Женщина, которая неоднократно теряла обморок, вновь потеряла сознание. К ней подбежали люди, я отвлекся на них. Люди в зале словно ожили, озаряясь надеждой. Когда заговорил Шакал, я вновь обратил внимание на происходящее на сцене.

— Гаврюша! С ума сойти это ты?! Собственной персоной?! Какие люди и без охраны! — обратился к мэру Шакал.

Гаврил Михайлович стоял, окидывая зал взглядом, как будто бы не обращая внимания на главного террориста.

— Вот чемодан с указанной суммой, на улице вас ожидает автобус. В пять часов тридцать минут вы вылетите утренним рейсом в Нью-Йорк. Полная неприкосновенность обеспечена, как договаривались, — сказал мэр со свойственной ему статичностью. Примерно в таком же духе и тоне он обычно читает и декларации на площадях и выступает на местных каналах.

Шакал залился смехом, встал и сделал несколько шагов к нему на встречу. Мэр отшатнулся.

— Эх, Гаврюша, Гаврюша. Тебе, наверное, не понравилось, что я сразу не встал и не уступил тебе место? Присаживайтесь, Гаврил Михайлович! — сказал он с каким-то сарказмом.

Этот был тот кульминационный момент, когда из участников спектакля мы превратились в зрителей. Мы наблюдали за этой картиной, затаив дыхание, как за просмотром остросюжетного фильма.

— Я все сделал, как мы договаривались. Чего ты еще хочешь? — сказал мэр, проигнорировав его шутку. Он был полон достоинства и невозмутимости. Он смотрел на Шакала как на пустое место, и Шакал смотрел так же на него.

— Я сделаю вид, будто бы не знаю, что твои люди меня надули.

— Что не так?

— Я просил твоих людей полностью тебя обезоружить. Когда я просил тебя обезоружить, имелось в виду не только лишить оружия, а сделать тебя полностью беспомощным.

— О чем ты, Шакал? Твои люди сами меня проверили на главном входе.

— Они тебя проверили, но упустили из внимания важный момент.

— Какой?

— У тебя под рубашкой бронежилет. Но это ничего. Если я захочу тебя убить, я могу пустить тебе пулю в лоб, и бронежилет тебе не поможет. Но расслабься. Я не хочу убивать тебя. Скажи, а лихо я тебя заманил сюда? Я ведь тебе практически обеспечил славу. Каким бы не был исход, Гаврюша, эти глупцы, — сказал он и направил дуло автомата на зал, — сидящие в зале, будут целовать тебе ноги и качать на руках, если, конечно выживут. Вот увидишь, так и будет. Я, скорее всего, этого не увижу.

— Я обещаю, что ликвидации не будет. Ты выберешься отсюда живым и твои ребята тоже.

Шакал вновь залился громким смехом. Он смеялся около половины минуты.

— Я-то выберусь отсюда, ты тоже. Ты можешь уйти прямо сейчас.

— Как это понимать? У нас был договор! — повысил тон мэр.

Шакал подошел к нему впритык, мэр чуть отстранился.

— Ты ведь уже надул меня с бронежилетом. Неужели ты думал, что имеешь дело с полным идиотом?

— Нет, Шакал. Я знаю о твоей точности и педантичности, поэтому я здесь. Если ты думаешь, что я надул тебя с деньгами, можешь их посчитать здесь и сейчас. Если сомневаешься в…

— Неужели ты думаешь, — перебил его Шакал, — что я поверил в то, что смогу так просто покинуть этот город с кучей бабок?

— Но это ведь был твой план, — ответил мэр недоумевающе.

— И ты думаешь, я мог упустить это из виду? Ты прав. Я слишком точен и просчитал все до мелочей… так слушай. Побег с кучей бабок не входил в мои планы.

— Если ты планируешь сдаться, то это еще лучше. Я найму тебе хорошего адвоката, тебе сократят срок. Обещаю. Доверься мне.

— И как таких идиотов провозглашают мэрами — не понимаю. Есть такой анекдот, Гаврюша. В Америке судья приговорил подсудимого к ста восьмидесяти годам лишения свободы, но сжалился над ним и решил приговорить к ста годам. Так и в моем случае. Я террорист номер один, лишил жизней не один десяток людей. Мне нечего, собственно, будет терять. А ты ничего не понял в этой жизни. Но я попробую тебе помочь понять. Вот ответь мне, Гаврюша, какая разница между мной и тобой кроме разницы в цене одежды?

— Послушай, при чем тут это? Ты специально тянешь время? Меньше чем через час у вас вылет.

— Закрой свой рот и слушай меня! — разозлился Шакал. — Если ты за всю свою жизнь не набрался ума, то я тебя заставлю поумнеть. Слушай меня и не перебивай. Мы же слушаем твой бред на площади собрания, хотя нам это и не интересно. Будь добр, теперь послушай ты…

— Да-да! — уловил он недоуменный взгляд мэра. — Ты не думай, что мы о тебе ничего не знаем, — откашлялся Шакал и встал посреди зала спиной к мэру.

