…Ровно за пятнадцать минут до того, как из воды вылетели Котик с Альметовым, с противоположной стороны острова к пристани подошел двухпалубный речной "трамвайчик", на борту которого находились двое: Беркас и крепыш в капитанской фуражке, управлявший судном.

Когда "трамвайчику" до берега оставалось метров пятьдесят, к нему подошел катер с боевиками. Они перебрались на палубу, обшарили каждый закоулок судна, бегло осмотрели мешки с деньгами, главным образом для того, чтобы убедиться, что кроме зеленоватых банковских упаковок там ничего подозрительного нет, и затем по рации дали "добро" на причаливание судна.

Каленину и его спутнику приказали спуститься в трюм.

– Дальше мы сами! – сказал один из боевиков, по манерам старший, и уверенно встал к штурвалу.

Судно аккуратно прижалось к видавшей виды причальной стенке, увешанной старыми автомобильными покрышками. Полетели канаты, которые окончательно успокоили корабль на положенном месте.

– Есть! – жизнерадостно отрапортовал тот, что стоял у штурвала.

– Начали! – тихо произнес в эту же секунду на противоположном берегу Гирин, и его приказ услышали сотни людей, вот уже двое суток маявшихся в ожидании этой короткой команды.

В рамках обычной логики это нетерпение трудно объяснить. Чего, казалось бы, рваться в бой, когда там, впереди, одна неизвестность и смертельная опасность? Но психология воина устроена иначе. Бойцы торопят момент начала схватки, потому что настраивают себя на смертельный риск, собирают в кулак волю, ловят кураж и ощущение непобедимости.

Находиться в таком состоянии ежесекундно невозможно. И чем дольше длится ожидание, тем больше шансов перегореть и потерять нужный настрой. А надо быть готовым к бою с хорошо вооруженным и обученным противником, да еще на ограниченном пространстве, когда невозможно задействовать все технические преимущества.

На победу в такой войне в первую очередь работают два фактора: внезапность и создание психологического превосходства.

И террорист Глухов, и генерал ФСБ Гирин точно знали, что никакой иной возможности штурмовать остров, кроме как с воды, нет. Террорист Глухов ждал атаки, готовился, варианты в голове проигрывал. Тем более, что не понаслышке знал про боевых пловцов и их умение внезапно атаковать. Именно поэтому он приказал своим подчиненным тщательно "караулить воду" – особенно ночью, для чего и поставил вдоль берега мощные прожектора.

И все равно атака оказалась внезапной, так как Глухов не смог просчитать стремительный бросок из воды в исполнении Котика и Альметова, да еще средь ясного дня.

Но еще важнее – создать психологическое превосходство над противником! Главное – добиться, чтобы любые его действия, пусть самые решительные, не приводили к желаемому результату. К примеру, все понимают, что среди штурмующих практически неизбежны потери. Обороняющиеся ждут этих потерь и надеются, что, если их будет много, атака захлебнется. Поэтому атакующие бойцы, те, что вступают в бой первыми, сразу погибать не имеют права. Вот как хочешь, но не умирай!

Их задача – отвоевать тридцать секунд, нанести максимальный урон противнику, а если уж погибать или выходить из боя по причине тяжелого ранения, то только после выполнения задачи, когда подошли основные силы. Это формирует в противнике комплекс безысходности и заведомого поражения: как же так – я стреляю, а они не падают!?

Поэтому надо обязательно первыми же выстрелами нанести противнику максимальный урон! Когда вокруг начинают гибнуть товарищи, сохранить самообладание и боеспособность может не каждый. Смерть от огнестрельной раны – зрелище малоприятное: человек умирает кроваво, в конвульсиях, с предсмертным хрипом или жутким воем от болевого шока.

