Многолетние усилия археологов и палеоантрапологов по поиску предков вида Horno sapiens на земле привели к дурной бесконечности. Будучи археологом по базовой университетской специальности, имея за плечами не один полевой сезон, автор этих строк достаточно подробно посвящен в драматическую историю поисков останков древнейших гоминид и в споры вокруг них.

Еще в конце 70-х годов казалось, что цепь вот-вот сомкнётся, остался последний натиск. Археологи-полевики с энтузиазмом бороздили Африку, их романтизм напоминал неистовство золотоискателей. Они проделали огромную работу, «удревняя» человека примерно на миллион лет в пятилетку, однако заветное колечко найти так и не удалось. Оно остается недоступным, как волшебная чаша Грааля, из своего трансцендентного далека навевая мысль, что открытие истока станет одновременно и открытием цели, а к этому лучше и не стремиться, во всяком случае, методами позитивной науки. О том, что происходит, когда знание о Начале совмещается со знанием о Конце, показано в романе Маркеса «Век одиночества».

Научный поиск превратился в погоню за мифом. Он постепенно переходит из области позитивного знания в некое окололитературное творчество (пример: Д.Джохансон и М.Иди с их приснопамятной книгой о Люси).

Благодаря антропологам, движение в сторону, противоположную эволюционному учению, приняло характер ad absurdum. Тупиковость ситуации породила научный радикализм.

Исходя из того, что в процессе антропогенеза часто наблюдается деградация, а не прогресс; что прямая линия развития от животного к человеку нигде, ни в одной части света не выстраивается; что принципы целостности и преемственности оказались неприложимы к теории происхождения человека, - начали нападать на фундаментальную теорию эволюции.

Резкой критике подвергаются эволюционная теория Дарвина и биогенетический закон Геккеля. Основы научного мировоззрения трещат. Быть дарвинистом в наше время считается дурным тоном. И только ученые в своих лабораториях упорно не замечают, что они наделали. Ибо виноваты, безусловно, они, — эволюционисты, дарвинисты, симиалисты... Дарвину было бы лучше иметь много врагов, чем много таких сторонников.

Ярким примером того, как трудности, нелогичности и нестыковки теории антропогенеза породили отказ от принципов глобальной эволюции, является — нет, не сальтационизм разных мастей, — это еще полбеды. Появилась концепция инволюции, представляющая собой глобальный антиэвол юцион изм.

Вкратце ее суть в следующем: развития форм жизни на Земле от простого к сложному, от низшего к высшему не было. Происходили прямо противоположные процессы. Не простейшие микроогранизмы стоят в начале, а человек, от которого все виды и произошли по нисходящей вплоть до вируса СПИДА и возбудителя дизентерии.

Обоснование этой концепции целиком и полностью зиждется на критике господствующей теории происхождения человека от обезьяны. Именно она дала повод для нападок на Дарвина и дарвинизм. Эволюционная антропология, не сумевшая объяснить, каким образом из обезьяны получился человек, вызвала кризис всего комплекса наук, основанных на эволюционном учении.

Что сказать по этому поводу? Автором гипотезы происхождения человека от обезьяны является философствующий вульгарный материалист Фохт, который не имел никакого отношения к биологии и разъезжал по Германии с публичными лекциями, в которых много что говорил. Например, будто мозг выделяет мысли точно так же, как печень выделяет желчь. Человека от обезьяны он «произвел», основываясь на внешнем сходстве. Это очень опасная и распространенная ловушка для всех эволюционистов. Наверное, это и настораживало Дарвина, который был едва ли не последним европейским ученым, который поверил в симиализм.

Далее надо сказать, что, какой бы важной персоной не был на Земле человек, его вопрос - это частный вопрос глобальной эволюции. Если при конструировании крыши допущены ошибки, это еще не основание, чтобы рушить все здание. Глобальная теория эволюции, благодаря работе палеонтологов и биологов, представляет собой достаточно прочно стоящее здание.

Единство современной биоты планеты Земля и преемственность форм жизни неоспоримы. Можно спорить насчет «вертикальности» и «горизонтальности» переноса генов, но единство биоты неоспоримо. О способах смены биот говорить не будем, это слишком далекий от нашей темы вопрос. На уровне макроэволюции, когда речь идет о смене биот, дарвинизм, возможно, не «работает», работают какие-то внешние факторы.

Охотно допускаю, что Бог. Но если проект «человек» принадлежит Богу, то он основательно поработал над ним, начав с бактерии. Высший разум создал биоту, начав с сине-зеленой водоросли, и завершив ее видом Homo sapiens sapiens.

