На следующий день после похорон брата Сергей, вернувшись домой, почувствовал себя нехорошо, лег на диван полежать и уснул. Ему приснилась дочь, он знал это точно, хотя лицо и фигура ее словно окутаны были белесой дымкой. Она говорила, и слов ее было неслышно, но значение фраз ясно вставало в сознании:

«Опасность, папа, опасность! Разорви континуум, разорви!».

Постепенно туман, окутывающий фигуру дочери, рассеялся, и теперь это была не Таня, а огромная самка йети, державшая на руках детеныша, укутанного чем-то теплым. Внезапно Сергей осознал, что это не детеныш йети, а девочка лет шести-семи, и лицо ее показалось ему знакомым.

Он проснулся в холодном поту и не сразу осознал, где находится. В коридоре Маша что-то тихо говорила уходившим подругам. Попрощавшись, она заперла за ними дверь и всхлипнула.

– Don't worry, darling, you should care for the baby, – озабоченно произнес мужской голос – Джош, муж Маши не говорил по-русски.

Он увел ее в комнату и, по-видимому, прикрыл дверь, потому что голосов их стало неслышно. Сергей поднялся, пригладил волосы, шаркая разношенными шлепанцами, вышел в коридор и постучался к племяннице.

Маша лежала на кровати, Джош сидел рядом на стуле и держал ее за руку. Увидев дядю, она приподнялась и посмотрела на него распухшими от слез глазами.

– Почему, дядя Сережа, почему? – голос ее срывался. – В августе он чувствовал себя нормально, сам шутил, что давление у него, как у юноши, а сердце, как молоток. Почему так внезапно? Он плохо себя чувствовал?

Сергей присел на кровать в ногах у племянницы и поправил укрывавшее ее ноги одеяло.

– Родная, он был уже немолод, в таком возрасте все может случиться. Ты же знаешь, какая нервная у него была работа. Сейчас ты должна думать о ребенке и больше ни о чем. Может, я договорюсь, ляжешь в наш ведомственный роддом на профилактику? Отойдешь немного, витамины тебе поколют.

– Не нужны мне никакие витамины, со мной все в порядке! – резко возразила племянница.

Джош встревожено посмотрел на нее, потом перевел вопросительный взгляд на Сергея.

– What's wrong?

– Everything's OK, – виноватым тоном успокоил его Сергей – ему было неловко, что они говорят по-русски при не понимавшем их зяте, но у Маши, видно, сейчас не было сил что-то объяснять и переводить мужу.

– Где Женя, почему его не было на похоронах? Мы так плохо расстались в последний раз, но как он мог не прийти на похороны? Дядя Сережа, ты что-то от меня скрываешь.

– Ничего я не скрываю, я же говорил тебе – ему срочно нужно было уехать по делам. Я послал телеграмму, но…

– Куда он уехал? Мы уезжаем через три дня, я должна увидеть его перед отъездом, – полные слез глаза Маши обратились к мужу, и она сказала ему: – I must meet my brother!

– Yes, darling, don't overstrain yourself.

– He думаю, родная, что вам стоит ждать его возвращения, – нетвердым голосом возразил Сергей, – он вряд ли вернется раньше, чем через две недели. In two weeks, – перевел он зятю, который встревожено покачал головой.

– We can't wait for him! This week we must leave for Stockholm, otherwise they'll cancel our contract.

– Sure, you both must leave as soon as possible, – успокоил его Сергей.

Поцеловав Машу, он поднялся и вернулся к себе. Сел за стол и аккуратно записал в дневнике ежедневных наблюдений за своим состоянием:

«Сегодня самочувствие нормальное, в течение дня провалов в памяти не отмечалось. Ночью опять снился тот же сон – со мной говорила Таня. Кроме Тани я видел самку йети и на руках у нее девочку, лицо которой показалось мне очень знакомым – она напоминает мне кого-то из детей гинухцев».

Эрнест вернулся домой, когда Маша и Джош уже спали. Переодевшись, он вышел в коридор и, увидев полоску света, пробивавшуюся из комнаты дяди, негромко постучал в его дверь.

– Ты еще не спишь, дядя Сережа? Можно с тобой поговорить?

– Я слушаю, Эрик, – сняв очки и отложив в сторону бумаги, Сергей вопросительно посмотрел на племянника.

– Знаешь, дядя Сережа, я хочу знать все точно и подробно.

– В смысле?

– В смысле Жени. Мне каким-то нутром чудится, что версию о его срочном отъезде по делам ты изобрел для беременной Машки. Что с моим братом, где он? Какой смысл скрывать правду?

Сергей вздохнул и на мгновение прикрыл глаза, собираясь с мыслями.

– Почему ты решил, будто я скрываю правду? Что конкретно ты хочешь знать?

– Брось, дядя Сережа, я тебя знаю, говори все с самого начала. Машка спит, двери плотно закрыты, и она ничего не услышит. Я должен знать.

– Ну… хорошо, – Сергей рассказывал медленно, голос его звучал глухо и слегка дрожал, под конец он добавил: – Из Москвы приезжал следователь, сегодня утром я с ним говорил.

– Женю арестуют?

– Отнюдь, следователь уверил меня, что дело будет рассмотрено со всей объективностью. Кроме признания Жени других улик против него нет, его ищут только, как свидетеля. Полагают, что кто-то причастный к убийству, мог вынудить его написать признание. Следователь вел себя в высшей степени корректно – хотел побеседовать с тобой и с Машей, но поскольку вы во время убийства находились заграницей, он согласился со мной, что не стоит вас беспокоить, тем более Машу в ее положении.

– Это ужасно! – лицо Эрнеста стало чернее тучи. – Почему Женька написал это признание, кто мог его вынудить? Дядя Сережа, неужели кто-нибудь поверит, что мой брат мог…

– Петя поверил, – угрюмо ответил Сергей, – и это его убило. Лиза и Тимур тоже верят – они сами мне это сказали.

– Весь мир сошел с ума? Завтра я сам поеду в Москву, пойду на Петровку и поговорю со следователем. С Лизой и Тимуром тоже поговорю, они не имеют права…

– Нет, Эрнест, нет! Я не в силах вспоминать глаза Лизы – как она смотрела на меня, когда я стал с ними со всеми спорить и защищать Женю. Я накричал на ее мужа, назвал его молокососом и карьеристом. Угрожал, что обращусь к адвокатам и возбужу против них судебный процесс, что обращусь к общественности, что не позволю засадить моего племянника только для того, чтобы им поставить галочку и закрыть дело. Смерть Пети выбила меня из колеи, наверное, я был слишком резок, мне не следовало всего этого говорить. Чуть ли не наизусть помню ответ Лизы, она сказала: «Дядя Сережа, я понимаю, что вы защищаете свою кровь, а мы вам чужие. Но мы тоже будем защищать нашу сестру, которую убил ваш племянник, и нашу мать, которая из-за этого умерла!» Знаешь, никто никогда не смотрел на меня с таким презрением. Как она похожа на Халиду, эта девочка! После ее слов я повернулся и ушел, уехал из Москвы, даже не попрощавшись с мальчиками, а теперь умираю от стыда, мне больно.

– Почему? Ты был прав! Какое право она имеет так с тобой говорить? Ты заменял отца и Лизе с Тимуром, и их собственному отцу после того, как он осиротел! Нужно забрать у нее мальчиков – ты их усыновил, они твои сыновья. Если тебе трудно, я сделаю это сам.

Сергей покачал головой.

– Нет, Эрнест, тебе не стоит вмешиваться – пусть все идет, как идет.

– Что ж, как хочешь, – холодно ответил племянник, – в твои личные дела я, конечно, не имею права вмешиваться, но с обвинениями в адрес моего брата должен разобраться – вполне естественно, что, подписавшись под подобным признанием, он скрылся и боится выйти из укрытия.

