Я успешно заканчивала первый курс. С Полозовским мы вели себя несимметрично. Я осмелилась порвать с ним, а он отказывался воспринимать наш разрыв всерьёз. Я приняла нелёгкое решение умом, но не сердцем: жизнь без Олега представлялась смутно. Он же, упорно не желая соглашаться со мной, подолгу и прекрасно без меня обходился. Его бесконечные отлучки уже не удивляли и не огорчали меня, так сильно, как раньше. Я переносила их легче, но период смутных, невыясненных отношений изнурял меня.

К счастью, у нас была дружная, сплочённая группа, а главное – отличные, надёжные, целеустремлённые парни. На них можно было спокойно полагаться во всём. Наш институт всегда славился отменным мужским контингентом.

Я часто задумывалась, что клин вышибить клином – не самая плохая житейская теория, но с лёгкостью применить её на деле всё же не получалось. Я выдавливала свою юную любовь по капле вместе с кровью и болью, но она раненым зверьком таилась в сердце. Весёлой студенческой компанией мы ходили в кино, танцевали на дискотеках, сбегали с занудных лекций в кафе-мороженое. Я оживлённо общалась, но не кокетничала, не флиртовала. При мыслях об интиме моё тело начинало протестовать: от близости чужих запахов мутило и поташнивало. Любая вероятная интрижка казалась заранее обречённой.

Я испытывала изматывающий раздрай. Тело и разум находились в конфликте. Временами безумно хотелось любви и мужской ласки. Я часто оказывалась на грани увлечения мастурбацией. Если б знали сокурсники, что творилось в моей мятущейся душе! Каждую ночь, на грани сна и бодрствования, мне чудился Олег. Он мнился властелином моего тела, я грезила им и страшилась его. Я отучала себя от него, мечтала найти другого парня, но мой будущий избранник всегда представлялся похожим на Полозовского. Такая суматоха происходила в моей голове.

Летом, после сессии, я не видела Олега до осени. Я догадывалась, что он колесит по стране со своей сборной командой. Скорее всего, они пребывали на южном взморье: концерты на танцплощадках, фарца импортными шмотками, случайные заработки, путевые приключения. Олег обожал событийную непредсказуемость, полную азарта, драйва.

С его матерью, Беатой Мариановной, я не прерывала задушевных, добрых отношений. Эта изумительная женщина оставалась неувядаемо красивой, статной, но с печатью глубокой печали на лице. Своего старшего сына, Олега, они с мужем уже не останавливали и не искали, если даже он пропадал надолго. Олег был неудержим, как вольный ветер. Всё внимание в их семье сосредоточилось на младшем сыне, Косте. Он подрастал, окончил шестой класс. Костенька был добродушный полноватый мальчик, склонный к уединённому чтению, и это утешало родителей.

Родственница Олега, тётя Джек, Евгения Мариановна, работала заведующей библиотекой в нашем институте. Различная техническая литература мне требовалась постоянно, и она выручала меня. У тёти Джек имелся небольшой кабинет, где мы с ней частенько пили кофе или чай со сладостями. Мы оживлённо общались, но не касалась острых тем. У нас было о чём поговорить. Общая институтская среда давала немалую пишу для необременительных бесед. Однажды, в один из таких наших полдников, Евгения Мариановна, смеясь, сказала мне:

– Анюта, недавно меня на кофейной гуще гадать научили! Давай тебе погадаю!

Я допила кофе, протянула ей чашку. Добрейшая тётя Джек повертела её в своих пухлых ручках и поведала:

– Ты будешь очень счастливой, девочка моя! Счастье твоё рядом ходит, ты только присмотрись хорошенько!

Я не видела ничего, кроме немытой чашки и бесформенных кофейных потёков, но оспаривать славное предсказание не стала. Присмотреться вокруг никогда не помешает.