И еще. Надо, чтобы что-то из происходящего было противнику абсолютно непонятно, не вписывалось в привычные представления, заставляло нервничать. Вот бежит, к примеру, лейтенант Котик прямо на стреляющих в него боевиков, а у них в головах полный сумбур, концы с концами не сходятся. Во-первых, из воды выскочил, как черт из преисподней! Во-вторых, стреляет вроде, а выстрелов не слышно, только пули одна за одной свою цель находят. А его пуля не берет! С ног валит, а толку нет: снова бежит, как ни в чем не бывало да огнем поливает…

– Начали! – тихо произнес генерал Гирин, как спусковой крючок нажал, и полковник Михалев осветил фонариком свою руку, показывая бойцам три пальца. Это значит – через три минуты они рванутся из-за того же выступа стены, где пряталисчь Ручка с Егорычем, затем вылетят наверх из подземелья и пойдут в бой вслед за Котиком и Альметовым.

"Начали!" – и в ту же секунду десятки пуль практически одновременно вырвались из стволов снайперских винтовок, каждая по своей, заранее определенной цели, и стали косить боевиков, которые были видны в окуляры. Это с "большой земли" вели огонь истомившиеся в многочасовом ожидании снайперы.

"Начали!" – услышали в наушниках команду генерала полтора десятка спецназовцев, лежащих в тесном металлическом коробе, приваренном к днищу судна, на котором только что прибыл на остров Беркас Каленин. Они быстро открыли замаскированный люк, выбрались в трюм, а потом стремительно ворвались на нижнюю палубу, причем настолько неожиданно, что боевики, находящиеся на корабле, так и не успели толком ничего понять…

… У обитателей усадьбы начавшаяся стрельба поначалу особых эмоций не вызвала. За прошедшие дни стрельбу слышали постоянно, и она всякий раз обходила школу стороной. Но на этот раз уже вторая автоматная очередь всех насторожила, так как стреляли где-то совсем рядом. Когда же во флигеле разорвалась граната, брошенная Котиком, а потом рванул заложенный боевиками заряд, отчего массивное здание усадьбы заметно вздрогнуло, то железная (по крайней мере, внешне…) директриса, Ираида Хасбулатовна Багавеева, решительно приказала:

– Всех детей срочно переводим в складское помещение и постирочную! Там нет окон и глухие стены.

– Не поместимся! – отозвался женский голос.

– Я сказала "детей", Луиза Степановна! – директриса грозно повела раскосыми глазами. – Нас, взрослых, я не имела в виду!

Дети в школе были самых разных возрастов. Команду Ираиды они восприняли так, будто в своей короткой жизни только тем и занимались, что ходили строем. Никто не возразил, не спросил, а зачем это – уходить из просторного холла в тесные помещения. Старшие немедленно, без дополнительного понукания, принялись помогать младшим: они вели малышей за руку, а тех, кто плакал или боялся, брали на руки и успокаивали.

Ираида привычно управляла процессом, отдавая четкие распоряжения, и лишь едва заметно съеживалась от каждой автоматной очереди, звук которой проникал в помещение так отчетливо и осязаемо, что казалось, вместе с ним в здание залетают шальные пули и скачут вместе с гулким эхом по углам и коридорам.

– И включите вытяжку, а то дети задохнутся! – приказала она кому-то.

– Так нет же электричества! – отозвался женский голос.

– Ах ты… – Ираида на секунду задумалась. – Ладно, вытерпим как-нибудь. Там безопаснее всего… Вова! – окликнула она пробегавшего мимо мальчишку, которого три дня назад отчитывала за невесть откуда взявшуюся гранату. – Ты смотри, чтобы дети не шалили! Ты взрослый уже! Скажи-ка, в холодильнике прятаться можно, как ты в прошлом году?

– Незя в холодильнике! – весело согласился Вова. – Воздуха не будет!

– Молодец! – Ираида погладила мальчика по голове. – Ты молодец! – повторила она. – А тезка твой, из третьего класса, уже на большой земле.

– На больсой! – согласился мальчик. – Потому что у него рука болит, а у меня не болит! – Он показал директрисе свои ладошки.

– Правильно! – согласилась Ираида, удивляясь наблюдательности воспитанника, который точно прочитал ее действия. Она прекрасно поняла, какого Володю искали для отправки на катере, но отдала совсем другого, у которого нарывала рука и поднялась температура. – Иди! И попроси Луизу Степановну и тетю Валю, как освободятся, подойти ко мне. Понял?

