На другой же день после похорон Гектора Берлиоза Рейер задумал воздать тому, кого считал своим учителем, дань уважения, достойную его гения. Он организовал в Опере фестиваль Берлиоза, привлекший огромную толпу, которая с благожелательностью слушала и без пристрастия судила. Реабилитация началась.

За пределами Франции имя Берлиоза вошло в историю музыки и поэтизированную историю – легенду.

Народы, которых он взволновал и зажег, и особенно Россия, по выражению Продома, «встретившая его, как мессию», со скорбью приняли весть о его безвременной кончине, и после этого преклонение перед ним стало еще сильней. Смерть, когда она разит гения, всегда кажется несправедливой. Великие избранники, по мнению их фанатичных приверженцев, не должны умирать никогда. Народы, в которых мощная музыка Берлиоза будила интерес к родине композитора, не понимали, почему Франция была так сурова и невежественна по отношению к своему великому гражданину, ярким маяком сверкавшему в искусстве за ее пределами.

Скромный памятник, поставленный на кладбище Монмартр Гектору Берлиозу, кажется, увы, совершенно заброшенным. На могиле ни цветов – знака выражения чувств, ни слез, тогда как могилы Бетховена, Вагнера остаются на их благодарной родине местами паломничества. В даты его рождения, смерти, создания главных шедевров следовало бы с любовью и почитанием возлагать на его могилу венки ярко-красных цветов – цвета его горения, цвета его крови.

Творчество Берлиоза реабилитировано, человек же – еще нет. Случится ли это когда-нибудь?

Гюстав Самезей сказал: «Каждый музыкант должен чтить в Берлиозе самого великого французского композитора своего века».

Его верный товарищ в битвах за романтизм Теофиль Готье, «прекрасный Тео» – «человек в пурпурном жилете» на исторической премьере «Эрнани», – в некрологе с непревзойденным мастерством рассказал о горькой и беспокойной судьбе знаменитого усопшего, «о его беззаветной преданности искусству, его властном призвании».

«От горя его прекрасный орлиный профиль становился все резче… Он окружил себя покровом тени и безмолвия, а потом угас».

В год, последовавший за смертью Гектора, Падлу и Эдуар Колонн настойчиво добивались возрождения и прославления берлиозовских творений. Откровение для обманутого народа, который был к великому композитору слеп и глух… Так, «Осуждение Фауста» в одном концертном цикле исполняли шесть раз подряд.

Публика заметила, что восхищается тем, что сама же порицала.

Музыка Гектора Берлиоза господствовала в обществе Шарля Ламуре «Новые концерты».

1903 год. Столетие со дня рождения.

Все произведения Берлиоза играют повсюду в Париже.

В Гренобле, по примеру Парижа и Кот-Сент-Андре, сооружают памятник Берлиозу.

В Германии одновременно в двадцати городах исполняют вновь и вновь того «Бенвенуто», который некогда под шиканье и улюлюканье провалился в Париже, а публике все не надоедает это слушать.

Мало того, за рубежами Франции, не пожелавшей взять на себя инициативу, было издано полное собрание сочинений великого мастера, ставшего легендарным.

Англия, Голландия, Бельгия превозносят его, словно бога. В Венгрии ему ставят памятник.

Далеко-далеко, за морями, в Соединенных Штатах Америки тоже с восхищением славят мастера потрясений и бурь, жаждавшего необъятного и бесконечного, и сооружают ему гигантский монумент.

Итак, во всех уголках мира звучит теперь имя Берлиоза, публика требует и встречает овациями его произведения.

И по праву – он достоин навечно остаться в памяти людей, Гений был осмеян, гоним и попран, но так никогда и не отрекся от своей музыки; ему понадобилось умереть, чтобы быть, наконец, понятым и признанным.

Сам он в «Мемуарах» писал с горькой усмешкой: «Моя музыкальная карьера могла бы быть прекрасной, если бы только я прожил сто пятьдесят лет».

Время в самом деле работало на него. Оно – великий творец. Оно исправляет, оно оправдывает, насмехаясь над пристрастием и жалкой ненавистью. Оно превозносит гениев, оно отметает узурпаторов славы. Время определило истинные размеры, выявило подлинную сущность того, кто всю свою жизнь героически сражался, оставаясь самим собой вопреки всему! Мы заканчиваем наш скромный труд афоризмом, почерпнутым у Артура Кокара: «Есть на свете художники, для которых, подобно мученикам первых веков, год смерти становится первым годом бессмертия».

Париж. Ноябрь 1952 г. – февраль 1954 г.