Над городом Ленинградом звенела капелью весна одна тысяча девятьсот шестьдесят пятого года. Белоснежные сугробы на территории НИИ, где работал Сергей Муромцев, на глазах сотрудников чернели и таяли под лучами весеннего солнца. Доктора и кандидаты наук усиленно отворачивались от бесстыдно обнажившихся гор мусора – ведь не только прошлогодняя листва и сухие ветки там были, не только! Ладно бы одни окурки, окурок щелчком в форточку послать не грех, так ведь чего только не валялось – и разодранные черновики научных статей, и осколки битых колб, и даже сломанная шахматная доска.

И вот однажды утром директор института, ощутив в груди непонятное томление, выглянул в окно своего кабинета и наполнил легкие щемящим апрельским воздухом. Но в тот же миг он отпрянул назад, и рука его сама начала набирать номер телефона профсоюзного комитета. По особому звучанию голоса ответившей дамы он сразу понял, что она занята чаепитием, но, как человек воспитанный, сделал вид, будто ни о чем не догадывается, и сказал:

– Здравствуйте Варвара Терентьевна. Простите, что отрываю вас от работы, но вы не могли бы сделать мне такое одолжение и выглянуть в окно? Да-да, именно – в окно. И посмотрите внимательно.

Какое-то время трубка у директорского уха молчала, а легкое шуршание и стук на другом конце провода показывали, что Варвара Терентьевна добросовестно выполняет полученное распоряжение. Наконец, послышался ее сдавленный голос:

– Да, вижу, очень нехорошо, я понимаю, я…

Нет, не на сморщенный кусок копченой колбасы, с брезгливым презрением отвергнутой любимцем научных сотрудников институтским псом Тузиком, в великом смущении смотрела Варвара Терентьевна и не на рваный дамский чулок! Взгляд ее уперся в распластанный во всю ширину октябрьский номер газеты «Правда». Почти всю первую страницу занимал портрет нового первого секретаря ЦК КПСС товарища Л.И.Брежнева. Бумага размокла, местами расползлась и сморщилась, а утратившее одну четвертую часть лицо Леонида Ильича приобрело скептическое выражение. Его единственный уцелевший глаз смотрел на Варвару Терентьевну с явным неодобрением, и от этого сладость выпитого чая сменилась у нее во рту горечью. Директор, понимая волнение своей сотрудницы, мягко сказал:

– Наверное, в этом году нужно пораньше начинать субботники, не ждать двадцать второго, как вы считаете?

– Да-да, я сегодня же займусь организацией.

– Спасибо, Варвара Терентьевна, и вы уж организуйте, голубушка, чтобы это прямо сегодня убрали, к нам из Москвы должен товарищ подъехать, сами понимаете. Все, спасибо.

Не дожидаясь ответа, он повесил трубку, а Варвара Терентьевна вновь выглянула в окно и тяжело вздохнула – иметь дворника в штате институту не полагалось, а уборщицы убирали только внутренние помещения, стало быть, выполнить просьбу директора можно было лишь одним путем. Отставив чашку, она накинула пальто, спустилась во двор по боковой лестнице и, осторожно ступая по слякоти, пробралась к злополучной газете. С минуту постояла над ней, потом, брезгливо морщась, собрала бумажные ошметки и отнесла их в мусорный бачок.

Вернувшись к себе, Варвара Терентьевна села за печатную машинку и начала под копирку печатать объявление:

17 и 18 апреля в институте состоится коммунистический субботник по уборке территории. Поскольку число рукавиц, скребков, метелок и совков для мусора ограничено, местком просит сотрудников договориться между собой и не выходить всех в один день. Напоминаю, что за каждой лабораторией закреплен определенный участок территории, просьба всем работать на своем участке. Кто забыл, где его участок, списки вывешены в профкоме на доске.

Председатель профкома Шишкина В.Т.

Сергей Муромцев и двое его сослуживцев сговорились отработать семнадцатого, а потом у кого-нибудь из троих – еще не решили у кого – за кружкой пива расписать пулю или забить козла. Сгребая остатки мусора в мешок, Сергей предвкушал предстоящее блаженство. Тем более, что установленный в институтском дворе репродуктор, до этого голосом Валентины Левко тоскливо вопрошавший «Как на свете без любви прожить?», умолк, и теперь Муслим Магомаев озорно выводил сводившее с ума молодежь «Бела-бела-бела, бамбино».

– Парни, оттащите сами последние два мешка, а я слетаю на Невский за пивком, – Сергей сунул руку в карман – проверить, на месте ли деньги.

– Да чего бегать-то, возьмем у нас в ларьке, – возразил один из приятелей, берясь за мешок, напоминавший огромную пузатую дулю.

– Тут сейчас бурду стали гнать, моя печень не принимает.

Сергей развернулся на каблуках и лицом к лицу столкнулся с дамой из месткома, которую он – хоть убей! – не мог вспомнить, как зовут. Она со страдающим видом встала у него на пути, для пущей убедительности раскинув руки:

– Подождите, товарищи мужчины, не расходитесь! Окажите, пожалуйста, помощь биохимикам, а то они надрываются – у них сегодня на субботник одни женщины вышли, и некому мешки к контейнерам подтащить.

