогда не случится. Но это случилось. И что теперь?..

— Ужин, — сказал Алек.

— Что?

Он посмотрел на свои часы.

— Уже почти половина восьмого. А я ничего не ел с часу дня. Я проголодался.

— Ну вот, — с нарочито обиженным видом сказала она, — значит, меня тебе недостаточно.

Хмыкнув, он коснулся ее губ легким, как дыхание, поцелуем.

— Боюсь, что мне придется спуститься на кухню. Если только ты не припрятала где-нибудь здесь бифштекс. — Алек сел и начал одеваться. — Надо подкрепить свои силы перед следующим разом.

Гвин несколько секунд лежала неподвижно. И смотрела на него.

— Перед следующим разом? То есть ты собираешься заняться этим снова?

Алек резко повернулся к ней.

— А у тебя другие планы на вечер?

Ее ладонь скользнула по его все еще голому плечу. Я и забыла, сколько веснушек у него на коже, подумала она. Глаза Алека ждали ответа. Гвин покачала головой, — мол, какие могут быть другие планы, — и он порывисто обнял ее.

— Никаких сожалений, помнишь?

— Ты шутишь? Сожалеть о том, что случилось? Кстати, а как насчет тебя? Не раскаиваешься?

Но Алек уже отвернулся.

— Одевайся, — распорядился он, бросив ей ночную сорочку. — Не люблю есть в одиночестве.

Застегивая бесчисленные пуговицы ночной сорочки и наблюдая, как Алек заканчивает одеваться, Гвин спрашивала себя, действительно ли он не услышал ее вопроса или намеренно не стал отвечать.

Это не его дело, и все же он хотел бы знать… Нет, это действительно не его дело.

После импровизированного ужина из бутербродов с ветчиной и подогретого овощного супа Гвин нашла шоколадное печенье, припрятанное Мэгги. Теперь тарелка с печеньем стояла между ними посреди стола. Гвин налила Алеку стакан молока и спросила, что беспокоит его.

Он как раз поднес печенье ко рту, но, услышав ее вопрос, отложил его, не надкусив.

— Почему ты решила, будто меня что-то беспокоит?

— Алек, я знаю тебя двадцать лет. — Она тоже взяла себе печенье и откинулась на спинку стула. — Твой рот всегда тебя выдает. Уголки опускаются.

— Вовсе нет. — Он поднес руку ко рту и потер уголки.

— Меня не обманешь.

За окном продолжал тихо падать снег. Небо за озером розовело. Снегопад обеспечил им полное уединение, защищая их хрупкие отношения. Никто не давал им советов, никто не проявлял любопытства, никто не выражал своего неодобрения.

Им была дарована восхитительная свобода. Пугающая свобода.

Вообще-то, нет ничего удивительного в том, что они сидят здесь на кухне, разговаривают, и запах шоколада смешивается с запахом их все еще разгоряченных тел. Их дружба всегда была неординарной. И их новые отношения тоже не могут быть обычными.

Гвин наблюдала за ним с полуулыбкой, которая растягивала ее широкий рот. Когда она была маленькой, у нее был такой смешной рот. В детстве у нее вообще был смешной вид, как у паучка. Или у сверчка. Поэтому он и придумал ей это прозвище — Сверчок. Правда, настоящего сверчка Алек никогда не видел. Но зато она, как сверчок, всегда создавала много шума, и это было совершенно непредсказуемо.

Мудрые китайцы, кстати, считают, что сверчок приносит в дом удачу…

Алек съел еще одно печенье — четвертое по счету — и допил молоко. Потом заговорил, не глядя на Гвин:

— Послушай, ты можешь не рассказывать мне, если не хочешь…

Гвин откинулась на спинку стула и сложила руки на коленях.

— Ого… Начало звучит интригующе.

Когда она была маленькой, ее глаза всегда казались слишком большими для ее худенького лица. Теперь они были неотразимы. Все в ней теперь было правильным. За исключением того, что она ждет от жизни совсем не то, что ждет он… Алек почувствовал, что краснеет. Хорошо, что они не стали включать верхний свет.

— Мне просто любопытно… и, как я уже сказал, ты можешь не рассказывать… о том, как это случилось в первый раз.

— В первый раз? — переспросила Гвин, откусывая печенье. И тут же едва не поперхнулась. — Так ты об этом? Ты что, серьезно? Просто поверить не могу… — Она шлепнула рукой по столу. — Да ты ревнуешь!

— Вовсе нет!

— Еще как.

— Я не ревную, Гвин.

