Он встал на просцениум и начал наблюдать за происходящим в зале.

— Посмотри на них, это тот момент, когда они зависимы. За все двенадцать часов, что мы здесь находились, в этом заминированном здании, ни один человек не предпринял ничего, чтобы спасти свою жизнь, потому что ждал спасения свыше. Ни один из них не захотел думать, предпринять меры, разрабатывать план побега — потому что им нужен кто-то, кто их поведет. Хотя, я облегчил им предлагаемые обстоятельства: они были под наблюдением со всех сторон, но у них была возможность перемещаться и возможность выбраться… Я снабжал их водой, чтобы они не теряли силы и веры, а они… просто утоляли жажду. Им подавали знаки, но никто не обратил них внимания. Никто из них не предпринял попытку спасти свою душу сам, потому что каждый рассчитывал на правительство. А ведь правительство — это такие же люди. Не хочу возвращаться к теме рабской философии.

Он резко повернулся ко мне.

— Времени мало. Сейчас устанавливают взрывчатку на дверях. Возьми микрофон и скажи этим людям, чтобы они отошли от дверей. Быстрее!

Я подошел к микрофону, как он повелел, осторожно взял его и… не поверил глазам. Таймер был встроен в микрофон.

— Ну как тебе? Я еще и хороший изобретатель, — улыбнулся он, — Чего же ты ждешь? Спаси их!

Я просто встал как вкопанный, держа микрофон в руке. И тут же в моей голове пронеслись те самые знаки:

Сначала слова Шакала: «Ваше спасение или гибель в наших руках». Затем щелчок, который означал не выключение микрофона, а включение датчика… Знаменательный вопрос этого господина: «Вы смогли бы схватить микрофон и передать информацию?». И это только часть загадок. Да, черт побери, а мы действительно оказались так глупы и трусливы.

Я остановил таймер. И обратился к заложникам в зале:

— Секундочку внимания… Внимания, прошу вас.

Я около минуты пытался обратить на себя внимание.

— Бомба обезврежена! Бомба обезврежена! — повторил я несколько раз. Наконец, я овладел их вниманием. — Вам нечего больше бояться. Датчик находится сейчас у меня руке. Вам, как и мне, сложно будет в это поверить, но он, оказывается, был встроен в микрофон. Да, этим микрофоном террористы нами и манипулировали все это время, но сейчас не об этом. Я настоятельно, рекомендую вам отойти от дверей, чтобы силовики могли проникнуть к нам, подорвав их взрывчаткой. Прошу вас, отойдите от дверей. От того, что вы там толпитесь уже около часу, они не откроются. Отойдите от дверей.

Люди, с чьих лиц постепенно спадал панический ужас, начали отходить от дверей. Через пару десятков минут все четыре двери снесли и в зал вошли вооруженные силовики. Заложники пулей рванули из душного зала к выходам, опять образуя давку.

Я все еще оставался на сцене, наблюдая за всем этим.

— А что будет с вами? — повернулся я к этой странной престранной личности, которая устроила для себя столь странное представление.

— Разве я похож на преступника? Я всего лишь разработал план и осуществил его. Да, я всего лишь сценарист, и даже не режиссер-постановщик. Режиссером мог бы быть любой из вас, ведь любое решение могло бы повлиять на исход, но все предпочли быть актерами-марионетками. Так и в жизни.

— Хоть вы и сумасшедший, но место вам в тюрьме. И вашим ребятам тоже.

— Им не светит тюрьма. Они в надежном месте. Что касается меня, мой юный друг, то я такой же заложник, как и вы и все остальные. Мы все пожизненные заключенные одной заложенной программы под названием «жизнь». Вы думаете, что там за дверьми вас ждет свобода, но это не так.