– Пока лучше не ворошить этого, – медленно проговорил Сергей. – Я повторяю: обвинения ему никто не предъявляет. Когда первый страх пройдет, он опомнится и попытается с кем-нибудь из нас связаться. Если он невиновен…

– Что значит «если»?

– Давай, не будем ничего предполагать, Эрик.

– Ты что, хоть на мгновение можешь предположить, чтобы Женя… чтобы он… Это же дико!

– Дико. Но давай подождем. Уезжай спокойно, не нужно ничего делать – так будет лучше для Жени, поверь мне. Я обо всем позабочусь, буду держать тебя в курсе – если потребуется, ты приедешь.

Сдвинув брови, Эрнест какое-то время размышлял, потом кивнул.

– Хорошо, – угрюмо сказал он, – пока я буду делать, как ты говоришь – пока. Но если что-то изменится, немедленно дай мне знать.

– Договорились. А теперь моя очередь спрашивать. Сорока принесла на хвосте, что у тебя наметились какие-то изменения в личной жизни, это правда?

Эрнест слегка смутился.

– Машка успела натрепаться? Ладно, открою тебе свой маленький секрет: мы с ней работаем в одной клинике, и нам вместе очень хорошо. Я хотел бы на ней жениться, и она, кажется, не будет возражать.

– Француженка?

– Да, Ивет Анри. Ее немного смущает, что я на три года моложе, но мне уже удалось ее убедить, что это ничего не значит.

– Конечно, не значит, если вам друг с другом хорошо. Но через полгода заканчивается срок твоей стажировки, какие у тебя планы?

– Сегодня я был у себя на кафедре, встретил Преображенского – помнишь Димку Преображенского из нашей группы? Он после интернатуры в районной больнице хирургом работает – плевался по-черному. Поголовный дефицит – медикаментов нет, разовых шприцов нет, чтобы бинт или вату на отделение достать сто порогов во всех инстанциях нужно обить. И везде одно и то же, так что если я вернусь, то о трансплантации сердца и говорить не придется – в лучшем случае резекция желудка. Сейчас я приобрел квалификацию, и обидно будет ее терять. Неловко, конечно.

Сергей пожал плечами и, усмехнувшись, потрепал племянника по колену.

– Что там «неловко», ты абсолютно прав. Оставайся во Франции и работай, вернешься, когда нормализуется обстановка. Видел на улице километровые очереди за продуктами? Твоей Ивет вряд ли понравилось бы в них стоять.

– О, Ивет мечтает пожить в Питере, я ей столько о нем рассказывал! Говорят, к зиме с продуктами будет лучше, город их получит в обмен на бензин, древесину и цветные металлы – Димка сказал, это обещал председатель Комитета по внешним связям города, я забыл его фамилию.

– Путин? Пообещать-то он пообещал, а вот что будет дальше – бабушка надвое сказала. Чудится мне, что все это не к добру – когда начинают качать из страны сырьевые ресурсы, это всегда пахнет крупными хищениями.

– Ладно, дядя Сережа, это все временные трудности, главное – у нас теперь свобода и демократия. Знаешь, во время ГКЧП прабабушка Ивет так переживала, что у нее начался сердечный приступ. Зато потом сразу воспрянула духом, три дня пила шампанское и кричала: «Долой коммунистический режим!»

Сергей усмехнулся.

– Дай бог старушке прожить еще столько же, но тебе-то лично чего не хватало при коммунистическом режиме?

Эрнест изумился.

– Ты что не рад? Неужели при Сталине, когда народ гнил в лагерях, было лучше?

– Ну, когда народ обворовывают, тоже мало приятного, лучше без крайностей. При Сталине ученых сажали, при демократах скоро всей науке будет хана.

– Почему?

– В головах у людей черт те что, у меня из лаборатории два кандидата наук уволились – организовали кооператив, торгуют дубленками и электроникой. Те, кто остался, им завидуют – со следующего года нам обещают сокращения. Короче, никто уже в завтрашнем дне не уверен.

– Кто, – голос Эрнеста неожиданно дрогнул, и он откашлялся, – кто у вас будет директором вместо папы, уже известно?

– Скорей всего, Буллах Виталий Андреевич.

– У тебя с ним хорошие отношения?

– Скажем так – корректные.

– Дядя Сережа, – внимательно вглядываясь в побледневшее лицо дяди, встревожено спросил Эрнест, – ты хорошо себя чувствуешь? Ты вдруг стал какой-то бледный.

Сергей поднес руку ко лбу и с минуту сидел неподвижно, потом ответил:

– Голова слегка кружится – возраст. Ладно, Эрик, иди отдыхать, спокойной ночи.

После ухода племянника он продолжил писать в дневнике:

«Только что я в первые за сегодняшний день отключился. Когда подобное случается во время разговора, это нервирует. Интересно, сколько я еще проживу? Хотелось бы успеть съездить на конференцию в Берлин – возможно, успею, если буду вести спокойный образ жизни».

Новый директор, Виталий Андреевич Буллах был избран и утвержден в должности в середине декабря и сразу после Нового года вызвал к себе Сергея.

– Садитесь, Сергей Эрнестович, прошу вас. У вас все материалы для конференции подготовлены? Организационная помощь какая-то нужна, от меня что-нибудь требуется? В каком виде представлены материалы? Документы у вас все оформлены? Нигде никто не подведет?

Чуть наклонившись вперед с выражением величайшего внимания на лице, он сыпал и сыпал вопросами. Сергею подобная заботливость почему-то была неприятна – ему казалось, что новый директор изо всех сил пытается подчеркнуть корректное отношение к брату своего предшественника.

– Благодарю, Виталий Андреевич, – суховато ответил он, – материалы в основном на слайдах, все слайды готовы, документы оформлены.

– Вот и хорошо, вот и ладно. Тогда я вас, значит, не очень оторву от дел, если попрошу помочь разобраться кое с чем. Скоро ведь наука, вы знаете, будет существовать за счет договорных работ, нам уже отказывают в финансировании – зарабатывайте, мол, сами. Так вот, в институт поступил заказ – сертифицировать минеральный продукт. Работа будет проводиться на коммерческой основе, для нас при надвигающейся нищете это, можно сказать, единственный путь к спасению.

Сергей в недоумении пожал плечами.

– Да, но чем я тут могу помочь?

– Дело в том, что наш институт уже, оказывается, имел дело с данной организацией, мы выдавали им сертификат на минеральную воду – возможно, делали это по какому-то ведомственному запросу. Посмотрите, они даже прислали копии предыдущих сертификатов – их выдавала ваша лаборатория, за вашей подписью.

В последнее время Сергей, боясь привлечь внимание окружающих к учащающимся провалам в памяти, никогда не говорил: «я не помню». Поэтому он взял один из сертификатов и внимательно его прочитал.

– Могу я сделать копии?

– Да можете их взять себе, – засуетился Буллах, – это ведь копии, они мне, собственно, и не нужны. Так как мы решаем – я передаю работу вашей лаборатории?

– Ну, раз мы ее уже выполняли, то конечно.

Работа, как работа, Сергей не возражал против того, чтобы его сотрудникам перепала со стороны какая-то прибавка к зарплате. Однако сертификаты не давали ему покоя – судя по датам, первые документы были подписаны им года два назад. Неужели уже тогда началась атака bacteria sapiens на его мозг? В конце рабочего дня он зашел в канцелярию и попросил дать журнал с регистрацией писем, выданных институтом в течение двух лет. Исходящие номера, стоявшие на сертификатах, принадлежали документам, никаким боком к сертификации воды не относящимся. Отсюда однозначно следовал вывод: сертификаты подделаны. Где фальсификатор сумел достать столько бланков?

