Гирин слушал Каленина, закрыв глаза и не поднимая головы. Он не спал уже две ночи подряд, отчего и так худое лицо его еще больше вытянулось, рельефно выступили скулы, и Каленин, не видевший генерала всего пару дней, нашел его резко постаревшим. Куда-то подевалась неизменная бравая выправка. Гирин ссутулился и даже, казалось, существенно потерял в росте.

– Все? – спросил он, когда Каленин замолчал.

– Все!

– Значит, так, – Гирин обвел покрасневшими глазами присутствующих. – Если они уйдут с острова, да еще вместе с детьми, всем нам надо подавать в отставку, а лучше… застрелиться, как положено честным офицерам! У нас будет не больше трех минут, чтобы захватить подступы к усадьбе, – продолжил он. – Дальше надо удерживать позицию до тех пор, пока не будут обезврежены взрывные устройства. По данным наших наблюдений, включая снимки из космоса, которые передали американцы, заряды заложены здесь, – Гирин показал карандашом место на плане, – здесь и вот тут!… Глухов пытается нас убедить, что несколько детей превращены в живые бомбы. Но наши специалисты, ведущие круглосуточное наблюдение за островом, считают это блефом. Поэтому исходим из того, что в здании заминированы только стены. – Гирин сделал паузу и уточнил: – Но от этого не легче: взрывотехники говорят, что эти твари все сделали грамотно: если подрыв произойдет, здание сложится и накроет всех, кто внутри. Триста детей… Штурм начинаем ровно через два часа. Боевые пловцы проникают во флигель и атакуют усадьбу. Одновременно с противоположной стороны острова к пристани подойдет теплоход, который запросили бандиты. Отсюда наносим второй удар… – Гирин быстро взглянул на Каленина. – Сколько, говорите, человек охраняют усадьбу, Беркас Сергеевич?

– Усадьбу – не знаю, а непосредственно возле флигеля, где вход в подвал, я видел человек восемь!

Генерал повернулся всем телом в сторону командира боевых пловцов:

– Справитесь, Михалев?

Тот сверкнул одним глазом, в то время как другой остался тусклым и, казалось, абсолютно равнодушным:

– Справимся, товарищ генерал… Мы планируем уничтожить охрану силами двух бойцов, которые будут атаковать флигель с воды.

– Почему двух? Не лучше сразу большими силами?

Михалев замялся.

– Ну, вы же знаете, французских защитных костюмов у нас только два, а люди ведь фактически пойдут в лоб на автоматный огонь. Даже учитывая фактор неожиданности, пробежать пятьдесят метров без потерь невозможно!

– Потери, полковник, неизбежны в любом случае!!! – раздраженно ответил Гирин. – Не в шахматы играем!…А впрочем, действуйте по своему усмотрению!

Раздражение было понятным. Память услужливо подсказала, что два месяца назад его заместитель, курирующий спецподразделения, умолял найти возможность закупить хотя бы десяток комплектов новейшей и абсолютно уникальной французской амуниции.

Но каждый комплект стоил более трехсот тысяч долларов, и Гирин тогда согласился только на два.

Костюмы были действительно уникальны и позволяли идти почти на любой огонь. Автоматная пуля их не брала и защита от выстрела обеспечивалась практически полная – от пяток до макушки. Причем пуленепробиваемая ткань была настолько тонка и пластична, что боец, облаченный в этот защитный костюм, мог двигаться почти так же свободно, как в обычном камуфляже…Сейчас эта амуниция точно пригодилась бы, и Гирин корил себя за скупость, хотя понимал, что поступил вынужденно: откуда взять такие деньжищи, когда на обычные подводные пистолеты отечественного производства средств не хватает!…

Генерал тряхнул головой, отбрасывая горькие мысли, и хрипло скомандовал:

– Все свободны, кроме полковника Михалева!… Вы тоже задержитесь, Беркас Сергеевич! – после паузы добавил он.

Когда за последним участником совещания закрылась дверь, Гирин тихо сказал Михалеву:

– О другой части операции знать пока никому не нужно. А Беркаса Сергеевича введи в курс дела. Ему тут отводится важная роль!

Каленин напрягся, догадываясь, что его ждет очередное испытание, которые за последние месяцы сыпались на него с регулярностью замены караула у Мавзолея.