Естественно, что тратить время на помощь женщинам из биохимической лаборатории никому из них не хотелось.

– С дороги! – с непроницаемым лицом рявкнул коллега Муромцева и с мешком на спине шагнул на даму из месткома так решительно, что ей пришлось отпрыгнуть.

Сергей попытался сгладить грубость приятеля:

– Извините, но почему мы должны им помогать? У микробиологов своя территория, у биохимиков своя. Сотрудницы, если они слабосильные, могут оставить мешки на месте, а их мужчины завтра придут и вынесут, в чем проблема?

– Закончим тут и имеем полное право идти по домам, – набивая мусором мешок, поддержал его другой приятель, – так что ступай, Серега, за пивом, а то на перерыв закроют.

– Нет, товарищи, ну как это? – жалобно возопила дама. – Вы же сознательные люди, должны понимать.

– Мы народ несознательный, Варвара Терентьевна, – завязав набитый мешок, второй приятель взвалил его себе на спину и подмигнул, – пусть вам сознательные оказывают помощь. Разрешите пройти.

Пританцовывая и слегка виляя мешком в такт музыке, он направился к мусорной свалке. Варвара Терентьевна порозовела – этому приятелю Сергей она прошлым летом предложила путевку в молодежный лагерь в Болгарии, и он уже оформлял документы, когда позвонил директор и попросил оставить путевку его сыну. Сын этот в НИИ вообще не работал, он учился на третьем курсе университета, но отказать директору Варвара Терентьевна, естественно, не могла. Пришлось юлить, выдать парню стандартную абракадабру вроде того, что «за границу ездят только сознательные сотрудники, а не те, кто постоянно опаздывает на работу». Но он-то прекрасно понял, почему его оставили с носом – слухом земля полнится, и про директорского сына знал весь НИИ.

На миг стушевавшись, дама растерянно посмотрела вслед обманутому ею члену профсоюза и вцепилась в рукав Сергея.

– Сергей Эрнестович, будьте уж так добры, очень вас прошу помочь! Мы не можем оставлять мусор на территории, я отчитываюсь перед руководством!

Отказать, когда тебя так умоляют, не всякому по силам. Тем более, что эта дама каждое лето «пробивала» для Сергея в месткоме дефицитные путевки в Кисловодск или в Сочи. Конечно, делала она это не из любви к нему, а чтобы, как он полагал, подлизаться к его старшему брату – профессор Петр Эрнестович Муромцев был заместителем директора их НИИ и научным руководителем ее сына-аспиранта.

Мысленно проклиная свою мягкотелость, Сергей поплелся за дамой к корпусу биохимиков. Его приятели тем временем вывалили мусор в огромный контейнер, ожидавший ассенизаторов, и тот, кому не досталась путевка в Болгарию, демонстративно крикнул:

– Серега, не задерживайся, мы ждем тебя в лаборатории. Помни, что ты не обязан перерабатывать свою норму!

– Я сейчас, через пару минут, – виновато откликнулся он.

Возле корпуса биохимиков копошились двое – седая профессорша в очках с шикарной импортной оправой и молодая женщина с коротко стрижеными пушистыми волосами, шапочкой обрамлявшими ее хорошенькое личико. Они с трудом волокли по земле солидных размеров мешок. Проволокут два шага – остановятся, еще два шага – опять остановятся.

– Товарищи женщины, – издали закричала им месткомовская дама, – не надрывайтесь, я веду к вам подмогу!

Профессорша, выпрямившись, строго сказала:

– Очень плохо в этом году местком организовал субботник, Варвара Терентьевна, просто безобразно! Как это так можно – «кто хочет, пусть приходит сегодня, а кто хочет – завтра»! Надо было распределить людей, а то так и получилось, что сегодня мы с Линочкой одни, а завтра толчея начнется, и рукавиц на всех не хватит, – она взглянула на Сергея, и лицо ее сразу подобрело, осветилось улыбкой: – Здравствуйте, Сереженька.

Давным-давно профессорша училась вместе с Петром Эрнестовичем, а ее муж был оппонентом у Сергея, когда тот защищал кандидатскую диссертацию.

– Здравствуйте, гм, – он неловко поежился, мучительно вспоминая: «Как же ее имя-отчество? Не приведи бог перепутать и не так назвать – стыдно!»

Из трудного положения его вывела месткомовская Варвара Терентьевна, которая в свою очередь начала выговаривать профессорше:

– Это уж вы сами людей должны были распределить в отделе, Зинаида Викторовна, у вас есть профорг, который этим занимается, а не я! Вы представляете себе, сколько у меня работы?

– Зинаида Викторовна! – возопил Сергей, зная, что через минуту опять забудет имя-отчество профессорши. – Идите домой, отдыхайте – я сам оттащу ваши мешки к контейнеру, идите!