Дома Сергей методично обыскал все письменные столы – покойного брата, свой и Женин. В ящике племянника он обнаружил обрывок бланка и листок со своими многочисленными подписями – будто кто-то старательно тренировался перед генеральной подделкой.

«Неужели Женька? Приходил к Пете на работу, воровал бланки. Секретарша Полина Константиновна спокойно выходила, оставляя его одного в кабинете – кто бы мог в чем-то заподозрить сына директора института? Ах, Женя, Женя! Где он сейчас? Исчез, словно в воду канул, и я против воли начинаю верить в его вину. Подделка сертификата – ладно, но убить девочку, дочь Халиды… Эрнест не верит, а Петя поверил. Не могу об этом думать, голову давит, надо отдохнуть».

Он уснул на диване и опять видел тот же сон – Таню и женщину йети с девочкой на руках. Его разбудил настойчивый звонок в дверь, и в обрывке уходящего сна внезапно вспомнилось: девочка – дочь внучки Рустэма Гаджиева, племянница Анвара. Выплыло даже ее имя – Шабна.

На пороге стояла тоненькая девушка в хорошенькой дубленке и меховой шапке.

– Здравствуйте, мне Сергея Эрнестовича Муромцева нужно, – бойко сказала она, – я ему письмо привезла. Это вы? Я должна подождать, пока вы прочтете, можно войду?

Сергей пропустил гостью внутрь и ждал, пока она разденется и снимет сапоги. Когда же девушка выпрямилась, он невольно залюбовался – до чего хороша! – и тут же мысленно сам над собой посмеялся:

«Ишь, старый пень – увидел хорошенькую и сразу львом себя почувствовал. Ей, небось, восемнадцать не больше, но ведь и правда – бывают же такие лица! А фигурка!».

– И от кого же вы привезли письмо? – невольно смягчившимся голосом спросил он. – Вы тапочки себе под вешалкой найдите, холодно в одних чулках.

Девушка сунула ноги в старые тапки Маши и протянула ему письмо.

– Это от Самсонова, только он сказал, что вы его фамилию не знаете. Он вам про Женьку, вашего племянника, пишет. А мне сказано подтвердить, если вы не поверите. Ой, а можно я пока у вас в туалет сбегаю?

Но Сергей уже не слушал ее – бросившись в свою комнату, он искал на столе очки, чтобы прочесть письмо. Вернувшаяся из ванной девушка прошла к старому креслу и удобно в нем устроилась. Поглядывая на читавшего Сергея, она сидела с серьезным видом и болтала ногой.

«…как я понял, Вы не верите признанию Евгения, считая его невиновным в убийстве Дианы Лузгиной. Что ж, колебания следователя мне понятны – как же, сын академика! Прямых улик нет, у семьи обширные связи – как бы чего не вышло. Это ведь не застенчивый мальчик из простой рабочей семьи, которого можно запросто потрясти и выбить из него признание. В таком случае оставим следователя, я могу рассказать Вам о дальнейшей эпопее Вашего племянника – трудно сказать, сколько человек погибло именно от его руки, потому что их орудовала целая банда, но Рустэма Гаджиева убил именно он, сам признался. На их совести также смерть Лейлы, жены Гаджиева – пытаясь спастись от убийц, она скончалась от разрыва брюшной аорты. Нам так и не удалось найти дочь внучки Гаджиева, маленькую Шабну – скорей всего, убегая, она заблудилась в лесу и стала жертвой диких зверей. Я опоздал совсем немного – появись я там чуть раньше, сумел бы остановить убийц и предотвратить трагедию…».

– А попить у вас на кухне можно? – неожиданно спросила девушка. – А то во рту пересохло, больше не могу. Я кружку там у вас возьму, потом вымою, ладно?

Сергей ответил почти автоматически:

– Да, пожалуйста. Кружки в стенном шкафчике с правой стороны, поищите.

Девушка достаточно долго провозилась на кухне, кружку, по всей видимости, не нашла, потому что вернулась со старым граненым стаканом, наполненным водой. Осторожно, чтобы не расплескать, села на свое место и пила маленькими глотками, а Сергей продолжал читать.

«… Дело об убийстве сорока семи жителей совхоза «Знамя Октября» закрыто, поскольку обвиняемые Николай Тихомиров и Василий Щербинин мертвы. По моей личной просьбе единственная оставшаяся в живых свидетельница преступления Зоя Парамонова – девушка, которая передаст Вам мое письмо, – не стала называть следователю имени Вашего племянника, как третьего участника бандитского нападения на жителей села. Думаю, то, что он до конца жизни останется прикованным к инвалидному креслу, будет для него вполне достойным наказанием. В настоящее время его мучают сильные боли, которые, как уверяют врачи, со временем исчезнут. Я организовал уход за Евгением, он ни в чем не нуждается, но если Вы или кто-то другой из семьи захотите взять эту заботу на себя, возражать не стану. Все, что я написал здесь, может подтвердить Зоя Парамонова. Евгений тяжело ранил ее, она долго болела и еще не полностью оправилась – как физически, так и психически. Это умная, добрая и смелая девочка, ей можно верить, хотя жизнь не всегда была с ней ласкова.

Леонид Самсонов».

– Прочитали? – Зойка допила воду, потянулась и, слегка поморщившись, поставила стакан на письменный стол. – Ничего, да, что я поставлю? Потом помою. Просто мне велели Вам подтвердить, что это правда, если вы не поверите.

– Хорошо, Зоя, – мягко ответил Сергей, – расскажите мне обо всем сами – все, что знаете.

Зойка кивнула и начала рассказывать. Когда дошла до того места, как потеряла сознание на мосту, у нее опять пересохло в горле, она сбегала за водой на кухню и затем продолжила:

– Потом нас, меня и вашего племянника, отвезли в Тбилиси – в больницу. Мне переливание сделали и пулю вытащили. Рукой долго было больно двигать, и еще заразу мне какую-то занесли, целый месяц температура поднималась. Но кормили нормально и ухаживали – им Самсонов за нас хорошо заплатил, нас с Женей каждого в отдельную палату положили. Доктор и сестры по-грузински говорили, я ничего там не понимала. Потом Союз развалился, а в Тбилиси Китовани и Иоселиани против ихнего президента Гамсахурдиа восстание начали – на улицах кричали, стреляли, в больнице даже стекла в палатах повылетали, а зима ведь, холодно! Нас с Женей сразу из больницы забрали и на машине привезли обратно в то село, где… Короче, где все это было. В селе мы с ним в одном доме лежали, и за нами две женщины ухаживали – русские, хоть поговорить с ними нормально можно было. К Жене в комнату я не заходила, мне не хотелось – о чем мне с ним говорить? Но Самсонов один раз приехал и меня туда позвал – я захожу, смотрю, туда специальную медицинскую кровать привезли и поставили, Женька на ней лежит. Самсонов меня на стул усадил, спрашивает: «Как ты себя чувствуешь, Зоя? Хватит у тебя сейчас сил поговорить?» Я говорю: «Хватит, конечно, я уже вообще по всему дому хожу».

А Женька вдруг на своей кровати глазами начал вращать, как заорет: «Зачем вы ее позвали, чтобы меня лишний раз унизить? Да, я в нее стрелял и хотел ее прикончить, потому что она выпустила девчонку. Я перестрелял всех местных, а кто еще шевелился, тех добивал в голову. Я лично застрелили Рустэма Гаджиева. Пусть меня расстреляют! Это я изнасиловал и убил вашу дочь, так убейте меня, если вы мужчина!».

– Какую дочь? – растерянно спросил Сергей.

Зойка, всегда полагала, что, если нет необходимости, то лишнего лучше не говорить, поэтому она лишь пожала плечами.

