Кротов не выходил из кабинета уже сутки и от усталости находился на грани нервного срыва. Он чувствовал, что теряет время. План информационной игры с террористами в его голове давно существовал. Имелся и талантливый исполнитель замысла. Но очень далеко от Москвы…

Сразу после совещания в Ново-Огорево он дал поручение найти Андрея Дробенко. – Да, того самого! – раздраженно подтвердил Кротов своему помощнику. – Он вышел уже?

– Нет, Мирослав Георгиевич! Сидит!

Кротов присвистнул:

– Срочно договаривайся, как хочешь, с ГУИНом, но притащи мне его прямо в Останкино…

…Андрея Дробенко даже коллеги по журналистскому цеху, кто за глаза, а кто и в лицо, называли "медиаподонком". На прозвище он не обижался – по слухам, сам же его и придумал. Дробенко обладал откровенно отталкивающей внешностью и совершенно осознанно подчеркивал это, к примеру, никогда не мыл перед эфиром редкие жирные волосы, сосульками свисавшие на скошенный лоб. У него был отвратительный по тембру визгливый голос, и когда он говорил, то отчаянно брызгал слюной. Его манера вести себя на экране была чем-то средним между ужимками французского комика Луи де Фюнеса и развязностью пьяного сантехника, вымогающего у клиента деньги. При этом он писал блистательные тексты, которые сам же и произносил.

Его появления на экране ждала вся страна.

Одни делали это из мазохистских соображений, и в назначенный час включали телевизор для того, чтобы еще раз укрепиться в ненависти к "подонку". По окончании передачи они ожидаемо впадали в ярость и метались по квартире с воплями: "Какая тварь! Куда власть смотрит?!"

Другие надеялись услышать нечто новое, интересное – хотя обязательно злое. Злое до беспощадности.

А прочие просто любовались талантливым артистом.

Дробенко никого не щадил. Он говорил непозволительные вещи и произносил почти нецензурные слова, когда ему нужно было превратить в дерьмо очередного героя своих язвительных программ.

Он выкатывал из орбит пустые рыбьи глаза и говорил, к примеру:

"Кстати, о министре здравоохранения, об этом продукте врачебной ошибки, случившейся ровно сорок два года назад, ибо нашему герою ровно столько… Найти бы ту акушерку и объяснить ей, что ее милосердие выходит теперь боком всем нам – могла бы и не оживлять уснувший мозг младенца, а то теперь это травмированное серое вещество выдает такую продукцию, что рыдает вся страна и прилегающие к ней окрестности… Так вот, наш доблестный министр на днях напряг остатки серого вещества и прослабился следующими словами…"

…Время, которое понадобилось взмыленным помощникам Кротова, чтобы вытащить Дробенко с зоны и доставить из Перми в Москву, они посчитали рекордно коротким и по-настоящему обиделись, когда шеф устроил им разнос, заявив, что Дробенко уже давно должен быть в эфире.

Тот с традиционной нагловатой ухмылкой слушал эту перепалку, развалившись в кресле напротив Кротова. Он бесцеремонно взял со стола дорогие сигареты, закурил, не спросив разрешения, а потом демонстративно сунул всю пачку себе в карман.

Кротов жестом попросил помощников оставить их с Дробенко вдвоем, вынул из портфеля новую пачку и закурил.

– Условно-досрочное хочу, – бесцеремонно начал Дробенко. – А то еще год мотать… Я же того малого не нарочно задавил. Пьяный был…

– Не спрашиваете, зачем вытащили?

– А что спрашивать?! Я еле успел штаны натянуть, как уже в Москву летел. Значит, просьба у вас серьезная!…Так что насчет УДО?

– Сделаем, если справитесь! Значит, расклад такой…

Кротов изложил свой сценарий, но ему показалось, что Дробенко слушал его вполуха, и поэтому он уточнил:

– Все понятно, Андрей Михайлович?

– А что тут непонятного?… Кстати, зачем так официально? Вот Ельцин, к примеру, называл меня душевно "Андрей-Соловей" – за мои телевизионные трели. Вы тоже можете, если хотите…

– Я подумаю! – огрызнулся Кротов. – Итак…

– Вам надо, – деловито пояснил Дробенко, – чтобы бандиты выкатили, наконец, какие-то понятные требования и начались переговоры… И чтобы я этого добился своим эфиром. Так? Дайте час, и я готов! Сколько раз прокрутили анонс моей программы?…Десять? – Дробенко удовлетворенно осклабился. – Народ тему знает? Ну, в смысле, что про захват острова?…Тогда к началу у экранов будет вся страна. Меня по популярности никто не переплюнет. И тема крутая, за душу берет…

– Не юродствуйте! – оборвал Кротов.