Месткомовская дама, напуганная его порывом, отшатнулась и умолкла, а молодая женщина весело поддержала:

– Конечно, не женское это дело – мешки таскать. Вы идите себе, Зинаида Викторовна, не смущайтесь. Вон и ваш муж за вами на машине подъехал, чего ему томиться!

Профессорша Зинаида Викторовна с сомнением посмотрела в сторону крылечка, где, прижавшись друг к другу, стояли еще три мешка, и виновато согласилась:

– Правда, наверное, нам уже можно идти – мы тут за утро вон, сколько нагребли, – в ее голосе слышался оттенок легкой гордости. – Линочка, до свидания. Спасибо, Сереженька, так вы оттащите мешки? Еще раз спасибо, я побежала. Петьке привет!

Расстегивая на ходу пуговицы пыльного халата, одетого поверх платья, Зинаида Викторовна помахала рукой и заторопилась к остановившейся у институтской ограды синей «Волге». Ее хорошенькая напарница помахала в ответ и посмотрела на Сергея с легкой улыбкой. Он слегка смутился и сказал ей чуть грубовато:

– Вы тоже идите, вы свою женскую работу сделали.

– Нет, что вы, Сережа! Это что ж, вы один будете все носить? Я вам подсоблю! – она продолжала загадочно улыбаться.

Пожав плечами, он вскинул упакованный мусор на плечо и потащил его к контейнеру. Женщина бежала следом и всерьез считала, что помогает, подталкивая мешок сзади. Возле самого контейнера она пихнула его так энергично, что Сергей, потерял равновесие, поскользнулся на кучке талого снега и хлопнулся на колени, едва не ткнувшись лицом в лужу.

– Черт знает что, и куда вы только лезете?! – поднявшись, он сердито разглядывал испачканные и мокрые спортивные штаны.

– Ой, простите, пожалуйста! Подождите, дайте я вытру, – вытащив платочек, она начала вытирать его забрызганное грязью лицо.

Они стояли рядом почти вплотную, глаза женщины загадочно блестели, рука с платочком уже не терла, а ласкала его щеку. Сергей внезапно напрягся и, смутившись, сделал попытку отстраниться:

– Да ладно, пустите, ничего страшного.

– Как это «ничего»! Раз моя вина, то с меня и причитается, – ее вскинутое кверху лицо и полуоткрытый рот были совсем близко.

– Ну, чего там, я без претензий, – губы Сергея тронула усмешка, лицо застыло.

– Вы-то да, а вот меня совесть измучает. Как насчет чашечки кофе после того, как уберем весь этот отстой? Я, кстати, живу рядом с институтом – пять минут.

Легкий ветерок, изменивший в этот миг направление, донес до обоняния Сергея запах свежевскопанной земли на клумбах у главного входа, а репродуктор, теперь уже чистым голосом Майи Кристаллинской трогательно спросил: «Ты слышишь песню сердца моего?»

– Ну, если только пять минут, – медленно ответил он, пристально разглядывая смеющийся рот. – Я только забегу в лабораторию за сумкой.

Из головы вылетело, что в лаборатории ждут приятели, а они встретили его веселым смехом. Тот, что не поехал в Болгарию, с ухмылкой поинтересовался:

– Серый, так ты уже сбегал на Невский за пивом? Я тут в окошко смотрел – ты, вроде как, полную бочку волок.

– Извините, мужики, но обстоятельства складываются так, что я…

– Ладно, объяснений не требуется. Смотри только, поосторожней – Линка Кованова без предрассудков баба, но мужиками вертит во все стороны.

В правоте слов приятеля Сергею Муромцеву убедился тем же вечером – предрассудков Лина, его новая знакомая, не имела, ее объятия были упоительны, часы, в них проведенные, летели, как мгновения.

Когда он, взглянув на настенные ходики, со вздохом потянулся к одежде, она изумленно вскинула бровь:

– Ты куда это?

– Понимаешь, я не позвонил домой, что задержусь, поэтому…

– Так позвони, в чем дело? Или, – ее тон стал воркующим, жар горячего дыхания обдал ему ухо, – я тебе не понравилась? Не понравилась, да?

– Ты – прелесть, – он благодарно поцеловал ее в губы, но поцелуй получился не благодарным, а страстным, потому что Лина крепко обхватила его за шею и не отпускала, пока головы у обоих вновь не пошли кругом. Тогда она вдруг мягко отстранилась:

– Так звони, иди, чего ждешь? Или, давай, я сама принесу тебе телефон. А потом тогда…

Молодая женщина хотела соскочить с кровати, но Сергей ее удержал:

– Понимаешь, не могу, я ведь… Я ведь не предупредил своих, что не приду ночевать.

В глазах Лины мелькнуло насмешливое недоумение.

– Тебе лет-то сколько? Ты что, всегда им докладываешь, когда придешь?