– Ну, этого я не знаю, я только рассказываю вам, что он орал, а Самсонов молчал – ждал, пока Женька наорется. Такой спокойный – я даже удивилась, как можно так себя выдерживать. Потом говорит: «Все сказал? Теперь слушай меня, хочу, чтобы ты знал. Я говорил со следователем – если Зоя согласится подтвердить, что бандитов было только двое, он может закрыть дело об убийстве сорока семи человек, поскольку оба твоих сообщника мертвы» Я говорю: «Конечно, я подтвержу, мне-то что?» Женька тогда совсем с колес сошел, кричит: «Не позволю, не имеете права! Меня должны расстрелять!» А Самсонов только засмеялся: «Кому ты нужен, тебя расстреливать! Следователь сам не хочет хлопот на свою голову – кому интересно с тобой возиться в нынешнем твоем состоянии. Завтра приедет врач – он тебя осмотрит, выпишет обезболивающее».

На другой день вправду приехал доктор – Женьке что-то прописал, и мне тоже какие-то витамины дал. Мне потом сразу лучше стало, я даже на улицу выходить начала, только мне сначала страшно было – как вспомню… Я, как в первый раз вышла и к тому клубу сходила, так у меня кошмары начались. Не верите?

Сергей закрыл глаза.

«Так это правда! – думал он. – Петя, брат мой, что же мне теперь делать? Наш Женька, сын твой и Златушки. Что я скажу Эрику и Маше, как такое могло произойти?».

– Почему же, я верю вам, Зоя, как вы сейчас себя чувствуете?

– Нормально, только отдается, когда рукой двигаю, и пить все время хочется, – ей вдруг стало до боли жалко сидевшего перед ней пожилого человека, захотелось его утешить, и она выпалила первое, что пришло в голову: – Да вы не мучьте себя так, это уже все прошло, плюньте.

– Плюнуть трудно, это мой родной племянник.

– Ну и что ж, что племянник? У меня, вон, родной отец был сволочь, и мать сволочь. Он ее бросил, так она всю жизнь злость на мне вымещала. Муж ее тоже меня ненавидит, оба так мне и говорили: «Чтоб ты сдохла!».

А мне плевать на них, я себе живу и живу.

Сергей криво усмехнулся.

– Смотрю, вам тоже невесело пришлось, Зоя, но вы правы – надо жить. Расскажите мне лучше, кто такой Самсонов, и чем он занимается.

– Ну, чем – предприниматель. Такой богач, что целый город может купить.

– Так-таки и целый город?

– Не верите? Короче, в этом селе – ну… где все это было, – раньше там совхоз считался, и местные воду для Самсонова собирали. Теперь никого не осталось, потому что всех убили, и Самсонов договорился, чтобы ему тамошнюю землю в аренду дали. Представляете, сколько нужно было всем «на лапу» дать, чтобы так быстро бумаги на аренду оформили?

– Гм. Если честно, то не знаю, мне еще не приходилось никому «на лапу» давать.

– Ну, может, вам повезло, у вас блат был. У нас ведь или по блату или «на лапу» надо сунуть, у меня знакомый кооператор был – за одной подписью целый год ходил.

– Ладно, допустим. Но для чего ему арендовать землю в заброшенном дагестанском селе?

– Я же говорю: он предприниматель. Ищет, где есть минеральная вода, и потом ее продает. В том селе очень хорошая минералка, Алидэ называется. Есть еще вода Бетти, ее теперь тоже во всем мире пьют, она омолаживает, говорят. Я сама ее все время пила – ничего, нормально.

– И как – омолодились? – с невольной улыбкой спросил Сергей.

Зойка равнодушно пожала плечами.

– Наверное, кто ж его знает! А французы и американцы из этой Алидэ еще и косметику делают. Раньше те, кто там жил, воду вручную собирали, а теперь Самсонов людей привез, они трубы прокладывают, чтобы все было автоматически. Скоро там маленький завод будет, а потом еще французы совместно с нами хотят фирму открыть, чтобы прямо на месте косметику делать – дешевле же, чем через всю Европу к ним воду тащить, правда?

– Гм, наверное, я никогда не имел дела с бизнесом. И много народу там работает?

– Ага, очень много – инженеры, рабочие. Но жить всем место есть – там ведь куча пустых домов стоит, всех местных убили.

– Что значит «пустых»? У погибших есть родственники, они могут вернуться.

– Да никто не вернется, Самсонов уже со всеми договорился, так что все нормально. Теперь там местных нет, одни русские, ну и беженцев много приехало – из Литвы есть, из Баку.

– А девочку эту – Шабну – так и не нашли?

– Ой, сколько искали! Самсонов со своими людьми искал, местные менты приезжали искать, всю пропасть на дне просмотрели – может, думали, сорвалась она. Ничего не нашли, даже следа нет. Решили, что она в лес убежала, и там ее звери сожрали. Жалко, да? Я хотела ее спасти и не смогла.

– Разве звери в той местности нападают на людей?

– Вроде бы нет, но кто ж его знает! Знаете, там земля твердая, глубоко не накопаешь, поэтому рабочие часто взрывают, а звери пугаются и из леса выбегают. Никого не трогают, но есть такие странные – жуть. С тремя хвостами встречаются, лису, говорят, о двух головах кто-то встретил, синего оленя я сама видела – выходит из леса и прямо по улицам шастает, ничего не боится.

– Синий олень? – переспросил Сергей, и внутри у него все похолодело.

– Ага, как небо синий. А морда у него – смешно, да? – совсем, как человечье лицо. Конечно, не совсем человечье, но похоже. Самсонов не велел животных стрелять, поэтому его никто и не трогает – он по селу, походит-походит, потом опять куда-то к себе в лес бежит. Ой, можно мне еще попить?

Зойка побежала на кухню за водой, попила, зашла в туалет, а потом долго мыла руки в ванной, грея их под горячей водой. Сергей в это время размышлял над ее словами.

«Незнакомые науке аномалии – результат эксперимента потомков bacteria sapiens над фауной той местности. Но как же это символично – синий олень. Синий олень с человечьим лицом. Синий олень, несущий гибель всему живому, древняя легенда, рассказанная мне когда-то Рустэмом Гаджиевым».

На миг голову ему сдавило до боли, но тут же отпустило, и взгляд его вновь уперся в письмо.

– Тихомиров и Щербинин, – сказал он вернувшейся Зойке, – сообщники моего племянника – вы знали этих людей, Зоя?

Зойка пожала плечами, подумала и решила, что ее бывшим приятелям никакая правда уже не повредит.

– Ну… в общем-то… короче, мы из одного города, и я была с ними. Я их и познакомила с Женей – я его знала… ну… еще раньше. Короче, нам нужны были деньги, а Женька сказал, что знает, где достать. Только я ничего такого не хотела, если б я только думала… Они меня усыпили, а я проснулась и…

При одном воспоминании об ужасной картине убийства у нее застучали зубы. Сергей поспешно сказал:

– Я сейчас не об этом, я просто хотел знать о них более подробно – кто их родители, например.

– Ну, у Васьки родителей вообще не было, его какая-то тетка воронежская воспитывала, жуткая стерва! А у Коли родители погибли – отец его на голову заболел и газ в доме взорвал. У нас в городе много про это болтали, потому что мать его большим гастрономом заведовала, все ее знали. Наворовала, говорят, много, но у них во время пожара все сгорело, так что у Коли ничего особо и не было.

«Нет сомнения, это он, – думал Сергей, – сын Прокопа и Ирины. А второй – тот самый малыш Васька, ребенок погибших Щербининых, которого Ирина вытащила из падавшего в пропасть автобуса. Оба – носители bacteria sapiens».

– Как они оба вели себя раньше, вы не замечали у них никаких странностей?

– Да нормальные ребята были! Коля в коммуналке жил, а соседка его жутко вредная бабка была. Один раз так его достала, что он в нее чем-то швырнул – ну и попал в висок. Случайно же, не хотел убивать, надо ему очень было! И с этого все пошло-поехало, он изменился, а раньше был хороший, такой хороший!

