Смеясь, они наперегонки побежали вверх по лестнице. Чтобы не упасть и не сломать себе шею, Гвин подобрала руками длинный подол ночной рубашки. Едва они оказались вкомнате, Алек закрыл дверь на замок. В прошлый раз он даже не подумал сделать это. Через пять секунд на них не осталось и клочка одежды.

Есть только этот день и этот вечер, думала Гвин. Поцелуй заглушил ее возглас от прикосновения голой спиной к холодной, окрашенной эмалевой краской двери. Прошлое и будущее нематериальны, нереальны. Прошлое не изменить, на будущее не повлиять.

Есть только он, сильный и нежный. На его губах все еще чувствовался вкус шоколада. Губы заскользили вдоль ее шеи, и Гвин одобрительно замурлыкала.

— На полу или на кровати? — спросил Алек.

Гвин сделала вид, что раздумывает. Но ее тело уже знало ответ.

— На полу.

Огонь в камине угасал, и ей пришлось подождать, нетерпеливо перебирая пальцами вдоль спины Алека, пока он подкидывал поленья и ворошил угли. Когда комната вновь озарилась янтарным светом, Алек усадил ее рядом с собой на ковер и улыбнулся, глядя в глаза.

— На этот раз мы не будем спешить, — сказал он и легко коснулся губами ее губ. — Пусть сейчас все будет так, как должно было быть у тебя в первый раз, мой маленький Сверчок.

Впервые она не возразила против этого детского прозвища.

Через несколько секунд все вокруг расплылось, превратившись в смесь вздохов, коротких возгласов и, временами, вспышек счастливого смеха. Гвин делала слабые попытки отвечать взаимностью, но Алек не позволял ей этого. «Для тебя, — шептал он, — все это для тебя». Она перестала даже пытаться, потому что Алек явно наслаждался тем, что делал, и она совсем не хотела испортить ему удовольствие.

Теплый шелковистый язык щедро ласкал ее сосок; Гвин вздохнула и изогнулась, слыша, как учащается ее дыхание. Мягкое тепло растекалось, проникая все глубже, заставляя забыть обо всем. Он заставил ее почувствовать себя прекрасной, обворожительной, неотразимой. Тепло превращалось в жар. Она стонала, задыхалась и закрывала глаза под натиском пульсирующего желания, которое толкало ее все выше и выше, пока наконец не выплеснулось через край мерцающими волнами ослепительно яркого света. Она изумленно вскрикнула от неожиданного наслаждения, сожалея лишь о том, что оно так быстро закончилось.

Но у Алека были свои представления о том, когда все должно закончиться. Не успела она перевести дыхание, как он заставил ее сесть лицом к огню, прижал спиной к своей груди и обхватил руками за плечи.

— Я не знала… — начала Гвин, но сразу поняла, что не в состоянии закончить фразу.

— А теперь знаешь, — сказал Алек, играя языком с краем ее уха.

Касаясь мягкими нежными поцелуями ее виска, он скользнул руками по ее грудям, по животу, потом раздвинул ей ноги. Желание снова поднялось в ней. Алек шепотом спросил ее, нравится ли ей то, что он делает. В ответ она накрыла его руки своими и приподняла колени, чтобы облегчить ему движения. Откинув голову назад, на его плечо, она вновь отдалась медленному восхождению на вторую вершину. В своих ласках Алек, казалось, угадывал все ее невысказанные желания.

— Пожалуйста, — выдохнула она, не в силах произнести ничего другого.

Она прижалась к его руке в нетерпеливом ожидании развязки. Он прошептал ей что-то на ухо и снова уложил ее на спину, на колючий ковер. Прикосновение нагретой шерсти к обнаженной коже было неожиданно приятным. Глядя в его зеленые глаза, такие серьезные, несмотря на улыбку, она сжала рукой почти каменную твердость его мужской стати.

— И это не сводит тебя с ума? — пробормотала она. — Такое ожидание?