Я ничего не ответил и вышел одним из последних. Когда я вышел на улицу, я буквально кусал свежий воздух губами. Я никак не мог испить этой свободы. На улице уже рассвело, и этот был первый рассвет моей новой жизни. Первый рассвет после этой маленькой революции внутри меня, которая на всю жизнь изменит мою жизнь… Господи, нет, я не могу поверить, я выжил! Я на свободе!

Мое наслаждение жизнью и покой прервала толпа корреспондентов, накинувшихся на меня с микрофонами и камерами.

— Скажите, это правда, что вы обнаружили таймер от бомбы на микрофоне и обезвредили ее? Скажите, что вы думаете обо всем этом, каковы ваши предположения? Что вы испытывали, когда обнаружили таймер? Как вы поняли, что таймер встроен именно в микрофон?..

Вопросы сыпались беспрерывно. А я их даже не слушал.

В толпе я разглядел мэра с его женой и дочерью. Они тоже давали интервью. Толпы людей собрались возле них и просто боготворили его, как своего спасителя. Я один не потерял рассудок? — спрашивал я себя, — и после всего того, что мы об этом человеке узнали, люди благодарят его и верят, что он действительно их спас?.. Боже, и в этом он оказался прав.

— Послушайте, может, вы хотя бы на один вопрос ответите нам? — донимали меня журналисты.

— А с чего вы взяли, что я вам должен отвечать? — ответил я сухо, не отрывая глаз от мэра и его семьи. — Оставьте меня в покое, мать вашу! — крикнул на них я и прошел сквозь них к мэру.

— Так это вы наш спаситель! Что ж, — обратился я к нему с иронией, — может, вы тогда отдадите мне чек?

— Какой чек? О чем вы молодой человек? — как-то глупо и торжествующе улыбнулся мэр.

— Чек за мою жизнь. Вы же ее выкупили?

Мэр нервно задергался перед камерами.

— Или вы все-таки ее не выкупили? Ах да! Вы же выкупили только свою жену и дочь, а я и забыл — продолжал я. — А я хотел было вас поблагодарить, да вот только не за что, оказывается. Пусть для всех вы и спаситель, но для меня вы — трус и ничтожество! Я спас себя сам!

Я резко обернулся и прошел сквозь толпу журналистов, запечатлевших это.

— Не обращайте внимания. Человек вышел из критического положения, так бывает, продолжайте… — оправдался мэр.

— Андрюша! — услышал я в этой кутерьме и остановился. Это был голос Оли.

— Андрей! Я здесь.

Я обернулся и не ошибся — это была Оля, а сзади отец с матерью.

Я пулей полетел к ним в объятия. Сначала я обнял Олю — мать моего будущего ребенка. Потом родителей. Они плакали от счастья, я плакал с ними. Ради этого момента стоило выжить. Ради ощущения нужности женщине, которая меня любит, несмотря на то, что я все потерял… Этим двум людям, которые были готовы полезть за мной в эту дыру… и этому ребенку, которому я нужен, но еще этого не понимает.

— Андрюша, ну разве так можно? Неужели так сложно было взять телефон? До тебя никогда нельзя дозвониться. Мне сегодня ночью три раза скорую вызывали — не найдя слов для объяснения счастья, пожурила меня мама.

— Это в последний раз, мама. Отныне такое не повторится, — ответил я и поцеловал ей руку.

— Ты прости меня, Андрюша. Я вела себя как дура! — промолвила Оля. — Эта проклятая квартира. Я просто смотрела на тебя как на неудачника, когда ты проиграл суд. Но для меня ты отныне герой на века.

Я поцеловал ее.

— Черт с ней с этой квартирой, Оля! Не нужна она нам. Мы с тобой уезжаем жить в границу и начнем новую жизнь с нашим ребенком!

— Ты смотри на него! — сказал отец. — А сколько раз предлагали! Неужели решился?

— Пап… Мам… Оля… Вы простите меня за все! — начал я.

— Нет, это ты нас прости! — оборвали они меня втроем.

Мы все обнялись и отправились домой. Это были худшая ночь и лучшее утро в моей жизни.

