Хотите присоединиться к тысячам мертвых евреев, охраняемых немецким новообращенным?

Проснувшись на следующий день, я решил не смотреть больше фильмов. Хватит небылиц и людей на экране, только реальный мир и живые люди. Моя единственная дилемма заключается в том, где найти самое оживленное место? Поскольку это Иерусалим, а не Нью-Йорк или Гамбург, то я иду на кладбище.

Масличная гора. Откровенно говоря, сегодня не самый лучший день, чтобы пойти к горе Елеонской. Сегодня — первая пятница Рамадана, что в Иерусалиме означает День Гнева: беспорядки, бросание камней, пули и длинный список всевозможных иных “замечательных” вещей. Но я в любом случае иду, рассуждая, что никто не будет стрелять на кладбище; делать это, вроде как, уже поздновато.

Не так легко туда попасть. Масличная гора смотрит на Аль-Аксу, и доступ к ней оказывается весьма затруднен.

Целый месяц люди постятся в течение дня и до смерти объедаются по ночам, а главное — идут молиться в Аль-Аксу. Везде, куда ни погляжу, полиция и солдаты пограничной охраны. На улицах их сотни, если не тысячи. Многие улицы перекрыты для движения транспорта, миллион с лишним мусульман на улицах, в небе дирижабль для наблюдения, и к тому же вертолеты, и каждый еврейский полицейский в напряжении. Лучшего времени, я вижу, и быть не может: когда мусульмане идут молиться туда, где Мухаммед взлетел на небо, я иду в место, где души скоро слетят с небес вниз на землю, чтобы воссоединиться в могилах с телами умерших.

Думаете, я сошел с ума? Ничего подобного.

Когда придет Мессия, он первым делом придёт сюда, на Масличную гору. Он пройдёт по горе, хранящей невыразимое число умерших, и воскресит их всех, одного за другим, одного за другим. Он воскресит всех мертвых, по крайней мере, евреев, на каком бы кладбище планеты они ни были захоронены, но начать он собирается здесь, на Масличной горе.

Вы это знали?

Вот почему место захоронения здесь стоит дороже, чем особняк во многих других частях мира. Давайте посмотрим правде в глаза: если вы знаете такое место, где вам гарантировано первым выйти из могилы, разве вы не хотели бы быть похороненными там? Вот почему самые богатые и знаменитые евреи похоронены здесь. Это самое дорогое еврейское кладбище в истории, кладбище пять звездочек.

В то время как право быть похороненным в этом святом месте зарезервировано для богатых и знаменитых, для живущих на нем — история совершенно иная. Да, есть люди, которые живут среди мертвых. Две семьи, чтобы быть точным.

И я появляюсь в их обители.

* * *

Одна из них — семья Ципоры и Рехавии Пильц, чей двор населен мертвыми. Мой двор населен кошками, их — умершими. Этой вполне живой семье нравится иметь соседями мертвых. Их единственная проблема — с живыми. Через улицу от кладбища — квартал, населенный живыми людьми, которые, так уж случилось, — мусульмане; а мусульмане твердо убеждены, что в этом районе позволено быть только мертвым евреям. Чтобы сохранить Пильцев в живых, израильское правительство тратит огромные суммы. В дополнении к государственным службам безопасности, правительство наняло частного охранника, чтобы быть уверенным, что семья Пильц не закончит существование под надгробной плитой.

У Пильцев девять детей, названых согласно тому, во что они верят. К ним относятся: Бат-Цион (дочь Сиона), Сар Шалом (министр мира), Тиферет (Слава), Геула (освобождение).

Ципора говорит, что за ее окном — юго-восточная стена Храмовой горы. “Вы можете молиться здесь так же, как молитесь у Западной стены. Это стена периода Второго Храма".

— Вы живете посреди кладбища, могилы касаются вашего дома. Вы одна между мертвых. Разве это не страшно?

— Я слышала кого-то на этой неделе, говорившего: "Мы не должны бояться мертвых, мы должны бояться живых". Мне это понравилось.

— Очень красиво, но разве не страшно здесь жить?

Она подводит меня к другому окну, на этот раз — окну спальни.

— Посмотрите! Видите ту могилу? Это Бегин (бывший премьер министр). А вот там — Элиэзер Бен Иеhуда (создатель современного иврита). Шай Агнон (лауреат Нобелевской премии), рабби Зоненфелд (Главный раввин Иерусалима).