Милые, славные сёстры Полозовские! Они принимали сердечное участие в моей судьбе всеми допустимыми способами. Добрые женщины помнили мой день рождения, мои пристрастия к горькому шоколаду, сочным яблокам, цветам, книгам, живописи. Я часто получала от них небольшие знаки внимания. Они напоминали мне трёх сестёр из пьесы Чехова. Эти три женщины умиляли меня. Они желали мне счастливой женской судьбы, но не стремились выпускать из своего ласкового круга. Я держалась за них до последней возможности, даже когда была замужем и фактически уже принадлежала к другому семейному клану.

В очередной раз Олег возник осенью, в конце сентября.

Наш курс тогда отправили на сбор небывалого урожая лука. Я и не представляла себе раньше, что луковые поля могут быть такими огромными. Посадки тянулись во все стороны, до горизонта и дальше. Большой колхоз процветал, выращивая эту культуру. Лучок шёл на экспорт за валюту. Мы собирали его и паковали в разноцветные сетчатые мешки по пять и десять килограмм весом. Округлые золотые луковые головки были живописны, но острый запах портил впечатление. Он пропитал нашу одежду, руки и волосы. Мы, шутя, называли себя семейством Чиполлинно, и вообще постоянно вспоминали сказку Джанни Родари. Студентам непривычно унывать. Такой весёлой, полной приключений осени, я больше и не припомню в своей жизни.

Колхоз не первый год привлекал помощь со стороны, и проявлял чуткую заботу о трудовом десанте. Для таких городских работничков, как мы, был построен уютный коттеджный городок со столовой и комнатой отдыха. Рядом с лагерем протекала узкая речушка, а по её пологим берегам росли раскидистые черемуховые деревья. Местные жители, зажиточные колхозники, были приветливы и добры к студентам. Свежее мясо, парное молоко, овощи, ароматный местный хлеб нам доставляли каждый день в избытке.

Олег нашёл меня в этой глуши, но я даже не удивилась этому. Он был способен и не на такое. Меня поразило вот что: прежде чем показаться мне на глаза, он наблюдал за мной тайно. Олег примерно неделю жил в деревне неподалёку.

Своё появление он обставил с помпой. Олег прибыл в наш студенческий лагерь на лошади вместе с кучером, который возил нам продукты. Перед этим он уговорил возницу раскрасить повозку гуашью. Для кого-то подобная затея весьма хлопотная, а для него – сущие пустяки: взять краску и кисти у скучающего художника в сельском клубе, а пожилому извозчику поставить бутылку портвейна.

Эффект получился потрясающий! Оранжево-жёлтая, наспех размалёванная телега виднелась издалека. Он оснастил её диковинными знаменами из полиэтилена, который тоже ярко разукрасил. Олег управлял старой лошадью стоя и что-то напевал. За спиной болталась гитара. Ни дать, ни взять – трубадур! Возникало ощущение, что к нам прибывает цирк шапито. Весь лагерь оживился, все высыпали навстречу.

Гружёная телега подъехала к столовой. Олега приняли с весёлым добродушным одобрением: в нашем луково-студенческом царстве ценили незаурядный юмор и находчивость. Я с девчонками чистила картошку на улице. Олег лишь кивнул мне, помогая ребятам разгружать продукты.

– Привет, журавлик! – поздоровался он, закончив дело. – Вижу, не ожидала меня! А я тут, в деревне, подшабашить устроился. С недельку поживу, подышу чистым сельским воздухом и домой поеду. Ну, как ты? Пройдёмся?

Мы пошли по поляне в сторону от лагеря. Он развлекал меня рассказами о своих летних приключениях. Я больше слушала, чем говорила.

– Олег, уезжай, пожалуйста, – тихо перебила я пустые разглагольствования.

– Анют, ты не права! – задиристо заявил Олег. – Имею право жить, где хочу! Жил на Черноморском побережье, теперь хочу здесь!

– Зачем ты приехал? Зачем мы тянем эту историю, как жевательную резинку? – я не скрывала досадного раздражения.

