Пролог. Завещание старого Гримвэйда

С каждым годом Гримвэйдам все сложней и сложней становилось сводить концы с концами. Зимой из экономии топили лишь в спальнях, хотя в ожидании визита кого-нибудь из соседей или родственников мать распоряжалась зажечь огонь также и в большом камине гостиной. Однако с течением времени гостей стали приглашать все реже и реже – хозяева стыдились царящего вокруг обветшания. Сочащиеся сыростью стены и осыпавшиеся потолки замка, возведенного в эпоху Карла I, буквально молили о ремонте, на который у семьи не было средств. Продуваемые ветром темные коридоры, где, по словам старой няни, бродил призрак казненного короля, чердак с пыльными сундуками и даже вековая паутина по углам – все это стали неотъемлемой частью детства Дэвида.

Замок, в течение двух сотен лет принадлежавший семье миссис Гримвэйд, перешел в ее собственность после смерти родителей. Погибший брат оставил ей крохотное наследство, и в течение долгих лет это позволяло семье кое-как перебиваться и оплачивать услуги приходящих служанок, а также живущего неподалеку старого законника, обучавшего Дэвида грамоте, истории и прочим премудростям. Что же касается главы семьи, то он ничего от себя лично в семью не принес, поскольку был беден, как церковная мышь. По этой причине помолвка родителей Дэвида растянулась на двадцать с лишним лет – дядя жениха, убежденный холостяк, страдавший тяжелым несварением желудка, долгие годы прилюдно называл племянника своим наследником, и молодые – ни в коем случае не желая его смерти! – терпеливо ожидали естественного исхода, не спеша назначить дату бракосочетания. Однако дядя, разменяв шестой десяток, неожиданно окреп здоровьем и женился, произведя на свет двух вполне жизнеспособных отпрысков. Когда же и кузен жениха, владелец майоратного поместья, служивший под началом Веллингтона, вернулся из сражения под Ватерлоо живым и невредимым, стало понятно, что ждать больше нечего. В день свадьбы жена отметила свое сорокалетие, ее нареченный был пятью годами старше. Правда, родителей вновь испеченной миссис Гримвэйд к тому времени уже не было в живых, так что замок оказался в распоряжении супругов. Спустя два года они к всеобщему удивлению произвели на свет крепкого мальчишку и нарекли его Дэвидом.

Шли годы, замок продолжал дряхлеть и осыпаться, но семье так и не удалось выкроить средств на ремонт. Однажды Гримвэйдам нанес визит живущий неподалеку богатый сквайр. Устроившись в кресле у затопленного ради него камина, гость поговорил, как водится, о погоде, а потом перешел к причине своего визита.

– Миссис Гримвэйд, – сказал он матери Дэвида, – я хочу сделать вам выгоднейшее предложение. Ваш замок великолепен, но чтобы содержать его, требуются значительные средства, без ремонта он приходит в упадок. Я готов купить его у вас, заплатив ту цену, которую вы назовете.

Она побледнела и, стиснув руки, откинулась назад.

– Это невозможно, мистер Уайт.

– Суммы, которую я уплачу, будет вполне достаточно для того, чтобы ваша семья приобрела небольшой дом и вела безбедное существование, – настаивал сквайр, – достойную жизнь, которая вам подобает, и…

Он не договорил, потому что мать отрицательно мотнула головой.

– Нет-нет, мистер Уайт, не стоит об этом даже и говорить.

Сосед, искренне недоумевая, развел руками.

– Но почему? Назовите хотя бы причину вашего отказа, миссис Гримвэйд, возможно, мы сумеем ее преодолеть.

– Вряд ли, – она чуть помедлила, – видите ли, после гибели брата в Испании и смерти родителей замок перешел в мою собственность, но отец всегда говорил, что это наше родовое гнездо, и никто, кроме потомков семьи не должен здесь жить. Поймите, мистер Уайт, я не могу нарушить волю отца и позволить постороннему человеку поселиться в замке.

– Но я не имею намерения здесь жить, – простодушно воскликнул сквайр,– все, чего я хочу, это привести замок в порядок и сдавать его в аренду.

– Превратить мое родовое гнездо в источник наживы? – на лице матери выступила краска гнева. – Тысячу раз нет!

Гримвэйд старший прекрасно понимал, что сосед тысячу раз прав, но что ему оставалось делать? Замок принадлежал жене.

– Может быть, мы вернемся к этому разговору позже, – миролюбиво начал он, но жена возмущенно его прервала:

– Никогда!

Много позже, вспоминая этот разговор, Дэвид не раз думал, что согласись мать на предложение соседа, жизнь семьи, возможно, сложилась бы по-другому. Они жили бы в уютном маленьком домике, и он, Дэвид Гримвэйд, мог бы учиться в Оксфорде.

Спустя месяц после визита мистера Уайта Дэвид ездил навестить родственника – того самого кузена отца, что невредимым вернулся из битвы при Ватерлоо, – и в гостиной его встретил Чарльза Августа Грегори. Этот молодой человек, недавно вернувшийся из Австралии, уже стал в Англии живой легендой – ведь именно ему впервые удалось удачно завершить экспедицию вглубь материка, в то время, как оба его предшественника, Лейхгардт и Кеннеди, потерпели неудачу и бесследно исчезли в австралийской пустыне.

Рассказы о далеком материке, куда прежде ссылали лишь преступников, вскружили головы не только юному Дэвиду – газеты запестрели сообщениями об открытии огромных залежей золота в штате Нью-Саут-Уэллс, отделении от него Мельбурна и образовании новой колонии Виктория. Богатейшие залежи золота, обнаруженные в Виктории, – такого не видывал даже Клондайк. Золото, золото, золото! В воде, под землей – везде – и много пустующих земель, пригодных для земледелия и животноводства. Жара – да, жарко. Особенно в декабре и январе, когда в Англии и Европе царит зимняя стужа. Но, тем не менее, растут города, в Сиднее недавно даже открылся университет. Вернувшийся из поездки по Австралии журналист написал:

«Знай Колумб о существовании этого маленького материка в Южном полушарии, он обогнул бы Африку и поплыл на восток, а не на запад. Это принесло бы испанской короне много больше золота и позволило бы избежать многочисленных человеческих жертв – австралийские аборигены, в отличие от американских индейцев, миролюбивы и безобидны…»

– Решено, я отправлюсь в Австралию, – объявил Дэвид матери, – а когда добуду золото, мы отстроим заново замок.

– Да, сынок, – с ласковой улыбкой согласилась она, не став напоминать охваченному юношеским энтузиазмом сыну, что билет до Австралии стоил примерно столько же, сколько ремонт их замка.

Отец же лишь тяжело вздохнул и потупился. Всю жизнь он прожил, хронически испытывая чувство вины за свое бессилие что-либо изменить к лучшему, и каждый раз, когда кто-то заводил разговор о ремонте замка или необходимости экономить дрова в сырую погоду, в левой стороне груди его возникала грызущая боль. В последнее время она появлялась все чаще и чаще, а однажды за ужином стала невыносимой, и пришлось потратить часть отложенных на дрова денег, чтобы заплатить доктору. Лежа в постели и еле шевеля заплетающимся языком, глава семьи сказал встревожено хлопочущей подле него жене:

– Из-за меня столько расходов. Не нужно, я умираю.

Она горько заплакала.

– Не говори так, дорогой! Доктор сказал, тебе скоро станет легче.

– Я был тебе плохим мужем, Ди, прости меня.

– Неправда, нам всегда хорошо было вместе! Помнишь, как мой брат Вилли впервые привел тебя к нам домой? Мне было всего четырнадцать, но я с первого взгляда тебя полюбила. Надо мной все подшучивали – никто не верил, что это всерьез. Даже ты.

– Я был беден. И если бы Вилли не погиб… тогда…

Голос его прервался, жена заботливо отерла со лба мужа холодный пот и, покачав головой, спокойно договорила:

– Что ж, тогда у нас не было бы замка. У нас не было бы денег Вилли. Возможно, мы не смогли бы пожениться, и у нас не было бы нашего Дэвида. Но Вилли погиб, и ничего тут не изменишь, так, видно, было суждено. Не терзай себя, милый, в этой жизни мы, как актеры на сцене – у каждого своя роль, отыграв ее, одни уходят, на их место приходят другие. Никто не властен тут что-либо изменить.

– Дорогая…

Лицо больного разгладилось и, сжимая холодеющими пальцами руку жены, он покинул этот мир.

«Бедный папа, – думал Дэвид, провожая отца в последний путь, – всю жизнь он бился с нуждой, пытаясь свести концы с концами. Но я не хочу, как он, покорно плыть по течению! Думаю, мне стоит податься в Лондон – там наверняка можно устроиться клерком в контору или приказчиком в магазин».

Осень выдалась сырая и дождливая, но на кладбище, следя за комьями земли, падавшими на гроб мужа, миссис Гримвэйд не ощущала холода. Однако к вечеру, вернувшись домой, она слегла в жару, и в течение нескольких дней простуда свела ее в могилу. Когда взгляд умирающей начал тускнеть, она что-то прошептала посиневшими губами, и сидевший рядом сын поспешно наклонился.

– Что, мама? Что?

– Продай замок, Дэви.

– Нет, мама, что такое ты говоришь!

– Продай замок, сынок, – собрав последние силы, внятно произнесла она, – продай и устраивай свою жизнь.

Сразу после похорон матери Дэвид поехал к соседу, и вскоре сделка была совершена. Сочувствуя горю осиротевшего юноши, мистер Уайт даже вызвался помочь ему в приобретении нового дома, но у Дэвида были иные планы. Еще летом он прочитал в газете объявление Дженерал Скру Стимшип – эта крупнейшая в стране пароходная компания сообщала, что «в начале января следующего, 1854 года, из Саутгемптона отплывает пароход «Крез», совершающий регулярные рейсы между Англией и Австралией». Разумеется, до продажи замка ему и думать нечего было о поездке, но теперь… Прикидывая и подсчитывая, Дэвид невольно вспоминал слова матери: «Мы, как актеры на сцене – у каждого своя роль, отыграв ее, одни уходят, на их место приходят другие. Никто не властен тут что-либо изменить».

Отложив деньги на билет и дорожные расходы, он зашил остальное в двойной матерчатый пояс и надел его на голое тело под одеждой. Багажа у него было немного, только самое необходимое – молодые люди, отправляясь на поиски приключений, не любят обременять себя громоздкими чемоданами. В день отъезда Дэвид вручил мистеру Уайту ключи от всех помещений замка, с минуту помедлил на пороге уже не принадлежавшего ему родительского дома и, не оглядываясь, тронулся в путь.

Будущие пассажиры «Креза» начали съезжаться в Саутгемптон за месяц до назначенной даты отплытия, и перед Рождеством город напоминал охваченный суетой муравейник. Кэбы развозили приезжих по гостиницам и постоялым дворам, по мощеным мостовым, разбрызгивая грязь и мокрый снег, грохотали тяжелые фургоны со скарбом и утварью. Прощаясь с родиной, рачительные хозяева увозили с собой нажитое имущество, включая скот и птицу. Запертые в загонах животные нервничали, время от времени воздух прорезал тревожный петушиный крик или слышалось тоскливое блеяние овец.

В зале постоялого двора, где остановился Дэвид, помимо него разместились еще десятка два постояльцев обоего пола. Кроватей не хватало, и люди спали на матрасах, разложенных прямо на полу, однако на дрова хозяин не скупился, поэтому в камине всегда ярко пылал огонь. В плохо проветриваемом зале было жарко и душно, хотя в обеденное время тянувшийся из кухни аромат жареной индейки и сдобных лепешек приятно щекотал ноздри, перебивая застоявшийся запах немытого человеческого тела. Ненастная погода не располагала к прогулкам, и постояльцы почти не покидали гостиницу. С утра до вечера в воздухе висело монотонное жужжание человеческих голосов, прерываемое взрывами женского смеха и выкриками разыгравшихся детей. Порою между подвыпившими фермерами вспыхивала потасовка, но спорщиков тут же разнимали и разводили по углам.

Постоянный шум угнетал Дэвида, привыкшего к тишине и покою старого замка, поэтому днем он в любую погоду уходил из гостиницы – бродил по улицам или шел на причал, над которым возвышался могучий корпус «Креза». Подняв воротник и сунув в карманы озябшие руки, он смотрел на пароход. Тусклое зимнее небо угрюмо нависало над пенящимися валами, а на борту судна, не обращая внимания на падавшие хлопья мокрого снега, суетились матросы, заканчивая последние работы, и ветер, пронизанный запахами портового города, порывами доносил до берега их голоса.

Однажды, замерзнув на пристани и проголодавшись, Дэвид зашел в первый попавшийся бар, заказал гренки с кружкой пива и пристроился у окна, откуда видна была улица. Следя за пешеходами и проезжавшими колясками, он пытался отгадать, кому из них суждено вскоре стать его попутчиками. Вот прошлепал по лужам бледный юноша с тонким лицом – наверняка отпрыск благородной семьи, в пух и прах проигравший в карты свое наследство и на последние деньги купивший билет на «Крез». Изысканно одетый мужчина, проехавший в экипаже с женой, ребенком и няней, скорей всего, дипломат, направляющийся в Австралию с особой миссией. А вот еще одна живописная группа – нет сомнений, что и они будущие пассажиры «Креза».

В этот момент шумная компания мужчин и женщин, вызвавших его интерес, ввалилась в бар, и он тут же безошибочно определил род их занятий – актеры, решившие попытать счастья за океаном. Двое – мужчина с глазами навыкате и ярко накрашенная женщина лет тридцати пяти, – о чем-то яростно спорили. Остальные весело подтрунивали над горячностью своих товарищей. Одна из девушек, хорошенькая и черноглазая, что-то сказала распалившемуся мужчине и, случайно повернув голову в сторону Дэвида, встретилась с ним взглядом.

– Милли Гордон, – закричал в ответ на ее слова мужчина и еще сильней выкатил глаза, – тебе никогда этого не понять! Я рожден, чтобы играть Шекспира, а вместо этого вынужден изображать шута в третьеразрядном шоу!

Продолжая смотреть на Дэвида, Милли негромко что-то ему ответила и неожиданно улыбнулась. От ее улыбки у юноши неожиданно замерло сердце и перехватило дыхание.

«Эта Милли… она просто чудо, я никогда не встречал таких девушек».

* * *

В следующий раз он увидел ее в день отплытия – уже на борту «Креза». К тому времени, как корабельный колокол возвестил об окончании посадки, пароход напоминал рыночную площадь. Палубные пассажиры завалили корму мешками и мелким скарбом и натянули над всем этим брезент, защищавший вещи от мокрого снега, а для себя соорудили нечто вроде ротонд и шатров. Долгий прощальный гудок парохода сопровождался жалобным ревом быков, запертых в отделении для живности. Капитан Холл беседовал с элегантно одетым человеком – тем самым, которого Дэвид видел из окна бара проезжающим в коляске и счел дипломатом. До Дэвида донесся огорченный голос капитана:

– У нас вдвое меньше пассажиров, чем полагается при полной загрузке – всего пятьсот человек.

На это предполагаемый дипломат вполне резонно возразил:

– Это при ваших-то ценах на билеты? Странно, что вы вообще наполовину загрузили пароход!

«Крез» вновь издал прощальный рев, и расстояние между пароходом и берегом начало быстро увеличиваться. Сгрудившиеся у борта пассажиры зашумели, замахали руками, и именно в этот момент Дэвид, случайно повернув голову, увидел черноглазую Милли Гордон, оживленно машущую кому-то белым платочком. Увидел и мгновенно позабыл обо всем на свете. Девушку окружали другие актеры, некоторые из них перегибались через борт и что-то кричали провожающим. Вглядевшись в стоявших на берегу, Дэвид узнал споривших в баре мужчину и женщину – похоже, те в последний момент изменили свои планы и отказались от поездки.

* * *

Как известно, когда вокруг бескрайнее море, всегда хватает желающих развлечься, поэтому капитан Холл предложил труппе актеров организовать для пассажиров платные шоу. Салон перегородили занавесом, одна половина его служила сценой, другая – зрительным залом. Народу собралось достаточно, но Дэвид сумел придвинуть свой стул почти вплотную к самодельной сцене. Герцогиня Болтон, вместе с юной внучкой плывущая в Мельбурн к сыну, шумно усаживаясь, бросила на молодого человека выразительный взгляд, но никакая сила в мире не могла бы заставить его отодвинуться!

Дождавшись выхода Милли, он с восторгом зааплодировал еще до того, как девушка открыла рот. Под аккомпанемент расстроенного корабельного пианино она исполнила задорную шотландскую песенку на стихи Роберта Бёрнса.

Объективно следовало признать, что голос Милли, хоть и чистый, был довольно слаб, да и актерским мастерством она владела недостаточно хорошо, но Дэвид этого не замечал. Когда лукавый взгляд черных глаз, сопровождаемый обворожительной улыбкой, скользил в его сторону, сердце начинало колотиться с такой скоростью, что, казалось, вот-вот выпрыгнет. За спиной Дэвида герцогиня Болтон, явно страдавшая снобизмом, недовольно пробубнила:

– И тут шотландцы!

Она была глуховата, поэтому слова ее прозвучали громче, чем следовало. Милли, услышав, высоко вскинула голову.

– Я шотландка, – гордо заявила она.

Вскочив на ноги, Дэвид вновь бешено зааплодировал, и к нему, сглаживая бестактность герцогини, присоединились остальные зрители. Милли улыбнулась, поклонилась и с достоинством королевы протянула Дэвиду свою тонкую ручку.

– Благодарю вас, – сказала она, и это стало началом их дружбы.

Теперь Дэвида и Милли постоянно можно было видеть прогуливающимися по палубе рука об руку или весело болтающими в салоне. В Бискайском заливе налетел шторм, на три дня их разлучивший, поскольку оба, мучаясь морской болезнью, вынуждены были оставаться в своих каютах. Однако в середине января, когда «Крез» приблизился к Пиренейскому полуострову, ветер стих. Лиссабон встречал путешественников чистым небом и теплом юга, Милли стояла на палубе рядом с Дэвидом, и сердце юноши пело от радости, а воздух был напоен ароматом цветущих апельсиновых деревьев.

– Я люблю вас, Милли, – забывшись, прошептал он и испуганно оглянулся – девушка улыбалась, и непонятно было, долетели ли до нее его слова.

Через четыре дня после того, как «Крез» покинул Португалию, вновь поднялась буря, едва не ставшая для парохода роковой – вода залила топки машинного отделения и повредила резервуар с питьевой водой. При попутном ветре «Крез» мог бы за три дня добраться до Кейптауна под парусами, но после бури наступил полный штиль, и гигантское судно беспомощно болталось на месте, покачиваемое легкой зыбью на поверхности моря.

– Вчера я случайно услышала, как капитан Холл говорил кому-то, что дела наши идут неважно, – сказала Милли Дэвиду во время их вечерней прогулки по палубе, – он говорил, что пока не стоит сеять панику среди пассажиров, но следует быть готовыми ко всему. Кстати, вы заметили, что нам резко уменьшили порции жидкости за столом?

– Ничего страшного, Милли, – с улыбкой успокоил он девушку, – в этой части океана проходят морские пути, если не удастся выбраться самим, какое-нибудь судно нас выручит – завтра, через две недели или через месяц.

Ему было известно больше, чем Милли: после бури в днище «Креза» образовалась опасная течь, и, похоже, спасти корабль теперь могло лишь чудо. У них не оставалось в запасе ни двух недель, ни месяца, возможно даже, у них не было и пяти дней. Капитан Холл под большим секретом сообщил об этом нескольким мужчинам из пассажиров, на помощь которых рассчитывал опереться в случае возникновения паники.

– Я вовсе не тревожусь, Дэвид, – доверчиво опершись своей маленькой ручкой о сгиб его локтя, Милли улыбнулась ему в ответ, – просто я хотела сказать, что вообще пью очень мало жидкости, и если бы вы разрешили мне отдавать вам часть моей порции воды, то я…

– Милли! – возмущенно прервал ее Дэвид. – Вы меня оскорбляете!

Девушка сконфуженно потупилась и со вздохом извинилась:

– Простите, Дэвид, я не хотела вас обидеть, – она заглянула ему в глаза и вновь улыбнулась, – вы сердитесь на меня?

Сердиться, когда на тебя смотрят таким взглядом и улыбаются такой улыбкой, в высшей степени трудно. Дэвиду пришлось приложить немалые усилия, чтобы принять обиженный вид.

– Сержусь, – строго ответил он, – но у вас есть возможность получить прощение.

– Какая же? – в черных глазах запрыгали озорные искорки.

– Выйти за меня замуж, если… когда нас спасут.

– Я буду счастлива стать вашей женой, Дэвид, – просто ответила Милли, отведя взгляд в сторону, словно разглядывая нечто, видимое только ей, – и мы обязательно спасемся. Я это знаю. Я это вижу.

И свершилось чудо – спустя два часа после их разговора корабельным механикам удалось починить поврежденный двигатель. В день, когда спасенный «Крез» вошел в порт Кейптауна, капитан Холл данной ему на корабле властью зарегистрировал брак Дэвида Гримвэйда и Милли Гордон. Дэвид доплатил за маленькую отдельную каюту, которую капитан согласился предоставить новобрачным, и даже бури Индийского океана не смогли омрачить начало их супружеской жизни. Лишь однажды в душу Дэвида закралось сомнение – когда его молодая жена вдохновенно продекламировала ему монолог Джульетты на балконе.

– Ты уверена, что для меня есть место в твоей жизни, любимая? Ты талантлива, твоя жизнь связана с театром, а я пока еще даже толком не знаю, на что способен.

Милли звонко засмеялась.

– Брось, Дэвид, театр мне надоел, да я и не очень хорошая актриса. В любом случае, если мне придется выбирать между тобой и театром, я выберу тебя.

В апреле 1854 года, спустя три месяца после отплытия из Саутгемптона, «Крез» бросил якорь в бухте Порт Филипп, и Дэвид с Милли ступили на австралийскую землю. В этот день Милли рассталась со своей труппой, объявив, что решила посвятить жизнь мужу и семье.

Сразу по приезде они сняли половину плохо сколоченного деревянного дома в шести милях от Мельбурна рядом с деревней под названием Сэнт-Килда. Поначалу Милли хотела работать вместе с Дэвидом на приисках – среди золотодобытчиков было немало женщин, и трудились они с не меньшим рвением, чем мужчины.

– Дорогая, – убеждал ее муж, – ты слишком хрупка для такой работы.

– Ну, и на что же я тогда гожусь?

– Истинной леди не подобает работать, – с шутливой чопорностью ответил Дэвид, вспомнив сказанные по какому-то случаю слова матери, – она должна вести хозяйство и заботиться о бюджете семьи.

– И это все? – лукаво поинтересовалась она, и оба рассмеялись.

– Ну, и еще любить мужа, – шепнул он ей на ухо.

Если честно, забота о бюджете при их жизни была делом нелегким. За две крохотные комнаты приходилось платить шестьдесят долларов в неделю – в доброй старой Англии цена считалась бы поистине фантастической! Шесть долларов стоила бочка воды, а в мае, когда похолодало, в несколько раз подорожали дрова, и при всем этом золотой песок, добываемый Дэвидом за день, торговцы из Мельбурна скупали за бесценок. Милли пыталась, но никак не могла свести концы с концами, приходилось постоянно обращаться к содержимому нательного пояса Дэвида.

– Возможно, мне стоит распрощаться с прииском, – угрюмо сказал он однажды, подсчитав то, что осталось от уплаченных мистером Уайтом денег, – буду зарабатывать на жизнь мощением дорог.

В те дни дороги в Австралии мостили каторжники – с утра до ночи забрасывали булыжниками рытвины и мелкие ямы. Однако рабочих рук не хватало, поэтому любой бродяга мог наняться на день-другой мостильщиком и, покидав камни, заработать себе на хлеб. В ответ на слова мужа Милли печально вздохнула и покачала головой.

– Дорогой, твой заработок мостильщика нас не прокормит.

Дэвид и сам это понимал, поэтому продолжал день ото дня просеивать песок в поисках крупинок золота. Пришла зима, в июне в горах выпал снег, а в июле зарядили дожди. В их деревянном доме начала протекать крыша, и однажды во время сильного ливня намокли все теплые вещи и шерстяные одеяла. Просушить их было негде – дрова еще больше подорожали, приходилось экономить даже на тепле. Милли сильно простыла, постоянно кашляла и мерзла, но никак не могла согреться под влажным одеялом, а спустя два дня, возвращаясь с прииска, Дэвид подвергся нападению грабителей. Получив сильный удар по голове, он рухнул у края дороги и, придя в себя, не сразу понял, что произошло. Потрогал гудевшую голову, поднялся и, лишь сделав пару шагов, догадался себя ощупать – заветный пояс исчез.

Подходя к двери своего дома и еще плохо осознавая то, что произошло, Дэвид услышал надрывный кашель Милли. Она лежала в углу комнаты на жестком матрасе, на столе стоял чугунок с овсянкой, приготовленной мужу на ужин, но какая еда могла бы сейчас полезть ему в горло! Он зажег огарок свечи, высветивший съежившуюся на полу под сырым одеялом маленькую фигурку и тонкое осунувшееся личико. Веки Милли чуть дрогнули, взгляд черных глаз тревожно скользнул по его лицу, но спрашивать она ни о чем не стала – сделала вид, что спит.

В ту ночь Дэвид лежал рядом с женой и в отчаянии думал, что дальше так продолжаться не может – нельзя приносить Милли в жертву призрачной надежде добыть золото.

– Нам нужно уехать отсюда, – забывшись, вслух проговорил он, – навсегда уехать, забыть о золоте и вернуться в Англию.

Милли слабо шевельнулась, и до него донесся ее шепот:

– У нас нет денег на дорогу.

– Я сумею заработать тебе на билет, а сам наймусь матросом на корабль.

– Нет, дорогой, – с трудом приподняв голову, она смотрела чуть в сторону, – нам нельзя уезжать с приисков, здесь нас ждет удача. Я это чувствую. Я это вижу.

Ничего не ответив, Дэвид потеплее укутал жену, подождал, пока ее дыхание станет ровным, а вскоре и сам уснул, сломленный усталостью и отчаянием. Его разбудил ударивший в глаза свет заглянувшей в окно полной луны. Позже он никогда не мог объяснить, что заставило его торопливо одеться и выйти из дому. Застилавший дорогу туман постепенно рассеялся, и луна освещала дорогу к прииску. Добравшись до места, Дэвид вытащил припрятанные в тайнике инструменты и начал копать, а когда первый луч солнца рассеял ночную мглу, он понял, что наткнулся на золотую жилу, проходившую через его участок.

Спустя месяц Гримвэйды купили кирпичный дом на Викторианских холмах. Из окон дома видны были город Мельбурн – справа, и морская гавань – слева. У подножия холмов катила свои воды река Ярра-Ярра, слева в долине лежала большая деревня Ричмонд. В их доме теперь стояла хорошая добротная мебель, и спали супруги не на разостланном на полу матрасе, набитом сухой травой, а на настоящей кровати. Это стало началом их новой жизни. Весной Дэвид приобрел землю на берегу реки, нанял рабочих для строительства большого магазина, и заключил с капитанами трех крупных судов договора о поставках – цены в Австралии были столь высоки, что торговля заокеанскими товарами давала возможность за короткое время заработать миллионы.

Первый год выдался неудачным – во время бури в Тихом океане затонул пароход, который вез муку из Чили, а сразу после этого в одну из ночей неизвестные разграбили склад товаров. В довершение ко всему сбежавший из больницы маньяк поджег почти отстроенный новый магазин, и тот сгорел дотла. Пришлось вновь нанимать строителей и искать надежных людей для охраны магазина. На второй год предприятие принесло прибыль, но не столь высокую, как они надеялись, а зимой пятьдесят пятого пошел слух о возможном вторжении русских в Австралию – в самом разгаре была Крымская война. Однажды, отложив газету, Дэвид задумчиво проговорил:

– Если вторгнуться русские, они, скорей всего, атакуют западное побережье. Наверное, в Сиднее нам было бы безопасней.

– Русским до Австралии далеко, им хватит дел в Крыму, – возразила Милли, не отрываясь от вязания, – хотя подумать о Сиднее, наверное, стоит.

– Одно только меня смущает, – задумчиво продолжал Дэвид, – говорят, в Сиднее появились профсоюзы…

О профсоюзах он знал мало, но помнил, что покойные родители считали их источником всех зол и беспорядков. Однако Милли, уроженка большого промышленного города, ничего плохого в профсоюзах не видела.

– Профсоюзы организуют забастовки, но не устраивают грабежей, как неудачливые золотоискатели, – брови ее сердито сдвинулись при воспоминании об их ограбленном магазине, – этим бродягам надоедает работать на приисках, они приезжают в Мельбурн искать легкой жизни, а здешняя полиция не в состоянии защитить нас от бандитов. Во всех газетах пишут, что в Сиднее полиция работает лучше, и потом, – она слегка зарделась, – в Сиднее уже несколько лет как открылся университет. Дэвид равнодушно пожал плечами.

– Ну, университет для бизнеса особого значения не имеет.

Милли положила руку на свой живот, и лицо ее засияло столь любимой Дэвидом улыбкой.

– Это имеет значение не для бизнеса, – сказала она, – это будет нужно нашим детям.

– Что?! – на миг он потерял дар речи. – Детям? Ты…

– Да, дорогой, у нас будет ребенок.

Ошеломленный Дэвид посмотрел на жену, перевел взгляд на низкий столик, где лежал клубок шерсти. А маленький предмет, который она вязала… Ведь это чепчик для ребенка!

– Раз так, то сейчас нам никак нельзя ехать, – дрогнувшим голосом проговорил он, – переезд отнимет у тебя много сил. Думаю, малышу пока рановато думать об университете, к тому же и в Мельбурне университет вот-вот откроется, говорят, что ждут только указа властей штата Виктория.

Чуть склонив голову вбок, Милли задумчиво смотрела в неведомую даль.

– Дорогой, – сказала она, – в Сиднее тебя ждет удача. Я это чувствую. Я это вижу.

И вновь предвидение не обмануло Милли – после переезда в Сидней удача повернулась к Дэвиду лицом, и дела его пошли в гору. Он много работал, быстро богател, и к началу двадцатого века основанная им торговая компания Энвижен (что в переводе с английского означает «предвидение»), владела сетью магазинов в штате Нью-Саут-Уэллс и десятками крупных судов, бороздивших океаны.

Что касается остального, то в жизни семьи Гримвэйдов бывали как счастливые, так и горькие минуты. Их первенец родился уже в Сиднее, но вскоре умер. С тех пор Милли рожала почти каждый год, однако в жарком австралийском климате, где младенцы умирали, как мухи, из одиннадцати ее детей выжили лишь двое – Грэгори и Мэтью. Характерами братья были абсолютно несхожи, хотя, судя по фотографиям середины девяностых, лицами весьма друг на друга походили. Оба отличались крупным телосложением и недюжинной силой, но ни один из них, вопреки надеждам Милли, так и не получил университетского образования.

Грэгори, бывший десятью годами старше брата, с ранних лет отличался трудолюбием и делил с отцом все тяготы семейного бизнеса. Он рано женился, жил с женой в любви и согласии, и брак их омрачало лишь отсутствие детей. Что касается Мэтью, то его упрямая и необузданная натура постоянно приводила родителей в отчаяние. Подростком он увлекался азартными играми, часто становился зачинщиком драк и потасовок, вследствие чего неоднократно имел неприятности с полицией. Из-за этого между ним и отцом постоянно вспыхивали ссоры.

– В следующий раз я посажу тебя под замок, и ты шагу не сделаешь к своим приятелям, – грозил ему Дэвид.

– А я подожгу дом и убегу, – дерзко отвечал юнец.

После одной из ссор Мэтью ушел из дому, и три года Гримвэйды ничего не слышали о младшем сыне. Милли осунулась и похудела, часто во время разговора она вдруг умолкала, прервав на половине фразу, и устремляла взгляд вдаль. Неожиданно Мэтью объявился – повзрослевший, подросший, с потемневшим от солнца лицом. Обнимая плачущую от радости мать, он сказал отцу:

– Нет-нет, папа, ничего не говори, я сам знаю, что был во всем неправ и принес вам много горя. Теперь с этим покончено, я буду фермером и начну работать.

Хотя Дэвид и был сердит, но что оставалось делать после такого заявления? Ему, конечно, хотелось малость отвести душу, отругав сына за старые грехи, но ради жены он не стал омрачать радость встречи и даже дал Мэтью денег на покупку фермы. Правда, не удержался при этом от короткой наставительной речи.

– Я надеюсь, ты начнешь работать, женишься на порядочной девушке, и вместе с ней продолжишь наш род, – тут голос Дэвида дрогнул, и он, отбросив суровость, попросил: – Не тяни с этим, сынок, прошу тебя! Мы с твоей матерью уже немолоды и хотели бы увидеть внуков.

– Конечно, папа, – весело пообещал Мэтью.

Слово свое он сдержал – купив ферму, сразу же женился, хотя родители узнали об этом последними. Новость им сообщила жена одного из клерков, работавших в конторе Дэвида. Земля ее брата граничила с фермой Мэтью, поэтому, вернувшись в Сидней после визита к родственникам, она по просьбе Милли, зашла к Гримвэйдам, желавшим расспросить о жизни сына. Женщина эта, даже не предполагавшая, что Мэгги с Дэвидом понятия не имеют о женитьбе Мэтью, с первых же слов начала их успокаивать:

– Что ж теперь поделаешь, раз так вышло! Потом своих ему народит.

По лицам ошеломленных слушателей она поняла, что те ни сном, ни духом ни о чем не ведают. Разумеется, для нее это была манна небесная – как же, первой сообщить такое! Ну и, конечно, нельзя же было не расцветить рассказ от себя лично. По словам ее жена Мэтью, Джин, имела крайне сомнительную репутацию и была выслана из Англии за убийство своего любовника, лорда Бэвила. Поскольку Бэвил плохо себя зарекомендовал во время войны в Южной Африке, адвокат сумел доказать, что преступление свое Джин совершила, защищаясь от побоев пьяного лорда. К тому же она была беременна, поэтому смертную казнь ей заменили поселением в Австралии. Неизвестно, как эта ловкая обольстительница сумела окрутить Мэтью, однако факт остается фактом – он женился на женщине, беременной от другого, и спустя месяц признал новорожденного мальчика своим сыном.

В ту ночь Милли, плача, сказала мужу:

– За что такие беды свалились на нашу голову? Малыш связал свою жизнь с убийцей, а что если завтра эта женщина лишит жизни и его?

Дэвида волновало другое.

– Что же такое получается? Мальчишка этой девки по крови мне чужой, а по закону, выходит, он мой внук, и будет иметь все законные права на Энвижен?

Всхлипнув в последний раз, Милли вытерла слезы и уже чуть бодрее заметила:

– Однако раз она смогла родить, то опять родит. Может, скоро у нас и свои внуки пойдут.

Это их обоих немного утешило, подумав, они даже послали сыну письмо – поздравили с женитьбой и упрекнули, что скрыл от родителей свой брак. А Джин, как и надеялась Милли, в течение двух лет действительно родила от Мэтью – сначала дочь, потом сына.

Появление внуков смягчило стариков – ведь жена Грэгори так и не смогла родить. По их просьбе Мэтью и Джин с детьми приехали на Рождество, последнее в девятнадцатом веке, в Сидней. Малышка Адель, которой уже исполнилось полтора года, притопала к Дэвиду на своих толстеньких ножках и забралась к нему на колени, пятимесячный Бобби прыгал на руках у Милли и заливисто смеялся, а Тим, трехлетний сынишка Джин от лорда Бэвила, не отходил от Мэтью – видно было, что он обожает отчима. В тот день Дэвид Гримвэйд, которому уже перевалило за семьдесят, неожиданно понял, что перестал бояться смерти – ведь если у Грэгори, давно уже взявшего на себя руководство компанией, так и не будет детей, то Энвижен перейдет к малышам Мэтью. А этот мальчишка Тим, которого Джин в своем брюхе притащила из Англии… Да бог с ним, можно будет и ему подкинуть деньжат! Хорошей женой оказалась эта Джин, за два года двоих малышей родила, добрая и неглупая, а что прежде вела непутевую жизнь, так что теперь вспоминать – девчонка красива, осталась сиротой, а тут этот лорд-негодяй к ней подкатил.

Миновал Новый год, приближалось время отъезда дорогих гостей. При мысли о разлуке с малышами Милли затосковала, аж с лица спала. Джин, жалея свекровь, предложила:

– Почему бы вам, матушка, не отправиться с нами на ферму? Погостите с месяц, а в феврале Мэтт должен будет приехать в Сидней по делам, так вы с ним и вернетесь домой.

Милли вопросительно взглянула на мужа. Дэвид развел руками – как решишь, мол, так и будет. В сущности, он ее понимал – сам был бы рад каждый день видеть внучат, накануне даже намекнул Мэтью, что даст ему хорошо оплачиваемую работу в компании, если тот надумает продать ферму и перебраться в Сидней. Но ведь у сына такой характер, что к нему не подступишься – не хочет никому быть обязанным, даже отцу. Нужно будет поговорить и с Джин – похоже, в семье именно она всем вертит. Ладно, если не нынче, так через пару лет он перетащит их в город.

– Если ты не возражаешь, Дэвид, я и впрямь съезжу к Мэтту, – тихо сказала Милли и, глядя куда-то в сторону, прижала руки к груди.

В начале января она уехала к сыну, а спустя неделю запылали лесные пожары, газеты запестрели сообщениями об огненном смерче, бушевавшем западнее Сиднея. У жителей маленьких ферм не было возможности погасить или хотя бы остановить огонь, потому что из-за стоявшей жары эвкалиптовые деревья взрывались, создавая все новые и новые очаги возгорания, уцелевшим оставалось лишь бежать от пламени.

В течение двух недель Дэвид не имел никаких известий о своих родных, а когда, наконец, пошли дожди и пожары пошли на убыль, приехал незнакомый человек. Он привез маленького мальчика и сообщил страшную весть: Милли с сыном и его семьей погибли в горящем доме, из всех уцелел лишь маленький Тим, которому чудом удалось добраться до реки, где его подобрали спасатели.

Неизвестно, горе ли помутило разум Дэвида или хвативший его удар, но достоверно известно лишь, что, придя в себя, он велел позвать старшего сына Грэгори и сказал:

– Это же надо – из всей семьи выжил только этот мальчишка Тим! Позаботься, о нем, потому что Бог учит нас быть добрыми к сиротам, но наследником моим ему не быть – не для того я десятилетиями создавал Энвижен, чтобы компания перешла к узаконенному ублюдку.

– Папа, перестань, – укорил отца осунувшийся от горя Грэгори, – Тим ни в чем не виноват, он еще ребенок, а наш Мэтью любил его, как своего родного сына.

– Если бы у тебя были дети! – не слушая, говорил старик. – Когда ты умрешь, к кому перейдет Энвижен – к твоей бесплодной жене и ее родне? Этому не бывать, лучше пусть имущество достанется городу, пусть придет нотариус!

Оскорбленный до глубины души, Грэгори поднялся и, выйдя из комнаты, велел управляющему позвать нотариуса. В тот день Дэвид Гримвэйд составил знаменитое «завещание Гримвэйда».

«Владельцы Энвижен, – говорилось в завещании, – вправе завещать, дарить или продавать принадлежащие им акции компании только внутри семьи – имущество компании не отчуждается, Энвижен может принадлежать лишь потомкам Дэвида Гримвэйда, связанным с ним кровными узами и рожденным в законном браке. Мужья или жены владельцев компании не имеют права наследовать своим супругам. Опекуном малолетнего наследника может быть только один из владельцев Энвижен с одобрения независимого Совета директоров. В отсутствие живых кровных потомков Дэвида Гримвэйда компания переходит под опеку городского муниципалитета, а весь доход передается на содержание приютов и больниц».

Через неделю Дэвид Гримвэйд скончался почти счастливым – в его помраченном болезнью сознании до самого конца жила мысль, что месть удалась, и все виновные в его страданиях наказаны. Адвокаты советовали Грэгори оспорить завещание, но он отказался – потому, возможно, что жена незадолго до этого сообщила ему радостную новость: после двадцати лет бесплодного брака она ждала ребенка. Спустя семь месяцев на свет появились близнецы – Фрэнк и Делия Гримвэйд.

Шли годы, компания, благополучно пережив все войны и кризисы, богатела, близнецы подрастали, маленький Тим, пасынок Мэтью, воспитывался вместе с ними в семье Грэгори. Ни умом, ни прилежанием в учебе он не отличался, однако красотой пошел в свою мать Джин и с юных лет кружил головы женщинам. Малышка Делия, едва повзрослев, тоже пала жертвой его чар. Однажды, вытащив кузена на прогулку, она с упреком сказала:

– Неужели ты ничего не замечаешь, Тимми?

– А что я должен замечать? – удивился тот.

– Я думаю только о тебе и из-за этого не могу ни есть, ни спать! – отважно выпалила она.

Тим был поражен до глубины души – до сей минуты рыженькая веснушчатая кузина представлялась ему ребенком, к тому же, довольно уродливым. Он почесал затылок и подумал:

«Надо же! Хотя… может, все не так уж и плохо? Интересно, что скажет дядюшка Грэгори, если я женюсь на его девчонке? А то присвоил себе все, а мне кидает какие-то крохи, как нищему, хотя по закону я сын Мэтью Гримвэйда и ношу его фамилию. Никому бы и дела не было до того, кто мой родной отец, если бы не это идиотское завещание сумасшедшего старика».

Вслух же он нежно проворковал стандартное для такого случая признание:

– Дорогая, я любил тебя всю свою жизнь, и брак с тобой сделает меня счастливейшим человеком на свете! Только боюсь, дядя Грэгори будет возражать.

– Плевать я на все хочу! – тряхнув рыжими кудряшками, решительно заявила она. – Я хочу за тебя выйти и выйду! Сегодня же обо всем скажу папе.

Грэгори был ошеломлен.

– К чему торопиться? – увещевал он дочь. – Тебе только девятнадцать, Тиму двадцать четыре, вам следует немного подождать.

– Какая разница? – строптиво возразила она. – Я не могу без него жить!

– Следует проверить ваши чувства, мы с твоей матерью были год помолвлены перед тем, как вступили в брак. К тому же, есть обстоятельства, которые…

– Какие еще обстоятельства?! – закричала Делия. – Я люблю Тима, а все остальное мне неважно!

Грэгори чуть помялся, но потом решился говорить начистоту.

– После моей смерти ты станешь совладелицей компании и, разумеется, предоставишь Тиму возможность принимать участие в делах Энвижен – в хорошей семье иначе и быть не может, тем более, если у вас будут дети. Конечно, формально твой муж не получит никаких прав, но я должен быть уверен, что он достоин вместе с тобой трудиться на благо компании. Пока же я вижу только, что он еще ни за одно дело в жизни не взялся всерьез.

– Не хочу даже слушать, это скучно и мелко! – зажав уши, вспыхнула она. – Дед выжил из ума, когда составлял свое завещание, это несправедливо – по закону Тим его внук.

– Возможно, это действительно несправедливо, – сдержанно согласился Грэгори, – однако, будь добра, не говори о своем дедушке в подобных выражениях. Он своим трудом создал Энвижен и вправе был завещать компанию кому угодно, изменить тут что-либо не в моих силах.

– Папа, мне плевать на завещание, я хочу выйти замуж за Тима!

– Прости, дорогая, но ближайшее время согласия на ваш брак я дать не могу.

Делия знала: когда отец говорит таким тоном, просить, возмущаться и спорить бесполезно. Элементарный выход из положения нашел Тим – он просто-напросто соблазнил девушку. Когда обнаружились последствия, Грэгори был вне себя, но что ему теперь оставалось? Только дать согласие на брак. Тим же, не отличавшийся ни умом, ни дальновидностью уже через три месяца после свадьбы еще больше восстановил против себя и без того раздраженного тестя – открыто начал изменять жене с актрисой местного театра. Все это знали, кроме самой Делии, но та никому не хотела верить.

– Дорогая, неужели ты можешь сомневаться в моей любви? – вкрадчиво и нежно спрашивал ее Тим. – Нас с тобой хотят разлучить, неужели ты не понимаешь?

Нет, Делия не сомневалась в его любви.

– Вы все просто хотите поссорить меня с Тимом, – яростно шипела она на любого, кто пытался намекнуть ей на измены мужа, и глаза ее горели ненавистью, – можете говорить, что угодно, я верю только ему, он отец моего будущего ребенка!

– Нам лучше переехать в другой штат, – однажды заявил ей Тим, – здесь дядя Грэгори не оставит нас в покое, он сделает все, чтобы разрушить наше счастье.

Продав дом, купленный Грэгори на имя дочери, они переехали в Мельбурн, где и родился их сын Майкл. Спустя месяц после рождения ребенка Тим завел себе новую любовницу – хорошенькую певичку из кабаре. Дома он появлялся лишь тогда, когда нуждался в деньгах, выдумывал разные предлоги, чтобы оправдать свое отсутствие, и Делия вновь верила, потому что хотела верить. Грэгори, узнав обо всем, приехал в Мельбурн и потребовал, чтобы дочь развелась с мужем.

– Иначе ты больше не получишь от меня ни цента, – сухо заявил он, – я не желаю, чтобы твой бездельник-муж тратил наше состояние на любовниц.

– Никогда! – страстно возразила она. – Я люблю Тима и никогда с ним не разведусь. Не дашь мне денег – пойду работать, только и всего.

Чаша терпения Грэгори переполнилась.

В таком случае, я лишаю тебя твоей доли в Энвижен, – заявил он. – Треть акций получит твой сын Майкл, когда вырастет, до тех пор они будут под опекой семьи. Остальное получит твой брат Фрэнк.

Вечером Тим, узнав о визите тестя, явился домой, и Делия сообщила ему о разговоре с отцом.

– Папа сказал, что больше не станет давать нам денег и лишает меня моей доли акций Энвижен, но мне все равно! – обнимая и целуя мужа страстными короткими поцелуями, рассказывала она. – Я никогда от тебя не откажусь, любимый!

Тим высвободился из ее объятий, буркнул что-то невнятное, и через час, собрав свои вещи, навсегда покинул жену. Спустя месяц он уехал в Европу, последовав за отбывшей туда на гастроли любовницей. Как ни странно, но в предательстве любимого Делия обвинила отца и за всю жизнь больше не сказала ему ни слова – даже тогда, когда спустя три года приехала в Сидней на похороны матери. Отказавшись принимать от него помощь, она устроилась работать учительницей и жила в Мельбурне, воспитывая сына Майкла.

Во время Второй мировой войны Майкл Гримвэйд воевал в составе союзных войск и получил тяжелое ранение в голову. Вернувшись с фронта, он женился, успел порадоваться рождению сына Роберта, но в пятидесятом полученная рана дала себя знать, и здоровье его начало стремительно ухудшаться. Поскольку ни Делия, ни сам Майкл, с детства находившийся под влиянием матери, не поддерживали отношений с Грэгори, тот узнал о смерти внука из газет и немедленно внес коррективы в прежнее завещание: наследником одной трети акций Энвижен должен был стать сын Майкла, маленький Роберт, или Бобби, как ласково называли его родители.

За год до своей кончины Грэгори распорядился в память о Майкле основать фонд помощи вернувшимся с войны больным и увечным ветеранам. Об этом он сообщил своей дочери Делии и вдове Майкла официальным письмом, пригласив их приехать на открытие памятника Майклу Гримвэйду в Сиднее. Делия отцу ничего не ответила, и смертельно обиделась на невестку, которая, с радостью приняв приглашение Грэгори, вместе с маленьким Бобби отправилась в Сидней.

– Мой Майкл не желал знать деда, который лишил его отца,– в пылу гнева заявила Делия молодой женщине, – а ты предала нас обоих, не желаю впредь видеть ни тебя, ни твоего сына!

Возможно, именно эта ссора и добровольный отказ от встреч с внуком лишили Делию желания жить – подхватив пневмонию, она отказывалась лечиться до тех пор, пока не стало слишком поздно. Грэгори пережил свою дочь всего на несколько месяцев.

После его смерти в течение четверти века Энвижен возглавил Фрэнк Гримвэйд, брат-близнец Делии. Единственный сын Фрэнка, Джон, в шестьдесят втором погиб во время военных действий в Индонезии, оставив дочь Сильвию. На эту девочку, Фрэнк Гримвэйд возлагал все свои чаяния и надежды. Перед смертью он пожелал остаться наедине с внучкой и сказал ей:

– Выслушай меня внимательно, Сильвия. Я всегда уважал своего отца Грэгори, твоего прадеда, но теперь я умираю, а умирающий имеет право высказаться откровенно. Мой отец Грэгори Гримвэйд сделал глупость, когда завещал треть акций Бобби, внуку сестры Делии, – лучше бы он назначил ему пожизненное содержание. После смерти моего отца, я сделал для мальчишки все, что мог, но Бобби глуп, как пробка, и упрям, как осел. Имея право голосовать своими акциями, он во все вмешивается, хотя ничего не понимает, постоянно что-то выдумывает и фантазирует. Меня он почитал хотя бы за возраст, да и то перепортил немало крови, а тебе он ровесник и, боюсь, начнет вставлять тебе палки в колеса.

Старик отчасти был прав – сын Майкла, романтик по складу характера, в университете предпочел изучать искусствоведение, а не бизнес, но при этом воображал, что разбирается во всем на свете. Он был ленив, мечтателен, и в голове его постоянно рождались нелепые идеи, приводившие старого Фрэнка в ужас. Однако Сильвия Гримвэйд, в замужестве Нортон, знала, что сумеет совладать с любым, кто встанет у нее на пути.

– Не бойся ничего, дедушка, – со спокойной улыбкой ответила она, – уж с кузеном-то Бобби я сумею поладить!

– Я знаю, ты умная девочка, – пробормотал старик, – и получила хорошее образование. Ты энергична, сильна, умеешь работать, но у тебя есть слабое место – твоя любовь к мужу.

Сильвия удивленно пожала плечами.

– Что плохого в том, что мы с Патриком любим друг друга?

– Ничего, – старый Фрэнк закрыл глаза и помолчал, – ничего, пока эта любовь дает тебе силы работать для Энвижен. Поклянись, что никогда не принесешь Энвижен в жертву своей любви к Патрику Нортону.

– Какую странную клятву ты от меня требуешь, дедушка!