Он широко улыбнулся, и Гвин неожиданно увидела озорное мальчишеское лицо, так хорошо знакомое ей с давних пор. Лицо мальчика-мужчины, в которого она влюбилась еще до того, как поняла, что это значит.

— У меня есть на то свои причины.

— И что это за причины? — спросила Гвин, поглаживая его кончиками пальцев.

— Когда даешь женщине наслаждение, это очень возбуждает. — Его ладонь, теплая, мягкая, несущая смешанный запах их тел, коснулась ее щеки. — Особенно если эта женщина так много значит для меня.

Когда он наконец соединился с ней, Гвин уткнулась лицом ему в плечо, чтобы Алек не увидел ее слез.

Зазвонил телефон. Гвин перевернулась на бок и прижалась к спине Алека. Короткий приступ меланхолии прошел. Во всяком случае, Гвин хотелось верить в это. Алек негромко посапывал, и этот звук был удивительно умиротворяющим. Умиротворяющим и реальным. Все это случилось на самом деле. Не в мечтах. Алек сделал чудо, изменив ее представление о сексе…

Телефон замолчал, потом зазвонил снова. Ну и ладно, автоответчик примет сообщение…

Звонки прекратились. Гвин, уже полностью проснувшись, вслушивалась в тишину.

Да, так и есть — снова звонок. Мэгги.

Гвин поспешно сползла с кровати — куда они каким-то образом перебрались под конец — и схватила с кресла рубашку Алека. Стукнувшись ногой о ножку кровати, она выругалась, выбежала за дверь и бросилась к аппарату, стоящему на лестничной площадке.

— Лейквудская гостиница! — выпалила она.

— Долго же мне пришлось тебя ждать, юная леди.

— А, Мэгги… — Она зевнула. — Я спала. А что я еще должна была делать? — До нее вдруг дошло, что она говорит по телефону. По телефону, который днем не работал. — А который сейчас час?

— Начало одиннадцатого. Видно, ты спала как убитая. Я пытаюсь дозвониться с девяти.

Яркий свет, который вырвался из двери комнаты, заставил ее на мгновение зажмуриться. Алек спускался по лестнице, приглаживая ладонью волосы. Он выглядел чрезвычайно аппетитно в незастегнутых джинсах.

— Я не слышала, — сказала Гвин. — Наверное, совсем отключилась.

— Ладно, я звоню предупредить, что из-за снегопада мы не сможем вернуться домой. Мы с доктором Филипс останемся ночевать у ее коллеги, доктора Вейсмана. От близнецов что-нибудь слышно?

Алек, обнимая ее сзади, делал все, чтобы отвлечь от разговора.

— Я проверю автоответчик, может быть, они оставили сообщение. А как там Поппи?

— Все в порядке. Доктор Филипс пока оставила его в больнице, просто на всякий случай. Я была у него в палате минуту назад, и он пререкался с медсестрой из-за того, что ему не разрешили смотреть телевизор после десяти.

Гвин едва не захихикала, потому что Алек начал щекотать поцелуями ее шею.

— Господи. Они выставят его вон завтра же.

— Наверное. С тобой все в порядке? У тебя какой-то странный голос.

Прижав трубку к груди, Гвин сверкнула глазами на Алека.

— Прекрати, — одними губами прошептала она. Он с притворно-невинным видом поднял руки вверх. — Со мной все в порядке, — сказала она Мэгги. — Это помехи на линии. — Она поскребла ногтями по трубке. — Слышите треск?

— Ты ужасно испорчена, — прошептал Алек.

Она снова прижала трубку к груди.

— Я училась у мастера.

— Гвин? Куда ты пропала? — послышалось в трубке.

— Я здесь, Мэгги. Наверное, снова помехи.

— Послушай, Алек с тобой?

Гвин покраснела. Она была уверена в том, что Мэгги догадывается о происходящем.

— Да, он ночует здесь.