– А я скучал, надеялся, – он лучезарно улыбался, но меня это больше не обольщало. – Тебе неудобно со мной? Ты не хочешь, чтоб обо мне знали твои однокурсники?

– Я ничего не хочу, – сухо заявила я.

– Завела себе чувачка? – развязно поинтересовался Олег. – Шуры-амуры в деревенской обстановке. Пасторальные сюжеты! И как? Лучше, чем со мной?

– Во-первых, в таком тоне разговор у нас дальше не пойдёт, – воспротивилась я. – Во-вторых, я не знаю, о чём ты, про какие амуры. В-третьих – моя личная жизнь тебя не касается. Ты обаятельный парень, Олег! Заведи себе девчонку среди этих ваших цветов жизни. Ведь у тебя обширные знакомства! Оставь меня, прошу. Мы с тобой разные люди. Детство закончилось, наши пути разошлись. Нам обоим пора это понять. Давай не будем доводить отношения до абсурда.

– Я ведь здесь за тобой неделю уже наблюдаю, – насмешливо признался он. – Видел, как ты с каким-то пареньком позднюю черёмуху собираешь. Колхозники летом не обобрали, вам ягодки оставили. А ягодки сладкие, подвяленные прямо на ветках! Я пробовал, вкуснотища! Как трогательно вы смотрелись, Аня! Я чуть не прослезился! У вас, наверно, самый нежный период. Он, наверно, с тебя пылинки сдувает, как я когда-то. А ты ему врежь правду, что, мол, я привычная, опытная в сексе. Не робей, пацан, расстилай куртку на траве, а я прилягу, да тебя ещё и поучу кое-чему! Дави на газ, всё будет джаз, я знаю, точно, всё будет джаз! Тело в дело. Я не прав?

– Всё – или ты меняешь свой тон, или…

– Что или? Позовёшь своих ребят? Их много, а я один? – петушился Олег. – Давай, зови! Посмотрим, что получится.

– Господи, какую же ерунду ты несёшь! – устало и разочарованно сказала я. – Не знала, что когда-нибудь дойдём до таких оскорблений. Как противно. Омерзительно.

Местность была довольно открытая, и нас, пожалуй, неплохо видели издалека. Я услышала, как меня зовут, и обернулась.

– А-ня! А-ня! – скандировали ребята.

Я помахала им рукой в ответ.

– Не ходите, дети, далеко гулять! – громко гаркнул весельчак и балагур Генка Гришин.

– Аня, всё в порядке? – кричала срывающимся голосом моя подруга Мила. Набежавший ветер доносил её слова обрывками.

– А-ня! А-ня! – опять скандировал хор голосов. – Мы без тебя на ужин не пойдём! Мы без тебя голодные умрём! А кушать очень хочется!

– Как у вас тут всё поставлено! – иронично покачал головой Олег. – Круговая оборона! Один за всех, и все за одного. Благородно. Поужинать бы, в самом деле, не мешало. Аппетит на свежем воздухе просто волчий.

– Ты собираешься остаться? – насторожилась я.

– Какая ты жестокая! Я же ехал к тебе, а ты меня готова выгнать голодным! – укорил меня Олег. – Всё, Анют, прости! Нахамил, не сдержался. Я ведь люблю тебя. Я так скучаю по тебе!

– Олег, не мучай меня, если правда хоть немного любишь, – я ухватилась за его слова, как за спасительную соломину. – Уезжай, прошу!

– Уеду, – вдруг кротко согласился он. – Поем и уеду.

За ужином Полозовский проявлял любезность и хорошие манеры. Он представился ребятам моим бывшим однокашником, знакомым по школе, непринуждённо общался на разные темы. Он спел несколько популярных песен прямо в столовой под гитару, а затем вежливо откланялся. В деревню Олег отправился пешком. Я не вышла его провожать.