Гирин с нарочитой жесткостью, как бы опасаясь отказа, отчеканил:

– Нет у нас выбора, Беркас Сергеевич! Да и у вас тоже! Там дети, женщины! Вы должны… – Тут Гирин осекся, поймав укоризненный и немного растерянный взгляд Каленина, и почувствовал, что перегнул палку. Беркас давно согласился, хотя чисто по-человечески испытывал страх перед перспективой снова лицом к лицу столкнуться с террористами, только уже в бою, последствия которого лично для Каленина были вовсе не очевидны…

Гирин положил ему руку на плечо и уже совсем другим тоном добавил:

– Помогите, пожалуйста! Еще раз!…На судне, которое ждут бандиты, вас будет двое: вы и наш сотрудник, который под видом капитана встанет к штурвалу. Деньги – в мешках, которые мы сложим прямо в рулевой рубке. Надеюсь, на корабле они их пересчитывать не будут… Как только начнется операция, прошу вас сразу же спуститься в нижний грузовой отсек и не выходить оттуда до самого последнего выстрела! Слышите, до последнего! Мы за вами туда придем!…

Командир группы боевых пловцов Валерий Михалев был крепкий седой мужик с огромным шрамом, затронувшим нижнее веко, отчего левый глаз был существенно больше правого и жил, казалось, отдельной от своего соседа жизнью. Он долго беседовал с Марком Ручкой, заставляя его воспроизвести в мелочах всю конфигурацию подвала и обрушившегося подземного хода.

В боевой группе было семнадцать человек. Пятеро из них уже много часов активно работали под водой. Они разблокировали тоннель и в несколько заходов подтащили к месту предполагаемого штурма необходимое снаряжение.

Точка погружения отряда боевых пловцов находилась в плавнях с западной стороны острова, где основное русло превращалось в бескрайнее мелководье, состоящее из узких проток между бесчисленными клочками суши, обманчиво зовущими рыбаков причалить и ступить на берег, которого на самом деле не было, поскольку торчащие, казалось, из земли деревья в действительности росли из глубокой воды. А рядом еще хуже: камышовые заросли. Тут можно шагнуть с лодки вроде бы на травку, да и уйти с головой в камышовую паутину. Только знающий человек мог отыскать среди лотосовых полей и островов-обманок пятачок земли, чтобы твердо поставить на нее ногу, не опасаясь оказаться в воде – где по пояс, а где и с головой.

Вот на таком "пятачке" и расположилась команда перед решающим погружением.

Михалев взглянул на огромные наручные часы и тихо скомандовал:

– Через пять минут стартуем!…Приготовиться к погружению!

Крепкие мужики деловито ощупали амуницию, проверили запасы дыхательной смеси, осмотрели диковинные пистолеты, которые с десяти метров под водой прошивали человека насквозь, а звук при этом был такой же, как от выключателя в комнате.

Один из пловцов, облаченный в диковинный костюм, словно пошитый из крупной рыбьей чешуи, упаковывал в герметичный пакет непривычно большой автомат.

– Не подведет? – кивнул на оружие Михалев.

– Все проверил, командир! Классная машина! Пуля-то двенадцать миллиметров…

– Знаю! – прервал Михалев. – На бронежилете испытывал?

– Вместе с бронежилетом разнесет в клочья!

– Ну, давай! На вас двоих вся надежда!

– Сделаем, командир!

Пловцы шли под водой большим черным ромбом. В мутной волжской воде Михалев подчиненных не видел, да ему это было и ни к чему. Он столько раз водил своих бойцов в учебные и боевые атаки…

Когда-то это было впервые. Только что созданное подразделение боевых пловцов шло в турецких территориальных водах на штурм пассажирского судна, захваченного террористами. Он был тогда замыкающим, и боевой ромб, двигавшийся сначала на небольшой глубине, был отчетливо виден целиком в чистейшей средиземноморской воде. Потом, незадолго до атаки, пловцы ушли на глубину и Михалев, который прикрывал товарищей с тыла, смотрел, как строгая геометрическая фигура ломается и постепенно растворяется в колышущейся мгле…

Тогда погиб Юра Котик, первым из их отряда. Котик была его фамилия, но все считали, что прозвище. Оно действительно подходило к его повадкам: он очень пластично и немного лениво двигался, по-особому жмурился на солнце, казалось, что все вокруг ему безразлично – ровно до того момента, когда надо было совершить бросок на противника.