Неожиданно она закрыла лицо руками и заплакала.

– Зоя, детка, в чем дело? – всполошился Сергей.

Огромные заплаканные глаза посмотрели на него с невыразимой грустью.

– Знаете, как я его любила! – тоскливо ответила она, – в том смысле любила, что все для него могла сделать, а не так, чтобы просто трахаться… Ой, извините, пожалуйста! – ее ладошка сконфуженно прикрыла рот.

– Ничего, не извиняйтесь, – усмехнулся он, – я знаком с молодежным лексиконом.

– Просто, когда меня Самсонов к вам отправлял, он предупредил, чтобы я всяких таких слов не употребляла, потому что вы – профессор.

– Ну, профессора тоже кое-что знают, так что говорите, как вам нравится, Зоя, и не смущайтесь.

– Ну вот, я и говорю, что трахаться всегда могла с кем угодно, мне нравилось, и с вами могла бы, – длинные ресницы взметнулись кверху, послав в сторону Сергея столь откровенно призывной взгляд, что на щеках его выступил легкий румянец смущения.

– Ну, я-то тебе уже в дедушки, наверное, гожусь, – строго произнес он, переходя на «ты», чтобы поставить зарвавшуюся девчонку на место, – так что данный вариант давай отставим.

– Ладно вам – в дедушки! – острый глаз Зойки отметил краску на лице собеседника, и она, шмыгнув носом, хихикнула. – Все у вас нормально, вы еще нестарый. У меня, знаете, один такой клиент был – вообще сто лет, а всю ночь у него стояло, никак успокоиться не мог.

Чтобы сохранить достоинство Сергей ответил ей тем нейтрально-равнодушным тоном, каким обсуждал научные проблемы на коллоквиумах.

– Возможно, твой клиент принимал стимуляторы, усилившие эрекцию. А ты, выходит, занимаешься проституцией? Не рано ли тебе?

– Чего там рано – я с двенадцати лет с пацанами трахаюсь, мне нравится! Потом, конечно, мне Жак сказал: «Чего зря себя тратить, нужно за это бабло брать». Но я бы и задаром могла – мне еще и интересно было мужиков узнавать. Знаете, Самсонов, когда я ему о себе рассказывала, обхохотался, а теперь посылает меня за границу учиться. Он сказал: «С твоей головой ты, Зоя, должна окончить университет. Изучишь психологию и делопроизводство, станешь в моей компании топ менеджером».

Сергей невольно рассмеялся.

– Что ж, в этом есть смысл. Так значит, ты едешь учиться?

– Ага, мне уже все документы оформили, послезавтра в Англию улетаю. Ладно, чего там, я учиться люблю, только страшно немного одной ехать, но без образования сейчас, и правда, никуда. Раньше, конечно, я могла б не ездить – нашла б здесь себе богача, может даже самого Самсонова, и сидела бы. Не верите?

– Нет, почему же? – усмехнулся Сергей. – С твоими данными все возможно.

– А теперь уже все, – ее задор пропал, в голосе вновь зазвучала тоска, – крышка мне. После этого… после того, что в этом селе… я уже никогда ни на одного мужика не посмотрю, у меня вообще все желания пропали, понимаете?

– Так бывает после сильного стресса, – мягко объяснил Сергей, – но потом проходит – через год, через два, через десять. Ты еще очень молода.

Внезапно глаза Зойки расширились от ужаса, прижав кулачки к вискам, она закричала:

– Женщина просила не убивать девочку, а у них были глаза… У них были ненормальные глаза!

Ее опять затрясло. Сергей бросился к шкафчику с лекарствами, накапал в стакан с недопитой водой капель, легонько пошлепал ее по щекам.

– Успокойся, Зоя, не кричи так! Выпей лекарство, тебе будет лучше. Выпей, слышишь? А ну-ка открой рот.

Капли и шлепки подействовали, Зойка пришла в себя и, всхлипнув в последний раз, вытерла ладонью нос.

– Ладно, ничего, – сказала она, – вы не расстраивайтесь, у меня теперь так часто бывает. Так вы поедете к Жене или нет?

– Я вылечу в Тбилиси первым же рейсом, на который достану билет.

– Мне надо тогда Самсонову сообщить, он велел – чтобы вас в Тбилиси встретили, а то там беспорядки.

В Тбилиси, едва Сергей спустился с трапа, к нему приблизился незнакомый человек.

– Здравствуйте, Сергей Эрнестович, меня зовут Геннадий Леуш, господин Самсонов велел мне вас встретить и доставить на место, машина ждет.

На выезде из Тбилиси их попытались остановить два вооруженных грузина в пятнистой форме, но Леуш, прибавив скорость, проехал мимо. Оглянувшись, Сергей увидел, что один из грузин поднял автомат, целясь им вслед.

– Кажется, сейчас в нас будут стрелять…

Он не успел договорить, потому что рядом с грузинами остановилась серебристая «волга».

– Наши ребята с ними разберутся, – не оглядываясь, равнодушно бросил Леуш, – не волнуйтесь.

– Да, дела! Смотрю, у вас все серьезно поставлено.

– Иначе нельзя, время такое. Но дальше уже дорога будет спокойная.

– А на границе России и Грузии?

– Какие там границы! Будут, конечно, со временем, но пока еще никто толком даже не осознал, что Союз развалился.

Они проехали Лагодехи и свернули по идущей в горы дороге. С одной стороны массивной грядой высились скалы, с другой лежала бездонная пропасть. Миновали поворот, где в шестьдесят пятом году страшная автокатастрофа унесла десятки жизней, проехали мост. Автомобиль остановился у дома, который много лет назад Рустэм Гаджиев построил для своей любимой дочери Халиды.

– Этот дом в вашем полном распоряжении, – вежливо распахнув перед Сергеем дверь, сказал Леуш.

– Но я хотел бы прежде повидать господина Самсонова.

Леуш вежливо улыбнулся и отрицательно покачал головой.

– Господин Самсонов сейчас не сможет с вами встретиться.

– Тогда я хочу увидеть своего племянника Леуш взглянул на часы.

– Я отвезу вас к нему через час, а пока пообедайте и отдохните.

Сергей хотел отказаться, потом передумал. Он поднялся по ступенькам крыльца, открыл входную дверь и огляделся – за два года здесь ничего не изменилось. На втором этаже в их с Халидой бывшей спальне стоял все тот же письменный стол, а на нем громоздилась похожая на гриб лампа с зеленым абажуром. Стекла, выбитые толпой в восемьдесят девятом, вставили, в комнатах было чисто.

В дверь постучали. Миловидная женщина с подносом в руках переступила порог и приветливо поздоровалась:

– Здравствуйте, я принесла вам обед. Если будет нужно что-то еще, вы можете позвонить по телефону – на столе справочник, против моего номера написано «персонал».

– Благодарю вас, мне ничего не нужно, не беспокойтесь.

– Никакого беспокойства, это моя обязанность, и не стесняйтесь – господин Самсонов велел выполнять все ваши распоряжения.

Сергей задержал повернувшуюся было к выходу женщину.

– Извините, а где сейчас господин Самсонов?

– Не могу вам точно сказать, он ведь не обязан ставить меня в известность.

– Я могу ему хотя бы позвонить?

– Если будет необходимо, он сам с вами свяжется.

Сергей начал раздражаться – загадочный Самсонов, приславший ему письмо, явно не желал идти на контакт.

– Но вы-то сами видели когда-нибудь господина Самсонова? Он фантом или реальная личность?

Женщина, не отреагировав на его сарказм, дружелюбно улыбнулась.

– Естественно, я видела господина Самсонова, когда мы с мужем подписывали с ним договор по найму.

– И каковы здесь ваши обязанности?