Он создал человечество, как хороший мастер-живописец пишет портрет. На холстах Тициана до двадцати слоев лессировок, поэтому они живы и вечны. Современные халтурщики пишут а ля прима , их картины просвечивают насквозь и сползают с холстов через несколько лет. Бог — он Тициан, а не Вася Пупкин из Строгановки, дизайнер, малюющий маслом на оргалите и называющий свой продукт громким словом «живопись». Представления о том, что конечный колорит произведения живописи и близко даже не должен угадываться в первых мазках (а иначе живого цвета не получишь, получишь раскраску), у него нет.

Великое дело уже то, что теория эволюции работает на уровне одной биоты, внутри нее. Я имею в виду здесь не столько мысль Дарвина о естественном отборе, как движущей силе эволюции, сколько его общую идею происхождения видов друг от друга, воплощенную в образе эволюционной лестницы.

Сейчас стало ясно, что естественный отбор не являлся единственной движущей силой; возможно, он даже не был основной причиной образования новых видов; он проявлял себя в качестве тенденции, а не прораба эволюции.

Когда Б.Ф. Поршнев впервые заявил, что непосредственным предшественником человека разумного являлся вид «человек безумный», — это естественный отбор или противоестественный? Когда отбрасывается нормальный животный инстинкт и формируется зачаток сознания в форме безумия — это как называется? А ведь без этого преломления, без этой революции с ее хаосом, пути к выходу из животного царства необходимости в царство человеческой свободы не было.

Вторжение новых методов в биологию, прежде всего молекулярно-генетических, не взорвало учение о глобальной эволюции. Появились новые гипотезы, ломающие некоторые представления о преемственности, но в целом эволюционная лестница устояла (см. о новых тенденциях в эволюционном учении, - 33). Этого не скажешь, к сожалению, о теории антропогенеза, этой завершающей надстройки глобальной теории эволюции. Здесь применение «генетической мерки» обескуражило ученых, выявило кривизну в расчетах стропил и гнилость заложенных матиц.

Спасти теорию антропогенеза может только одно: отказ от симиализма, который представляет собой проявление вульгарного эволюционизма, основанного исключительно на внешнем сходстве. Фохт, одним словом, который, похоже, выделял мысли печенью.

Наконец, следует сказать, что утверждение, будто антропологический материал, относящийся к доистории, демонстрирует общую картину деградации и одичания, - это ложь. Нельзя говорить такое и о типологических формах предметов материальной культуры.

Дегенеративные тенденции выявляются в рамках отдельных групп гоминид и их орудий труда. Например, внутри группы австралопитековых; внутри группы эректусов (питекантропов); внутри группы палеоантропов (кроманьонцев и неандертальцев). Если брать в целом, то эректусы, безусловно, прогрессивней австралопитеков и стоят на гораздо более высокой ступени эволюционной лестницы. Палеоантропы далеко превосходят всех архантропов, включая эректусов.

Если брать в целом, то морфологический и материальный прогрессы налицо. Именно это обстоятельство и тормозит полный крах симиализма, заставляет ученых держаться за эту отжившую концепцию, несмотря на ее нестыковки. Здесь есть некая бесспорность, очевидность, с которой трудно бороться, но которую надо преодолеть, чтобы докопаться до истины.

В самом деле, разве можно оспаривать тезис, что австралопитек похож на обезьяну, но стоит выше на эволюционной лестнице?! Бесспорно и то, что питекантроп похож на австралопитека, но превосходит его; что неандерталец похож на питекантропа, но при этом умней его. Если мыслить такими блоками, то из цепей симиализма не вырвешься.

Современным ученым-симиалистам свойственно именно блочное мышление. Что касается способа мышления тех, кто отвергает принципы эволюции вообще, я назвал бы его атомарным. Эти исследователи на основе некой частности делают глобальные выводы, не видя за деревьями леса. Беря частный факт, что среди австралопитеков более древние особи превосходят менее древних, они возводят его в ранг закономерности, совершая типичную логическую ошибку недостаточности основания (пример подобных размышлений, — 24).

Не правы ни те, ни другие. Ни «атомарники», ни «блочники». Прогресс разных групп гоминид относительно друг друга и явная деградация внутри групп не противоречат друг другу. Этот феномен объясняется просто: в связи с мессинским кризисом, в Средиземноморье происходили экологические катастрофы. Разные группы гоминид, стоящие на разных уровнях развития, уходили с побережья и деградировали в глубине материка независимо друг от друга. Всего прослеживаются 3-5 больших волн переселенцев, которых постигла, в основном, печальная судьба.

Возможно, я ошибаюсь, но в настоящий момент времени я не вижу путей и способов опровержения инверсионной теории антропогенеза со стороны ученых-эволюционистов. При этом все равно, с каким знаком их эволюционизм: с положительным или отрицательным. Верят они в глобальный прогресс или верят в глобальный регресс. А вот сальтационистам есть что сказать против. Остался один весомый аргумент в пользу (как может показаться) тезиса о внезапном и немотивированном возникновении сознания.