— Вот и ладненько. Я рада, что ты там не одна. — Последовала долгая пауза. — С тобой все в порядке?

— Конечно, Мэгги. Что со мной может случиться?

Снова пауза.

— Береги себя, девочка. — И Мэгги повесила трубку, прежде чем Гвин успела придумать ответ.

— Она знает, — сказала Гвин, уронив трубку на рычаг.

— Кто и что знает? Кстати, ты хочешь есть? Я проголодался. Хочешь крекеров с сыром?

Сбегая вниз по ступенькам, он услышал, как Гвин прокричала ему вслед:

— Неужели секс всегда пробуждает у тебя аппетит?

Он остановился внизу, задумался, потом покачал головой.

— Только когда я с тобой, Сверчок, — сказал он, любуясь захватывающим зрелищем ее длинных голых ног, выглядывающих из-под просторной фланелевой рубашки.

Ее лицо смягчилось и расплылось в довольной улыбке.

— Правда?

Она спустилась вниз следом за ним и нежно провела ладонью по его груди.

— Правда, — ответил он, целуя ее в еще опухшие губы. — Может, все-таки поищем что-нибудь съестное? — Он шлепнул ее по мягкому месту и потащил следом за собой на кухню. — Так все-таки, кто и что знает?

— Что? — удивленно спросила она, словно очнувшись от сна. — Ах, да. Мэгги. Кажется, она догадалась, что мы…

Алек остановился, взявшись за ручку кухонной двери, и обернулся.

— Что мы любовники? — В глазах у Гвин вспыхнуло удивление. Она молча кивнула. Алек пожал плечами, пытаясь отбросить дурные предчувствия. — И что из этого? Это наше с тобой дело, и ничье больше. Правильно?

Выражение самодовольства на лице Гвин сменилось скептицизмом.

— Правильно.

Пока он резал сыр и доставал коробку с крекерами, Гвин не проронила ни слова. Она истощена, решил про себя Алек. Ничего удивительного.

Они только что открыли сексуальный ящик Пандоры. Но Алек уже давно понял, что если секс не приносит радости, о нем быстро забываешь. А вот если приносит!..

Сейчас произошло именно это. Господи, как сможет он жить без нее? Как сможет своими руками помочь ей уехать отсюда?

Гвин беспокойно ходила по кухне из угла в угол, от стола к холодильнику, от холодильника к шкафу, словно не находя себе занятия.

— Ты проверила автоответчик? — спросил Алек, чтобы отвлечь ее от этого бессмысленного хождения. — Может, близнецы звонили.

Она кивнула, исчезла и вернулась через минуту.

— Да, они остаются у Бакстеров. Говорят, что вернутся не раньше, чем завтра к обеду. — Гвин хихикнула. — У Мирты был такой голос, словно это самое большое приключение в ее жизни.

Алек подошел к окну и включил свет на заднем крыльце.

— Снег все еще идет. Выпало не меньше фута. Думаю, что остальных мы тоже увидим только завтра днем. Снегоуборочные машины не выйдут, пока снегопад не кончится.

— Да, наверное, не выйдут. — В ее голосе прозвучала странная нотка.

— Что с тобой, Гвин?

Она, как маятник, ходила взад и вперед перед кухонным столом.

— Ничего. Просто чувствую себя будто туго закрученная пружина.

— Ты всегда заводишься после секса? — поинтересовался Алек, жуя кусок сыра.

— Да, если это было здорово и если я потом проспала два часа. Но поскольку такое случилось со мной впервые, не могу сказать, всегда или не всегда.

— И что ты собираешься делать? — спросил он, прожевав сыр.

— Наряжать елку, — бросила Гвин, направляясь к двери.

— Все в порядке? — спросил Ангус, когда Мэгги вернулась в палату.

Она намеренно звонила в гостиницу с другого аппарата, хотя у кровати Ангуса тоже стоял телефон. Она сама не знала, что подтолкнуло ее к этому. Во всяком случае, не знала до разговора. А теперь знает.