– Мой муж – инженер, занимается коммуникациями, а я работаю в службе сервиса. Обедайте, не буду вам мешать.

Вернувшись за подносом, она расстроилась, увидев, что обед остался почти нетронутым. Сергей извинился:

– Простите, но после самолета у меня всегда пропадает аппетит. В каком доме находится мой племянник?

– Вас к нему отвезут, автомобиль ждет у входа.

Женя лежал на специальной кровати, позволяющей зафиксировать положение искалеченного тела и уменьшить боль. Сергей опустился на стул рядом с племянником, внимательно вглядываясь в его отекшее от медикаментов лицо. Медсестра, чтобы не мешать им, вышла, унося с собой судно.

– Дядя Сережа! – Женя двинул головой и застонал от пронзившей его боли.

– Ничего, терпи, – мягко произнес Сергей, – со временем боль пройдет, ты сможешь даже сидеть.

– Ты все знаешь? Он тебе рассказал?

– Да. Ты действительно убил его дочь?

– Не притворяйся, ты не понял, кто такой Самсонов?

– Как я мог это понять? Поэтому я тебя и спрашиваю.

– Ну, и иди к черту, сам во всем разбирайся! Достань мне яд, слышишь! Я не хочу жить, помоги мне умереть, умоляю!

Подождав, пока он перестанет кричать, Сергей сказал:

– Перед отъездом сюда я звонил Эрнесту и Маше, рассказал о случившемся.

– Они… все знают?

– Нет, я только сказал им, что ты попал в аварию. Думаю, им можно и не говорить… всего. Но ты должен знать, что ты не одинок, мы все вместе постараемся сделать для тебя все возможное.

Женя закрыл глаза и с минуту лежал неподвижно.

– Не нужна мне ваша забота, ненавижу вас всех, – с неожиданной злостью произнес он, и по лицу его потекли слезы. – Их ненавижу и тебя тоже ненавижу, не хочу никого из вас видеть!

Вздохнув, Сергей наклонился над ним и коснулся губами бледного влажного лба.

– Поправляйся, – сказал он, – что бы ты ни натворил, это все уже в прошлом.

– Да, для меня! – голос Жени прерывался от боли и ярости. – Потому что я уже недочеловек, жалкий калека! Поэтому ты меня даже не упрекаешь, ты меня только жалеешь.

– Нет смысла тебя упрекать, ты сам подписал свой приговор.

– Я тебя не звал, зачем ты сюда явился?

– Ты сын моего брата, мы одна семья, и ничто не может этого изменить.

– Уходи и не возвращайся!

– Ладно, отдыхай.

За дверью его ждала медсестра, она была сама любезность.

– Если вы что-то хотите узнать о состоянии вашего племянника, я могу рассказать.

– Что говорит врач?

– К сожалению, прогноз неутешительный – ходить он уже не сможет. Сейчас наша главная задача – избавить его от страданий. Приходится постоянно менять обезболивающие, чтобы не возникло привыкания.

– Я хочу обсудить вопрос о племяннике с господином Самсонов.

– Зачем? Он предупредил меня о вашем приезде и сообщил, что все оставляет на ваше усмотрение. Если Евгений будет находиться здесь, ему обеспечат уход, если вы решите перевезти его отсюда, вам помогут с транспортировкой.

Итак, Самсонов в очередной раз увиливал от контакта, но Сергей уже к этому привык. На улице он отказался сесть в машину и мрачно сказал Леушу, услужливо распахнувшему перед ним дверцу:

– Нет, я пойду пешком. Можете ехать по своим делам, я не заблужусь.

– Не могу, Сергей Эрнестович, извините, но господин Самсонов поручил мне обеспечить вашу безопасность. Сейчас здесь действует строгое правило: передвигаться по селу или на транспорте или группами из нескольких человек – на улицах постоянно появляются дикие животные.

– Они хотя бы раз на кого-нибудь напали?

– Нет, но я отвечаю за вас головой, господин Самсонов…

– А раз нет, то оставьте меня в покое вместе с вашим господином Самсоновым, я хочу прогуляться.

Выплеснув на беднягу Леуша раздражение, вызванное Самсоновым, Сергей решительно зашагал прочь. Покружил по хорошо знакомым ему улицам села, вышел к полю – надеялся отвязаться от преследователя. Однако тот неизменно оказывался позади, хотя близко не подходил – неназойливо соблюдал дистанцию метров в пятьдесят.

Стало жарко – здесь, на плато, даже в январе солнце после полудня прогревало воздух до пятнадцати-двадцати тепла. От припекавших лучей мозг Сергея налился тяжестью, в висках и затылке толчками стучала боль. Скинув и перебросив через руку зимнее пальто, он двинулся по протоптанной дороге в сторону леса, мечтая скорей получить облегчение в тенистой прохладе деревьев. Широкая тропа на границе поля не обрывалась, а переходила в просеку, протоптанную когда-то совхозным стадом – по ней гинухские пастухи водили животных на водопой. Дойдя до просеки, Сергей зашагал в сторону озера, стараясь держаться тени и наслаждаясь свежестью дувшего в лицо легкого ветерка.

Краем глаза он видел маячившего позади Леуша, и внезапно у него возникло детское желание подразнить своего сверх меры заботливого секьюрити – вот взять сейчас и спрятаться, что тогда станет делать этот самсоновский цербер? Пусть бежит к своему маскирующемуся хозяину и докладывает, что упустил гостя.

Не доходя до озера, Сергей раздвинул кусты и оказался на ответвлявшейся от просеки узкой тропинке, ведущей к бывшей научно-экспериментальной базе. За два года, прошедших со дня отъезда ученых, она основательно заросла, и теперь заметить ее мог лишь тот, кто в течение нескольких лет регулярно спускался по ней к озеру. Минут пять Сергей с превеликим удовольствием наблюдал из-за кустов за растерянно метавшимся Леушем, потом повернулся и, осторожно отводя в сторону преграждавшие путь ветви деревьев, направился в сторону базы.

Постепенно тропа расширялась, идти становилось легче. Внезапно у Сергея возникло странное ощущение, что за ним наблюдают. Негромко, чтобы звук не донесся до бегавшего по просеке Леуша, он спросил:

– Кто здесь? Здесь есть кто-нибудь живой?

Рядом послышался шорох, маленькая фигурка метнулась из-за дерева, на мгновение замерла перед ним, испуганно глядя широко раскрытыми черными глазенками, а потом кинулась прочь. Девочка? В этой глуши?

Выронив пальто, Сергей бросился следом за ней. Не пытаясь скрыться, она неслась в сторону экспериментальной базы, и густая копна черных волос, подпрыгивая, била ее по спине. Дважды, когда Сергей, запыхавшись, начинал отставать, малышка останавливалась и подпускала его достаточно близко, а потом вновь бросалась вперед.

За два года кустарник и трава вокруг базы так разрослись, что здания не было видно. Когда Сергей продрался к нему сквозь заросли, терпеливо ожидавшая его девочка неподвижно стояла на крыльце.

– Шабна! – тяжело дыша, крикнул он. – Шабна, это ты?

Она дважды кивнула головой и скрылась внутри экспериментального корпуса. Сергей поднялся по ступенькам и оглядел входную дверь. Ценное оборудование из лабораторий давно было вывезено, в здании оставались лишь списанные и непригодные приборы, но, тем не менее, перед отъездом он лично проверил и опечатал все помещения. Теперь же кодовый замок был взломан, а железная дверь слегка приоткрыта.

«Ее искали в лесу, а она все это время пряталась здесь. Счастье, что девочка жива, но как же ей удалось сломать замок и проникнуть в здание?»

