Марка Ручку привезли на остров уже после того, как стрельба окончательно стихла. Он пытался от этой поездки увернуться, резонно интересуясь, а зачем, собственно, ему туда возвращаться. Но военные давно уже передали его в руки следователей, у которых были свои резоны. Марку вежливо объяснили, что нужно кое-что выяснить о его пребывании на острове, пообщаться с Егорычем и другими жителями, которые могли бы, к примеру, подтвердить, что он заходил в местный продмаг, толкался на пристани, ожидая паром, брал лодку для рыбалки ну, и уточнить все остальное, что могло интересовать следствие…

Марк люто ругал себя за то, что проявил идиотскую жалость к заложникам и поперся к военным сообщать про подземный ход. Нужно было сразу уходить, прямо тогда – лунным вечером, когда он с таким трудом покинул остров.

С самого начала все пошло наперекосяк. Ну, например, зачем вообще было ехать на остров, если он для себя решил, что убивать Каленина нет необходимости? Ведь был же знак свыше – пистолет пропал…

И за каким лешим было устраивать этот спектакль с гранатой?

Потом – драка с Морозовым… Смешно и глупо. Егорыч подначивал, мол, Степка в рукопашной непобедим! Захотелось потешить самолюбие и заодно организовать все так, чтобы подставить под удар Каленина. Вышло все – лучше некуда: и Степку одолел, и Каленина подставил. Только зачем?! Вот и доигрался…

Одно ясно, если они пересекутся с Калениным, тот непременно вспомнит про встречу в подмосковном лесу, после которой был убит генерал Удачник. Одного этого эпизода из его короткой, но насыщенной биографии хватит,чтобы открыть ему прямую дорожку в колонию для пожизненно осужденных. Не спасет даже то, что Марк, сам того почти не желая, принял посильное участие в освобождении заложников и внес заметный вклад в победу над международным терроризмом, будь он неладен!…

…После того, как сопротивление боевиков было подавлено, удержать людей в домах военным поначалу никак не удавалось. Мужики вырвались из маяка еще во время боя, а старики и женщины, как только стихла стрельба, бросились искать среди них своих. Хорошо хоть, детей во главе с поседевшей за два дня Ираидой Хасбулатовной удалось организованно вывести из усадьбы, чтобы обезвредить взрывчатку. И, надо сказать, саперы сработали быстро, намного раньше, чем Каленин понял, что телефон, лежащий в его заднем кармане, принадлежит Расулу…

Но постепенно почти всех жителей вытеснили с улиц, заставили их вернуться в свои дома, а детей разместили в старом кирпичном здании, построенном еще при графине, где располагались почта, отделение Сбербанка, аптечный киоск и так называемый Дом быта.

Поначалу казалось, что особой спешки с эвакуацией детей нет, но после того, как их осмотрели врачи, стало ясно, что некоторые нуждаются в экстренной помощи. Среди последних был и тот самый Володя, которого Беркас хотел забрать с собой, когда увозил последнюю партию детей. Мальчуган оступился на высоком крыльце усадьбы и врачи предполагали у него сложный перелом ноги в нескольких местах, со смещением кости и разрывом связок.

Из уцелевших окон второго этажа Дома быта и через щели в заборе дети с интересом наблюдали, как к пристани подходят разномастные суда. Никто из старожилов не припоминал, чтобы разом причаливало такое количество плавсредств. Первые подошли еще во время боя, подвозя дополнительные силы спецназа. Теперь к ним присоединялись все новые и новые, привозившие медиков, многочисленных людей в штатском, а также милиционеров, которых выстраивали в гигантскую цепочку вдоль берега.

На суда, оборудованные как плавучие медицинские пункты, грузили раненых спецназовцев. Кого-то по необходимости тут же оперировали. Других просто отправляли "на большую землю". Именно в одной из таких плавучих операционных оказывали экстренную помощь зверски избитому Андрею Дробенко. После потрясшего всю страну прямого эфира тележурналиста, вместе с оператором и двумя техническими помощниками, заперли в погребе одного из пустующих домов. Там они провели ночь, а незадолго до штурма острова сильно покалеченный Дробенко начал периодически терять сознание. Когда их освободили спецназовцы, журналист уже находился в коме.

