Тем временем условия в зале становились все более не выносимыми. Была совершена вторая попытка побега. Как я позже выяснил, одного из их людей замочили прямо в унитазе. Наверняка, это сделал кто-то очень сильный. Ведь террористы все как на подбор были крупными бычками. Черт возьми, чтобы подготовить террориста, требуется не год и не два. Это и силовые учения, и самые изощренные «лекции «по психологии». Неужели возможно тщательно скрывать свой лагерь в течение многих лет, чтобы потом выводить свои войска, готовые беспощадно убивать? Наши спецслужбы работают хорошо, но почему-то не всегда им удается выйти на их след. Каким же продуманным нужно быть для этого! Да, черт возьми, это целое искусство, быть хорошим преступником.

Что касается побега, то теперь нам и вовсе запретили выходить из зала даже в сопровождении.

— «Терпи, Вася, коли невтерпеж. Терпи, ведь все равно помрешь…» — напевал один из «шакалят» в микрофон, комментируя, таким образом, запрет похода в туалет.

Я спросил у одного подростка о времени. Было три часа. Я сел на свое место и пустился в глубокие раздумья. От них меня оторвал внезапно подошедший ко мне мужчина.

— Я смотрю, вы тоже один? — спросил он.

— К счастью, один — вздохнул я, — Не хотел бы, что бы кто-то из моих родных оказался здесь.

— Я тоже один — сказал он.

— А где ваша семья? Им тоже повезло?

— Я же вам сказал, что я один.

— Простите, я думал…

— Один я, один, — присел он рядом. — Кому я нужен больной. Общество отвергло меня, как волки отвергают старого уже ни на что не годного волка. И правильно заметил Карл Маркс: в капитализме человек человеку — волк. И мы действительно все больше и больше напоминаем не цивилизованное общество, а стаю волков.

— Вы читаете Маркса? — спросил я.

— Читал. Но никогда его не понимал и даже порицал. Потому что сам был некогда капиталистом.

Я не стал задавать вопросы, хотя видел по его лицу, как он изголодался по общению. Мне было решительно все равно. Я тоже захотел почувствовать себя тем самым равнодушным «волком», который решил пожить последние, быть может, часы жизни для себя, ни о ком не волнуясь. Волновался я лишь о матери и отце. Когда я увидел, что Оля мне ни разу не позвонила, мне стало все равно на нее и на всех остальных. А может, она просто не знала, что я здесь. Но нет, я уверен, что знала. В таких ситуациях и всплывает все наружу: кто есть кто. Интересно, как бы она себя повела, если бы квартира досталась мне? Но у меня нет ни квартиры, ни колес, ни девушки. Господи, о какой квартире идет речь? На кону моя жизнь.

От мыслей меня отвлек новый товарищ.

— Вы что-то сказали? — неловко спросил я.

— Я говорю, что даже вы меня не слушаете.

— Простите, отвлекся.

— Так я говорил о Карле Марксе.

— Что вам до Маркса и тем более мне?

— Вы никогда не задумывались, почему террористические акты совершаются исключительно против простых граждан?

— Что? Что-что? — заикнулся я.

— Не задумывались, почему ни разу в заложники не были взяты банкиры, депутаты и прочие?

— Нет, не задумывался. Наверное, потому что они защищены.

— А не задумывались, почему на войне погибает простой люд?

— Нет, черт побери, не задумывался! Что вы хотите от меня? — огрызнулся я.

— Вы еще совсем молодой и глупый, — сказал он, тяжко выдохнув. — Что, в сущности, террористический акт? Это микро война, нацеленная на осуществление чьих-либо замыслов и интересов, путем захвата заложников. И на любой войне, масштабной или локальной, всегда страдают невинные люди… Террористические акты и войны полезны с точки зрения биологии, а именно с эволюционной точки зрения, которую давным-давно предложил Дарвин. Это своего рода очистка земного шара — продолжал он отстраненно.

— Вы, простите, но вы психопат.

— По теории эволюции, выживать должны физически сильные, более приспособленные к жизни особи, но в мире людей все обстоит иначе. Понимаете к чему я?

— Нет. Мне сложно вас понять. Вы биолог? Фанат Дарвина? А, может, действительно психопат?

— Кто я такой я объясню позже. Если не взорвется бомба. То, о чем я говорю — это не абстрактные темы. Они актуальны здесь и сейчас. Согласны?

В эту минуту я понял, что имею дело с очень странным, но соображающим человеком, хоть и не очень приятным. И, признаться, ему в какой-то степени удалось меня заинтересовать.