Капитан Котик участвовал во многих сухопутных операциях, из которых выходил целым и невредимым, а первая подводная стала для него роковой. Он был на острие атаки, в его задачу входило бесшумно снять часовых. Одного он достал чисто, а по второму промахнулся – прыжок не рассчитал. Тогда еще ни у кого не было нужного опыта атаки с воды…

В той же операции получил ранение и Михалев: осколок гранаты перебил ему лицевой нерв, после чего оба века левого глаза потеряли подвижность и навсегда застыли в положении, придающем глазу внимательно-равнодушное и застывшее выражение.

Очередную медкомиссию Михалев не прошел, но вмешательство замдиректора ФСБ, куратора "Альфы", помогло ему остаться в строю. И не зря: молодой лейтенант быстро вырос и в итоге возглавил боевую группу.

Ребята из группы гибли практически в каждой операции.

Говорят, что успешной считается только та из них, в которой обходится без жертв. Вранье! Гибнуть не должны заложники и мирные граждане. Если кто-то из спецназовцев погибал или получал ранение, но при этом не было пострадавших среди населения, операция считалась успешной. И наоборот: если все военные целы, а хотя бы одного заложника не уберегли, значит, спецназ сработал плохо!

Когда лейтенанта Михалева, мастера спорта по самбо, определили в группу боевых пловцов, его научили тому, что является абсолютно противоестественным для обычного человека, даже военного: идти на выстрел. Нормальный человек от выстрела прячется, а тут надо вызвать огонь на себя, чтобы увести его от других целей. При этом сделать все так, чтобы и тебя самого пуля не достала, иначе боевая задача может быть не выполнена.

Тренированный боец, абсолютно неуязвимый для противника в любой другой ситуации, тут осознанно подставляется под смертельный огонь для защиты других людей и своих товарищей. А когда осознанно идешь на выстрел, тут важно все – от счастливого случая до каких-то уникальных особенностей и личного мастерства.

Михалеву за годы службы приходилось делать это много раз, и ему везло – всего два пулевых равнения. Но каждый раз, когда приходилось посылать под огонь других, он мучился, понимая, что его решение может стоить жизни кому-то из его парней.

План был такой: после того, как основная группа проникнет в подземелье, два бойца, облаченные в пуленепробиваемые французские костюмы, прямо с воды вступают в бой с боевиками, охраняющими флигель. Они должны уничтожить охрану, сдвинуть плиту и открыть дорогу основной группе. Та вступает в бой, подавляет оставшиеся очаги сопротивления и обезвреживает взрывные устройства.

А дальше – основная операция. По плану весь остров должен быть очищен от террористов за пятнадцать минут…

Михалев нервничал. Самой трудной частью операции было появление из воды двух его парней, которые пойдут прямиком на огонь противника. Конечно, на успех работал фактор неожиданности и чудо-костюмы. Но Михалев прекрасно понимал, что автоматная пуля, попадая в человека, даже защищенного от смертельного поражения, наносит тяжелую травму. В лучшем случае она резко останавливает его и на какое-то время парализует активные действия, а в худшем – валит с ног и может вызвать болевой шок.

Михалев уговаривал Гирина, как мог. Он объяснял, что один из всей группы имеет опыт встречи с пулей, попадающей в тонкий бронежилет. И только он испытывал французские костюмы во всех режимах. И он умеет вставать через мгновение после выстрела, сбивающего с ног!

Но Гирин посмотрел внимательно в глаза Михалева и, убедившись в чем-то только ему понятном, уверенно сказал:

– Первым не пойдешь! Это приказ! После сорока все по-другому, ты же сам знаешь. Пусть идут молодые. Ты отвечаешь за операцию в целом.

Михалев, готовя атаку, перебрал весь личный состав. От того, как сработают эти двое, зависели жизни не только его бойцов, но и заложников.