Прошло много недель с тех пор. Мы с Олей уже собирались духом сменить город, страну. Оля часто спрашивала меня, не сожалею ли я, не передумал ли. Я твердо отвечал, что нет. За эти дни она успела заметить, что я стал какой-то другой.

— Ты изменился, — все время она мне твердила с улыбкой на лице.

— Главное, чтобы тебе это нравилось, — отвечал я.

Журналисты не оставляли меня в покое, но мне это совсем не льстило. Какой дешевой и невзрачной личностью надо быть, думал я, чтобы охотиться за славой. К стоящим людям слава приходит сама. Но некоторые мои «бывшие братья и сестры по несчастью» этим активно пользовались и частенько мелькали на обложках газет и на местном телевидение. Но чем больше дней утекало со дня этих страшных событий, тем больше эти люди уходили в забвенье. Город продолжал жить дальше и заполняться новыми событиями и новыми «героями дня».

Мне, как одному из единственных, кому была досконально известна вся правда, смешно было читать и слушать все эти бредни мелких людишек, которые там даже не находились. Конечно, главным героем провозгласили мэра, «который на свой страх и риск ринулся в здание спасать жителей своего любимого города, оказавшихся в заложниках террористической организации гражданина N, известного как Шакал. К удивлению своему, наш глубоко почтенный мэр Гаврил Михайлович узнал, что среди заложников находились его жена и дочь. Ему почти удалось найти общий язык с главарем и уговорить его отпустить заложников. Но главарь отказал ему в этом, предложив забрать жену и дочь. Гаврил Михайлович сообщил, что главарь отказался брать деньги и отпускать заложников. В связи с этим он приказал взять здание штурмом. В течение получаса заложники были эвакуированы, часть боевиков была ликвидирована. (Видимо, здесь шла речь о террористе, которого заложники убили в туалете.) Главарю удалось скрыться из здания по канализационным трубам. До сих пор причина захвата заложников не установлена. По словам заложников, вероятнее всего, причина кроется в недовольстве гражданина N (он же Шакал) правлением мэра города, так как на глазах у заложников мэр незаслуженно был оклеветан… Так же нет никаких данных о бомбе, заложенной в здании. Известно, что молодой человек, пожелавший остаться неизвестным, обнаружил таймер на рукоятке микрофона совершенно случайно… Благодаря доблестной и мужественной работе саперов, бомба, найденная в подвальном помещении здания, была ликвидирована. Во время захвата погибло тридцать восемь человек. Помним, скорбим».

Я не давал никаких показаний, да нас и не принуждают их давать, поскольку для полиции мы всего лишь жертвы. Меня не оставляют в покое только эти чертовы журналисты. За все это время, что я наблюдаю за ними, а они наблюдают за мной, я успел их возненавидеть. Журналисты! Никого я так не люблю теперь как журналистов. Я слишком много знаю о них, чтобы их любить. А за что любить журналистов и журналистику? За эти дни я слишком хорошо их разузнал. Они винят в случившемся кого угодно, но только не представителей власти. А ведь я был там, я знаю, что все, что они говорят и пишут — это ложь. Я готов предстать пред всем миром и рассказать правду, чтобы ее знали все, но не хочу. Да и как сказал один мой старый добрый знакомый: правда никому не нужна. Ни тем, кто и так ее знает, ни тем, кому не помешало бы ее узнать! Меня либо уберут, либо отправят в психиатрическую клинику, общественно объявив о моем умопомешательстве, в лучшем случае, я стану изгоем… Вот почему я разочарован в журналистах. Журналистика, на мой взгляд, — это такой вид легальной проституции. За деньги журналисты готовы ткнуть лжесвидетельствующую информацию самому Господу прямо в нос. Если проститутка торгует своим телом, эти люди совершают куда более грязное дело, торгуя своей честью и чувством достоинства, пуская пыль в глаза всему миру. Другое дело, конечно, независимые журналисты, которые ни на кого не работают, а усердно внедряют в массы свое личное мнение и идеи. Они озабочены не собственными карманами, а общественными проблемами, на которые и пытаются открыть людям глаза на происходящее. Они, конечно, очень отважны, ведь свобода слова — это большой риск. Вот почему я молчу. Да, может быть я и трус. Но не для того я выжил среди одних бандитов, чтобы так нелепо умереть от рук других.