— И так небольшое лирическое отступление Я вырос на улице, ел жуков и червей, когда жрать было нечего, и вырос таким подонком, каким вы все меня видите. Мать пошла по рукам и наплевала на меня. Поэтому я патологически ненавижу женщин. Ты же, сука, — повернулся он к мэру, — жил в тепличных условиях, в добре и ласке, и как все современные мужчины до сорока лет кормился грудью матери. Но ты — такой же подонок, как и я.

Тут он действительно почувствовал сцену, прошелся по ней и начал толкать монолог, обращаясь в зал.

— Какая крайность лучше? Вырастает ли человек в нищете или богатстве, становится ли преступником или олигархом? Где грань между добром и злом? Кто знает? Для нас для всех зло имеет разную окраску и форму. Для меня главный преступник это ты — лицемер, прелюбодей, совратитель малолетних шлюшек. Я знаю о тебе больше, чем те, кто тебя прикрывает. А кто я? Я убийца. Сегодняшней ночью я убил алкоголика-охранника, жизнь которого не представляет ни для кого ценности, в том числе и для него самого; девушку, ставшей ширпотребом в угоду своих интересов; мужика, ударившего женщину ради бутылки воды и людей, которые повели себя как бараны. Я убийца и убил людей. А может я просто оказал обществу услугу? Я же Шакал. Я — санитар природы. Хе-хе! И все эти люди, которых я убил… да примет Аллах их грязные души.

— Почему это ты решаешь, кому жить, а кому умереть? — набрался смелости спросить мэр.

— Я не решаю. Я просто убиваю. Я преступник, я гниль, саркома общества, как и ты и многие другие.

— Хорошо. Я согласен со всем. Только отпусти их. Я принес деньги. Сдержи слово восточного мужчины, отпусти их.

— Ты любишь этих людей?

— Да.

— Я имею в виду этих обманутых кретинов, которые смотрят на тебя как на спасителя? Сколько раз ты их обманывал? Представляю, как они будут разочарованы, когда узнают.

— Они и так знают.

— Нет. Тех, кто это знал, я уже застрелил. Забыл сказать — языкастых людей тоже не люблю, особенно мужчин.

— Встань посередине и скажи всем этим людям, что ты их любишь и пришел их спасти. Солги, как ты это часто делаешь на площади собрания. Посмотри на них свысока, как ты это любишь делать. Извините, Гаврил Михайлович, кафедры нет.

— Хватит! — сказал мэр и протер лицо платком. — Думаешь, мне легко?

— Хорошо, — ответил индифферентно Шакал. — Проси или убирайся.

Мэр собрался, глубоко выдохнул и выдавил из себя следующую фразу:

— Отпустите мою жену и дочь. Я прошу вас.

— Не слышу, — сказал с издевкой Шакал. — Громче.

— Отпусти мою жену и дочь, ублюдок! — повторил сквозь зубы мэр.

Зал словно ожил. Шакал улыбнулся.

— На что ты рассчитываешь, а? — не выдержал мэр. — К чему это все? Хочешь убрать меня с должности? Хочешь, чтобы народ свергнул меня.

Шакал все так же улыбался.

— Нет. Народ тебя не свергнет. Тебе ли не знать свой народ? Как я уже говорил, какой бы не был исход, ты выйдешь отсюда для них героем. Мне надоело с тобой разговаривать. Давай быстрее. Ты хочешь забрать свою жену и дочь?

— Да. Прошу тебя, отпусти их.

— Ты знаешь, ты такой жалкий. Ты просто букашка. Стоящая букашка. Я могу тебя раздавить, но это как-то неудобно. Ты не мог бы встать на колени?

С первого ряда я совершенно точно увидел, как у мэра задергалась бровь. Чрезвычайно медленно он все-таки опустился на колени, вопреки сомнению всех находившихся в этом зале.

— Повтори-ка, Гаврюша.

— Отпусти их — сказал скрежета зубами мэр. На секунду мне показалось, что мэр хочет на него наброситься.

— Хорошо. А остальных ты не берешь? Хочешь совершить частичный выкуп?

— Нет, я хочу, чтобы они все остались живы. Здесь вся сумма.

— Но ты ведь пришел не из-за них, — сказал Шакал, открывая кейс и перебирая банкноты.

— Я хочу выкупить их всех! — медленно, чуть ли не по слогам проговорил, мэр.

— Да, я поверю тебе. Послушай. Знаешь, как мы поступим? Раз ты пришел из-за двух человек, забирай их. Я возьму себе только две купюры, остальное можешь забрать, — сказал Шакал.

— Поднимите девку и мать на сцену! — обратился он к подчиненным, закрыл кейс и вручил его опешившему непонятно от чего именно, мэру.