Она попыталась улыбнуться Ангусу. Пожалуй, не стоит говорить ему о своих подозрениях насчет Алека и Гвин, это не улучшит его настроения. Вряд ли он имел в виду такое развитие событий, когда высказывал пожелание, чтобы Алек и Гвин были вместе.

— Да, все в порядке, — сказала она. — Связь восстановили. Телефон заработал.

— Как близнецы?

— Их нет там. Наверное, они остались у Бакстеров.

— Так, значит, Гвинни там одна? — Старик нахмурился. — Мне это совсем не нравится.

Как давно Ангус не называл свою внучку так ласково — Гвинни. Мэгги даже чуть улыбнулась.

— Там Алек, — сказала она, стараясь не выдать голосом своей тревоги.

Она, конечно, не ошиблась. За годы работы в гостинице Мэгги повидала достаточно новобрачных во время медового месяца и хорошо знала, как меняется голос женщины после того, как она… после того, как… Мэгги закрыла глаза и мысленно произнесла то, что мучило ее: «Гвин и Алек — любовники».

В конце концов, они взрослые. И я обещала, что не буду вмешиваться. Но ведь я не обещала, что не буду беспокоиться?

Она могла ожидать такого развития событий. Но чего она не могла ожидать, так это того, что почувствует… зависть.

— Мэгги? — окликнул ее Ангус. — Что с вами? Вам плохо?

Неожиданная забота Ангуса заставила ее улыбнуться.

— Просто немного устала, вот и все, — сказала она, вставая. — Мне пора. Лави ждет меня внизу.

Если бы глаза Ангуса были не голубыми, а карими, его взгляд точь-в-точь напоминал бы взгляд брошенного без присмотра щенка. С голубыми такого эффекта не получалось, но все же их выражение впечатляло.

— Вам действительно надо уходить?

— Послушайте, Ангус, мне и так разрешили задержаться в палате дольше положенного.

— Интересно, почему это? — ухмыльнулся старик.

— Потому что никто из медсестер не хочет иметь с вами дела.

Ангус тихо хихикнул.

— А я думал, из-за того, что я слишком стар для них. Мне требуется особое обращение.

Мэгги сняла со спинки стула свое пальто и подняла с пола сумочку.

— Да, вам действительно требуется особое обращение.

В ответ снова прозвучал смех.

— Простите, Мэгги, — услышала она, уже подойдя к двери.

Она удивленно обернулась.

— За что?

— За то, что так перепугал вас и Гвинни. Я сделал глупость, пытаясь пройти по комнате самостоятельно. Не знаю, что я хотел доказать.

Мэгги бессознательно сделала шаг обратно к кровати.

— Я тоже задавала себе этот вопрос. — Сжимая в руках сумочку, она подошла еще ближе и остановилась в ногах кровати. — Рассказывайте.

— Я испугался.

Никогда прежде Ангус не признавался в том, что он чем-то или кем-то испуган. Конечно, были случаи, когда обстоятельства пугали его — когда серьезно заболела Нана, когда Гвин уехала в Нью-Йорк. Но гордость не позволяла ему признаться в этом.

— Мне кажется, я стала свидетельницей исторического события, — тихо сказала она. — До сих пор вы никогда не говорили о своих страхах. И чего же вы так испугались?

— Неподвижности. Когда-то у меня была старая тетка. Когда ей было уже за семьдесят, она сломала шейку бедра, и она так и не срослась как следует. А потом еще Лукас Кроуфорд — помните его?

— Смутно. Он уехал вскоре после того, как я пришла работать в гостиницу.

— Да. Дочь забрала его к себе. Он сломал ногу и уже не смог подняться с инвалидного кресла. — Ангус помолчал. — Я предпочел бы умереть, чем стать таким, Мэгги. Старым и бесполезным.