Он остановился на этих двух, руководствуясь исключительно интуицией. Он даже самому себе не мог объяснить, почему принял именно такое решение. Были более умелые. Были на голову опытнее. Но эти двое отличались какой-то внутренней бесшабашностью, презрением к боли и смерти. В другой ситуации он посчитал бы это скорее недостатком. А тут нужны именно такие, которые будут харкать кровью и все равно идти вперед… Особенно младший Котик, который был непоколебимо уверен, что есть высшая справедливость, и поскольку смерть уже забрала его старшего брата, теперь не его черед умирать…

– Пусти меня первым, командир! – уговаривал Михалева Котик. – Я смогу, будь уверен! В смысле, не убьют меня…

Михалев всмотрелся в светло-серые глаза Котика-младшего и вдруг почувствовал: этот дойдет до цели целым и невредимым, ибо уверен, что пули обойдут его.

– Хорошо, Валентин!…Кого видишь рядом с собой?

– Сашка готов, я с ним говорил.

– Альметов? – вскинул брови Михалев. – Он же… Ну, ты сам знаешь…

Они оба знали. Во время последней операции Александр Альметов совершил серьезную ошибку – это было, когда группа Михалева штурмовала британское судно, захваченное сомалийскими пиратами. Он тогда нарушил незыблемое правило спецназа, которое выглядит парадоксальным: в атаку не ходят в одиночку, даже если уверен, что сладишь с противником. Смысл этого правила в том, что бросаясь в одиночку в бой, ты не только сам остаешься один, без прикрытия, ты оставляешь в одиночестве товарища. Ты, допустим, все сделал чисто. Но товарищ-то остался без твоей поддержки…

В азарте боя Альметов в одиночку атаковал капитанский кубрик и мастерски уложил двух бандитов, но оставленный им на палубе товарищ получил автоматную пулю в спину. И выжил только потому, что она прошла под углом и потому не пробила тяжелый отечественный бронежилет.

– Да он землю ест, товарищ полковник, – настаивал Котик-младший, – реабилитировать себя хочет! Давайте мы с ним попробуем!

– Хорошо, Валя! Пойдете с Альметовым. Вам погибать никак нельзя, понял? "Неумираек" (так у них в группе прозвали французские защитные костюмы) только две… Так что приказываю жить!…По крайней мере, до того, как выполните задание.

Котик в ответ улыбнулся, оценив мрачноватый юмор командира.

…Сняв под водой дыхательные аппараты и ласты, одетые прямо на специальные пуленепробиваемые ботинки, парни выпрыгнули из воды там, где когда-то был вырыт котлован для новой пристани. Это место выбрали потому, что здесь можно было максимально близко подойти к берегу по глубокой воде.

Вышло так, что один из боевиков, который сидел на корточках возле двери, ведущей в жилье Егорыча, именно в эту секунду сосредоточенно смотрел на воду. Увиденное парализовало его на несколько мгновений, хотя парень был опытным воякой и повидал всякое. Но такого видеть даже ему не приходилось: из абсолютно безмятежной прибрежной водной глади на высоту более метра одновременно вылетели два человека, как ему показалось, в пятнистых камуфляжных костюмах, то есть без всякого подводного снаряжения. Еще до того, как боевик успел осмыслить происходящее и взяться за автомат, эти двое в несколько гигантских прыжков достигли берега. Один из них, заметив, что обнаружен, повел в сторону боевика диковинным предметом, и над головой бородача ударили в стену пули, а брызнувшая в стороны кирпичная крошка в кровь посекла ему затылок. После этого он наконец вскинул автомат, но опоздал ровно на мгновение, которого хватило, чтобы его достала вторая очередь.

Оружие боевых пловцов стреляло бесшумно, однако Саша Альметов, который бежал на полкорпуса впереди и стрелял первым, чуточку промахнулся. Просто звезды не так встали… По его расчету, именно первая пуля должна была попасть в противника, а достала лишь вторая, отколов ему часть черепа. Этого мига хватило, чтобы боевик успел громко вскрикнуть, привлекая внимание напарников.

Те вылетели из двери и открыли ураганный огонь в сторону берега. Но за эти несколько секунд Котик и Альметов сократили дистанцию боя вдвое, и теперь каждый, кто выбегал из дверей, попадал под их прицельный огонь.