С минуту она изучала его лицо, словно не зная, что подумать. Но Алек был не единственным, чье лицо читалось с легкостью. Он видел, что Гвин изо всех сил старается изобразить возмущение и даже негодование, а в глазах пляшут искры смеха. Похоже, на самом деле его интерес льстит ей. Но она ни за что не признается в этом.

Гвин со вздохом засучила длинные рукава ночной сорочки.

— Это короткая и жалкая история. Как-то я поехала на весенние каникулы домой к своей соседке по комнате, Алисии Мэнсон. Это было на третьем курсе.

Она замолчала, не сводя глаз с его лица. Значит, это было сразу после того, как он объявил Гвин о своей помолвке, понял Алек.

— Алисия живет в Ки-Уэсте. Или жила. Бог знает, где она сейчас. — Гвин провела рукой по своим коротким волосам, словно пытаясь сосредоточиться. — Так вот… У нее был брат. Марк. Он начал ухаживать за мной. — Она скрестила руки на груди и вздохнула. — Мне было двадцать лет, и я все еще была девственницей. Что в наши дни совершенно ненормально. Во всяком случае, мне так казалось. Он пригласил меня на свидание, мы довольно приятно провели время, а потом пошли прогуляться по пляжу. Марк ясно дал понять, чего хочет, и сказал, что у него есть с собой все необходимое. Я согласилась. Тогда я считала, что просто должна покончить с этим раз и навсегда. — На ее лице появилась неестественная улыбка. — Ему потребовалось больше времени, чтобы надеть этот чертов презерватив, чем сделать все остальное. А я потом три дня не могла избавиться от песка в некоторых местах.

При всей бесстрастности ее рассказа, горечь пронизывала ее слова тонкой тугой нитью. Как давно она уже не ребенок, вдруг понял Алек.

— Другими словами, он тебя изнасиловал.

Она вскинула брови.

— Как это? С презервативом и с моего согласия?

— Изнасиловал, — упрямо повторил Алек.

Гвин снова вздохнула.

— Это было неприятно, но не было изнасилованием. Так бывает, понимаешь? — Гвин сжала зубами печенье и надкусила. Потом тихо добавила: — Да, у меня были и другие. Но и тогда было не намного лучше. И притом так давно, что не стоит даже вспоминать…

Она опустила взгляд и прижала ладонь к губам. Алек протянул руку и погладил ее пальцы.

— Прости…

— Простить? — Гвин часто заморгала. — За что? За то, что не был там, чтобы защитить меня? Или за то, что не стал моим первым? — Алек понял, что у него нет ответа. Но это не имело значения, потому что Гвин волновал уже совсем другой предмет: — А как насчет тебя?

— Что насчет меня?

— Не увиливай. Откровенность за откровенность, Уэйнрайт.

Поскольку именно он начал этот разговор, выбора у него не было. И он рассказал ей. О Марни, с которой познакомился на первом курсе. Они встречались около месяца, и вполне логично, что следующим шагом должен был стать секс. Через две недели после этого они расстались. О Френсис, с которой он встречался на последнем курсе и которая порвала с ним, когда он ясно дал понять, что подготовка к экзамену для него важнее, чем поездка с ней к ее родителям. Была еще парочка девушек, о которых стоило упомянуть, и несколько тех, кто упоминания вовсе не заслуживал.

Потом Алек вдруг понял, что говорит о Саре. Еще вчера у него не было никакого желания говорить о Саре. А сегодня он говорил о ней. Почему — вот загадка.

Гвин внимательно, но молча слушала его сбивчивый рассказ. Она сидела, откинувшись на спинку стула, и лишь время от времени хмыкала или закатывала глаза. Под конец она облокотилась на стол и собрала пальцем крошки печенья с почти пустой тарелки.

— Так почему твой брак оказался неудачным? — спросила она, глядя на него из-под густых темных ресниц.

Алек ожидал подобного вопроса.

— Это моя вина.

У Гвин округлились глаза.

— Почему ты так считаешь? Неужели эта женщина — верх совершенства?

— Почти что так. — Алек улыбнулся. — А я этого не оценил.

Он не стал говорить, что Сара просто не была ему нужна. Так же, как не были нужны остальные. Именно поэтому, несмотря на физическую близость, реальная связь не возникала, не было той нити, которая сплетала бы его душу с чьей-то еще.

До сегодняшнего дня… Алек поймал на себе внимательный взгляд Гвин.

— Тебя это беспокоит?

— Что?

— Моя женитьба?

— Почти нет, — сказала Гвин и резким движением поднялась на ноги. — Честно говоря, я снова начинаю замерзать.