— Ципора, почему здесь?

— Я всегда хотела этого, хотела жить в Восточном Иерусалиме.

— Почему?

— Иерусалим — самый священный город в мире, и я не могу принять тот факт, что святой город разделен, и половина заселена евреями, а другая половина — арабами.

— Почему здесь?

— Арье Кинг, работающий с Ирвингом Московицем [американским магнатом], рассказал мне об этом месте. Ирвинг покупает арабское жилье и продает его евреям, и Арье рассказал мне, что они ищут людей, готовых переехать в этот дом.

— Почему здесь?

— До нас здесь жила арабская семья. Они выламывали надгробия с еврейских могил на кладбище и мостили ими пол. Всякий раз, когда что-то в доме ломалось, они выходили, выламывали несколько надгробий и клали сюда.

— Вы здесь счастливы?

— Очень. Жить здесь — это привилегия. Куда бы я ни переехала отсюда, это будет означать шаг вниз.

Ципора уходит на кухню, чтобы готовить. Через нескольких часов наступает Суббота, и к этому времени еда должна быть готова (ортодоксальные евреи в субботу не готовят). Ей надо накормить одиннадцать ртов, и приготовление пищи — миссия серьёзная.

Восьмилетняя Тиферет — девочка, красивая по любым меркам, разговаривает со мной во дворе, единственном месте, где, по понятным причинам безопасности, детям Ципоры разрешено самостоятельно находиться вне дома. Я спрашиваю Тиферет, нравится ли ей жить среди мертвых евреев и живых арабов.

— Я бы хотела жить в другом месте, — говорит она, — чтобы было место, где гулять.

— Кем бы ты хотела стать, когда вырастешь?

— Актрисой.

Звук аплодисментов идёт этой девочке больше, чем звук муэдзина, раздающийся сейчас так громко, что, вероятно, слышно даже мертвым.

Я пытаюсь представить себе Тиферет в качестве актрисы в "Садовнике": поселенец в фильме иранского режиссера. Интересно, аплодировали бы тогда немецкие журналисты?

За границами кладбища тысячи мусульман, только что закончивших молиться в Аль-Аксе, возвращаются обратно в свои дома. Чтобы отдохнуть на какое-то время от мертвых, я смешиваюсь с толпой арабов и через двадцать минут останавливаюсь у Гат Шманим (который в английском языке превратился в "Гефсиманский Сад" — место, где Иисус молился прежде, чем был распят). Я отхлёбываю глоток холодной воды, и кто-то сразу кричит мне:

— Рамадан! Не пить!

Будто это его проблема.

— Здесь никогда не знаешь, — объясняет мне израильский полицейский, стоящий неподалеку, — один человек что-то скажет или бросит камень, и весь квартал вспыхивает. Так это здесь работает.

Я продолжаю идти, идти и курить. Можно было бы покинуть кладбище, но тысячи могил тянутся вдоль дороги, по которой я иду; на многих из них надгробия сохранились лишь частично: с одной строкой, словом, буквой. Остальное было сломано, чтобы осквернить, или украдено, чтобы починить стену или пол. Я смотрю на разбитые могилы и спрашиваю себя: сколько ненависти должно быть в вашем сердце, или как вы должны быть бедны, чтобы сделать это мертвым?

Я иду обратно к Ципоре. Она предлагает посетить ее соседей, ее единственных живых соседей, и мы вместе идем к семье Ганс. Гилад, отец шестерых детей, рад познакомиться с новыми личностями.

Потягивая немецкий кофе Jacobs, он рассказывает мне о себе. Его родной язык — немецкий, хорошо сочетающийся с Jacobs, но кроме этого он говорит по-английски и на иврите. Он рос в Гамбурге, одном из самых богатых городов Германии, но чувствовал, что в его жизни чего-то не хватает: людей, которым можно довериться.

— В глубине души, — говорит он мне, — средний немец не преодолел антисемитизма. У этого очень глубокие корни.

При наличии отца-еврея и матери-нееврейки, это чувство делало его жизнь в Германии нелегкой, и в один прекрасный день он отправился в Израиль.

Гилад и его семья любят Израиль и любят это кладбище. На их взгляд, это кладбище намного лучше, чем Гамбург. Я не согласен, но о вкусах не спорят. Они предлагают мне торт, сделанный, как они уверяют, только из натуральных продуктов, и я беру кусочек. Потом еще кусочек. И другой. И еще. Не знаю, почему, но торты на кладбище, действительно, особенные.