– Да бросьте, – фыркнул Дробенко. – Это стиль. Вам же нужен я – такой, как есть. И публике тоже…

…– Добрый вам вечер, друзья мои! – говорил Дробенко в телекамеру час спустя. – У нас экстренный выпуск программы "Лицом к народу!". Давненько мы с вами не виделись… Не ждали, родные мои?!…Не ждали! – сам себе ответил Дробенко. – Да и я, если честно. Сидел бы сейчас, – Дробенко взглянул на часы, – далеко и не тревожил разжиревшую от сытости и самодовольства совесть некоторых наших сограждан, которым по должности положено защищать нашу с вами жизнь от террористов! Как там у нас с совестью, господа?

Дробенко картинно развел руками:

– С совестью, как всегда, дефицит!…Итак, друзья, как вы думаете, зачем я здесь после столь долгого перерыва? Оказывается, мое драгоценное отечество в опасности! И без Андрея Дробенко ему не обойтись! С сегодняшнего дня мы будем встречаться в прямом эфире каждый вечер, а того болтуна, который промывал вам мозги до меня, прогнали к…

Все, кто через стекло студии наблюдал за эфиром, поглядывали на Кротова, ожидая команды прекратить безобразие, но он, стиснув зубы, молчал.

– Что он несет? – не выдержал режиссер. – Это же прямой эфир!

Кротов отмахнулся.

– Сегодня мы поговорим о захвате заложников на острове Сердце, а потом о такой безделице, как личное мужество… – Дробенко изобразил, что ищет что-то невидимое вокруг себя, -… его нам тоже сильно недостает, и что особенно прискорбно, его недостает именно тем людям, кому в эти минуты по должности положено быть мужественными. Ну, об этом чуть позже… Итак, вчера сто с лишним особей, внешне отдаленно напоминающих людей, прикрыв лица масками, захватили остров Сердце и всех его жителей. Такого еще не бывало! Тысячи людей, среди которых женщины, дети, старики, в руках у бандитов! Целые семьи! А еще дети, обделенные судьбой! Которым и так-то по жизни не сладко, а теперь их вдобавок ко всему истязают бандиты! И это длится уже более суток! Я бы мог спросить, что делается для их освобождения, но промолчу. Боюсь навредить…

Дробенко взял стакан с водой, посмотрел на него и поставил на место, словно передумал пить.

– Так вот, про мужество, – продолжил он, – где они, мужчины, способные лицом к лицу встречать опасность? Где доблестные генералы, где велеречивые политики? Генералы сейчас должны умирать в бою там, в низовьях Волги!!! – неожиданно заорал Дробенко, показывая жестом куда-то себе за спину. – Мы согласны оказать им эту высокую честь! Пусть погибнут от бандитских пуль, ибо справедливее было бы сорвать с них погоны и дать каждому пистолет с одним патроном. А политики должны сидеть здесь, в студии, и объяснять людям, что происходит!!! Я не знаю, что делает в данную минуту наша доблестная власть! Может, собирает чемоданы для экстренного покидания страны?! А может, я преувеличиваю, и она – всенародно избранная! – изнемогает в служении нам?! Так пусть придет и расскажет, а не сидит в Кремле, прикрывая задницу!!!

– Это надо немедленно прекратить! – снова крикнул режиссер, нервно поглядывая на Кротова. – Он сейчас для эпатажа обмочится в прямом эфире!

– Пусть! – упрямо бросил Кротов, хотя сам сдерживался из последних сил и скрипел зубами после очередной хамской импровизации Дробенко.