Мальчик кивнул и побежал в ту часть усадьбы, где располагалась кухня и другие подсобные помещения. Ираида проводила его взглядом и подумала: "Господи, всего три дня! Будто из другой жизни! Может, зря все… закрыли бы интернат, глядишь – и захватывать некого было бы…"

…Интернат собирались закрыть много раз, находя для этого самые разные причины. Из-за перебоев в электроснабжении усадьба периодически погружалась во тьму, тогда включали старый генератор, который жрал солярку в немыслимых объемах. К тому же на острове не было газа. Его каждый год собирались провести, согласовывали какие-то документы, но так и не провели. Поэтому зимой топили углем, причем старую котельную, построенную еще графиней, обслуживали старшие по возрасту дети под началом Егорыча. Пожарные, посещая остров, придирались то к генератору, то к состоянию котельной. Грозные акты составляли медики, которые не одобряли детский труд и фиксировали многочисленные нарушения правил проживания детей в интернате.

Главным аргументом против интерната было как раз то, что тридцать лет назад побудило его создать – островное местоположение. Тогда считали благом, что дети с нелегкой судьбой и с отклонениями в развитии будут спрятаны от людских глаз. Теперь в областном управлении образования шел нешуточный спор между теми, кто называл интернат тюрьмой и предлагал детей с острова убрать, и теми, кто считал, что надо все оставить, как есть.

Последний раз совсем было решили интернат ликвидировать, а детей рассовать по всей области. На остров приехала комиссия и к вечеру уехала назад, составив обширную справку о том, что детей надо переселять – мол, их социализация, ограниченная островной территорией, идет неправильно, да и вообще на острове создалась депрессивная психологическая обстановка, поскольку здоровых детей, которые посещают обычную школу, существенно меньше, чем тех, что нуждаются в коррекционном обучении.

Ираида справку прочла, выругалась, собрала в портфель всевозможные грамоты и благодарности, полученные коллективом за многолетний труд, и отправилась в Москву. Среди бумаг был и сертификат, полученный года три назад ученицей пятого класса Наташей Сениной за участие в международной выставке детского рисунка в Венеции. Наташа с трудом освоила таблицу умножения и говорила так невнятно, что ее с трудом понимали даже те, кто постоянно с ней общался. Но рисовала потрясающие акварели, причем школьный учитель рисования, он же учитель труда, увидев впервые ее рисунки, отправился в Астрахань и накупил на всю зарплату красок и альбомов, а для себя – учебников по технике акварельного письма.

Он же сообщил Ираиде почерпнутую в Интернете сногсшибательную новость о том, что за один из рисунков Наташи были предложены безумные деньги – десять тысяч евро. Но, как водится, деньги эти получить не удалось, никто не знал, как это сделать.

Остался только сертификат, согласно которому венецианскую выставку вместе с Наташиными работами в течение года будут возить по всему миру, а позже, с согласия правообладателя, она навсегда останется в Венеции, в музее местного муниципалитета.

"Правообладатель" на сей счет ничего, разумеется, сказать не мог, также, впрочем, как и его, а точнее, ее родители: их следы лет пять назад были потеряны, и судьбой девочки они не интересовались. Тогда Ираида купила самое роскошное по местным меркам платье. Подарок был объявлен премией, полученной Наташей за участие в выставке, а на "правообладание" махнули рукой – пусть будет, как будет!…

Ираида вернулась на остров через три дня, а вслед за ней в областное управление пришло распоряжение министерства – интернат не трогать. Местное начальство мигом сообразило, что это козни упрямой Багавеевой, но воевать со своевольной директрисой не стало. Ходили слухи, что она когда-то училась с нынешним министром образования… Поэтому ей пакостили по мелочам: то финансирование урежут, то пожарных пришлют печные трубы проверять. Но публично даже хвалили, удивляясь про себя, как это старой грымзе удается столько лет не вляпаться в какую-нибудь историю, когда ее можно было бы с чистой совестью снять с работы.