В голосе Сильвии послышались нотки возмущения, но дед настойчиво затряс головой.

– Клянись, внучка!

– Ну… хорошо, клянусь. Хотя, если честно, не вижу смысла в этой клятве.

Он не ответил. Сильвия подождала немного, потом взглянула на деда и вздрогнула – глаза старика закатились и остекленели. Глава компании Энвижен Фрэнк Гримвэйд был мертв.

После смерти деда Сильвии довольно быстро удалось преодолеть разногласия со своим троюродным братом Робертом, превратить его в своего единомышленника и убедить в необходимости проводимой ею политики. Скупая контрольные пакеты фирм-конкурентов, компания Энвижен под руководством Сильвии постепенно превращалась в крупный конгломерат и к началу девяностых получила статус холдинга материнской компании.

В девяносто пятом Роберт Гримвэйд скоропостижно скончался от инфаркта, оставив безутешными жену Анну и маленькую дочь Мэгги. Смерть его искренне опечалила Сильвию – в последние годы она привязалась к этому слабому, но доброму человеку, последнему из оставшихся в живых родственников со стороны отца. После смерти кузена Сильвия всерьез задумалась о будущем Энвижен – в последние годы своей жизни Роберт, во всем на нее полагаясь, почти не вмешивался в дела компании, теперь же его акции и право голоса унаследовала Мэгги. До ее совершеннолетия акции находились под опекой Сильвии, но время летело быстро, и дочь Роберта, наследница одной трети контрольного пакета Энвижен, взрослела. Задумчиво поглядывая на рыжеволосую малышку, лицом, судя по фотографиям, сильно напоминавшую свою прабабку Делию, Сильвия размышляла и строила планы.

В Москве бурлила весна, наполняя все живое ощущением предстоящего чуда. Как правило, подобное состояние относится к чисто сезонным явлениям и не имеет логически объяснимых причин – просто на душе легко, и хочется петь. Поэтому лихо вращавший баранку грузовика Василий Проханов напевал себе под нос:

«Шаланды полные кефали в Одессу Костя приводил, ля-ля-ля-ля-ляля-ля-ля!»

«Ля-ля-ля-ля» заменяло все остальные слова, которых он не помнил. Сидевший рядом с ним грузчик Гена Сычев выглянул в окно и подивился:

– Чего ты по Садовому поехал? Через центр же быстрее.

– Через центр сейчас нельзя, – возразил Проханов, – там технику нагнали к параду. Доедем, куда торопиться.

– Успеем-то до вечера наряды по плановым перевозкам закрыть?

– План, Гена, не волк, в лес не убежит, – нравоучительно проговорил Проханов, – .сначала главные дела сделаем, а потом уже работать поедем.

– Да я-то ничего, мне только, чтобы нормально заплатили. А то один раз перевозили полковника милиции, так половину не доплатил. И не поспоришь с ним.

– Эти заплатят, не милиция. Мне знакомая из НИИ позвонила, уже в третий раз просит людей в новостройку перевезти. Знаешь, где на Вернадского от Академии наук кооператив заселяется? Туда интеллигенты и профессора въезжают, если правильный подход к ним найти, то и сверху заплатят.

– А в те разы с тобой какие грузчики перевозили?

– В те разы со мной Витька Смородин с напарником ездили, – Проханов сердито дернул плечом, – больше я их не возьму, сволочей. В первый раз-то они нормально, а во второй Витька начал: «Почему мы тебе должны четвертную отдавать, если мы грузим, а ты ничего не делаешь, в кабине сидишь?» И отдает только червонец. А ничего, что я им клиентов нашел и в рабочее время машину ради них гонял? Я ему сразу сказал: раз так, то оревуар, с другими буду работать.

Гена Сычев подхалимски закивал головой.

– Смородин всегда жопой был, а за нас ты не волнуйся, Васек, мы по-честному. Бери нас, если что подвернется.

Не ответив, Проханов напустил на лицо выражение, говорящее «это уж, как ты себя зарекомендуешь», включил радио, и в кабине грузовика зазвучал бодрый голос диктора:

«В соответствии с программой исследования космического пространства в Советском Союзе произведен запуск орбитальной научной станции «Салют»… Целью запуска является отработка элементов конструкции и бортовых систем, проведение научных исследований и экспериментов…»

– Видал как? – притормозив у светофора, Вася Проханов гордо глянул на Сычева. – Десять лет назад мы Гагарина в космос запустили, сегодня целую космическую станцию.

Настроение его, слегка омраченное воспоминанием о подлости бывшего компаньона Смородина, вновь поднялось, и он затянул теперь уже в полный голос: «Шаланды полные кефали…». Мощное пение его проникло в забитый домашней утварью крытый кузов грузовика, и хорошенькая блондинка лет тридцати с небольшим, ойкнув от неожиданности, испуганно прижала к груди сумочку.

– Ой, Сережа, кажется, они выпимши, – прошептала она на ухо мужу, сидевшему рядом с ней на большой набитой вещами коробке, – у нас же гарнитур импортный, как они собирать будут? Вдруг испортят? Только купили.

Действительно, вся мебель была еще в магазинной упаковке, резко отличавшейся от обшарпанных коробок и ящиков, доверху набитых одеждой и книгами.

Сережа, немного сутулившийся мужчина с интеллигентным лицом, слегка пошевелил затекшими от неудобного положения длинными ногами и неловко покосился на дремавшего в другом конце кузова второго грузчика.

– Я тебе с самого начала говорил, Ксюша: нужно обратиться в службу перевозок, – таким же шепотом ответил он, – а ты заладила: Маша Савина обо всем договорится, Маша Савина поможет нам с переездом. Вот и результат.

– Так, Сереженька, ведь в государственных конторах на месяц очередь, все нормальные люди договариваются частным образом.

– Ну и все, теперь, уже ничего не изменишь. Положи голову мне на плечо и спи, ты всю ночь возилась с коробками.

Тяжело вздохнув, Ксения последовала совету мужа и, пристроив светловолосую голову на его плече, закрыла глаза. Пригревшись под обнимавшей ее большой рукой, убаюканная мерным движением грузовика, она не заметила, как задремала, погрузившись в обрывки сновидений и воспоминаний.

....Ей снилось, что опять стоит шестьдесят первый год, везде по городу развешаны портреты Хрущева и Гагарина, а они с Сережей, студенты третьего курса мехмата МГУ, отмечают в ресторане свою свадьбу. Целуясь с мужем под крик «горько!», Ксюша краем глаза видит выскальзывающую из зала мать Сережи. Куда это она, интересно, собралась? Впрочем, теперь не до этого – начинает играть музыка, пора идти танцевать.

Когда молодые, запыхавшись после танцев, вновь садятся за стол, возвращается свекровь, и лицо у нее довольное. Отец Сергея и мать Ксюши смотрят на нее вопросительно.

– Дозвонилась? – спрашивает свекор.

– Дозвонилась и договорилась, – лицо его супруги расплывается улыбкой.

– Сколько она берет? – озабоченно спрашивает мать Ксюши.

– Сказала, много не возьмет. Она не ради денег сдает, просто одиноко. Муж у нее был какой-то заслуженный, поэтому ей разрешили оставить три комнаты, одну она сдает. Целый час мне жаловалась – в прошлом году пустила студенток, так они ее обворовали.

– Сейчас молодые всякие бывают, – сочувственно вздыхает Ксюшина мать.

Ксюша соображает – свекровь ходила звонить насчет комнаты. Проблема жилья для вновь испеченных супругов сейчас стоит во главе угла – у родителей Сергея двухкомнатная хрущевка, там еще один сын и бабушка, а Ксюша с матерью живут в комнате в коммуналке. Свекровь рассказывает:

– Я уж ей наших по-всякому расписала, хорошие, мол, ребятки, умные, математики, честные, аккуратные. Москвичи, говорю, просто у нас места нет, где жить. Она даже растрогалась, говорит, пусть прямо завтра приходят и живут. Я, говорит, как добрая фея, буду стоять у истоков их супружеской жизни, – она смущенно поясняет: – Это у Евдокии Николаевны манера так заковыристо говорить. Ты уж, Ксюша, меня не подведи, смотри, чтобы везде чисто было.

– У меня Ксюшенька аккуратная, – в голосе матери Ксюши звучит легкий вызов – дочь она родила без мужа и очень гордится, что сумела одна ее вырастить и выучить.

Евдокия Николаевна на первый взгляд и впрямь казалась похожей на добрую фею – пухлая, седовласая, велеречивая. Вот только недобрый прищур ее глаз постоянно светился подозрением, и каждый вечер она демонстративно пересчитывала на кухне ложки и вилки, а по утрам проверяла стоявший под вешалкой ящик с ботинками – все ли на месте. Ксюша и Сергей при этом чувствовали себя пойманными с поличным преступниками и, краснея, отводили глаза. По ночам дверь комнаты хозяйки была полуоткрыта, и, стыдливо пробираясь в ванную, Ксения ощущала между лопаток ее сверлящий огненный взгляд. Спустя пять месяцев Евдокия Николаевна все же недосчиталась одной пары ботинок и с позором изгнала своих молодых жильцов. Живот у Ксюши к этому времени был большой и круглый, поэтому искать новое жилье было бессмысленно – беременных жиличек хозяйки к себе не пускали…

Грузовик резко притормозил у светофора, Сергей придержал жену, чтобы она не соскользнула с его плеча. Усталая Ксения не проснулась, и теперь ей снилась их комната в коммуналке на Красной Пресне.

…Комнату разгородили двумя шифоньерами – половина им, половина матери. Рядом с их диваном стояла подаренная друзьями еще до рождения Андрюши старая, но добротная детская кроватка. Однажды, прислушавшись к сонному сопению четырехлетнего Андрюшки, Ксения с Сергеем решили, что он спит крепко, и можно заняться любовью. Но на самом пике страсти они внезапно услышали:

– Мама, что вы с папой делаете?

И с ужасом увидели: мальчик сидит и с интересом на них смотрит…

От сдавившего горло кошмара, навеянного этим воспоминанием, Ксения очнулась и огляделась.

– Еще не приехали?

– Спи-спи, – Сергей ласково похлопал жену по плечу.

Она закрыла глаза, но сон к ней уже не шел, зато в голову полезли неприятные воспоминания.

…Маша Савина, приятельница Ксении и бессменный профсоюзный деятель института, куда их с Сергеем распределили работать, посоветовала:

– Сходи к начальству – сейчас кооперативный дом Академии наук будет строить. Правда, официально только для профессоров и заслуженных работников, но я точно знаю, что на некоторых наших тоже список подали, – она назвала Ксении несколько фамилий, – может, и вас включат. А что – Сережа в двадцать пять лет кандидатскую защитил, докторскую пишет, занятия с аспирантами ведет, у тебя тоже диссертация почти готова. Пусть в ваше положение войдут – молодые перспективные кадры, у вас ребенок.

Ксения записалась на прием к заместителю директора, но ничего хорошего из этого не вышло. Тот вежливо выслушал рассказ обо всех их жилищных невзгодах и развел руками.

– К сожалению, я ничем не могу вам помочь, уважаемая, м-м-м, – зам. директора бегло взглянул на заявление, – Ксения Петровна, кооператив организован для профессоров, членов-корреспондентов и действительных членов Академии наук, а также заслуженных работников с многолетним стажем.

Он перечислял всех, кто имел право на кооператив, очень вежливо и корректно, даже сочувственно. Не улови Ксения в его взгляде равнодушного нетерпения – мол, объяснили тебе все, так иди и не надоедай больше, – она покорно извинилась бы за беспокойство и ушла. Но этот взгляд неожиданно вывел ее из себя и лишил равновесия.

– Между прочим, я знаю сотрудников нашего института, которые не относится к данным категориям, однако вступили в этот кооператив, – нахальным тоном заявила она и перечислила услышанные от Маши Савиной фамилии, – среди них есть даже не кандидаты наук, так что не надо! Все у вас по блату делается!

Заместитель директора на миг порозовел, но быстро взял себя в руки.

– Ничего об этом не знаю, – сухо обронил он, – откуда у вас такая информация?

– Мне сообщили об этом в профкоме, и вы сами все прекрасно знаете! Я… я обращусь в ЦК!

– Что ж, это ваше право, – еще суше произнес заместитель, – до свидания.

На следующий день Маша Савина позвонила Ксении в отдел и попросила зайти к ней в профком, а там уже, наедине, отчехвостила почем зря.

– У тебя совести нет, Ксюха, зачем ты мне такую подлянку сделала? Меня с утра уже из-за тебя к директору вызывали. Я тебе по секрету сказала: этим, например, дают. Чтобы ты в ситуацию лучше вникла. А ты в кабинете у зама орешь, всех в голос пофамильно перечисляешь, да еще на профком ссылаешься – вообще что ли? Себе врагов наживаешь и меня решила подставить? Вообще тебе больше ничего не скажу!

Ксения разрыдалась.

– Прости, Машенька, я не подумала. Но я твое имя не назвала, честное слово! И что теперь, у тебя будут неприятности?

Маша Савина, как большинство полных людей, была добродушна и отходила быстро.

– Ладно, как-нибудь обойдусь. Кончай истерику, давай, я тебе чаю налью.

Всхлипывая и постепенно успокаиваясь, Ксения пила чай и жевала засохший пряник, а под конец, совсем отойдя, решилась робко спросить:

– Маш, так что же мне все-таки делать, куда пойти? Невозможно уже так жить, легче утопиться! И снять квартиру нигде нельзя – с ребенком никто не сдает. С одной недавно вроде совсем договорились, даже за полгода деньги вперед заплатили – она на север куда-то уезжала. Стали вещи перевозить, а она как раз зашла, игрушки Андрюшины увидела и сразу на нас покатила: с ребенком не беру, почему не сказали, что с ребенком? Деньги вернула, и ни в какую – ребенок, говорит, тут всю мебель попортит, мне потом ваши деньги боком выйдут.

– Хватит ныть, – сурово прервала Маша ее жалобы, – и хуже, бывает, люди живут. Меньше нужно было болтать, где не надо!

Тем не менее, она прижала указательный палец к виску – как обычно, когда, размышляя, искала выход. В душе Ксении проснулась слабая надежда.

– Может что-то еще можно сделать? Я на все готова!

– Ладно, – еще немного подумав, кивнула Маша, – пойдешь в горком партии к Ибрагимову Аслану Алиевичу, он по жилищным вопросам. Попроси его, как следует, душевно, может, получится. Я запишу тебя на прием, но смотри – чтобы без эксцессов.

– Что ты, что ты, Машенька! Клянусь!

Ибрагимов, полный лысеющий мужчина лет пятидесяти с черными глазами и продолговатыми, как маслины, глазами, слушал рассказ Ксении, сочувственно кивал головой и одновременно просматривал написанное ею заявление.

– А почему же вы не встали на жилищную очередь по месту жительства? – спросил он.

Ксения вновь принялась с жаром объяснять:

– Я же говорю: у нас комната двадцать четыре квадратных метра, прописано четыре человека, на каждого члена семьи приходится шесть метров, а чтобы встать на очередь, нужно пять.

– Да-да, конечно, нужно пять. Так чего же вы хотите – у вас жилплощадь соответствует норме. Может, позже нормы в Москве пересмотрят, тогда вы и сможете встать на учет.

– А до тех пор нам что – всем четверым жить в одной комнате? Мама, я, муж и сын? – Ксения слегка повысила голос, но тут же вспомнила наставления Маши и, прижав к груди сложенные лодочкой руки, посмотрела на Ибрагимова полными мольбы синими глазами. – Помогите нам, Аслан Алиевич, пожалуйста, прошу вас! Неужели никакой надежды?

Щеки ее разрумянились от волнения, белокурые волосы очаровательно разметались по плечам. Ибрагимов откашлялся, прошелся по кабинету, а потом, встав за спиной Ксении, отеческим движением потрепал ее по плечу.

– Ну-ну, не нужно отчаиваться, – ладонь его внезапно стала горячей, не убирая ее, он положил и вторую руку на другое плечо молодой женщины, – но вы должны понять, что в стране сейчас сложная ситуация с жильем. Очень сложная!

Ксения растерялась, не зная, что делать. Побагровев от стыда, она вывернулась из сжимавших ее плечи рук и вскочила на ноги. Ибрагимов ее не удерживал, обойдя стол, он вновь опустился в свое кресло и с ласковой улыбкой смотрел на молодую женщину, а глаза-маслины матово блестели.

– Я… я пойду уже, – попятившись, она зацепилась каблуком за ковер и чуть не упала.

– У вас в институте сейчас, насколько я знаю, формируются дополнительные списки в кооператив, – задумчиво проговорил он, словно разговаривая с самим собой.

Кипя возмущением, Ксения повернулась и выскочила из кабинета.

«За кого, интересно, он меня принимает?»

На этот день у нее был оформлен отгул, но, тем не менее, она помчалась в институт, чтобы рассказать обо всем Маше Савиной. Было обеденное время, поэтому Маша, впустив ее к себе в кабинет, заперла дверь и, включив электрический чайник, сняла с плитки уже разогретую кастрюлю с мясным рагу.

– Ну, как там у вас с Ибрагимовым? – спокойно спросила она подругу, достав из тумбочки глубокую тарелку и пакет с нарезанным хлебом. – Поешь со мной?

– Не хочу, – угрюмо буркнула Ксения, – ты не представляешь, что за тип этот Ибрагимов! Такая сволочь! Знаешь, на что он намекал?!

Пока Маша ела рагу, Ксения сбивчиво описывала свой визит к секретарю горкома. Подруга молчала, чуть кивая головой, – говорить во время еды Маша не любила, потому что в детстве не раз слышала рассказ о родственнике, задохнувшемся из-за застрявшей в горле рыбьей кости. Прежде, чем ответить, она подобрала остатки соуса с тарелки корочкой хлеба, тщательно прожевала и проглотила.

– Ну, ты вообще! Извини, Ксюха, я не понимаю, у тебя что в голове? Мозги есть? Упускать такую возможность! Ты что, девочка невинная?

– Да ты что, Маша, для меня подобное и подумать дико! Я люблю Сережу, у нас сын.

– Ну и люби, – Маша налила себе чаю и, бросив в стакан два куска быстрорастворимого рафинада, поболтала в нем чайной ложкой, – люби, смотри, как все они задыхаются в одной комнате. Смотри, как Сережа пишет свою докторскую диссертацию на сломанном стуле в углу, как Андрюша делает уроки, сгорбившись на старом сундуке. Сама недавно кричала, что на все готова за квартиру.

– Ну, не на это же! – Ксения с достоинством вскинула голову.

– А на что? – утерев рот салфеткой, добродушно спросила Маша.

– Даже если бы я, как ты говоришь, ради своей семьи и пошла на что-то… на что-то такое, то моя семья все равно была бы разрушена, потому что я не смогла бы смотреть Сереже в лицо. И он бы меня тоже никогда не простил.

Разгорячившейся Ксении самой понравилось, как гладко и хорошо она это сказала, но Маша ничуть не была тронута, наоборот, губы ее чуть презрительно скривились.

– Ну, прямо юная пионерка! Стыдно, Ксения, взрослая женщина, а лепечешь такой вздор! Во-первых, про такие вещи Сереже вообще не нужно знать, а, во-вторых, любовь… Да какая любовь в одной комнате с сыном и мамой за шкафом? Сколько так может длиться? От такой жизни твой Сережа через пять лет станет импотентом, а через десять на нервной почве заработает инфаркт или инсульт. Будешь бегать по докторам, выбивать ему пенсию, и везде тебя заставят по пять часов просиживать в очереди перед кабинетом, а в кабинете какая-нибудь фифа еще и нахамит в лицо, если не наорет. А Андрюшка? Думаешь, на его психике все это не скажется? И что ты тогда будешь делать со своим самоуважением, в музей Ленина его сдашь?

Ошеломленная нарисованной перспективой Ксения слушала подругу и растерянно хлопала глазами.

– Подожди, Машка, но как же это можно? Противно ведь! С каким-то чужим мужиком…

– А что там с чужим! Ибрагимов – мужик не такой уж и плохой, если что обещает, то делает. Я тебя к нему потому и послала.

– Так ты знала… А почему не сказала заранее?

– А что я знала? Что я могла заранее сказать? Он тоже не на каждую бабу бросается, мог бы вообще на тебя внимания не обратить. Но раз ты ему понравилась, воспользуйся, вот мой совет. Другой возможности у тебя не будет. Нет, конечно, как хочешь, никто тебя насиловать не собирается.

– Но это же… ведь тогда это же проституция получается.

– Да скажешь тоже! Проституция – это когда за деньги, а тут нормальный принцип: ты мне, я тебе.

– Все равно, я уже отказалась и ушла.

– Да брось ты, – Маша благодушно махнула рукой, – я позвоню знакомой девочке в горком, она тебя снова на прием запишет. Ничего страшного, мужикам даже нравится, если женщина не сразу соглашается.

У Ксении слегка закружилась голова, она на миг зажмурилась и, облизав пересохшие губы, хрипло спросила:

– И где же… где же мы будем это… ну…

Маша расхохоталась до слез.

– Ну, Ксюха, ты, как дитя малое! Не волнуйся, это его проблема, найдет место. Только ты, вот что, – она стала серьезной и наставительно подняла указательный палец, – не веди себя, как школьница или какая-то несчастная жертва. И бревном тоже не будь. Лучше всего, если расслабишься и сама получишь удовольствие. Один раз живем.

Окажись объятия Ибрагимова физически противны Ксении, она ощутила бы моральное удовлетворение – сознавала бы, что терпит и приносит себя в жертву во имя семьи. Однако Аслан Алиевич прекрасно умел обращаться с женским телом и знал, как доставить партнерше удовольствие. Каждый раз, испытав с ним взрыв наслаждения, Ксения лежала, охваченная чувством гадливости и отвращения к самой себе – ведь с Сережей, безумно ею любимым, она никогда ничего подобного не испытывала. Да и как могло быть иначе, если даже в тех редких случаях, когда им с мужем удавалось заняться любовью наедине, где-то в подсознании у нее звучали скрип материнской кровати за шифоньером и хныканье проснувшегося сынишки?

Ибрагимов честно выполнил свои обязательства – через месяц научных сотрудников Сергея и Ксению Дориных включили в дополнительный список счастливцев, получивших пай в строящемся кооперативном доме. Спустя три месяца Ибрагимова перевели в Баку – он сам попросился на родину, поскольку плохо переносил северный климат. Особой печали при расставании с Ксенией Аслан Алиевич не испытывал, в последнюю их встречу выпил и, как юнец, разыгрался в постели, да так, что оставил у нее на груди большой синяк. Она заметила это только дома, и пришлось сочинить для Сергея целую историю про автобус, где ее во время посадки сбили с ног, ударив грудью о ступеньки.

Кооперативный дом строили почти четыре года, и все это время Ксения изо всех сил старалась вычеркнуть из памяти свою связь со сластолюбивым Асланом Алиевичем, но получалось плохо. Каждый раз при воспоминании о нем ее охватывали тоска и отчаяние, и теперь, когда она, положив голову на плечо мужа, подъезжала, наконец, к своему новому жилищу, в голову опять полезли неприятные мысли, защипало в глазах и в носу.

– Приехали, – громко сказал Сергей, – просыпайся, соня.

Незаметно утерев выступившие слезы, Ксения подняла голову и огляделась. Дремавший прежде в противоположном углу грузчик уже отодвинул щеколду и распахнул дверцу, впустив в полутьму кузова яркий свет. Забыв обо всем, Ксения выпрыгнула из кузова, едва не угодив в жидкое месиво – по всей Москве дворники уже очистили от снега свои участки, но пустырь около их дома-новостройки еще не был приписан ни к одному ЖЭКу, поэтому жил жизнью грязной и снежной. Шофер Проханов выглянул из кабины и, крикнув всем отойти, осторожно подогнал машину еще ближе к крыльцу. Сычев с напарником немедленно принялись выгружать на крыльцо коробки.

– Сережа, – поправляя съехавшую набок вязаную шапочку, озабоченно проговорила Ксения, – ты посторожи вещи возле машины, а я поднимусь с грузчиками, дверь им открою. Только никуда не отходи, слышишь?

Сергей послушно кивнул и прочно встал возле выгруженных вещей. Водитель Проханов вылез из кабины размяться, раскурил папиросу и вытащил из кармана свежий номер газеты «Известия».

– Утром купил, не успел прочитать, – сказал он Сергею, – видали, что пишут? «Салют» отстающим американцам!». Снова мы буржуев с носом оставили.

– А, да, конечно, – рассеяно ответил тот, вежливо скользнув взглядом по строчкам.

Шофер поковырял в носу, перевернул страницу и удовлетворенно констатировал:

– В Америке опять народ против войны во Вьетнаме волнуется.

Из подъезда вышли уже побывавшие в квартире грузчики и Ксения.

– Короче, как договаривались, – проговорил Сычев, пока второй грузчик примеривался, как лучше ухватить набитый книгами ящик, – за мелкий груз отдельная плата, за сборку отдельно, и за крупногабаритное десять рублей этаж.

– Десять? Но ведь с утра, когда мы договаривались, вы говорили восемь, – возмутилась Ксения, – и Маша мне тоже сказала, что вы восемь берете.

– Если бы лифт работал, то было бы восемь, – объяснил он, – а так придется на руках таскать.

– Вы же знали, что дом новый, и лифт еще не работает! Маша сказала, что вы сюда уже людей возили.

– Лично я никого не возил, откуда мне знать – новый, не новый. Не нравится – можете других грузчиков взять, только за провоз и погрузку нам заплатите. Или мелкий груз мы вам снесем, а с мебелью с другими договаривайтесь.

Разумеется, все его предложения и рассуждения были чистой воды демагогией – на пустыре у дома, где даже телефонной будки поблизости не было, найти других грузчиков было чисто физически невозможно. Поэтому Ксения с тяжелым вздохом согласилась:

– Ладно, пусть десять.

– Самая тяжесть в книгах, – бурчал второй грузчик, обвязывая такелажной веревкой две коробки сразу. – Эх, взяли!

Водворив, наконец, все имущество супругов в новую квартиру, грузчики начали привычно и споро собирать мебель. Когда собранные шкафы и кровати были расставлены по местам, Сергей с застенчивым видом вытащил бумажник, и Проханов вновь начал перечислять:

– Значит, за мебель десять рублей этаж и пятьдесят рублей за сборку, за мелкий груз отдельно двадцать рублей и десятка шоферу за ожидание.

– Погодите, шоферу за ожидание мы не договаривались! – возмущенно закричала Ксения, придержав руку мужа, приготовившегося уже отсчитать десятку за ожидание.

– А чего договариваться, самим понимать надо, – снисходительно прогудел грузчик, словно объясняя малолетнему ребенку прописную истину, – человек время на простой тратит, а ему семью кормить надо.

– Так Маша сказала, что оплата водителю входит в общую сумму! – запальчиво возразила она.

Проханов запихнул деньги в карман и, не глядя на нее, с презрением в голосе обратился к своему напарнику:

– Эх, люди есть! Страна станцию в космос запустила, а они десятку у трудящегося человека готовы зажать.

Сергей, покраснев до корней волос, сунул ему десятку.

– Пожалуйста, передайте своему водителю. Это все, или мы вам еще что-то должны?

Ксения пожала плечами и отвернулась – в самом деле, не отбирать же ей теперь было эту злосчастную десятку! Однако, когда грузчики покинули квартиру, она не удержалась и выговорила мужу:

– Ты ничего в людях не понимаешь, Сережа, они видят, что интеллигентный человек, и наглеют. И как мы теперь, скажи, дотянем до зарплаты? У меня все было до копейки рассчитано, мы им и без того десять рублей этаж вместо восьми заплатили.

– Ладно, дотянем, в крайнем случае, займу у Гришки Плавника, – беспечно ответил Сергей и, опустившись на свежесобранную кровать, притянул к себе жену. – Иди ко мне, Ксюша, я так соскучился! Знаешь, мне просто не верится, что мы с тобой одни и в собственной квартире.

Блаженно закрыв глаза, она потянулась, как кошка, и прижала к своей полной груди руку мужа.

– Мне тоже не верится. Хорошо, правда, что мы не взяли с собой Андрюшку? Хоть вдвоем побыть. Ой, Сережа, погоди, надо сначала простыни....

– Да шут с ними, с простынями! Давай, будем делать все, что хотим.

На непокрытой бельем и пахнувшей свежим деревом новой кровати они шептали друг другу нежные слова, и впервые в жизни Ксения закричала от страсти в объятиях мужа. Они очнулись, когда наступили сумерки, и Ксения, приподнявшись на локте, озабоченно встряхнула растрепанной головой.

– Ой, Сережа, нам ведь еще придется новоселье устраивать, народ у нас в отделе меня уже теребит.

– Устроим, – погладив ее по голове, согласился он, – только подожди до следующей зарплаты, хорошо?

– Я просто поверить не могу, Сережа, три комнаты! У нас с тобой своя спальня, у Андрюши своя, а в большой комнате будем принимать гостей. Назовем ее гостиной, ладно?

– Как хочешь, любимая, – рассмеялся муж, – хоть космодромом.

Ксения побежала в душ и тут же с недовольным видом вернулась.

– Абсолютное блаженство в стране Советов, как всегда, недостижимо – нет горячей воды.

Подложив под голову локоть и глядя в потолок, Сергей беспечно ухмыльнулся.

– Зато наши ракеты бороздят просторы космоса, – весело сказал он.

С того дня Ксению перестало мучить воспоминание о ласках Аслана Алиевича. Спустя месяц супруги Дорины отпраздновали новоселье, и друзья подарили им хрустальную люстру, а Маша Савина от имени профсоюза вручила полотер – пол в квартире был паркетный, хорошего качества, и при включенном свете на нем бликами играл отблеск свечей люстры. И когда спустя полгода та же Маша Савина как бы невзначай сообщила, что Ибрагимов скончался от инсульта у себя в Баку (как поговаривали, в постели с молодой любовницей), в душе Ксении абсолютно ничего не шевельнулось.

Бежали дни, уходили годы. Обретя душевный покой под сенью новой квартиры, Сергей защитил докторскую диссертацию, читал лекции в университете, спустя два года получил звание доцента, еще через пять лет – профессора. Ксения же, наоборот, после переезда всю себя посвятила созданию уюта в столь тяжкими трудами обретенном домашнем гнезде. Она забросила кандидатскую, так ее и не защитив, а на огорченные увещевания мужа со смехом отвечала:

– Надоело все это, Сережа, не хочу никакой науки, мне достаточно быть женой доктора наук. Ну, окончу жизнь в должности простого научного сотрудника, и что теперь? Хочу посвятить тебе всю свою жизнь, ты против?

– Нет, конечно, но я у тебя тихий и вполне самостоятельный, ты вполне можешь совместить меня с наукой.

– Я, между прочим, не только жена, но и мать, все мое время должно быть отдано сыну.

– Ну, тут уж тебе грех жаловаться, Андрюшка у нас нормальный парень и много времени у тебя не отнимает.

– Ну, это тебе только кажется. Ты ведь отец, а не мать.

Хотя, в сущности, Сергей был прав – сын даже в подростковом возрасте особых хлопот им не доставлял. Болел он редко, время между занятиями и отдыхом всегда распределял сам и вполне грамотно, так что родители старались не вмешиваться в его дела. Еще в школе, выбирая будущую профессию, Андрей твердо решил идти по стопам родителей. Окончив с «красным» дипломом мехмат МГУ в двадцать один год (его отдали в школу с шести лет), он поступил в аспирантуру и вполне успешно работал над диссертацией. Поэтому все ссылки Ксении на необходимость посвящать свое время сыну были отговорками – ее просто не тянуло к науке. Когда Сергей, наконец, понял, что не может заставить жену измерять жизнь его мерками, и перестал ее теребить с недописанной диссертацией, в их трехкомнатной квартире окончательно воцарились мир и спокойствие.

Летело время, на улицах и площадях сменялись портреты вождей. И вот в дружном тандеме Маркса-Энгельса-Ленина появился человек с багровым пятном на лысине, а вместе с ним в страну пришел «сухой» закон. В марте восемьдесят шестого года Андрей защитил кандидатскую диссертацию, и, конечно, Дориным хотелось бы отметить это событие по всем правилам, но в ученых кругах поговаривали о неофициальном указе сверху – «обмытую» диссертацию в ВАКе не утверждать. Во избежание неприятностей Ксения решила приурочить празднование защиты сына к юбилею их с Сергеем серебряной свадьбы – юбилей в середине апреля, сторонние недоброжелатели его с защитой никак не свяжут. Тем более, если собраться не в ресторане, а в тесном семейном кругу – слава богу, жилплощадь позволяет.

Гости начали собираться ближе к семи вечера, в прихожей сразу стало шумно от веселых голосов и тесно от оставленных гостями сапог. Тем, кто забыл принести с собой туфли, со смехом искали тапочки. Столы накрыли в двух комнатах – иначе всех друзей родителей и сына негде было бы усадить. Как всегда в дни семейных торжеств в гостиной горела на полную мощность хрустальная люстра, и свет ее тысячью огней отражался от зеркально натертого паркета – гордости Ксении. Празднование началось с тостов в честь диссертанта и юбиляров, потом гости занялись поглощением салатов и холодных закусок. К тому времени, как загодя поставленное Ксенией в духовку мясо протушилось до полной готовности, первое чувство голода было уже утолено, новое еще не пробудилось, поэтому на предложение хозяйки подавать горячее, все дружно ответили «позже», и начали расчищать место для танцев.

Сначала под плавно льющиеся звуки музыки немного покружили юбиляры и гости постарше, затем поставили румбу, и пустилась в пляску молодежь. Ксения, присев на краешек стула, следила, как Андрей скользит по сверкающему паркету, крепко обнимая талию своей девушки Аэлиты, золотоволосой черноглазой красавицы, изящной и тоненькой, как тростинка. Материнское сердце раздирали противоречивые чувства – хорошо, конечно, что у Андрюши уже два года одна и та же девушка, ведь прежде родители не раз ему пеняли, что он меняет подружек, как перчатки. Но, с другой стороны, Аэлита Ксении не нравилась. Почему? Вряд ли она смогла бы объяснить даже себе самой, почему ей так хотелось отыскать недостатки у вполне вероятной будущей невестки. Перехватив полный любви взгляд Андрея, устремленный на танцевавшую с ним девушку, Ксения ощутила легкий укол в сердце. От смятенных мыслей ее оторвала присевшая на соседний стул Маша Савина.

– Ксюша, – сказала она к юбилярше, – тут местком на меня миссию возложил – уточнить по поводу подарка вам с Сережей на юбилей. Короче, сначала хотели стиральную машину, но я сказала, что ваша пока нормально работает. Тогда предложили выделить вам обоим на август путевки в Пятигорск, ты как?

– Ох! – Ксения от досады чуть сморщила нос и качнула головой. – В этот Пятигорск мы уже раз пять ездили. А в Кисловодск путевок нет?

– В Кисловодск нет, но я им тоже сказала, что ты на сто процентов в Пятигорск не захочешь. Волынская носом крутила, крутила, потом все-таки еще вариант предложила – круиз по Черному морю. Остановки в Одессе, Новороссийске, Сочи, Ялте, где-то там еще, уже не помню. Разве плохо?

– А на какой месяц? – недоверчиво спросила Ксения, знавшая по опыту, что путевки на черноморские курорты профком обычно предлагает сотрудникам в зимнее время или ранней весной.

– То-то и оно, что конец августа, бархатный сезон – день на каждой стоянке, пляж, море. Я тебе по секрету скажу, но только никому: Волынская эти путевки для внучки директора выбила, та в свадебное путешествие собиралась. Но у них с женихом что-то там расклеилось со свадьбой, короче, не едут. Ну, я и насела на Волынскую – у вас юбилей все же. Ты, конечно, сама решай, но я тебе от души советую, такие путевки институту каждый год не выделяют.

«Действительно, – размышляла Ксения, – надо брать, хотя… Сергей ведь говорил, что в конце августа в институт приедет группа из Белграда, ему нужно будет их встретить. У него уже с руководством института договоренность, да и ему самому будет интересно».

– Я бы хотела, но Сережа, наверное, не сможет, – неуверенно сказала она, – и что я тогда с его путевкой буду делать?

Маша всплеснула руками.

– Да что ты, как дите малое! Не сможет Сергей, поезжай с Андрюшей.

– Он ведь после аспирантуры только начал работать.

– Да неужто не договоритесь с Борисом Михайловичем? И ведь какое удовольствие для парня будет!

Борис Михайлович, начальник отдела института, куда устроился работать Андрей, когда-то учился на одном курсе с Сергеем и Ксенией, а сейчас сидел в их доме за одним из столов. Попросить его перенести отпуск сыну было проще простого.

– Ладно, Маша, уговорила.

– А уж в крайнем уж случае, если что-то не получится, то одну путевку продашь. Да я хоть сама у тебя ее куплю.

– Андрюша наверняка поедет, он обожает Черное море.

Однако сын, которому она с радостным видом сообщила о предстоящем круизе, огорченно развел руками.

– Не смогу, мам, я ведь работаю.

– Ничего, мы попросим Бориса Михайловича перенести тебе отпуск на август.

Андрей насупился и покраснел.

– Не надо!

– Но почему? В августе почти весь институт уходит в отпуск.

– Ну… видишь ли… Короче, я уже говорил с Борисом Михайловичем – попросил его дать мне отпуск в сентябре. Мы с ребятами идем в поход по Военно-грузинской дороге.

– В поход?! – ошеломленно переспросила Ксения. – Да ведь ты всегда говорил, что терпеть не можешь турбазы и палатки.

– Ну, надо же когда-нибудь начинать.

– И Аэлита тоже идет?

Лицо Андрея расцвело нежной улыбкой.

– Конечно, мам, мы все вместе. Да ладно, не обижайся, чего ты?

Скорбно поджав губы, она сказала:

– Раньше ты радовался, когда нам вместе удавалось куда-то выбраться, а теперь…

– Мамуля, ну, я понимаю, ты сейчас начнешь все шишки валить на Аэлиту, но ведь я уже взрослый и имею право на личную жизнь.

– Что ж, дело твое, – сухо ответила мать, – думаю, эта девушка достаточно умна – дергает за ниточки, и ты пляшешь под ее дудку.

Андрей вспыхнул.

– Знаешь, мама, это ты всю жизнь меня дергаешь за ниточки, если на то пошло! Только мне уже скоро двадцать пять, и я достаточно взрослый! И не надо трогать Аэлиту!

– Понятно. Как вижу, эта девушка ведет тебя прямой дорогой в ЗАГС.

– Ну и что? Хочешь сказать, я еще не дорос до брака? Возможно, осенью мы действительно подадим заявление.

– Ах, вот как! – и, не зная, что на это можно возразить, Ксения как можно более язвительно выдохнула: – Что ж, поздравляю!

– Спасибо, – словно не заметив тона матери, улыбнулся Андрей и, обняв ее, ласково проворковал: – Не понимаю, чем тебя не устраивает Аэлита – интеллигентная девушка, способный экономист, окончила университет, пишет диссертацию. К тому же, ее родители разошлись и оставили ей шикарную двухкомнатную квартиру на Ленинском проспекте, так что мы не будем здесь жить и вертеться у вас с папой под ногами.

Пожав плечами, Ксения попыталась отвернуть лицо от его поцелуя, но он все же сумел чмокнуть ее в висок и шутливо дунуть в ухо. Тая в сыновней ласке, она пробурчала:

– Квартира и диссертация это еще не все, главное – душа!

Андрей рассмеялся и все последующие месяцы был очень нежен и предупредителен с матерью. Ксения ждала до последнего – вдруг еще передумает. Сын не передумал. За месяц до круиза она, махнув на все рукой, позвонила нетерпеливо ожидавшей ее решения Маше Савиной и продала ей вторую путевку.

* * *

Тот день расколол жизнь семьи Дориных на две эпохи. Утром Андрей брился в ванной, собираясь на работу, когда до него из гостиной донесся сдавленный крик отца. Сергей Денисович, белый, как мел, даже не взглянул на вбежавшего сына – трясущейся рукой он указал на экран телевизора, где полным торжественной скорби голосом диктор сообщал подробности гибели парохода «Адмирал Нахимов».

Машу Савину живой подняли на борт подоспевшего катера, Ксении в списках спасенных не оказалось. Муж и сын в течение нескольких дней обходили уложенные рядами трупы, но так и не обнаружили ее тела. Позже, когда уже завершены были поисковые работы, стало ясно, что Ксения Дорина оказалась среди тех шестидесяти с небольшим пассажиров, кого «Адмирал Нахимов», этот Титаник советской эпохи, навечно увлек за собой на дно Цемесской бухты в пятнадцати километрах от Новороссийска.

Они вернулись в Москву черными от горя. Сергей Денисович еще держался, но Андрей, казалось, совсем обезумел.

– Это я виноват! – повторял он. – Если бы мы поехали вместе, я бы ее спас!

– Андрюша, не говори ерунды! – увещевал его отец. – Ну, оба бы вы погибли – было бы легче? В те каюты сразу хлынула вода, там невозможно было спастись.

Аэлита примчалась к Дориным в день их возвращения из Новороссийска. Открывший ей Сергей Денисович обнял девушку, и она, плача, уткнулась ему в плечо.

– Ну-ну, – ласково гладя ее по голове, говорил он, – тихо, тихо, моя хорошая. Ты пойди к Андрюше, побудь с ним.

Он подтолкнул ее к комнате Андрея, а сам направился было на кухню, чтобы заварить чай, но тут же метнулся обратно, потому что тишину разорвал яростный вопль сына. Андрей, стиснув плечи Аэлиты, тряс девушку с такой силой, что копна золотых волос металась из стороны в сторону.

– Все из-за тебя! Из-за тебя! Если б не ты, я поехал бы с мамой, я бы ее спас! Ненавижу! Убирайся, не хочу тебя больше видеть! Никогда!

Ошеломленный Сергей Денисович не видел лица Аэлиты – его закрывали растрепанные пряди волос. Придя в себя, он бросился к сыну и вцепился в рукав его рубашки.

– Андрей, ты с ума сошел! Очнись!

Сразу обессилев, Андрей разжал пальцы и закрыл глаза. Отшатнувшись от него, Аэлита споткнулась, но удержалась на ногах. Она отбросила упавшие на лицо волосы, и Сергей Денисович увидел ужас в ее глазах. Не говоря ни слова, девушка повернулась и бросилась прочь из квартиры Дориных.

Через два дня Сергей Денисович позвонил Григорию Плавнику, с которым в детстве жил в одном дворе и дружил чуть ли не с пеленок. Григорий Абрамович Плавник был психиатром и, как знал Сергей Денисович, работал в закрытом институте над чем-то сверхсекретным, поэтому обычно на профессиональные темы не говорил, но с кем же теперь было посоветоваться, как не с верным школьным другом?

– Гриша, что мне делать? Андрей ведет себя очень странно, я боюсь за его психику. Может, какие-нибудь таблетки?

Друг успокоил:

– Это реакция на пережитую трагедию, я привезу ему препарат – очень хороший, импортный, в Союзе таких нет.

Препарат действительно помог, Андрей успокоился, перестал себя бичевать, но с Аэлитой так и не помирился. Полгода он ходил хмурый, а потом внезапно загулял. Вечерами Сергей Денисович работал допоздна, ожидая возвращения сына и отгоняя прочь мысли о возможном несчастном случае. Иногда Андрей возвращался под утро и часто навеселе. На замечания отца он реагировал резко:

– Я живу такой жизнью, какая мне нравится. Сюда баб не вожу, ничем тебе не мешаю, так что оставь меня в покое.

Минул год со дня гибели Ксении. Однажды теплым сентябрьским днем, когда Сергей Денисович был дома один, ему стало безумно тоскливо. Вытащив из буфета заветную бутылку, он плеснул себе в рюмку коньяку, выпил до дна и, ощутив приятную расслабленность, хотел было добавить, но в это время в дверь квартиры Дориных позвонили.

Когда-то в другой жизни Ксения постоянно пугала мужа и сына:

«Сразу не открывайте, сначала спросите, в глазок посмотрите. Все может быть – по голове стукнут, потом квартиру ограбят, а то и вообще убьют».

Теперь все это осталось в далеком прошлом, и Сергею Денисовичу было абсолютно безразлично – убьют, так убьют. Не спрашивая даже, он распахнул дверь и удивленно уставился на стоявшую на пороге девочку лет пятнадцати-шестнадцати.

– Здравствуйте, – с достоинством сказала она, – вы профессор Сергей Денисович Дорин? Я Ольга Васильева, и мне нужно с вами поговорить по важному делу. Очень важному!

– Здравствуйте, да, конечно, – растерянно пробормотал профессор, отступая назад и пропуская гостью в квартиру. – Вот сюда, пожалуйста. Можете не снимать обувь, у нас тут… немного не прибрано.

Скептически скользнув взглядом по скопившейся на мебели пыли, Ольга прошла в кабинет, опустилась на краешек стула, предварительно проверив пальцем – не грязно ли, – и, подождав, пока Сергей Денисович сядет напротив нее, сразу перешла к делу.

– Вы продавщицу Ларису Васильеву знаете – ну, из продмага, что рядом с вашим домом? Это моя сестра.

– А, ну… да, конечно, конечно, помню, – из вежливости солгал Сергей Денисович, но получилось у него не очень убедительно.

Если честно, то Ларису он не знал и в продмаге рядом с домом никогда не был – продмаг открылся всего пару лет назад, а еще года за четыре до этого Ксения добилась, чтобы ее мужа, как доктора наук со званием профессора, получившего государственную премию в области математики, прикрепили к магазину ученых. Там без очереди и толкотни можно было купить все, что способна возжелать душа советского человека, включая черную икру, индийский чай «со слониками» и ставший дефицитным после введения «сухого» закона сахарный песок. Овдовев, Сергей Денисович заходил в «свой» магазин раз в неделю, и купленных там продуктов им с Андреем за глаза хватало, поскольку оба они, как правило, обедали в институтской столовой.

Девочка Оля посмотрела на профессора с понимающей усмешкой, и от ее взгляда у него почему-то закололо в затылке.

– Ладно, в универсаме вы не бываете, сестру мою не знаете, я уже вижу. Но вот ваш сын Андрей ее очень даже хорошо знает – она от него беременна, а жениться он не хочет.

От растерянности и смущения лицо Сергея Денисовича стало багровым.

– Позвольте, – пролепетал он, – я не очень хорошо понял – это ваша сестра просила вас сюда прийти и со мной поговорить?

– Лариса? – девочка пренебрежительно махнула рукой. – Да что вы, я сама пришла, она мне вообще ничего никогда не говорит.

– А, понятно, – Сергей Денисович почувствовал некоторое облегчение – возможно, у девочки просто разыгралась буйная фантазия, и она насочиняла неизвестно что, – но если ваша сестра вам ничего не говорит, откуда вы знаете, что дела обстоят именно так – ну, что она ждет ребенка, и что отец ребенка мой сын?

На лице Оли появилось снисходительное выражение, и она презрительно пожала плечами.

– Не понимаю, зачем ей нужно что-то говорить? Да я и без ее рассказов все знаю! А отец ребенка – точно ваш сын, потому что у нее никого больше и не было. Просто, вы сами подумайте, он ей мозги запудрил, потом говорит: иди делать аборт, я тебе найду хорошего врача, а она боится, что потом детей не будет. Плачет, говорит: не пойду, ты не бойся, я рожу, но никому не скажу – в смысле не скажет, что это его ребенок. И теперь как же получается – мы с Лариской и мамой и без того втроем в однокомнатной квартире живем, а теперь еще и ребенок?

Сергей Денисович прямо-таки обомлел.

– Неужели они при вас все это обсуждали? – с дрожью в голосе спросил он. – Или, может… Вы подслушали?

– Ну… может, подслушала, – без всякого смущения ответила девочка Оля, – а чего вы пугаетесь? Мне кажется, что пусть ваш сын сам своего ребенка жильем обеспечит, у вас тут места много. Так как?

Внезапно Сергей Денисович вновь ощутил покалывание в затылке, столь острое, что ему даже стало страшновато – скоро пятьдесят, в таком возрасте на мужчин наваливаются разные болячки, а Ксении рядом с ним больше нет. Одного из сотрудников у них в институте недавно парализовало, ему тоже было где-то сорок семь, так за ним хоть жена ухаживает.

– Я поговорю с сыном, непременно, – с трудом двигая языком, сказал он.

– Ладно, – девочка поднялась и, оглядев комнату, чуть поджала губы, – когда они поженятся, Лариса хоть порядок у вас тут наведет, а то точно грязью зарастете. И сами вы еще можете жениться, вы же не старый. Вот и будет жена за вами ухаживать.

В этот вечер Сергей Денисович долго работал в зале, ожидая сына. Андрей появился около часу ночи, и от него разило перегаром. Проходя мимо отца в свою комнату, он слегка покачнулся и, уцепившись за стол, с ухмылкой спросил:

– Папа, ты еще не лег? Много работы? Смотри, переусердствуешь.

Сергей Денисович уже мысленно прикинул, как поделикатней начать разговор о Ларисе, но нагловатый тон Андрея вывел его из себя, он вскинул голову и резко сказал: – Сядь! Что у тебя с продавщицей Ларисой? Она действительно от тебя беременна?

– Что?! – Андрей застыл на месте, как вкопанный, потом опустился на стул. Лицо его начало медленно розоветь и, в конце концов, приобрело свекольный цвет. – Вот фрукт! Эта… Она что, была здесь и высказала тебе какие-то претензии?

– Нет, продавщица Лариса, если ты ее имеешь в виду, здесь не была и не высказывала никаких претензий. Она ведь, кажется, обещала тебе, что одна будет растить вашего ребенка, и ты на это согласился. Так или нет?

– Папа, не кричи, я не глухой. Давай, договоримся: это мои дела, и я разберусь с ними сам.

– Нет, это не твои дела! Ребенок, это уже не только твои дела – ты мой сын, так что придется нам с этим разбираться вместе.

– Ну и чего ты хочешь? – иронически спросил Андрей. – Да, допустил промашку, не отрицаю, но кто из нас не ошибается? Все же, откуда ты об этом узнал?

– От сестры Ларисы – она, кажется, подслушала один из ваших разговоров. И ты зря надеешься, что о ребенке не станет известно – узнают и в институте, и в комсомольской организации. Тебе ведь еще год быть в комсомоле.