– Стараюсь, – произнес он, прохладным тоном давая понять, что не обязан оправдываться, и вновь потянулся за одеждой, но тут ее ладонь легла на его руку, и она переливчато рассмеявшись, затараторила:

– Ой, хохма, только не обижайся, ладно? Ты ведь с братом и сестрой живешь, да? Это Петр Эрнестович такой строгий, да? А на работе он такой весь из себя интеллигентный – я к нему, когда захожу бумаги подписывать, то он обязательно что-нибудь вежливое скажет типа «Благодарю вас» или «Будьте так добры, положите эти бумаги сюда». Я раньше думала, что ты – его сын, а потом смотрю, что у вас отчество одинаковое. У вас такая большая разница в годах, да? Лет двадцать?

– Почти. Брат и сестра от первого брака отца, – ответил он, млея от прикосновения мягких пальчиков, легонько поглаживающих его руку.

– Я безумно люблю, когда в семье дружно, – Лина, легла на живот, вытянулась в струнку и прижалась к нему разгоряченным телом, – потому, наверное, что у самой не сложилось – с мужем развелась, а дочку у меня предки забрали. Мать такая зануда – сначала все ныла: ты, мол, недостаточно серьезная, тебе нельзя доверять ребенка – не вовремя кладешь спать, не так кормишь кашей, не так вытираешь попу. И отец такой же, представляешь? Я сначала их посылала подальше, потом мне надоело, плюнула и говорю: не нравится – сами возитесь, а я еще слишком молодая, чтобы всю свою жизнь под ребенка подлаживать. Неправда, разве? А мать у меня на вредной работе работала, она с сорока пяти на пенсии, ей делать нечего – пусть возится, раз я такая несерьезная.

Ее смех стал безудержно звонким – словно то, что родители не считают ее серьезной и взяли на себя заботу о внучке, было крайне забавным.

– Думаю, что все у тебя будет хорошо, – неуверенно произнес Сергей стандартную фразу, не зная, что еще ей ответить – не утешать же человека, который вовсе не нуждается в утешении. – Выйдешь замуж, возьмешь к себе дочку.

– Вряд ли, – беспечно возразила она, перевернувшись на спину и устремив взгляд в потолок, – я по природе одиночка, как одинокая волчица. К тому же, у меня жуткий характер. Расскажи мне немного о своей семье, ладно?

– Ну… не знаю даже, что тебе рассказать – семья, как семья. Родителей я своих не помню – они были репрессированы, когда мне было два или три года.

– Бедненький! Брат и сестра были тебе вместо отца с матерью, да? – ее щека сочувственно потерлась о его плечо. – Конечно, ты теперь как бы в долгу – это же не то, что родные родители, да? Я, например, считаю, что перед родными отцом с матерью у людей долга нет – сами хотели, сами родили, так и воспитывайте, это ваша обязанность. А перед братом и сестрой, конечно. Ты извини, если я, может, давеча не так тебе сказала.

– Ничего страшного, – в тон ей ответил Сергей и ласково погладил прильнувшее к нему круглое плечо.

– Так ты, значит, никак не сможешь остаться?

– Я… гм… видишь ли, – он тяжело вздохнул и проникновенно сказал:

– Я, возможно, и вправду кажусь тебе дураком – мужику тридцать один год, а он не может остаться на ночь у хорошей женщины. Я, конечно, могу позвонить домой, но мне не хочется ничего объяснять сестре и невестке, а они начнут приставать с вопросами – женщины, сама понимаешь. Видишь ли, так получилось, что ни у брата, ни у сестры нет своих детей, я всегда был их единственным ребенком, и они упорно не хотят понять, что я уже давно вырос. Поэтому ты не обижайся, ладно?

Это была одна из его форм вежливого отказа для дам, с которыми Сергей приятно проводил время, но не хотел продлевать отношения на последующую ночь. Трогательно, но, как ни странно, многим эта версия казалась правдоподобной – тем, кто был посентиментальней. Лина, однако, ни на йоту не поверила столь возвышенному объяснению и с трудом удержалась от смеха:

– Какой ты хороший! – при этом она игриво хихикнула, давая понять, что не дура и ценит юмор, а затем вкрадчиво поинтересовалась: – А как же у тебя на личном фронте? Ты что, никогда не оставался у женщин?

– Никогда в жизни, – торжественно заверил он и тоже улыбнулся краешком губ.

– А, ну тогда иди, иди, конечно, – мягкие руки обнимали и гладили, губы шептали в самое ухо, обдавая жаром, – иди, что же ты не идешь? А то ведь они без тебя совсем исстрадаются.

– Уже иду.

Не хватило сил разомкнуть горячее кольцо вокруг шеи. Она сама оттолкнула его, откатилась в сторону, повернулась на бок и оперлась на локоть, как Даная, ждущая Зевса. В голосе ее неожиданно зазвенела искренняя печаль:

– Нет, уходи. Только я думала… Хочется тебя целовать и целовать. Сережа, Сереженька, какой же ты сладкий! – тонкие пальцы легко касались его щек.

– Иди сюда, – голос его внезапно охрип.

«Какого черта, что за проблемы – я хочу с ней остаться, и я останусь!»

Всего лишь год назад подобных проблем в жизни Сергея не существовало – он оставался с кем хотел и когда хотел. Брат и невестка тактично не задавали вопросов по поводу его ночных отлучек, но старшая сестра порою, закатив глаза, вздыхала:

«Ах, Сережа, когда же ты покончишь с этой легкомысленной жизнью и женишься? Безумно хочу понянчить твоего маленького».