Дети не тонули, инфекционными болезнями массово не болели, а деревенские на них не жаловались. Даже наоборот, считали, что наличие интерната делает жизнь на острове осмысленнее и благороднее. Тоня Шебекина приглашала интернатских в свой клубный драмкружок, а местная рыбацкая артель взяла над интернатом шефство и снабжала детишек свежей рыбой, а иногда – втихаря – браконьерской икрой. Найди в России школу-интернат для не слишком счастливых детей, где на столе бывает такое…

Ираида никогда не была замужем, хотя, по рассказам островных старожилов, в молодости считалась красавицей. Этот тип женщин хорошо известен, их судьбы похожи друг на друга, как написанные под копирку. По молодости эти красавицы, с виду неприступные и холодные, регулярно отвергают внимание многочисленных мужчин, среди которых не находится достойного ни по характеру, ни по уму. В случае с Ираидой еще и работа не способствовала строительству семейного очага. Если женщина обладает по-настоящему добрым сердцем и искренне любит детей, то отдает себя им без остатка. Ираида так и жила, сжигая молодые силы в обустройстве детей, обделенных родительской заботой и лаской.

Ближе к сорока она тяжело влюбилась в женатого мужика – отставного военного, приехавшего на остров погостить. Чуть с ума не сошла, разрываясь между сжигающим ее чувством и стойким убеждением в том, что уводить человека из семьи нехорошо. А где в ее годы найти неженатого, да еще чтоб не урод, не запойный и чтобы с головой дружил? Так и осталась одна, коротая бабий век в интернате, который стал смыслом всей ее жизни…

…Ираида Хасбулатовна напряженно прислушалась к нарастающей стрельбе. Даже подошла к окну и встала на цыпочки. Но и после этого ее глаза оказались слишком низко – в зале все окна упирались верхним краем в пятиметровый потолок. Она вытянула шею, силясь разглядеть хоть что-то, из того, что творилось на улице. Тут в решетку звонко ударила пуля, отчего решетка и, казалось, вся стена запели на разные жалобные голоса, а сама Ираида присела с редкой для своей крупногабаритной комплекции прытью.

– Дети все собраны, проверили? – тихо спросила она, обращаясь к двум женщинам, которые оказались на полу рядом с ней. Одна была молодой миловидной блондинкой в очках, которые ее не только не портили, а напротив, придавали шарму: этакая скромница со стройными ножками, осиной талией, красивой высокой грудью и застенчивым, но одновременно кокетливым взглядом из-под длинных пушистых ресниц.

Вторая, ровесница Ираиды, была большой и рыхлой, с натруженными руками, которые не брал островной загар, и руки всегда выглядели как после стирки в ледяной воде, будто распухли и даже посинели от холода.

– Все! – ответила молодая. – Только там очень тесно…

– Зато безопасно! – возразила Ираида. – Михаил Семенович с ними?

– Где ж ему быть?! – отозвалась пожилая. – Стрельбы боится. Белый весь стал. Мужик тоже… – презрительно буркнула она.

– Какой есть! – почему-то обиделась за учителя рисования Ираида, распрямляясь во весь рост. Ее собеседницы тоже поднялись, опасливо поглядывая на окно. – Скажите спасибо, что двадцать лет тут пашет! За свои пять триста на руки! В городе за раскраску афиш больше платят!

…Где-то совсем близко ухнул взрыв, потом еще один. Ираида инстинктивно дернула головой.

– Где остальные… я имею в виду взрослых?

– Я посоветовала наверх идти! – ответила старшая. – Там перекрытия деревянные. Если крыша рухнет, шансов больше, чем внизу.

– Хорошо, Валентина! – одобрила действия завуча Ираида. – Судя по всему, начался штурм острова. С минуты на минуту интернат попробуют взорвать. Что твой Саид говорит, Луиза? Ты с ним шепталась, я видела…

– Зачем вы так, Ираида Хасбулатовна? – возмутилась блондинка. – Сами же просили, если начнет знаки внимания оказывать, не упираться…

– Ладно, не дуйся! Что он говорит?