Теперь она поняла. Не причину его страха — для этого потребовались более отточенные психоаналитические навыки, а сам предмет этого страха.

— Вы просто дурак, Ангус, — сказала она, качая головой. — Доктор с самого начала сказал вам, что после снятия гипса потребуется восстановительный период, особенно учитывая ваш возраст. Но он также сказал вам, что во всем остальном вы в отличной форме и нет никаких причин, которые помешали бы вам полностью выздороветь.

— Знаю, знаю, — замахал он рукой. — Но когда я увидел эту штуковину для ходьбы… Я просто перепугался. Представил, что мне придется пользоваться ею всю жизнь…

Мэгги опустилась на край кровати и посмотрела ему прямо в глаза.

— Во-первых, Ангус, многие люди ломают кости в пожилом возрасте. И большинство из них полностью выздоравливает. Те, кто хочет выздороветь. — Ей так хотелось подбодрить его пожатием руки, но она не решилась. — Те, у кого хватает здравого смысла делать то, что предписывают врачи. Виола только вчера рассказывала мне, как она сломала руку в прошлом году, и ничего, сейчас она вяжет и рисует. Так что выбросите эту мысль из головы. А кроме того, не пытайтесь уверить меня, что вам не нравится, когда я суечусь вокруг вашей ноги.

— Ну да… — Его усы дрогнули от улыбки. — Мне вообще приятно быть в вашем обществе.

— Несмотря на все мое ворчание?

— Пока вы ворчите на меня, Мэри Маргарет, я знаю, что со мной все в порядке.

Глаза Ангуса непривычно искрились. Мэгги не была уверена, что видела прежде такой блеск в его глазах. Во всяком случае, когда он смотрел на нее. Ее охватило неясное предчувствие.

— Ну тогда никаких проблем нет, — проговорила она, стараясь придать своему голосу беспечность.

— Мэгги, я…

В палату заглянула медсестра.

— Прошу прощения, мисс Магир, но я должна попросить вас уйти…

Мэгги вскочила с кровати.

— Да-да, конечно! Уже ухожу…

Медсестра с улыбкой исчезла, и Мэгги поспешила к двери.

— Спокойной ночи, Мэри Маргарет! — крикнул ей вслед Ангус. — Отдыхайте. Завтра я вернусь домой и снова начну вас мучить.

— Не могу дождаться этого, — с деланной ворчливостью отозвалась Мэгги.

Если бы Ангус знал, что она имеет в виду. Ее рука застыла на дверной ручке, словно прикованная. Мэгги была неопытна в таких вещах; она не могла понять, действительно в глазах Ангуса было нечто особенное, или же она все это вообразила. Она не могла даже понять, хочет ли она сейчас, чтобы в его глазах было что-то особенное. Она и так многим обязана ему.

Мэгги повернулась, прижимая к груди сумочку.

— Надо быть мужественным человеком, чтобы признаться в своих страхах. И я восхищаюсь таким мужеством. Пусть вы самый упрямый и ворчливый человек на всем Восточном побережье, но я знаю: вы всегда протягиваете руку помощи тому, кто в ней нуждается. А потому я говорю вам, Ангус Робертс, что, даже если вы никогда больше не сможете ходить, вы все равно останетесь самым сильным и мужественным человеком, которого я когда-либо знала.

На несколько секунд в воздухе повисла напряженная тишина. Затем лицо Ангуса расплылось в широкой, довольной улыбке.

— Это правда, Мэри Маргарет?

Она кивнула и вышла.

Наряжая елку, Алек и Гвин вернулись к прежнему стилю дружеских отношений. Конечно, атмосфера сексуального влечения никуда не исчезла, но они шутили и поддразнивали друг друга, как обычно.

Неужели то, что произошло между нами, сводится всего лишь к сексу, пусть даже замечательному, спрашивал себя Алек. Нет, в этом есть нечто большее. Должно быть. Гвин единственная женщина, которая мне нужна. Если она исчезнет из моей жизни, никто не сможет занять ее место.