– И еще про мужество! – Дробенко чуть-чуть умерил пыл и брезгливо взял со стола листок бумаги. – Фамилия людоеда, захватившего на острове детей, женщин и стариков – Глухов. Бывший полковник советской, а потом и российской армии. Он десять с лишним лет резал наших солдат и офицеров в Чечне… Слышишь меня, тварь?! – Дробенко демонстративно брызнул в камеру слюной. – Ты терзаешь беззащитных баб и младенцев, и поэтому ты трус, Глухов!!! Ты боишься сказать, что тебе надо от нас! Поэтому ты трус вдвойне!!! Если ты таким способом кому-то мстишь – ты трижды трус!!! Ибо мстить надо обидчику, а не всему роду человеческому! Но ты трус еще и в-четвертых! Ты считаешь себя героем. Мол, мне смерть нипочем!…Нет, скотина!! Все совсем не так!! Умереть смелости не надо!! Ты попробуй пожить еще! Попробуй посмотреть всем нам в глаза! Вот это действительно мужество!! А уж потом мы тебя убьем!…Так кто ты, Глухов: жалкий трусливый людоед, лишенный мужских качеств, – Дробенко демонстративно встал и похлопал себя по ширинке, показывая, каких мужских качеств лишен Глухов, – или от мужика в тебе все же что-то осталось?!

Режиссер схватился за голову и вылетел прочь. Дробенко продолжал:

– Если осталось, Глухов, то я предлагаю честный мужской поединок. Дуэль! Ты и я! Один на один в прямом эфире! Ты можешь сказать все, что думаешь! Тебя услышит вся страна! Весь мир!!! Никаких хитростей, все по-честному! И в этом прямом эфире я тебя сделаю, полковник! Ты сдохнешь от стыда, ибо нет таких слов, которые могут тебя оправдать! Но я дам тебе шанс! Может, есть у тебя высокая идея, которая стоит невинных жизней?! Расскажи, Глухов! А мы послушаем!

Дробенко замолчал, накапливая эффект ожидания чего-то важного, что будет сейчас произнесено.

– Я вылетаю к тебе на остров, и мы гоним в прямой эфир наш разговор! Буду только я, оператор и еще пара человек, которые обеспечат передачу сигнала. Одно условие: захочешь меня убить, дело твое, но ребят, которые со мной, не трогай! Так как, Глухов?… Знаю же, ты смотришь сейчас на меня! Если вызов примешь, звони. Мой мобильный сейчас на экране… Я жду, Глухов!

Дробенко поднял вверх указательный палец, демонстрируя, что внимательно слушает эфир, а потом удовлетворенно кивнул и крикнул:

– Включите громкую связь!…Слышно?! – уточнил он, и его голос прозвучал иначе, чем секунду назад, из-за шумов включенной громкой связи. – Слушаю! Это Дробенко!…Ну, принимаешь? Не слышу…

– Приезжай! – скрипуче прозвучало в ответ. – Не обосрись только…

Дробенко радостно подпрыгнул и начал читать, подвывая:

Мы знаем, что ныне лежит на весах,

И что совершается ныне.

Час мужества пробил на наших часах,

И мужество нас не покинет!

Это Ахматова!……Смотрите завтра дебаты с людоедом в прямом эфире!! Людоед сдохнет от стыда!!! Не пропустите!!! С вами был Андрей Дробенко… Ап!!!

Дробенко демонстративно сложил руки за спиной в замок, наклонился над столом, взял зубами полный стакан с водой и медленно выпил до дна. Потом тряхнул головой и стакан, перекатившись по носу, встал дном на ловко подставленный лоб. В этой позе, делая короткие шаги, чтобы не уронить сосуд, Дробенко покинул студию.

…– Что это было, Мирослав Георгиевич? – Голос Бутина не предвещал ничего хорошего. – Я дал вам карт-бланш и, кажется, погорячился. Все члены Совбеза требуют объяснений. Ну? Как это все понимать?!

Кротов покраснел, радуясь, что его волнения никто не видит. У него всегда горели щеки, когда начальство гневалось и повышало голос. Он кашлянул в сторону, снимая спазм в горле, и твердо ответил:

– Передышку почти на сутки получили, Владимир Владимирович!

– Вы полагаете, бандиты поведутся на вашу уловку? И Глухов будет ждать, когда на остров явится этот клоун?

– Почти уверен! Мы проработали эту идею с психологами, нашли людей, которые знают Глухова. Он типичный истерик, страшно самолюбив! Превыше всего ставит собственную отвагу! В "чеченскую рулетку" играет. Ну, вы знаете… Обижен на Россию, на всех!… Не упустит он такого шанса, оправдаться захочет, сказать все, что думает! А до того прекратит все казни!

– И в прямой эфир пойдет бред этого вурдалака?

– Если до этого не найдем решение, пойдет! Но Дробенко его сомнет! Эффект будет не в пользу Глухова.

– Ты сам-то в это веришь?…

– Я верю, Владимир Владимирович!…