Но наши ребята тоже были не лыком шиты. Что-то необычное они всё же приметили в этом странном госте, подкатившем на размалёванной телеге. Вечером, когда мы укладывались спать, через дощатую стену, разделявшую комнаты девчонок и парней, послышалась самодеятельная песня:

Песня была длинная, комичная, наспех сложенная, и исполнялась на мотив частушек нестройным мужским хором. Все голоса оставляли желать лучшего, а некоторым хористам вообще в детстве медведь на уши наступил. Мне такое пение резало слух, сказывались годы общения с музыкантом.

Девчонки ворочались в постелях, обречённо вздыхали, а я незаметно улыбалась в темноту.

– Ань, они не успокоятся! – намекнула Мила. – Спать нам не дадут своими песнопениями. Надо что-то срочно делать. Завтра в семь подъём.

Я накинула штормовку. Попасть в их комнату можно было только через улицу. Постучалась в дощатую дверь, ёжась от ночной прохлады.

– Аня пришла! Заходи! – ликующе встретил меня Вовочка Завьялов, обёрнутый в простыню, словно римский сенатор в тоге.

– Ребята, девчонки спать хотят, а вы орёте свою бесконечную песню, как чукчи в тундре, – пожурила я парней.

– Как грубо – орёте! А мы думали, что поём! – из-за плеча Вовочки выглянул Игорёк Чистяков.

– А ты смысл поняла? – въедливо поинтересовался щупленький Завьялов. – Нам от тебя слово требуется. Отказное. Честное. Ну?

– Даю, даю вам слово, что замуж не пойду! По крайней мере, в ближайшие лет пять. И с чего вы вообще это взяли? – полушёпотом произнесла я.

– Да твой этот, хиппи приезжий, похвастал, когда хлеб и мешки с макаронами в столовой разгружали, – выкрикнул из темноты Серёга Мастюнин. – Скоро, говорит, женюсь на Аньке вашей. Будет моя, говорит.

– Всё, давайте спать. Сказала же – нет! Шутник он, хиппи этот, – прошипела я.

Раздалось громогласное «ура». Потом всё утихло до утра.

Ежедневно после завтрака все уходили трудиться в поле, а в коттеджах и в столовой оставались дневальные для уборки и готовки. Работы хватало. В день моего дежурства небо затянуло тучами. Я стирала на веранде полотенца и сменные трикотажные перчатки, поглядывала, не собирается ли дождь. В сухую погоду мы сушили вещи под открытым небом, а в сырую – под навесом.

До деревни от нашего лагеря полчаса пешком, а до луковых полей и того больше. Царила тишина, любой шорох отчётливо слышался. Поэтому я насторожилась, когда сзади раздался звук быстрых шагов. Обернувшись, я увидела Олега.

Он шёл своей знакомой пружинистой походкой, широко расставляя ноги, незначительная кривизна которых досталась ему по наследству от далёких предков – монголо-татарских джигитов, проводивших полжизни в седле.

– Аня, Анечка, Анюта! – пропел мне Олег вместо приветствия. – Вижу, опять не ждала! А ведь как раньше скучала без меня!

– Зачем ты пришёл? – удручённо спросила я, предчувствуя недоброе. – Ведь мы уже распрощались?

Он подошёл ближе, взял меня за подбородок, пристально всмотрелся в глаза.

– Потухшие, злые глазки моей любимой Анечки, – нарочито трагично констатировал Олег. – А раньше-то как горели! Ты вставляешь нож мне в сердце. Не гони меня, Аня, потерпи моё присутствие. Я уже собирался ехать, но ноги сами сюда свернули. Дай, думаю, взгляну ещё раз на тебя.

– А как ты узнал, что я здесь, а не со всеми в поле? – спросила я, высвобождаясь из его рук.

– Сердце подсказало, – озорно усмехнулся он. – Его не обманешь. Всё, родимое, чувствует на расстоянии.