– Он сказал, что в случае чего готов меня вывести… одну.

Ираида и завуч переглянулись.

– Ну, а ты?

– Что я?! Деньги предложила! Как договаривались. Чуть не убил, когда я о детях заикнулась!…В жены меня зовет! А я каждый раз нос зажимаю, когда с ним разговариваю! От него разит жутко… Не хочет он денег…

На улице опять ухнуло.

– Попробуй еще! – то ли попросила, то ли приказала Ираида. – Может, сейчас, во время штурма, сговорчивее будет.

Отчетливо громыхнул замок, которым боевики закрывали снаружи входную дверь. Она открылась, и все звуки жаркого летнего дня, сотрясаемого непрерывной стрельбой и взрывами, ворвались в усадьбу и разбежались по ее многочисленным закоулкам.

– У тебя полминуты! – проорал, перекрикивая звук стрельбы, высокий красивый парень, обращаясь к Луизе так, будто они были вдвоем. – Скоро наши все взрывать начнут!…Пошли!

Луиза стояла, не шевелясь, с каменным лицом.

– Саид, – тихо, но решительно сказала она наконец, – останови взрыв! Прошу! Тут же дети!

– Дура!!! – заорал боевик. – Здесь радиоуправляемый заряд. Беги!

– Идите, Луиза! – спокойно сказала Ираида. – Он действительно не может ничего сделать. Даже если захочет… Может, хоть вы спасетесь…Знаете, любезный, – обратилась она к парню, – заберите с собой хотя бы самых маленьких, человек двадцать. Вам это зачтется на небесах!…

– Что?! – взвизгнул Саид. – Зачтется?! А ну! – он дернул затвор и дал короткую очередь в потолок, нимало не заботясь о том, что пули дают смертельно опасный рикошет. Женщины инстинктивно вскрикнули и зажмурили глаза, а Саид схватил за руку Луизу.

– Я лодку припас! – жарко выдохнул он. – Резиновую! В плавни пойдем! Там не найдут! Пошли!!!

Он легко, как ребенка, одним движением вытолкал Луизу на улицу, и с грохотом захлопнул за собой дверь.

Ираида оглядела побитый пулями потолок и вроде не к месту сказала:

– Смотри, Валь, а ты говорила, срочный ремонт нужен. Вон пуля точно в трещину пришлась, а отвалился кусочек штукатурки всего-то с детскую ладошку! Нет! Лет пять еще без ремонта протянем, а там я на пенсию уйду, да и ты вместе со мной. Луиза директором станет. Вот пускай она и ремонтирует…Я где-то читала, что во время землетрясения надо становиться вплотную к несущей стене. Давай к детям! Посмотрим, как всех расставить на случай взрыва…

– Да как!? Они там, как сельди в бочке! Только правда ваша: в постирочной, посреди комнаты, еще одна несущая перегородка есть, которая потолочную плиту держит. Если стены от взрыва не сложатся, там будет безопаснее…

Она не успела договорить… Снова грохнул замок входной двери, и в нее от сильного толчка в спину влетела Луиза. Дверь захлопнулась.

– Там стрельба кругом. Я орать стала… – будто оправдываясь, произнесла она. – Очки разбил… Ираида Хасбулатовна! Я слышала, их главный орал в рацию: "Взрывай усадьбу!". Надо к детям идти!…

Луиза потупила глаза:

– Я знаю, вы над этим смеетесь, но можно я икону из зала возьму…

– Каждая минута дорога, а вы со своими глупостями! – строго ответида директриса.

– Тебе, Ираида, все одно, что с иконой, что без нее! – вмешалась Валентина. – А нам с Луизой спокойнее. Да и дети ее любят! Вовка давеча мне сказал: "Нас Казанская Божья матерь спасет"!

– Делайте как хотите!…

Молодая женщина молча потрогала сбитые коленки, потом виновато улыбнулась. Ее близорукие глаза без очков стали абсолютно беззащитными…