* * *

Сразу за кладбищем, всего в нескольких минутах ходьбы, находится палестинский квартал Рас-эль-Амуд. И в нём, в самом сердце мусульманской жизни, Ирвинг Московиц купил у арабов землю, и еврейский фонд организует строительство жилищного комплекса для евреев: Маале Зейтим и Маалот Давид.

Именно в Маале Зейтим и живет Арье Кинг. Мне нравится его имя. По-английски это значит "Lion King" (Лев Король). Видели "Lion King"? Мьюзкл? Я видел его в разных местах, в том числе, в Гамбурге.

Арье Кинг работает на еврейских магнатов, которые не могут купить самостоятельно то, что им хотелось бы. А именно, арабскую недвижимость. Ирвинг Московиц — один из его клиентов, но есть и другие.

Несмотря на свой юный возраст, Арье Кинг довольно известен здесь, особенно в определенных кругах, и многие желают ему самого худшего.

Я сижу в его гостиной, и мы болтаем.

— Арье, что бы вы хотели, чтобы мир узнал о вас?

— Как можно меньше.

Блестящий ответ! Но я продолжаю вгрызаться:

— Что бы вы хотели, чтобы мир узнал о вашей деятельности?

Арье становится серьезным:

— Я делаю все, что могу для Иерусалима, потому что от будущего Иерусалима зависит выживание евреев.

— Почему?

— С тех пор, как евреи были изгнаны из Иерусалима, мы не такие, какими были.

— Что вы имеете в виду?

— Мы не можем поклоняться Богу так, как раньше.

— Вы имеете в виду забой животных в Храме? Это то, чего вы хотите?

Арье не нравится слово "забой" и он исправляет меня:

— В Торе написано: Жертвоприношение Богу. У нас также нет Синедриона. (Синедрион — высший религиозный суд во времена Храма).

— У Израиля есть Верховный суд; он не достаточно хорошо?

— Именно в этом наша проблема! Верховный суд основан на британском праве.

— Во времена прежнего Синедриона женщина, изменившая мужу, побивалась камнями. Это то, чего вам хочется?

— Пусть Синедрион вынесет решение; я приму все, что он решит.

— В прежние времена система правосудия синедриона была частью Храмовой системы. Вы планируете, чтобы и Храм был восстановлен?

— Я делаю все возможное.

— Что вы делаете?

— Я стараюсь, насколько могу, убедить людей, что Храм — это очень важно. Это единственный способ добиться мира. Когда наши враги увидят исходящую из Храма благодать, они, в конечном итоге, полюбят нас. Третий Храм позволит им поклоняться Богу, ибо Третий Храм будет местом поклонения для народов, как сказано у Исаии, 56:7: "Дом мой будет называться домом молитвы для всех народов". А перед этим Бог говорит: "Я приведу их к моей святой горе и доставлю им радость в Моем доме молитвы, и сожженные ими жертвы и подношения будут приняты на жертвеннике Моем."

Этот человек, самый секретный маклер по недвижимости в мире, человек, чья жизнь находится под постоянной угрозой, не может прервать свою речь.

— Вы знаете какую-то другую религию, делающую подобное? Вам не нужно обращаться в мою религию, вы можете сохранить свою, и всё же ваши молитвы будут приняты моим Богом! Подобно этому Храм возвестит, что счастье и богатство будут разделены между всеми людьми.

С меня достаточно его библейской учёности; я хочу, чтобы в нём проявился маклер.

— Как вы скупаете арабскую недвижимость?

— Почти каждый день на мой стол ложится от одного до трех предложений от арабов Иерусалима и других мест.

— Что это за история с покупкой арабской недвижимости; почему это так сложно?

— Двадцать лет назад израильские арабские религиозные лидеры издал фетву: араб, продавший землю евреям, должен быть убит.

— И сколько убитых на сегодняшний день?

— За последние семнадцать лет никто не был убит.

— Как это?

— Мы используем определенные способы, скрывающие личность реального продавца, или придумываем продавцу хорошую легенду о том, что он продал землю другому арабу, а не еврею. Иногда мы подкупаем чиновников Палестинской администрации на всех правительственных уровнях, чтобы вопрос не всплыл. В других ждем от трех до пяти лет, чтобы у продавца было достаточно времени придумать легенду о том, что произошло с землей.