Не знаю, как насчёт его сердца, но мне он явно лгал. Опять выследил, вызнал, выведал. Я ощутила себя слабой бабочкой, которую безжалостно накрыли сачком, а она в отчаянии бьёт крылышками, всё ещё надеясь улететь от неминуемой опасности.

– Что ты хочешь?

– Ничего, – миролюбиво заявил Олег. – Позволь мне на прощание немного побыть с тобой, а я обещаю, что больше не потревожу тебя. Давай, развешу ваши тряпки.

Он забрал у меня таз с мокрыми вещами, а я тщетно пыталась понять, что же он замыслил на этот раз.

– Может, пригласишь гостя внутрь? – спросил Олег и заискивающе улыбнулся. – Как-то неудобно тут стоять. Ты не волнуйся, я много времени не отниму. Автобус скоро в город пойдёт. Я на нём и уеду.

Я посмотрела на часы. Рейсовый автобус действительно уходил примерно через час. Значит, Олег говорил правду. Это обстоятельство как-то успокоило и обнадёжило. «Ну, не съест же он меня, в конце концов! Потерплю минут двадцать», – подумалось мне.

Мы прошли с ним на девичью половину коттеджа.

– Вот тут ты сейчас и живёшь? А где твоя кровать? – осведомился Олег.

– У стены, – ответила я.

– Уютный уголок, – отметил он. – Присядем?

Я присела на краешек. Олег свободно плюхнулся, откинулся назад.

– Ты поедешь домой? – спросила я.

– Не знаю пока. А ты как хотела бы?

– На меня не ориентируйся, пожалуйста! – попросила я. – Поступай, как знаешь.

Голос прозвучал как-то жалобно. Я устала от напряжения. Время замедлило свой ход, тянулось изнурительно медленно.

– Аня, – шёпотом позвал Олег меня из-за моей спины.

– Чего?

– Расслабься. У тебя спинка напряжённая такая, – шепнул он. – Давай поглажу. Устала, девочка моя, колхозница моя.

Не дожидаясь моей ответной реакции, Олег начал гладить меня вдоль позвоночника скользящими движениями, изредка чуть вдавливая позвонки, словно пальпируя их. Я немного выгнулась. Он сильно обхватил меня левой рукой под грудью и притянул к себе.

– Только тихо, девочка моя, тихо, – ласково уговаривал он меня и одновременно гипнотизировал каждым словом. – Не трепыхайся, маленький журавлик. Потерпи. Я только поцелую тебя на прощание. Это не больно. Ты же всегда любила, когда я целовал тебя.

Олег цепко и сильно держал меня. Левой рукой он прижимал моё тело к своему, а правой рукой он поднимал рассыпавшиеся по плечам волосы, скользил по моей шее, потом опять вниз по спине, продвигаясь дальше, ещё дальше. Его рука уже проворно перемещалась по ложбинке между моими ягодицами.

– Ты же опоздаешь на автобус, – напомнила я.

– Пойду до станции на электричку, – всё так же шёпотом сказал он, слегка покусывая мне мочку уха. – Твоя кожа пахнет молоком.

– А мне кажется, что здесь всё пропахло луком, – растерянно молвила я, испытывая неудобство и тупую боль под грудью.

Он играл со мной, как кот с мышонком. Ещё мгновение – и я лежала на кровати под ним. Он привычно охватил мои губы своими, жадно впиваясь, постанывая, а руками торопливо и сильно стискивал меня всю, лишая всякой возможности двигаться. Я оцепенела, будто во сне, когда хочется что-то выкрикнуть, совершить действие, а туловище ватное и неподвижное.

Я столько раз доверяла ему своё тело в прежние времена! Он никогда не причинял мне вреда. В тот момент все мои мышцы привычно расслабились, принимая то блаженство, по которому истомилась каждая клеточка. Олег уловил этот краткий миг моего полубессознательного забытья и бесцеремонно воспользовался им. Ему не препятствовали никакие пуговицы и крючки – я была в мягком спортивном трикотажном костюме. Один ловкий рывок – и цель оказалась достигнутой.