Около полуночи Гвин начала петь рождественские песни, красивым голосом, удивительно сильным для ее хрупкого телосложения. Алек, стоя на стремянке, посмотрел на нее сверху вниз и восхищенно улыбнулся.

— А ты хорошо поешь.

Гвин сняла виток мишуры, который болтался у нее на шее как праздничное украшение фланелевой мужской рубашки, и подала Алеку. Блестящие нити засверкали в воздухе.

— Я знаю.

— Какая скромность!

Она вздохнула и повесила на тяжелую ветку стеклянного снеговика.

— Если хочешь играть на сцене, надо верить в то, что ты делаешь это хорошо, иначе никогда не удастся убедить в этом других.

— Ну что же, — заметил Алек, вешая на одну из верхних веток два колокольчика, — теперь нас двое. Тех, кто считает, что ты хорошо поешь.

— Гм. Может, ты напишешь мне рекомендацию для следующего прослушивания?

— Хоть сейчас. Где ручка и бумага? — Гвин коротко рассмеялась и покачала головой. Они продолжили наряжать елку, потом Алек спросил: — А как проходят эти прослушивания?

Гвин пожала плечами.

— По-разному. Идешь в студию, обычно это помещение, в котором окна не мыли со времен Первой мировой войны, отдаешь скучающему типу свое резюме и фото, кто-то сует тебе в руки текст, и ты читаешь то, что тебе велено, так, как будто два года учил эту роль. Тебе говорят «спасибо», и ты уходишь. Иногда назначают точное время прослушивания, но чаще приходится до бесконечности ждать в коридоре, пока не выкрикнут твою фамилию. Хуже всего пробы на сцене, когда все, кто оценивает тебя — продюсер, режиссер, кто угодно, — сидят в темном зале. Только голоса. Никаких лиц. — Она прикрепила к ветке голубя из папье-маше. — Если повезет, позовут обратно, чтобы ты прочитал текст снова.

— А тебя когда-нибудь звали обратно?

Гвин покачала головой.

— Еще ни разу. — Она усмехнулась. — Ближе всего к этому я была тогда, когда один из голосов из темноты попросил меня выйти на авансцену и медленно повернуться. Я бы не удивилась, если бы он попросил меня раздеться.

— И ты бы разделась?

— Спустись на землю, Алек. Ты видел мое тело. Неужели ты стал бы платить сотню баксов, чтобы посмотреть на такую грудь?

— Мне не нужно это делать, — небрежно сказал он, спускаясь с лестницы. — Я могу посмотреть бесплатно.

— Циник.

— И прямо сейчас.

Он повернул ее лицом к себе и начал расстегивать пуговицы ее рубашки.

— Неужели мою грудь можно считать нормальной?

Алек не мог точно сказать, умиляет его или раздражает такая озабоченность Гвин своей фигурой.

— Ты помнишь, когда мы были детьми, Мэгги делала такие вкусные шоколадные штучки… Как они назывались?

Гвин наморщила лоб, пытаясь вспомнить.

— Ты о трюфелях?

— Да, о них. И мы всегда сокрушались, что они такие маленькие. Как-то Мэгги позволила нам съесть столько, сколько захотим, и нам обоим стало плохо.

— И к чему ты это говоришь?

Он закончил расстегивать пуговицы и провел ладонями вдоль сосков.

— То, что в малом количестве — совершенство, в большом может просто убить.

— Ты всегда мне нравился, Уэйнрайт, — расплылась в улыбке Гвин.

— Готова доказать это?

— Прямо сейчас? Возле елки? На глазах у собак?

— Подожди.

Он сорвал короткий поцелуй, потом подошел к выключателю и погасил свет. На несколько секунд комнату окутала темнота, подсвеченная лишь мерцанием снега за окном. Потом Алек включил электрическую гирлянду. На елке вспыхнули сотни огоньков, таинственным светом замерцали игрушки. От легкого сквозняка затрепетала блестящая мишура, которую они с такой тщательностью развешали по веткам.