– Да плевать, сейчас уже не то время. Папа, честно, ну в чем я виноват? Жениться не обещал, она мне с самого начала особо была не нужна.

– Ну и зачем было связываться, ставить себя в такое положение?

– Да случайно получилось – прятался от дождя и забежал в их магазин. Смотрю, она стоит за прилавком, смотрит на меня и улыбается – аж вся сияет. Говорит: здравствуйте. На прилавках пустота, народу никого. Ну, я сказал ей от нечего делать пару комплиментов. Она мне: а я тебя знаю, тебя Андрей зовут, и ты в этом доме живешь. Короче, тыры-пыры, я сначала думал, нормальная девчонка, приятно проведем время, потом только понял, что она на меня давно уже глаз положила – сидит там в своем магазинчике, товару нет, делать нечего, каждый день видит, как я из подъезда выхожу и прихожу, вообразила себе невесть что. Да знай я, что она девушка, да еще и залетит, я бы ее пальцем не тронул! Что я, враг себе?

– Вполне возможно, – сухо сказал отец, – ладно, что ты теперь думаешь делать?

– Я нашел прекрасного врача, ей бы за пять минут сделали аборт под наркозом, но она ведь фокусничает! Не пойму, чего она добивается, я ей сто раз объяснял, что не женюсь.

Сергей Денисович пожал плечами.

– Если родится ребенок, другого выхода нет, и ты это знаешь.

– Папа, ты сошел с ума? Люди спят друг с другом, чтобы получить удовольствие, и потому что требует организм, а брак это совсем другое. В крайнем случае, если Лариса сделает такую глупость и родит, я ей всегда помогу, но жениться… Мы абсолютно разные люди, у нас разные интересы, разный уровень мышления, какой между нами может быть брак? О чем с ней говорить – она двух слов связать не может, нигде не училась. Если бы мама была жива, она с ума бы сошла, приведи я в дом такую жену!

Упоминание о покойной жене больно резануло Сергея Денисовича. Стукнув кулаком по столу, он надтреснутым голосом закричал:

– Если б твоя мама была жива, она никогда – слышишь? – никогда не допустила бы, что бы ее внук рос, как брошенный щенок, не зная своего отца! В наше время были другие понятия о порядочности.

Неожиданно закрыв лицо руками, профессор заплакал – от тоски по ушедшей юности, от безысходности и от того, что ему, не старому еще мужчине, придется доживать свой век в одиночестве. Потому что Ксения была его единственной женщиной, на другой он никогда не женится, а вступать в связь, как говорит сын, только потому, что организм требует, противно моральным устоям, с юности вбитым в его голову.

Андрей, впервые в жизни видевший плачущего отца – даже гибель жены тот перенес с сухими глазами, – испугался.

– Папа, не надо, папа, что ты! Хочешь, чтобы я женился – да женюсь, хоть завтра! Женюсь, разведусь, дам ребенку свою фамилию – разве это проблема! Только не надо плакать, умоляю тебя!

Пышную свадьбу справлять Андрей не пожелал, но все же в гостиной у Дориных накрыли стол. Пригласили только родственников и близких друзей семьи, невеста с матерью и подругой, набросив фартуки на нарядные платья, ловко и быстро накрыли на стол, заставили его салатами и закусками, чуть позже принесли из кухни чугунки с горячим.

«Господи, когда же это они успели все наготовить? – с некоторым смущением подумал Сергей Денисович. – Неловко как-то – мы все сидим, а невеста суетится. Но расторопная девочка, ничего не скажешь, а Оля, сестра ее, видно, балованная – сидит и даже пальцем не шевельнет помочь, как принцесса. Интересно, что это она Грише Плавнику рассказывает? У него такой вид, словно он тигра повстречал».

Действительно, Ольга что-то тихо говорила сидевшему с ней рядом Григорию Абрамовичу, уже изрядно подвыпившему, и казалось, что тот испытывает сильнейшее потрясение, чуть ли не смятение. Потом лицо его внезапно вспыхнуло восторгом, и он начал что-то доказывать, активно жестикулируя правой рукой.

– Давай, потанцуем, Сережа, – ласково положив руку на плечо Сергея Денисовича, сказала Анна Семеновна, жена Плавника, – покажем пример молодым.

Они плавно заскользили по зеркальному полу под звуки старинного танго – со дня гибели Ксении паркет потускнел и потемнел, но накануне Лариса его отчистила и прошлась полотером.

«В общем-то, у меня, кажется, неплохая невестка, – думал Сергей Денисович, – совсем неплохая. Хорошо бы у них с Андреем все сложилось».

Спустя семь месяцев Лариса родила близнецов – девочку и мальчика, – и несмотря ни на что Андрей был рад. Детям решили дать имена их погибших на войне прадедов – Денис и Александра.

Со временем Андрей иногда ловил себя на мысли, что быть женатым человеком не так уж и плохо – тихая и молчаливая Лариса создала в доме невиданный уют, какого не было даже при Ксении. Теперь Андрей с отцом завтракали, ужинали и даже старались обедать дома, поскольку стряпня Ларисы была несравнима с той, что им предлагали в институтской столовой – благо, что даже в годы нарастающего дефицита Сергей Денисович по-прежнему приносил в дом профессорский паек из «своего» магазина. Их дом опять стал домом, а семья семьей – так, во всяком случае, казалось Дорину-старшему.

В свое время Ксения приучила своих мужчин на равных с ней делать всю домашнюю работу, но Лариса от любой помощи отказывалась, хотя помимо дел по хозяйству на руках у нее было двое малышей.

– Нет-нет, спасибо, я лучше сама, – застенчиво говорила она, – только если погуляете с Дениской и Сашенькой.

– Кажется, твоя жена боится доверить нам кухонные дела, – шутливо жаловался сыну Сергей Денисович, – она думает, что мы с тобой способны только на самую примитивную работу – толкать коляску.

Андрей пожимал плечами – он с детства знал, что домашняя работа необходима, но не мог понять, как может человек получать удовольствие, готовя салаты с борщами, крахмаля занавески, и до блеска начищая кухонную утварь. Лариса же не просто получала удовольствие – она в буквальном смысле слова всем этим наслаждалась. Впрочем, свою часть работы – прогулку с детьми – Андрей с Сергеем Денисовичем тоже любили и с гордостью катали в парке большую «близнецовую» коляску нежного кремового цвета.

По заведенному Ларисой порядку теперь после ужина отец с сыном уже не пытались наскоро ополоснуть под краном свои тарелки, а сразу уходили в гостиную и, уютно устроившись перед телевизором, начинали обсуждать транслировавшиеся съезды и заседания с их бурными «перестроечными» дебатами. Пока мужчины спорили в гостиной и развлекали гулькавших в кроватках малышей, Лариса, довольная, что отучила мужа со свекром вмешиваться в кухонные дела, мыла посуду, придирчиво разглядывая и ощупывая тыльную сторону каждого блюдца, каждой тарелки. Потом, накормив и уложив спать детей, она, помешивая, варила что-нибудь на плите и смотрела сериал «Богатые тоже плачут» – на кухне для нее поставили маленький черно-белый телевизор. В эти минуты ей становилось так хорошо, что, казалось, сердце вот-вот должно разорваться от счастья, и до слез жаль было Марианну Вильяреаль, которая никак не могла найти счастье со своим Луисом Альберто.

Денис, любимец отца, рос живым и веселым мальчиком. В отличие от брата, Сашенька была тихой девочкой, очень застенчивой и робкой, но иногда вдруг закатывала истерику. Во время одного из таких приступов она разбила любимую чашку Андрея – подарок Ксении. Сергей Денисович тогда всерьез обеспокоился – припомнил вдруг, как после смерти матери Андрей чуть душу не вытряс из Аэлиты. Может, у отца и дочки подобные вспышки – результат какой-то наследственной генетической аномалии?

Как всегда он решил посоветоваться со своим другом психиатром Плавником и на следующий день после инцидента прямо из института поехал к нему домой – не по телефону же обсуждать подобные вещи. К величайшему его изумлению у Плавников сидела Ольга, сестра Ларисы. При виде Сергея Денисовича она ничуть не смутилась, весело протянула ему руку и сказала:

– Здрасте, как там у вас дела? А то я Лариску сто лет не видела.

Анна Семеновна принесла в кабинет мужа чаю с печеньем и тут же вышла. Развалившись в кресле, Ольга и пальцем не шевельнула, чтобы помочь пожилой женщине. Григорий Абрамович выглядел задумчивым, на Ольгу смотрел странными, чуть ли не влюбленными глазами.

– Я, собственно, на минутку, хотел только тебя проведать, – повертев в руке свою чашку, сказал Сергей Денисович, поскольку Ольга вроде бы не собиралась уходить – не при ней же обсуждать семейные дела.

– Что ты, Сережка, посиди еще, – возразил Плавник, раз в год заходишь. Давай, по маленькой. Тебе, Оленька, не стану наливать, ты уж извини.

Они выпили, расслабились, Анна Семеновна принесла еще чаю, а потом у Сергея Денисовича внезапно сильно закололо в затылке, и он, поспешно поставил чашку на стол, чтобы не расплескать.

– Как у тебя дела в институте, Оля?

После школы Ольга поступила во второй медицинский институт, и это несказанно всех удивило – она не отличалась особым усердием в учебе, а конкурс был исключительно велик.

– Все нормально, спасибо, – Ольга хмыкнула и поднялась. – Ладно, я пошла, надо к коллоквиуму готовиться. Лариске и Андрею привет.

Плавник вышел ее проводить и достаточно долго отсутствовал, за это время голова у Сергея Денисовича прошла. Когда друг вернулся, он с привычной для их приятельских отношений откровенностью задал крайне интересовавший его вопрос.

– Гриша, я, наверное, чего-то недопонимаю – что эта девочка у тебя здесь делает?

– Видишь ли, – туманно ответил Григорий Абрамович, – это очень интересная девушка, м-да, очень интересная. К тому же, у них с матерью сейчас довольно сложное материальное положение – девочка учится, работает одна мать, помощи никакой. Поэтому я нашел для Оли кое-какую работу, соответствующую профилю медицинского института.

Сергей Денисович удивился – кому, как не ему было известно, что Лариса мать с сестрой голодными и холодными не оставит. Иногда, когда Андрей задерживался на работе, она его просила:

«Сергей Денисович, вы сегодня вечером с детьми не посидите? Я пирогов напеку, и маме с Олей тоже отвезу».

Пару раз прибегала с работы домой вся встрепанная:

«Сейчас ужин разогрею и обратно побегу – в универмаге импортные сапоги дают, я очередь заняла, чтобы Оленьке купить».

Короче, Плавник явно юлил и, нахмурившись, Сергей Денисович сказал:

– Нет, Гриша, что бы ты ни говорил, но твой интерес к этой девице мне непонятен. Извини, конечно, это твое дело, но Ане, кажется, она тоже не особо нравится.

Плавник слегка покраснел и заерзал.

– Оставь глупые намеки, Серый, я тебе уже все сказал!

– И кем же ты ее устроил? На медицинском у студентов днем практически нет свободного времени, а я в жизни не поверю, что Оля пойдет работать ночной нянечкой.

– Ничего, девушка способная, справляется. Она…ну, что-то вроде лаборантки. Ладно, Сережка, давай переключимся – ты ведь пришел ко мне поговорить о Сашеньке, так?

Сергей Денисович был поражен.

– Откуда ты знаешь, неужели… неужели Андрей сам решил тебе позвонить? Да-да, я понимаю, его и самого беспокоит нервозность девочки.

– Думаю, Андрею лучше будет не знать о нашем с тобой разговоре, – со странной усмешкой ответил Плавник, – это очень личное. Расскажи мне все сам.

Домой Сергей Денисович возвращался немного успокоенный – друг объяснил ему, что маленькая Сашенька с возрастом, скорей всего, научится держать себя в руках, а если не научится… Что ж, в таком случае ей, как и Андрею, можно будет попить импортных таблеток.

Про Ольгу Сергей Денисович с другом больше не говорил, но почувствовал огромное облегчение, когда она год спустя вышла замуж за своего однокурсника.

* * *

Обстановка в стране менялась с нарастающей скоростью – события в Литве и Закавказье, ГКЧП, развал Союза. С молниеносной быстротой таяли сбережения на многочисленных сберкнижках Сергея Денисовича, и эпоха глобального дефицита сменялась эпохой невыплаты зарплат. Вскоре после развала Союза, Григорий Плавник уехал за океан, и теперь жил в Нью-Йорке. Сергею Денисовичу он писал:

«Особой культуры здесь не встретишь, но, как ты понимаешь, уровень жизни намного выше. Если хочешь, я постараюсь вытащить сюда твоего Андрюшку с семьей – хорошие математики здесь ценятся».

Однако в начале девяносто четвертого Андрей решил окончательно поставить крест на своей научной карьере.

– Все, папа, ухожу из института, – сказал он.

– Ты с ума сошел, – испугался Сергей Денисович, – как это уйдешь из института? У тебя наполовину готова докторская, кроме того, ты ведь знаешь, что Гриша связался с Массачусетским университетом – есть большая вероятность, что через полгода тебя пригласят в Штаты читать лекции.

Андрей упрямо мотнул головой.

– Нет, я устал от науки, хочу заняться бизнесом.

– Каким бизнесом, что ты понимаешь в бизнесе? Бизнес это торговля, это то, что раньше называли спекуляцией! Что ж, иди на рынок, сейчас таких много – вчера ракеты строили, сегодня картошку продают. Пожалуйста, присоединяйся!

– Брось, папа, – спокойно возразил сын, – ты же знаешь, что на рынок я не пойду, но у меня появилась другая возможность. Не хотел тебе говорить… да ладно, скажу. На днях я встретил Аэлиту…

Сергей Денисович даже ахнул.

– Кого?! Аэлиту? Но ты же сам с ней порвал, ты же…

– Папа! – Андрей порозовел, но лишь чуть-чуть. – Это было давным-давно, все уже в прошлом. Она замужем, у нее муж, дочка. Так вот, у них с мужем уже налажен бизнес – они привозят и продают компьютерную технику. Это в наше время самое выгодное дело, они буквально купаются в деньгах, а сейчас им нужен грамотный партнер. Аэлита предложила мне работать на их фирме.

– И ты согласился? – в голосе отца звучала горечь. – Неужели ты окончил мехмат, защитил диссертацию и всю жизнь занимался топологией для того, чтобы продавать компьютеры?

– Только не надо пускаться в патетику! – зло фыркнул сын. – Кстати, компьютеры это не только купи-продай, здесь нужны люди, разбирающиеся в вычислительной технике.

– А мне кажется, что дело здесь не в вычислительной технике, а в твоей Аэлите, – неприязненно пробурчал Сергей Денисович и добавил с непривычными для него бестактностью и откровенностью: – Потому, может, она тебя и зовет, что вспомнила старое, вот и вся вам вычислительная техника. Интересно, ее муж знает, что у вас была любовь? А то он, может, и не согласится взять тебя к себе на фирму.

– Какие глупости ты говоришь, – Андрей снисходительно вздохнул, – да мало ли у кого что было! Я ведь тоже не ради себя стараюсь – хочу обеспечить Ларису и детей. Надоело, знаешь, сидеть и гадать – выдадут мне в этом месяце мои заработанные деньги или нет?

Он начал приносить домой толстые пачки долларов. Часть «зеленых» Лариса бегала менять на рубли в обменный пункт за углом, остальные прятала в тюфяке – от воров. На себя она ничего не тратила, только на хозяйственные нужды, потому что создание уюта в доме было ее любимым занятием, но однажды робко спросила:

– Андрюша, можно мне Оле дать пять тысяч долларов из отложенных? Она хочет уехать.

– Куда? – поразился Андрей.

– Во Францию – договорилась где-то, что будет там работать.

– Погоди, а институт? На каком она сейчас курсе?

– На четвертом, но она институт хочет бросить – говорит, что заграницей наши дипломы все равно не годятся. Говорит, ей и неинтересно, это Григорий Абрамович, пока был, уговаривал ее на психиатра учиться и в каком-то закрытом институте у себя на работу устраивал. А теперь институт закрыли, Григорий Абрамович в Америку уехал, а врачи у нас вообще совсем мало получают.

– А что ее муж, он тоже хочет ехать?

– Так они уже заявление подали разводиться, их через две недели в ЗАГСе разведут. Я даже и не знала ничего, мне только недавно Оля сказала, что они разводятся. Она говорит: на что он мне, я во Франции себе миллионера найду, а в Россию уже не вернусь.

– Гм, а твоя мама не оторвет мне голову, если я дам твоей сестре деньги на поездку?

– Андрюшенька, а что мама может сделать? Оля у нас всегда всем командует. Может, мама даже и рада – она хочет выйти замуж, а если Оля разведется и придет обратно домой, то где они все станут жить – все втроем в одной комнате?

Андрей был поражен – замуж? Его теща с ее рано поблекшим лицом и искривленными за тридцать лет работы на станке пальцами всегда казалась ему глубокой старухой. Хотя, ведь если разобраться, то ей только пятьдесят.

– Думаю, твоей маме надо быть осторожней, сейчас много охотников вступить в брак, чтобы поселиться в московской квартире, – рассудительно заметил он.

– Ой, да что ты, дядя Миша очень хороший! Когда отец нас бросил, он с Дальнего Востока приезжал, даже деньгами помог – он ведь маму еще со школы любит. Только тогда он не мог семью оставить, а теперь жена умерла, дети выросли, у него военная пенсия. Они с мамой и решили, что теперь до конца будут вместе.

– Что ж, твоей маме видней. Можешь дать своей сестре пять тысяч долларов, и попутного ей ветра.

Первое письмо от Ольги пришло только через год – она просила выслать ей переведенную на английский язык и нотариально заверенную копию свидетельства о разводе. После этого в течение нескольких лет от нее опять не было ни слуху, ни духу.

Денис и Сашенька пошли в школу в девяносто пятом, и как раз в это время женское чутье подсказало Ларисе, что муж начал ей изменять. Нужно сказать, что Андрею удавалось крепиться больше года прежде, чем случилось неизбежное – во время поездки в Германию за новой партией компьютеров.

– Почему ты так долго делал вид, что ничего нет? Я уже решила, что ты действительно разлюбил меня, – плача и целуя его, говорила Аэлита, – почему ты сам своими руками разрушил наше счастье? Что нам теперь делать?

– Не знаю, – искренне ответил он, – не вижу выхода.

– А я вижу – развод. Я вышла за него замуж только для того, чтобы забыть тебя. Наш бизнес – моя идея и процветает благодаря мне, но я отдам ему одну треть. Две трети принадлежат мне и дочери, и нам с тобой этого хватит, чтобы продолжить дело.

– Лариса не отдаст детей, к тому же, ей некуда идти.

– Мы что-нибудь придумаем, купим ей квартиру.

– Это тоже не выход – папа хочет жить с внуками.

– Тогда еще лучше – пусть Лариса остается с твоим отцом, а мы будем жить в своем доме, я верю, что он у нас скоро будет. Милый, мы сейчас наплаву, но чтобы наш бизнес процветал, необходимо безоговорочно доверять друг другу, а для этого нам необходимо зарегистрировать наш брак, понимаешь?

– Понимаю, – со вздохом ответил Андрей и в неожиданно нахлынувшем порыве откровенности добавил: – Я бы отдал ей Сашку, но Дениса… Я не могу расстаться с сыном, а суд его мне не отдаст, детей всегда оставляют матери.

– Попробуй с ней договориться – может, она согласится разделить детей. В конце концов, ей можно заплатить.

Лариса, выслушав мужа, поначалу ничего не поняла, потом пришла в шоковое состояние, а под конец, с ней случилась истерика. Прибежавший из своей комнаты Сергей Денисович схватился за сердце, и обсуждение развода на какое-то время было отодвинуто в неопределенное будущее. Андрей ушел жить к Аэлите, но к детям приходил почти ежедневно.

Спустя полгода Аэлита расторгла свой брак и покончила со всеми формальностями. Они с Андреем уехали в Германию, а после того, как закончили все дела, отправились в турне по Европе. В Москву вернулись лишь в сентябре, и на следующий же день после приезда Андрей отправился навестить детей, подгадав время, когда отец должен был быть в институте. Предварительно он позвонил и, услышав ответивший ему детский голос, с облегчением вздохнул – стало быть, жены тоже нет, поскольку Денис и Саша подходили к телефону только в отсутствие взрослых.

В тот день Лариса, отпросившись с работы, повела Дениса, у которого болело ухо, к отоларингологу, а Сашенька в это время делала уроки. Услыхав, как открылась входная дверь, она побежала в прихожую встретить мать и брата, но, увидев отца, застыла на месте.

– Здравствуй, Сашенька, – Андрей шагнул к дочке, чтобы ее поцеловать, но она отшатнулась и, прижавшись к стене, замотала головой.

– Нет!

– Ты не узнала своего папу? – удивился отец. – Что с тобой?

– Я… ты не мой папа! – выпалила Сашенька, и в бешенстве затопала ногами. – Ты продажный, я не хочу тебя видеть! Тебя купила богатая женщина, я тебя ненавижу, ненавижу! Ненавижу!

И чем громче она выкрикивала слова ненависти, тем сильнее была в ее душе любовь к отцу, и тем больнее рвалось сердце от всех тех разговоров, что довелось ей услышать за это время от соседок во дворе. Ошеломленный Андрей дал ей пощечину. Удар был несильный, но Сашенька дернулась и замолчала.

Отец и дочь стояли, меряя друг друга яростными взглядами и даже не подозревая, до чего они в эту минуту походят друг на друга. Наконец, Андрей опомнился.

– Ты ошибаешься, дочка, потому что ничего не знаешь, – сказал он насколько мог ровным голосом, – я твой отец и всегда буду любить вас с Дениской, но если ты не хочешь меня видеть, я буду приходить только к нему – он меня, наверное, все еще любит.

Об этом инциденте никто из близких не узнал, но теперь каждый раз, когда отец приходил к ним в дом, Сашенька убегала и пряталась в другой комнате.

Прошло около года, и неожиданно Лариса получила письмо от сестры – из Австралии. Ольга писала:

«Я вышла замуж за парня из очень богатой семьи Дерека Нортона, и скоро должна родить. Приезжай ко мне, поживешь немного в Сиднее – сама развеешься и мне поможешь. Ты ведь и мир никогда не видала, всю жизнь провела в Москве. Сходи в ОВИР и получи загранпаспорт, а все хлопоты с визой я беру на себя – хочешь, можешь приехать даже на три года».

Ольга ни словом не упомянула о Дениске и Сашеньке, скорей всего, она в своем обычном равнодушии ко всему, что ее не касалось, вообще забыла о существовании племянников.

Лариса задумалась. В глубине души она чувствовала себя глубоко униженной поведением Андрея – действительно, прожили вместе столько лет, она его любила, всю душу ему отдала, двоих детей родила, а он повстречал старую зазнобу и тут же хлопнул дверью. И что теперь? Придет к детям, а ей, жене, только и скажет:

«Привет, Лариса. Вот тебе деньги, Лариса, если что еще нужно, сообщи».

Даже в глаза никогда не глянет, смотрит на нее поверх головы, как на пустое место, словно она тряпка или мусор. Сам со своей этой по Европам катается, а жена… Нет, нужно ей тоже уехать, да неплохо бы на целых три года – пусть знает! Только детей нужно взять с собой – как же их одних оставить?

Однако взять с собой детей оказалось не так просто – требовалось разрешение их отца, а Андрей давать разрешение не собирался.

– Хочешь – езжай одна, – с кривой усмешкой процедил он, – а за ребят можешь не переживать, они без присмотра не останутся. Кстати, они и не могут ехать, у них школа.

– Но как же я без них – ведь на целых три года. Я Оле написала, она говорит, у них там тоже можно в школе учиться, и английский они там выучат.

– Ничего, я найду им учителей, они и в Москве английский выучат. Короче, я все тебе сказал, нового ничего не жди.

Лариса заплакала, Андрей пожал плечами и ушел. Сергей Денисович в это дело не вмешивался, но неожиданно решение нашла Аэлита.

– Поставь ей условие: вы разводитесь, и она официально оставляет тебе Дениса, а Саше ты подпишешь разрешение на выезд. Намекни, что через пару месяцев, позволишь ей забрать Дениса, но ничего конкретного не обещай.

После долгих раздумий, Лариса согласилась с условиями мужа и, уезжая с Сашенькой в Австралию в июле девяносто восьмого, была твердо уверена, что вскоре вновь увидит сына. Однако месяц спустя в России разразился кризис, дефолт рубля разорил многие некрупные компании, в том числе и фирму Аэлиты. Позвонив в Сидней, Андрей коротко сообщил бывшей жене, что у него неприятности, денег для дочки он выслать пока не сможет, и писать временно не будет.

В то время как Лариса терпеливо ожидала сообщений из России, Андрей и Аэлита метались по Москве и Подмосковью, скрываясь от кредиторов. Аэлита продала свою квартиру и коттедж, который великодушно оставил ей первый муж, но это позволило им погасить лишь часть долга.

Когда кредиторы начали в открытую угрожать, Маринку, дочку Аэлиты, поспешно отправили к родственникам в Саратов, сами Андрей с Аэлитой прятались у друзей и знакомых, а Дениса оставили с дедом, который не выпускал мальчика из дому даже в школу – боялся, что его похитят, чтобы заставить отца вернуть долг. Вечерами, отчитав лекции в университете, профессор Дорин садился с внуком за стол и проходил с ним школьную программу.

В конце концов, не видя выхода, Сергей Денисович сам предложил сыну продать их трехкомнатную квартиру на проспекте Вернадского и взамен купить однокомнатную в Люблино. За счет разницы в стоимости удалось, наконец, полностью рассчитаться с кредиторами. При продаже квартиры пришлось уплатить немалую мзду инспекторам из органов опеки и попечительства, поскольку эта сделка серьезно ущемляла интересы несовершеннолетних Дениса и Александры Дориных.

Выйдя из вынужденного подполья, Андрей и Аэлита начали свой бизнес с нуля. Для себя и Аэлиты с Маринкой Андрей снял двухкомнатную квартиру в Подлипках, но внука Сергей Денисович пока оставил у себя в Люблино.

– Я, Андрюша, знаю, что такое жить на съемной квартире, – сказал он сыну, – мы с твоей мамой помаялись. Одной хозяйке не понравятся дети, другой вдруг померещится, что ее обокрали или поцарапали мебель, и она среди ночи выставит вас на улицу. Вы наверняка будете постоянно кочевать с места на место, так пусть хотя бы мальчик спокойно живет и учится, он и без того много пропустил в школе. Если что, так я и Мариночку к себе возьму – комната у меня большая.

Последнее было сказано чисто из вежливости – Денис с дочкой Аэлиты, заносчивой и высокомерной девчонкой, терпеть друг друга не могли и вряд ли согласились бы жить в одной комнате, – поэтому Андрей с улыбкой отказался:

– Нет, папа, спасибо, Марина у нас девочка с претензиями, она может жить только в отдельной комнате.

– Ну, это дело хозяйское. Думаю, Андрюша, что раз уж дела у тебя налаживаются, то нужно написать Ларисе – узнать, как они там с Сашенькой. Мы почти полтора года ничего о них не слышали, пока скрывались от ваших кредиторов, – и писать, и звонить боялись.

Андрей недовольно сдвинул брови.

– Хорошо, папа, я напишу, но если Лариса захочет вернуться в Россию, то даже не знаю, что и делать – ведь квартира продана, приезжать им с Сашкой некуда.

Сергей Денисович тяжело вздохнул.

– Да, конечно. Лариса, как мать, имеет полное право предъявить нам претензии – мы ведь лишили ее детей нормального жилья, но для нее, думаю, главное узнать, что Денис жив и здоров. Насчет квартиры постарайся объяснить, она поймет – ей ведь известна ситуация в России. Он ошибался – Лариса абсолютно ничего не знала о «черном вторнике» и дефолте рубля в России. Да и откуда ей было знать, если она не говорила по-английски, не читала местных газет и не слушала новостей по телевизору? Ольга эту тему при ней не поднимала, но в начале декабря девяносто девятого неожиданно обрушила на голову сестры все новости и, отведя глаза, с легкой запинкой добавила, что Дорины больше не живут по старому адресу.

Тон, каким Ольга это сказала, заставил Ларису похолодеть от внезапно нахлынувшего ужаса.

– А… куда же они переехали?

Голова Ольга столь выразительно поникла, что внезапно все вокруг Ларисы начало ходить ходуном. Без сил, ничего не видя и не слыша, она упала на диван, а когда к ней вернулось сознание, рядом суетились сестра и ее муж Дерек, которому Ольга что-то объясняла по-английски.

– Лариса, – Дерек взял ее за руку, и взгляд его был полон сочувствия, – I’m sorry. Please, accept my condolences.

– Что? Что он говорит? – прижав ладони к белым, как мел, щекам, Лариса дрожащим голосом спросила: – Что с Денисом?

В голосе Ольги зазвенели слезы:

– Родная моя, в России сейчас страшное время. Я узнала, что Андрей влез в большие долги, и… Ты знаешь, что в нашей стране делают с теми, кто вовремя не отдает деньги.

Посиневшие губы Ларисы еле выговорили:

– Но ведь Денис маленький! Оленька, обзвони всех, напиши, спроси, может, кто про него знает, умоляю тебя!

– Лариса, милая, ты не представляешь, как мне тяжело тебе это говорить! Фирмы в России разоряются, должников вырезают целыми семьями – не щадят даже детей. Денис погиб вместе со своим отцом. Прости, сестричка, мне сообщили еще два дня назад, но у меня просто не было сил тебе сказать.

Она обняла сестру, прижала к себе и ласково гладила по голове. Лариса горько плакала.

– Денис, сыночек! Боже мой, как я могла его там оставить!

– Кто же мог знать! Но в любом случае в Москву теперь тебе возвращаться некуда – квартиру взяли за долги. – Как же мне быть?

– Оставайтесь с Сашкой в Австралии – я продлю тебе визу, а через пять лет получите австралийское гражданство. Ты согласна?

Осунувшаяся от горя Лариса слабо кивнула.

– Да, Оленька, что же мне еще делать? Спасибо тебе, что приютила нас. Сашеньке только… Сашеньке только ничего не говори про Дениску. Андрей, господи, Андрей! Как же он мог такое допустить!

В середине декабря Андрей приехал в Люблино днем, когда Денис был в школе. Лицо его опухло, глаза покраснели, и от него сильно несло перегаром. Не сказав ни слова открывшему дверь отцу, он скинул сапоги, сбросил в прихожей на пол покрытую снегом куртку и, пройдя в комнату, почти упал на диван. Сергей Денисович последовал за сыном, опустился на стул напротив него и молча ждал.

– Папа, – глухо произнес Андрей, – Ольга сообщила мне, что Лариса и Сашка погибли.

Сергей Денисович сидел неподвижно, и взгляд его скользил по лежавшей на столе статье, над которой он работал, до прихода сына.

– Как погибли? – голос его внезапно охрип, и ему не сразу удалось продолжить: – Этого не может быть! Ты пьян!

– Да, я пил! Потому что… На, читай, Ольга прислала мне вырезку из газеты – второго декабря под Сиднеем столкнулись грузовой и пассажирский поезда, много жертв. У нас по телевизору тоже об этом говорили в новостях, ты забыл? Ольга пишет, Лариса с Сашенькой ехали тем поездом и…

Не договорив, он закрыл лицо руками. Сергей Денисович взял у него газетную вырезку и начал медленно читать вслух, переводя с английского:

– …второго декабря девяносто девятого…много жертв, – он судорожно втянул воздух, прижал руку к сердцу и тяжело откинулся на спинку стула, – Дениске… Только Дениске пока ничего не говори, пусть подрастет, потом… Дай… накапай мне корвалол, Андрюша… на кухне.

Испуганный Андрей бросился на кухню за корвалолом.

Белое двухэтажное здание на Норд-стрит архитектурой своей походило на старинный замок, как, впрочем, многие дома в этом красивейшем районе Мельбурна – Гаденвэйле. По всему периметру второго этажа тянулась открытая веранда с колоннами, главный вход венчала круглая башня. Верхний этаж башни занимал кабинет Анны Гримвэйд. Сидя за своим столом, Анна могла свободно обозревать всю примыкавшую к зданию территорию и теперь, случайно бросив взгляд в окно, она увидела коляску, съезжавшую с веранды по пологому настилу. Тут же зазвонил телефон на ее столе, и в трубке гулко зазвучал встревоженный голос медсестры Марты Даллас:

– Простите, Анна, Эндрю Торнклиф спустился в сад.

Анна поморщилась.

– Вы должны были ему помешать, – недовольно сказала она. – Очень душно, собирается гроза.

– Я пыталась его остановить, но он неожиданно заявил, что хочет посетить мемориал.

– Не понимаю, – тон Анны стал резким, – ведь я с утра напомнила всему персоналу, что Торнклифу не следует знать об уходе Билла Ларсона. Вы профессионал, Марта, и должны знать, как отвлечь больного в подобных случаях. Почему вы сейчас не с ним?

Марта всхлипнула.

– Он велел мне оставить его в покое и… Да, я плохо справляюсь со своими обязанностями, потому что… Анна, я больше не в силах здесь работать, я уже говорила вам!

Действительно, полгода назад Марта Даллас говорила, что хочет перейти на работу в госпиталь. Анна знала, что у многих людей длительное общение с тяжелобольными приводит к появлению разного рода проблем, и может настать момент, когда человек теряет выдержку и контроль над собой. Тем не менее, осенью ей удалось убедить Марту Даллас остаться, хотя уже тогда было ясно, что делать этого не следует – Марта явно находилась на грани срыва. Однако что остается, если сотрудников в хосписе постоянно не хватает? Даже притом, что оплата труда здесь раза в два выше, чем, например, в Королевском госпитале – ведь хоспис финансируется фондом Энвижен.

– Хорошо, мы обсудим это позже, – Анне удалось произнести это абсолютно спокойно, – а теперь, Марта, возьмите себя в руки.

Выйдя из здания, Анна глубоко вдохнула пряный аромат цветов. Свернув в боковую аллею, она остановилась перед мемориалом, изваянным из серого камня в виде огромной раскрытой книги в обрамлении роз – тончайшая работа, выполненная искусным скульптором. На одной из страниц этой книги были столбиком вписаны имена, золотом на камне. Перед мемориалом сидел человек в инвалидной коляске с лицом землисто-серого цвета. Взгляд его, неподвижно устремленный на золотые буквы, казался застывшим, губы беззвучно шевелились.

– Привет, Эндрю, – Анны ласково улыбнулась.

– Привет, Анна, – вежливо отозвался человек в коляске, не поворачивая к ней головы и не отводя глаз от мемориала, – приятный день, правда?

– Очень душно, Эндрю, тебе не кажется? Собирается гроза, не лучше ли тебе вернуться к себе?

– Не лучше, – отрезал Торнклиф, – от кондиционеров тянет могильным склепом, и это портит мне настроение. – Я вижу имя Билла Ларсона, почему мне никто не сообщил?

В молодые годы Эндрю Торнклиф и Билл Ларсон были хорошими приятелями, и случилось так, что на закате дней неизлечимая болезнь в одно и то же время подвела их к грани между жизнью и смертью. Накануне ночью Билл переступил эту грань, но Эндрю все еще стоял по эту сторону, и Анна, боясь негативной реакции, велела персоналу скрыть от него смерть друга – к сожалению, безрезультатно. Теперь, настороженно наблюдая за насупившим брови человеком в коляске, она мягко и спокойно пояснила:

– Его имя внесли только сегодня утром, Билл покинул нас этой ночью, и я просто не успела тебе сообщить.

Это была идея Сильвии Нортон, урожденной Гримвэйд, – возвести в саду мемориал в виде книги и на каменных ее страницах высекать имена усопших в стенах хосписа. Анна поначалу возражала, сочтя это, мягко говоря, нелепостью, но к ее удивлению мысль оказалась удачной – пациентов, решивших провести последние дни жизни в хосписе, словно завораживало то, что имена их будут не позже, чем через два часа после кончины, выписаны на камне золотыми буквами.

Почему? Как врач и опытный психолог Анна постоянно пыталась найти этому объяснение. Умирающие надеялись, что золотые буквы на камне продлят им жизнь? Или полагали, что таким образом им будет гарантирована вечная память? Пациенты часто подъезжали к мемориалу в креслах и долго смотрели на каменную страницу – словно пытались определить на ней «свое» место. Вот и Эндрю Торнклиф, внутренности которого пожирал рак поджелудочной железы, с какой-то детской досадой в голосе обиженно молвил:

– Чертов Билли, как обошел меня, а? Я-то думал, следующее имя после Стюарта будет моим. Знаешь, Анни, сегодня с утра болей совсем не было, я даже не велел этой противной Даллас делать мне укол. От уколов в голове туман, а я думал, мы с Биллом после ленча немного поболтаем в гостиной – вчера он говорил, что ему лучше. Говорил, что ему лучше, а сам ушел.

Здесь, в хосписе, принято было говорить «ушел», а не «умер». Анна перевела дыхание и сказала то, что полагалось говорить в подобном случае:

– Что поделаешь, Эндрю, жизненный путь каждого из нас конечен. Это закон природы, его не изменить, поэтому нужно жить настоящим. Билл Ларсон завершил свой путь, но он продолжает жить в наших сердцах и в нашей памяти.

Однако Торнклиф думал о своем и явно ее не слушал.

– Бедняга Билл! – говорил он. – Наверное, теперь ему впервые в жизни удастся отдохнуть – всегда работал, как вол, только о своих девчонках и думал.

Что ж, разговор о Билле Ларсоне отвлекал Торнклифа от мыслей о собственной участи, поэтому Анна с готовностью вступила в дискуссию.

– Любой из нас тревожится о своих детях, Эндрю, ведь когда-то всем нам придется уйти, чтобы освободить место молодым поколениям. Однако Сюзьен и Грэйси – прекрасные молодые женщины, те зерна разумного, что заложил в их души отец, помогут им в жизни.

– Красиво говоришь, Анни, – проворчал Торнклиф, – ты хорошо усвоила в университете науку утешать умирающих, а? Только по мне Билл сделал глупость, когда завещал девчонкам свой бизнес.

Удивленно приподняв брови, она улыбнулась.

– Не понимаю, Эндрю, что тебя так удивляет – кому же еще Ларсону было завещать свое агентство, как не дочерям? Его отец болен, с женой они давно разошлись.

– Понятно, она была француженка, что с них взять! Наставила мужу рога и сбежала, даже на дочек не оглянулась. Нет, про жену и речи нет, я про то, что частный сыск не для девчонок. По мне бы избавиться Биллу вовремя от сыскного агентства и купить девчонкам ферму – пусть разводят коров!

Анна засмеялась.

– Думаю, Агата Кристи с тобой бы не согласилась. Однако, Эндрю, скоро пойдет дождь, не лучше ли нам вернуться в холл и там продолжить наш разговор?

– Не хочу! – зло отрезал он, откинувшись назад, закрыл глаза.

– С моря идет гроза, слышишь гром? И ветер поднимается.

Торнклиф равнодушно дернул плечом, пергаментные веки его дрогнули.

– Я не хочу внутрь, – капризным детским тоном повторил он, – мне и здесь хорошо. Дождя еще нет, посиди со мной, Анни.

Голос его звучал слабо и жалобно. Взглянув на потемневшее небо и подумав о массе неотложных дел, ожидавших ее в кабинете, Анна слегка поежилась и незаметно вздохнула, но все же опустилась на каменную скамью.

– Хорошо, Эндрю, но недолго – скоро приедет твоя жена.

– Ну и что? – с губ его сорвался смешок. – Думаешь, она станет меня к тебе ревновать? Летти не ревнива, к тому же, я сейчас немного не в форме. Вижу, я тебя утомил, но не желаю видеть эту противную Даллас.

– Бог с тобой, Эндрю, Марта очень милый человек и…

– Видеть ее не могу! По мне эта русская девочка Сандра Дорин гораздо приятней.

Анна засмеялась и погрозила ему пальцем.

– Ах ты озорник! Что ж, Сандра действительно очень мила, и, если хочешь, я попрошу ее составить тебе компанию вместо Марты.

Взгляд сидевшего в коляске человека затуманился, уголки губ скривились усмешкой, и он равнодушно качнул головой.

– Мне это уже безразлично, однако эта девочка… Она чем-то напомнила мне Сильвию Гримвэйд в молодости. Я давно хотел спросить тебя, Анни…

Прилив сил уже покинул Торнклифа, и теперь разговор давался ему с большим трудом, а лицо, и без того землистое, приобрело сероватый оттенок.

– Буду рада ответить, – мягко сказала она, – если только смогу.

Торнклиф вновь оживился, и щеки его на миг даже слегка порозовели.

– Мой вопрос тебя шокирует, но умирающему дозволено быть нескромным. Сильвия… Она счастлива?

Анна растерялась, потому что именно этого вопроса ожидала меньше всего. В далекой юности Эндрю Торнклиф и Сильвия – ныне Нортон, а тогда еще Гримвэйд – были близки, но с тех пор пролетело столько лет! Оба они, и Сильвия, и Эндрю, давным-давно имели детей и внуков, а Эндрю за прошедшие годы успел дважды развестись.

– Бог с тобой, Эндрю, о чем ты? – в голосе Анны слышались нотки смущения, с которым ей не сразу удалось справиться. – Патрик и Сильвия женаты более тридцати лет, у них трое взрослых детей.

– Мы с Сильвией были счастливы, Анни! Как счастливы мы были, пока она не встретила Патрика Нортона!

Анна всплеснула руками.

– Эндрю! Столько лет прошло, неужели в твоем сердце до сих пор живет обида?

– Нортон – ничтожество, болтун и бабник! – возбужденно проговорил Торнклиф. – Ему нужны были только деньги Сильвии, а женившись, он изменял ей направо и налево!

– Прости, Эндрю, я не могу с тобой это обсуждать, – твердо сказала Анна, – давай поговорим на другую тему.

Вновь откинувшись назад, Торнклиф равнодушно дернул плечом.

– Теперь уже все равно, – пробормотал он.

Внезапно крупная капля дождя упала на щеку Анны, совсем близко, над самой ее головой сверкнула молния, и почти сразу же раскатисто заворчал гром, налетел порывистый шквал ветра.

– Тебе нужно вернуться в палату, Эндрю, – она торопливо поднялась, шагнула к сидевшему в коляске человеку, и внезапно осеклась – взгляд Торнклифа, устремленный в сторону, медленно тускнел.

Дотронувшись до безжизненно повисшей руки, обтянутой коричневатой кожей, Анна покачала головой и вздохнула. Повернувшись спиной к смешанному с влагой потоку воздуха и придерживая одной рукой разлетавшиеся пряди волос, она вытащила из кармана телефон и связалась с медсестрой.

Через два часа имя Эндрю Торнклифа высекли на каменной странице строчкой ниже имени Билла Ларсона. Под хлещущим с неба декабрьским дождем мужчина в защитных очках старательно выводил золотые буквы. Глаза неподвижно смотревшей перед собой Летти Торнклиф оставались сухими, широкий купол зонта защищал ее от падавших сверху потоков воды.

Когда были выполнены все формальности, она зашла в кабинет Анны, пожала ей руку и просто сказала:

– Благодарю вас за все, Анна. Знаете, когда Эндрю принял решение окончить свои дни у вас, я поначалу возражала. Однако он оказался прав – вы сумели скрасить его последние мгновения лучше, чем это сделала бы семья.

Неожиданно голос супруги Торнклифа задрожал, выдержка покинула ее, на глазах выступили слезы. – Здесь работают профессионалы, – мягко ответила Анна.

– Он чувствовал себя здесь, как дома, – всхлипнув, продолжала Летти Торнклиф.

– Так и должно было быть. Наш хоспис – не больница, а дом и семья для его обитателей и их родных. Вам не в чем себя упрекнуть, Летти, вы сделали для мужа все, что должны были сделать.

Именно так полагалось говорить родственникам тех, кто покинул этот мир в стенах хосписа. Слова и тон Анны сняли напряжение с лица вдовы Торнклифа, взгляд ее просветлел.

– Передайте Сильвии мою благодарность, – сказала она уже почти спокойно.

Все родные усопших в стенах хосписа обязательно передавали Сильвии Нортон слова благодарности, ведь именно она основала хоспис, финансируемый благотворительным фондом холдинга Энвижен – богатейшей компании Австралии, основы которой были заложены пра-прадедом Сильвии Дэвидом Гримвэйдом. В ответ Анна, сохраняя доброжелательное и сочувственное выражение лица, произнесла стереотипную фразу:

– Непременно передам, благодарю вас.

Проводив гостью до машины, она вернулась к себе и опустилась в кресло, но едва на минуту закрыла глаза, перед мысленным взором вновь заплясали искры частиц раскаленной каменной пыли – как два часа назад, когда сварщик высекал на камне золотые буквы. Искры были сигналом того, что в данный момент ей следует напрячь волю, и изгнать из памяти все, связанное с усопшим Торнклифом, – постоянно соприкасаясь со смертью, нельзя расслабляться, иначе можно сойти с ума. Однако прежде, чем отключиться от мыслей об Эндрю, Анна сделала последнее, что обязана была сделать – вытащила телефон и позвонила в Сидней Сильвии Нортон, кузине своего покойного мужа.

– Анни? – голос Сильвии, обычно бодрый и торопливый, звучал устало и глухо. – Привет, дорогая, как дела?

– Привет, Сильви. Звоню по твоей просьбе – сегодня Эндрю Торнклиф…

Она не договорила, потому что и без слов все было ясно. Из груди Сильвии вырвался печальный вздох.

– Эндрю! Когда-то мы были… хорошими друзьями. Сообщи мне, как связаться с его семьей – я распоряжусь послать соболезнования.

– Перешлю информацию твоему секретарю. Сильвия, мне надо еще кое-что с тобой обсудить. Марта Даллас не хочет больше у нас работать.

– Печально, очень печально! – озабоченно проговорила Сильвия. – Марта одна из самых квалифицированных наших медсестер. Попробуй с ней поговорить – фонд готов увеличить ей заработную плату, нам не хватает дипломированных специалистов.

– Дело не в этом, она действительно больше не может работать – у нее постоянно возникают проблемы. Думаю, сегодня я даже была с ней излишне резка.

– Что ты предлагаешь, Анни, у тебя есть варианты?

– Эта девочка, Сандра Дорин, неплохо справляется с работой, и у нее отличный диплом. Однако без твоего согласия я не имею права заключить с ней длительный контракт – формально у Сандры еще не закончился испытательный срок.

Пораженная Сильвия переспросила:

– Сандра Дорин? Ты хочешь заключить контракт с Сандрой? Что ты, дорогая, это несерьезно и против правил – наши медсестры имеют дело с сильнодействующими препаратами и испытательный срок обязателен, а эта девочка работает у тебя меньше месяца.

– Но ведь ты сама рекомендовала ее мне, Сильви, – с недоумением возразила Анна, – поэтому я и решила, что ты не будешь против. Тем более, что Сандра словно создана для нашей работы – она ответственна, понимает указания с полуслова, у нее прекрасные руки. А какая удивительная легкость в обращении с тяжелобольными! Знаешь, даже у опытного профессионала не всегда так получится – вовремя пошутить, развеселить, отвлечь. Но, конечно, если ты против…

– Я рада, Анни, что ты довольна этой девочкой, – мягко ответила Сильвия, – и передам твои слова моей дочери, это ее порадует – они с Сандрой очень дружны, Нора опекает эту девочку с самого детства. Однако хочу, чтобы тебе сразу стала ясна ситуация: желание работать в хосписе после медицинского колледжа возникло у Сандры под влиянием Норы. Моя дочь попросила меня рекомендовать тебе свою приятельницу, и я решила, что вреда от этого не будет – у Сандры диплом MSN, да и у тебя в хосписе постоянно не хватает сотрудников. Однако моя Нора… Видишь ли, моя девочка немного оторвана от реальности, и не понимает, что таких молодых и здоровых девушек, как Сандра, работа в хосписе не привлекает. Возможно, Сандра поработает у тебя пару-другую месяцев, поскольку ей нужны деньги, а фонд Энвижен предлагает достаточно высокую зарплату, но дольше она не задержится, уверяю тебя.

– Не знаю, Сильви, – голос Анны стал задумчивым, – может, ты и права, может, и нет. Кстати, я была немного удивлена, когда узнала, что Сандра – племянница твоей невестки. Дружелюбный до сих пор тон Сильвии мгновенно стал холодным и неприязненным.

– Да, – коротко отрезала она, – Сандра племянница Ольги.

Анна прекрасно знала, что Сильвия на дух не выносит жену своего старшего сына Дерека, поэтому, не обратив внимания на ледяные нотки в голосе собеседницы, спокойно продолжала:

– Так вот, я поручила Сандре курировать Билла Ларсона, и, знаешь, смешно, но Эндрю мне перед смертью признался, что завидовал приятелю. Я сейчас вспоминаю – однажды Сандра ставила Биллу капельницу, что-то ему говорила, он отвечал, и оба они смеялись. Потом Билл объяснил мне, что Сандра учит его русскому языку, а он никак не может освоить произношение. Один раз, когда ему стало немного лучше, они с Сандрой даже играли в шашки, но обычно она просто рассказывала ему что-нибудь смешное. Кажется, Билл так и умер – смеялся, а потом вдруг сразу уснул. Конечно, решать тебе.

Сильвия ответила не сразу, и чувствовалось, что ее тронули слова Анны.

– Да, Анни, я знаю, что Сандра хорошая девочка и ничуть не похожа на свою тетку. Недаром моя дочь ее обожает, а Нора прекрасно разбирается в людях. Хорошо, дорогая, мы вернемся к этому разговору перед Рождеством – я буду в Мельбурне недели через две-три. Кстати, мне нужно серьезно поговорить с тобой и нашими детьми. Ты часто их видишь?

– Очень редко, – сказала Анна, и Сильвия поняла, что ее собеседница улыбнулась, – у молодых своя жизнь, Сильви, к чему им мешать? Мэгги звонила мне два дня назад, говорит, что сейчас очень занята – готовит свои работы к выставке.

– А Родди? – в голосе Сильвии внезапно послышалась тревога. – Они сейчас вместе, у них нет проблем?

– Я думаю, у них все в порядке, иначе моя дочь сообщила бы мне, – безмятежно ответила ее собеседница, – тебе мои принципы известны, Сильви, я никогда не пристаю к молодым с вопросами.

– Хорошо, я сейчас позвоню Родерику. Увидимся, Анни, береги себя.