В ответ Сергей обычно ухмылялся:

«Хоти, хоти, хотеть не вредно».

И все же Ада Эрнестовна сделала по-своему – очень ловко познакомила младшего брата с Валей Синицыной, дочерью своей бывшей однокурсницы. Разумеется, Сергей понятия не имел, что его знакомят. Дело было так: сестра достала билеты в недавно родившийся после слияния двух театров театр «Драмы и комедии» на Литейном. В недолго продлившийся период хрущевской оттепели там ставили запрещенные прежде спектакли Шифферса, на которые валом валил весь Ленинград, и в том, что давно не видевшие друг друга приятели сталкивались в фойе или зале, не было ничего удивительного. Место Вали «случайно» оказалось справа от Сергея.

Ада Эрнестовна, естественно, изобразила радостное удивление: «Ах, надо же такому случиться! Сто лет не виделись и вдруг оказались на соседних местах!». Рассчитала она все удивительно тонко, приняв во внимание привычку младшего брата всегда поступать ей наперекор. В антракте он начал – скорее из вежливости – галантно ухаживать за милой соседкой, и Ада Эрнестовна, улучив момент, когда Валя пошла в туалет, стала зудеть:

«Сережа, оставь эту девочку в покое, слышишь? Это очень интеллигентная девочка, из очень хорошей семьи, и мне потом будет неловко, если…»

Сергей немного удивился – ничего такого у него и в мыслях не было. Исключительно в пику сестре он отправился провожать Валю и остался у нее ночевать – сама девушка ничего против такого оборота событий не имела. Как ни странно, она ему понравилась и с тех пор была его единственной подругой.

Сам он мысленно называл эти отношения «респектабельными», потому что мысль о браке возникала у него все чаще и чаще. Разумеется, между ними ничего еще не было решено, и роковой вопрос ребром не ставился. Тем не менее, шути не шути, но семью когда-то заводить надо, а деликатная и изящная Валя Синицына вполне соответствовала представлению Сергея о будущей жене.

Никто из родственников с обеих сторон не выражал своего неодобрения, когда молодые проводили ночи у Синицыных или у Муромцевых – вслух не говорилось, но подразумевалось, что дело идет к свадьбе. И как теперь, спрашивается, Сергею было сообщить домашним по телефону, что он решил провести ночь у малознакомой лаборантки из соседнего отдела, с которой они вместе таскали мусор на субботнике? А если Валя вечером позвонит или – еще того не легче! – заедет и останется его ждать? Это вполне вероятно – утром в воскресенье они собирались сходить на выставку в Эрмитаже, потом перекусить в ресторане, а на вечер им неугомонная Ада Эрнестовна с большим трудом достала через профком своего института билеты в Мариинский театр на «Лебединое озеро».

«Не хочу никуда идти, не хочу никого видеть, мне и здесь хорошо. Я никогда не встречал таких, как она… как ее? Как эта Лина».

Этой женщиной невозможно было насытиться, и даже лежа в изнеможении после близости с ней, он продолжал ее желать. Лина, незаметно наблюдавшая за его лицом, улыбнулась и кротко сказала:

– Иди, а то уже действительно поздно. Иди, Сереженька. Я закрою глаза, и ты будто бы будешь со мной.

– Пока ведь я еще с тобой, – он вновь ощутил прилив желания и попытался уложить ее на спину, но Лина очень ловко вывернулась и уселась сверху, зажав его крепкими бедрами.

– Так тебе больше понравится. Ты устал, теперь я сама поработаю, – ее шепот доводил его до безумия.

Закрыв глаза, она начала ритмично двигаться вверх и вниз. Сергей вновь утратил представление о времени, а когда в голове у него прояснилось, то обоим уже было ясно, что никуда он не уйдет.

Лина соскочила с кровати и, как была голышом, побежала в прихожую. Она вернулась с телефоном, за которым тянулся длинный шнур:

– Звони домой, а я пока кофейку сварю, да? А то мы с тобой слегка подустали, – и, рассмеявшись, упорхнула на кухню.

Сергей набирал номер домашнего телефона, а в голове свербела предательская мыслишка: недаром ведь у аппарата такой длинный шнур – не ему первому приносит его в постель хозяйка дома. Ой, не первому! И сколько же еще мужчин звонили отсюда домой, чтобы предупредить о непредвиденной задержке?

Старшая сестра взяла трубку после второго звонка, и тон ее голоса был крайне недовольным.

– Ты имеешь представление о том, сколько времени, Сережа? Первый час! Можно было предупредить!

– Извини, Ада, – кротко ответил он, – я немного увлекся и не рассчитал. Звоню предупредить, чтобы сегодня не ждали.