Речь идет о непомерно больших потенциях человеческого мозга, который, как известно, используется людьми не более, чем на 10%.

Эволюция не создает таких запасов. Об этом говорят прежде всего сами эволюционисты. Цитирую: «В эволюции имеет значение только решение задач текущего момента, ни один эволюционный аспект не имеет промежуточного значения» (22, с.95).

Инверсионная теория является теорией эволюции, поэтому я обязан внести ясность насчет мозга, и я не заставлю ждать.

Разгадка заключается в том, что у нас не один, а два мозга, активно сотрудничающие между собой. В процессе эволюции определилась их специализация: левое полушарие отвечает за логическое мышление, правое — за образное. Не стану приводить расчетов, они будут выглядеть профанацией идеи, потому что произвести расчеты эффекта разделения труда двух органов мышления можно только на базе хорошо оборудованной лаборатории. Но мы знаем из истории, что разделение труда дает эффект кратный. Благодаря ему, ту работу, которую в мануфактуре выполняли тысячи, начинают делать на общем производстве сотни.

Мозг — это информационная система, имеющая сейчас аналоги в виде компьютеров. Когда в компьютере возможности материнской платы увеличиваются вдвое, вы можете устанавливать вместо старых программ новые, которые в десятки раз совершенней бывших. Допустим, компьютер позволяет установить операционную систему DOS, а WINDOWS — нет. Для того, чтобы установить более совершенную операционную систему, требуется всего-то в полтора-два раза увеличить память. А эффект — в десятки и даже сотни раз.

Примерно то же самое произошло и с нашими предками. Один мозг был достаточен для животной жизни, для жизни самого умного из животных. Система из двух мозгов, основанная на гармоничном разделении операций, дала возможность перейти на другую операционную систему, которая стала основой разума. Это типичный случай перехода количественных изменений в качественные (кроме эволюционизма, я еще и тем грешен, что диалектик). Эффект нового качества не поддается арифметике. Суммирование здесь невозможно, надо мыслить интегрально.

В прошлом веке с целью излечения буйных сумасшедших широко применялась операция по расчленению связки двух полушарий. Пациент при этом терял не только «безумие», но и большую часть способности к мышлению и творчеству. Он становился тихим, послушным и способным только на элементарную жизнедеятельность. Это доказывает, во-первых, неразрывную связь безумия и ума и их общее происхождение у наших предков из контакта двух автономных мозгов. Во-вторых, доказывает, что сознание человека в своей основе дуально и именно эта двойственность обеспечивает его потрясающую эффективность.

Выше говорилось только о том эффекте, который сказался на «компьютерных» возможностях мозга, на возможностях логического мышления, но и он огромен. Нормальная человеческая психика отличается от психики животных не только этим, и главным образом не этим.

Благодаря такой великолепной комиссуре, как мозолистое тело, состоящее из 300 млн. проводящих волокон (!), правое и левое полушария мозга человека настолько активно обмениваются информацией, что родился неизвестный до сих пор природе феномен - интуиция. Ее роль в познании огромна, переоценить ее невозможно. Возможности мышления выросли, благодаря интуиции, неизмеримо. Источником интуиции является стереоскопичность мышления, проистекающая из дуальности органа мышления.

Эволюция не создавала ничего лишнего. Она всего лишь соединила два автономных мозга, чтобы наши предки, вышедшие из моря на сушу, могли здесь жить с нераздираемой надвое психикой. Кто мог знать, что эта связка даст такой потрясающий эффект? На порядок выросли возможности мышления от разделения функций. Еще один порядок роста обеспечила интуиция. Но и это еще не все.

Давно доказано, что художественное творчество — этот высший взлет человеческого духа — является плодом контакта двух полушарий, из которых одно отвечает за логическое, а другое за образное мышление. В художественном творчестве преодолевается ограниченность логического мышления и достигается такой уровень познания действительности, Бога, Универсума, что логика меркнет и отступает вместе с научной интуицией. Как измерить в процентах этот взлет?

...Жил на берегу великого Океана человек, поэт Пабло Неруда, Нобелевский лауреат. Несколько дней назад я побывал в его доме в Исла-Негро недалеко от Вальпараисо (благодарю торгпреда РФ в Чили Галину Кузнецову за любезное приглашение и предоставленную возможность). Хочу завершить свою книгу, которую считаю не только научным исследованием, но и гимном Морю и Человеку, его словами, которые он написал, глядя из окна своего дома:

«Едва наступает лето, девушки уже на пляже, а мужчины и дети опасливо входят в воду и тут же выскакивают на берег, спасаясь от быстрой волны. Вот так воскресает древний, зародившийся в глубине веков, танец человека у моря, быть может, самый первый танец человека» (92 с.332)#

Март 2004, Москва — март 2005, Сантьяго.