— Полагаете это тоже очистка? Если да, то какова же цель этой очистки? — спросил я, выдержав паузу и успокоившись.

— Двадцатый век, — начал он, — с его технологиями и прорывом в медицине подарил Земле пять миллиардов человек. И, по странному стечению обстоятельств, испанская чума, унесшая треть населения, обе мировые войны пришлись именно на двадцатый век. И Гитлер, мать которого хотела сделать аборт, все-таки появился на свет… Это была не столько политика, сколько природа. Природа — самый жестокий тиран. Как ни прискорбно это признавать, она избавляется от нас, если не видит в нас смысла.

После недлительного молчания он продолжил:

— Мы просто незначительные детали природного механизма… Я знаю, что вы сейчас думаете. Вы думаете, что я сумасшедший. Многие думают, что я сумасшедший, потому что у меня есть собственное мнение. Общество, мыслящее стандартно и стереотипно, таких людей презирает и избегает. Да я сумасшедший! И пусть! — он вдруг повысил голос. — Но почему бы нам всем не сойти с ума и не заявить: мы люди, мы имеем право жить, раз мы родились и мы нужны!

— И… — затянул я свое предложение, поглядывая на него уже более заинтересованно, — как вы думаете, для чего мы?

— Большинство из нас живет, чтобы есть и размножаться. Сугубо биологическая задача, ни чем не отличающая нас от животных. Но мало кто понимает, что человеческий мозг — невероятно мощный генератор. Он генерирует мысли, и каждая из этих мыслей осуществима, если приложить усилия. Но мы этим не пользуемся. В школе на уроках биологии нам усердно твердят, что мы — животные; на уроках физики, что мы — совокупность атомов, на уроках обществознания, что мы — члены социума. А на уроках истории нас убеждают, что мы подопечные государства, которое всегда все делает для нас. И ни по одному предмету нас не учат тому, что мы люди, черт возьми! Мы — особое творение природы, что мы можем абсолютно все!.. Наши учителя во всем виноваты, — добавил он, немного выдержав паузу, — они работают по программе деградации личности, по которой учились сами у тех, кто учился по этой же программе сотни веков. Школа — это идеальное решение для уничтожения в человеке личности с дальнейшим порабощением некрепких и впечатлительных умов. А дальше все проще: готовый выпускник, которому одиннадцать лет внушали, что он не несет ответственность за себя, а делают это вышестоящие, и им надо подчиняться — будь то это учитель или директор, или бог или правитель. И он входит в новую жизнь, осознавая свое ничтожество. И знаете, этим ничтожеством он и остается. Он живет как животное, соединение атомов, член общества, подопечный государства — но только не как личность. Он не использует и сотую долю того, что ему дано. И большая часть из нас об этом даже не задумывается. Мы живем, довольствуясь инстинктами. Инстинкты делают из нас потребителей.

— Вы точно сумасшедший. Но это даже интересно общаться с сумасшедшим… — сказал я, раскинув челюсть.

— Но как же так? Неужели в этом и есть смысл жизни? Неужели мы приходим в этом мир, чтобы просто поесть? И, оставив потомство, умереть? Неужели нет более высоких целей? И почему нам действительно никто не говорит правду, которую сказали вы?

— Вот! Этого я и добивался! Именно этот вопрос я и хотел от вас услышать. Вы когда-нибудь задавали себе эти вопросы?

— Я? Нет. Я раньше не думал об этом.

— А кто-нибудь из сидящих здесь людей, об этом думал? Уверен, что нет. А если эти люди и выживут, они задумаются об этом? Кто из этих заложников пересмотрит свою жизнь, если выживет? Их разум проснется, чтобы начать мыслить и понять, для чего дан второй шанс?

— А если не будет второго шанса? Если за нас не заплатят выкуп и нас взорвут?

— Кто будет в убытке, кроме террористов? — усмехнулся он. — Ваши родственники и друзья погорюют о вас, и продолжат жить своей жизнью. Солнце, которое вы не увидите, все так же будет всходить на востоке, и садиться на западе; люди будут рождаться и умирать, а о вас не вспомнят даже ваши собственные внуки. Знаете, мой юный друг, наша жизнь и так никчемна, но мы делаем ее еще более никчемной, чем она есть.

— Я знаю, — продолжил он после небольшой паузы, — вы сейчас задали мысленно себе вопрос, а зачем вам действительно спасение. Большинство из этих людей этого не сделают. Они станут героями новостей, может даже, заработают на этом, но, в конце концов, они все равно когда-нибудь умрут, ничего не поняв.