– Гм, не знаю, что и подумать, – строго проговорила Ада Эрнестовна, и Сергей мысленно представил, как она поправляет очки на носу и при этом тщательно подбирает фразы, чтобы не переборщить, но и не дать слабину, – ты…гм… достаточно взрослый человек, ты понимаешь, что не только мы, но и Валя волнуется. Она боится, что с тобой что-то случилось, звонит каждые полчаса. Тебе следует привыкнуть к мысли, что, связывая свою жизнь с другим человеком, необходимо заботиться также и о его чувствах.

Вот тут она явно допустила промах, ибо упоминание о Вале Синицыной и ее чувствах в данной ситуации было совсем не к месту. Вспылив, Сергей ответил сестре неприлично грубо:

– Да идите вы все знаете, куда! Я никому ничего не обещал и ни с кем свою жизнь не связывал, ясно? Я – взрослый человек! Куда хочу, туда и хожу, когда захочу, тогда и вернусь – хоть завтра, хоть через год! И не надо на меня тут лапшу вешать! Позвонил предупредить, чтобы вы там не беспокоились, и на этом все! До свидания!

– Погоди! – испуганно возопила Ада Эрнестовна, скорей ошарашенная, чем рассерженная его грубостью. – Когда же ты завтра вернешься? Ты не забыл, что вы с Валей вечером идете на «Лебединое озеро»?

Пробормотав нечто невнятное, Сергей повесил трубку. Он сам был потрясен своим хамством и осознавал, что неправ. Лина вернулась из кухни с подносом, на котором стояли две чашечки кофе и тарелка с разогретыми пирожками, и присела на кровать, нимало не стесняясь своей наготы.

– Позвонил? Все у них в порядке, никто не заболел? Не иссохли без тебя? – в ее глазах прыгали искорки смеха.

– Позвонил, – его взгляд тяжело уперся в полную грудь, подрагивавшую в такт движениям.

– Ну, и чего ты такой расстроенный? – тонкий пальчик ласково пробежал по его сдвинутым бровям. – Чего сказали? Отругали?

– Я не ребенок, чтобы меня ругать, – сердито буркнул Сергей, – а то, что мне сказали, это уже, думаю, мои личные проблемы.

Лина, ничуть не обидевшись, фыркнула:

– Конечно, ты очень большой дяденька. И сильный – я это сегодня поняла, – легко и стремительно, как все, что делала, она скользнула под одеяло и, вытянувшись рядом с ним, с неожиданной серьезностью сочувственно сказала: – Мне кажется, что будь у твоей сестры своя личная жизнь или хоть ребенок, это всем вам облегчило бы существование.

– Возможно, но так уж получилось, и ничего теперь не изменишь.

– Всегда говорят: «Ее муж погиб, и она поклялась хранить ему верность», – в голосе Лины прозвучало снисходительное презрение. – Только я во все это ничегошеньки не верю. Конечно, после войны мужиков на всех не хватало, и девушкам было трудно выйти замуж, а уж вдове-то! Но ребенка-то ведь хоть от кого-нибудь можно было завести, если она нормальная баба, а не какая-нибудь калека? Или на нее мужики совсем не глядели?

«Скорей всего, именно так и было, – подумал Сергей, – не глядели. Не оттого, что калека, а потому что всегда всех своих обожателей Ада пыталась задавить своим интеллектом»

Однако ему стало обидно за сестру, и он запальчиво возразил:

– Можешь, конечно, не верить, но ей делали предложения и не раз. Ада всем отказала, потому что действительно очень любила своего Леньку – так любила, что даже не хотела выходить за него замуж. Ведь наш отец был арестован, а Леонид был летчиком-испытателем – из-за брака с дочерью «врага народа» его могли запросто отстранить от полетов. Потом он ее все-таки уговорил, и они поженились – в апреле сорок первого. Мне было уже почти семь, и я помню, какие они оба были красивые, когда пришли из ЗАГСа – Ленька в форме летчика, а Ада держала в руках огромный букет с цветами. Когда пришла «похоронка», она долго ходила в военкомат и просилась на фронт – у нее ведь редкая профессия, она криптоаналитик. Многие ее однокурсницы работали в шифровальных отделах, но Аду не взяли – опять же из-за того, что дочь «врага народа». Со временем она, пришла в себя, занялась наукой, защитила кандидатскую диссертацию, потом докторскую. Так что у нее есть своя жизнь и очень интересная, но она тревожится из-за меня, и это естественно – ведь я ее брат.

Сергей вдруг запнулся, сам смущенный своей тирадой, и замолчал.

«Для чего я ей все это говорю? Мы почти незнакомы, ей нет никакого дела до моей сестры, а я тут распинаюсь, словно хочу оправдать Аду».

Он покосился в сторону Лины, но та лежала на спине, глядя в потолок с серьезным и задумчивым лицом.

– Ладно, не обижайся, если я чего-то там не так сболтнула, у меня бывает, – голос ее звучал устало и немного виновато.

– Да нет, это ты извини за болтовню. Слушай, а может, ты хочешь отдохнуть после субботника, а я тебе мешаю? Ты не стесняйся, скажи, могу в любое время отчалить – я живу на Литовском, за полчаса доберусь.

