Румыния
Научно-фантастический рассказ
Вторая национальная премил
Техника — молодежи № 11, 1962
Рис. А. Побединского
На операционном столе пилот казался выше ростом, чем человек, которого профессор помнил по газетам, кинофильмам и телевизионным передачам. Продолжительная гипотермия придала его телу холодность и твердость мрамора. Мраморным казалось и его бледное, бескровное лицо с синевой под закрытыми, глубоко запавшими глазами.
Профессор остановил струю ультразвукового душа, вставил под веки увеличительные линзы и подошел к неподвижному телу. Сомнения, опутывавшие его до сих пор, как паутина, внезапно рассеялись. Перед ним был не какой-нибудь еще не виданный в медицинской практике случай, а просто преждевременно погибший человек. Человек, которого надо было вернуть к жизни.
Ассистент повернул выключатель, и стол принял почти вертикальное положение. Казалось, летчик готов высвободиться из своих магнитных пут и шагнуть на полупрозрачный пол.
— Контакт!
На экране закружился целый рой зеленых искр; постепенно обрисовались очертания поврежденного мозга. Профессор несколько раз изменил угол наблюдения и в конце концов оказался вынужденным признать обоснованность заключений киберностика «Скорой помощи»: часть мозга, соприкасающаяся с центрами памяти, была разрушена. Запасная клеточная масса ожидала своей очереди в прозрачном вместилище. Она была специально создана по образцу еще живых клеточек мозга пилота: первая попытка воспроизвести частицу наивысшей формы организации материи.
Профессор покосился на нее. До сих пор он производил подобные пересадки только на животных, и результаты не всегда были блестящие.
В зеленоватой полумгле лицо пилота утратило свою неподвижность. Казалось, он спит. Но сердце не нагнетало больше в артерии кровь. Гипотермия сохранила неустойчивое равновесие на краю пропасти.
Продолжая неотрывно следить за тем, что он видал на экране, профессор натянул на пальцы рук перчатки био-электронного комплекса. Скальпели, пинцеты, сшивной инструмент приблизились к разбитому черепу. Казалось, ими управляет их собственная воля, но на самом деле они могли только передавать в движениях нечеловеческой точности каждый оттенок человеческой мысли. И мысль приказала нм: «Осторожно, вперед!»
Пересадка превзошла все ожидания, сердце снова безупречно отстукивало бег времени, но пациент как будто не желал поправляться. Чуть-чуть окрепнув, он потребовал диктофон, авторучку и бумагу. Зачем? все это валялось теперь в углу. Пилот лежал по целым дням неподвижно, молча. Ел мало и без аппетита, отказывался от тонизирующих средств, противился всякой специальной процедуре.
Через две недели профессор зашел к нему в необычный час, уселся на кресло подле кровати и без всякой предварительной подготовки открыл наступление:
— Пришел вас побранить!..
— Имеете полное право, — пробурчал пилот, не сводя глаз с потолка. — Вторая жизнь… вечная признательность… и так далее и так далее…
Профессор поудобнее уселся в кресле.
— Вывести меня из себя вам все равно не удастся. У меня нервы крепкие.
Больной внезапно приподнялся на локтях.
— Меня ваши нервы ничуть не интересуют. Как не интересуете и вы!..
«Большой ребенок», — подумал профессор, улыбаясь одними тонкими морщинками в углах рта. Затем негромко, самым обычным тоном сказал:
— А вы вот меня интересуете.
— Знаю: пилот, открывший пять планет.
— И это тоже. Но и человек, который не желает жить… Мой ассистент уверен, что ваша апатия — результат еще не обнаруженного повреждения. А я лично думаю…
— Я хочу спать, — заявил больной.
Тогда профессор изменил тактику:
— Отлично. От ссоры отказываюсь. Меня настолько утомили журналисты, что вряд ли хватит сил воевать еще и с вами.
— Вы поделились с журналистами вашими предположениями? И они с вами согласились?.. Как же это будет подано? В исчерпывающе ясных заголовках или в форме туманных намеков?
Профессор полез в правый карман, потом в левый и вытащил несколько вечерних газет:
— Если это вас интересует…
Ответа не последовало. Профессор с явным (сожалением поднялся с кресла.
— Мне предстоит еще один визит.