Врачи сообщили Гирину, что шансы выжить у парня есть, но вот зрение он, похоже, потерял навсегда…

Футбольное поле, находящееся прямо за клубом, тоже приспособили под военные нужды. Сюда один за другим приземлялись вертолеты, доставлявшие на остров медиков, следователей, экспертов-криминалистов, взрывотехников, психологов, кинологов с собаками…

Разгрузившись, вертолеты принимали на борт тех, кто нуждался в помощи, и тут же, взревев на взлете, покидали остров. Только тот, что был сбит, одиноко лежал на боку прямо посреди центральной улицы с поломанными винтами. Падая, он вырубил просеку в кипарисовой алее и как бы разорвал ее надвое. Мощные стволы были сломаны на разной высоте, и казалось, что по аллее прошелся злобный великан, который мимоходом, как спички, ломал вековые деревья и бросал обломки себе под ноги.

Военных с каждой минутой становилось все больше и больше. Они разделились на мобильные группы и прочесывали остров, внимательно осматривая каждый квадратный метр и собирая все, что могло бы в будущем помочь следствию.

Мертвых боевиков сначала внимательно осматривали, не прикасаясь. Потом в дело включались саперы, которые должны были убедиться в том, что покойник не превращен в мину…

На маяке устроили временную тюрьму, где с теми из боевиков, кто сдался во время боя и кто был легко ранен, уже работали следователи.

…Во дворе дома, куда двое вежливых штатских привели Марка, врач с медсестрой колдовали над человеком с перевязанной головой, которого все называли "товарищ полковник", а тот всячески пытался убедить врачей, что в медицинской помощи не нуждается. Рядом крутился, давая нелепые советы, пожилой худощавый дядька в изодранном костюме с черным синяком в половину лица и разбитыми, опухшими губами. Тут же переминался с ноги на ногу невысокий мент в форме, то и дело снимавший с головы фуражку, чтобы промокнуть вспотевшую лысину.

К этим двоим попавший в переплет киллер из осторожности повернулся боком, стараясь, чтобы его особо не замечали…

Несмотря на громкие протесты полковника, медики посчитали его рану на голове серьезной, уложили на носилки и понесли к только что приземлившемуся вертолету.

К тому же вертолету повели группу детей, отобранных врачами для первоочередной эвакуации. Среди них Марк заметил мальчишку из интерната, которому передал гранату. Его тоже несли на носилках: наскоро зафиксированная нога неимоверно распухла, а голая ступня была лилово-синего цвета, что свидетельствовало о серьезности травмы.

Как только полковника унесли, внимание разговорчивого обладателя побитой физиономии переключилось на Марка и его спутников.

– А вы кто же будете, ребята? – приветливо спросил он. – Смотрю, не военные… Я власть здешняя, Живописцев Николай Тимофеевич!

– Я знаю, кто они! – вмешался в разговор Тимофей Коровин. – Я своих за версту чую. Из оперов, так?

Марк неожиданно для себя кивнул, чем вызвал едва заметную улыбку на лицах своих сопровождающих.

– Понятно. – Коровин решительно протянул руку. – Я участковый местный! – пояснил он. – Коровин моя фамилия! А вы…?

– Марк, – неохотно ответил Ручка, пожимая протянутую ладонь. -…Послушайте! – тихо обратился он к своему молчаливому конвою. – Ну зачем меня сюда притащили? В конце концов, мне в Москву надо… Работа стоит!

– Марк Семенович, – начал было один из штатских, – к вам нет претензий, мы только… – он поднял голову и неожиданно изменился в лице, побледнев так, что явственно обозначились вызванные длительной бессоницей синеватые мешки под глазами. Марк поймал траекторию его взгляда и обернулся… Из чердачного окна прямо ему в лицо был направлен черный, неестественно длинный ствол пистолета, а за ним угадывалась голова, прикрытая камуфляжной косынкой.

Марк не сразу понял, что произошло в следующее мгновение, но пистолет в чердачном проеме дважды почти беззвучно дернулся, будто глухо стукнулась о землю наполненная водой пластиковая бутылка, и стояшие за его спиной мужчины, которые до этого успели схватиться за пистолеты, опрокинулись навзничь – пули попали обоим прямо в лицо.