Всё случилось так быстро, что я не ощутила никакой боли, когда он неглубоко вошёл в меня. Я запомнила только неистребимый прелый запах лука, шум начавшегося дождя за окном и ощущение тёплой липкой жидкости под собой.

– Ещё один раз! Как долго я этого хотел! Ты моя! – жарко шептал он мне прямо в ухо. – Вот и всё. Не больно? Ты уж прости, что так вышло.

Олег уже встал и оправлялся, а я лежала в изнеможении и состоянии шока.

– А теперь прощай, Анюта! – озорно и весело сказал он. – Мне надо спешить, а то и на электричку опоздаю! Придётся на попутках добираться!

Обаятельный парень, сын радуги и цветов, красавчик Олежек Полозовский был нестерпимо хорош в ту минуту в своём фирменном штатовском джинсовом костюмчике Wrangler ! Он нашалился досыта, испил нектар сладострастия, утолил свою жажду, и его манила дорога! И ничего, что лил дождь! Ведь ливень всегда заканчивается, сквозь тучи проглядывает солнце, и миру является изумительное чудо природы – семицветная радуга-дуга. Надо лишь успеть застать эту красоту! Вольному всегда воля! Смелому – всегда попутный ветер!

Я лежала на спине, а слёзы стекали к ушам. Пять минут удовольствия – кажется, так говорила моя мама. В нашем случае получилось именно так, без нежной прелюдии. Деревня Иглино, колхозная простыня, байковое одеяло с инвентарным номером, спущенное до колен трико, задранная футболка. В итоге – слёзы, кровь и стыд.

Дождь забарабанил сильней. Надо было скорее подниматься, потому что в такую погоду лук обычно не собирали. Значит, вскоре могли вернуться мои одногруппники, и надо было принимать срочные меры, чтоб не оказаться застигнутой врасплох.

Крови натекло много. Густая и тёмная, она выглядела устрашающе. Я замывала её и лихорадочно думала, что уже обречена на омерзительную ложь своему будущему мужу. Тайна моего стыда будет со мной до конца. Последствие моей покорности необратимо. Так я навсегда жёстко усвоила, что некоторые опрометчивые поступки исправить невозможно.

– Ань, ты чего бледная такая? – сразу спросила Мила, увидев меня на входе. – Заболела что ли?

– Есть немного, – уклончиво ответила я.

– Слушай, это что за пятна? Кровь что ли? – осторожно уточнила она, как-то разглядев несколько капель на одеяле.

– Да, месячные начались внезапно, – быстро соврала я. – И так обильно и болезненно, как никогда.

– А у тебя задержки перед этим не было? – деловито уточнила подруга.

– Была, – я уже врала напропалую. – Почти неделю. Я ещё так удивилась!

– Ну, после задержек всегда потом как ливанёт! – авторитетно подтвердила Мила. – Да ты застудила все свои низы, это факт! Тянет внизу живота?

– Тянет, – сказала я. Это была истинная правда. У меня и тянуло, и неприятно саднило.

– Ну, точно простыла! Ходишь вечно в одних штанишках тоненьких! Нет, чтобы под них ещё чего-нибудь натянуть. Не май месяц! – корила меня заботливая подружка Мила.

– А что делать теперь?

– Чего-чего, – передразнила она, смеясь. – Для начала подмыться бы неплохо, и не только тебе! Сегодня нас бригадирша колхозная в баню к себе звала. Тебе париться не надо, а помыться не помешает. А сейчас я тебе таблетки хорошие дам. Ты ведь знаешь, у меня менструации всегда болезненные. Я с собой взяла на всякий случай. Вот, баралгин. Выпей. Сейчас дождь стихнет – и пойдём с девчонками в деревню, к тёте Тоне.

Позже я заглянула в карманный календарь. Пятница, 21 сентября. Дата осталась в памяти навсегда.