Брошенные на кровать газеты казались нетронутыми. Однако внимательный глаз профессора обнаружил признаки торопливого просмотра. Сложенный в последнюю минуту «Посланец космоса» приоткрывал заголовок статьи, напечатанной на второй странице: «Пилот на пути к выздоровлению». И ниже, жирным шрифтом: «Как сообщил главный врач, жизнь пилоте вне всякой опасности. В ближайшем будущем герой космосе сможет возобновить…»
— Вот и час вечернего дождя, — проговорил профессор. — Дождю я обязан своими первыми стихами…
— Вы хотите убедить меня в том, что ваша единственная забота в данный момент — развлекать меня?
— Я хочу убедить вас в том, что ваша излечение — вопрос не только чисто личного порядка!
— Понимаю. Забота творца об увековечении его творения.
Профессор вздрогнул, но остался по-прежнему стоять у окна, наблюдая за тучами, которые готовили самолеты метеорологической службы.
Помолчав, он снова сказал, как будто без всякой связи с прежним разговором;
— В эру Разделения существовал период, именуемый средневековьем…
— У моего отца была замечательная коллекция раковин с α-Центавра, — прервал его пилот.
Тучи образовали уже огромную шапку, подобную гигантской медузе. Самолеты исчезли. Антенна метеорологической станции вспыхнула и послала в высоту сверкающий трезубец. Пораженная в сердце, медуза выбросила мириады серебристых щупалец.
— Я не хотел оскорбить вас, — негромко сказал пилот. — Но мой комплекс бесполезности…
— Бесполезности?
Я родился не борту космического корабля, вылетевшего для исследования системы звезды, — снаряда Барнарда. Это был звездолет героической эпохи: запуск с земной орбиты, обтекаемая форма, ядерная система двигателей и скорость, которая сегодня кажется нем просто смехотворной. Путь туда и обратно длился почти два десятилетня. Два десятилетия свободного падения с коротким привалом на негостеприимной планете, не имевшей ничего общего с Землей. Два десятилетия в состоянии невесомости…
Героическое это было время… Злейшим врагом космонавтов были не метеориты, не космические лучи, а время. Люди ели, спали, проверяли работу аппаратов, а затем…
Думаю, что именно тогда родилось выражение «убивать время», несмотря на то, что ему приписывают незапамятную давность.
На нашем космическом корабле была микрофильмотека, два спортивных зала, в которых ежедневно перекрывались земные рекорды по прыжкам и метанию.
Меня, однако, гораздо больше привлекала беседа.
В книгах ветераны космических полетов зачастую представлены какими-то молчаливыми исполинами с каменным лицом и бесчувственной душой. Глупости!.. Я видел их, ожесточенно отстаивающих «свою звезду», «свою планету». После словесного поединка следовало сравнение магнитных пленок. Меня они выбирали судьей, и мы часами сидели перед экраном, упиваясь трехразмерными картинами, звуками, красками и запахами миров таинственной странной красоты. Я слушал комментарии: «Целый лес пурпурных кристаллов — единственная форма жизни на планете двойной звезды Лебедя… Здесь мы потеряли троих товарищей: плотоядные растения нагнулись над ними и… А эта сфера больше Юпитера. Нам едва удалось оторваться от нее».
Они говорили и о Земле с выражением тоски, которая мне всегда казалась почему-то «обязательной». Что могла дать Земля людям, жаждущим трепета неизвестности?
Члены нашей экспедиции были, конечно, специалистами а самых различных областях. Под их наблюдением я обучался космографии и астроботаника, теории субсветового движения и звездной биохимии. Все эти знания были необходимы мне для получения диплома галактического пилота. Я учился и ждал встречи с Землей — обязательной посадки на пути к звездам.
Целое облако метеоритов, неожиданно возникшее на нашем пути между Юпитером и Сатурном, заставило нас истратить ценные запасы горючего, в результате чего стало труднее преодолевать земное тяготение. Мать не перенесла внезапной потери скорости…
На Земле я несколько месяцев с трудом волочился по залам Института космонавтики, раздавленный тяжестью моего собственного тела, потом сдал экзамены и был назначен стажером на звездолет, вылетевший к β-Центавра. Отец был врачом экспедиции. Землю в покинул без всякого сожаления…
В течение десятилетий я летал в космосе, исследуя десятки звездных систем. Открыл пять планет и явление интерференции гравитационных полей, которое носит теперь мое имя. Компенсатор эффекта Допплера, над которым я проработал немало, был запатентован, им снабжена теперь бортовая аппаратура фотонных звездолетов.