* * *

Закончив разговор с Анной, Сильвия Нортон с минуту сидела, ссутулившись, словно на плечах у нее лежал безмерно тяжелый груз, потом тряхнула головой, поднесла к глазам трубку и нажала кнопку вызова телефона младшего сына.

– Привет, малыш, как ты?

– Все хорошо, ма, скучаю по тебе, – весело отозвался Родерик, – как у тебя дела?

Закрыв глаза, Сильвия представила себе лицо своего мальчика, и на губах ее мелькнула улыбка.

– У вас в Мельбурне все еще идет дождь? – нежно спросила она.

Родерик добросовестно выглянул в окно своих апартаментов на тридцать пятом этаже здания Фреш-Уотер. По Квинс-бридж-стрит, спрятавшись под широкими зонтами, сновали крохотные фигурки пешеходов, туман густой пеленой навис над Мельбурном и плотно окутал высотки Сити.

– Да, ма, сильный дождь, – доложил он.

– Мэгги сейчас с тобой?

– Мэгги? Нет, ма, она… она сейчас очень занята со своей выставкой, все время торчит у себя в студии. Нескольким студентам их художественной школы предложили выставить свои работы в галерее Яна Поттера, и Мэг попала в их число, она сейчас вообще ни о чем больше думать не может – кажется, забыла даже, что я существую.

Сильвия тихо засмеялась.

– Ничего, дорогой, не стоит обижаться на Мэгги, ты должен научиться уважать интересы своей будущей жены.

– Понимаешь, ма…

– Да, я все понимаю, мой мальчик. Передай привет Мэгги и будь осторожен, когда ведешь машину. Целую.

– Я тоже. Пока, ма.

На лице Родерика, когда он повернулся к сидевшей на диване хорошенькой светловолосой девушке в сиреневой футболке и белых джинсах, можно было прочесть крайнее смущение. Хмуро сдвинув брови, девушка покачала головой.

– И что я тебе говорила, Родди? Сильвия до сих пор носится со своей идеей о вашем с Мэгги браке, а ты-то решил, что она уже к этому охладела.

– А я утверждал и продолжаю утверждать, что для мамы нет ничего дороже моего счастья. Ты поймешь это во время рождественского обеда, когда мы сообщим о нашем браке.

Несмотря на все старания Родерика говорить весело, в тоне его проскальзывали нотки неуверенности. Сандра отвела глаза в сторону и вздохнула.

– Ох, Родди, Родди! Извини, конечно, дорогой, но мне почему-то после нынешнего вашего разговора не верится, что она оплатит нам покупку дома в случае рождения у нас с тобой маленького бэби. Похоже, она всей душой настроена на ожидание внука от Мэгги.

– Нет, дорогая, мама никогда не изменяет своему слову! Она утверждает, что Энвижен в настоящий момент остро нуждается в наследнике. Поэтому, если у меня сейчас будет ребенок, компания возьмет на себя все расходы по его воспитанию и покупке дома, – опустившись на ковер у ног Сандры, Родерик обнял ее колени, – ты получила сертификат месяц назад, освоилась на новой работе, но я все молчу и жду, пока ты сама примешь решение. И буду ждать столько, сколько ты пожелаешь.

Проведя рукой по лбу, Сандра задумчиво сказала:

– Дом это, конечно, аргумент. Но еще раз спрашиваю: ты уверен, что правильно все понял?

– Я что, похож на идиота?

– Твой старший брат уже обзавелся двумя наследниками, зачем ей еще один?

– Наследники – мамина слабость, – пошутил Родерик, – может, у нее появились лишние акции Энвижен, и ей некому их завещать.

– Ты действительно хочешь ребенка, Родди, или желаешь выполнить каприз твоей мамы?

– Я хочу иметь от тебя ребенка, – медленно проговорил он, – безумно хочу. Но решать тебе. А ты хочешь иметь от меня ребенка, Сэнди?

– Да, – она чуть поколебалась, – хочу. Конечно, я предпочла бы родить чуть позже, но дом это действительно серьезно. Только я абсолютно не знаю, как воспитывать детей. И вообще – с чего начать.

Родерик в восторге вскочил на ноги и заключил жену в объятия.

– Сэнди, я счастлив! – его дыхание коснулось волос Сандры, вкрадчивый шепот заставил ее сердце гулко забиться: – Начать-то, детка, как раз проще простого – будем крепко-крепко любить друг друга и обо всем забудем.

Он увлек жену в спальню, а она только и успела сказать:

– Менять подгузники будешь сам.

– Считай, что договорились.

Время замедлило свой бег, и мир застыл на месте. Они вновь и вновь сливались в одно целое и лишь под утро, утомленные любовью, забылись сном. Когда луч восходящего солнца проник в комнату, разбуженный им Родерик бросил взгляд на окно и сонно пробормотал:

– Шары уже выпустили!

Сандра поднялась, накинула на плечи халат и подошла к окну. Улицы были еще влажны от недавнего дождя, но небо уже очистилось от туч, и в яркой синеве его плыли воздушные шары, медленно уходя ввысь.

– Мне безумно нравится этот обычай – каждое утро в шесть выпускать над Мельбурном воздушные шары! – она с улыбкой обернулась к мужу, и белокурые волосы ее вспыхнули золотом в лучах солнца. – А тебе?

– Мне тоже, – Родерик сунул голову под подушку, чтобы спрятаться от бьющего из окна яркого света, и попросил: – Опусти жалюзи, Сэнди, будь добра, я хочу еще немного поспать.

Подняв руку, Сандра потянула шнурок и опустила жалюзи.

– Что ж, поспи, ты и вправду устал. Думаю, после сегодняшней ночи Энвижен получит наследника.

Она весело тряхнула волосами и рассмеялась. Родерик не слышал последних слов своей юной жены – едва комнату окутал полумрак, он крепко уснул, повернувшись лицом к стене.

Время не смягчило горечь утраты Ларисы Дориной, но с течением лет боль стала не столь острой. Пытаясь найти забвение в своем любимом занятии – хлопотах по дому, – она добровольно взяла на себя обязанности кухарки, уборщицы и няни маленького племянника Тэдди. Спустя три года Ольга родила второго ребенка – девочку, – и на плечи Ларисы легли также заботы о маленькой Лили. Мужа Ольги, Дерека Нортона, это сильно смущало. Однажды он даже сказал жене:

– Нам следует оплачивать услуги твоей сестры.

– Ты шутишь, дорогой, – удивилась Ольга, – неужели ты хочешь предложить Ларисе деньги? У нас в России так не принято. Лариса смертельно обидится – ведь она моя сестра. И потом, она любит этим заниматься.

– Да, но за любимую работу тоже платят деньги. Она не только убирает и нянчит детей, но еще и готовит. В конце концов, это не обязательно – мы могли бы заказывать еду.

– Дорогой, успокойся, пожалуйста, Лариса обожает готовить. К тому же, Тэдди и Лили привыкли к ее стряпне, они в рот не возьмут ничего другого. Так что, если тебя смущает сложившаяся ситуация, можешь поучиться у Ларисы кулинарному делу и взять кухню на себя.

– Ну и поучусь! – весело ответил Дерек, но вскоре благополучно забыл о своем намерении.

Ларису волновало другое – в соответствии со сложившимися у нее представлениями о жизни ни один мужчина не мог быть доволен постоянным пребыванием в доме лишних ртов.

– Ты, Оленька, честно скажи, из-за нас у тебя с мужем неприятностей не будет? – однажды робко спросила она у сестры. – А то ты нас и кормишь, и одеваешь, Сашеньку на свои деньги в частной школе учишь – мне ведь с вами никогда не рассчитаться. Я ведь что могу – только если по дому что-то сделать и с детьми помочь.

Ольга, вертевшаяся в это время перед зеркалом, небрежно отмахнулась.

– Успокойся, дорогая, Дерек только рад, что вы с Сашкой сумели выбраться из этой ужасной России.

– Не знаю, как мне вас обоих отблагодарить. Я уж и Сашеньке всегда говорю: смотри, дочка, мы тете Оле и дяде Дереку по гроб жизни обязаны, что по-человечески живем.

– О чем ты говоришь, Лара, мы же не чужие, – оглядев себя со всех сторон, Ольга скорчила недовольную гримаску, – думаю съездить на Джордж-стрит и поискать юбку к этому блузону – в торговом центре будет распродажа. Кстати, тебе тоже нужно купить другой топ к серой юбке – твой фиолетовый мне не нравится. Поедем вместе?

Составлять целое из единых деталей было любимым занятием Ольги. Как-то раз, купив на распродаже великолепную дамскую сумку, она с неделю ездила по магазинам и рыскала по Интернету в поисках подходящих к этой сумке костюма и туфель.

– В другой раз, Оленька, – уклонилась Лариса, – если тебе что для меня понравится, сама купи, ты размер мой знаешь.

Ольга пожала плечами.

– Странная ты стала, Ларка, – в Москве тебя было хлебом не корми, а дай побегать по магазинам. Тебе что, в Австралии не хватает хамства и очередей?

Как всегда она попала в точку – Лариса действительно тосковала по московским универмагам, где горластые тетки в очередях шумно выясняли, кто за кем стоит, а продавцы покрикивали на покупателей и даже порою оскорбляли грубыми словами. Но оскорбляли-то по-русски! В Бонди-Бич, где жила семья Ольги, было много русских семей, и Лариса, постоянно встречая в магазинах соотечественников, нет-нет да перекидывалась с ними парой слов. В центре же Сиднея доносившаяся со всех сторон чужая речь вызывала у нее тоску – за годы жизни в Австралии ей удалось выучить не более двадцати английских слов, позволявших кое-как общаться с продавцами в универсамах и делать заказы по телефону. Объяснить это Ольге Ларисе было бы трудно, поэтому она начала оправдываться:

– У меня нынче дел накопилось, да и Лили с няней не любит оставаться – начинает плакать.

– Ох, какие нежности, поплачет и перестанет, – протянула Ольга и, приложив к блузону одну из разложенных на кровати юбок, тяжело вздохнула, – нет, цвет не сочетается. Так я насчет Лили – меньше ее балуй, а то она будет такая же плакса, как Сашка.

Лариса виновато вздохнула – сестра, хоть и шутливо, но постоянно напоминала, что по приезде в Австралию Саша с утра до вечера плакала, ни на шаг не отходя от матери. Ольгу это раздражало – вызывая к себе сестру из России, она со свойственным ей эгоизмом полагала, что Лариса все свое время должна уделять ее маленькому сыну, а не успокаивать свою хныкающую дочку. Сашу отвели к детскому невропатологу, и тот прописал ей микстуру, но ни микстура, ни искренняя доброта Дерека, пытавшегося развлечь девочку новыми игрушками, не помогли Саше избавиться от тоски по брату и дедушке. Устав плакать, она сидела в детской, притулившись где-нибудь в уголке, и глазами затравленного зверька следила, как мать возится с Тэдди.

Жизнь Саши круто изменилась после того, как в детскую заглянула Нора, младшая сестра Дерека. Это была худенькая и бледная восемнадцатилетняя девушка с ласковым взглядом и нежным мелодичным голосом. Такая маленькая, что Лариса поначалу приняла ее за ребенка, а Саша сочла своей ровесницей. Играя с Тэдди, Нора время от времени поглядывала на заплаканную девочку, потом внезапно что-то ей сказала. Та, естественно, ничего не поняла, но вошедшая в комнату Ольга перевела им, что Нора приглашает Сашу провести рождественские праздники у них в Потс-Пойнте.

– Это другой район Сиднея, – пояснила она Ларисе, не скрывая откровенной радости по поводу возможности на какое-то время избавиться от племянницы, – там живут родители Дерека и Норы, это один из самых фешенебельных районов Сиднея. Не бойся, никто Сашку не съест, пусть развлечется – там есть дети ее возраста.

«Детьми ее возраста» оказались Родерик, младший брат Норы и Дерека, и дальняя родственница семьи Мэгги Гримвэйд – бойкая девчушка с коротко остриженными рыжими кудряшками. В компании сверстников Саша почувствовала себя лучше, сразу ожила и уже через пару дней весело повторяла английские слова. Новые приятели переделали ее имя на английский лад, и Саша превратилась в Сандру.

После Рождества Ольга решила отправить племянницу в школу. Встревоженная Лариса поначалу возражала – ребенок-то языка не знает, понаставят в школе двоек. Ольга посмеялась над российским менталитетом сестры, и Нора на этот раз оказалась ее союзницей.

– Сандре нужно учиться, – перевела Ларисе ее слова Ольга, – не волнуйтесь, учителя все поймут.

Языковая проблема Сандры волновала Нору меньше всего – с тех пор, как она взяла под свою опеку эту русскую малышку и стала приглашать ее в Потс-Пойнт, прошло всего-то ничего, а Сандра уже свободно сыпала английскими словами. Ольга этого не знала, потому что особо не интересовалась племянницей, а Лариса по незнанию языка просто не могла судить.

Понимая, что девочке тоскливо в доме, где тетке нет до нее дела, а мать с утра до вечера в делах и заботах, Нора часто заезжала за Сандрой в школу и по окончании занятий увозила ее к себе. Проводя большую часть времени в англоязычной среде, Сандра уже через пару месяцев свободно болтала по-английски, хотя иногда не совсем понимала смысл услышанного.

– Ольга говорила Дереку, что нынешний Совет директоров Энвижен пытается вставить палки в колеса владельцам компании, – однажды сказала она Норе, – а что это значит – «вставить палки в колеса»?

Нора смутилась и немного встревожилась – Ольга, очевидно, понятия не имеет, что девочка прекрасно понимает по-английски, поэтому в ее присутствии разговаривает с мужем достаточно откровенно. Стоит ли с ней поговорить – предупредить, чтобы была осторожней в высказываниях? Ведь если Сандра случайно повторит при посторонних то, что сейчас сказала, и это дойдет до Совета директоров Энвижен, неприятностей не оберешься.

– Я думаю, Ольга ошибается, – сказала она, – во главе Совета директоров Энвижен стоит мой отец, а он всю свою жизнь посвятил этой компании.

– Нет, они говорили не о твоем отце, а о каком-то Эвенеле, – беспечно возразила девочка, – Ольга его ругала, потому что он вмешивается не в свои дела. А какое красивое имя – Энвижен! Сначала я думала, это имя принцессы из сказки, – взяв со стола маленький веер, Сандра закатила глаза и начала обмахиваться, – подать мою карету, я еду на бал! – она засмеялась и положила веер на место. – Но потом я поняла, что это компания.

Нора невольно улыбнулась.

– Да, Энвижен – это холдинговая компания. В девятнадцатом веке ее основал мамин прапрадед, и наша семья владеет Энвижен уже больше ста лет.

– И ты тоже владеешь?

– Сейчас во главе Энвижен стоит моя мама, ей принадлежит контрольный пакет, а мы, ее дети, пока только наследники. Мэгги тоже владеет пакетом акций, поскольку ее отец умер, но распоряжаться ими она, разумеется, не может – акции будут под опекой мамы, пока Мэгги не достигнет двадцати одного года.

– Мэгги? – заинтересовалась Сандра, вспомнив свою рыженькую приятельницу, постоянно гостившую у Нортонов. – Ольга говорит, что Сильвия случает Мэгги с Родериком, как двух собачонок, специально, чтобы напакостить Дереку. Что это значит?

Благодаря прекрасной памяти она, даже не поняв смысла услышанного, могла абсолютно точно все воспроизвести. Однако Нора-то, разумеется, поняла, и лицо ее багрово вспыхнуло. У нее невольно вырвалось:

– Не нужно подслушивать разговоры взрослых, Сэнди, это нехорошо!

В глазах Сандры мелькнуло недоумение.

– Я не подслушивала, – обиженно сказала она, – мы сидели в гостиной – я, мама с Тэдди, Ольга и Дерек, – и они разговаривали, а я только повторила. Это было что-то плохое? Я не знаю, что такое по-английски «вставлять палки в колеса», «случать собачонок» и «пакостить», ты можешь мне это объяснить другими словами? Если нет, то я спрошу у кого-нибудь в школе.

– Нет-нет, – испугалась Нора, – то, что ты слышишь дома, не следует нигде повторять. Видишь ли, Энвижен – огромная компания, кто только ни крутится рядом с ее владельцами, чтобы подхватить информацию – репортеры, конкуренты, завистники. Ты поняла?

Сандра легко согласилась и даже ввернула недавно услышанное выражение:

– Понятно, это коммерческая тайна, да?

– Ну… что-то вроде того.

– Ладно, я никому, кроме тебя, ничего не скажу.

Нора с облегчением вздохнула и решила, что говорить с Ольгой не стоит – Сандра умела держать обещание.

Однако со временем девочка выяснила значение непонятных ей прежде английских идиом и однажды, приехав в Потс-Пойнт, вновь подступила к Норе с вопросами:

– Сильвия хочет поженить Мэгги и Родерика, я знаю. Это коммерческая тайна, да?

Нора чуть помедлила с ответом, но потом решила, что Сандре уже почти тринадцать, и с ней вполне можно говорить о серьезных вещах.

– Нет, – ответила она, – это не тайна, мама не скрывает, что теоретически брак Родерика и Мэгги был бы желателен для Энвижен.

– Почему?

– Потому что тридцать процентов акций Мэгги должны работать в интересах компании, а кто знает, что случится, если ее мужем окажется жадный и недалекий человек? Мэгги может ввести его в Совет директоров или под его влиянием голосовать своими акциями за ошибочные решения. Сейчас политика Энвижен четко определена, у нашей компании большие перспективы, и мама хочет, чтобы в будущем все так и оставалось.

– Но что будет, если Мэгги и Родерик не поженятся?

Нора пожала плечами.

– Все может быть, в двадцать первом веке нельзя сочетать людей браком из деловых соображений. Однако завещание мамы составлено так, чтобы заинтересовать их обоих в браке. Если они поженятся, Дерек получит пятьдесят процентов акций, а Родерик – двадцать, вместе с Мэгги у них будет пятьдесят.

– Вот это да – целых пятьдесят!

– Если же Родерик и Мэгги не поженятся, – продолжала Нора, – то Дерек получит шестьдесят процентов, а Родди – всего десять, это довольно мало. С другой стороны, тридцать процентов Мэгги дадут ей право в своих интересах блокировать решение Совета директоров, а это в будущем может отрицательно сказаться на Энвижен.

– Почему же тогда Ольга не хочет, чтобы Мэгги с Родериком поженились? – в недоумении спросила Сандра. – Конечно, Дерек при этом получит на десять процентов меньше, но ведь интересы Энвижен важнее.

– Я не знаю, чего хочет или не хочет Ольга, – при всем своем миролюбии Нора не могла скрыть неприязнь к жене брата, – для ее детей – да, для них важно, чтобы компания процветала, но самой Ольги дела Энвижен не касаются.

– Почему? Конечно, из-за завещания Гримвэйда она не может унаследовать долю Дерека в компании, но деньги-то у них общие.

– В наши дни простые акции Энвижен – это скорее власть и право определять политику компании, а не деньги, – объяснила Нора.

– А какие еще есть акции? – удивилась Сандра.

– Есть привилегированные акции, их может купить каждый желающий. Они приносят дивиденды, но не дают права голоса. После выплаты налогов часть дивидендов Энвижен идет на выплату владельцам привилегированных акций, часть направляется на расширение сферы влияния компании и ее нужды, включая заработную плату служащим, часть идет на благотворительные цели. Определенная сумма выделяется также не работающим на Энвижен наследникам – мне, детям Дерека и Мэгги с Родериком. Мама же с Дереком, работая в компании, получают заработную плату наравне с остальными.

Сандра была искренне поражена.

– Ты хочешь сказать, что Дерек с Ольгой живут на одну его зарплату? – спросила она, припомнив один из рассказов матери о московской жизни. – И им этого хватает?

Нора улыбнулась.

– Пока Энвижен процветает, – сказала она, – эта зарплата столь велика, что Дерек имеет возможность вкладывать деньги в недвижимость, а эта недвижимость уже сама приносит доход и служит гарантией стабильности на тот случай, если дела компании пойдут неважно. Например, когда папа с мамой поженились, дела Энвижен шли много хуже, и они даже не могли позволить себе вторую машину. После смерти своего деда Фрэнка мама круто изменила политику компании, и теперь Энвижен имеет статус холдинга международного значения.

– А твой папа? Я хочу сказать, он так и остался бедным? Ведь он не имеет права ничего получить по наследству.

– Что ты, дорогая, – рассмеялась Нора, – тот, кто столько работает, у нас в стране бедным не бывает. Папа много лет преданно служит Энвижен, возглавляя Совет директоров, за это время он заработал столько денег и так грамотно их вложил, что его можно считать одним из богатейших людей страны.

– А почему ты не работаешь для Энвижен, Нора? Ты могла бы вести дела не хуже Дерека, ты такая умная!

– Мама освободила меня от всех забот, связанных с Энвижен, и она права – мне это будет не по силам, – безмятежно ответила Нора, – я владею недвижимостью и имею фиксированный доход, получаю определенную сумму от Энвижен. Мама считает, что прежде всего я должна заботиться о своем здоровье.

– Почему, разве ты больна?

Лицо Норы неожиданно погрустнело, и, опустив голову, она вздохнула.

– Я прежде не говорила тебе об этом, Сэнди – в детстве у меня обнаружили злокачественную опухоль. Операцию сделали вовремя, и сейчас моей жизни ничего не угрожает, но после той операции я уже… я уже не такая, как все.

– Не такая? – растерянно переспросила Сандра. – А какая же ты?

– Ну…хорошо, тебе лучше это узнать. Мне все удалили, понимаешь? Все внутренности.

– И ты… никогда не сможешь иметь детей?

– Хуже, – губы Норы искривила горькая усмешка, – даже в туалет я хожу не так, как другие – на поясе под одеждой у меня подвешены мешочки для мочи и кала, мне их регулярно меняют. Мне вводят гормональные препараты, чтобы я… чтобы я выглядела, как нормальная женщина. Я никогда не смогу жить с мужчиной, как другие, поэтому никогда не выйду замуж. Зачем мне акции Энвижен, я никому не смогу их завещать – ведь у меня никогда не будет детей.

Неожиданно она разрыдалась, закрыв лицо руками.

– Нора! – Сандра обняла ее, впервые осознав, что никогда прежде не задумывалась о том, почему так мала и физически хрупка ее подруга – сама-то Сандра к тринадцати годам вытянулась и уже вполне развилась, как женщина.

– Не надо, уходи, – судорожно вздохнув, Нора попыталась ее оттолкнуть, – наверное… наверное, я все же зря тебе рассказала.

– Почему зря? – Сандра прижала к своей щеке крохотную ручку. – Мы ведь подруги.

Высвободив руку, Нора утерла слезы и криво улыбнулась.

– Да, пока еще подруги, – с невыразимой горечью произнесла она, – у меня в жизни было много подруг – и в школе, и в колледже. Стоило им узнать о моих проблемах, как они начинали обращаться со мной, как с хрустальной вазой, а потом… потом словно испарялись. Нет, многие из них мне регулярно звонят – как живешь, как здоровье и все такое. Но это ведь не то, что посидеть вдвоем, поболтать, излить душу. Одна моя приятельница в колледже прежде постоянно рассказывала мне о своем парне, а когда узнала… Возможно, она подумала, что мне больно слушать о том, что мне недоступно. Или, что я неспособна понять. Наверное, будь я просто инвалидом в коляске, люди относились бы ко мне иначе, но все эти мешочки для мочи и кала… Иногда мне кажется, что людям со мной просто противно. Вот и ты теперь знаешь. Из вежливости пожалеешь меня немного и тоже исчезнешь.

Ошеломленная Сандра какое-то время смотрела на нее широко открытыми глазами, а потом разрыдалась.

– Как ты могла подумать! – всхлипывая, повторяла она. – Как только ты могла так обо мне подумать!

Нора гладила ее по голове и говорила:

– Перестань, дорогая, ну что ты? Не плачь, не надо.

* * *

Шли годы, постепенно Сандра свыкалась с жизнью в Сиднее, в прошлое уходило проведенное в Москве детство, но иногда в памяти ее внезапно и ярко вспыхивали воспоминания – широкий двор, куда выходили окна их квартиры на проспекте Вернадского, дедушка, отец, брат Денис. Лариса на все расспросы дочери отвечала лишь: «не знаю я ничего», и на глазах у нее выступали слезы. В четырнадцать лет Сандра втайне от всех послала письмо на свой старый московский адрес, но оно вернулось обратно. В семнадцать она решила серьезно поговорить с матерью и однажды вечером, когда Лариса, уложив спать Тэдди и Лили, села вязать шарф в гостиной, приступила с вопросами.

– Мама, мы когда-нибудь вернемся в Москву или нет?

При упоминании о Москве Лариса, как обычно, расстроилась.

– Сашенька, ну что нам там делать?

– Как это «что делать»? Там наш Денис, ты забыла, что он – твой сын и мой брат?

– Я не…

Внезапно горло Ларисы сжал спазм, и она разрыдалась.

– Мама, что с тобой? – испуганная Сандра бросилась к матери, но та, сумев взять себя в руки, отстранила дочь.

– Ничего, Сашенька, просто нервы, не обращай внимания. Ты говоришь, уехать в Москву, а как нам там жить? Порядки в России теперь другие, за работу платят мало, а у нас ничего нет.

– А здесь что у нас есть? – резонно возразила Сандра. – Любой, кто работает столько, сколько ты, имеет в Австралии свой дом и постоянный доход. Ты с утра до ночи готовишь, убираешь, возишься с детьми, а мы все, как нищие. Тетя Оля нас кормит и поит, Дерек платит за мою школу и дает мне карманные деньги, потому что у тебя самой нет ни цента.

– Не говори так, Сашенька, тетя Оля мне родная, и Тэдди с Лили мне как собственные дети.

– Тете Оле они еще больше собственные, – проворчала Сандра, – но почему-то о них заботишься ты, пока она разъезжает по магазинам. Ладно, будем считать, она тебя для этого наняла и вызвала из России, но тогда ты знаешь, сколько она должна была за все это время тебе заплатить? Знаешь, сколько в Австралии сейчас получают няни и уборщицы? А ты выполняешь всю работу по дому бесплатно.

– Тебе не стыдно? – мягко упрекнула ее Лариса. – Тетя Оля столько для нас делает, а ты хочешь, чтобы я еще с нее деньги брала?

– Ты прекрасно готовишь и запросто могла бы устроиться поваром в ресторане, – упрямо возразила ей дочь, – у нас бы тогда давно был свой дом, был бы счет в банке. Конечно, мне дадут кредит, чтобы получить образование, но для дополнительных курсов, да и просто, чтобы жить, пока я не начну работать, нужны деньги. Я не хочу ни у кого просить, пусть даже у родных.

Лариса вдруг припомнила.

– Нет-нет, доченька, тебе не придется просить. Ты знаешь, когда тетя Оля уезжала из России, мы с твоим отцом дали ей с собой немного денег. Так вот, когда мы только приехали в Австралию, тетя Оля сказала, что хочет вернуть мне этот долг. Я, конечно, не брала, поэтому она купила на мое имя какие-то акции и сказала, что это на твое образование.

Сандру слова матери живо заинтересовали.

– Акции? Ты никогда мне не говорила, а где ты их хранишь?

– Господи, да я к ним и не прикасалась, что я в них понимаю? Лежат где-то у тети Оли. Она меня возила в какой-то офис, чтобы я расписалась, мне даже название запомнилось – Мэйджик Би.

– Хорошо, я сама спрошу об этом у тети Оли.

– Спроси, доченька, я-то в этом не смыслю.

Вечером следующего дня Сандра начала разговор с теткой, когда ты сидела в гостиной, разглядывая присланный по почте журнал мод.

– Тетя Оля, я просмотрела проспекты Мэйджик Би. Оказывается, это дочерняя компания Энвижен, и стоимость ее акций с конца прошлого века резко возросла.

Ольга, оторванная от своего любимого занятия, недовольно посмотрела на племянницу, но поняв, о чем та спрашивает, приподняла бровь и весело рассмеялась.

– Так ты, оказывается, интересуешься бизнесом, детка? Неужели ты хочешь стать менеджером?

– Я хочу получить диплом медсестры, – хмуро возразила Сандра, – государство дает субсидии студентам медицинских колледжей, но есть много платных курсов, поэтому я и хочу выяснить, что мы с мамой имеем.

– Деньги не должны тебя волновать, дорогая, я оплачу все, что потребуется.

– Почему ты, если у мамы есть акции? Я просмотрела биржевые новости – акционеры Мэйджик Би стабильно получают хорошие дивиденды, это процветающая компания.

– Да-да, но Лариса доверила распоряжаться этими акциями мне. Поэтому забудь о них и подумай, где лучше всего получить образование. Ты ведь говорила, что хочешь быть медсестрой? Я бы на твоем месте выбрала колледж MSN в Мельбурне – он дает хороший диплом.

Сандра растерялась.

– В Мельбурне? А мама?

Ольга снисходительно улыбнулась.

– Нельзя все время держаться за мамину юбку, – сказала она, – ты уже взрослая и должна сама пробивать себе дорогу в жизни. Мельбурн – культурный центр Австралии, даже Сильвия отправила своего ненаглядного Родди получать образование в Мельбурнском университете, потому что школа права там считается одной из лучших в мире.

Школа права при университете Мельбурна действительно считалась достаточно сильной, но, если исходить из этих соображений, Сильвия Нортон вполне могла бы отправить любимого младшего сына учиться и в Штаты. Однако желание объединить всех владельцев акций Энвижен в одну семью стало для нее в буквальном смысле слова навязчивой идеей. После того, как Родерик окончил школу, она предложила ему и Мэгги сопровождать ее во время двухмесячного турне по Европе. Во время этой поездки молодые люди постоянно оставались одни, и свершилось то, что не могло не свершиться – об этом Сандре рассказала сама болтушка Мэгги, лишенная каких-либо комплексов и посвятившая в свои новые отношения с Родериком всех приятельниц.

Дело было так: однажды девушкам довелось вдвоем поплавать в домашнем бассейне Нортонов в Потс-Пойнте, и Мэгги, начала рассказывать Сандре о своей недавней поездке в Европу. Перескакивая с предмета на предмет, она взялась за бортик бассейна, выплюнула попавшую в рот воду и снисходительно заявила:

«В принципе я ничего не имею против брака с Родди – трахается он неплохо».

Ошеломленная Сандра ушла под воду, успев лишь булькнуть:

«Что?!»

Вынырнув, она начала усиленно отфыркиваться, но пыталась скрыть свое смущение так явно, что в легком прищуре устремленных на нее глаз Мэгги мелькнула насмешка.

«У тебя что, еще ни с кем не было секса? – снисходительно спросила она и с легкой ехидцей в голосе извинилась: – Ой, прости, Сэнди, что я об этом заговорила – я не знала, что ты девственница».

Уязвленная Сандра высокомерно вскинула голову над водой и нахально соврала:

«Ты шутишь, Мэг? Я в первый раз была с парнем в тринадцать лет!»

«Точно? Тогда ладно. Так я про что говорила? Ах, да, про Родди. Так вот, у него…»

И она с увлечением начала излагать пикантные подробности. Сандра не все поняла, но придала своему лицу умудренное жизнью выражение и, улучив момент, когда Мэгги сделала короткую передышку, снисходительно заметила:

«Круто, конечно. Но только вот у меня был случай…»

Припомнив нюансы, описанные в книге о сексе, и призвав на помощь всю свою фантазию, она завернула такое, что Мэгги с уважением приоткрыла рот.

«Да, классно, надо попробовать!»

«Обязательно попробуй, испытаешь кайф! – и Сандра, решив, что в достаточной степени утвердила свой авторитет, перевела разговор на другую тему: – Ну и что, вы с Родди теперь поженились? Сильвия ведь спит и видит вас на брачном ложе».

«Ага, еще бы – вдруг я захочу сама распоряжаться своими акциями, – практичная Мэгги, вытащила из воды руку и почесала свой усеянный веснушками нос, – или выскочу замуж и потребую ввести моего мужа в Совет директоров. Вот она и пыхтит. В принципе, я не против Родди, только, двадцать процентов мне мало, я выдвину свои условия».

«Какие условия?» – удивилась Сандра.

Неожиданно лицо Мэгги приняло странное выражение.

«Не скажу, – с хитрой усмешкой произнесла она, – еще расскажешь об этом своей тетушке».

«Тетушке?»

Сандра растерянно приоткрыла рот, а Мэгги засмеялась и, шаловливо брызнув в ее сторону водой, поплыла прочь, крикнув:

«Догоняй!»

Когда они оказались у противоположного бортика, Сандра, запыхавшись, спросила:

«Подожди, я не поняла – о какой тетушке ты говорила?»

«Да ладно тебе! Передай Ольге, что пока она может не волноваться – я еще окончательно не решила, сколько акций отберу у них с Дереком. И вообще еще не решила, выйду ли за Родди – может, он так и останется при своих десяти процентах».

Сандре, оскорбленной тем, что ее приняли за шпионку, захотелось уколоть приятельницу.

«А ты уверена, что Родди настолько в восторге от вашего секса, что захочет на тебе жениться? Вдруг он сам предпочтет остаться при десяти процентах?»

«Господи, Сэнди, ты как ребенок – причем тут секс? Это бизнес, семейное дело. Сильвия сказала: «надо!», а Родди всегда слушается свою маму, – весело ответила ничуть не задетая Мэгги, – вот тебе пример: она решила, что нам с Родди не следует разлучаться, поэтому я должна приехать в Сидней – здесь, мол, национальная картинная галерея неизмеримо богаче подлинными шедеврами, и прочее и прочее. Но со мной этот номер не пройдет, я ей так и заявила: поступлю в школу искусств в Мельбурне. Тогда она быстренько все в мозгах переиграла наоборот и решила отправить Родерика в Мельбурн. И что? У него даже и в мыслях не было возразить! Так что решать буду я, Сильвии придется делать по-моему, а Родди будет слушаться».

«Надо же, – Сандра насмешливо фыркнула и покрутила носом, – и что же вы решили, ваше величество?»

«Мы вступим в брак не раньше, чем в тридцать лет. Я хочу продолжить образование в Европе, а там есть классные парни, зачем мне себя ограничивать? У меня твердые принципы: в браке никаких измен, типа верность и в горе и в радости, пока не разлучит смерть. Ну, или, может, развод. Родди со мной полностью согласен. К тридцати мы, конечно, еще не совсем состаримся, но секс для нас уже не будет иметь первостепенного значения, тогда и поженимся. Пока же я предоставляю Родди полную свободу, трахни его, если захочешь, я не стану возражать. Кстати, можешь научить его той штуке, о которой сейчас мне рассказывала?»

Ничего не ответив, Сандра выбралась из бассейна и побежала в душ. Тогда, конечно, она здорово разозлилась, но позже ей стало смешно – на веселую болтушку Мэгги вообще долго дуться было невозможно.

Вот и теперь в разговоре с теткой, прокрутив в памяти весь этот эпизод, Сандра с трудом удержалась от смеха.

– Вспомнила, что-то веселое, Саша? – Ольга пристально разглядывала племянницу.

– Да нет, просто, – Сандра тряхнула головой, чтобы избавиться от неприятного покалывания в затылке.

– Думаю, Саша, – сказала тетка, – в Мельбурне ты оценишь возможности, которые откроет перед тобой самостоятельная жизнь. Я, например, в твоем возрасте только об этом и мечтала, но, к сожалению, в России не было таких возможностей, как здесь. Вокруг меня всегда суетились старшие и без конца давали мне указания.

– Понятно, – насмешливо протянула Сандра, – тебе пришлось провести всю молодость в неволе, и ты хочешь свободы для меня, своей любимой племянницы.

– Старшие давали мне советы, – пропустив мимо ушей ее колкость, продолжала Ольга, – мне приходилось вежливо выслушивать всю чушь, что они говорили, однако главные решения в своей жизни я принимала сама. Поэтому-то и добилась неизмеримо большего, чем все мои советчики. Например, я в свое время решила уехать из России и вот результат: я счастлива, живу в цивилизованной стране и имею все, что нужно человеку для самоуважения. Россия же разворована, разграблена, оттуда бегут все, у кого есть такая возможность. Когда-то твой покойный дед Сергей Денисович, крупный ученый и человек с большим жизненным опытом, не советовал мне уезжать из России. Он предвещал, что в чужой стране я погибну, что человеку нужна родина, и прочую ерунду – как видишь, он ошибался.

Сандра на миг словно оцепенела.

– Почему ты говоришь «покойный», разве дедушка умер? – дрогнувшим голосом спросила она.

– Значит, Лариса так и не рассказала тебе, что произошло с вашей семьей?

Будь Сандра не столь взволнована, удивление Ольги показалось бы ей слегка преувеличенным, но у нее вдруг гулко заколотилось сердце, охваченное ужасным предчувствием.

– Мама никогда ничего мне не говорит. Когда я начинаю спрашивать о Денисе и дедушке, она только отворачивается, а в прошлый раз даже заплакала. Тетя Оля, ты знаешь, где они? Один раз я написала им в Москву, но письмо вернулось назад.

Лицо тетки внезапно стало печальным, она подошла к Сандре и, обняв девушку, прижала к себе ее голову.

– Девочка моя, Лариса не хотела тебе говорить, да ты и слишком мала была, когда все это произошло. Но раз уж так вышло… Хорошо, я тебе расскажу – ты уже взрослая и имеешь право знать.

Сандра слушала рассказ Ольги, и лицо ее было неподвижно.

– Кто конкретно сообщил тебе, что дедушку, Дениса и папу убили? – спросила она, когда тетка замолчала. – Их убийц нашли?

– Боже, детка, в России никто сейчас не ищет преступников, там царит полный произвол. Нет, мне сообщили обо всем оставшиеся в России друзья.

– Я хочу с ними связаться и узнать, как все произошло, – девушка упрямо выпятила вперед подбородок.

– Это случилось много лет назад, – мягко возразила Ольга и ласково пригладила пушистые волосы племянницы, – тех людей уже нет в живых. И что могут изменить подробности? Однако тебе не следует говорить об этом с мамой – Лариса тяжело пережила гибель твоего брата, и не нужно ворошить старую боль. Делай вид, что я тебе ничего не говорила, обещаешь?

– Ладно, – угрюмо буркнула Сандра и отвернулась.

– Так что ты решила насчет колледжа MSN? Кстати, Родди на днях звонил моему мужу, Дерек говорит, что мальчик в восторге от жизни в Мельбурне.

– Тетя Оля, я ведь не Родерик Нортон, которому Сильвия купила апартаменты в Сити в здании Фреш-Уотер – в Мельбурне мне негде жить, а чтобы снять квартиру, нужны деньги.

Ольга улыбнулась.

– О, это не проблема, в Мельбурне у нас есть недвижимость. Один из домов – в Ричмонде – мы обычно сдаем четырем студенткам из Азии, предпочитаю девушек, они аккуратней. Я поговорю со своим агентом – четвертой будешь ты. Район заселен в основном вьетнамцами и греками, на каждом шагу маленький магазин или аптека, до Сити поездом пять минут – очень удобно.

– Сколько я должна буду платить за эту твою квартиру?

– Тебя не должны волновать деньги, детка, мы родственники.

– Почему? Ричмонд дорогой район, а я не нищая – в биржевых ведомостях пишут, что акции Мэйджик Би приносят хорошие дивиденды.

Лицо Ольги выразило возмущение.

– Даже говорить об этом не хочу, – в сердцах произнесла она.

Черные и красные круги, обрамленные белыми точками, длинные линии, странный силуэт в нижнем углу – картина Лоуренса Пеннингтона шестидесяти лет, который принадлежит к племени Валлавару, Острохвостых Орлов. Чуть шевеля губами, Сандра внимательно читала описание:

«…Валлавару и его жена, оставив собственных птенцов беззащитными, искали яйца лесной куропатки Нганамары. Нганамара знала, что ее преследуют, и пыталась увести Орлов от гнезда, где спрятала яйца. Красные следы на картине принадлежат Нганамаре, черные – племенным Орлам».

Стоя перед полотном, Сандра внимательно вглядывалась в странный рисунок и в очередной раз поражалась своеобразию менталитета коренных жителей страны. Она помнила аборигена в национальной раскраске, в теплый сезон постоянно сидевшего в Сиднее на Сёкьюла-кэй – у причала, откуда катера возили на Парамату приезжих туристов. Он играл на диджериду и собирал деньги в стоявшую перед ним корзину. Сандра читала, что диджериду, национальный инструмент коренных австралийцев, изготовляется очень сложно – в молодой эвкалипт помещают особого червя, и он в течение многих лет прогрызает дерево вдоль ствола, а когда проест насквозь, то дерево срезают, очищают и окрашивают. Получается нечто вроде длинной толстой свирели. Настоящий диджериду стоит бешеных денег, но и хорошие подделки продаются по сто долларов. Аборигены завлекают туристов на рынках, наигрывая на красиво раскрашенных диджериду, но европейцы, купив инструмент, как правило, не могут научиться даже издавать какие-либо звуки и, в конце концов, просто вешают его на стену, как сувенир.

Послушав музыку мужчины в раскраске, Сандра обязательно кидала ему монетку – ей, как и всем жителям Австралии, известно было, что премьер-министр страны Кевин Родд перед всем миром принес аборигенам извинение за то, что в течение ста лет представители белой расы проводили политику изъятия детей из семей аборигенов и уничтожения национальной культуры. Кидая деньги в корзину, Сандра считала, что вносит свою лепту в это извинение. И, тем не менее, всерьез интересоваться искусством коренных жителей материка она начала интересоваться после одного смешного и крайне нелепого случая.

Это случилось в последний год ее обучения в колледже MSN. Они с однокурсницей решили зайти в супермаркет ДИЭФО, а там забежали в туалет. Пока делали свои дела, переговаривались из кабинок, и приятельница Сандры сказала:

«Нет, что ни говори, а мне та юбка в «Кристине» жутко не понравилась – какой-то аборигенский стиль».

Когда же девушки вышли из кабинок, то лицом к лицу столкнулись со стоявшей снаружи женщиной-аборигенкой, слышавшей их разговор, и полное коричневое лицо ее было искажено от ненависти.

«Вы не любите аборигенов, да?»

«Что вы, что вы!»

Испуганной Сандре и ее приятельнице не сразу удалось избавиться от разъяренной мегеры, которая никоим образом не напоминала представительницу угнетенной расы – одета была по последней моде, а одна ее сумка стоила не менее шестисот долларов. В тот же день они прочитали объявление об открытии в галерее Яна Поттера экспозиции работ аборигенов, и Сандра предложила приятельнице:

«Давай, сходим».

Та была еще под сильным впечатлением недавнего инцидента в туалете и в ужасе замахала руками.

«Иди одна, если хочешь, с меня аборигенов достаточно!»

Сандра пошла, а после этого стала посещать выставки постоянно. И теперь, осмотрев все полотна, она вернулась к картине «Много женщин» Гарри Тьютьна из племени Питьянтьятьяра.

«Углубления в песке – это девушки, усевшиеся в круг. Они занимаются милпатьюнами – без слов рассказывают друг другу о своей любви к мужчинам с помощью изображений, создаваемых ими руками на песке».

«Национальный менталитет, – думала Сандра, – или отличная от нашей философия жизни? Что так волнует в этих картинах?»

Ей не хотелось сразу уходить, она решила пройтись по залу современного искусства, и возле одного их полотен увидела Мэгги – та сидела на полу, что-то усердно зарисовывала в своем блокноте, и медные локоны ее прыгали от усердия. Сандра плюхнулась рядом и заглянула в блокнот, но ничего не поняла в штрихах и набросках.

– Привет, – громким шепотом сказала она.

Мэгги, не отрывая карандаша от бумаги, глянула через плечо и чмокнула Сандру в щеку.

– Привет. Подожди минутку, я сейчас закончу.

– Что это ты делаешь, Мэг?

– Изучаю эффекты линейной перспективы, – Мэгги переползла в другое место и, продолжая работать, пояснила сместившейся следом за ней Сандре: – Перспектива это система изображения объёмных тел на плоскости, учитывающая их пространственную структуру и удалённость отдельных их частей от наблюдателя. Ясно?

– Почти, – улыбнулась Сандра.

– Ну и ладно, я сегодня уже устала, ты сейчас куда?

– Никуда, ходила к аборигенам.

– Да, я вчера тоже заходила. Пойдем на ленч?

Перейдя Ярру свернули направо по набережной Саутбэнка, и немного потусовались в толпе, которую развлекал веселый мужчина, в костюме факира. Постояли у изображенной прямо на асфальте картины – ее старательно дописывал парень лет двадцати пяти. Рядом с ним стояла шапка-котелок для пожертвований, а надпись мелом на асфальте гласила:

«Внеси свою лепту и загадай желание. 50 центов – полжелания, 1 доллар – одно желание, 2 доллара – 3 желания, 5 долларов – счастливый уикенд, 50 долларов – этой дорогой попадешь в Краун Казино».

Сандра бросила в шапку доллар и со смехом сказала:

– Дорогу в Казино я итак знаю, хватит с меня одного желания – пообедать.

– Разделишь его со мной, – Мэгги потянула ее дальше, – не выкидывай деньги на ветер.

– Обожаю смотреть, как они рисуют на асфальте, неужели тебе не нравится? Мне кажется, среди них есть талантливые ребята.

Мэгги небрежно отмахнулась.

– Чушь! Я бы в жизни не стала мазать асфальт, зная, что завтра все будет смыто. Искусство должно быть вечным, а талант существует, пока его признают. Мы с ребятами хотим снять зал в Брайтоне и устроить выставку – заявить о себе миру. Приходи.

– Постараюсь. Много вас?

– Пять человек. Есть один парень, очень талантливый – Дэн Прэстон. Единственный недостаток – трахается с Лолой Вудсток, серенькой мышкой, и это сказывается на его способности видеть перспективу. Придется мне в ближайшее время выправить ситуацию.

Сандру всегда веселило умение Мэгги стыковать философско-творческое с вульгарно-обыденным.

– И как ты будешь выправлять ситуацию? – со смехом спросила она.

– Обычно – отобью его у Лолы, и все.

– А Родерик? Вдруг он от ревности заболеет и умрет, что скажет Сильвия?

Мэгги весело фыркнула и покрутила носом.

– Да пошла она, надоела уже! Нет, я понимаю разные там ее брачные планы и все такое – это бизнес. Но она ведь достала – каждый раз звонит маме и начинает свою песню: как поживают Мэгги и Родерик? Ну почему «Мэгги и Родерик»? Мы с ним что, семейная пара?

– Погоди, а я думала, вы с ним живете в здании Фреш-Уотер.

– Еще чего! Я взяла кредит и купила себе хорошенькую квартирку в Порт Мельбурн, теперь я сама по себе, он сам по себе, загляни ко мне как-нибудь. У тебя машины нет? Тогда на шестнадцатом трамвае до конца, как выйдешь – налево по набережной.

– Спасибо. А Сильвия знает?

– Естественно, адвокаты докладывают ей о моих финансовых делах. Пришлось сказать, что моей душе художника нужна студия для работы с видом на море – шум прибоя за окном и все такое. Родди меня поддержал, он в принципе нормальный, с ним можно иметь дело. Нет, но она стерва, да? Как можно насильно заставлять людей жить вместе? Ладно там, трахаться, но ведь жить вместе это тот же брак!

– Брось, кто тебя может заставить, если ты не хочешь?

– Э, не скажи! – Мэгги энергично дернула себя за рыжую кудряшку. – По завещанию Гримвэйда до двадцати одного года мои акции под опекой, Сильвия имеет право вообще не выделять денег на мои карманные расходы, а того, что дает мама, мои потребности художника не обеспечивает. Вот через семь месяцев, в марте, мне исполнится двадцать один, и тогда я плюну всем в лицо, а пока приходится терпеть.

– А Родди? Его все это устраивает?

– Родди еще тот тип! Сам рад до чертиков, что я не мешаю ему жить, а на людях ведет себя, как мой официальный бойфренд, тебе это как? Делает вид, что не хочет огорчать свою обожаемую мамочку. Конечно, он тоже зависит от Сильвии, я понимаю. Да, кстати, Сэнди, у тебя сейчас есть постоянный парень?

– Ну, как тебе сказать, – растерявшись от неожиданного перехода, промямлила Сандра, – сейчас вроде бы… как бы…

– Ну, значит, нет. Короче, у меня к тебе просьба: в следующую пятницу мы идем в концертный зал смотреть аборигенские пляски, я тебя приглашаю с нами – отвлечешь Родди. По дружбе, а? Пока я займусь Дэном. Честно, Сэнди, очень тебя прошу, чего тебе стоит?

– Да ты с ума сошла!

– Почему? Можешь даже потрахаться с ним, тебе понравится.

– Прости, не могу.

– Да почему? Мы ведь подруги, неужели тебе трудно мне помочь? Аборигенские пляски, а? Ты же интересуешься аборигенским искусством.

– А какая тут связь?

– Слушай, – Мэгги дернула себя за волосы так, что Сандра испугалась, как бы ее приятельница себя не скальпировала, – я бы не просила, но тут, понимаешь, какая штука? Помнишь, в этом году мы все слетелись в Потс-Пойнт по случаю дня рождения Норы?

– Да, конечно. За столом вы с Родди сидели рядом, и у тебя был вполне довольный вид.

– Ну, довольный вид я делать умею. Так вот, помнишь, как Патрик после обеда затеял возню с Лили и Тэдди?

Разумеется, Сандра это помнила – из-за Норы. Та поначалу приняла участие в игре с племянниками, а потом вдруг почувствовала сильную усталость – однажды она объяснила Сандре, что так с ней бывает из-за постоянного приема гормональных препаратов. Им не хотелось беспокоить Сильвию, и они сказали, что им нужно поболтать о делах в комнате Норы. Однако на этот раз приступ слабости затянулся, Нора лежала бледная, с закрытыми глазами, а Сандра сидела рядом и держала ее за руку. Потом пришла медсестра, чтобы поменять Норе мешочки, и Сандра спустилась вниз. В столовой никого не было, кроме Ольги с Дереком, но и они собирались уходить, из сада доносился веселый детский смех – Патрик на площадке за домом играл с внуками в теннис. Сандра вышла на крыльцо и, следя за весело носившейся с ракеткой Лили, ждала, пока уйдет медсестра.

«Ты поедешь домой с нами, – спросил ее Дерек, – или Патрик потом привезет тебя с Тэдди и Лили?»