— Какая она красивая, — прошептала Гвин, когда Алек снова подошел к ней.

— Ты тоже, — прошептал он в ответ, поворачивая ее к себе и снимая рубашку с ее плеч.

Она задрожала, и чувствительные соски мгновенно напряглись.

— Ты, кажется, снова замерзаешь, — сказал Алек, обнимая ее.

— Еще бы, если ты все время раздеваешь меня посреди зимы. — Она стащила с него свитер и прижалась руками к твердой мужской груди. — Так ты собираешься согреть меня? Снова?

— А как же, согласно предписанию врача, — ответил он и осторожно уложил ее на пол.

Сказка, воплотившаяся в жизнь, продлилась меньше суток. Затем суровая реальность снова заняла свое законное место. К двум часам дня снегоуборочные машины расчистили дороги, вскоре после этого прикатили близнецы, еще через час — Мэгги и несколько притихший Ангус. Видимо, угроза провести еще одну ночь на больничной койке и еще один день питаться больничной едой возымела действие, и он пообещал, что не будет пытаться ходить без тренажера или палки, пока врач не скажет ему, что его нога достаточно окрепла.

Наблюдая за Мэгги и Поппи, Гвин отметила, что в их отношениях появилось нечто новое. Она несколько раз ловила взгляд, которым дед смотрел на экономку, будто увидел ее впервые. Реакция Мэгги на внимание Ангуса тоже была примечательной: она начинала болтать без умолку, тут же забывая о чем говорит, или краснела, или вдруг вспоминала, что у нее есть дела в другой комнате. Гвин находила это забавным; наблюдение за расцветающим на ее глазах романом помогало ей не думать о том, что происходит между ней и Алеком.

Отчасти.

Сутки. Двадцать четыре часа. Вот и все, что ей было отпущено. Теперь дом снова полон народу, возможности остаться с Алеком наедине уже не было. Раньше Гвин об этом как-то не думала. Не может же он открыто провести ночь в ее комнате? Поппи этого не поймет, да и Мэгги тоже — даже если допустить, что она «все знает».

Будь Алек сейчас рядом, ей было бы проще. Он бы что-нибудь придумал. Но его не было. Они с Грегом поехали вытаскивать «блейзер» Алека, застрявший вчера у озера.

Гвин вышла в вестибюль и увидела, что Поппи, тяжело опираясь на тренажер, осматривает елку. Из кухни доносился запах готовящегося ростбифа. И пение Мэгги. Дед рассмеялся.

— Эта женщина совсем не умеет петь. Но зато чертовски хорошо готовит.

В его словах слышалась теплота, которую Гвин не замечала раньше. Она сдержала улыбку. По крайней мере, хоть что-то налаживается в этой жизни.

— Хороша, — сказал дед, кивая в сторону елки. — Вы с Алеком вместе наряжали? — Гвин кивнула, стараясь не покраснеть. — А чем вам еще было заниматься во время такого снегопада.

Гвин замерла, потом искоса посмотрела на деда; выражение его лица было непроницаемым. Тем не менее она покраснела.

— Да, Поппи. Нечем.

Дед немного помолчал, потом приблизился к креслу и тяжело сел.

— Подойди сюда, Гвин. Мне надо поговорить с тобой. — В его голосе не было обычной властности. Гвин настороженно села на край соседнего диванчика. Ангус достал из кармана табак и трубку. После того как трубка задымила, он внимательно посмотрел на внучку и сказал: — Я получил предложение продать гостиницу. Если я соглашусь, то через шесть недель меня здесь не будет.

— Ангус!

Изумленный возглас Мэгги потонул в звоне выпавшего из ее рук серебряного подноса и разлетевшихся вдребезги чашек с горячим шоколадом.