Стрелявший спокойно раскрыл чердачное окно пошире и, несмотря на свои серьезные габариты, легко спрыгнул с четырехметровой высоты.

Коровин от неожиданности присел, Марк демонстративно вскинул руки вверх, давая понять, что сопротивляться не намерен. И только дядя Коля Живописцев среагировал, как всегда, нетрафаретно.

– Ты что натворил, ирод!? – заорал он что есть мочи. – Убить тебя мало!!! Сдался бы, как другие, я бы за тебя похлопотал. А теперь что?…

Боевик резко ткнул старика стволом пистолета в грудь, так что тот ойкнул и согнулся от боли, а Коровину приказал:

– Веревку на заборе видишь?… Тащи сюда!…Вяжи этим руки!…Теперь давай свои,…ну!!!…А теперь встали быстро все трое спиной друг к другу!…Так, обмотались! Ну-ка, меня пропустите вовнутрь, – боевик в косынке поднырнул под веревку и протиснулся между Коровиным и Ручкой. – Теперь пошли в сторону стадиона, к вертолетам. Если дернетесь, убью сразу…

Через минуту дверь, врезанная в створку металлических ворот, распахнулась и на улице появилось странное сооружение из четырех плотно прижавшихся друг к другу мужчин: Коровин, Ручка, Живописцев и стоящий внутри за их спинами боевик перемещались мелкими шагами. Причем конструкция эта, обмотанная снаружи веревкой, периодически вращалась вокруг собственной оси, так что каждому приходилось идти то лицом, то боком, то спиной по направлению движения.

Небритый рослый мужчина, находившийся в центре, держал в высоко поднятой руке конец веревки, продетой через кольцо гранаты, а в другой, направленной в сторону появившихся со всех сторон спецназовцев, был пистолет, от которого он открутил за ненадобностью глушитель.

Марк, разумеется, пистолет идентифицировал сразу же. Это был шестнадцатизарядный девятимиллиметровый "Вальтер" – грозная машина, обладающая в ближнем бою серьезным поражающим эффектом.

– Эй, собаки!! – кричал боевик, вращая глазами. – Я Гаджимурат Ахметов!!! На мне столько вашей крови, что хватит залить весь этот двор!!! Я Назрань штурмовал!!! Терять мне нечего!!! Мне нужен вертолет! Вон тот, с запущенными двигателями!… Пять минут, чтобы все, кроме пилотов, из него вышли! Этих троих беру в заложники! Если кто-то дернется, взорву гранату! Ну!!!

Он неожиданно выстрелил прямо поверх плеча Коровина, которому показалось, что его кто-то со всего маху ударил ногой в ухо.

– Ну!!! – заорал Гаджимурат еще яростнее. – Вертолет очистить!!!

Спецназовцы рассыпались перед воротами, держа в прицелах весь квартет, но стрелять никто не решался: голова в косынке, хотя и возвышалась над всеми остальными, однако то и дело ныряла вглубь конструкции. Ахметов пригибался и заставлял всю троицу кружиться вместе с ним, что резко уменьшало шанс на точный выстрел даже из снайперской винтовки.

– Я смотрю на часы!!! – орал боевик. – Осталось три минуты!!!

Он вновь неожиданно выстрелил, и пуля прошла в сантиметре над забинтованной головой бледного и заросшего щетиной полковника Евграфова, сидящего на носилках перед вертолетом.

В это время офицер спецназа тихо сказал кому-то по рации:

– Давай, Осянин! Из вертолета удобнее всего! Не промахнись только!

Словно подслушав эти слова, боевик совсем спрятался за спины прижатых к нему людей и стал тащить обвязанную веревкой конструкцию к вертолету. При этом все трое вели себя по-разному.

Дядя Коля Живописцев тихо матерился, за что периодически получал удар коленом, ненадолго затихал, а потом снова произносил заветные слова, вспоминая всех ближайших родственников своего мучителя и его самого персонально.

Коровин молчал, закусив губу. Его терзала мысль, что жизнь в последние дни жестоко испытывает его, и он никак не мог понять, за что ему посланы эти мучения. А началось все с приезда мерзавца Каленина!