Сандра неожиданно решила:

«Поеду с вами».

Ей хотелось побыть с матерью – на следующий день она улетала в Мельбурн. Но потом мучила совесть – наверное, следовало остаться и еще немного поговорить с Норой. Чувство вины, как известно, не забывается долго, поэтому Сандра недовольно сдвинула брови и буркнула:

– Ну, помню. А что?

– Так вот, вы тогда с Норой ушли потрепаться, а нас с Родди Сильвия повела к себе в кабинет и там деликатно промывала нам мозги.

– В каком смысле деликатно?

– В том смысле, что хитро – не прямо, а намеками. Будто в настоящий момент дела обстоят так, что компания в случае появления в семье наследника готова полностью оплатить родителям дом, расходы и все такое. Но это, мол, только конкретно в настоящий момент. Кажется, Родди клюнул, ведь дом, расходы – все это серьезно. Когда мы летели обратно в Мельбурн, он мне в самолете даже намекнул, что, может, не стоит ждать до тридцати лет. Потом, правда, мы с ним об этом больше не говорили, но, если я сейчас захочу начать с Дэном серьезные отношения, Родди начнет строить из себя обиженного и все такое, а мне нужно будет полностью сосредоточиться на Дэне. Я с ума по нему схожу, а эта дура Вудсток на нем обеими лапами висит. Помоги по-дружески, а?

– Попроси кого-нибудь еще.

– На другую он, может, и не клюнет, а ты такая хорошенькая, такая грациозная! Он мне сам сто раз это говорил, не веришь?

Конечно, Сандра не поверила – в Сиднее они с Родериком пару раз в год сталкивались на семейных торжествах, но никакого интереса к ней он не проявлял. Как, впрочем, и она к нему. Поэтому от столь наглого вранья своей приятельницы Сандра порозовела и даже не сразу нашлась, что ответить, а пока подбирала слова, насмешливый взгляд Мэгги сделал ее лицо из алого багровым. Разозлившись на саму себя, Сандра решила вообще не отвечать на глупости этой рыжей нахалки, она отвернулась и неожиданно заметила, что они уже битый час стоят у металлического ограждения на набережной Ярры и болтают, а недалеко от них, вытянувшись во весь рост на скамейке, мирно дремлет заросший бородой бродяга. На противоположной стороне Квинс Бридж, прямо перед ними, светилась огромная надпись CROWN CASINO.

Кивнув на нее, Сандра сказала:

– Пошли, а то в Калатраве мест не будет.

Пока они шли через Краун Казино – гигантское скопление кафе, супермаркетов и всевозможных увеселительных комплексов, включающих кинотеатры, концертные залы и казино, – общительная Мэгги на каждом шагу встречала знакомых, поэтому разговор о Родерике естественным образом прервался. Она вновь подняла эту тему, когда они уже сидели в Калатраве – большом обеденном зале Краун Казино.

– Слушай, я все-таки не понимаю, что за проблемы – так трудно на вечер занять парня?

В этот час в Калатраве обычно собиралось много молодежи и семей с детьми, казалось, весь зал представляет собой один сплошной шум, поэтому Сандра решила, что вполне пристойно сделать вид, будто она не расслышала.

– Прости? – переспросила она и выразительно помахала рукой возле уха. – Так кричат кругом, что вообще ничего не слышно, потом поговорим.

Лицо Мэгги расплылось в широкой улыбке, ее кудряшки задорно подпрыгнули.

– Ладно, – сказала она, – я понимаю, ты права, ты не обязана за просто так мне помогать. Могу взамен предложить тебе услуги риэлтора. Недалеко от меня в Порт-Мельбурн продают недорогую квартиру, не хочешь купить? Сразу честно говорю: зимой там довольно сыро из-за того, что море рядом, зато летом отлично – пляж, дно песочное, рядом пирс. С ноября по апрель можно будет сдавать в аренду за хорошие деньги.

– Спасибо, у меня пока нет денег на покупку квартиры.

– Проблем-то! Возьми кредит на тридцать лет.

– Не выйдет – обеспечения нет, я еще не работаю.

– Ну и что? Я тоже пока не работаю, кредит взяла под акции. Попроси свою мать дать тебе обеспечение под какую-нибудь ее недвижимость. Все равно ей нужно будет во что-то вкладывать деньги, а квартира в Порт-Мельбурн, да еще по такой цене – что может быть выгодней?

– Извини, не получится, у мамы нет ни недвижимости, ни денег.

– Как это нет? Она сто лет работает у Дерека, ей же там такие деньги платят! У нее что, с налогами проблемы?

– Она не работает, она просто помогает, – хмуро возразила Сандра и неожиданно для самой себя обрисовала Мэгги сложившуюся ситуацию, излив перед приятельницей всю скопившуюся в душе горечь и досаду на мать и тетку. Пораженная Мэгги слушала, открыв рот. Когда Сандра закончила свой рассказ, она почесала затылок и сморщила веснушчатый нос.

– Да, дела! В первый раз такое слышу, но не будем это обсуждать – пусть они сами свои дела решают. Короче, я поняла, что тебе нужны деньги, и я тебя нанимаю. Сколько ты хочешь в час?

– Что?!!!

– Скажем, двадцать долларов в час. Официально договор оформлять не будем, чтобы тебе не платить налог.

– Не говори глупости, Мэг! – сердито буркнула Сандра.

– Почему глупости? Хотя да, я поняла, это действительно глупое предложение – неизвестно ведь, сколько времени отнимет у тебя Родди. Ладно, пятьсот долларов, если ты отвлечешь его, пока мы с Дэном не укатим. Отвлекай, как угодно, это твое дело. Хочешь – обещай потрахаться, хочешь – упади в обморок. Пятьсот баксов за такое нормально, Сэнди, не торгуйся.

Сандра поддела вилкой парочку лежавших перед ней на тарелке чипсов, отправила их в рот и долго жевала. Заставив Мэгги прождать ответа минуты три, она, наконец, проглотила чипсы, сделала пару глотков сока и, опустив вилку, с достоинством произнесла:

– Боюсь, я не смогу выполнить для тебя эту работу, Мэг.

Мэгги ободряюще шлепнула ее по руке.

– Ладно, тысяча баксов. Учти, что за твой билет я плачу сама, так что ты еще и бесплатно увидишь шоу.

– А как же Сильвия – она тебе позволит такой расход?

– А то! Да она счастлива будет – мы с Родди идем в театр, как семейная пара. Это же мечта ее жизни! Ну, если еще прихватим с собой парочку друзей дома, Энвижен от этого не разорится. Короче, я закажу билеты для всех – мне, Родди, тебе, Дэну и Шерон, девушке из нашей группы, Вудсток, естественно, я приглашать не буду, пошла она в задницу, – в ее голосе прозвучала такая злость, что Сандре стало смешно.

– А если этот твой, как его, Дэн без нее не придет?

– Придет, он не дурак, чтобы не попользоваться на халяву, билет шестьсот баксов стоит.

– Ну и как ты собираешься провести операцию?

Сведя брови, Мегги начала излагать свой план:

– Значит так, я тебя посажу рядом с Родди – пофлиртуй с ним немного, в перерыве займи разговором, не давай ему на меня отвлекаться. После спектакля зайдем в кофе-шоп, посидим, а потом мы с Родди пригоним свои машины из Фреш-Уотер, чтобы развести вас по домам – Шерон с Дэном будут без машин, потому что там абсолютно негде припарковаться. Я повезу Шерон с Дэном, а Родерик тебя. Ну и все, остальное на твое усмотрение.

– Не работа, а синекура, – хмыкнула Сандра.

– Это точно. Неужели тысячу баксов за это мало?

– Да нет, Мэг, я просто не уверена, что у меня получится… А не может Шерон за тысячу баксов заняться Родди?

– Не может, – отрезала Мэгги, – у нее-то точно не получится с ее лошадиным лицом и постоянной сыпью. Иначе, сама понимаешь, я бы ее вместе с Дэном не пригласила.

– Тогда зачем ее вообще приглашать?

– Я попросила Шерон позвонить Дэну и пригласить на шоу – ни с кем другим Вудсток его в жизни не отпустит. Шерон живет близко, в Брайтоне, я ее завезу, а дальше мы с Дэном вдвоем поедем к нему в Сэндрихэм. Дорога длинная, у меня каждые пять километров мотор будет глохнуть, представляешь, сколько времени будет в моем распоряжении? Гениально, правда?

– Да, – с невольным уважением согласилась Сандра, – ты великий стратег, Маргарет Гримвэйд. Ладно, так и быть, я постараюсь заработать свою тысячу баксов.

За день до концерта Сандра купила себе на распродаже костюм. Юбка и кофта сидели отлично, цвет с отливом голубого шел к пушистым светлым волосам и ярко карим глазам. Мэг, увидев ее, одобрительно кивнула и незаметно указала хитрым взглядом в сторону Родерика. Сандра обменялась стандартными приветствиями с Родериком и Шерон. Родерик широко и приветливо улыбнулся Сандре.

– Ты даже не представляешь, до какой степени я счастлив тебя видеть, Сэнди!

– Спасибо, я тоже счастлива.

Сандра была несколько ошарашена столь откровенным изъявлением радости, ей ведь было невдомек, что накануне вечером Мэгги позвонила Родерику и затараторила в трубку:

– Ой, Родди, ты не представляешь, кого я встретила – Сандру Дорин, племянницу Ольги. Мы с ней поговорили, и, представляешь, что я узнала? Ее мать с утра до ночи работает в семье твоего брата, а они не платят ей ни копейки, никуда не выпускают, фактически держат на положении рабыни. Какая-то ненормальная ситуация!

Родерик растерялся.

– Что ты Мэг, Дерек не может поступать так непорядочно, ты что-то перепутала.

– Ничего я не перепутала, это все Ольга – ей нравится держать в доме бесплатную прислугу. А мать Сэнди не знает английского, и вообще ничего не знает о своих правах, представляешь?

– Ну…я не знаю, что тут можно сделать, – осторожно заметил Родерик, – нельзя же вмешиваться в их семейные дела, если Ларису это устраивает…

– Да, конечно. Знаешь, я пригласила Сэнди с нами на концерт, бедняжка, оказывается, мечтает посмотреть аборигенские пляски, а у нее нет денег на билет. Так что, если в моем банковском отчете за этот месяц будет превышение кредита, подтвердишь Сильвии, что я купила Сэнди билет. Кстати, между нами, ты никогда ничего не замечал? Сэнди безумно в тебя влюблена, она такими словами о тебе говорила! Ты приласкай девочку, у нее никогда не было парня, она с детства думает только о тебе.

Ошеломленный Родерик открыл и закрыл рот, потом смущенно сказал:

– Не пори чушь, Мэг!

– Нет, правда, я сама удивилась! – и, бессовестно перефразируя героиню одного из своих любимых фильмов, Мэгги с дрожью в голосе добавила: – Она сказала, что ты никогда не ответишь на ее чувство, потому что обязан слушаться свою маму. Бедняжка Сэнди, она была так печальна!

– Мэг, что за чушь ты порешь, причем тут мама?

Разумеется, Родерик ей не поверил, но все же… И когда хор аборигенов на сцене начал взывать к Матери-земле, он незаметно скосил глаза, чтобы приглядеться к сидевшей рядом девушке. Надо же – пугливая девочка, которую его сестра Нора когда-то привела в их дом, превратилась в очаровательную стройную девушку с одухотворенным тонким лицом и грациозными движениями. И как это он не заметил? Почувствовав взгляд Родерика, Сандра не удержалась, скользнула глазами в его сторону, но тут же сдвинула брови и отвернулась. Мэгги незаметно приободрила ее толчком локтя, а потом коснулась коленом ноги сидевшего с другой стороны Дэна.

Все шло согласно плану Мэгги – после концерта посидели немного в кафе, а потом Родерик повез Сандру в Ричмонд. По дороге они перекинулись парой слов, и Сандра задумалась о своем, а Родерик размышлял, наврала Мэгги или нет. Ладно, решил он, это можно будет выяснить по ее реакции при прощальном поцелуе. Однако до поцелуя не дошло – едва машина притормозила у дома Сандры, как та открыла дверцу и грациозно выпрыгнула из салона.

– Спасибо, что подбросил, Родди.

– Как, и это все, Сэнди?

Тон у Родерика был вкрадчиво-насмешливым, взгляды их встретились, и Сандра сразу догадалась, что Мэгги наплела ему о ней с три короба.

– Как-нибудь увидимся, – она дружески улыбнулась и, помахав рукой, взбежала по ступенькам крыльца.

* * *

После короткого перерыва начались занятия в колледже. С утра, выходя из дома, Сандра выключала мобильный телефон и включала его только вечером – просматривала вызовы, перезванивала, кому нужно, и очищала память. Номер Родерика среди ее контактов не значился, поэтому ему она ни разу не перезвонила и была крайне удивлена, когда в пятницу вечером, ответив на вызов неизвестного абонента, услышала его голос.

– Привет, Сэнди, до тебя трудней дозвониться, чем до Барака Обамы.

– Привет, Родди, извини, сейчас у меня напряженное время, и я с утра выключаю телефон, нам не разрешают им пользоваться на занятиях. Что-нибудь случилось?

– Нет, я просто хотел тебя увидеть. Как насчет завтрашнего дня?

– Завтра? Ладно, днем на Элизабет-стрит – где-нибудь возле почтового отделения, мне нужно отправить маме посылку.

В субботу днем у входа в кафе и рестораны Сити обычно стояла табличка с надписью «Просим подождать, пока освободится место». Пока Сандра отправляла посылку, Родерик, терпеливо отстояв в небольшой очереди, занял уютный столик на втором этаже небольшого ресторана. Улыбающийся мальчик-китаец принял у них заказ и отошел, Сандра, глядя в окно, с преувеличенным интересом наблюдала за катившим по Элизабет-стрит трамваем. Ее смущал постоянно устремленный на нее ласковый взгляд Родерика – в нем она читала любопытство, ну…и еще что-то, ей непонятное. Родерик решил первым нарушить затянувшееся молчание.

– Отправила посылку, проблем не было? – спросил он.

– Главное не отправить, – обрадовавшись появившейся теме для разговора, ответила Сандра, – сложнее выбрать, что отправлять.

– Но почему нельзя выбрать онлайн и заказать доставку? Это ведь проще и дешевле.

Сандра рассмеялась.

– Что ты, Родди, какая доставка! Мама обожает получать посылки, это у нее осталось с тех пор, как она жила в России. Я целый час бродила по магазину, нашла какой-то комикс с рисунками.

– Комикс с рисунками? – не веря своим ушам, переспросил Родерик. – Для мамы?

– Мама не знает английского, – с улыбкой объяснила Сандра, – ей читают и переводят с английского на русский Тэдди с Лили, а у них не очень богатый запас русского. Приходится выбирать что-нибудь эдакое, – она выразительно повертела пальцами, – всем доступное. Конечно, у нее есть и русские книги, и фильмы, но она обожает, когда Тэдди с Лили ей переводят комиксы. Не знаю, почему – маленькая слабость, наверное.

Ларису Родерик видел всего пару раз, да и то мельком. Из-за того, что Сильвия недолюбливала жену старшего сына, дни рождения Дерека и его детей, обычно отмечали в два этапа – сначала в Потс-Пойнте, в доме Патрика и Сильвии, потом в Бонди-Бич, в доме Дерека и Ольги. На все семейные торжества в дом свекрови Ольга принципиально приезжала, однако сестру с собой не привозила. Второй этап праздника – в доме Дерека и Ольги – проходил без Сильвии. Ее супруг и Нора вендетты не придерживались и в Бонди-Бич приезжали, но Родерик, понятия не имевший о причинах трений между матерью и Ольгой, считал себя обязанным проявлять солидарность с Сильвией, и у брата в Бонди-Бич не был уже лет десять. После сказанного Сандрой он вспомнил недавний рассказ Мэгги, и ему стало неловко, что он почти ничего не знает о Ларисе.

– Я могу себе представить, как это ужасно – не иметь возможности прочитать газету, послушать новости, хотя бы просто поговорить с людьми на улице. Но почему она не учит язык? Для эмигрантов ведь есть специальные бесплатные курсы, там можно овладеть хотя бы элементарным уровнем.

Вздохнув, Сандра пожала плечами.

– Мама пыталась ходить на какие-то курсы, но потом сказала, что уже стара для этого.

– Ерунда! Моя мама, например, пару лет назад занялась японским – ей показалось, что переводчики не могут уловить всех нюансов ее проекта. И ничего, справилась. Хотя у моей мамы вообще большие способности к языкам. Не знаю, как у твоей, но идея фикс насчет старости однозначно создает порог, она непременно должна через него перешагнуть, – убежденно заявил Родерик.

Вспыхнув, Сандра посмотрела на него исподлобья.

– У каждого своя идея фикс, Родди, моя мама не принуждает меня вступать в брак и не укладывает в постель с кузиной из деловых соображений.

Как раз в этот момент подошел улыбающийся официант. Пока он расставлял на столе тарелки со спагетти и салатом, Родерик сумел взять себя в руки и решил не обижаться на бестактное упоминание о его семейных делах – в конце концов, он первый использовал выражение «идея фикс» в отношении Ларисы.

– Извини, – сказал он, когда юный китаец оставил их одних, – я не хотел сказать ничего обидного о твоей маме, мне просто стало смешно, когда ты сказала о старости – я видел Ларису всего пару раз, но она показалась мне совсем девочкой.

– Ей сорок один, – опустив глаза и ковыряя вилкой салат, угрюмо ответила Сандра, – а когда ты ее видел, было и того меньше. Но дело не в возрасте – когда мама узнала о гибели моего брата, в ней что-то сломалось.

– Я не знал, Сэнди, прости. Когда погиб твой брат?

– Я не верю, что он погиб, мы с Денисом близнецы, мне кажется, я бы почувствовала. Я буду искать, пока не узнаю все точно. Но ведь мама… Она так сразу всему поверила, даже не попыталась ничего выяснить. Это ее подкосило, она находит успокоение лишь в домашней работе и заботе о Тэдди и Лили. Кстати, Мэгги ведь не умеет держать язык за зубами, она наверняка сообщила тебе о нашей с мамой ситуации?

– Э…ну… как бы…

Бросив взгляд на порозовевшее лицо собеседника, Сандра рассмеялась.

– У меня вдруг случился приступ меланхолии, и я излила ей душу – не надо было этого делать. Скажу одно: прежде я пыталась заставить маму изменить нашу жизнь, спорила, убеждала. Но она… она от моих слов только расстраивалась и даже впадала в панику. Теперь я взрослая, начну работать, смогу взять кредит и купить квартиру, а мама… Захочет – будет жить со мной, захочет – останется у Ольги. Лишь бы ей было спокойно. Знаешь, Родди, – она прижала к раскрасневшейся щеке кулачок и посмотрела на него сияющими глазами цвета шоколада, – я много думала и убедилась, что все проблемы в жизни возникают от того, что люди пытаются изменить друг друга. Своих близких мы должны принимать такими, какие они есть. И…прости, если я плохо сказала о твоей маме.

– Сэнди, – Родерик смущенно рассмеялся, – ты ведь поняла, наверное, что все это ерунда – мой брак с Мэгги, акции Энвижен и прочее?

– Нет, ну почему ерунда? – сморщив нос, как это делала Мэгги, Сандра сказала, подражая ее интонациям: – Пятьдесят процентов лучше, чем десять, да еще плюс дом от компании для наследника! Может, и не стоит ждать до тридцати лет!

– Так она тебе и это разболтала! – Родерик от души расхохотался. – Ох, Мэгги! Нет, Сэнди, даже за сто процентов акций Энвижен я на ней не женюсь, а уж вариант ребенка от Мэг я вообще никогда не рассматривал – мы родственники, хоть и четвероюродные. Конечно, сейчас генетический анализ на уровне эмбриона и все такое, но я уверен, что у нас с Мэгги обязательно выскочил бы какой-нибудь ненормальный ген Гримвэйдов.

– Так чего же ты морочишь всем голову? – удивилась Сандра. – Я уже десять лет только и слышу, как все говорят о вашем браке.

– Ну, ты же сама сказала – близких надо воспринимать такими, какие они есть. Говорят – я молчу, им хорошо, а мне спокойно.

– И до каких же пор ты будешь так молчать?

Родерик пристально посмотрел на нее и улыбнулся.

– До тех пор, пока у меня не появятся причины нарушить молчание, – медленно проговорил он.

– Понятно, – смущенная его взглядом Сандра отвела глаза и вновь начала усиленно наматывать на вилку спагетти, – и когда же они появятся?

– Так сразу я не могу ответить, Сэнди, – тон Родерика стал вкрадчивым, – мне сначала нужно кое с чем разобраться. Мэгги тут на днях сказала, будто бы у тебя нет и никогда не было бойфренда. Ты извини, конечно, мне чисто из любопытства – она опять наврала?

Подняв голову, Сандра посмотрела ему в глаза, и лежавшая на столе левая рука ее нервно скомкала бумажную салфетку.

– Нет, – поколебавшись, ответила она, – на этот раз наша Мэгги попала в точку, с бойфрендами, как это ни глупо в моем возрасте, у меня полный облом. И что она тебе еще сказала?

Не отводя взгляда, Родерик накрыл ладонью сжимавший салфетку кулачок.

– Будто ты говорила, что я тебе очень нравлюсь, и ты ни о ком другом думать не можешь.

Сандра улыбнулась, и на щеках ее заиграли ямочки, а в карих глазах мелькнул веселый огонек.

– Ну, тут уж она реально наврала, я такого не говорила, – весело ответила она, но, увидев, что на лицо Родерика набежала тень, поспешно добавила: – Но, может быть, это правда. А может, и нет.

– Наверное, стоит проверить, как ты думаешь? – глухо спросил он, и Сандра согласилась:

– Похоже, что стоит.

Следующие три месяца навсегда остались в памяти Сандры и Родерика волшебной сказкой. Совместную жизнь они пока решили вести у Родерика в купленных ему Сильвией апартаментах на тридцать пятом этаже здания Фреш-Уотер, но уже следующей весной планировали купить небольшую квартирку в Торнбери – там находилась адвокатская контора, где Родерик иногда подрабатывал и рассчитывал получить постоянную работу по окончании университета. Учиться ему оставалось полтора года, а вот Сандра намеревалась получить сертификат квалифицированной медсестры уже в ноябре.

О новых отношениях Сандры и Родерика никто из родных пока не догадывался – потому, возможно, что пронырливая Мэгги вообще исчезла с их горизонта и даже не звонила. Она с утра до ночи готовила свои работы к выставке и тратила много сил, отбивая Дэна Прэнстона у «серенькой мышки» Лолы Вудсток. При этом еще и интересоваться личной жизнью своего официального жениха ей было явно не по силам. Когда в начале сентября Сильвия Нортон позвонила ей лично и напомнила о ежегодном семейном торжестве – дне рождения Дерека, – Мэгги что-то промычала в ответ и тут же забыла об этом звонке.

Сильвия, давно привыкшая к выходкам своей юной родственницы, на этот раз почему-то сильно обиделась и больше приглашать ее не стала. Родерик полетел в Сидней один – они с Сандрой полагали приехать вдвоем, а заодно и сообщить семье, что они теперь «пара», однако Сандра оказалась так загружена практическими занятиями в колледже, что ей не удалось выкроить себе ни единого свободного дня.

Впервые за много лет Родерик приехал в Бонди-Бич к старшему брату – принять участие во «втором этапе» празднования и, главное, повидать Ларису. В этой женщине его поразило умение все делать расторопно и незаметно. В доме Дерека и Ольги Нортонов царили уют и чистота, от тающих во рту яств, приготовленных руками Ларисы, ломился стол, Тэдди и Лили постоянно вертелись возле тетки, то и дело обнимая ее или прижимаясь к ее рукам, – словно желали получить от нее тепло, недодаваемое им холодной по природе матерью.

«Этой женщине сорок с небольшим, – думал Родерик, – она могла бы вновь выйти замуж и даже родить ребенка, теперь и в пятьдесят рожают. Вместо этого она живет в замкнутом мире чужой семьи. Как Дерек с Ольгой могут такое допускать? Я уж не говорю о том, что она столько лет на них работает, не получая ни цента. Их дом просто сверкает, даже у нас в Потс-Пойнте не так уютно, хотя мама платит фирме, присылающей ей уборщиц огромные деньги. Все утверждают, что молодые должны жить отдельно от родителей, но если мы с Сэнди поженимся, я, честное слово, не буду возражать, чтобы Лариса жила с нами».

Ему самому стало смешно от собственных мыслей, почувствовав чей-то взгляд, он поднял голову – Ольга Нортон смотрела на него и улыбалась. От этой улыбки у Родерика неприятно закололо в затылке, но он тут же прогнал это чувство и вдруг вспомнил, что ночью у него самолет.

– Извините, Дерек, Ольга, мне действительно уже пора – ночью самолет.

Дерек проводил его до машины.

– Поцелуй маму, – сказал он брату, когда Родерик уже сел за руль, – вчера мы были в Потс-Пойнте, она мне очень не понравилась.

Действительно, Сильвия чувствовала себя неважно. Когда Родерик приехал от брата, она спала, и спустилась вниз лишь за полчаса до его отъезда.

– Мы так с тобой и не поговорили, Родди, мальчик мой, почему ты меня не разбудил, когда вернулся из Бонди-Бич?

– Да ладно, ма, мы еще успеем поговорить, у нас с тобой все впереди.

– Конечно, маленький. Я только еще раз хочу напомнить тебе о нашем прошлом разговоре – подумай о женитьбе и о наследниках, это крайне важно для Энвижен. Если ты будешь действовать в интересах компании, она возьмет на себя затраты, связанные с покупкой дома для твоей семьи, и будет регулярно выплачивать пособие, покрывающее расходы на воспитание ребенка. Помни: главное для меня, чтобы ты был счастлив.

Об этом разговоре Родерик сообщил Сандре, на следующий день после возвращения в Мельбурн. Было воскресенье, но она с раннего утра устроилась за столом у окна и с сосредоточенным видом о чем-то думала, то заглядывая в толстую книгу, то щелкая мышью своего ноутбука и перемещая на экране какие-то изображения – что-то вроде капельницы, как показалось Родерику.

– Хватит, – решительно заявил он, отбирая у нее книгу и отодвигая ноутбук, – ты уже на себя не похожа, поехали на океан.

Она хотела рассердиться, но Родерик обнял ее сзади и, зарывшись лицом в пушистые светлые волосы, зашептал на ухо придуманные им для нее одной ласковые слова. Против такого аргумента Сандра была бессильна и, поворчав немного, побрела одеваться.

Припарковав у дороги машину, они спустились на берег. Было еще по-зимнему холодно и ветрено, прибрежный песок, кружа вьюном, рассыпался в воздухе мелкой пылью, волны набегали и отходили, оставляя за собой пенистый след. Родерик и Мэгги укрылись в пещере, которую тысячи лет назад выдолбила в скале морская вода. С тех пор линия прибоя отодвинулась вглубь океана метров на сто, поэтому брызги до них не долетали, а каменный козырек, сильно нависая над входом, защищал от песка и ветра.

Глядя на волны, Родерик сказал:

– Сэнди, детка, у меня есть к тебе предложение.

– Холодно, – прижавшись к нему, возразила она, – я сейчас хочу только кофе и шарлотку с яблоками, остальное получишь дома.

– Да нет, я не про секс. У меня есть предложение пожениться.

– Может, когда-нибудь и поженимся, а что?

– Нет, у меня конкретное предложение пожениться именно сейчас и завести ребенка.

– Ты сошел с ума? – изумилась она. – Кто женится и заводит детей в двадцать лет? Мы пока не работаем, нам нужно будет покупать дом. К тому же, я хотела немного поездить по миру – тебя ведь Сильвия возила в Европу, а я нигде не была. И еще мне нужно попробовать найти брата… если он жив.

– Понимаешь, не знаю почему, но мама все время твердит, что для Энвижен очень важно, чтобы у меня родился наследник.

Рассердившись, Сандра высвободилась из его объятий.

– Извини, Родди, – сухо проговорила она, – при всем моем уважении к Сильвии, я сама решу, когда мне иметь детей. К тому же, у меня есть сильное подозрение, что она имеет в виду наследников от Мэгги, а не от меня.

– Ты не права, Сэнди, мама сказала мне перед отъездом, что для нее нет ничего важней моего счастья, а я нашел свое счастье с тобой.

– Это еще надо проверить – люди живут вместе годами, а потом оказывается, что все дым. Мой отец ушел к другой женщине, а ведь у них с мамой уже было двое детей! Я помню, как он приходил к нам – смотрел на маму, как на пустое место, а она потом по ночам лежала и плакала. Очень тихо, но я все равно слышала.

– Сэнди, любимая, – невзирая на сопротивление девушки, Родерик опять обхватил ее за плечи и крепко прижал к себе, – у нас с тобой такого никогда не будет, я раньше умру, чем обижу тебя. Но, слушай, мама сказала: если у меня сейчас родится ребенок, компания приобретет на мое имя дом и возьмет на себя расходы по воспитанию малыша.

– Ой, Родди, не смеши! Тоже мне новость, я все это слышала от Мэгги, да ты и сам мне сто раз это рассказывал.

– Ты что, не поняла самого главного? Когда мама в последний раз со мной говорила, она ни словом не упомянула Мэгги, понимаешь? Она имела в виду именно моего ребенка!

– Может, забыла, – недоверчиво хмыкнула Сандра, – а потом вспомнит и лишит тебя не то, что дома, но и твоих десяти процентов акций.

– Зачем ты так говоришь? – возразил Родерик. – Конечно, мама много думает о компании, но всегда говорит, что мы, ее дети, самое дорогое, что у нее есть. В любом случае, она свое обещание выполнит. Ты представляешь, что это значит? Мы получим свой собственный дом, не связываясь с банковским депозитом, не подсчитывая в течение тридцати лет, сколько нужно отстегнуть от бюджета, чтобы выплатить кредит. Малыш за счет компании получит образование в лучшей частной школе, потом в колледже. Мы инвестируем свободные средства в недвижимость, а года через три я получу степень доктора права и открою свою адвокатскую контору.

– Кажется, ты размечтался, – строго сказала Сандра, – я, конечно, подумаю, но о малыше и речи не может быть, пока я не получу сертификат медсестры. Подожди два месяца, потом вернемся к этому разговору, у меня сейчас нет времени даже съездить в Сидней и повидать маму, а я жутко соскучилась, и она тоже.

– Да, конечно, – сочувственно согласился Родерик, вспомнив тихую и расторопную Ларису, – кстати, ты никогда не думала, что твоя мама еще совсем молода и вполне могла бы устроить свою личную жизнь? Конечно, она очень привязана к Тэдди с Лили, но ведь у них, в конце концов, есть родители.

– Мама испытала в браке жуткое унижение, – со вздохом ответила Сандра, – иногда мне кажется, что даже сообщение о гибели Дениса не так сильно ее подсекло, как отношение отца. Поэтому я и хотела бы сначала проверить наши чувства. Дом это очень хорошо, но все же не главное. Вдруг…

Горячие губы Родерика приникли к ее рту, не дав договорить. Когда они, наконец, оторвались друг от друга, у Сандры кружилась голова, и она совершенно забыла, что хотела сказать.

Несмотря на занятость, съездить в Сидней ей все же пришлось – после дня рождения Дерека Лариса заболела. Сандре об этом не сообщили, она узнала совершенно случайно – позвонила Норе по скайпу, а у той в гостях были Тэдди с Лили. Лили, увидев на экране сестру, подбежала поболтать и с детской непосредственностью сообщила:

– А у Ларисы пневмония, ее папа в госпиталь возил, и ей там уколы делали!

Встревоженная Сандра, позабыв обо всем на свете, заказала по Интернету билет и помчалась в аэропорт. Родерик в это время был в университете, она позвонила ему перед самой посадкой, пообещав:

– Если все будет хорошо, вернусь завтра.

Лариса, осунувшаяся и побледневшая, возилась на кухне – протирала тряпочкой раковину.

– Сашенька, зачем ты приехала? – она всплеснула руками. – У тебя же занятия, экзамены!

– Как ты себя чувствуешь? – встревожено спросила дочь.

– Прекрасно чувствую, мне, как антибиотики покололи, так я сразу поправилась, уже и во двор погулять выхожу.

– Почему ты не лежишь, крутишься на кухне?

– Меня же никто не заставляет, устану – лягу, уже устала лежать. Пока болею, еду из ресторана приносят, убирать эти «клине» приходят – Дерек договорился с той фирмой, что у его матери убирает. Только они ведь как – шваброй помахали, и все, а карнизы и кафель в ванной кто будет чистить? Там нужно зубной щеточкой всю грязь между плитками выскоблить, за что им деньги платят?

– Почему ты мне не сообщила, что болеешь? – строго прервала ее сетования Сандра.

– Ну, чего тут сообщать? Выживу, так выживу, помру, так никуда не денешься. Я, доченька, если честно, пока болела единственно, насчет этих акций Мэйджик Би волновалась – чтобы ты у меня не осталась безо всего. Оля мне один раз что-то про них говорила, объясняла, сердилась, что я ничего не понимаю, потом мы с ней куда-то съездили, я что-то там подписала, а теперь и спрашивать боюсь. Спроси у нее сама, ты же ученая.

– Ладно, – хмуро ответила Сандра, – спрошу.

Ольга, игравшая у себя в комнате в преферанс с компьютером, встретила племянницу приветливой улыбкой и подставила для поцелуя щеку.

– Привет, Сашка, молодец, что приехала! Я хотела тебе позвонить, когда Лара заболела, но ты же ее знаешь, она такой крик подняла!

– Прошу тебя, тетя Оля, в будущем всегда мне все сообщай о маме.

– Обязательно, – послушно согласилась та, – как у тебя дела, расскажи.

– Все нормально, спасибо. Тетя Оля, я хотела поговорить с тобой о маминых акциях.

Тетка слушала ее, недоуменно подняв бровь.

– Саша, я так и не поняла, о каких акциях ты говоришь.

Сандра растерялась.

– Но о каких? Об акциях Мэйджик Би. Три года назад ты сама говорила, что хранишь их у себя.

Ольга развела руками.

– Детка, у меня столько дел, я, наверное, забыла. Хотя… Да, теперь вспоминаю – у Ларисы действительно были акции Мэйджик Би. Но ведь она их продала.

– Продала?! – Сандра была ошарашена – если Лариса решила продать акции, то зачем ей было, просить дочь поговорить с теткой?

– Да-да, акции Мэйджик Би немного понизились в цене, и она вдруг вспомнила компанию МММ в России. Тогда акции МММ молниеносно росли, но в один прекрасный день неожиданно упали в сто с лишним раз.

В памяти Сандры остались смутные воспоминания о том, как родители бегали покупать и продавать акции МММ, а потом у них в семье горячо обсуждали крах пирамиды и потери, но, все равно, что-то в словах Ольги ее насторожило.

– Ты хочешь сказать, что мама следила за биржевым курсом? Да она ни читать, ни писать по-английски не умеет!

Ольга холодно передернула плечом.

– Я не понимаю твоей иронии Саша, естественно, за биржевым курсом следила я, но считала своей обязанностью обо всем информировать Ларису. Отец Дерека, как ты знаешь, возглавляет Совет независимых директоров Энвижен, а Мэйджик Би – их дочерняя компания. Он что-то сказал мне о проблемах Мэйджик Би, я передала это Ларисе, а она ни с того, ни с сего запаниковала и поспешила избавиться от их акций.

– Я все это время следила за курсом акций Мэйджик Би, он стабилен, колебания незначительны. Когда это случилось?

– Я не помню, – Ольга недовольно поморщилась, – у меня достаточно своих дел. Я пробовала втолковать Ларисе, что продавать акции не стоит, но она все время нервничала. Наконец я ее отвезла в офис Мэйджик Би и мы избавились от этих акций.

«Наверное, именно тогда мама и поставила свою подпись, – сообразила Сандра, – она ведь не говорит по-английски и даже не поняла, что сделала, а Ольга не смогла ей толком ничего объяснить. Ладно, шут с ними, с этими акциями, главное, чтобы мама не расстраивалась. Ничего не стану ей говорить, пусть думает, что акции лежат у Ольги».

– Хорошо, тетя Оля, а где же деньги? Ведь мама, наверное, получила деньги за эти акции, не бесплатно же их отдала со страху?

– Опять твоя ирония! Не волнуйся, у Ларисы есть счет в банке, о своей сестре я забочусь.

– Причем здесь твоя забота? Я спрашиваю о деньгах, полученных за акции, – раздраженная Сандра не смогла удержаться и бестактно напомнила: – Между прочим, эти деньги не твои, их когда-то одолжили тебе в Москве мои родители.

Лицо Ольги гневно вспыхнуло.

– Сколько, по-твоему, дали мне твои родители? Миллион, два? Всего пять тысяч долларов! Что такое пять тысяч долларов в Австралии? Копейки! Ты, конечно, можешь подсчитать, сколько ушло на одно твое обучение в частной школе, но лично я ничего подсчитывать не собираюсь – мы русские, а не холодные англосаксы! Никак не привыкну к тому, что здесь, в Австралии, все берут друг у друга в долг – дети у родителей, братья у братьев. У нас в России родные помогают друг другу, не считаясь деньгами.

Задетая ее словами Сандра отвела глаза в сторону.

– Что же ты всегда Россию ругаешь, если тебе там просто так все давали? – буркнула она.

Внимательно глядя на нее, Ольга покачала головой и печально сказала:

– Ах, Саша, Саша! До чего же у тебя австралийский менталитет! Вы с Ларисой – моя семья, все, что есть у меня, есть и у вас. Мне казалось, что если тебе нужны будут деньги помимо той суммы, что ты получаешь, ты мне скажешь. Почему ты считаешь, что просить у родной тети зазорно, и все время начинаешь разговор об этих проклятых акциях?

Сандра растерялась до такой степени, что у нее закололо в затылке.

– Что ты, тетя Оля, – виновато залепетала она, – да не нужны мне ни твои деньги, ни акции, я начала разговор потому…потому что тревожусь о маме.

– И зря, – пристально глядя на нее, Ольга улыбнулась одними уголками губ, – в моем доме Лариса ни в чем не нуждается. Она гражданка Австралии – благодаря мне, между прочим, – и в старости получит все положенные ей льготы.

– Какая старость? – от возмущения боль в затылке у Сандры прошла, и она, решительно тряхнув головой, чтобы окончательно прийти в себя, повторила слова Родерика: – Маме всего сорок один год, в этом возрасте люди создают семьи, устраивают личную жизнь, а ты посадила ее в клетку, она день и ночь работает на твою семью и даже не получает за это денег.

Глаза Ольги сверкнули так яростно, что Сандре на миг даже стало страшно.

– Думай лучше о своих проблемах, Саша! Ты уже решила, чем займешься, когда получишь сертификат? Работа медсестры – не сахар, зарплата – сорок восемь тысяч в год. Советую найти мужчину, который возьмет на себя заботы о твоем содержании.

Тетка говорила негромко, но гневные слова ее молотом били по голове, от них вновь засвербела в затылке, колющая боль, которая, впрочем, тут же ушла, потому что задетая до глубины души, Сандра вспыхнула и закричала:

– Я в твоих советах не нуждаюсь и со своими проблемами разберусь сама, не переводи разговор на другую тему! Мы говорим о маме! – Не повышай на меня голос, Саша, я ведь на тебя не кричу. Так вот, о маме: я регулярно перевожу на имя Ларисы определенную сумму и даже уплачиваю с нее налог, а также делаю отчисления в пенсионный фонд.

Услышав это, Сандра широко раскрыла глаза и прыснула в кулачек.

– Ты? Уплачиваешь налог? Тетя Оля, ты стала такая шутница!

Потемнев лицом, Ольга вскочила на ноги и, подбежав к двери, крикнула:

– Лариса! Ларочка, пойди сюда, пожалуйста!

– Подожди, тетя Оля, чего ты хочешь от мамы? – испугалась Сандра. – Она плохо себя чувствует, давай, закончим этот разговор.

– Лариса! – не обращая на нее внимания, снова крикнула тетка.

На лестнице послышались шаги торопливо поднимавшейся Ларисы. Сильно запыхавшись, она вошла в комнату и прислонилась к стене.

– Что случилось, Оленька? Ты так меня напугала! Сашенька…

– Твоя дочь, – Ольга указала подбородком в сторону Сандры, – сейчас предъявила ко мне претензии. Она говорит, что я мешаю тебе жить и бессовестно тебя эксплуатирую.

Бледное до этого лицо Ларисы после слов сестры вообще слилось цветом со стеной, к которой она прислонилась.

– Сашенька, как же ты так можешь, доченька! Я ведь сто раз тебе говорила, что роднее тети Оли у нас с тобой никого нет.

Встревоженная Сандра бросилась к матери.

– Мама, сядь! Сядь, пожалуйста, прошу тебя.

– Она утверждает, – безжалостно продолжала Ольга, – что я воровка, украла у тебя деньги и вообще разрушила твою личную жизнь.

Прижав руку к сердцу, Лариса оттолкнула пытавшуюся отвести ее к креслу Сандру.

– Уйди от меня, бессовестная, – сказала она.

– Мама, послушай!

– И слушать не хочу, неблагодарная, уходи, чтобы глаза мои тебя не видели! Больше тетя Оля тебе ни копейки денег не переведет, живи сама, как хочешь, и передо мной не появляйся, такую дочь я и знать не хочу.

На миг Сандра застыла, глядя на мать широко открытыми глазами, потом повернулась и бросилась прочь. Оказавшись на улице, она, прежде всего, поклялась себе никогда в жизни не переступать порога дома тетки, потом, пока шла к автобусной остановке, немного остыла, вытащила мобильный телефон и заказала обратный билет в Мельбурн. Поскольку материальную помощь Ольги она принципиально решила больше не принимать, то выбрала самый дешевый рейс – в шесть утра следующего дня – и решила переночевать у Норы в Потс-Пойнте.

Радость Норы при встрече немного компенсировала Сандре горечь незаслуженной обиды. Однако подруга тут же заметила ее состояние.

– Какие-то проблемы, Сэнди? Лариса?

Разумеется, никому, даже Норе, Сандра не могла рассказать о предательстве матери.

– Нет, с ней все в порядке, – девушка приняла озабоченный вид, – просто через месяц я получу сертификат и уже начала рассчитывать свой будущий бюджет при зарплате медсестры сорок восемь тысяч в год. Кстати, в целях экономии у меня билет на шесть утра, я проведу у тебя здесь ночь, ты не возражаешь?

Нора сжала руки Сандры своими маленькими сухими ладонями, заглянула ей в глаза и покачала головой.

– О чем ты говоришь, дорогая, конечно. Я сама отвезу тебя утром в аэропорт. Это все или есть еще проблемы?

– А этого мало?

Все же Сандра не сумела до конца выдержать взгляд Норы, но та тактично не стала ее больше ни о чем расспрашивать. Кивнув головой, она сказала:

– Я как раз недавно об этом думала, Сэнди, и даже говорила с мамой. Есть один вариант, правда, не знаю, понравится ли он тебе. В хосписе у Анны Гримвэйд медсестры получают намного больше, чем в госпиталях – фонд Энвижен хорошо оплачивает работу. Я знаю, что сотрудников там всегда не хватает, потому что не каждый психологически способен работать с умирающими. Правда, у тебя нет опыта, но колледж дает тебе блестящие рекомендации, и мама не возражает. Конечно, если ты уверена, что выдержишь.

– Нора! Спасибо! – в восторге вскочив с места, Сандра обняла подругу за шею.

Вечером, когда они после ужина вновь поднялись в комнату Норы, Сандра рассказала ей о своих отношениях с Родериком. Ее подруга была ошеломлена.

– Дорогая, это потрясающе, дай мне вздохнуть, я сразу даже не могу тебе ничего сказать. Мои первые мысли о маме – она придумала себе целый мир, в котором Мэгги с Родериком нарожают кучу детишек и будут жить долго и счастливо, пока их не разлучит смерть. Для нее это связано с Энвижен, ты знаешь.

Сердито сдвинув брови, Сандра возразила:

– У нас с Родериком свой мир, мы не обязаны жить в тени Энвижен. Сейчас двадцать первый век, никто не вступает в брак из деловых соображений.

– Зря ты так думаешь, многие вступают, но сейчас речь не об этом. Поверь, я целиком на вашей стороне, тем более, что знаю своего брата – Родерик никогда не интересовался делами компании, ему не нужны ни десять, ни пятьдесят процентов акций, по-моему все это гораздо больше интересовало Мэгги, чем его.

– Тебе известно, почему Сильвия сейчас вдруг решила стимулировать Родди к деторождению? – спросила Сандра. – До такой степени, что предложила всяческие субсидии, вплоть до собственного дома?

– Не знаю, дорогая, даже представления не имею. Но если мама выдвинула такие условия, то свое слово она сдержит. Если вы счастливы вместе, она не станет приносить вашу любовь в жертву Энвижен. Кстати, меня, как и Родерика, тоже всегда смущало, что они с Мэгги родственники, хотя и очень дальние – я почему-то постоянно думаю, что моя болезнь имеет наследственную природу.

– Нора, дорогая моя, – Сандра ласково погладила ее по щеке, – ты же обещала мне не думать о своей болезни.

– Трудно не думать, когда каждый день приходит медсестра, заменить тебе пластиковые пакеты и ввести гормональный препарат. Однако ты права, не буду. Знаешь, я только сию минуту стала осмысливать все, что ты мне сказала – ваш брак с Родди, ребенок. Это так здорово! Я безумно люблю детей, однажды даже хотела усыновить ребенка. Мама тогда сильно расстроилась, и я потом поняла, что она права – мне физически не справиться. Я обожаю Тэдди и Лили, а когда у вас с Родди будет ребенок, то, наверное, просто с ума сойду от счастья, – Нора восторженно захлопала в ладоши.

– В любом случае, сначала начала нужно будет информировать Сильвию о нашем браке, – со вздохом сказала Сандра, – и чувствую, тут нам придется круто.

– Это я могу взять на себя, – глаза Норы оживленно заблестели, и она тут же начала вырабатывать план действий: – Сделаем так: вы с Родди без всякого шума зарегистрируете в Мельбурне свой брак и никому ничего пока не скажете, а то мама получит информацию от третьих лиц и впадет в отчаяние из-за своих разбитых надежд. На Рождество я организую большой семейный обед здесь, в Потс-Пойнте, и вы, окруженные ореолом любви и счастья, торжественно преподнесете всем известие о браке. Кстати, ты своей маме что-нибудь говорила?

– Нет, – сразу поскучнев, Сандра уставилась в угол комнаты, – не успела. Да и что я должна была говорить, если мы с Родди еще ничего толком не решили? Ладно, и что там у тебя дальше про ореол?

Сделав вид, что ничего не заметила, Нора с улыбкой продолжала:

– Я могу послать Ларисе особое приглашение на рождественский обед, она не сможет отказаться. Вы сообщите присутствующим новость на двух языках – на английском и на русском. Думаю, вся семья будет на вашей стороне, и когда мама увидит, как вы с Родди счастливы, ей ничего не останется, как присоединиться к поздравлениям.

К удивлению Сандры Родерик встречал ее в аэропорту, хотя она не звонила ему и не сообщила номер рейса.

– Всего два вопроса, – спросила она, когда они оторвались друг от друга после долгого и страстного поцелуя, – во-первых, откуда ты узнал, что я прилечу этим рейсом, во-вторых, как ты ухитрился так рано встать?

– Сразу один ответ на оба вопроса: Нора позвонила ни свет, ни заря, вытащила меня из постели и велела мчаться в аэропорт. Ты сообщила ей о нас, да?

– Да. Она берет Сильвию на себя, – пока они шли к выходу, Сандра со смехом излагала ему идею рождественского обеда.

– Моя сестра найдет выход из любого лабиринта, – с уважением заметил Родерик, – так и сделаем. А как Лариса? Нора говорит, ты приехала к ней из Бонди-Бич сильно расстроенная.

Сандра отвела глаза в сторону, чтобы не столкнуться с его внимательным взглядом. Рассказывать об обидных словах Ларисы было больно, врать не хотелось.

– Ах, это! – с деланным смехом ответила она, – ничего особенного, просто немного повздорили с Ольгой. Она намекнула, что мне следует найти мужчину, который возьмет на себя мое содержание.

– Тот мужчина – вот он, – Родерик шутливо ударил себя кулаком в грудь, – я готов сию минуту все бросить и взять на себя твое содержание.

– Могу тебя разочаровать, дорогой, меня не придется содержать, Нора нашла мне хорошо оплачиваемую работу.

– Досадно, досадно, – распахивая перед Сандрой дверцу своей машины, протянул Родерик, – а что насчет остального? Я имею в виду наш брак, маленького бэби и прочую мелочь?

Сандра поерзала на переднем сидении, пристегнула ремень и только тогда ответила:

– С бэби немного подождем, пока я получу сертификат и немного освоюсь на новом месте работы. Кстати, знаешь, где я буду работать? В хосписе у Анны Гримвэйд. Думаю, до Рождества ни ей, ни кому другому не нужно знать о нашем браке, так запланировала Нора.

– Ура нашей команде, ты согласилась стать моей женой! Не вздумай теперь струсить и пойти на попятный.

Родерик на мгновение прижался щекой к щеке Сандры, потом включил зажигание и тронул машину с места.

Сильвия Нортон прилетела в Мельбурн за четыре дня до Рождества. В последнее время она просыпалась очень рано и уже не могла заснуть, поэтому решила вылететь из Сиднея первым, самым дешевым рейсом. Вопрос стоимости билета для нее, разумеется, не стоял так остро, как для Сандры Дорин, но таков уж был жизненный принцип Сильвии – если можно сэкономить, то не следует выбрасывать денег на ветер. И случалось так, что, владея сотнями миллионов, она или ее муж Патрик приезжали домой донельзя обрадованные тем, что им удалось купить на распродаже туалетную бумагу. Несмотря на то, что Ольга Нортон отчаянно высмеивала эту, по ее словам, австралийскую скупость своей свекрови, нельзя отрицать, что умение Сильвии точно выверять баланс и учитывать каждый цент сыграло не последнюю роль в том, что в течение последних двадцати лет рейтинг Энвижен среди респектабельных компаний мира неуклонно повышался. Тем не менее, там, где дело касалось удобств, Сильвия никогда не экономила, поэтому у нее был забронирован номер-люкс в Хаят-отеле, одном из лучших отелей Мельбурна. Прибыв в отель, она первым делом позвонила Родерику.