Из всего этого в моей памяти остались одни лишь названия. А больше я ничего не помню. Ни характеристик этих пяти планет, ни расчета интерференции, ни принципа компенсатора… абсолютно ничего!.. Чуждыми стали мне и основные элементы космонавтики. Я мучился часами, чтобы продиктовать связную формулировку даже самых элементарных законов звездной механики, исписал напрасно сотни страниц.
Я догадываюсь, что случилось. Всему виной несчастный случай. Затронуты центры памяти… И начать все сызнова я уже не могу! Вы понимаете, профессор! У меня больше нет на это времени!.. Я знаю, что вы мне ответите: что я должен найти себе дело здесь, на Земле; что меня всюду примут с распростертыми объятиями… Что через шесть месяцев я буду в состоянии руководить оранжереей, где выращиваются растения с Венеры, а через год…
Нет, профессор, подобные перспективы меня не прельщают. Поставьте себя на мое место. Вообразите, что вы внезапно забыли все, что касается вашей специальности, не можете больше лечить людей… И это все-таки еще не совсем то же самое. У вас есть дом, семья, вы сын Земли, тогда как я…
Здание Центра галактических исследований (ЦГИ) ослепительно сверкало, излучая поглощенные за день солнечные лучи. Гравиплан как огромная черная бабочка, спустился на верхнюю террасу. Из кабины вышел профессор и торопливо направился к кабинету директора.
— Пожалуйте, вас ждут.
Пройдя вестибюль, профессор отметил приятный грудной голос секретарши-робота.
Профессора действительно ожидали. Директор обернулся к своему посетителю и с неподдельной озабоченностью спросил:
— Ну что, как его здоровье! выслушав рассказ профессора, он помрачнел и внезапно разразился:
— Мы должны что-то сделать для него! Я полностью в вашем распоряжении, со всеми ресурсами нашего центра! И мы и весь Солнечный Союз слишком обязаны ему, чтобы…
Профессор покачал головой.
— Я не в силах вернуть ему память.
— Поищем все же выход!
Через час директор велел секретарше вызвать одного из сотрудников центра.
Это был невидный собой и застенчивый юноша-ученый, которому настолько импонировал высокий престиж его собеседника, что своя ошеломляющее предложение он внес заикаясь. Теперь он слушал пилота, расхаживающего из угла а угол.
— Сверхсветовая скорость!.. Это означает… колоссальное увеличение радиуса исследований… Самые отделанные системы нашей Галактики… Даже и метагалактика!..
Он внезапно остановился перед креслом, на котором сидел юноша.
— Если ваш опыт удастся, вы навсегда останетесь в истории космонавтики… Благодарю вес за то, что подумали обо мне. К несчастью, состояние моего здоровья…
— Однако профессор говорил… — начал, внезапно зарумянившись, юноша.
— Профессор не сказал вам всего! Я не могу принять ваше предложение. Ведь вам нужен сотрудник, а не бесполезный балласт, — прервал его пилот, но, прочтя на лице своего собеседника что-то невысказанное, добавил: — Или, может быть, все-таки…
Молодой ученый привстал с кресла.
— Я приступил к разработке проекта после прочтения вашего труда об интерференции гравитационных полай. И я вылечу только с вами!.. Предварительные испытания протекали удовлетворительно. И профессор говорил… Молодой человек с минуту колебался — Существует шанс: сверхсветовая скорость может дать шок, который вернет вам память.
На полукруглом экране пульсировало невероятное северное сияние. Синее, красное, зеленое…
Цвета струились, сливались один с другим, расцветали сверкающими снопами искр…
Пилот упивался еще не виданным зрелищем, которое он не мог встретить в своих полетах с субсветовой скоростью.
— Мы направляемся к звезде Леланд-21183, — объявил молодой ученый, склонившись над галактической картой. — Планета находится на расстоянии в среднем 0,132 звездной единицы относительно звезды. Относительная масса 0,06, период обращения примерно четырнадцать лет…
Пилот любовался северным сиянием космоса.
Результат анализа оказался благоприятным: атмосфера не содержала вредных элементов. Космонавты сменили свои пространственные скафандры на легкие ксиленовые костюмы, огнестойкие и более прочные, чем сталь.