Если бы кто-то смотрел на этот скоротечный бой со стороны, то он увидел бы следующую картину. Два рослых парня бегут от воды в сторону флигеля, постоянно бросая свои тренированные тела то вправо, то влево. При этом то один, то другой вдруг падает на землю, как подкошенный, поскольку его буквально срубает пуля, но тут же, подобно ваньке-встаньке, поднимается и продолжает неистовый бег прямиком на ураганный автоматный огонь, успевая почти без промаха выкашивать противников…

Когда Котика второй раз достала вражеская пуля, ударив в бедро, он практически потерял способность бежать и теперь нелепо прыгал, волоча онемевшую ногу и во весь голос матерясь от ярости и боли. При этом подумал: ай да командир! пошли бы всей группой, как некоторые предлагали, половины ребят не досчитались бы. А с "неумирайками", пожалуй, и добежим, точнее допрыгаем…

Меньше чем за полминуты счет в этом кровавом противостоянии стал таким: со стороны двоих, что рвались от воды, несколько падений от пуль, которые наносили тяжелые удары, но не пробивали тончайшую пуленепробиваемую ткань, а со стороны боевиков – пятеро убитых.

Двое оставшихся отступили внутрь, за старинные стены, которые и артиллерийский снаряд вряд ли взял бы с первого раза, но и это их не спасло, Старший лейтенант Валентин Котик, держа автомат в одной руке и поливая дверной проем огнем, другой рванул из-за пояса "лимонку", дернул зубами кольцо и, рухнув на землю, закатил гранату аккурат к ним под ноги.

Грохнул взрыв, и сразу же после того, как жаркая взрывная волна вздыбила пространство и вырвалась из двери, лейтенант ворвался внутрь и, как учили на многочасовых тренировках, дал три короткие очереди – сначала прямо перед собой, потом на уровне колен в один угол и тут же во второй. Он успел понять, что попал – по тому, как спели свою песню горячие пули. Понял и то, что попал уже в мертвых.

Котик победоносно вскинул кулак, обернулся, чтобы пригласить напарника к стремительному победному рукопожатию, но увидел, что тот лежит в двух метрах от входа, широко раскинув руки. Он сразу почувствовал, что Альметов убит наповал, хотя не понимал, как такое могло произойти. Котик бросился к мертвому товарищу, на ходу рванул из кармана переговорное устройство и заорал, не узнавая собственного голоса:

– Семь к одному! Семь к одному! Начали!

Михалев все понял. Фраза лейтенанта означала: у них убиты все семь, у нас один, можно начинать штурм.

Котик видел, что со всех сторон к флигелю несутся боевики. До ближайшего из них было метров семьдесят.

У него остались буквально мгновения, чтобы сдвинуть плиту и открыть ход для основной группы, но он не удержался и сначала бросился к убитому. Лейтенант перевернул товарища навзничь и понял, что тот погиб от гранатного осколка, который нашел единственный незащищенный квадратный сантиметр между шлемом и шеей.

– Черт!!! Саша!!!! Как же так?!

Он вспомнил любимую присказку погибшего товарища, который перед боем всегда повторял, как молитву: "Умирать не страшно, братья! Страшно покидать живых!"

– Страшно, брат!!! – Котик яростно хлопнув себя ладонью по онемевшей ноге и бросился в пристройку. Над ним и рядом ударили первые очереди, которые крошили старый графский кирпич, но лейтенант почему-то был уверен, что боевики его не достанут, а если и попадут, то костюм защитит. Поэтому он встал во весь рост и успел увидеть всю картину вокруг себя: флигель одновременно атаковало человек десять, которые видели одинокого бойца, начисто, как казалось, лишенного шансов на спасение, поскольку деться ему было некуда.

Котик, вопреки логике боя, демонстративно повернулся к противнику спиной, хлопнул себя по заднице, потом помахал в сторону боевиков поднятым средним пальцем и только затем одним прыжком скрылся во флигеле.

Лейтенант отщелкнул от автомата прикрепленный к нему мощный металлический штырь, вставил его в специальное крепление, и оружие превратилось в нечто подобное лому.

Котик быстро вогнал его заостренный конец в узкую щель между стеной и плитой, потянул автомат на себя, и в эту же секунду грохнул взрыв, который разметал тело лейтенанта на молекулы – и одновременно бросил в сторону плиту, открывая ход. Через минуту из темноты подвала рванулись черные силуэты…