– Да ладно тебе! Я что, похожа на стеснительную? Усталостью, знаешь, не страдаю, а у нас с тобой еще вся ночь впереди. Или ты сам хочешь поспать? Устал? – ее вкрадчивый смех наполнил комнату.

– Если честно, то есть немного, – смущенно признался он, – но спать тоже не хочется.

– Тогда ешь пирожки и еще что-нибудь рассказывай – мне нравится слушать, как ты рассказываешь. Так необыкновенно!

Сергей невольно улыбнулся.

– И что же еще такого необыкновенного ты хочешь от меня услышать, моя прелесть?

Лина хмыкнула и пожала плечами.

– Не знаю. Про жену Петра Эрнестовича расскажи, например. Я ее видела на юбилее директора – класс женщина! Сейчас, конечно, в возрасте, но прежде от нее мужики, наверное, падали. Правда, что они вместе воевали?

– Да, они познакомились на фронте, – коротко ответил Сергей, хорошо знавший, что вся полученная от него информация о жизни зам. директора Петра Эрнестовича Муромцева немедленно станет темой сплетен институтских кумушек.

– Она ведь врач, да? А почему он не устроил ее работать в нашем институте?

– Не знаю, я этого с ними не обсуждал.

Не замечая – или делая вид, что не замечает его сухого тона, – молодая женщина продолжала болтать:

– И зря – у нас работа намного легче, чем в больнице, и перспективы больше. Сам-то Петр Эрнестович ведь не пошел практикующим врачом корпеть, а занялся микробиологией. И правильно – он во время войны достаточно раненых спас, теперь имеет право посвятить себя науке. А почему у них детей нет – она ранена была, да?

– Она не была ранена, – угрюмо возразил Сергей, – но тяжело болела – провела много времени в ледяной воде, когда вытаскивала раненых. Она была медсестрой, у нее две медали.

Две медали не произвели особого впечатления на Лину, она лишь равнодушно констатировала:

– В принципе, Петр Эрнестович мог бы и на другой жениться, он мужчина видный, за него бы любая пошла и родила бы. Хотя, конечно, жена его классная! – в глазах ее неожиданно мелькнул жадный огонек любопытства: – Слушай, она еврейка, да?

– Что за ерунда, – резко оборвал ее Сергей, – она русская.

– Да ладно, я же ничего плохого. Мне, просто, сначала, как я ее увидела, показалось, что она на цыганку похожа, а Зинаида Викторовна говорит, она еврейка. Но она любит гнать, у нее все евреи – и директор еврей, и Петр Эрнестович еврей. Я-то ей сразу не поверила, евреи ведь вообще не воевали – они во время войны в тылу прятались. Потом, ты и Петр Эрнестович на евреев не похожи.

«Вот дрянь, оказывается, эта профессорша Зинаида Викторовна, и язык у нее как помело чешет, – возмущенно подумал Сергей. – Зря я ей, заразе, сегодня мешки с мусором таскал».

Его невестка Злата Евгеньевна имела происхождение, во все времена доставлявшее ей неудобства. За два года до Октябрьской революции русский дворянин Евгений Волошин наплевал на все условности и женился на любимой девушке – дочери раввина. В тридцатые годы юную Злату из-за отцовского дворянства не сразу приняли в ВУЗ – ей пришлось пять лет оттрубить сиделкой в больнице, чтобы заработать себе трудовой стаж. В мединститут она поступила только за год до войны и доучивалась, уже вернувшись с фронта. Теперь, в середине шестидесятых, дворянство мало кого беспокоило, зато с годами в ее облике все явственней проступала материнская кровь. Прекрасное тонкое лицо, обрамленное черными с проседью волосами, порою вызывало двусмысленные усмешечки питерских юдофобов, полагавших, что у них «нюх» на евреев, а однажды в магазине подвыпивший нахал, пытавшийся пролезть без очереди, обозвал ее «жидовкой».

– Извини, пожалуйста, – холодно сказал он Лине, – но мне неприятно говорить на подобную тему, поговорим о другом.

– Ладно, – легко согласилась она, – тогда как ты насчет того, чтоб нам с тобой и завтра весь день побалдеть в постели, а? Нет, ну я, конечно, голодным тебя не оставлю – буду иногда выбегать на кухню, чтоб завтрак, обед и прочее. Задернем шторки, зажжем ночник, и чтоб даже на часы не смотреть – без времени, да? – молодая женщина легко коснулась пальчиком губ Сергея, и ее упругое тело вновь стало обжигающе горячим. Шаловливая ручка пробежала по его груди, скользнула ниже живота и начала нежно поглаживать.

– Что ж, давай, – расслабленно согласился он, а где-то в глубине сознания неожиданно мелькнуло сказанное приятелем: «… мужиками вертит во все стороны». Мелькнуло и тут же исчезло.

– Тогда подожди, я сейчас, – оторвавшись от него, Лина выскочила из-под одеяла, подбежала к висевшим на стене часам-ходикам и повернула их циферблатом к стене. Потом дернула за веревочку, и тяжелые портьеры сомкнулись, наглухо отсекая любовников от внешнего мира.