– Здравствуй, дорогой, извини, не разбудила? Я в Мельбурне и жду вас с Мэгги у себя в номере сегодня к шести часам. Нет-нет, раньше приезжать не нужно, у меня кое-какие дела, вечером все объясню. До встречи, целую.

Отложив трубку, Родерик повернулся к вышедшей из ванной Сандре.

– Боюсь, Сэнди, придется нарушить планы Норы относительно рождественского обеда – приехала мама и хочет срочно видеть меня и Мэгги. Если все пойдет очень круто, придется, наверно, нынче же сознаться во всех грехах. Желательно твое при этом присутствие.

– Страшно, – зябко передернув плечами, честно призналась Сандра, – я не готова морально. Может, лучше начать без меня? Пока тебя будут лишать наследства, я все равно буду лишней. В конце концов, это ваше сугубо семейное дело.

– Предательница, – весело отозвался ее муж. – Ладно, приму первый огонь на себя. Все же к половине восьмого соберись, будь добра, и жди дома. Я уже буду убит, похоронен и воскрешен, позвоню тебе и поведу к маме в Хаят-отель получать благословение.

– После работы я должна буду съездить в Хэмптон, – вспомнила Сандра, – отец Билла Ларсона просил меня навестить его перед Рождеством, я обещала сегодня приехать. Буду дома где-то в семь.

Родерик нахмурился.

– Зачем тебе туда ехать? Это нелепо! Ладно, ты курировала Билла, старалась обеспечить ему достойный уход из жизни – это твоя работа, ты работаешь в хосписе. Но он умер, ты должна о нем забыть. Медсестра не может каждый раз, когда умирают ее больные, разделять с их родственниками боль утраты, это может разрушить психику.

Сандра опустила голову.

– Ты прав, на занятиях по психологии нас учили, как вежливо отказывать в таких случаях, но… Понимаешь, Билл постоянно говорил своему отцу: «Забота Сэнди скрашивает мои последние дни и пребывание в хосписе». Короче, старый Бен, его отец, инвалид, ему уже за восемьдесят, он хочет поговорить со мной и я… я не смогла ему отказать. Все, Родди, я уже обещала, ничего не изменить. Грэйси, младшая дочь Билла, сегодня заедет за мной в хоспис.

Вздохнув, Родерик погладил жену по пушистым волосам и коснулся губами ее лба.

– Хорошо, радость моя, но пусть это будет в последний раз. Ладно, сейчас я приму душ и отвезу тебя в Гаденвэйл.

Пока Родерик плескался в душевой, Сандра включила компьютер, чтобы просмотреть свою электронную почту. На сервере лежали спам, несколько рекламных сообщений и письмо, которого она давно ждала.

За неделю до описываемых событий Сандра совершенно случайно наткнулась в Интернете на российский сайт «Одноклассники». Она просматривала страницы юных и пожилых выпускников российских школ и ВУЗов и думала о брате. Кроме имени ей известны были лишь его фамилия и год рождения – те же, что у нее. Еще была уверенность в том, что, если Денис жив, его следует искать в Москве.

Компьютер выдал двух зарегистрированных на сайте Денисов Дориных, проживающих на тот момент в Москве и родившихся с ней в один день. Разглядывая их фотографии, Сандра решила, что веселый круглолицый парнишка с гладко зачесанными назад русыми волосами вполне может быть Денисом – брат запомнился ей полненьким и светловолосым, с улыбчивым лицом, усеянным веснушками. Второго кандидата, серьезного худощавого юношу с тонкими чертами лица и темными, почти черными, волосами она сразу отмела и даже не стала ему писать.

Круглолицый ответил сразу, потом прислал еще два письма, но на конкретные вопросы ни в одном из них не ответил, делал двусмысленные предложения, а теперь, в третьем письме, окончательно проговорился – сообщил, что его дед был генералом. Сандра помнила своего дедушку Сережу, ученого профессора, и точно знала, что отец Ларисы и Ольги тоже генералом не был – тетка пару раз в разговоре с матерью назвала его хроническим алкоголиком, бегающим от алиментов. Тяжело вздохнув, она перешла на страницу второго, маловероятного, Дениса Дорина, скептически оглядела тонкое лицо и, посмотрев на часы, позвала мужа:

– Родди, ты там не задумался?

У Родерика была привычка – встать под душ и погрузиться в свои мысли. Из-за этого он мог опоздать в университет или пропустить важную встречу, поэтому Сандра взяла себе за правило в таких случаях напоминать ему о времени.

– К твоим услугам, моя прелесть, – весело проговорил он, появляясь на пороге ванной в длинном махровом халате, – спасибо что напомнила, я пошел одеваться. Выключай компьютер, нам пора.

Пока он натягивал джинсы и свитер, Сандра, поколебавшись, решила все же связаться с маловероятным Денисом. Она скопировала в поле для письма текст послания, щелкнула курсором по «отправить» и выключила компьютер.

В Москве стояла ночь. Сергей Денисович давно спал, поэтому в комнате свет был выключен. Денис готовился к зачету на кухне, удобно расположившись за широким раздвижным столом, перевезенным с квартиры на проспекте Вернадского.

Кухня была излюбленным местом ночных бдений Дениса. Здесь его, когда дед засыпал, охватывало бесшабашное чувство вседозволенности – теперь можно было литрами вливать в себя кофе и играть в Quake без риска услышать огорченное «опять перебиваешь себе сон!» или нравоучительное «сколько можно сражаться с компьютером, неужели ты не понимаешь, что все эти игры – зло, засылаемое к нам с Запада, чтобы губить нашу золотую молодежь?»

Однако в тот вечер, о котором пойдет речь, Денис кофе не пил, поскольку накануне забыл пополнить свои запасы. В половине второго глаза его начали слипаться. Решив, что с него достаточно функционалов и линейных операторов в Гильбертовом пространстве, он включил компьютер, решив предаться засылаемому с Запада злу, но перед этим открыл свою почту – на дисплее высветилась информация о непрочитанном сообщении. Трижды перечитав письмо с сайта «Одноклассники», юноша с минуту сидел ошеломленный, потом бросился в комнату и начал трясти похрапывающего деда за плечо.

– Дед! Проснись, деда!

– А? Что? – ничего не понимая, Сергей Денисович приоткрыл глаза. – Который час?

– Какая разница, дед, наша Сашка нашлась! Она нашла меня на сайте и написала – спрашивает, не я ли ее брат-близнец Денис Дорин.

Сразу очнувшись, дед сел и спустил с кровати ноги в старых белых подштанниках, которые служили ему чем-то вроде пижамы.

– Нет, Дениска, нет, ты перепутал, мальчик. Прости меня, старого, что раньше не сказал тебе правды. Ты спрашивал и спрашивал о маме и Саше, поэтому я все время что-то придумывал и придумывал – мы с папой не хотели тебя травмировать, решили подождать, пока подрастешь. Второго декабря девяносто девятого года – я всегда буду помнить эту дату – твоя мама и Сашенька погибли. У меня даже вырезка хранится из австралийской газеты – нам Ольга прислала, – там была страшная авария на железной дороге, у нас по телевизору в новостях об этом тоже сказали.

– Дед, – растерянно проговорил Денис, – она пишет, что нашего отца зовут Андреем, маму Ларисой, и про тебя тоже. Написала даже наш старый адрес на проспекте Вернадского. Ничего я не перепутал, это наша Сашка!

Сунув ноги в шлепанцы, Сергей Денисович дрожащей рукой нащупал на тумбочке очки и шаркающей походкой направился на кухню. Он долго вглядывался в строчки полученного сообщения, потом перевел взгляд на фотографию – хорошенькая светловолосая девушка улыбалась ему улыбкой его сына Андрея.

– Это она, наша Сашенька, наше девочка, – расслабленно сказал старик и, закрыв лицо руками, неожиданно заплакал, повторяя: – Надо написать папе, надо написать папе!

* * *

Сандра делала вливание своей новой пациентке Дайане Конрой. После введения препарата Дайана никак не могла заснуть, говорила бурно и бессвязно, перескакивала с темы на тему. Наконец, она потеряла силы и впала в полуобморочное состояние. Сандра немедленно связалась с врачом Дайаны и сообщила о неадекватной реакции больной – в подобных случаях следовало увеличить дозу или заменить сам препарат, снимающий боль и рассеивающий гнетущие мысли у пациента, подошедшего к черте.

Выслушав доклад Сандры, врач просмотрела кардиограмму Дайаны и решила, что увеличивать дозу рискованно, предпочтительнее заменить препарат. Она связалась с Анной Гримвэйд и высказала ей свое мнение.

– Я думаю, вы правы, дозу увеличивать рискованно, – согласилась Анна. – Дайана уснула?

– Да. Думаю, она проспит часа три.

– Сейчас я должна уехать в Сити, меня ждут. Вернусь через два часа, тогда мы примем окончательное решение относительно препарата. Если за это время что-то изменится, немедленно сообщите.

В Сити, в Хаят отеле, Анну ожидала Сильвия Нортон, позвонившая ей час назад и попросившая приехать по возможности раньше. Это поразило Анну – никогда прежде Сильвия не позволяла себе оторвать ее от дел в рабочие часы. Едва переступив порог номера, она на миг замерла, потрясенная тем, как осунулась и похудела ее подруга за те полгода, что они не виделись.

Задавать вопросы не было смысла, Анне, как врачу, это стало понятно сразу. Сильвия поймала ее взгляд и криво усмехнулась.

– Что, дорогая, не нравлюсь? – она опустилась на широкий кожаный диван, вытащила из сумочки листок бумаги и, положив его на низенький журнальный столик, слегка разгладила. – Можешь ознакомиться с заключением своих коллег, о нем, кроме Патрика и самих докторов, еще никто не знает.

Надев очки, Анна начала читать, и белый листок в руке ее мелко дрожал, а в голове сумбуром теснились мысли и воспоминания.

…Они дружили со школьной скамьи. Именно Сильвия познакомила Анну со своим кузеном Робертом Гримвэйдом и всячески содействовала их браку. Помимо желания блага ближнему, Сильвией руководили деловые соображения – ей стоило немалого труда убедить своего склонного к фантазиям кузена полностью доверить ей дела Энвижен, и она надеялась, что брак с ее близкой подругой поможет упрочить достигнутое между ними соглашение.

Прожив вместе десять лет, супруги Гримвэйд решились, наконец, обзавестись ребенком, и на свет появилась златокудрая Мэгги. Анна долгое время работала в Королевском госпитале, позже возглавляла реабилитационный центр в Брайтоне, а затем у Роберта неожиданно возникла идея открыть частную клинику. Анна, не слишком разбиравшаяся в бизнесе, все же не сразу решилась поддержать мужа. Она хотела было посоветоваться с Сильвией, но Роберт вспылил: «Если ты доверяешь мнению подруги больше, чем своему мужу…». Ну, и так далее.

Свободных средств у них было недостаточно, процент по кредиту в банках довольно высок. Решив не связываться с кредитами, Роберт, в конце концов, убедил жену продать большую часть недвижимости и вложить деньги в свое довольно сомнительное предприятие. Этот нелепый поступок еще раз подтвердил правоту мнения Фрэнка Гримвэйда о внуке его сестры.

Дела в клинике с самого начала пошли неважно, но Роберт, вместо того, чтобы пригласить грамотного специалиста, взялся сам вести бухгалтерию и еще больше все запутал. В девяносто пятом после аудиторской проверки он вынужден был объявить себя банкротом, а вскоре после этого скоропостижно скончался от инфаркта. Вдова его оказалась в незавидном положении – вся недвижимость, кроме собственного дома, была продана или заложена, деньги, нажитые за годы супружества, пропали.

В соответствии с завещанием Дэвида Гримвэйда, акции Мэгги, унаследованные ею от отца, поступили под опеку Сильвии – Анна не имела права наследовать мужу. Разумеется, они с дочерью не испытывали нужды, поскольку Мэгги получала субсидии от Энвижен, но Анну постоянно мучила совесть – сообщи она Сильвии о затеваемой Робертом авантюре с частной клиникой, та с самого начала сумела бы обуздать амбиции своего ретивого кузена.

Спустя четыре года после смерти Роберта в Гаденвэйле открылся хоспис, финансируемый фондом Энвижен, и Сильвия Нортон предложила Анне его возглавить. Подруги виделись нечасто, но Мэгги постоянно гостила у Нортонов в Сиднее, и Сильвия ни от кого не скрывала своего желания видеть дочь Роберта женой Родерика. Анна к этому относилась скептически – действительно, можно ли навязать современным молодым людям свою волю? Однако она не спорила – во-первых, понимала, что Сильвией овладела идея фикс, а в таких случаях логика бессильна, во-вторых… почему бы и нет? Не так уж и плохо, если Мэгги выйдет за Родерика…

Ах, Сильвия, Сильвия! Помимо прочего, Анна не могла не думать о том, что теперь будет с фондом Энвижен и, конечно, с хосписом. Десять лет возглавляя хоспис, она понемногу начала разбираться в бизнесе и знала, что трастовый фонд требует финансирования, а для этого компании необходимо соблюдать строгий баланс между прибылью и средствами, объявленными свободными от налогообложения. Дерек неплохо ведет дела, но сумеет ли он во всем стать достойным преемником матери? Отложив листок с заключением врачей, Анна с трудом проглотила вставший в горле ком и заставила себя поднять глаза.

– Сильви, я…

– Не надо, Анни! Ты прочла, узнала, и все – теперь давай о другом. Расскажи мне об Эндрю – как он умер?

Перед тем, как ответить, Анна чуть помедлила.

– Он был в саду – сидел в кресле перед мемориалом. Я пыталась уговорить его вернуться в здание – начиналась гроза, – но он попросил меня еще немного посидеть с ним в саду. Мы говорили – о Билле Ларсоне и его дочерях, о Марте Даллас, о Сандре. А потом он вдруг… заговорил о тебе.

– Обо мне? Ты не могла бы вспомнить, что именно он говорил?

Голос Сильвии прозвучал сдавленно, и Анна опять запнулась, прежде, чем ответить.

– Ну…

– Пожалуйста, Анни, я должна знать!

– Хорошо, только не придавай этому значения. Он твердил, что ты несчастна, ругал Патрика – как ревнивый школьник соперника. Я была ошеломлена – после стольких лет… А спустя несколько минут он умер.

Сильвия опустила голову.

– Бедняга Эндрю! Я до сих пор вижу его лицо – тогда, когда я сказала ему, что выхожу замуж за Патрика. Он убеждал меня, умолял этого не делать. И, знаешь, похоже, он был прав!

– Сильви!

– Да, Анни, да! Разве ты не помнишь? За месяц до рождения Норы мы с тобой сидели в гостиной моего дома в Вокласе, и я сказала тебе, что Патрик начал мне изменять.

– Боже мой, Сильви, да ведь это случилось двадцать восемь лет назад! У тебя не было никаких доказательств, ты ждала ребенка, а женщины в положении часто нервничают, становятся подозрительны, делают из мухи слона.

– Тогда ты говорила то же самое, – Сильвия криво усмехнулась, – даже посоветовала нанять частного детектива.

Анна пожала плечами.

– Дорогая, я шутила. Патрик по натуре своей так устроен, что не может жить без легкого флирта с женщинами, но это ведь не измена. Твой муж любит тебя и всегда любил.

– Как же мало ты знаешь! – медленно проговорила Сильвия. – Однако я безумно хотела верить в любовь мужа, поэтому не сразу последовала твоему совету.

– Какому совету?

– Нанять детектива.

– Ты… Сильви, ты наняла детектива, чтобы следить за Патриком?!

– Тебе этого не понять, Анни! Роберт был человеком не от мира сего, не имел деловой хватки, порою совершал нелепые поступки, но он всегда оставался тебе верен. Поэтому свой совет ты дала мне в шутку, но я… для меня это было серьезно. Спустя пять лет, когда не стало сил терпеть, я наняла детектива, и он очень быстро подтвердил мои подозрения – Патрик изменял мне с молодой учительницей. Я была на грани безумия, металась, у меня даже мелькнула мысль убить Патрика и покончить с собой. Потом взяла себя в руки и позвонила адвокату, договорилась о встрече на следующий день. Патрику ничего не стала объяснять, сказала только, что нам нужно в присутствии адвоката решить один деловой вопрос – у меня не хватило смелости сказать, что я собираюсь обсудить условия развода. Он не стал ни о чем спрашивать – не было времени, мы торопились в клинику, где лежала Нора. Спустя полчаса мы узнали, что врачи, лечившие нашу девочку, поставили страшный диагноз. И все остальное ушло, показалось далеким и неважным.

На мгновение Сильвия закрыла глаза и умолкла. Анна ласково дотронулась до ее руки.

– Не надо, дорогая, это уже прошлое.

Сильвия смежила веки и покачала головой.

– Прошлое, которое определило нашу жизнь. Патрик все это время был рядом, и у меня не хватило сил его оттолкнуть. Мы с ним вместе должны были сделать выбор – операция или.... Знаешь, Анни, я до сих пор не уверена, что мы сделали этот выбор правильно.

– Если есть выбор между жизнью и смертью, то надо выбирать жизнь, – мягко, но убежденно сказала Анна, – вы все сделали правильно.

– Бедная моя девочка, один раз она меня упрекнула – сказала, что лучше ей было бы умереть!

– Она была неправа, Сильви, и сама, думаю, потом это поняла.

– С пятилетнего возраста, с тех пор, как ей удалили эту проклятую опухоль, она обречена на одинокую и бесцельную жизнь. Она никогда не сможет иметь детей, никогда не узнает даже того, что мужчины и женщины называют близостью. Один раз она сказала мне, что хочет усыновить ребенка, и я… я чуть не разрыдалась. Бедняжка, она постоянно опекала младших – Родди, Мэгги, эту малышку Сандру, в ней столько материнского, в моей бедной девочке! Но они вырастают и уходят жить своей жизнью, а Нора опять остается одна. Одна! И когда я вижу, как она тоскует, я опять думаю: а стоило ли…

– Перестань, Сильви, она жива, и ты не имеешь права сожалеть о вашем выборе!

Тяжело вздохнув, Сильвия устало согласилась:

– Наверное, ты права, Анни. Когда стало ясно, что Нора будет жить, я какое-то время чувствовала себя опустошенной, безумно уставшей, одна мысль о том, что я могу остаться без Патрика и его нежной заботы, вызывала у меня ужас. Разговор с адвокатом так и не состоялся, и в жизни нашей семьи ничего не изменилось. Для Патрика болезнь Норы не прошла бесследно – он расстался с той учительницей, много работал, все силы отдавал компании, и я была ему за это благодарна. Потом родился Родди, мой ненаглядный мальчик, а вскоре Патрик возглавил Совет директоров Энвижен. Он все больше становился мне опорой и другом, на которого можно положиться, я стала закрывать глаза на его измены, пыталась об этом не думать. Я даже начала его оправдывать, говорила себе, что женщины не играют в его жизни такой роли, как я и наша семья. Что любовниц он заводит по моей вине – я недостаточно темпераментна, поэтому ему одной меня мало. Я даже начала читать книги о семейных отношениях – исследования психологов, сексологов и прочее, – она криво усмехнулась.

Анна пристально посмотрела на нее и покачала головой.

– Проблема супружеских измен извечна, как и любовь, Сильви. В обоих случаях бессмысленно выяснять, почему так происходит. Тут может быть лишь два пути: уйти или смириться, третьего не дано.

– Со временем я это поняла и перестала обращать внимание на измены Патрика. Вернее, старалась думать, что они для меня ничего не значат. Однако он был моим мужем, отцом моих детей и стоял во главе Совета директоров Энвижен, поэтому мне нужно было быть в курсе того, с кем он связан. Я не хотела нанимать детектива в Сиднее – слишком близко от дома, – мне рекомендовали агентство Билла Ларсона в Мельбурне, и мы с ними заключили долгосрочный контракт.

Анна кивнула.

– Я подозревала, что Билл на тебя работал, но полагала, что это связано с бизнесом. Так он следил за Патриком?

– Ларсон регулярно поставлял мне информацию о моем муже. Я прятала отчеты в своем личном сейфе, ключ от которого был только у меня. А потом старалась обо всем забыть. Но год назад обстоятельства изменились, теперь я умираю и должна подумать о будущем Энвижен.

– О чем ты, Сильви?

– Сейчас, – положив под язык таблетку, Сильвия с минуту сидела молча, потом слегка порозовела и взгляд ее прояснился, – итак, все по порядку. В девяносто пятом Патрику нужно было ехать в Европу по делам компании, а я…поехать не смогла.

– В девяносто пятом, – эхом отозвалась Анна, и голос ее дрогнул, – понимаю – как раз тогда умер Роберт, и ты увезла нас с Мэгги в Новую Зеландию. Дорогая, я никогда не забуду, как ты в те дни пыталась вернуть меня к жизни.

Сильвия слабо улыбнулась.

– Брось, Анни, как я могла поступить иначе? Так о чем я сейчас говорила? Ах, да – в девяносто пятом Патрик уехал в Европу. Все это время за ним по пятам следовал человек Билла Ларсона. Из Франции он сообщил, что в Лионе мой муж вступил в связь с русской женщиной – она работала официанткой в местном кафе. Я не придала этому значения – мне переслали несколько фотографий этой девицы, и она показалась мне столь невзрачной, что я даже пожалела Патрика за дурной вкус. В тот год мы заключили контракт с тремя европейскими компаниями, и в ноябре я должна была лететь за океан, но внезапно у меня возникли серьезные проблемы с позвоночником. Врачи предложили операцию, но я побоялась – предпочла консервативные методы. Почти два года металась по кабинетам физиотерапевтов, массажистов и костоправов, пока пришла в норму. В течение всего этого времени Патрик регулярно бывал в Европе по делам, и я знала, что каждый раз по приезде он возобновляет связь с русской.

– Неужели он не заметил слежки? За столько лет не догадался, что ты все знаешь?

Сильвия засмеялась сухим неприятным смехом.

– Слежки он точно не заметил, а насчет остального… Не знаю. Он постоянно звонил из Европы – беспокоился о моем здоровье, говорил, что скучает, и я знала, что это правда. Когда возвращался, был со мной внимателен, очень нежен, и опять же совершенно искренне – ведь легко понять, когда человек притворяется. Я говорила себе: мой муж любит меня и нуждается во мне, а если ему для поддержания жизненного тонуса необходимо переспать с молоденькой самкой, то лучше закрыть на это глаза и промолчать. Даже тогда, когда в девяносто седьмом Билл передал мне множество отчетов и фотографий – Патрик и эта женщина без стеснения путешествовали по всей Европе, побывали в Швеции, Испании, Голландии, уединялись на вилле в Италии, – даже тогда я не почувствовала надвигающейся угрозы.

– Угрозы чему?

– Слушай дальше, Анни! На одной из последних фотографий Патрик и эта женщина рука об руку выходили из дверей частной швейцарской клиники. Биллу так и не удалось узнать, с какой целью они там побывали – в клинике строго охраняли частную информацию. Патрик вернулся из очередной поездки за океан крайне озабоченным. За обедом он как бы невзначай упомянул, что поскольку Энвижен работает с европейскими партнерами, Дереку не лишне было бы прослушать в Лейпциге специальный курс об особенностях немецкой модели корпоративного управления. Дерек не возражал – ты ведь знаешь, какой у него покладистый характер. Патрик заявил, что проводит сына в Европу, чтобы, как он сказал, «обустроить малыша», и сразу вернется. Я пыталась возражать, говорила, что это нелепо – Дерек уже достаточно взрослый и прекрасно обустроится сам, а Патрику столь частые межконтинентальные перелеты в его возрасте вредны для здоровья. Он лишь отшучивался, и вскоре оба они, Патрик с Дереком, улетели в Германию. А спустя месяц мой сын замирающим от счастья голосом сообщил, что встретил женщину своей мечты и женится. Он прислал фотографию, сделанную в Венеции на фоне собора Сан-Марко. Они стояли, обнявшись – мой Дерек и эта женщина, любовница Патрика.

Ахнув, Анна прижала руки к горлу.

– Ольга!

– А что я могла сделать? – пожав плечами, с горечью ответила Сильвия на застывший в глазах подруги немой вопрос. – Я ничего не могла – ни тогда, ни теперь. Прошло больше двенадцати лет, а Дерек по-прежнему смотрит на свою жену, как на божество, она полностью его себе подчинила. Да и Патрика тоже – я с самого начала подозревала, что связь их продолжается.

Анна даже вспыхнула от возмущения.

– Как ты можешь говорить об этом так спокойно, Сильви? Ведь Ольга – жена вашего с Патриком сына! Следовало с самого начала показать Дереку отчеты Ларсона.

– Это бесполезно, я самого начала поняла: он не поверит ни мне, ни собственным глазам – только ей. Не знаю, что она с ним сделала.

– Представляю, в каком аду ты жила все эти годы.

– Да, Анни. Но теперь жить мне осталось всего ничего, я уже мало об этом думаю, меня тревожит другое – не так давно у появились доказательства, что влияние Ольги становится опасным и вредным для Энвижен. Год назад одна из наших дочерних компаний, Мэйджик Би, оказалась в сложном финансовом положении – выяснилось, что в течение пяти или шести лет группа их менеджеров проводила рискованные спекулятивные операции, не ставя в известность Совет директоров Энвижен. Возникла крайне неприятная ситуация, но я в то время не в силах была этим заниматься – врачи только что поставили мне диагноз и настаивали на том, чтобы я прошла курс интенсивной терапии. Видишь ли, тогда они еще надеялись… Хорошо, не буду об этом.

Так вот, Патрик казался сильно встревоженным, просил меня положиться на него, не волноваться и думать только о своем здоровье. Он чуть ли не насильно отстранил меня от всех дел – в течение трех месяцев я даже не включала компьютер. А потом… потом я узнала, что возглавляемый Париком Совет директоров Энвижен принял решение выдать Мэйджик Би ссуду на льготных условиях – фактически для покрытия ее махинаций. Решение было принято вопреки мнению двух входивших в Совет опытных специалистов. Остальные не сумели противостоять давлению со стороны Патрика.

Тем не менее, в Мэйджик Би была проведена аудиторская проверка, и один из аудиторов, Саймон Эвенел, выяснил, что Ольга Нортон вот уже два года, как является держателем пакета акций. Эвенел был потрясен – ведь мой муж, финансировав Мэйджик Би, скрыл от Совета директоров, что член его семьи имеет в данном вопросе личную заинтересованность. Сокрытие информации является прямым нарушением закона, ты понимаешь, до чего довело его желание угодить этой женщине?

Анна ошеломленно смотрела на подругу.

– Это серьезное обвинение, Сильви! Я могу поверить в измены Патрика, но в то, что он сознательно пошел на преступление… У тебя имеются неоспоримые доказательства?

– Самые неоспоримые. Саймон Эвенел знал, что скандал может повредить Энвижен и сразу же поспешил ко мне – после курса химиотерапии я восстанавливала силы в Новой Зеландии. Патрик был изумлен, когда я, без предупреждения явившись в Сидней, позвонила ему и сообщила, что нам необходимо срочно встретиться у Дерека в Бонди-Бич для важного разговора. Когда мы с Эвенелом приехали, Патрик, Дерек и Ольга – ждали нас в гостиной. Саймон Эвенел спокойно изложил все имевшиеся у него факты, после этого воцарилось молчание. Дерек побагровел, Патрик сидел с каменным лицом, а Ольга… Она смотрела на Саймона – так, что мне на миг стало не по себе. Потом сказала:

«Я действительно приобрела акции Мэйджик Би – мне рекомендовали эту компанию, как перспективную, причем здесь Энвижен? В конце концов, кто обо мне позаботится, если не я сама – ведь я в чужой стране. У вас есть доказательства, что Патрик что-то знал? Я приобретала акции Мэйджик Би в течение последних двух лет, но даже мой муж был не в курсе этого».

Эвенел внезапно побледнел – словно ему вдруг стало нехорошо. Он потер затылок, на миг закрыл глаза и ответил не сразу:

«К сожалению, мадам, в данном случае в Энвижен, как и в других уважающих себя компаниях, презумпция невиновности не работает – Патрику придется доказывать, что он ничего не знал, поскольку родство между вами слишком близкое. То же самое касается вашего мужа – как внутренний директор и наследник владельца компании он может оказаться сильно скомпрометированным, а это подорвет престиж Энвижен. В Австралии, мадам, мы в бизнесе должны строго следовать букве закона, иначе к нам утратят доверие на мировом рынке».

Ольга пренебрежительно пожала плечами.

«Не понимаю тогда, зачем вам раздувать эту историю? Промолчите, и дело с концом, ведь это не вопрос жизни и смерти. Думаю, вас сумеют отблагодарить за молчание».

Мне показалось, что от этих ее слов бедняга Эвенел, всегда гордившийся своей неподкупностью, сию минуту грохнется в обморок – он даже ответить был не в силах, только руки тряслись. Я поспешила вмешаться:

«Ваше странное предложение, Ольга, мы не станем обсуждать. Чтобы сохранить престиж Энвижен, я предлагаю компромисс: дело не будет предано огласке, если Патрик немедленно подаст в отставку с поста председателя Совета. Дерек, как один из наследников, останется в должности внутреннего директора, но без права голоса».

Патрик скользнул взглядом в сторону Эвенела – так, словно тот был пустым местом, – и поднялся. Сказал:

«Мы обсудим это позже – в кругу семьи».

И вышел. Эвенел тоже поднялся. Я обратила внимание, что на лбу у него выступили капли пота, но решила, что причиной тому была неприятная ситуация, в которой он оказался.

«Мне пора, Сильвия. Я сказал все, что было нужно, и, думаю, вы нашли наилучший выход из положения».

Я проводила его до машины, на прощание пожала руку – она казалась ледяной. Когда вернулась в гостиную, там находился один Дерек, лицо у него было расстроенное.

«Я понимаю ситуацию, мама, но неужели нельзя учесть, что Ольга иностранка и плохо знакома с нашими законами? Меня тревожит папа – он всю жизнь посвятил Энвижен, и если ты сейчас отстранишь его от дел, он просто утратит желание жить».

Мне тяжело было смотреть на сына – Дерек обожал отца и жену, он не хотел понять того, что творилось перед самым его носом. Неожиданно вбежал его сын Тэдди, увидел меня и обрадовался:

«Бабушка, ты уже приехала из Новой Зеландии? Ты отвезешь нас с Лили в Мельбурн? Я хочу опять подняться на Юрика Тауэ».

Внук был так похож на Патрика, что у меня защемило сердце.

«Обязательно возьму, – ответила я и продолжила разговор с Дереком: – Настаивая на выделении ссуды для Мэйджик Би, твой отец должен был информировать Совет независимых директоров о том, что его невестка является держателем акций компании. Доказать, что он не знал этого, невозможно. Если Патрик не подаст в отставку, Эвенел обязан предать гласности факт сокрытия информации».

«Но я, как будущий глава холдинга, считаю, что никто не способен заменить отца на посту председателя Совета. Думаю, ради Энвижен ты должна найти другой выход».

Присутствие Тэдди заставило меня сдержаться, я спокойно ответила:

«То, что ты думаешь, не играет ровным счетом никакой роли – пока я жива, Энвижен тебе не принадлежит. И еще неизвестно, что будет после моей смерти».

Дерек смотрел на меня широко открытыми глазами, а Тэдди, заскучавший от нашего разговора, подбежал к стоявшему в углу журнальному столику и открыл лежавшую на нем книжку. И опять у меня замерло сердце – именно так, наклонившись и чуть прикусив нижнюю губу, читал Патрик. А потом вспыхнула эта ужасная мысль – мой муж был с Ольгой еще до того, как свел ее с нашим сыном.

– Боже мой, Сильви, опомнись! – Анна в ужасе стиснула руки. – Внуки порою больше походят на дедушек и бабушек, чем на родителей.

– Я знаю, поэтому сразу же мысленно обругала себя и заговорила с ребенком – что-то у него спросила. Потом вдруг почувствовала слабость и прилегла на диван, а Дерек увел из комнаты Тэдди, чтобы тот не мешал мне отдыхать. Я успела подумать, что чуть позже нужно будет позвонить Эвенелу – узнать, как он добрался, – и уснула. Меня разбудил Дерек – он вошел бледный, губы дрожат. Сказал, им только что сообщили: Саймон Эвенел погиб буквально спустя пару минут после того, как покинул дом. Он ехал по Миллитари Роуд, и у памятника лейтенанту Гриву машину непонятно почему вдруг резко занесло вправо. Она проломила ограду и рухнула вниз, а крутизна там такая, что уцелеть нет никаких шансов. Причину потом так и не обнаружили – машина была в порядке. Возможно, у Саймона внезапно подпрыгнуло давление – во время нашего разговора он постоянно потирал затылок. В медицинской карте у него было написано о проблемах с сосудами – ему прописывали сильнодействующий препарат от спазмов. Как ты думаешь, могло это послужить причиной? Ты ведь врач.

Покачав головой, Анна вздохнула.

– Трудно сказать, Сильви, все возможно. Однако смерть Саймона обернулась для Патрика благом – он так и не подал в отставку, насколько я знаю, и ты на этом не настояла.

Плечи Сильвии бессильно поникли.

– Ты права, у меня не хватило смелости настоять, а он…он просто-напросто сделал вид, что нашего разговора в тот день не было. Полагаю, что данные об аудиторской проверке были им стерты из компьютера Эвенела, а я… я вдруг почувствовала равнодушие ко всему происходящему. Не мысль о болезни меня грызла – я вновь и вновь возвращалась к тому, что померещилось мне при взгляде на внука. Как узнать правду? Мне опять нужна была помощь ловкого детектива, но Билл Ларсон болел, агентство фактически возглавляла его дочь Сюзьен. Я позвонила ей в Мельбурн и откровенно с ней поговорила – возможно ли, не вызвав подозрений, получить генетический материал для подтверждения того, что Тэдди является сыном Дерека? Через неделю она сообщила:

«Я говорила со специалистами здесь, в Мельбурне. Ребенка, конечно, можно обследовать, ничего ему не объясняя, необходимо только разрешение родственников – ваше, например, – но взять мазок у Дерека они имеют право только с полного его согласия, поставив его в известность. Однако есть и другой путь – можно использовать ваш собственный генетический материал и определить, является ли ребенок вашим внуком, это законно. Анализ более сложен, чем обычное установление отцовства, но вероятность приближается к ста процентам».

В апреле Ольга и Дерек уехали отдохнуть в Европу, Тэдди и Лили остались у нас. Патрик был доволен – он обожал малышей. Прежде я радовалась, но теперь его любовь к этим детям вызывала лишь подозрение. Через неделю Тэдди сам заговорил за обедом:

«Бабушка, ты ведь обещала, что мы съездим в Мельбурн и поднимемся на Юрика Тауэ!»

Воспользовавшись этим, я сказала Патрику, что перед тем, как начну очередной курс лечения, хочу на неделю съездить с детьми в Мельбурн. Он не возражал.

Неожиданно Сильвия замолчала – словно кто-то резко стиснул ей горло. Анна вгляделась в ее бледное с синевой лицо, дотронулась до бессильно упавшей руки.

– Тебе нужно отдохнуть, Сильви.

– Нет, я должна договорить. Итак, мы приехали в Мельбурн. Специалист центра предложил взять анализы не только у Тэдди, но и у Лили – для получения более точных результатов. Дети ничего не заподозрили – я объяснила им, что это всего лишь очередной визит к доктору.

Неожиданно Сильвия расхохоталась – горько и надрывно. Анна испугалась, что смех подруги может перейти в истерику.

– Перестань, Сильви, – строго произнесла она, – поскорее скажи все, что хотела, а потом тебе следует отдохнуть. Что показали анализы?

– Извини, – Сильвия вытерла выступившие на глазах слезы и вздохнула. – Что показали анализы, ты спрашиваешь? Это оказалось забавно, поэтому я и смеялась – не только Тэдди, но и Лили не внучка мне. Они родные брат и сестра, скорей всего, оба они – дети Патрика. Патрика Нортона, моего мужа, и Ольги, моей невестки. Когда мы вернулись в Сидней, оказалось, что химиотерапию мне проводить не будут – плохие анализы. К тому же, я уже поняла, что лечение не дает результатов – доктора с самого начала намекали, что при этой форме заболевания положительный эффект маловероятен. Но я не хочу оставлять Энвижен Дереку – он слишком любит отца и Ольгу, они могут использовать его привязанность к ним для контроля за компанией. Его дети мне чужие и, согласно завещанию Дэвида Гримвэйда, не имеют права унаследовать Энвижен, но могу ли я объявить об этом? Скандал затронет нас всех. Поэтому… Анни, ты знаешь мою давнюю мечту.

Анна вздрогнула.

– Какую мечту, Сильви?

– Минуточку, я опять должна принять свой стимулятор, – Сильвия вновь положила под язык маленькую капсулу, и спустя пару минут посеревшее лицо ее приняло нормальный цвет. – Ты знаешь, как я хочу, чтобы Мэгги и Родерик поженились! Я изменила завещание в пользу Родди – Дереку и детям Ольги не достанется ни одной акции моей компании! Мегги и Родерик, имея контрольный пакет, назначат новый Совет директоров, Энвижен будет принадлежать им и только им, но они должны будут вывести Патрика из Совета директоров и полностью отстранить Дерека от участия в делах холдинга – таково мое последнее желание. Что ты об этом думаешь?

Анна растерялась от неожиданности.

– Сильви, дорогая, ты хорошо подумала? Дерек и Патрик сейчас фактически руководят холдингом, и Энвижен процветает. Разве Мэгги с Родериком смогут их заменить? У них нет никакого опыта, Родерик никогда не интересовался делами компании, а у Мэгги вообще ветер в голове. К тому же, неизвестно, когда они поженятся и поженятся ли вообще – оба еще крайне молоды.

– Вздор, Родерик неглупый мальчик, а Мэгги настоящее воплощение энергии, и у нее есть хватка. Им во всем поможет Ян Дэвидсон, он преданный друг, я предоставила ему неограниченные полномочия в решении всех финансовых вопросов Энвижен, и мы с ним подобрали кандидатуры для нового Совета директоров. Что же касается брака Мэгги и Родди, то эти дети всегда симпатизировали друг другу, и между ними даже, как это теперь говорится, отношения, в чем проблема? Если не сию минуту, то через год-два они поженятся – это необходимо в интересах Энвижен. Я сегодня же поговорю с ними обоими – чем раньше у них появятся наследники, тем лучше для компании. Да, Анни, ты просила меня подумать о контракте с Сандрой Дорин – я думаю, что ты права, после Нового года мы заключим с ней контракт. А сейчас… сейчас мне действительно нужно отдохнуть.

Ощутив смертельную усталость, Сильвия Нортон откинулась назад и закрыла глаза.

Рабочий день Сандры закончился в четыре часа дня, но она задержалась, не решившись сразу оставить миссис Конрой – новый препарат действовал медленно, и Дайана, держа руку Сандры, уснула лишь в начале пятого. В последний раз взглянув на больную, Сандра передала сменившей ее медсестре лист с предписаниями врача, вышла из палаты и включила сотовый телефон. Он сразу же завибрировал, и Сандра, не взглянув на определитель номера, торопливо прижала трубку к уху.

– Привет, Родди.

Вместо Родерика ей ответил мелодичный девичий голос:

– Привет, Сэнди, это Грэйси Ларсон. У тебя планы на сегодня не изменились?

Сандра мысленно ахнула – надо же, из-за Дайаны Конрой забыла все на свете!

– Привет, Грэйси, все в силе, подъезжай минут через двадцать, а я пока переоденусь и выпью кофе.

Сидя с чашкой в руке, она расслабилась, закрыла глаза и, откинувшись на мягкую спинку дивана, неожиданно для себя самой задремала. Полчаса спустя в кармане ее вновь отчаянно завибрировал мобильник – Грэйси посылала напоминание. Сразу очнувшись, Сандра бросила взгляд на часы и почти бегом устремилась к выходу.

Грэйси Ларсон ждала ее, нервно похлопывая рукой по корпусу своей машины. Чмокнув Сандру в щеку и отбросив со лба непослушный завиток, она торопливо сказала:

– Скорей садись. На парковке места не было, встала здесь, а меня сразу и пометили.

На заднем колесе ее машины белела нанесенная мелом полоска – ставить машины у ворот хосписа не разрешалось, больше двадцати минут с момента нанесения полицейским метки карались довольно крупным штрафом.

– Извини, Грэйси, я на минуту закрыла глаза и отключилась, хорошо, что ты вовремя напомнила.

Грэйси тронула машину с места и взглянула на часы.

– Успела – девятнадцать минут. Ладно, не извиняйся, спасибо, что нашла время для нас время, дедушка безумно хочет тебя видеть.

Бен, отец умершего две недели назад Билла Ларсона, уже много лет был прикован к инвалидному креслу вследствие травмы позвоночника. Всякий раз, навещая в хосписе умирающего сына, он ласково улыбался Сандре и обязательно перекидывался с ней парой слов. Сидя в машине, она вновь вспомнила их телефонный разговор спустя две недели после смерти Билла.

«Я был бы благодарен вам, деточка, если б вы перед Рождеством нашли время заехать ко мне, старику – посидеть, поболтать. Мой Билли говорил, что вы с ним подружились, очень подружились. Да я и сам видел, как у вас получалось заставить его рассмеяться, когда ему становилось тошно. Знаете, это мое первое Рождество без сына».

В колледже во время психологического тренинга Сандре, как и другим студентам, не раз приходилось проигрывать подобную ситуацию, их учили отклонять приглашения такого рода мягко, но твердо – нельзя взваливать себе на плечи проблемы родственников покойного. Но у нее просто не хватило сил отказать наполовину парализованному старику.

Выехав на шоссе, Грэйси притормозила, ожидая, пока зажжется зеленый свет, и повернулась к Сандре.

– Потом я подброшу тебя до дома, тебе ведь в Ричмонд?

– Нет, мне нужно в Сити.

– Как скажешь.

Ларсоны жили в Хэмптоне на Эдинбра-стрит. Перед тем, как свернуть налево, Грэйси притормозила, поздоровавшись с возившейся в маленьком саду старушкой, и легкий ветерок донес до Сандры тонкий аромат цветов. Они остановились у крыльца одноэтажного юнита, имевшего спуск для инвалидной коляски.

Старый Бен сильно осунулся с тех пор, как Сандра видела его в последний раз, но чувствовалось, что приезд гостьи его обрадовал. Ловко и быстро передвигаясь в инвалидном кресле, он поставил на стол тарелки, салатницу и тонко нарезанный хлеб, вытащил из духовки кастрюлю, от которой шел умопомрачительный запах тушеного мяса.

– Прошу к столу, молодые леди!

– Дед обожает готовить, – подмигнув, объяснила Грэйси смущенной Сандре, – сегодня в честь твоего визита в меню его коронное блюдо – мясо в черносливе.

– Много лет совершенствуюсь в искусстве кулинарии, – весело подтвердил Бен Ларсон и с беспечным видом похлопал по боковине своего кресла, – с тех пор, как силой обстоятельств получил в свое распоряжение массу свободного времени.

– Вы попали в аварию? – осторожно поинтересовалась Сандра. Билл упомянул однажды, что отец его повредил позвоночник в результате неудачного стечения обстоятельств, но в подробности не вдавался.

Бен переглянулся с Грэйси.

– Видно Билли не стал загружать тебя подробностями, деточка – решил предоставить это мне. Так вот, когда-то моему отцу, горячему поклоннику Шерлока Холмса, взбрело в голову основать детективное агентство – это случилось сразу после второй мировой, я еще был зеленым юнцом, и меня одно только слово «детектив» приводило в безумный восторг. Но только одних восторгов тут недостаточно, в детективном деле нужна сноровка, как, впрочем, и везде. Клиентами папаши в основном были ревнивые мужья и жены, но особо он не преуспел, потому что не имел природных способностей к сыску и лишь спустя много лет научился незаметно следовать за объектом. Однажды один страдающий подозрительностью супруг поручил ему проследить за женой, флиртовавшей с заезжим мафиози из Италии. Естественно, что в сноровке папаше не сравниться было с итальянцами, и приятели любовника сразу обнаружили слежку. Методы у мафии грубые, моего старика отделали по всем правилам и, видно, что-то у него внутри серьезно повредили – он после того только год протянул и умер.

Возглавив агентство, я учел ошибки отца, поэтому всегда работал очень осторожно. Старался в скользкие дела не ввязываться, но при осторожной работе и прибыли особой не получишь – порой приходилось туго, еле выкраивали деньги, чтобы заплатить за квартиру и за учебу Билли. Хорошо, что жена моя была умница, никогда не попрекала. Все изменилось, когда Билли начал со мной работать – он был, я скажу, настоящий огонь! Умный, как дьявол, быстрый – сразу схватывал ситуацию.

Постепенно наше агентство приобрело солидную репутацию. В начале девяностых мы работали по заказу крупной страховой компании – в доме их клиента произошло ограбление. В рождественскую ночь неизвестные вырубили сигнализацию, проникли в кабинет, где находился сейф, и сумели его открыть. Хозяин был в гостях, но вернулся раньше, чем предполагал. Услышал подозрительный шорох и поспешил в кабинет, а там его стукнули по голове, свалили с ног и связали. Какое-то время он был без сознания, но потом немного пришел в себя и успел заметить, что грабителей трое, и похожи они вроде бы на корейцев. В результате ограбления исчезло все содержимое сейфа – небольшая сумма наличными и бриллианты, застрахованные на полмиллиона.

Полиция обнаружила кое-что у известных скупщиков краденого, и все они единодушно описывали человека, принесшего им бриллианты, как щуплого молодого корейца невысокого роста. Слова клиента о корейцах вроде бы подтверждались, однако Билли сразу заподозрил неладное – нюх у него был лучше, чем у собаки. Не стану вдаваться в подробности, но выследили мы человека, сбывавшего бриллианты, только оказался он не парнем, а женщиной – дочкой клиента. Она вместе с папашей морочила полицию и страховую компанию – переоделась в мужчину, загримировалась под корейца и подкидывала скупщикам отдельные вещички.

Девчонка оказалась крутая и сразу в руки не далась – когда поняла, что поймана с поличным, подняла пальбу и хотела сбежать. Билли и еще один наш детектив, ее, конечно, скрутили, но она перед этим успела сделать пару выстрелов. Одна пуля засела у меня в позвоночнике, и хоть потом ее удалили, но снова ходить я так и не стал.

В первые годы врачи еще обнадеживали, а потом я решил, что к жизни надо приспособиться – к такой, какая она есть. Научился готовить – даже жена моя покойная удивлялась, как у меня здорово получается. Потом, когда она умерла, и Билл тоже один с двумя девчонками остался, мы решили съехаться и жить вместе. Я ведь уже не мог ему помогать в агентстве, так что он трудился за двоих и порою сутками не бывал дома, а Сью только начала ходить в школу, и Грэйси вообще малышкой была. Я продал свой дом, мы купили два соседних юнита и соединили их в один. Старались, чтобы девчонкам было хорошо – здесь веранда, внутренний дворик. Грэйси покажет тебе, где она носилась с мячом.

– Дедушка, ты все никак не хочешь смириться с тем, что я давно выросла, – потянувшись за солонкой, засмеялась Грэйси. – Я уже давным-давно не играю в мяч в нашем дворике, а вешаю там белье. Все-таки мясо ты недосолил, как всегда.

– Много соли молодым леди есть вредно, – отрезал старик, – а взрослой я тебя буду считать, когда найдешь себе бой-френда. Сью целовалась с мальчишками уже с тринадцати лет!

– А кто ругал ее и говорил, что рано? На тебя, дедушка, не угодишь! – повернувшись к удивленно слушавшей их Сандре, Грэйси пояснила: – Дедушка переживает, что я не дружу с парнями – считает, это оттого, что у меня в организме гормональный дисбаланс, поэтому мне нужно есть меньше соли.

Сандра засмеялась.

– Но причем тут соль, я не понимаю? – спросила она.

– Да он вычитал в Интернете очередную чушь – избыток соли, дескать, ухудшает синтез эстрогенов.

– Современные девушки в твоем возрасте имеют бой-френдов, никто не проводит целые дни с книгами и компьютером, а ты отшиваешь всех парней, которые пытаются за тобой приударить, – пробурчал ее дед.

– Я старомодна, мне никто не нравится, и с этим ничего не поделаешь, а соль с эстрогенами тут абсолютно ни причем. Так что, дед, из-за твоих фантазий Сандре пришлось есть недосоленное мясо.

– Все в порядке, моя мама тоже иногда специально недосаливает, – успокоила ее Сандра, – говорит: недосол на столе, пересол на спине, – она сдвинула брови, стараясь как можно точнее перевести русскую пословицу.

– Как-как? – заинтересовался Бен. – Почему на спине?

– Кажется, раньше в России поваров пороли кнутом, если они пересаливали еду.

– Варварская страна! – возмутился старик, – неудивительно, что твои родные решили переехать в Австралию. Кстати, у нашего агентства много русских клиентов, и у большинства из них дети по-русски не говорят – родители считают, что им лучше поскорей забыть этот язык.

– Не все, дедушка, – возразила Грэйси, – отец Натали даже взял для нее учительницу русского языка, – она пояснила Сандре: – Натали Воронин моя школьная подруга, отец привез ее в Австралию в пятилетнем возрасте.

– Ну и зря, – недовольно пробурчал Бен и неожиданно широко улыбнулся Сандре: – Билли рассказывал, как ты учила его русскому, неужели ты все еще помнишь этот язык?

– Моя мама так и не смогла выучить английский, с ней мы говорим только по-русски. Но моим детям, разумеется, русский язык будет ни к чему.

– Ты права, – согласился старик и тут же строго спросил: – Надеюсь, твой бой-френд австралиец?

– Дедушка! – возмущенно проговорила Грэйси и, поднявшись, начала собирать со стола тарелки. – Ты бесцеремонен!

– Я старик, мне можно, – забавно сморщив нос, отмахнулся Бен.

Сандра тоже поднялась, чтобы ей помочь, и с улыбкой ответила:

– Мой муж австралиец, да. Куда складывать посуду?

– В раковину, – Грэйси указала подбородком, потому что ставила в холодильник остатки салата, и руки у нее были заняты, – я потом засуну их в посудомоечную машину. Не знала, что ты замужем, давно? Как это ты решилась?

– Сама не знаю. Поженились чуть больше месяца назад, никому еще даже не сообщили.