— Сколько недвижимости к данному моменту прошло через ваши руки?

— Десятки домов в Иерусалиме. Сотни — по всему Израилю.

— Когда вы начали?

— В 1997 году. Рас-эль-Амуд был моей первой сделкой.

— У Арье уютное жильё, огромная квартира в жилом здании, круглосуточно охраняемом людьми, вооружёнными пулеметами; армейские джипы, патрулируют территорию. Потрясающий большой балкон с видом на Храмовую гору, называемую мусульманами Харам аш-Шариф, и на Аль-Аксу, в числе прочих иерусалимских сокровищ. Этот человек живет комфортно. Бог заботится и хорошо поддерживает своих маклеров.

— Сколько стоит ваша квартира?

— Полтора миллиона шекелей. В 2003 году она стоила 800 тысяч.

— Ваш официальный титул?

— Основатель и директор израильского земельного фонда.

— Вы сами инициировали некоторые из сделок?

— Да! Конечно!

Сделки такого типа означают наживать врагов. Его самый злейший враг, говорит он, не кто иной, как премьер-министр Израиля, Биньямин Нетаньяху ("Биби").

— Сегодня израильское правительство реализует антисемитскую политику в столице еврейского народа. Евреи не могут строить в Иерусалиме в течение последних четырех с половиной лет. В то время, как арабам, мусульманам и христианам разрешено. Это политика премьер-министра Биньямина Нетаньяху.

— Кроме этого, все хорошо?

На самом деле, нет.

— Я могу прийти в Ватикан, неся свои священные книги, но в моем собственном святом месте мне это сделать не позволено. У евреев есть только одно святое место во всем мире, Храмовая гора, но когда вы проходите через израильскую службу безопасности, они проверяют, есть ли у вас с собой еврейские священные книги. И если есть, они их отнимают.

— Кто вам больший враг, Биби или Абу-Мазен [палестинский президент Махмуд Аббас]?

— Что за вопрос? Конечно, Биби!

На самом деле, рассказывает Арье, он ладит со своими арабскими соседями лучше, чем с Биби.

— Я нравлюсь здешним арабам, они меня любят. Они называют меня "Асада [лев]".

У Арье масса историй, но я не в состоянии определить, что реальность, а что нет. И прежде чем я его покидаю, он хочет поделиться со мной ещё одной.

— Пожалуйста!

— Несколько лет назад сюда приехал немец, сын Праведника [нееврея, который помогал евреям укрываться от нацистов]. Он решил нам помочь. Он открыл церковь на законном основании (на бумаге), но не в реальности. Через эту церковь он покупает недвижимость у арабов. Арабы любят немцев, и когда немецкая церковь обращается к ним, у них нет проблем с продажей недвижимости.

— Так недвижимость принадлежит церкви или...

— Мы платим церковным адвокатам.

— Что вы имеете в виду?

— Церковные юристы на самом деле — наши юристы.

У израильских кинематографистов свои немцы, а у Арье свои. Борцы за мир тратят всю жизнь, пытаясь договориться с арабами, а Арье сосуществует с ними.

Я оставляю Арье и двигаюсь дальше, проходя мимо арабских домов и жителей Рас-эль-Амуд. Через холм отсюда два молодых палестинца ударили ножом ортодоксального еврея, шедшего домой от Западной стены. Отсюда мне не видно, но я читаю об этом на моем iPad. Haaretz (Хаарец — израильская газета) сообщает, что еврей, с травмами средней и тяжелой степени доставлен в больницу. В статье также упоминается еще одно нападение, имевшее место в прошлом году именно там, где я сейчас — в Рас-эль-Амуд. Ранее я прочитал статью в Нью-Йорк Таймс, что "На этой неделе Европейский союз опубликовал рекомендации, впервые предлагающие запрет на финансирование и сотрудничество с израильскими учреждениями, расположенными на территориях, занятых во время войны 1967 года." Война была пятьдесят лет назад. Что произошло, что заставило ЕС заняться этой историей?

Не знаю. Продолжаю читать статью: "Ханан Ашрауи, член исполнительного комитета Организации освобождения Палестины (ООП), приветствует это решение."

Ханан Ашрауи. Я хочу встретиться с этой дамой. Она — прекрасное дополнение к Арье Кингу.

Пришло время оставить Иерусалим, местопребывание израильского правительства, и появиться в Рамалле, местопребывании палестинского правительства.