В мужском туалете все кабинки были заняты. Как ни странно, мой гуманный провожатый предложил мне, если уж так не терпится, зайти в женский туалет. Не время было думать и говорить о своих принципах, и я зашел. Провожатый остался в коридоре. Выходя из кабинки, я обратил внимание на звуки, исходившие из соседней кабинки. Я понимал, что не один, но не понимал, почему человек в кабинке вышел без провожатого. Я не стал ломать голову над этим маловажным вопросом. Вымыв руки, я просто задумался. Не помню о чем, но не о побеге точно. В эту минуту из кабинки вышел мужчина. Я сразу определил по одежде и телосложению, что это «один из них», хоть он был и без маски. Через мгновенья, одеваясь на ходу, выскочила девушка. Та самая, за которую муж с миру по нитке собрал деньги и хотел выкупить. Я просто замер и вылупился на них. Я был вне себя. Хотя мне-то что с того? Но мне стало так досадно за ее мужа.

— Что уставился? Пошел вон! — крикнул мне террорист, закуривая сигарету. Я, как подстреленный вышел оттуда. И вместе с поджидавшим меня, другим террористом, направился обратно в зал. Я оглянулся и увидел, как в женский туалет, взбудоражившись от ожидания, зашли еще два террориста.

— Постой! — сказал по пути мой провожатый, — Нужно принести еще несколько баллонов с водой.

Я молча кивнул головой и пошел с ним, думая по пути д о тех несчастных людях в зале, которым если и не суждено спастись, то быть может, они не умрут в столь мучительных условиях.

— А почему вы позаботились только о питье? — спросил я, наконец, переборов трусость.

— Так уж распорядились сверху, решив, что в течение двенадцати часов заложники могут обойтись без еды. Наш закон гласит: «Привязал собаку на цепь, оставь ей воду». Но если ты голоден, я могу тебе кое-что дать.

— Нет, спасибо, я не хочу уподобляться той суке, что в туалете, которая думает исключительно о спасении собственной шкуры — сказал я. Иначе я не мог ее назвать. Это был самый, что ни на есть животный инстинкт и слово «сука» как никакое другое было к месту.

Видя, что мой провожатый не очень агрессивный, я попробовал заговорить с ним о его судьбе. Я начал расспрашивать его о том, почему он здесь и он спокойно отвечал на вопросы. За это короткое расстояние, что мы прошли из этой комнаты до зала, я успел узнать от него, что он пошел на этот отчаянный шаг, чтобы достать деньги на лечение своего брата. Меня этот ответ не очень-то удовлетворил. Ведь убивать людей ради спасенья других — не столь благородное дело.

— Чертов ублюдок! — думал я про себя. — Ах, если бы я не был таким худым и немощным, я бы накинулся на этого быка и прикончил бы на месте.

В этот момент начиналась моя истерика. Истерический смех. В который раз я заходил в этот зал и снова садился, и каждый раз на разные сиденья. От истерики я уже думал прикинуться больным, чтобы меня, наконец, никто не трогал, чтобы я никого не видел, чтобы я просто очнулся у себя в постели, рядом с которой сидит моя мать и говорит мне, что это был всего кошмарный сон. И я, действительно был уверен, что я во сне. Я боялся, как бы в порыве этого состояния не совершить какую-нибудь проделку, за которую меня могли бы застрелить на месте. Я не знал точного времени, но предполагал, что было около двух часов ночи, а может и меньше. Телефон разрядился окончательно и отключился. А спрашивать у кого-то время было нежелательно. С каждым часом агрессия у людей возрастала.