Бен обогнул стоявшую посреди кухни плиту, подкатил к раковине с другой стороны и, очищая тарелки, начал ставить их в машину.

– Почему до сих пор никому не сообщили? – строго спросил он. – Нужно сразу сообщать маме такие вещи.

Сандра засмеялась – ей уже давно не было так хорошо и легко, как у Ларсонов. Странно, но в доме никак не ощущалось присутствие недавней смерти близкого человека – потому, возможно, что для отца и дочери Билл все еще оставался живым, они говорили и думали о нем, как о живом.

– Мы решили сделать родным сюрприз и сообщить обо всем на Рождество.

– Эх, молодежь! – проворчал Бен. – Полагают, что на Рождество все грехи им спишутся. Если б Сью или Грэйси потихоньку такое устроили, уж мой Билли задал бы им хорошую трепку!

– Перестань придумывать, дедушка, папа никогда нас не наказывал, – со смехом возразила Грэйси и, захлопнув холодильник, вытерла руки полотенцем. – Сэнди, а я знаю твоего мужа? Или до Рождества его имя засекречено?

– Строго конфиденциально могу сообщить: его зовут Родерик Нортон.

Грэйси на миг застыла, и улыбка сползла с ее лица.

– Родди? Но он и Мэгги…

– Сын Сильвии Нортон? – изумился Бен, переглянувшись со внучкой.

– Это получилось неожиданно, – смутилась Сэнди. – Словно вспыхнуло.

– Это хорошо, – в глазах старика появилось мечтательное выражение, – в наше время считалось, что любовь должна приходить именно так.

– Но, если честно, я боюсь, – призналась Сандра, – не знаю, как к этому отнесется Сильвия. И Мэгги тоже… Ну, вы же, наверное, знаете…

– Да ты не переживай, – утешила ее Грэйси, – Мэгги не пропадет.

– Ты с ней близко знакома?

– Да нет, случайно познакомились – давно, когда папа работал на Сильвию. Иногда перезваниваемся. Оставь тарелки, не суетись особо. Садись, сейчас чай будем пить. Или хочешь кофе?

Сандра случайно скользнула взглядом по стоявшим в углу часам и ахнула – восьмой час.

– Спасибо, мне пора.

– Муж ждет? – подмигнул Бен. – Позвони ему, деточка. Позвони и объясни, что ты у нас в гостях, а то он будет ревновать.

Грэйси фыркнула.

– Да ладно тебе дед, мужчины должны ревновать.

– Ты, внучка, в мужчинах пока не разбираешься, так что помалкивай.

Пока они шутливо перепирались, Сандра, вытащив из сумочки мобильник, отошла к окну и позвонила Родерику – предупредить, что ни к семи, ни даже к половине восьмого она вернуться домой не успеет.

Не ответив, он прервал вызов. Сандра решила, что их разъединили, и вновь набрала номер. Не называя ее по имени, Родерик отрывисто бросил в трубку:

– Не беспокой меня, я занят, перезвоню тебе позже.

Сандра оцепенела – невозможно, просто невероятно, чтобы он говорил с ней таким тоном! Ее палец еще раз механически нажал кнопку вызова, но телефон внезапно пикнул и отключился – сел аккумулятор. С минуту она стояла неподвижно, потом тряхнула головой и вернулась к столу, стараясь выглядеть спокойной.

– Телефон отключился, – сказала она чересчур громко и весело, – я выпью кофе, если можно.

Не став ни о чем спрашивать, Грэйси радостно воскликнула:

– Фантастика, я тоже захотела кофе!

– Целые дни кофе! – ворчал дед. – И ты, и Сью. Разве женщинам можно пить столько кофе!

– Сюзьен живет с вами? – спросила Сандра, потому что ей надо было о чем-то спросить и о чем-то говорить, чтобы не думать – не думать о том, каким тоном говорил с ней Родерик.

Старик видно понял это и начал словоохотливо рассказывать о старшей внучке:

– Сью купила квартиру в районе Сэнт-Килда на паях с Сэмом Доули, своим бойфрендом, – говорит, что там жить намного веселей, чем в Хэмптоне. Кроме того, в Сэнт-Килда находится офис нашего агентства, так что она не тратит время на дорогу. Я ее вполне понимаю – с тех пор, как Билли стал болеть, у Сью столько работы, что не продохнуть, а когда много работаешь, нужно иметь больше свободного времени, чтобы полноценно отдыхать.

– Как же она справляется со всем одна?

– Почему одна – с ней работают два детектива, Сэм один из них.

– А я – второй, – с улыбкой подхватила Грэйси, – только пока у меня не очень много времени. Через два года окончу университет – тогда начну работать в полную силу.

Сандра посмотрела на нее с откровенным восхищением.

– Женщины-детективы – это круто! Вы с сестрой молодцы.

– А у тебя есть брат или сестра? – спросила Грэйси.

– Не знаю, – Сандра печально опустила голову.

– Как не знаешь?

– У меня был брат Денис, мы близнецы. Когда мы с мамой уехали из России, Денис остался там с папой, а недавно мне сообщили, что все они погибли – в девяносто восьмом или девяносто девятом. Только я не верю, – она прижала стиснутые кулачки к груди, – вот здесь у меня недоверие. Ведь мы близнецы, я бы чувствовала, разве нет?

В ее взгляде, доверчиво устремленном на Бена, была надежда – словно старик мог разрешить ее сомнения. Бен прокашлялся.

– Гм. Возможно, ты и права, – бодро ответил он, – один близнец чувствует, когда что-то неладно с другим, об этом сейчас много говорят и пишут. Ты не пробовала поискать его через Интернет?

– Конечно! – Сандра сразу оживилась. – Недавно я наткнулась на один русский сайт, и там нашла двух молодых людей с его данными – имя, фамилия, год рождения. От одного уже пришел ответ – это не он. Второму я отправила сообщение только сегодня утром, ответ еще не читала. Но этот второй маловероятен – на фотографии он совсем не похож на моего брата. И волосы темные.

– Как ты можешь это знать? – удивился старик. – Дети с возрастом меняются до неузнаваемости, из блондинов превращаются в ярких брюнетов. Но если даже это не он, то продолжай искать – есть, наверное, другие русские сайты.

– Да, вы правы, Бен. Жалко, телефон не работает, не могу выйти в Интернет. Как только приеду домой, посмотрю, что написал мне этот другой Денис. Если это не он, то буду искать дальше.

– А когда найдешь, пусть он переезжает жить к нам в Австралию, нечего ему делать в варварской стране. Ты сама хоть помнишь что-нибудь о своей жизни там?

– Конечно, я ведь была уже совсем большая, когда меня привезли в Сидней – десять лет. Хорошо помню папу и дедушку, нашу московскую квартиру, школу. В классе было очень душно, и мы все время писали, считали, читали. Нас заставляли класть руки на стол и долго так сидеть, вставать с места не разрешали. И дома мы с Денисом тоже что-то писали, писали. У меня не получалось, и дедушка огорчался. Квартира у нас была тесная – когда мы бегали, обязательно что-то задевали и роняли. Остальное вспоминается урывками. Один раз вдруг припомнился наш московский адрес, написала туда, но письмо пришло обратно. Потом наткнулась в Интернете на имена двух моих одноклассниц, их тоже вспомнила.

Вздохнув, Сандра на миг закрыла глаза, пытаясь восстановить ускользавшие из памяти картины детства. Грэйси, ласково погладив ее по руке, спросила:

– Ты рада, что живешь в Австралии, Сэнди?

Сандра задумалась, потом решительно тряхнула головой.

– Да, – ответила она, – вот если бы еще найти Дениса!

– Если будешь искать, то обязательно найдешь, – заверил ее Бен, – твой брат, даже если он жив, может находиться и не в России – я слышал, оттуда сейчас многие эмигрируют. У меня есть кое-какие связи в Штатах, я могу навести справки.

– Спасибо, – обрадовалась Сандра, – это хорошая идея. Я готова заключить договор с вашим агентством.

– Погоди суетиться, еще не пришел ответ от второго Дениса. Просмотри свою почту, потом решим, что делать. Можешь просмотреть прямо отсюда, пароль помнишь?

Что ж, торопиться ей было некуда.

– Давайте, посмотрим, – сказала она.

«Сашка, сестренка, конечно же, это я! И дедушка сразу тебя узнал – едва взглянул на твою фотографию. Какое счастье, что ты нашлась! Почти десять лет назад папе сообщили, что вы с мамой погибли, как могла произойти такая ужасная ошибка? Где наша мама, что с ней? Дедушка чуть с ума не сошел от радости, сейчас сидит рядом со мной и плачет. Сашка, родная, я сегодня же куплю веб-камеру и хочу выйти на скайп, чтобы увидеть тебя и пообщаться. Как позвонить тебе на скайп? Наш папа со своей Аэлитой сейчас живет в Америке, сообщу ему, что ты нашлась, он будет счастлив. Счастливы, счастливы, счастливы, и так сто раз! Твой брат Денис, твой дедушка Сережа. Поцелуй маму».

Сандра читала, и по щекам ее катились слезы. Текст был написан по-русски, но латинскими буквами. Грэйси и подкативший сбоку на коляске Бен смотрели на экран монитора, ничего не понимая, но деликатно молчали. Наконец Грэйси застенчиво дотронулась до руки Сандры.

– Сэнди, так что?

Не отрывая глаз от письма, Сандра перевела им текст.

– Это он, – всхлипнув, сказала она, – он, мой брат. Как я могла его не узнать по фотографии! Дедушка, папа, Денис – все они живы! Живы! – неожиданно ее брови сердито сдвинулись. – Подумать только, папа оставил Дениса и уехал в Америку с этой дурой Аэлитой!

Вернувшись из университета, Родерик принял душ, переоделся и посмотрел на часы – до назначенного Сильвией момента встречи оставалось около трех часов. Сидеть дома в одиночестве не было сил – время, проведенное без Сандры, теперь тянулось для него бесконечно медленно и нудно, – и он решил прогуляться по Сити.

«Здесь в универсаме мы обычно покупаем фета-сыр, – думал Родерик, бредя вверх по Элизабет-стрит, – Сэнди его обожает. Весной, в октябре, когда мы в этом банкомате снимали деньги, хлынул дождь – пришлось забежать в тот кофе-шоп на углу. Красивая девушка маори принесла нам кофе с розовым печеньем и все время улыбалась – наверное, понимала, как мы счастливы. В этой аптеке мы искали на стеллажах масло календулы и в упор его не видели, хотя фармацевт нам прямо на него указывала – я выпил холодного пепси, и начало побаливать горло. Сэнди сказала, что масло календулы хорошо помогает, и правда – к вечеру горло совсем прошло, и всю ночь мы с ней… А вот в этом ресторане мы в первый раз вдвоем обедали, именно в тот день все у нас и началось. Моя Сэнди! – душа его наполнилась невыразимой нежностью. – Лучше нее нет, она необыкновенная, мама должна меня понять, а если нет, то… – ему на миг стало не по себе, но он тут же себя успокоил: – В конце концов, мы взрослые люди, и никто не имеет право устраивать за нас нашу жизнь во имя призрачных планов».

Внезапно Родерик затосковал, ему захотелось все бросить, немедленно помчаться к своей жене и зарыться лицом в ее пушистые светлые волосы.

– Привет, Родди, как дела? – прервал его мысли спешивший к трамвайной остановке университетский приятель и замедлил шаг, потому что трамвая еще не было. – Смотрю, ты тоже невеселый, да? Ладно, мы у них еще возьмем реванш! Нельзя было эту сволочь из Перта судьей ставить, видел, что он вытворял? Тот нашему по ногам дал, а судья даже не зафиксировал! А пенальти? Еще удара не было, а они уже вошли в зону! Это как ты считаешь, а?

Он помахал Родерику рукой и побежал к остановившемуся трамваю. Родерик вспомнил, что нынче у них в университете для болельщиков день траура – их сборная проиграла футбольный матч команде студентов из Бризбана. Глянув на часы, он повернул назад и без десяти шесть стоял у входа в Хаят-отель.

– Привет, Родди! – окликнула его из окна своего седана подъехавшая Мэгги. – Подожди, сейчас припаркуюсь, пойдем вместе. Ты не в курсе, что за срочность? – с опаской спросила она, когда они уже поднимались по лестнице. – Мы с тобой не натворили ничего плохого, нет?

Едва они обменялись с Сильвией приветственными поцелуями и сели, как она заговорила – сухо, коротко и без всяких эмоций сообщила о своей болезни. Ей больно было видеть полный растерянности взгляд Родерика – конечно, следовало как-то подготовить мальчика, не обрушивать на него это так сразу, но им предстоял долгий и нелегкий разговор, а время действия поддерживающего силы стимулятора было строго ограничено. Родерик не сразу осмыслил слова матери, потом от лица его отхлынула кровь, перед глазами замелькали пестрые круги. Пока он приходил в себя, молоденький официант ввез столик с подносом – бутылка вина, два бокала, сэндвичи – и с улыбкой спросил Сильвию:

– Что-нибудь еще, мадам?

– Нет, благодарю вас.

Родерик подождал, пока юноша выйдет и с искаженным от горя лицом повернулся к матери.

– Мама, почему? Ведь сейчас столько всяких препаратов, медицина…

– Дорогой, – мягко сказала Сильвия, – налей вина себе и Мэгги, будь так добр. Спасибо. Будь уверен, было сделано все, что возможно и невозможно, но бывает так, что приходится мириться с неизбежным. Теперь о главном – Энвижен. Я изменила свое завещание: ты остаешься единственным держателем пакета семидесяти процентов акций, Нора получит большую часть моей недвижимости, ей и Дереку назначено пожизненное ежегодное содержание. Мэгги, – она повернулась к девушке, – ты как-то говорила мне, что при вступлении в брак с Родди выдвинешь свои условия. Семьдесят процентов плюс тридцать будет сто. Тебя устраивает владеть вместе с мужем одной из крупнейших в стране компаний?

Мэгги отчаянно вспыхнула и, растерянно вертя в руке бокал с вином, забормотала:

– Да, но…

– Не думай, что я тебя осуждаю, – с улыбкой проговорила Сильвия, – наоборот, мне нравится твоя практичность, она будет полезна для Энвижен.

– Если ты изменила завещание только для того, чтобы склонить Мэгги к браку со мной, то сделала это зря, – начал Родерик, но Сильвия не дала ему договорить.

– Нет, не поэтому! – прервала она сына. – Да, ваш брак для меня очень важен. Я с юных лет отдавала Энвижен все свои силы и энергию, мне удалось добиться того, что наша компания заняла одно из ведущих мест на мировом рынке. Вы с Мэгги, став во главе Энвижен и имея единые интересы, как семья, сможете успешно продолжать принятый мною курс. Я вас не тороплю, вы еще очень молоды, но с другой стороны, я думаю: вы давно вместе, что вам мешает в ближайшее время создать семью и подарить Энвижен наследника?

– Мама…

– Не прерывай меня, Родди, мне трудно говорить, но я должна успеть. Так вот, я изменила завещание не для того, чтобы склонить вас обоих к скорейшему браку, а потому, что Дерек не может владеть Энвижен по ряду объективных причин.

Родерик неожиданно вспомнил, что однажды сказала ему Сандра: у неизлечимо больных постоянное ожидание смерти может привести к нарушениям психики. Возможно, в смятении колотилось у него в голове, именно это и происходит сейчас с матерью. Что делать, как ее остановить? В ее руках сосредоточены вся власть и средства компании, в помутнении сознания она способна натворить такое, что обернется для их семьи неисчислимыми бедами.

– Благодарю тебя за доверие, мама, – как можно спокойнее произнес он, – но ты сама подумай: Дерек много лет работает для Энвижен, он, как и ты, с юных лет посвятил себя компании. Я же никогда не занимался бизнесом и не имею к этому призвания. Ты ведь знаешь, многие студенты школы права параллельно изучают бизнес, но меня от одного этого слова бросает в дрожь! Мы говорили об этом три года назад, ты же помнишь.

Сильвия помнила тот разговор – когда Родерик заявил о своем нежелании специализироваться в области юриспруденции, связанной с бизнесом, ее это не очень встревожило. Патрик же немного посмеялся и посоветовал ей не вмешиваться – предоставить мальчику свободу выбора. Но это было три года назад.

– Это было три года назад, – холодно возразила она, – с тех пор многое изменилось.

Родерик решил не спорить.

– Да, конечно, я понимаю, мама, время идет, но ты только представь себе, что произойдет с Энвижен, если во главе холдинга встанет такой дилетант, как я! Именно поэтому я должен отказаться от предложенного тобой наследства.

Сильвия пожала плечами – в общем-то, такой реакции младшего сына она и ожидала.

– Хорошо, я объясню тебе и Мэгги истинное положение вещей, потому что вам, как будущим владельцам компании, необходимо это знать. Однако вы должны дать слово хранить все в тайне – если пронюхает пресса, репутация Энвижен может серьезно пострадать.

– Обещаю, – твердо сказал Родерик.

– Клянусь! – одновременно с ним воскликнула Мэгги, и глаза ее вспыхнули жадным любопытством. – Ни друзьям, ни маме – ни слова!

– Твоя мама знает, – улыбнулась Сильвия, – поэтому, если станет невтерпеж хранить тайну, можешь пообщаться с ней, но более ни одной живой душе! Мне известна твоя любовь поболтать, Мэгги, однако в данном случае ты действительно должна молчать.

– Ладно, я же поклялась.

– Дети Ольги не должны владеть Энвижен, а это когда-нибудь неизбежно произойдет, если Дерек унаследует долю акций.

– Тэдди и Лили? – воскликнул потрясенный Родерик. – Мама, ты не можешь так поступать, я знаю, что ты не очень любишь Ольгу, но Тэдди и Лили также и дети Дерека, они твои внуки!

– Они не дети Дерека и не мои внуки, – голос Сильвии стал тусклым, слова падали ровно и холодно, – я сделала анализы, и день когда узнала результат, был самым черным днем в моей жизни, можешь в это поверить.

Даже резвушка Мэгги притихла, ошеломленная словами Сильвии.

– Тэдди и Лили? – остолбенело хлопая глазами, она запнулась с таким видом, словно проглотила колючего ежа. – Они…они не дети Дерека?

Сильвия, горько усмехнулась.

– Нет. И, согласно завещанию Дэвида Гримвэйда, они не имеют права наследования, но… я не хочу идти официальным путем и выносить на всеобщее обозрение грязь моей семьи, поэтому я просто лишаю Дерека наследства. Сам он ни о чем не догадывается, и я не вижу смысла что-то ему объяснять.

Родерику показалось, что в ушах у него начало звенеть. Чтобы прийти в себя, он изо всех сил тряхнул головой и провел рукой по лбу, но монотонный звон усилился.

– Родди, у тебя мобильник звонит, – сочувственно коснувшись его руки, сказала Мэгги.

Родерик, не глядя на дисплей телефона, прервал звонок.

Телефон в кармане Родерика заверещал вновь, он глянул – на дисплее высветилось «Сандра». Говорить с ней сейчас и что-то объяснять было невозможно, сдавленно бросив в трубку «прошу не беспокоить, я занят, перезвоню тебе позже», он отключил телефон и повернулся к матери.

– Это неправильно, мама, ты должна была поговорить с Дереком и все ему рассказать, неужели он согласился бы мириться с таким положением?

– Дерек слеп от любви к своей жене. Недавно я попыталась начать разговор, но убедилась, что он не поверит ни единому моему слову. Он не поверит никому в целом мире, даже результатам анализов – только Ольге.

Уже пришедшая в себя Мэгги не удержалась от вопроса:

– Известно, кто отец детей?

Сильвия смерила ее взглядом.

– Да, – ледяным тоном ответила она, – вы должны и это знать, я не собираюсь уносить в могилу подобную тайну. Их отец – Патрик Нортон, мой муж. Отец Дерека, Норы и твой, Родди. Поэтому сразу после вступления в наследство вы должны отправить в отставку весь Совет директоров во главе с председателем и заменить новым – это одно из условий завещания. Ни Патрик, ни Дерек не имеют права управлять компанией – они оба находятся под влиянием этой женщины и ради нее уже пошли на ряд незаконных сделок, едва не подорвавших престиж Энвижен. Ольге плевать на судьбу и репутацию компании, ей также плевать на законы нашей страны, она ищет только личного обогащения. Ян Дэвидсон, который работал с покойным Эвенелом, во всем вам поможет, он верен мне и Энвижен, и я уже оставила ему все распоряжения. Пока только он, мои адвокаты и Анна Гримвэйд знают об изменении завещания. И вы с Мэгги. Я все тебе объяснила, Родди, если теперь ты вновь откажешься от наследства, я буду считать, что ты меня предал.

Родерик на минуту закрыл глаза.

– Ты сообщишь папе и Дереку? – угрюмо спросил он.

– Они узнают обо всем после моей смерти.

– Это нечестно, мама, объясни им, за что ты их наказываешь!

Неожиданно Сильвия улыбнулась – по-женски мягко и виновато.

– Не осуждай меня, дорогой. Поверь, я никого не хочу наказывать и никому не хочу мстить – я лишь тревожусь о будущем Энвижен и мечтаю умереть спокойно. Что касается поведения твоего отца… Знаешь, когда-то я пыталась пресечь его измены, но это оказалось бесполезно. Я даже собиралась начать бракоразводный процесс, но в тяжелую минуту Патрик оказался верным другом, а потом… Потом, чем старше я становилась, тем больше нуждалась в его нежной улыбке, его редкой ласке, его заботе – пусть даже притворной. Даже когда он попал в когти к этой женщине, я старалась сохранить ту крупицу любви, что оставалась на мою долю. Это унизительно, мерзко, но сейчас у меня уже нет сил от всего этого отказаться, – она тяжело вздохнула и повторила: – Хочу умереть спокойно, не хочу видеть гнев и обиду во взглядах твоего отца и Дерека, а когда меня уже не будет… тогда какая мне разница!

– А ты подумала, каково будет мне смотреть в глаза брату и отцу? Даже теперь, через два дня, когда мы все встретимся за праздничным столом – я буду все знать, а они…

– Хорошо, не приезжайте в Сидней на Рождество – ни ты, ни Мэгги, – я придумаю объяснение. Бедная Нора, она в этом году почему-то столько суетится с этим праздничным обедом, так его ждет! Но ничего, у вас с ней будет время свидеться позже, когда я уже… Дорогой мой, любимый, прости свою умирающую мать, если можешь. Из всех желаний у меня осталось лишь одно – видеть вас с Мэгги мужем и женой, не откладывайте надолго. Я хотела бы дождаться рождения вашего ребенка, но, увы, уже не успею.

– Мама! Нет!

Родерик закрыл руками лицо, чувствуя, как горло сжимает спазм.

– Мой мальчик, я просто смотрю в глаза реальности, мне осталось один-два месяца, может, и того меньше, никто не может знать. Я вас не тороплю, но помните: Энвижен нуждается в наследнике.

– Ладно, Сильвия, мы все сделаем, как ты хочешь, – торопливо проговорила Мэгги и пихнула под столом Родерика коленом, – не тревожься, не думай о плохом.

– Спасибо, дети. А теперь я хочу немного отдохнуть, утром мне нужно вернуться в Сидней. Идите, дайте, я вас обоих поцелую.

Когда они вышли из отеля, Мэгги остановилась возле своей машины и покачала головой.

– Да, дела! И кто бы мог подумать! Ладно, Родди, держись, я тебя в беде не брошу, – она похлопала рукой по капоту своего седана, – садись, подвезу, а то ты бледный.

– Спасибо, Мэг, я лучше пройдусь по воздуху.

Чмокнув Родерика в щеку, Мэгги укатила, а он прошел немного вперед и свернул налево в переулок, прямиком выходящий к Выставочному залу. Здесь они с Сандрой бродили в прошлое воскресенье – разглядывали стены, расписанные уличными художниками. Сандра с интересом наблюдала за мальчиком в черной футболке и светлых шортах – он сосредоточенно замазывал квадратный участок, чтобы расчистить место для собственного шедевра.

«А тот художник не обидится, что ты его бессмертное творение замалевал? – со смехом спросила она у паренька, указывая на уже наполовину закрашенное изображение Пегаса с крыльями. – Человек-то ведь рисовал, трудился!»

Мальчик сердито посмотрел на нее и ничего не ответил. На противоположной стене подросток в спортивном костюме вдохновенно орудовал баллончиком с краской, выписывая египетского сфинкса, а в широком стенном проеме на выброшенном кем-то добротном кожаном диване с подушками во весь рост растянулся бродяга в трусах и футболке. От острого запаха краски ему, видно, стало вконец невмоготу, потому что он спустил ноги с дивана и, не стесняясь глазеющих по сторонам туристов, с ворчанием начал натягивать джинсы.

Сейчас дивана не было, и бродяги тоже, а в отблесках огней Выставочного зала на изрисованных стенах причудливо маячили силуэты, штрихи и надписи. Внезапно Родерик вспомнил, что не ответил на звонок Сандры и не позвонил ей в семь, как обещал. Рука его торопливо нырнула в карман за сотовым телефоном и, выйдя на ярко освещенную улицу, он нажал клавишу вызова. Телефон Сандры был выключен. Родерик сразу правильно сообразил, что она, наверное, вовремя не зарядила аккумулятор, но все же хотел перезвонить и в этот момент услышал мерный бой часов на башне ратуши – девять вечера. В любом случае Сандра уже ждала его дома и дремала, уютно свернувшись клубком на маленькой софе в гостиной. Он сунул телефон в карман и торопливо зашагал по Флиндерс-стрит – до здания Фреш-Уотер ходу ему было минут десять, не больше.

Грэйси Ларсон подвезла Сандру к заднему входу в здание Фреш-Уотер как раз в тот момент, когда туда подошел Родерик. Увидев вылезавшую из машины жену, он остановился.

– Привет, Сэнди.

Сандре, сильно на него обиженной, не хотелось выяснять отношения при посторонних, поэтому она ровным голосом ответила:

– Привет, Родди, – и представила ему выглянувшую из машины Грэйси: – Это моя подруга Грэйси Ларсон. Зайдешь к нам, Грэйси?

Улыбнувшись, Грэйси помахала Родерику рукой.

– Мы встречались. Привет, Родерик, как поживаешь? Спасибо, Сэнди, как-нибудь в другой раз обязательно зайду.

Она развернула машину и уехала. Родерик молча пропустил Сандру в дверь-вертушку, они прошли через вестибюль, перекинулись парой приветственных слов с консьержкой Мэй, но пока ждали лифта и поднимались к себе на тридцать пятый этаж не сказали друг другу ни слова.

Войдя в квартиру и заперев за собой дверь, Родерик виновато произнес:

– Прости, Сэнди, я тебе не ответил и не перезвонил, так получилось, понимаешь.

Пожав плечами, Сандра открыла холодильник, налила себе апельсинового соку и со стаканом в руке села на стоявшую у окна софу.

– Не перезвонил, так не перезвонил, что теперь поделаешь! Хорошо, что ты хотя бы теперь освободился. Как все прошло?

Пристально глядя на Родерика, она потягивала сок через зеленоватую трубочку-соломку. Родерик, смущенно потоптавшись, опустился в кресло напротив нее.

– Ужасно, – дрогнувшим голосом проговорил он, – мама больна, ей осталось жить не больше двух месяцев, когда она сказала…

Дальше говорить ему не хватило сил, из глаз потекли слезы. Поставив стакан на журнальный столик, Сандра подбежала к мужу и, присев на ручку кресла, обхватила его плечи.

– Тихо, тихо, подожди. Родди, я с тобой, – прижав ладонь к его мокрой щеке, она говорила ласковые слова, в которых не было особого смысла, но Родерику от них почему-то становилось легче.

– Она, оказывается, больна уже больше года, – горестно сказал он, целуя руку Сандры, – а мы ничего не подозревали, думали, она просто устает. Лечение не помогло, какая-то неподдающаяся форма.

– Попей соку, – она сходила к холодильнику, налила ему соку и сунула в стакан соломку, – холодный. Я понимаю, это тяжело, но люди не только приходят в этот мир, но и уходят из него, это закон природы. Мы должны постараться сделать уход наших близких светлым и достойным.

– Так принято говорить у вас в хосписе? – с усмешкой спросил Родерик, принимая у нее стакан.

Сандра смутилась – она действительно повторила фразу, недавно сказанную Анной Гримвэйд кому-то из родственников пациентов, – и, вновь присев на свою любимую софу, спросила:

– Ты сказал Сильвии про нас с тобой?

– Нет, я… я не успел.

– Понятно. Что ж, подождем до рождественского обеда.

– Сэнди, понимаешь, я… я не смогу поехать на Рождество в Сидней. Ты, если хочешь…

– Погоди, как это? Нора же так старалась все устроить, ты сам этого хотел.

– Да, конечно, но все резко изменилось, давай, пока никому ничего не будем говорить. Я не могу тебе всего объяснить, но… но…

Темные глаза Сандры сузились в щелочки.

– Ясно, – протянула она, безошибочно угадывая ситуацию, – Сильвия высказала предсмертное желание, чтобы вы с Мэгги сочетались браком. И пока она жива, мы никому ничего не должны говорить – чтобы она оставалась в блаженном неведении. Так?

Родерик залился краской.

– Сэнди, пойми, я…

– Нет, зачем? – поднявшись, Сандра встала перед ним, глядя сверху вниз. – У нас с тобой есть отличный выход: мы можем быстро и по-тихому развестись, так же, как и поженились. И ты выполнишь последнюю волю своей мамы.

– Ты говоришь глупости, – возмутился он, – тебе не стыдно?

– Почему мне должно быть стыдно? Ты уговорил меня выйти за тебя замуж, наплел неизвестно что – маме, мол, нужно только мое счастье, наследник, у нас будет дом и прочее. Теперь, я вижу, дома у нас не будет. Так к чему мне этот брак?

Возмущенный ее словами Родерик, как ужаленный, взвился с места.

– А сам я тебе не нужен, да? Ты меня совсем не любишь?

– Мало ли, кто кого любит, не обязательно жениться. Ладно, я пошла спать, ты меня утром не буди, мне на работу к четырем.

Уйдя в маленькую комнату, Сандра плотно закрыла за собой дверь, улеглась на гостевую кровать и тихо заплакала. Родерик потоптался на месте и отправился в спальню, надеясь, что жена все же признает свою неправоту и вернется на супружеское ложе. От слов Сандры ему было обидно до безумия, но чувство это, как ни странно, уменьшило горечь отчаяния, вызванного известием о болезни матери.

* * *

Мэгги провела восхитительную ночь в объятиях Дэна Прэстона, до десяти утра работала в своей студии с видом на море, посетила лекцию по принципу трехкомпонентности, сходила с подругами на ленч, и все это время пыталась подавить распирающее душу желание хоть с кем-нибудь поделиться услышанными накануне новостями. Но клятва есть клятва, и она сумела продержаться часов до трех, а потом ей стало совсем нехорошо. Вытащив из сумки телефон, Мэгги позвонила матери.

– Привет, ма, можно мне сейчас к тебе заглянуть?

– У меня сейчас консилиум, – устало ответила Анна, правильно угадав, что дочь мучается от переполняющей ее информации, – приезжай в Гаденвэйл часам к четырем.

Не доезжая до хосписа, Мэгги увидела выходившую из автобуса Сандру и притормозила.

– Сэнди, привет, как дела? Садись, подвезу.

– Привет. Спасибо, тут недалеко, я дойду, – очень сухо ответила Сандра и быстрым шагом направилась в сторону хосписа. Мэгги озадачено смотрела ей вслед и пыталась вспомнить, из-за чего Сандра могла бы на нее дуться. Когда же они в последний раз виделись? Кажется, когда она, Мэгги, водила всю их компанию в театр на аборигенские пляски – с целью совращения Дэна Прэстона. И тут Мэгги, ударив себя по лбу, вспомнила, что не отдала Сандре честно заработанные деньги – тысячу долларов!

– Ах, я подлая! – громко сказала она сама себе, рванула с места машину, чтобы догнать Сандру, но та уже вошла в ворота хосписа и скрылась из виду.

Припарковав свой седан в разрешенном для сотрудников и родственников пациентов месте, Мэгги поднялась к матери в кабинет. Анна, просматривавшая на компьютере чью-то историю болезни, улыбнулась ей и подставила щеку для поцелуя.

– Подожди немного, родная, я сейчас освобожусь. Хочешь кофе?

– Нет, мама, спасибо.

Анна сделала пару звонков, отдавая распоряжения, потом закрыла файл и повернулась к дочери.

– Вот и я. Так что, ты под сильным впечатлением разговора с Сильвией?

– Ага.

Неожиданно Мэгги почувствовала, что распирающее ее желание куда-то ушло – действительно, что за интерес рассказывать что-то человеку, который и без того все знает. Анна печально покачала головой.

– Безумно тяжело, когда из жизни уходит твой близкий друг. Я уже пережила это с твоим отцом, теперь Сильвия.

– Да, я понимаю, – согласилась Мэгги, вертя в руке стоявшую на столе статуэтку.

– Ну, а ты? – внимательно глядя на дочь, спросила Анна. – Как ты сама ко всему этому относишься? Я имею в виду планы Сильвии относительно тебя и Родди?

– А что я? Нормально отношусь, – Мэгги пожала плечами и неожиданно пожалела, что приехала к матери – говорить им, собственно, было не о чем.

– Это твоя жизнь, тебе и решать, так что если тебя что-то не устраивает…

– Да нет, меня, вроде, все устраивает. Ма, можно мне повидать Сандру Дорин?

– Сандру? – Анна недовольно сдвинула брови. – Она сейчас работает и не сможет с тобой поболтать.

– Мне не болтать – я только сейчас вспомнила, что давно должна ей тысячу долларов за одно мероприятие. Неудобно как-то.

– Очень неудобно, – строго подтвердила ее мать, – нельзя так легкомысленно относиться к своим долгам, дочка!

– Ага. Только у меня сейчас нет, ты не могла бы перевести на ее рабочий счет? Я тебе потом отдам.

Поморщившись, Анна повернулась к компьютеру.

– Все, перевела, не забудь вернуть мне эти деньги.

– Спасибо, – Мэгги обрадовано чмокнула мать в щеку, – а можно мне пройти к Сэнди и сказать ей, что мы в расчете? Только пару слов.

– Пройди в левое крыло второго этажа, Сандра сейчас там. Но только пару слов, не мешай ей работать.

* * *

Новый препарат действовал на Дайану Конрой превосходно, она почувствовала себя после него бодрее обычного и даже попросила Сандру вывезти ее на прогулку, но после десяти минут пребывания на свежем воздухе ощутила сильную усталость.

– Жара невыносимая, и эти цветы… Летом я совершенно не выношу их запаха! Отвези меня обратно, Сэнди.

– Конечно.

В палате Дайана сразу уснула. Сандра задернула шторку, отделив свой стол от дремавшей пациентки, и начала просматривать список назначенных на вечер процедур.

– Сэнди? – неуверенно спросила заглянувшая в дверь Мэгги, не сразу узнав свою приятельницу в униформе медсестры.

Сандра оглянулась и, сердито сведя брови, приложила палец к губам.

– Т-с-с! Я занята.

– Я на минутку, – торопливо зашептала Мэгги, – мама разрешила мне к тебе зайти. Я понимаю, ты на меня злишься, и правильно, я не заплатила тебе тысячу долларов за твою работу.

– А-а, – Сандра напрягла память, чтобы вспомнить, о чем идет речь, – что ж, плохо.

– Понимаешь, совсем закрутилась с Дэном. Я сказала маме, что у меня долг, она прямо сейчас тебе перевела, можешь проверить свой счет.

– Ты, может, еще и объяснила ей, откуда возник этот долг? – язвительно поинтересовалась Сандра, но все же вытащила телефон, включила его, дождалась сообщения от банка и тут же выключила – во время дежурств им разрешали пользоваться только внутренними мобильными устройствами.

– Да она не спрашивала. Ладно, мы в расчете?

– Деньги поступили. Но раз ты так неаккуратно платишь, в следующий раз без письменного контракта я работать на тебя не буду.

– Ну и будешь платить налог, – ухмыльнулась Мэгги, но тут же погрустнела и, тяжело вздохнув, добавила: – Следующего раза уже не будет, скоро, наверное, придется мне завязать с холостяцкой свободой.

Сердце у Сандры ухнуло в пропасть и заколотилось с бешеной силой, но она сумела равнодушно пожать плечами и без дрожи в голосе сыронизировать:

– Почему это? Родерику не терпится отвести тебя под венец?

И внезапно Мэгги ощутила, как ее снова распирает, да с такой силой, что уже никакой мочи нет терпеть – сейчас последует взрыв, и куски разлетятся по палате.

– Только никому, – оглянувшись на занавеску, за которой спала Дайана, зашипела она, – поклянись, что ни один человек на земле от тебя этого не узнает!

Словно издалека до Сандры донеслись ее собственные слова:

– Ладно, обещаю.

– Сильвия смертельно больна.

– Сочувствую.

– Главное не это, – шепот Мэгги приобрел торжественный оттенок и стал достаточно громким, – она оставляет все акции Энвижен Родерику. Мы с ним поженимся, и Энвижен будет принадлежать нам на все сто процентов, и все такое, представляешь?

В глазах у Сандры потемнело.

– Ты врешь! – она тоже невольно повысила голос.

– Ш-ш-ш! – Мэгги испуганно покосилась на занавеску, но, поскольку там было тихо, она прежним шипящим шепотом поклялась: – Да чтоб мне лопнуть! Конечно, компания будет пожизненно выплачивать Дереку фиксированную сумму, но ни одной акции он не получит, Энвижен останется нам с Родди! Только Сильвия хочет, чтобы мы побыстрее поженились и произвели наследника.

– И из-за этого она лишила Дерека его доли? Чтобы вы с Родериком поженились?

Горечь, прозвучавшая в словах Сандры, удивила Мэгги, и она вдруг вспомнила, что Сандра – племянница Ольги, жены Дерека, а значит, лицо, в какой-то мере во всем этом заинтересованное. Помимо этого, Мэгги вспомнила о своей клятве, данной меньше суток назад, и пришла в ужас.

– Ну, да, в общем-то, – испуганно забормотала она и попятилась к двери, – но помни, ты обещала, что ни один человек от тебя ничего не узнает. Ты дала слово!

– Не волнуйся, – угрюмо ответила Сандра, – ни один человек от меня ничего не узнает.

Когда Мэгги скрылась, за занавеской послышалось слабое движение, и Сандра, поспешив туда, склонилась над Дайаной.

– Сэнди, – слабым голосом произнесла больная, – это Мэгги, дочь Анны сейчас была здесь?

– Простите, Дайана, – смутилась Сандра, – мы помешали вам отдыхать, это моя вина.

– Что ты, дорогая, все в порядке. Я только хотела спросить: мне послышалось, что Мэгги скоро выходит замуж за сына Сильвии, это правда? Об этом браке уже давно ведь поговаривали, да? Из-за этих лекарств я так плохо стала все понимать.

– Думаю, вы что-то неправильно поняли, Дайана, – ласково ответила Сандра, – сейчас вам нужно принять лекарство, выпить сок, а потом, если захотите, посмотрим фильм или опять поедем на прогулку, жара, кажется, спала.

«А вот и нет! – усмехнувшись про себя, подумала Дайана – Я все поняла правильно».

Персонал хосписа работал по особому графику, введенному Анной Гримвэйд с целью рационального распределения нагрузки. Рабочий день делился на три смены, и наиболее напряженной считалась вечерняя – эмоциональное состояние людей, подходящих к черте, в это время требовало особого внимания. Эта смена, поэтому, была самой короткой и заканчивалась в десять вечера, когда автобусы уже не ходили. До станции идти было минут двадцать, поэтому сотрудники хосписа обычно договаривались, кто кого подбросит на своей машине, а за Сандрой вечером, как правило, приезжал Родерик. Чтобы не столкнуться у хосписа с кем-нибудь из знакомых, он ждал ее рядом с автобусной остановкой – как раз на том месте, где Мэгги вспомнила о своем долге в тысячу долларов. Однако теперь, после размолвки с мужем и откровений Мэгги, Сандра почему-то была уверена, что Родерик не приедет. В половине десятого она ввела Дайане снотворное, вывела мочу катетером и подсоединила датчики, а потом стала размышлять, кого из коллег, можно попросить довезти ее до станции. Минут через двадцать Дайана начала засыпать, а без пяти десять Сандра включила мобильный телефон, и он тут же затренькал.

– Подъезжаю, – сказал Родерик.

– Скоро выйду, – ответила Сандра, изо всех сил пытаясь заглушить вспыхнувшую в сердце радость.

– Не спеши, иди осторожно.

Ночная медсестра, пришла ровно в десять. Ночная смена была самой длинной, потому что считалась самой легкой – под воздействием препаратов больные, как правило, спали до утра, а о любом изменении их физического состояния немедленно сообщали мониторы. Линда Уитни, сменщица Сандры, сразу же удобно расположилась в кресле, вытащила из углубления в подлокотнике крохотный наушник и вставила его себе в ухо – спать, читать или играть в компьютерные игры ночным медсестрам не разрешалось, но можно было послушать по локальной трансляционной сети специально подобранную Анной Гримвэйд музыку, стимулирующую жизненный тонус. Помахав Линде рукой, Сандра отправилась в раздевалку, сменила униформу на футболку с джинсами и, выйдя из ворот хосписа, поспешила к автобусной остановке.

Пока Родерик и Сандра ехали из Гаденвэйла в Сити, они не сказали друг другу и пары слов. Уже въехав на пятый парковочный уровень здания Фреш-Уотер, Родерик выбрался из машины и, распахнув перед Сандрой дверцу, сказал:

– На ужин у нас паста и фета-сыр.

– Спасибо.

Накручивая на вилку длинную тонкую макаронину, она думала:

«Я должна спросить у него прямо. Конечно, я обещала никому не сообщать, но, если Мэгги сказала правду, то Родди все знает не хуже меня, так что это не будет передачей информации. Если же она опять все сплошь наврала…»

Посмотрев на Родерика, который в этот момент делал себе сэндвич из рисового хлеба и фета-сыра, она спросила:

– Родди, это правда, что Сильвия лишила Дерека доли в компании и сделала тебя единственным наследником Энвижен?

Родерик поперхнулся, не успев поднести сэндвич ко рту.

– Кто… откуда ты…

– Значит, правда. И условием получения наследства Сильвия выдвинула твой немедленный брак с Мэгги, так?

– Ты пообщалась с Мэгги, да? – Родерик криво усмехнулся. – Одно могу сказать: никаких условий мама не выдвигала, на браке, тем более немедленном, не настаивала, она просто высказала желание. Прости, Сэнди, я не могу тебе ничего объяснить, я прошу только верить мне и немного подождать.

– Подождать чего? Пока Сильвия умрет, предвкушая ваш с Мэгги счастливый брак?

– Ты жестока, – угрюмо проговорил он, – я не знал, что ты можешь быть такой жестокой.

– Называю вещи своими именами, ты не ребенок. Думаешь, мне непонятно, почему ты не сообщил Сильвии про нас с тобой и вроде бы согласился на эту волынку с Мэгги? Сначала растерялся, теперь не решаешься огорчить мать в этом ее состоянии и прочее. Я бы, может, тоже так поступила. Но ведь тут сделка: ты получаешь Энвижен, Дерека лишают наследства. Раз ты согласился с условиями, следует играть честно. Поэтому я ухожу, спасибо за ужин, – отодвинув тарелку, она поднялась.

Ей не сразу удалось вспомнить, где находится большая коричневая сумка. Отыскав ее, наконец, на дне встроенного в стену шкафа возле второго санузла, Сандра с каким-то торопливым остервенением начала засовывать туда свои вещи. Родерик стоял рядом, тоскливо наблюдая за ее руками.

– Не делай этого, Сэнди, – просил он, – ну, пожалуйста, не делай! Я не вправе объяснить тебе, почему мама лишила Дерека наследства, но это ни с какого боку не связано с моим браком. Ты моя жена, и другой мне не нужно, плевать я хочу на все эти акции и Энвижен, я сто раз говорил, что у меня нет никакого призвания заниматься бизнесом. Я люблю тебя, ты любишь меня, не делай с нами такого!

Застегнув молнию на сумке, Сандра выпрямилась, перекинула через плечо ремень и шагнула было к выходу, но встретила взгляд Родерика, и упрямо выпяченный подбородок ее предательски дрогнул.

– Хорошо, – сказала она, – но тогда откажись от наследства. Обойдемся без дома, обойдемся без субсидий, но только откажись.

Родерик прислонился к стене.

– Не могу, – глухо ответил он.

– Тогда прощай, – отвернувшись, она прошла мимо него. Звякнули ключи от квартиры, брошенные ею на журнальный столик, хлопнула входная дверь.

Обогнув здание Фреш-Уотер и выйдя к Ярре, Сандра окунулась в предрождественское оживление Саутбэнка. Несмотря на поздний час по набережной сновали толпы людей, воздух, казалось, дрожал от гула голосов и взрывов смеха, из кафе и ресторанов доносились звуки музыки. На краю газона сидел абориген в национальной раскраске и наигрывал на гитаре, диджериду лежал между ним и банкой с надписью «пожертвования», куда прохожие кидали деньги. У Сандры почему-то мелькнула мысль, что диджериду ненастоящий и лежит просто так, для виду, поскольку абориген, возможно, не сумел освоить сложный национальный инструмент.

Люди невольно замедляли шаг у длинного стола, накрытого белой скатертью и сервированного на семьдесят две персоны. Стол окружали стоявшие ровным рядом стулья, из них три были детскими, и столовый прибор перед каждым тоже предназначался ребенку. Семьдесят два стула, на которые никто не сядет, семьдесят два прибора, которыми никто не воспользуется, колеблемое легким ветерком пламя свечей на столе – так Мельбурн напоминал охваченным предпраздничной суетой людям о жизнях, унесенных в минувшем году автокатастрофами на дорогах штата Виктория.

Взгляд Сандры упал на погремушку с пестрой ленточкой и слюнявчик, лежавшие около одного из детских приборов. У нее защемило сердце, она села на широкую каменную скамью, поставила рядом с собой сумку и неожиданно сообразила, что идти-то ей, собственно, некуда. В конце октября агент Ольги позвонила и попросила ее освободить комнату в Ричмонде. Для Сандры это особого значения не имело, она уже и сама собиралась к концу месяца выехать, поскольку почти полностью переселилась к Родерику во Фреш-Уотер, и они вот-вот должны были зарегистрировать свой брак, но стало неприятно – настолько, что она ни Родерику, ни Норе ничего не сообщила. В хосписе тоже все считали, что Сандра живет в Ричмонде – за день до звонка агента она проходила собеседование у Анны Гримвэйд и назвала этот адрес. Таким образом, теперь ей нужно было срочно найти пристанище хотя бы на ближайшее время, а в преддверии Рождества это было нелегко.

Выйдя в Интернет с мобильного телефона, Сандра отыскала номера нескольких агентов и начала их обзванивать, махнув рукой на то, что время приближается к полуночи – выхода-то у нее не было. В семи случаях ее вежливо попросили оставить голосовое сообщение, но один номер все же ответил, и агент по имени Ева обрадовалась Сандре, как родной сестре.

– Мне только-только позвонили клиенты, – сказала она, – они собирались арендовать на Рождество однокомнатный юнит в Балаклаве, но у них резко изменились планы. Юнит полностью меблирован, есть телевизор, компьютер, стиральная машина. В праздничные дни цена двести долларов в сутки, в другие дни, естественно, дешевле, но если вы заключите договор аренды хотя бы на месяц, я сделаю вам очень большую скидку, потому что вы меня выручаете – из-за этого юнита я не могу уехать на каникулы.

Сандра подумала, что двести долларов в сутки для маленького юнита в Балаклаве – круто даже для праздничных дней. Вспомнив о тысяче долларов Мэгги, она сказала:

– Хорошо, давайте, заключим договор на месяц, но я должна вселиться прямо сейчас. Я без машины, как туда добраться от станции?

– Я подъеду к станции вас встретить, через сорок минут вас устроит?

Дожидаясь на станции Флиндерс-стрит поезда до Балаклавы, Сандра, взвинченная всем пережитым за минувший день, думала:

«Сменю в телефоне сим-карту, новый номер сообщу только Денису и дедушке, больше мне никто не нужен. И я никому больше не нужна, даже маме, а Родерик…Если он начнет меня искать, то вряд ли решится прийти в хоспис, наверняка поедет в Ричмонд. После праздников поговорю с адвокатом – узнаю, как по-быстрому получить развод. Нужно все забыть и начать жизнь заново».

Патрик Нортон коснулся губами щеки жены.

– С Рождеством, дорогая.

Сильвия с нежной улыбкой открыла платинового цвета футляр – внутри переливалось огнями жемчужное колье. Розовый жемчуг, Патрик знал ее вкусы.

– Спасибо дорогой, в этом году ты меня опередил. Твой подарок у меня в кабинете, будь так добр, возьми ключ, поднимись и открой секретер, а я еще немного полежу – мне нужно набраться сил перед рождественским обедом.

После возвращения из Мельбурна она уже два дня почти не вставала с кровати, ощущая сильнейшую слабость. Можно было, конечно, принять стимулятор, но врач открытым текстом дал понять, что каждый искусственный подъем сил уменьшает число отведенных ей на этом свете дней. После Рождества Сильвии нужно было решить несколько неотложных вопросов, связанных с компанией, прием стимуляторов и остатки энергии она оставила для Энвижен.

Патрик взял протянутый ею ключ, но в кабинет подняться не спешил – чуть помедлив, он присел рядом с Сильвией и накрыл ее руку своею. Прижавшись щекой к руке мужа, Сильвия на мгновение замерла – ей приятны были его ласка и забота, к тому же, она верила в искренность его тревоги за ее здоровье. Действительно, с тех пор, как врачи вынесли жене приговор, вокруг глаз Патрика залегли черные круги – Сильвия была не только матерью его детей и гарантом стабильного успеха в мире бизнеса, он любил ее. Любил, невзирая на свои многочисленные измены, на то, что почти пятнадцать лет поддерживал связь с другой женщиной, и та засела внутри него занозой, которую никак не удавалось вырвать. Занозой, с годами проникавшей все глубже и глубже.