Послание 6.

На планете есть жизнь. Мы покинули корабль и немедленно были атакованы частью коренных обитателей планеты, хотя с самого начала подали им сигнал: «Мы здесь только гости и не собираемся покушаться на что-либо, что принадлежит вам». Поведение аборигенов, не соответствующее никаким законам Разума и гостеприимства, потрясло нас до основания – какая полная бессмысленность и необъяснимая агрессивность действий! Состав их выделений ясно показывал, что они стремились не только остановить обмен веществ в наших организмах, но и полностью разрушить их, растворив внешние оболочки и проникнув внутрь. А ведь мы прибыли на их планету лишь в поисках спасения, не тая никакого зла!

Защитное облако легко обезвредило нападавших, но к несчастью среди них много погибших – их организмы оказались крайне чувствительны к воздействию нейтрализатора. Какое неудачное начало! Наше сожаление по поводу случившегося инцидента с хозяевами планеты безгранично, но всему виной их собственное, ни чем не оправданное поведение.

Индикаторами безопасности были также обнаружены неизвестные живые существа крайне малого размера, имеющие белковую оболочку. Внутри нее содержатся хранители наследственной информации (подробное описание приведено ниже в техническом приложении). Эти существа стремились проникнуть в организмы Носителей Разума, но тоже были уничтожены системой жизнеобеспечения.

Послание 7.

После всестороннего изучения и анализа событий мы пришли к выводу, что на планете можно жить. Для Носителей Разума, которые сумели уцелеть после того, как взрыв уничтожил нашу родную галактику, и ищут себе пристанище в Космосе, мы сообщаем координаты планеты и полученную нами полезную информацию.

Возможность получения полноценного питания

У нас возникли проблемы с питанием, поскольку Белковые Материки корабля погибли во время посадки, не выдержав перегрузок. Белка на планете достаточно – обнаружено множество организмов, которые питаются, преобразуя световую энергию, получаемую от излучения центральной звезды. Вещество, делающее возможным подобное преобразование, содержит комплекс, включающий двенадцатый элемент. Однако состав этих белков не вполне удовлетворяет потребности организмов Носителей Разума.

Мы могли бы усваивать белки из организмов местных жителей, но нам противна сама мысль о том, чтобы использовать для этой цели себе подобных. Ничего не поделаешь, для Носителей Разума даже вопрос выживания не может стоять выше морали! Поэтому, пока мы не освоимся на планете и не создадим новые Белковые Материки, проблема полноценного питания будет оставаться на первом месте.

Возможность сосуществования Носителей Разума с хозяевами планеты.

Если не учитывать тех, кто с самого начала повел себя столь агрессивно, то можно сказать, что большинство обитателей планеты не проявили никакого интереса к нашему появлению, и все наши попытки установить контакт результатов не принесли.

Краткое описание тех, с кем в будущем придется делить планету Носителям Разума.

Многочисленные аборигены отличаются друг от друга по форме и внутреннему строению. Большинство из них, как и Носители Разума, имеют удлиненную форму, но есть такие, что внешним видом I напоминают шар или длинную извилистую траекторию астероида. Внутреннее строение их достаточно примитивно (мы описываем его ниже в техническом приложении).

Характер их перемещения различен (подробнее смотреть приложение), отношения между собой тоже весьма разнообразны – порой они мирно сосуществуют, а порой стремятся истребить друг друга. Они заселяют рыхлые слои твердой поверхности, а также жидкое соединение восьмого элемента с двумя первыми, которым покрыта большая часть поверхности планеты.

Интимная жизнь и размножение.

Вопрос об интимной жизни местных жителей поднят нами чисто из соображений научного интереса и не имеет намерения оскорбить или унизить их достоинство. Размножение аборигенов большей частью происходит также как и у Носителей Разума – делением.

Два возникших после деления организма начинают расти, пока не достигнут размеров родителя. Некоторые аборигены обладают способностью образовывать зачатки – образования шарообразной формы, имеющие прочные оболочки. Настолько прочные, что порою эти оболочки могут служить защитой от смертоносных космических лучей. Мы всерьез заинтересованы подобным явлением и собираемся его досконально изучить – именно это является причиной нашего нескромного вторжения в столь деликатную область. Ведь Носители Разума способны долгое время переносить отсутствие пищи, космический холод и даже какое-то время существовать в вакууме, но повышенная радиация вызывает деградацию и гибель наших организмов.

Степень развития Разума.

После длительного наблюдения за поведением местных обитателей мы сделали вывод, что они не являются членами какой-либо крупной разумной системы – возможно, этим объясняется та агрессивность, с какой к нам относятся некоторые из них. К сожалению, нам пока не удалось установить, каким образом они общаются между собой и общаются ли они вообще. Невольно закрадывается мысль, что обитатели планеты еще не перешагнули черту, отличающую бессмысленное существование от истинного Разума. Будь они разумны, то разве пытались бы сделать другие организмы источником получения белка для своего выживания? Нет, нет и еще раз нет! Пожирать себе подобных могут только формы жизни, лишенные коллективного Разума.