В коридорах ничего не изменилось, лишь с обветшавших стен начала осыпаться штукатурка. Печати и замки на дверях лабораторий первого этажа сохранились в целости, но, поднявшись по лестнице, Сергей застыл на месте – его личный кабинет был открыт настежь. Он вошел внутрь и сразу увидел Шабну – она стояла, прижавшись к стене, и глаза ее странно поблескивали.

Внезапно за спиной Сергея раздался звук, напоминавший грозный рык зверя. Он отшатнулся, глянул назад и чуть не упал – согнувшись чуть ли не вдвое, в дверях стояла самка йети. Первым чувством Сергея при виде нее было удивление.

«Как же ей удалось пройти по коридору и не прошибить потолок? На четвереньках что ли?»

Шабна бросилась к йети. Та опустилась на пол и обняла девочку, словно стремясь защитить ее кольцом своих рук. Глаза Сергея и великанши встретились – во взгляде йети он читал настороженность, хотя явной угрозы в них не было.

– Шабна, детка, ты спряталась здесь от плохих людей? Их уже нет, не бойся, маленькая! Тебя везде ищут, ты помнишь меня? – ему казалось, что малышка не понимает его слов, однако нужно было с ней говорить, и он говорил: – Я дядя Сережа, муж твоей тети Халиды, помнишь тетю Халиду?

Он протянул к девочке руку ладонью кверху, но не двинулся с места, чтобы не раздражать йети. Неожиданно Шабна заговорила.

– Это Бажу, – сказала она, погладив выпуклую грудь самки, потом высвободилась из кольца огромных рук и смело подошла к Сергею. – Пойдем, мне нужно тебя к нему привести.

– К кому привести, куда? – но он послушно последовал за девочкой в смежную с его кабинетом лабораторию, а йети, не вставая, ползком переместилась следом за ними – в комнате с низким потолком ей было легче всего передвигаться именно таким образом.

На огромном столе шириной с полкомнаты лежало странное существо, напоминавшее помесь человека и дельфина. Подойдя к нему, девочка нежно коснулась руки, напоминавшей плавник.

– Это Вацако, – сказала она, – сын Бажу. Ему всего три года, а он уже больше меня. Он такой умный, даже Бажу его слушается!

«По-аварски Бажу – тетушка, Вацако – братец, – вспомнил Сергей, – так она их зовет, потому что была с ними все это время. Понятно, что у Шабны не хватило бы сил сломать замок на входной двери, только йети могли это сделать – здесь, в моей бывшей лаборатории, они спрятали свое дитя-мутанта. Несчастному Вацако три года, ясно, как день, что он – результат эксперимента мутировавших после Чернобыля bacteria sapiens».

Неожиданно Вацако зашевелился и, повернув к Сергею лишенную растительности голову, посмотрел на него зиявшим во лбу единственным глазом, покрытым блестящей, как серебро, пленкой.

«Ты прав, – сказал он, – уцелевшие после Катастрофы, неразумно противостояли природе, пытаясь выжить. Но теперь с этим покончено»

Сказал? Сергей не услышал ни звука, хотя понял все, что думал маленький мутант.

«Что это? Что это было?»

«Я воспринимаю тебя, ты воспринимаешь меня. Воспринимаешь так, как привычно твоему мышлению – словами и фразами»

В мозгу Сергея, налагаясь друг на друга, замелькали, замельтешили мысли.

«Только они могли наградить это существо такой способностью. Значит, я с самого начала был прав – они не погибли»

Показалось ему или нет, что Вацако мысленно засмеялся? Серебряный глаз насмешливо блеснул.

«ОНИ не погибли, наоборот, стали во много раз могущественней. Ты прав, именно ОНИ случайно создали меня в своих нелепых попытках противостоять природе и изменить наследственный код живых организмов. Известно ли тебе, что мы, кого вы называете йети, отдаленная ветвь человечества? Мышление йети в тысячу раз слабее вашего, но я, появившийся на свет в результате эксперимента, обладаю равной ИМ силой мышления, мне от рождения доступно вступать в контакт с любым разумом, и с каждым годом сила моя прибывает. За короткий срок я сумел постигнуть утраченное ИМИ после Катастрофы знание ИХ предков. Я не только вернул ИМ возможность прогнозировать будущее, но и подсказал идею континуума. Поэтому ОНИ считали меня своей величайшей Удачей – до того, как я воспротивился ИХ замыслам. Теперь мы с ними враги».

«Чего ОНИ хотят, что им нужно?»

«ИХ разуму тесно с вашим, ОНИ хотят уничтожить ваш мир, связав его жестким континуумом».

«Что это значит?»

«В свободном мире действует нормальный закон распределения случайных процессов. В мире же, жестко связанном континуумом, все детерминировано – каждое событие есть следствие предыдущего и причина последующего. ИМ достаточно будет активировать одну-единственную точку континуума, и человечество, слепо двигаясь по цепочке причинно-следственной связи, погубит свой мир».

«Мысль непредсказуема, – возразил Сергей, – поэтому в разумном мире абсолютно жесткий детерминизм невозможен».

«В истинно разумном – да. Но не в мире, где нет единого понятия об истинных ценностях, а жадность и жажда убийства одинаково сильны. ОНИ осознали, что попытка видоизменить природу даст ИМ крайне мало – особи с искаженной наследственностью не смогут воспроизвести себя в потомстве, даже если помочь отдельным экземплярам выжить. Когда ваш мир погибнет, на его останках ОНИ создадут новый, ибо люди уже не будут ИМ мешать».

«Как они будут действовать?»

«Используя тех, чьи организмы когда-то стали приютом для ИХ прибывших из далекой галактики предков. Кто-то из вас помогает ИМ строить континуум, кого-то, чей поведенческий вектор создает ИМ препятствия, ОНИ уничтожают».

«Почему именно мы?»

«ОНИ слились с вами еще до Катастрофы, ИМ доступны ваш орган мышления и ваш наследственный код».

«На каком этапе они находятся?»

«ОНИ эволюционируют быстро, и строение цепочек становится все более сложным. Твое погибшее дитя первым могло ИМ воспрепятствовать, ибо она услышала ИХ пробуждение. Цепочка была элементарно проста – создание ситуации, гнев и жажда мести, рука, нанесшая удар»

«Боже мой, Таня, девочка моя!»

«Я был тогда еще очень молод, только увидел свет, мне нравилось восстанавливать в своей наследственной памяти знания ИХ предков и делиться с НИМИ своими идеями. Прошло время прежде, чем я вступил с НИМИ в противоборство».

«Почему ты решил помочь людям?»

«На языке чувств и образов моя мать объяснила мне, что ОНИ чужие, а мы, йети, и вы, люди, дети одной планеты».

«Но что ты мог сделать?»

«Силой своего разума я разрушал создаваемые ИМИ связи. Ты и твоя женщина стали для НИХ главной помехой, потому что слишком близко подошли к знанию. Я взял вас под свою защиту, но ОНИ крепли с каждым новым поколением, и цепочки ИХ становились все более сложными».

«Все верно, – думал Сергей, – считая нас виновниками своих бед, жители села забросали камнями наш с Халидой дом. Но в то время Рустэм Гаджиев еще был нашим другом, он не позволил разрушить базу, и тогда мутанты лишили его разума».

«Да, – подтвердил Вацако, – но для того, чтобы сделать его своим орудием, ИМ пришлось уничтожить его женщину и старых людей, чьим мнением он дорожил, – те воспротивились бы его поступкам. Но его самого оставили в живых, он был ИМ нужен, чтобы создавать для вас препятствия. И именно он должен был войти в контакт с главным звеном».

Сергей не понял, но внезапно похолодел от возникшего подозрения.

«Главное звено… я не понял, объясни».