"Ну почему так?! – изнемогал он от испепеляющей ненависти, которая не отпускала его даже в эти критические минуты. – Почему одним все: Москва, должности, деньги, красивые бабы?! Почему именно им? Почему не мне? Чем я хуже, в конце концов?! Только тем, что родился на этом сраном острове?…" Коровин застонал от тяжелых мыслей и заметил, что его мучитель подозрительно взглянул на него. Сил сопротивляться не было. И только животный страх удерживал в вертикальном положении, так как он точно знал: стоит ему упасть, перестать двигаться и подчиняться страшному человеку в косынке, как тот, не колеблясь, пристрелит его.

Марк Ручка не матерился и не мучился. Он был занят делом – лихорадочно искал выход, так как привык не терять голову даже в безвыходных ситуациях. Он знал, что ему не составит труда обезоружить боевика и даже нанести ему такой болезненный удар ногой, который просто выключит его сознание. Тем более что тот вряд ли ждет от него активности – хрупкого Марка часто недооценивали, причем напрасно… Но как быть с гранатой? Достаточно сделать любое резкое движение, и граната освободится от предохранителя. И тогда гибель неизбежна!

Он увидел, что из вертолета быстро выбираются люди и выводят с собой детей. Кого-то вынесли на носилках.

– Стой! -выкрикнул боевик. – Детей назад! Мы заберем их с собой…Теперь пусть покажутся вертолетчики!…

В проеме показался человек в шлемофоне и спокойно спросил:

– Ну! И что дальше? Нас тут двое пилотов!

– Один!!! – заорал Гаджимурат. – Пусть останется один! Быстро! Или я деда пристрелю!!! Быстро!!!! – Он приставил пистолет к виску Живописцева и подтащил заложников почти вплотную к трапу. – Один, я сказал!!!

Марк увидел второго пилота, который также появился в проеме.

– Подними руки!!! – орал боевик. – Я должен видеть твои руки!!!

Тот, что стоял на трапе, демонстративно поднял руки, показывая пустые ладони. При этом он почти перекрыл собой второго человека, стоящего по-прежнему в проеме вертолетной двери. Прежде чем окончательно скрыться за спиной выходящего, тот успел встретиться с Марком глазами и подать ему какой-то знак. Марк интуитивно догадался, что сейчас что-то произойдет, они попытаются обезвредить бандита и надо ждать атаки.

"Что они будут делать?" – лихорадочно думал Марк. И вдруг его озарило: "Ну конечно, стрелять! Тот, что остался в проеме двери! Именно сейчас, пока его заслонил выходящий напарник, пока боевик на секунды потерял его из виду, он достает оружие и готовится к выстрелу! Расстояние три метра! Но выстрел должен быть ювелирно точным, иначе пуля заденет кого-то еще. Чтобы этого избежать, выстрел надо производить по максимально крутой траектории – сверху вниз!"

Марк молниеносно прокрутил ситуацию в голове и принял решение. Он давно многократными движениями кистей ослабил веревку, и теперь ему было достаточно одного рывка, чтобы освободить руки. Он все рассчитал и теперь, выполняя задуманное, неожиданно сделал большой шаг в сторону, заставив бандита потерять равновесие. Вся конструкция пошатнулась и развернулась так, что Марк оказался лицом к трапу, а боевик – спиной.

– Эй! – успел крикнуть тот, пригибая голову. – Ты чего?!

В эту секунду Марк выдернул руки из веревочной петли и рухнул на колени, открывая стрелку цель. Одновременно он резко ударил кулаком под коленный сгиб матерящегося Живописцева, отчего тот тоже провис на веревках, еще больше расширив сектор для стрельбы.

Хлопнул выстрел. За ним, практически без паузы, второй и третий.

Боевик дважды характерно дернулся, и Марк понял, что пули попали в цель. Он мгновенно оценил расклад: сраженный наповал боевик падал на землю и тащил за собой всех остальных, так как весил явно больше центнера. Сопротивляться падению было невозможно, поскольку вслед за ним валился и закричавший от боли Коровин, и когда все четверо оказались на земле, вышло так, что участковый упал на вооруженную пистолетом руку террориста.

Ручка догадался, что пули достали и дотошного участкового.