Я не знаю, изменится ли моя жизнь после того, как я покину этот город. Но знаю одно — хуже мне уже никогда и нигде не будет.

Мы уже выбрали страну. По работе мне предложили поехать в Испанию, Грецию или Аргентину с контрактом на несколько лет. Мы выбрали Испанию. Нельзя скрыть, что на работе мне предоставили хорошие льготы, может начальство меня, таким образом, просто жалеет — ну и пускай. Все равно я уезжаю. Когда устроюсь за границей, заберу родителей, хотя они и привязаны к этому городу. Мы уже знаем, что у нас будем мальчик. Он родится в Испании и автоматически станет ее гражданином. Поэтому мы решили, что назовем его Хуаном. А еще мы с Олей посещаем курсы испанского языка, знакомимся с испанскими традициями и кухней. Мы оба еще молодые, поэтому мы решили посвятить все свое свободное время развитию, расширению кругозора, знаний. Хотим, чтобы нашему ребенку было с нами интересно. Хотим, чтобы наш ребенок не был такой, как все. Пусть даже вундеркиндом, я не против этого. Оля смеется, но ей нравится, как я представляю себя строгим и требовательным отцом будущего великого программиста.

Перед тем, как заснуть я много думаю. Думаю обо всем на свете. О том, что действительно важно, а что нет. Странно, но в жизни столько не раскрытых и интересных вопросов, которые я раньше себе не задавал. Не могу понять, и как я раньше ложился спать и засыпать, ни о чем не подумав. Разве у меня не было мыслей? Я жил до рассвета до заката, от заката до рассвета — и так целых двадцать четыре года… Я понял, что моя жизнь, была потрачена впустую и отдана учебе, начальству, обществу, но только не себе.

Я никогда не забуду эту ночь, навсегда изменившую мою жизнь и того человека, который на многое открыл мне глаза. Тогда он мне казался сумасшедшим, но сейчас я понимаю, что он не сумасшедший, он просто не понятый. Но я его понял. Нет, я не одобряю эту его выходку, но я его понимаю. Общественность изгнала его, и он захотел обратить на себя ее внимание… Нет ничего страшнее одиночества. Одиночество — корень всех зол. Если в вашем окружении есть очень мерзкий человек — будьте терпимее к нему и не забывайте, что он просто очень одинок.

Многим моим знакомым кажется, что после того случая я двинулся умом и они стараются обходить меня стороной. Да, может быть я сошел с ума, но я сошел с того ума, которое мне навязали — стереотипного, не побоюсь этого слова, стадного. Я начал мыслить независимо. Они не понимают, почему я отказываюсь от съемок, интервью, телепередач, от кучи денег и славы… Но если бы они оказались тогда там, то вероятно и у них произошла бы переоценка ценностей. А может, и не произошла бы. Многие, из людей, оказавшихся со мной в этом аду, я уверен, ничего не поменяли в своей жизни. Они живут, как прежде, вдыхая едкий дым и пафос этого ничтожного города, который никогда не заявит о себе, даже если его сотрут с лица Земли. А может, и заявит. Конечно, не хочу забегать вперед, но когда-нибудь все узнают об этом городе, благодаря мне, как о родине великого человека, каким я и собираюсь стать.

Теперь я совсем другой человек — счастливый. Я сошел с ума и поблагодарил бога за это. Благодаря случаю, произошедшему со мной, я понял, что спасение наших душ — в наших собственных руках. И надеюсь, другие тоже это поняли.