«Ты боишься понять. ОНИ выстроили сложную цепь зависимости причины и следствия. Того, кто стал главным звеном, остановить могла одна лишь мать, давшая ему жизнь, и ОНИ погубили ее. Обуреваемый жадностью, он соединил звенья, чтобы дать начало континууму. В порыве жестокости он лишил жизни дитя твоей женщины. Горе делает мать уязвимой, я оказался бессилен ей помочь, и ОНИ погубили ее. Погубили и добрались до тебя, но ты под моей защитой, и сейчас рядом со мной тебе стало легче».

Сергей вдруг осознал, что боль в голове совершенно прошла, мысли прояснились, и физически он чувствует себя как никогда хорошо. Но горечь переполняла душу, жгла ее, как огнем.

«Женька, главное звено. Только Злата могла держать его в ежовых рукавицах, а когда она умерла… Мой племянник – хороший и тихий мальчик. Хороший мальчик, убивший Диану и отнявший этим жизнь у Халиды… и у меня. И это он привел убийц на плато и безжалостно перебил людей. Зачем?»

«Местные люди стали ИМ помехой, они замедляли скорость процесса, и те, кому предназначено было, пришли сюда убрать их с дороги. Каждый в ИХ цепи выполнил свое назначение».

«Назначение! – с болью думал Сергей. – Я много лет интересовался судьбой Тихомировых и Василия Щербинина, как носителей bacteria sapiens. Оба мальчика росли здоровыми и спокойными, их считали способными, даже талантливыми. Как и Женьку. Мой племянник, Николай Тихомиров, Василий Щербинин – каждый из них был звеном и, выполнив свое назначение, выпал из цепи».

«Ты прав, использованные звенья выбрасываются, цепь выстраивается заново. На следующем этапе иное главное звено служит ИХ основной цели – лишить мир случайных процессов и направить ход истории человечества в нужное ИМ русло. Только мне под силу разрушить континуум, только ты можешь мне помочь».

«Как? Я не понимаю тебя».

«Я не могу тебе это объяснить, мне даны знание, сила мысли и мощь разума, но я слеп и неподвижен, я не всегда могу сопоставить ИХ категории с теми, которыми пользуется человечество. Ты должен постичь это сам».

«Каким образом?»

«Моя мать тебе поможет, иди с ней».

Блестящий глаз Вацако обратился в сторону самки йети. Она проворчала что-то, но послушно потянулась к выходу. Спохватившись, Сергей повернулся к Шабне.

– Детка, ты пойдешь со мной?

Девочка отрицательно покачала головой и доверчиво прижалась к широкой груди мутанта.

– Иди, дядя, я подожду тебя с Вацако.

Йети старалась двигаться, как могла медленно, тем не менее, пытавшийся не отстать от нее Сергей устал и запыхался. Он обрадовался, когда великанша внезапно остановилась у скалы, из которой бил горячий ключ. Бежали минуты, а она стояла неподвижно, как статуя. Сергей подождал, потом опустился на широкий плоский камень и подставил ладонь под теплую струю воды, над которой поднимался молочно-белый пар. Йети все не двигалась, тогда он, прислонившись спиной к скале, закрыл глаза и прислушался к рождавшимся в мозгу мыслям.

«Предприимчивый Самсонов привез на это горное плато великое множество своих людей, но среди них нет носителей bacteria sapiens – все, кто оставался в совхозе, кроме малышки Шабны, были перебиты. Однако я чувствую, что тот, кто стал для них теперь главным звеном должен быть здесь – ведь именно отсюда начал расширяться континуум. Я должен его вычислить»

Легкий шорох заставил Сергея открыть глаза, он резко обернулся и на миг замер, потрясенный взглядом, устремленным на него с лица, напоминавшего уродливую маску. Лица? Нет, это был не человек – синий олень стоял рядом с ним и легонько постукивал по земле копытом. Самки йети нигде не было – неужели она могла так неслышно уйти? А синий олень стоял и смотрел.

«Я понял – вода Страны Синего Оленя! Именно она поможет им замкнуть континуум, я должен…»

Выстрелы и крики прервали течение его мыслей. Сергей не сразу осознал, где стреляют, а когда понял, то со всех ног кинулся туда, откуда доносился шум, – в сторону экспериментальной базы. Воздуха не хватало, дыхание рвало грудь, а синий олень легко бежал рядом, словно подбадривая запыхавшегося человека.

Дверь экспериментального корпуса была распахнута настежь. Навстречу Сергею мчался обрадованный Леуш.

– Сергей Эрнестович, вы спаслись! А я нашел в кустах ваше пальто и решил, что вы погибли! – то ли пережитое волнение сказалось, то ли от радости, но он утратил всю свою прежнюю респектабельность и теперь, торопясь за бегущим по коридору Сергеем, а потом, поднимаясь следом за ним по лестнице, строчил, словно из пулемета: – Я сразу же вызвал людей, мы искали вас, а нашли девочку, представляете? Ее схватило какое-то чудовище, но господин Самсонов его застрелил.

Похолодев от ужаса, Сергей вбежал в свой бывший кабинет и бросился в смежную лабораторию, откуда доносился отчаянный плач маленькой Шабны.

– Вацако! – захлебываясь слезами, кричала она. – Вацако! Пустите! Вы плохие, плохие!

Возле широкого стола спиной к двери столпились люди. Внезапно, вырвавшись из рук державшего ее мужчины, Шабна растолкала стоявших, кинулась к столу и приникла к груди истекавшего кровью мутанта.

– Господин Самсонов, – радостно крикнул вбежавший Леуш, – Сергей Эрнестович нашелся, живой!

Стоявший у стола человек с пистолетом в руке обернулся, и Сергей застыл на месте.

«Этого не может быть, Юрий давно мертв!»

Человек отшвырнул пистолет, шагнул навстречу Сергею и протянул к нему руки.

– Дядя Сережа, ты жив, какое счастье! Не удивляйся, это действительно я. Я все тебе объясню, я…

Отстранив его, Сергей подошел к столу, на котором умирал Вацако. Серебряный глаз мутанта в последний раз блеснул в его сторону.

«Прощай, я умираю, я больше не в силах тебя защищать. Ты остаешься один, теперь…»

Мысль прервалась, Вацако умер. Сергей мутными глазами смотрел на мертвое тело, и в голове его медленно поднималась знакомая давящая боль. Мелькнула горькая мысль:

«Так значит, Самсонов – Юрий. Юрий теперь – их главное звено. Прав был Вацако – они используют тех, кто… А мне уже не успеть».

Мозг разорвала молния, он упал навзничь, и в последние мгновения своей жизни слышал, как окружающие кричали и суетились, как плакала маленькая Шабна, как звал его Юрий:

– Дядя Сережа, не умирай! Пожалуйста! Мне еще столько нужно тебе сказать!

Наконец, поняв, что ни искусственное дыхание, ни массаж сердца не оживят профессора Муромцева, люди начали стаскивать с голов вязаные шапки.

Когда тело Сергея привезли в село, уже сгущались вечерние сумерки. Шабна, вконец обессиленная плачем, уснула в машине. Самсонов сам отнес ее на руках в дом Халиды и поручил заботам женщин. Рабочие, обсуждая случившееся, взахлеб пересказывали друг другу обраставшую невероятными подробностями историю о чудовище, найденной девочке и внезапно умершем профессоре. На небольшом пригорке у дороги, сливаясь цветом с бирюзой неба, стоял синий олень с человечьим лицом и бил копытом, но люди уже привыкли к нему и не обращали на него внимания.

Из хроник Носителей Разума.

Планета в шестой раз после Катастрофы обходит греющую ее Звезду и прошла уже три четверти своего пути. Эллипс еще не замкнут, но препятствие устранено, Удача предков больше нам не помеха. Система прогнозирования указывает: цивилизация Разумных Материков ступила на путь самоуничтожения. Еще множество поколений Выживших Носителей сменится прежде, чем континуум замкнется, и Разум утвердит свою власть над Планетой, но Разум вечен и умеет ждать.