"Граната! Где граната?" – Марк не то чтобы увидел, а скорее догадался, куда пошла рука с гранатой. – Вот она!… Кольцо?… – Он переместил взгляд и увидел, что выдернутое кольцо висит на пальце мертвого боевика, а граната остается в плотно сомкнутой ладони, которая лежит на земле прямо перед Марком, возле его левого колена.

"Повезло!" – подумал Марк, и в эту же секунду в его мозгу что-то взорвалось, глаза застлала кровавя пелена, и он потерял сознание. Коварная болезнь второй раз в жизни ударила его в самый критический момент. Он выгнулся в конвульсиях, и в этот миг ладонь убитого боевика вдруг резко разжалась, словно какие-то остатки уходящей жизни дали мышцам последний импульс, и они освободили взрывателю дорогу к смертельному заряду.

Марк ничего этого не видел. Он еще раз неестественно выгнулся и стал падать на живот. Он не видел, как рванулись было к нему мужики из вертолета, но заметив сработавшую гранату, остановились. Как пытается вскочить с носилок раненый Евграфов. Как смотрит на него широко открытыми глазами мальчик Вова, узнавший странного дядю, давшего ему на кладбище точно такую же "гданату"…

Ничего этого Марк не видел, продолжая валиться на живот. Через мгновение он накрыл гранату своим хрупким телом, а еще через секунду раздался взрыв.

Подоспевшие сразу после взрыва спецназовцы растащили все еще связанные тела.

Все, что осталось от киллера-невидимки по прозвищу "Мрак", накрыли принесенным из ближайшего дома старым одеялом, на котором тут же стали проступать кровавые разводы.

Живописцева с трудом привели в чувство. Он был контужен близким взрывом и ничего не понимал.

Коровин, раненный в шею, откашливался кровью и стонал. Над ним уже колдовали врачи.

Стрелявший спецназовец – тот, что был в вертолете – сидел тут же рядом и нервно курил. К нему подошел генерал Гирин, которому по дороге доложили о случившемся.

– Я в темя стрелял, товарищ генерал! Первые две точно, а третья… Он падать начал… Вот пуля ниже и прошла. Потом хотел гранату перехватить, даже место определил, куда ее бросить: в пустой вертолет хотел, чтобы осколки внутри остались… А этот, – он кивнул на одеяло, – меня опередил, накрыл ее собой.

Спецназовец был настолько потрясен, что разговаривал с Гириным сидя, в нарушение устава. Потом опомнился, бросил сигарету и вскочил. Но Гирин молча похлопал его по плечу, и подошел к Баркову, который сидел на корточках возле убитых. Когда Гирин приблизился, он откинул край одеяла там, где угадывалось лицо погибшего, и сказал, как бы отвечая на незаданный вопрос:

– Он самый, Юрий Борисович! Фамилия у него смешная… была.

– А этот? – Гирин кивнул на Коровина, которого перевязывали медики.

– Местный участковый…

– Геройский, между прочим, парень! – решительно вмешался в разговор пришедший в себя дядя Коля. Он тряхнул головой, пытаясь избавиться от звона в ушах. – Сначала он, товарищ начальник, с острова с боем прорывался, когда бандиты нас захватили. Потом на маяке с нами был и по бандитам стрелял. И тут вот, супостата повалил! – Николай Тимофеевич кивнул на мертвого бандита. – Пистолет захватил! Герой, одним словом! Как и этот, что гранату собой накрыл!…Вы бы поспособствовали, товарищ генерал, чтобы обоих к высокой награде определили. Может, и на Героев России не поскупятся! И пусть оба нашими земляками числятся! Тимофей – тот само собой. Но и этот, чернявенький, царство небесное, тоже пусть нашим считается!…На стене школы памятную доску повесим. А лучше вот: часовню еще одну возведем в память о всех невинно убиенных…Как, вы сказали, героя погибшего звали?

– Марком! – подсказал Барков.

– Как апостола! Значит, будет часовня святого Марка.

Гирин молча кивнул.

– …Такой уж остров наш, особый! Народ тут гордый! Вы отметьте это в своих московских реляциях! Пусть знают об том, что не посрамили мы память дедов наших! Все, как один, встали!…

Гирин двинулся, сутулясь, куда-то в сторону маяка, а Живописцев все продолжал что-то вещать ему вслед…