Планета отличалась исключительно буйной растительностью. Травы здесь росли чрезвычайно высокие, лианы повсюду раскачивали свои упругие сети, деревья переплетали ветви, образуя настоящий океан зелени.
Пилот и его спутник прокладывали себе дорогу к река, которую они засекли с высоты. Было душно, и влажная жара замедляла их движения и мысли. Вокруг кипела невидимая жизнь, которую они угадывали лиши по движению травы и шелесту листвы.
Река! Серое полотнище воды, скользящее куда-то к неизвестной цели…
С этим образом у пилота было связано какое-то еще неясное воспоминание. Пилот приблизился к берегу. Шаг, другой…
Ученый удержал его в последнюю минуту У их ног трава скрывала серую гладь воды.
— Вы думаете, это опасно!
— Параграф тридцать седьмой Устава галактических экспедиций гласит: «Контакт с любым жидким веществом воспрещается до обязательной экспертизы». К тому же…
Брошенная в реку сухая ветка описала в воздухе длинную траекторию. Но коснуться воды она не успела: внезапно вынырнувшее из-под воды незнакомое пилоту животное с раскрытой лестью с жутким лязгом мгновенно проглотило ее.
Звездолет расколол на тысячи осколков спокойное зеркало единого океана.
— Система Росс-614, — объявил молодой ученый. — Планета обращается вокруг общего центра за пятнадцать лет. Она полностью покрыта водой.
— Росс-614, — повторил пилот, и он напряг память, стараясь что-то вспомнить.
— Вы были здесь тридцать лет назад. В вашем дневнике записано: «Исследовательские звездолеты должны обладать возможностью продвигаться в разных средах. Я вынужден покинуть этот водный мир, так и не узнав, что таят его глубины».
Пилот остановил на ученом долгий взгляд. Ему не верилось, что фразы, произнесенные им так давно, еще живут в чьей-то памяти.
На экране ультрафиолетовых излучений мелькали странные тени. Ему хотелось более детально изучить их, но стрелки прибора начали вибрировать. Звездолет замедлил снижение.
— Преграда?
Ученый не ответил. Он подключил перископ к большому полукруглому экрану. Пилот с трудом сдержал возглас: пучок света, отбрасываемого ласером, вырвал из темноты очертания фантастического подводного города. Полупрозрачные кубы, цилиндры, сферы, казалось, выросли из-под земли, питаемой остатками живых существ, сыпавшихся из верхних слоев океана.
— Подводная цивилизация?
— Нет. Третья экспедиция ЦГИ обнаружила здесь большие месторождения урана.
Ласер освещал теперь работу экскаваторов и буровых установок, извилистые трубопроводы, по которым руда транспортировалась в гигантские полупрозрачные склады.
И пилот, с до сих пор неведомой ему силой ощутивший вполне естественную гордость человека, был вправе сказать себе: «Вот на что способны мои братья — люди!»
Потом они с трудом передвигались по пустыне, сгибаясь под тяжестью пространственных скафандров. Вокруг них песок застыл волнами, устремившимися на штурм невидимого берега. Солнце еще не зашло, но три аметистовые луны уже поспешили занять его место.
— Передохнем несколько минут, — сказал пилот.
Они добрались до купы деревьев с султанами широких листьев. Прислонились к шершавым стволам, отбрасывавшим на песок длинные тени.
— Сумерки, — пробормотал пилот, и в его голосе, слегка искаженном радиопередатчиком скафандра, прозвучало волнение.
Цветные волны протягивались от зенита к пламенеющему горизонту.
Молодой ученый невольно вздохнул и поторопился найти оправдание тому, что считал отклонением от ясной мысли:
— Пора вернуться. После заката солнца температура резко падает.
Ответа не последовало. Он обернулся к своему товарищу и увидел его без шлема, всецело поглощенного созерцанием планеты, открытой после стольких поисков. Со смешанным чувством облегчения, стеснения и радости ученый тоже снял шлем, глубоко вдохнул ароматы пальм. «Неужели он понял это еще в джунглях Амазонки? Или только в глубинах Тихого океана? А может быть, здесь, в Сахаре?..»
Солнце скрылось за горизонтом. Луна и ее два искусственных спутника сверкали теперь еще ярче. На небосводе замерцали далекие звезды. Пилот блуждающим взглядом с минуту смотрел на них, затем нагнулся и коснулся рукой земли, как бы кланяясь ее неподражаемой красоте.
Память вернулась к нему. Здесь, на Земле…