Еще десять лет назад – там, в Европе, – он готов был развестись с Сильвией, чтобы жениться на ловко забеременевшей от него Ольге. Однако по ее меркам Патрик Нортон в то время был недостаточно богат – это позже он, удачно вложив деньги в недвижимость и прибыльные предприятия, многократно увеличил свое состояние, а тогда… Тогда Ольга, раздосадованная допущенной ошибкой, собиралась сделать аборт. Да и как же иначе, если попавший в ее силки мужчина оказался не миллионером, а всего лишь мужем деловой женщины Сильвии Нортон, главе перспективной компании Энвижен?

У кого из них возникла идея вовлечь в это Дерека – у него или у Ольги? Этого Патрик теперь уже толком не помнил. Под благовидным предлогом он привез сына из Австралии и сразу же толкнул наивного мальчика в объятия своей беременной любовницы. Как счастлив был бедняга Дерек, узнав, что скоро станет отцом!

В течение многих лет Ольга вила веревки из них обоих – отца и сына. Поначалу она хотела принять участие в делах компании и заняться бизнесом, но не имела для этого ни знаний, ни способностей, да и Сильвия на шаг не подпустила бы ее к Энвижен. Тем не менее, Ольгой владело какое-то исступленное желание разбогатеть – любым путем, честным или бесчестным. Она откровенно признавалась, что это – результат воспитания, полученного в нищей и бесконечно богатой России, раздираемой безграмотным диким бизнесом. И он, Патрик Нортон, помогал ей – часто вопреки интересам Энвижен.

Узнав, что никогда не сможет наследовать акции компании, она решила укрепить свое положение в семье, родив еще одного ребенка, однако после трех лет брака пожаловалась Патрику, что никак не может забеременеть – по ее предположениям у Дерека были проблемы со сперматогенезом. Опытный врач, возможно, и помог бы ее мужу, но Ольга не могла позволить ему пройти специальное обследование – это могло открыть истину о рождении Тэдди.

После брака Дерека и Ольги Патрик поклялся себе, что со старым покончено, и он никогда больше не коснется жены сына, однако она безо всякого стеснения со смехом пообещала ему, что в таком случае найдет «производителя» на стороне или обратится в банк спермы. Когда они возобновили связь, ему уже перевалило за пятьдесят, но он дал ей второго ребенка, прелестную маленькую Лили, а потом… потом уже поздно было что-то менять. Согласно завещанию Дэвида Гримвэйда, ни Лили, ни Тэдди не имели права наследовать долю в Энвижен, но кто об этом знал?

Почему Сильвия с самого начала невзлюбила Ольгу, неужели что-то почувствовала? Она старалась свести свое общение с невесткой к минимуму, а из-за этого больше всего страдал метавшийся меж двух огней Дерек – он обожал мать и при этом до безумия был влюблен в свою жену. Прежде ситуацию немного смягчали маленькие Тэдди и Лили – ведь Сильвия считала их своими внуками, – но уже более полугода она их почти не видела, отговариваясь усталостью.

Вздохнув, Патрик посмотрел на жену, все еще прижимавшуюся щекой к его ладони, и увидел, что она дремлет. Осунувшееся лицо Сильвии на миг показалось ему таким юным и нежным, что он не удержался – наклонившись, ласково поцеловал ее в лоб, шепнул:

– Любимая!

Она открыла глаза.

– Я не сплю, дорогой, я думаю – наверное, у меня сегодня не хватит сил выйти к обеду, уверена, что вы с Норой справитесь без меня. Передай гостям мои извинения.

– Боже мой, Сильви, тебе нехорошо? – сразу же всполошился Патрик. – Тебе не следовало ездить в Мельбурн, неужели нельзя было решить проблемы, связанные с хосписом отсюда?

– Кое-что потребовало моего личного присутствия, но больше всего мне хотелось перед Рождеством повидать Родди – он ведь предупредил, что не приедет.

– Странно, – проворчал ее муж, – что могло так внезапно изменить его планы? Обычно на Рождество он рвется домой, а тут вдруг… Не стал мне по телефону ничего объяснять – бормотал что-то невнятное. Мне даже показалось, что он пьян.

Сильвия ласково погладила его по руке.

– Родди не пьет, дорогой, и у него все в порядке. Анна сказала, что они с Мэгги на Рождество будут обедать у Амариллис, и она попросит Родди их сопровождать.

– У Амариллис? Тетки Анны? Но ведь они с Анной практически не общаются, ты сама как-то раз сказала, что там разногласия двадцатилетней давности.

Патрик был искренне изумлен, Сильвия тонко улыбнулась.

– На Рождество случаются и не такие чудеса, дорогой! Анна неожиданно решила помириться с родственницей, и ей хочется, чтобы Родди непременно поехал к Амариллис вместе с ней и Мэгги – ведь эти дети почти женаты.

– Что ж, – он вздохнул, – пусть едут, если им так хочется. Нора только безумно огорчена, бедняжка, она так готовилась к этому обеду, за две недели разослала приглашения, все обдумывала, как она рассадит гостей, даже собиралась посадить Родди между тобой и этой девочкой Сандрой Дорин. Кажется, вчера она даже плакала у себя в комнате.

В глазах Сильвии мелькнула боль.

– Бедная моя девочка, ей так одиноко!

– Кстати, Нора мне еще сказала, что ее подруга Сандра Дорин тоже не приедет, – добавил Патрик, – прислала короткое сообщение, что у нее в Мельбурне какие-то дела. Она ведь, кажется, работает в хосписе у Анны?

– Да, – Сильвия приподнялась на локте, и в глазах ее мелькнуло удивление, – но Анна сказала, что разрешила Сандре провести Рождество в Сиднее с матерью. Странно, что эта девочка не захотела приехать, Нора так ее ждала!

Патрик пожал плечами.

– Скорей всего, она предпочла провести время со своим парнем в Мельбурне, молодежь сейчас вся такая.

Проведя рукой по лбу, Сильвия горестно вздохнула.

– Похоже, что так. Знаешь, когда Сандра была маленькой, я однажды предупредила Нору: не привязывайся так к этому ребенку – девочка вырастет, и у нее будет своя жизнь. Но ведь наша дочь упряма, она сверкнула глазами и заявила: Сандра стоит моей привязанности.

– Не огорчайся, дорогая, за обедом Нора немного развеется – она всегда радуется, когда видит Тэдди и Лили. Чуть позже они с Дереком приведут детей к тебе – ненадолго, чтобы тебя не утомлять.

– Нет-нет, я не хочу их видеть! – слова Сильвии прозвучали слишком уж горячо, но она тут же взяла себя в руки и постаралась исправить промах: – Не хочу, чтобы малыши видели меня такой… изможденной. Потом – когда почувствую себя лучше. Если почувствую.

– Конечно, тебе станет лучше, – расстроено проговорил Патрик, – не волнуйся так, любимая.

Сильвия опустила глаза и увидела, что муж продолжает сжимать в руке ключ от секретера.

– Дорогой, – с нарочитой веселостью воскликнула она, – ты все еще не видел моего подарка? Поспеши, я сгораю от нетерпения – угодила тебе или нет.

Вечером, как всегда в Рождество, в доме Нортонов собрались гости, но впервые за рождественским столом отсутствовали хозяйка дома и Родерик. Тэдди и Лили носись по гостиной, и обычно бледное лицо Норы оживилось с приходом детей. С помощью Ольги она перекинулась парой слов с впервые посетившей Потс-Пойнт Ларисой – спросила о Сандре, – но та смущенно пожала плечами.

– Не знаю. Переведи ей, Оленька, что я ничего не знаю, сама беспокоюсь, и телефон у нее выключен – я хотела позвонить, с Рождеством ее поздравить.

– Сандра прислала ей сообщение, что у нее какие-то личные дела в Мельбурне, – с улыбкой перевела Ольга ответ сестры.

Встревоженный состоянием матери, Дерек в течение вечера трижды заходил ней, но каждый раз она притворялась спящей. Сильвия не испытывала ни малейшего сомнения в том, правильно ли поступила, изменив завещание, но видеть полные любви глаза старшего сына, без всякой вины лишенного ею наследства, было выше ее сил.

«Дерек всегда был хорошим и послушным мальчиком, – думала она, пытаясь подавить гнездившийся в глубине ее души укор совести, – возможно, даже, слишком хорошим и послушным, иначе Ольга не держала бы его на коротком поводке. Эта женщина полностью его себе подчинила, поэтому я не могу отдать в руки Дерека судьбу Энвижен. Родди, мой ненаглядный мальчик, не знаю, увижу ли тебя еще раз! Может, лучше было бы сообщить ему обо всем после Рождества? Но я боялась, что уже не хватит сил – я слабею с каждым днем. Надеюсь, что праздничный обед у Амариллис отвлечет его от тяжелых мыслей, и они с Мэгги хорошо проведут там время».

Как обычно, в том, что касалось отношений Родерика и Мэгги, Сильвия ошибалась. Начать с того, что рождественское мероприятие в доме Амариллис в планы Мэгги никак не вписывалось – перед тем, как наложить на себя брачные узы с их строгими принципами и встать во главе одного из крупнейших в стране холдингов, она хотела использовать жизнь на полную катушку, поэтому собралась провести Рождество с Дэном Прэстоном на Тасмании. Узнав об этом, Анна, имевшая несколько иные принципы, нежели дочь, попросила Мэгги заехать к ней хоспис и прочла небольшую нотацию, в успех которой, впрочем, сама не верила.

– Это неприлично, Мэг, – строго сказала она, – ты дала согласие на брак с Родериком, тебя к этому никто не принуждал. Как понимать, что ты собралась куда-то ехать с посторонним молодым человеком? Вас ведь с ним связывают не просто дружеские отношения, насколько я понимаю?

Мэгги с сожалением посмотрела на мать и покачала рыжей головой.

– Представления о приличиях в жизни, как и в искусстве, – наставительно произнесла она, – меняются от эпохи к эпохе, от общества к обществу, мама. Меньше ста лет назад полиция закрыла выставку работ Модильяни, оскорбленная видом его ню, а у племени добунни в древней Британии достоинство будущей жены определялось количеством парней, с которыми она перетрахалась до брака.

– Мэгги! – Анна недовольно поморщилась. – Ты могла бы обойтись без подобных выражений?

– Ладно, прости, ма, – Мэгги широко ухмыльнулась.

– Приличия и правила поведения, – сказала Анна, – создаются для того, чтобы соблюдать их автоматически и о них не думать – это освобождает головы людей для других мыслей, более важных. Наше общество достаточно либерально, мы признаем однополую любовь и партнерство мужчин и женщин вне брака, даже поощряем его – люди должны себя проверить перед тем, как вступить в официальный брак. Ты можешь иметь бойфренда, потом расстаться с ним и найти другого партнера или выйти замуж, это нормально. Но если ты, будучи невестой или женой одного человека, одновременно имеешь тайную связь с другим и при этом стоишь во главе крупнейшей компании, партнеры Энвижен могут расценить это, как свидетельство ненадежности.

Мэгги вспылила.

– Я ни от кого не скрываю свои отношения с Дэном, – надувшись, буркнула она, – Родди о них прекрасно знает. Лично я думаю, что самое неприличное – навязывать другим свое мнение. Я, например, считаю, что хорошо было бы тебе завести себе друга после того, как вас с папой, как говорится, разлучила смерть, однако я же никогда тебе этого…

– Хватит! – гневно прервала ее мать. – Для тебя вообще нет ничего святого, дай Бог, чтобы ты испытала когда-нибудь такую любовь, какая была между мной и твоим отцом! После его смерти мне просто не нужны были другие мужчины, тебе этого не понять.

Мэгги легко вспыхивала, но и легко отходила. Увидев, что слова ее задели мать, она виновато пожала плечами.

– Ладно, прости, ма. Если тебе от этого станет легче, могу даже сознаться во всех смертных грехах – я легкомысленная, безответственная и думаю только о своих удовольствиях. Ты у меня золотая, но ты – это ты, а я – это я, и я поеду с Дэном на Тасманию.

Анна поняла, что продолжать дискуссию нет смысла, но все же решила довести воспитательную беседу до конца.

– Похоже, ты возомнила себя избранной богами, – недовольно сказала она, – тебя освободили от всех забот, ты спокойно пишешь свои картины в студии с видом на море и не думаешь о хлебе насущном. Большинство твоих ровесников-студентов ищут работу с частичной занятостью и считают каждый цент, ты же легкомысленно тратишь деньги, не думая, что нужно выплачивать кредит за квартиру – тебя устраивает, что субсидии Сильвии снимают с тебя все заботы.

– Ну, я же не виновата, что я наследница, – философски заметила Мэгги, задумчиво повертела стоявшую на столе матери статуэтку и отставила ее в сторону, – но ты неправа, ма, у себя в студии я очень много работаю, и мне уже удалось продать три свои акварели. Пойми, для меня работа – процесс творческий, это тебе кажется, что работа – это с утра до вечера ставить пациентам клизмы, как Сандра Дорин.

– Не трогай Сандру, – возмутилась мать, – это замечательная девочка, очень добросовестная и преданная своему делу! Я как раз сегодня с ней говорила – сказала, что она может взять на Рождество оплачиваемый отпуск и съездить к матери. И знаешь, что она мне ответила? Что не может оставить курируемую ею пациентку, поэтому проведет Рождество на работе в хосписе. Кстати, ты мне так и не перевела ту тысячу, что я тебе одолжила для возврата долга Сандре.

Мэгги хлопнула себя по лбу.

– Прости, мама, совсем забыла! Отдам, когда вернусь, ладно? А что, Сэнди действительно отказалась от отпуска? Вот, дает! Хотя…наверное, она завела себе парня, крутого и накачанного, как Шварценеггер. Тогда, действительно, чего ей на Рождество дохнуть с тоски в Сиднее? Гораздо приятней потрахаться в Мельбурне. Ой, извини за плохое слово, ма!

Анна сдвинула брови – ее всегда шокировала любовь дочери к распространению сплетен и домыслов о знакомых и подругах.

– Перестань, Мэг, ты знаешь, я не люблю слушать подобную ерунду!

– Почему ерунду? Это естественно. Ладно, ма, я побежала, мне пора собираться, а то Дэн ждет.

Чмокнув мать в щеку, Мэгги упорхнула, а Анна поняла, что на обед к Амариллис ей придется идти одной – не может же она пригласить Родерика составить ей компанию в то время, как его невеста носится по Тасмании с посторонним парнем.

Сам Родерик даже не подозревал о нависшей над ним угрозе обеда у Амариллис. В рождественский день с утра он послушал органную музыку в соборе, потом они с компанией приятелей посидели в ресторане Краун Казино, и там Родерик вдруг понял, до безумия истосковался по Сандре. Легкое вино и музыка сделали свое дело, ему вдруг стало казаться, что мир прекрасен, а Рождество непременно должно совершить чудо и вернуть им с женой мир и согласие. Ни минуты не колеблясь, он достал телефон и позвонил Сандре – раз, другой, третий. Чуда не произошло – телефон Сандры был выключен.

* * *

В ночь на третий день Нового года, добросовестно закончив все намеченные на этом свете дела, Сильвия Нортон, урожденная Гримвэйд, покинула этот мир. В хосписе ее уход из жизни вызвал взрыв эмоций – как среди персонала, так и среди пациентов. С утра на почту Анны начали поступать соболезнования от родственников тех, кто прежде или теперь являлся пациентом хосписа. Большой портрет Сильвии поместили в холле рядом с портретом Грэгори Гримвэйда, основателя Энвижен, пациенты проезжали мимо в своих колясках, останавливались, вглядывались в тонкие черты смотревшей с портрета женщины, тихо переговаривались между собой и с медсестрами.

После завтрака Анна обошла больных – одни выражали соболезнование, другие начинали с жадным интересом расспрашивать о болезни Сильвии. Были и такие, что избегали этой темы – иногда уходящие из жизни люди не желают говорить о смерти. После полудня имя Сильвии Нортон было золотыми буквами вписано в каменную книгу-мемориал. Поскольку она ушла из жизни не в стенах хосписа, рядом с именем сделали приписку «окончила свои дни в Сиднее».

Погода в этот летний январский день выдалась нежаркая, поэтому многие пациенты, в том числе и Дайна Конрой, попросились на прогулку, чтобы взглянуть на новую надпись. Линда Уитни, работавшая в этот день в утреннюю смену, подвезла кресло Дайаны поближе к каменной книге, и больная, насмотревшись на надпись, с некоторым удивлением в голосе заметила:

– Да, странно бывает в жизни – не думала я, что Сильвия Нортон уйдет раньше меня.

– Бог с вами, Дайна, что вы говорите, – укоризненно воскликнула Линда, – вы в последние дни прекрасно выглядите.

– Это потому, что мне заменили это проклятое снотворное, – озабоченно проговорила Дайана, – я сто раз просила доктора Милз назначить мне вместо него обычный фенобарбитал, а она все смеялась, что в наше время фенобарбитал не дают даже кошкам, и что он обязательно вызовет у меня депрессию. Пока я не обратилась к Анне. Можно подумать, я не знаю свой организм! У меня всегда была специфическая реакция на снотворные. Кстати, Линда, ты не в курсе, что принимала на ночь Сильвия Нортон?

– Позже на сайте вывесят выписку из ее эпикриза, я непременно все точно выясню, – пообещала Линда таким тоном, словно ничего в жизни не было важней, чем узнать, каким снотворным пользовалась ныне почившая Сильвия Нортон.

– Она наверняка страдала бессонницей, – продолжала Дайана, – когда женщина столько работает, ей трудно уснуть ночью. Что ж, теперь компания перейдет к Родерику, ее младшему сыну, посмотрим, как он сумеет справиться.

– К Родерику? – удивилась Линда. – Наверное, вы ошибаетесь, компанией всегда занимался и занимается ее старший сын Дерек.

– Нет-нет, я тебе скажу по секрету, – оглянувшись по сторонам, Дайана поманила Линду пальцем, и когда та наклонилась, таинственно прошептала: – Только никому, поняла? Сильвия все завещала младшему сыну с условием, что он женится на Мэгги, дочери Анны. Я сама все слышала, когда девочка шепталась с Сэнди – они ведь приятельницы. Только представь, из-за этого она лишила Дерека наследства, а ведь он всю жизнь работал на компанию!

– Вот это да! – ошеломленно проговорила Линда.

Ее не столько потрясло, что Родерик Нортон будет стоять во главе Энвижен, сколько взволновал сам факт обладания подобной информацией.

– Только никому, – еще раз напомнила Дайана.

– Конечно, – согласилась Линда, уже ощущая внутри себя такое же распирание, какое мучило Мэгги после последнего разговора с Сильвией.

Когда они вернулись в корпус, было около четырех, и Сандра, уже надев униформу, изучала список процедур, назначенных Дайане на вечер. Она была бледна до синевы, это заметили и Линда, и даже Дайана.

– Сэнди, ты в порядке? – чуть ли не хором спросили они.

– Все нормально, – со слабой улыбкой ответила она, – вчера отравилась салатом, утром чуть не умерла, но сейчас уже в полной форме.

Поскольку Линда и Дайана немедленно пожелали узнать подробности, Сандра сообщила им, что накануне вечером решила побаловать себя салатом из креветок, и он на вкус был очень даже ничего, но с утра у нее началась жуткая рвота. Она промыла желудок холодной водой, и ей стало лучше, а теперь вообще уже все хорошо.

– В такую жару нельзя есть креветки, – строго заметила Дайана.

– Хочешь, я сегодня тебя заменю? – неуверенно спросила Линда.

Если честно, то ей давно пора было отдать Сандре долг по дежурству – в рождественскую ночь родители ее парня пригласили их на обед, и она попросила Сандру заменить ее в вечернюю смену, а сама предложила выйти вместо нее в ночь. Сандра же вообще ее отпустила и отработала две смены подряд – вечернюю, Линды, и свою ночную. Линда предложила Сандре вернуть этот долг в Новый год, но та не захотела – сказала, что пока нет такой необходимости. Нынче у Линды назначено было свидание, но, конечно, если нужно…

– Нет, спасибо, – отказалась Сандра, – как-нибудь в другой раз, у меня завтра выходной, отдохну и приду в себя.

Линда побежала переодеваться, и в раздевалке не удержалась-таки – поделилась распирающей ее новостью с Магдой Уокер, одной из медсестер. Правда, под большим секретом. Та отнеслась к сообщению с достаточной долей скептицизма.

– Думаю, такого не может быть, – сказала она, – я знаю Мэгги, эта девочка на каждом шагу врет и что-нибудь придумывает. Ладно, что теперь гадать, через пару дней все станет известно.

Тем не менее, Магда поделилась новостью со своим приятелем Диком Спрингером, работавшим репортером в Найн Ньюс Мельбурн. Информация эта вызвала у Дика чисто профессиональный интерес – после смерти Сильвии упорно муссировались слухи о том, что полный текст ее завещания будет доступен лишь очень узкому кругу людей. Спустя два дня Спрингер рано утром вылетел в Сидней, чтобы присутствовать на пресс-конференции представителя Энвижен по связям с общественностью и, если удастся, получить дополнительную информацию.

* * *

Когда адвокат зачитал завещание, в большой гостиной Нортонов воцарилась гнетущая тишина. Ее нарушил мягкий и удивленный возглас Норы:

– Мама лишила Дерека его доли в Энвижен? Почему?

Адвокат вежливо склонил голову:

– Госпожа Сильвия Нортон имела полное право без объяснения причин назначить своим наследником любого потомка Дэвида Гримвэйда, основателя компании.

Ольга подняла голову.

– Завещание может быть оспорено? – резко спросила она.

Снова вежливый кивок адвоката – теперь уже в ее сторону.

– Завещание госпожи Нортон составлено ею в здравом уме и памяти с соблюдением всех требуемых законом формальностей и не может быть оспорено. Однако есть один пункт, который я, в соответствии с пожеланием госпожи Нортон, должен разъяснить. Господин Патрик Нортон, согласно последней воле своей жены, больше не имеет права возглавлять Совет независимых директоров и принимать какое-либо участие в работе компании. Господин Дерек Нортон также должен покинуть Совет директоров. Причина этого – ошибочно принятое ими решение о выдаче дочерней компании Мэйджик Би ссуды на льготных условиях. В случае, если господин Родерик Нортон согласен принять наследство, он обязан следовать этому пункту.

Взгляды присутствующих невольно обратились на Родерика. Поднявшись на ноги, он отбросил со лба прядь волос и, чуть вскинув голову, просто сказал:

– Я принимаю наследство.

Его отец Патрик Нортон поднялся и покинул гостиную, не произнеся ни слова, за ним последовали Дерек и Ольга. Адвокат аккуратно сложил бумаги в папку, поклонился присутствующим и вышел.

После оглашения завещания Анна Гримвэйд, поцеловав на прощание Мэгги и Родерика, немедленно покинула дом, не без основания опасаясь наплыва журналистов. В аэропорт она добралась на поезде – в доме Нортонов все были настолько взвинчены, что никто не предложил ее отвезти. Честно говоря, Анна была этому даже рада – после напряжения пережитой сцены ей хотелось побыть одной. Пройдя регистрацию и проверку безопасности, она отыскала свою секцию и в ожидании посадки позвонила заменявшей ее доктору Милз.

– Привет, Пат, что нового?

Доктор Патрисия Милз коротко доложила о состоянии двух особо беспокоящих Анну пациентов и под конец добавила:

– Сандра Дорин сегодня на дежурстве неважно себя почувствовала, говорит, из-за жары. Линда Уитни предложила ее заменить, я не возражала. Если это повторится, думаю, Сандре следует пройти медосмотр.

Анна вспомнила, что на днях видела Сандру, когда заходила к Дайане Конрой, – девушка действительно показалась ей очень бледной.

– Я с ней поговорю, – сказала она.

* * *

Придя в себя после салата из несвежих креветок, Сандра решила, что уже здорова, но спустя пару дней креветки вновь дали о себе знать и с утра у нее началась рвота. Полежав полчаса, она поплелась на работу, и даже почти не опоздала, однако Линда, у которой ей нужно было принимать смену, при виде нее ахнула:

– Сэнди, что с тобой?

– Все нормально, – пролепетала Сандра и, почти теряя сознание, опустилась на стул.

Дайана подняла голову и, открыв еще мутные после фенобарбитала глаза, пыталась понять, что происходит. Нужно было на два часа поставить ей капельницу и подключить к мониторам, а перед этим вывести мочу катетером.

– Ты не можешь работать в таком состоянии, – твердо сказала Линда.

– Жарко, я…я вообще плохо переношу жару.

Позвонив по внутреннему телефону доктору Милз, Линда сообщила ей, что Сандре Дорин стало плохо из-за жары, и она, Линда Уитни, готова ее заменить.

Полежав с полчаса в помещении для отдыха медсестер, Сандра немного пришла в себя и поехала домой. По дороге ей стало и вовсе хорошо, и она сердилась на себя за то, что так расклеилась. Скорей всего, думалось ей, проклятые креветки вызвали у нее раздражение желчного пузыря или гастрит, а жара тут не причем. Действительно – на улице хоть и было жарко, но дул ветерок, неся приятную прохладу, так что винить в случившемся погоду вряд ли стоило.

Выйдя в Балаклаве, Сандра постояла в тени навеса и, внезапно ощутив голод, решила плюнуть на гастрит и сходить поесть. В маленьком уютном кафе стоял запах свежего кофе, но кофе Сандре почему-то не хотелось. Девушка-кореянка принесла ей стакан соку и овощной салат. Других посетителей в этот час не было, они с девушкой, дружески поболтали, и та даже предложила воспользоваться стоявшим в углу компьютером. Из приятной прохлады кафе, где работал кондиционер, уходить не хотелось, поэтому Сандра заказала еще стакан соку и, включив компьютер, открыла свою почту.

Сразу после размолвки с Родериком она в пылу гнева и отчаяния разом занесла всех своих прежних адресатов в черный список, поэтому на сайте лежали лишь письма Дениса, последнее из которых было еще не прочитано.

«…Перед Новым годом у нас потеплело, но вчера пошел снег, мы с дедушкой сфотографировались у нас в Бутово, посылаю тебе фотографию – у вас-то там стоит жара. Ты хоть немного помнишь Москву, Сашка? Я так и не понял, почему ты не можешь связаться с мамой или дать мне ее электронный адрес, в чем проблемы? Ты хотя бы сообщила ей, что нашла меня? Выяснила у тети Оли, с какой стати она сообщила нам эту ложную информацию о вашей гибели? Как вообще найти тетю Олю? Мы не знаем ее электронного адреса, дедушка даже не помнит ее новую фамилию. Почтовый адрес был у папы, но он его не сохранил. Папа недавно наконец ответил – счастлив, что ты нашлась, взял твой адрес, обещал тебе написать…»

Письмо отец ей так и не написал. Если честно, Сандра и не думала, что он напишет. Да, ему, может, и приятно, что дочь воскресла из мертвых, но о чем им писать друг другу? Об Аэлите что ли? Она открыла фотографию – Денис и дедушка плечом к плечу стояли на фоне причудливо раскинувшего заснеженные ветви дерева. Действительно, красота сказочная. В детстве у них с Денисом были санки, и мама водила их в парк кататься со снежной горки. Мама… Она ведь даже не знает, что ее сын жив, они с Сандрой после той жуткой сцены больше не общались. Как же написать обо всем этом Денису, как объяснить?

Почувствовав, что на глаза набегают слеза, Сандра поспешно полезла в сумку за салфетками и по ошибке открыла боковое отделение, где хранила интимные принадлежности. Скользнув глазами по нетронутой пачке прокладок она вдруг сообразила, что ей следовало использовать их еще две недели назад. Из-за событий последних дней мысль об этом вообще как-то вылетела у нее из головы, а теперь внутри все похолодело – креветки, как же! Интересно, как будучи такой идиоткой, она ухитрилась получить сертификат дипломированной медсестры? Как говорится, было бы смешно, если б не было так грустно.

Тест на беременность можно было бы и не покупать, но Сандра, выйдя из кафе, все же его купила в близлежащей аптеке. Ничего неожиданного тест не показал – случилось то, что и должно было случиться, когда они с Родериком, забыв обо всем, старались подарить Сильвии Нортон желанного наследника.

* * *

Информация о содержании завещания Сильвии Нортон каким-то образом начала просачиваться еще до пресс-конференции. Анна Гримвэйд успела ускользнуть от репортеров незамеченной, однако когда спустя десять минут после ее ухода Дерек и Ольга Нортон выезжали из дома в Потс-Пойнте, их уже подстерегала оживленная толпа с диктофонами и видеокамерами. Один особо рьяный репортер попробовал заглянуть в окно машины, но Ольга подняла стекло, прищемив ему палец, и медленно проехала сквозь людское скопление. После этого для журналистов наступил мертвый сезон – представитель Энвижен по связям с общественностью сделал весьма лаконичное заявление, больше из него не удалось вытянуть ни слова, члены семьи Нортон оказались недоступны для посторонних звонков и, тем более, визитов. Однако Дик Спрингер еще в Мельбурне очень ловко сумел выведать у Дэна Прэстона номер сотового телефона Мэгги Гримвэйд и, пока коллеги его передавали в свои редакции скучные однотипные сообщения, он связался с рыжеволосой обладательницей тридцати процентов акций.

– Привет, Мэгги. Дик Спрингер, Найн Ньюс Мельбурн. Не могли бы вы коротко сообщить о ближайших планах холдинга Энвижен и ваших личных?

Мэгги знала, что следует вежливо прервать разговор и отключить телефон, но что ей было делать, если она внезапно ощутила прилив огромного, совершенно небывалого вдохновения?!

* * *

На следующий день смена Сандры по графику начиналась в четыре часа, поэтому утром она встала поздно и чувствовала себя неплохо, хотя в голове все перемешалось, и не было ни одной мысли по поводу того, что делать дальше в сложившейся ситуации. Лариса часто повторяла дочери, что «без порядка в доме голова по-умному работать не будет», поэтому Сандра после завтрака взялась за уборку, прибрав в квартире, запустила стиральную машину, а потом включила компьютер, чтобы написать ответ Денису.

«… Мама почти не пользуется компьютером, и у нее нет своего электронного адреса, потому что писать ей здесь некому. За все это время она так и не научилась ни говорить, ни писать по-английски, а образ жизни, который она здесь ведет, этому не способствует. Писать тете Оле не надо, пока я не разберусь, что происходит. Одно скажу: почти три месяца мы с ними, с мамой и тетей Олей, не поддерживаем никаких отношений, но сейчас объяснять ничего не буду, позже. Думаю, папа мне вряд ли напишет – конечно, он рад, что мы с мамой живы, но сказать нам с ним друг другу абсолютно нечего. У меня сейчас сложная ситуация, все сообщу, когда решу, что мне делать…»

Отправив письмо брату, Сандра открыла сайт Найн Ньюс Мельбурн, чтобы просмотреть новости, и строки запрыгали у нее перед глазами.

«…после того, как зачитано было завещание, Родерик Нортон, молодой наследник семидесяти процентов акций Энвижен, и Мэгги Гримвэйд, владеющая тридцатью акциями компании, объявили о своем скором браке. Предполагается, что именно желание Сильвии Нортон видеть компанию в руках одной семьи послужило причиной того, что ее старший сын Дерек был лишен ранее завещанной ему доли акций. Бракосочетание Мэгги Гримвэйд и Родерика Нортона совершится в ближайшее время, когда будет покончено с многочисленными формальностями …»

– Формальности! – с горечью произнесла Сандра. – Формальности – это развод со мной. Так вот, чего стоили все его слова о любви и о том, что ему плевать на все эти акции! Как же он здорово лгал!

Внезапно ее захлестнула безумная тоска по Родерику – тоска, перед которой отступили гнев и презрение. А потом пришло отчаяние – никогда больше им не быть вместе, никогда больше она не почувствует прикосновения его руки, не услышит его голоса, не коснется губами его губ. И зачем тогда жить?

«Да, это единственный выход, – с каким-то жутким спокойствием думала она, – но как? Веревка – выпученные глаза, высунутый язык. Утонуть мне вряд ли удастся – я прекрасно плаваю, мое тело меня автоматически вынесет на поверхность. Да и не очень хочется становиться пищей для рыб. Можно вскрыть себе вены в ванной, но это будет неприлично – Еве, моему агенту по недвижимости, потом придется расхлебывать неприятности. Яд – вот лучшее средство. В сейфе Дайаны полно сильнодействующих препаратов…»

Препараты, прописанные каждому пациенту, хранились в его личном сейфе, электронный ключ от которого был только у курирующих медсестер. Они передавали друг другу ключ из смены в смену, и раз в сутки Джин Холт, старшая медсестра, проверяла соответствие между количеством израсходованных и назначенных лечащим врачом препаратов. В помещение, где стояли сейфы, не имел доступа никто из посторонних, родственников больных и даже врачей – оно было заперто, а универсальный ключ от него имели лишь дежурные медсестры. Ну, и помимо всего, каждое изъятие препарата фиксировали видео камеры – при нарушении правил просмотр записей на дисках позволил бы моментально выявить виновника. Все медсестры были об этом предупреждены заранее, и неприятных эксцессов пока еще не случалось.

Подумав о том, что станет первой в истории хосписа нарушительницей, Сандра поежилась, но потом решила, что ей-то, собственно, уже никакой разницы не будет. Однако ее сразу же болезненно кольнуло острое чувство стыда:

«Эти препараты должны продлить жизнь Дайаны – хотя бы ненадолго – и облегчить ей уход, не могу же я… Господи, как все это нелепо – те, кто хочет жить, должны умирать, а те, кому жизнь опротивела, не имеют права спокойно уйти из жизни!»

По дороге от Балаклавы до Гаденвэйла она рассмотрела еще один вариант завершения своих дней – под колесами поезда. Однако тут же отказалась от него, представив собственное тело изуродованным и разрезанным на куски. В конце концов, ей стало даже чуточку смешно – надо же, какие глупости лезут в голову!

Линда, сдававшая Сандре смену, встретила ее у входа в палату Дайаны. Она совершенно искренне обрадовалась при виде подруги.

– Привет, Сэнди, сегодня ты хоть на человека похожа. Меня уже и Анна о тебе спрашивала – никто до тебя дозвониться не может, что у тебя с телефоном? Все время выключен.

– А…я…это… его уронила. Не успела купить новую трубку.

– Ладно, тогда я побежала переодеваться. Кстати, не суетись, мочу я Дайане сегодня вывела пораньше, она попросила – к ней должны приехать муж и дочь. Ты в курсе новостей? Про нового наследника и дочку Анны? У них свадьба будет в Мельбурне. Говорят, Мэгги хочет пригласить весь персонал хосписа, но я не пойду – там, наверное, не меньше сотни нужно будет на подарок вносить, а у меня сейчас туго.

Марша, дочь Дайаны, навещала мать довольно регулярно, но мужа Сандра увидела в первый раз – в течение месяца он постоянно звонил жене, но не навестил ее ни на Рождество, ни на Новый год. Дайана уверяла, что у него какие-то дела в Китае, однако Сандре почему-то казалось, что он просто не в силах преодолеть свой страх – смертельная болезнь иногда вызывает у самых близких родственников желание спрятать голову под крыло и ничего не видеть.

– Джек, это Сэнди, познакомься, – голос Дайаны звучал гортанно, ее лицо порозовело, глаза сияли, она в эту минуту выглядела почти здоровой.

– Рад познакомиться, как поживаете? – пробормотал Джек, протягивая Сандре руку.

Она поймала его ускользающий в сторону взгляд и сразу поняла, что была права – он боялся. Они с дочкой просидели у Дайаны часа два, по очереди спускались в кафе для посетителей, а когда уехали, Дайана, не умолкая, продолжала говорить о муже:

– Прежде Джек работал удаленным доступом – он занимается с клиентами из Китая и Индии, – и мы почти никогда не разлучались. Когда родился сын Марши, он отдавал ребенку все свое свободное время, ты не представляешь, Сэнди, какой Джек прекрасный дедушка! Мальчик любит его больше, чем отца с матерью. Но теперь работа требует от Джека личного присутствия. Он хотел поискать что-то другое, такому специалисту нетрудно найти себе место, однако я не разрешила. Знаешь, в таком возрасте нелегко менять работу – новый коллектив, другие требования. Мой Джек такой…

Внезапно руки Дайны поднялись, задвигались, словно отгоняя от глаз какие-то видения, потом она замолчала и сразу словно обмякла. Сандра застыла на месте, потом инстинктивно бросила взгляд на экраны приборов, но Дайана в тот момент была не подключена к мониторам. В течение дня больных периодически ставили на мониторинг, но в остальное время они должны были чувствовать себя свободно.

Теперь следовало немедленно соединиться с Анной Гримвэйд по внутреннему телефону и доложить ей о случившемся, но Сандра не двигалась. Дайана спокойно лежала на подушках, откинув голову в оригинально изготовленной шапочке, скрывавшей то, что осталось от разрушенных химиотерапией волос, и взгляд ее медленно потухал. Повинуясь бездумному порыву, Сандра бросилась в коридор, торопливо вошла в помещение, где стояли сейфы, и открыла дверцу с надписью «Дайана Конрой».

Упаковка с фенобарбиталом лежала на одной из внутренних полочек, в ней оставалось восемь таблеток, и шести из них, принятых одновременно, было достаточно, чтобы прервать жизнь взрослого здорового человека. Дайане фенобарбитал был уже не нужен, Сандра сунула в карман упаковку, захлопнула дверцу сейфа и вышла. Видеокамеры ее не тревожили – диски с видеозаписью просто так никто не просматривает, а когда все обнаружится, ее, Сандры, уже не будет в живых. Однако прежде следовало выполнить свой долг, и она, вернувшись в палату к мертвой Дайане, позвонила Анне Гримвэйд.

Спустя два часа имя Дайаны Конрой было вписано золотыми буквами в каменную книгу на одну строчку ниже имени Сильвии Нортон. За процедурой наблюдали Анна Гримвэйд, доктор Милз, Сандра и несколько медсестер, выбравших минутку, чтобы выбежать и поглазеть на одну из самых торжественных в хосписе церемоний. Тут же стояли муж и дочь Дайаны – им позвонили, и они вернулись с дороги. Потом Анна Гримвэйд увела к себе родственников и сказала им все, что полагалось говорить, а Сандра возвратилась в палату, где уже ничего не напоминало о недавно перешагнувшей черту пациентке.

Она сидела, сжимая лежавшую в кармане униформы упаковку с фенобарбиталом, и гадала, проверит ли Джин сейф нынче, или отложит это на завтра. Электронный ключ от сейфа Сандра ей уже сдала, но времени было почти десять вечера, скорей всего, Джин и все остальные, кроме дежурного персонала, сразу после церемонии покинули хоспис. До конца смены оставалось всего ничего, с каким-то странным безразличием ко всему Сандра переоделась и переложила упаковку из кармана униформы в сумочку. Однако, когда она спустилась в холл, ее остановил дежурный консьерж Райан.

– Сэнди, Анна просила тебя перед уходом заглянуть к ней в кабинет, она еще у себя.

Сандра поняла, что Джин уже провела ревизию и обнаружила пропажу снотворного. Подавив нелепый порыв оттолкнуть Райана и бежать, она начала медленно подниматься по лестнице, каждой клеточкой тела ощущая надвигавшееся на нее неотвратимое возмездие. Помимо нарушения этических норм, кража препарата сотрудником медицинского учреждения – серьезное преступление, за которое могут не только лишить права работать медицинской сестрой, но и отправить в тюрьму. Хотя… какая теперь разница? Все равно, конец один. На миг замедлив шаг, Сандра нащупала в сумочке упаковку с фенобарбиталом.

– Садись, Сандра, – Анна устало указала ей на кресло напротив себя, – как у тебя дела?

– Все хорошо, спасибо.

– Рада это слышать. Тебе известно, конечно, что я два дня провела в Сиднее. Обстановка была тяжелая, ты понимаешь, но мне все же удалось перекинуться парой слов с Норой. Она безумно о тебе беспокоится – ты не звонишь, не отвечаешь на ее письма, не приехала домой на Рождество.

Сандра виновато опустила голову.

– Сожалею, я ей напишу, – едва она сказала это, как сразу поняла, что вряд ли уже сможет выполнить свое обещание.

– Тебе не тяжело работать здесь, Сандра?

– Я стараюсь добросовестно выполнять свои обязанности.

– Я это знаю, но на днях тебе стало нехорошо. Ты была у врача? – Анна с тревогой смотрела на поникшую девушку. В этот момент ее больше беспокоило не здоровье Сандры, а выражение какой-то отрешенности, написанное у той на лице. Сандра отвела глаза в сторону.

– Это все жара, сейчас я уже в норме, мне врач не нужен.

– Тем не менее, тебе следует пройти медосмотр и консультацию психотерапевта, я на этом настаиваю. Видишь ли, девочка, наша работа имеет свою специфику – мы имеем дело с уходящими из жизни людьми, облегчаем им не только физические, но и душевные страдания. Эта работа связана с нагрузкой на психику. Психотерапевт научит тебя, как мысленно отключиться и расслабиться, когда твой рабочий день закончен.

– Мне не нужен психотерапевт, – упорно глядя в угол, возразила Сандра, – у нас были тренинги в колледже, я всегда отлично выполняла все задания. Я не чувствую нагрузки на психику, мне интересно общаться со своими пациентами и доставляет радость облегчать их страдания.

– Ты хорошая девочка, Сандра, и прекрасная медсестра, – мягко сказала Анна, – но тебе необходимо пройти обследование, и это не подлежит обсуждению, а в дальнейшем я прошу тебя всегда неукоснительно выполнять все мои распоряжения. Я дам тебе оплачиваемый отпуск на три дня и направление на консультацию.

Пожав плечами, Сандра равнодушно кивнула – поняв, что разговор пойдет не о похищенном препарате, она расслабилась и сразу почувствовала, как устала. Ей хотелось поскорее уйти, и что толку было спорить? Это все равно уже ничего не изменит.

– Хорошо, Анна.

– Перед Рождеством я говорила о тебе с Сильвией, она хотела заключить с тобой контракт сразу же после Нового года. К сожалению, не успела. Но, думаю, мы подпишем контракт, Родерик не станет возражать.

– Родерик?! Почему Родерик?

Анна удивленно приподняла бровь, не понимая, почему девочка, до сих пор выглядевшая такой притихшей и усталой, неожиданно взвилась.

– Естественно, что именно Родерик должен поставить подпись на твоем контракте, ведь ты заключаешь его с фондом Энвижен, а он после смерти Сильвии официально стал главой фонда.

Сандра поднялась, подбородок ее упрямо выпятился вперед, глаза превратились в узкие щелки и налились слезами.

– Скажите Родерику, чтобы он засунул себе этот контракт в задницу. Я у вас больше не работаю!

У потерявшей дар речи Анны почему-то мелькнула мысль, что Сандра сейчас чем-то очень напоминает ее собственную дочь Мэгги.

Схватив свою сумочку, Сандра повернулась и выскочила из кабинета. Промчавшись мимо консьержа Райана, она выбежала на улицу и уже более спокойным шагом направилась в сторону станции. Непонятно, чем ее так задели последние слова Анны, но именно они вернули ей трезвость мысли и ясность рассудка.

«Подпишет со мной контракт, как же! Глава фонда Энвижен, счастливый супруг рыжей Мэгги, безмозглый идиот, и я не умнее – из-за этого придурка только что готова была убить себя и ребенка. Ничего подобного, я буду жить и драться за своего малыша зубами и когтями! Развода Родерику сейчас не дам, пусть мой ребенок родится в законном браке – на всякий случай, вдруг ему когда-нибудь приспичит стать наследником старого Гримвэйда. Хотя эти проклятые акции ему и даром не нужны. А мой милый Родди, если ему так нужен развод, пусть меня поищет, Австралия велика».

Поднявшись по ступенькам на платформу, Сандра все еще кипела от злости, поэтому остановилась возле висевшего расписания и громко сказала по-русски:

– Да пошел он на…

Выражение это она давным-давно услышала в московском детском саду, потом на долгие годы забыла, но сейчас оно вдруг очень отчетливо всплыло в ее памяти. Изучавший расписание пожилой джентльмен, повернул в ее сторону голову и приветливо улыбнулся.

Ян Дэвидсон и Сильвия знакомы были с детства – в школьные года оба они посещали театральную студию. После безуспешных попыток обучить этих двоих азам сценического мастерства руководитель студии решил все же дать им крохотные немые роли в спектакле, посвященном ветеранам войн, честно выполнившим свой долг перед Австралией – чисто из воспитательных соображений, поскольку оба были детьми павших в боях воинов. Яну и Сильвии, одетым в форму морских пехотинцев, нужно было в начале и в конце каждого акта пробегать по сцене с бутафорскими автоматами.

Между двумя выходами Ян впервые блеснул своими недюжинными способностями финансиста – с точностью до цента подсчитал, сколько средств было выброшено на «всю эту галиматью», называемую «спектаклем». Сильвия, будучи тремя годами младше, взирала на него с почтительным восторгом. Именно тогда, стоя на задворках сцены, они оба пришли к выводу, что лавры Сары Бернар, увы, не для них, и им лучше найти себе в жизни другое занятие.

После студии пути их надолго разошлись, но, став во главе Энвижен, Сильвия Нортон переманила к себе Дэвидсона из банка, где он довольно успешно делал карьеру, и в последующие годы они плечом к плечу трудились во имя процветания компании. Их семьи никогда не связывала тесная дружба – в личной жизни у каждого из них был свой круг знакомств, интересы и вкусы их во многом не совпадали. Но одно Сильвия знала абсолютно точно: Яну можно доверять. Перед самой смертью она заключила с ним долгосрочный контракт, дающий ему право неограниченного контроля любых финансовых операций холдинга с правом вето в течение десяти лет, она доверила ему тайну своей семьи и, самое главное, она взяла с него обещание сделать из желторотых птенцов Родерика и Мэгги достойных руководителей Энвижен.

На следующий день после того, как было зачитано завещание Сильвии, Совет директоров во главе с Патриком Нортоном подал в отставку. Спустя два дня предстояло официально утвердить состав нового Совета, а накануне Ян Дэвидсон решил, что пора ему приступать к своим менторским обязанностям, и попросил Мэгги и Родерика встретиться с ним в главном офисе Энвижен на Джордж-стрит.

Прежде Ян обоих видел только мельком и близко не знал. После короткого рукопожатия, он предложил им сесть, какое-то время пристально смотрел из-под очков на смущенную юную парочку, а потом без обиняков сказал:

– Сильвия, как вам, наверное, известно, посвятила меня в семейные проблемы, в противном случае я никогда не одобрил бы ее намерений – с Дереком у меня сложились прекрасные отношения, я всегда ценил его деловые качества и целеустремленность. Однако, что есть, то есть. В сложившейся ситуации, я хочу, чтобы вы оба с самого начала четко уяснили себе главное: чтобы грамотно управлять холдингом, подобным Энвижен, нужно годами постигать науку управления – и в теории, и на практике. Это в мыльных операх юнец, никогда не занимавшийся бизнесом, становится во главе компании, и она немедленно достигает процветания, в жизни такого не бывает. Сильвия взяла с меня обещание сделать вас обоих ее достойными преемниками, вам придется много работать и многому научиться, но пока ваша роль в руководстве компанией будет чисто номинальной. Если вы согласны с этим, то продолжим беседу, если же нет… – он выразительно развел руками.

– Я не амбициозен, Ян, – с усталой улыбкой ответил ему Родерик, – и прекрасно все понимаю. Будьте спокойны, я не стану строить из себя великого полководца и отдавать нелепые распоряжения.

Дэвидсон внимательно посмотрел на сидевшего перед ним юношу – младший сын Сильвии, по ее собственным словам, не проявлял никакого интереса к делам компании, но мальчик, кажется, не глуп, рассудителен и держится вполне достойно. С ним можно будет иметь дело. Слегка наклонив голову, Ян перевел свой острый взгляд на Мэгги. Она смущенно поерзала, дернула себя за рыжую кудряшку и кивнула.

– Ага, я тоже.

– Очень хорошо, – Ян не позволил себе улыбнуться и продолжал тем же тоном: – И, тем не менее, в глазах Австралии и всего мира вы, Мэгги и Родерик, стоите во главе Энвижен, любое ваше слово, даже случайно сказанное, будет расценено, как официальное выражение политики компании. Вы согласны?

– Да, конечно, – хором согласились они.

– Тогда, – Ян вытащил из своего дипломата и передал каждому из них по одной копии распечатки с сайта Найн Ньюс Мельбурн, – как понимать вот это?

Взгляд Мэгги уперся в выделенные бледно-желтым маркером слова «…в текущем году фонд Энвижен начнет строительство выставочного зала, где молодые художники смогут представить свои лучшие работы…». Она почесала рыжую голову.

– Ну и что такого?

Лицо Дэвидсона стало суровым.

– Фонд Энвижен не планирует начать строительство выставочного зала, средства фонда, финансируемого компанией Энвижен, имеют строго целевое назначение. Или ты думаешь, что Энвижен вытаскивает из кармана пригоршню монет и кидает в разные стороны, как это в средние века делали короли? Благотворительность осуществляется по строго определенной схеме. Ты ведь, надеюсь, знаешь, что налоги в Австралии составляют от тридцати восьми до сорока восьми процентов?

– Ну, ясно, кто ж этого не знает, – Мэгги сморщила нос и дернула плечом, – ни в одной стране такого высокого процента нет, только в Канаде, наверное. Дерут с нас, не знаю как.

– Мы выполняем свой долг, платя налоги государству, – строго возразил Дэвидсон, – эти деньги идут на поддержку социально незащищенного населения, ни в одной стране старики и инвалиды не живут так, как у нас. Но я продолжу. Из дивидендов компании на благотворительные цели выделяется определенная сумма, которая налогом не облагается. Так вот, эта сумма у нас уже вся расписана, строительства центра в расходах не предусмотрено.

Мэгги вздохнула.

– Нет, так нет, – печально проговорила она, – жалко, конечно. Просто, мы с ребятами зимой арендовали зал, столько суетились, а так был бы свой центр. Меня корреспондент этот, Спрингер, спросил о планах компании, ну… я и сказала. Что тут такого?

– Я понимаю, тебе захотелось помечтать, – тон Дэвидсона чуть смягчился, и он объяснил ей доступно, как ребенку: – Понимаешь, Мэгги, после твоих слов все будут ждать строительства этого центра, но мы не можем уменьшить финансовые вливания, например, в хоспис, где работает твоя мама, чтобы передать деньги на строительство выставочного зала. Однако если слова главы компании расходятся с делом, это вредит имиджу компании. Ты согласна со мной?

Пока шла работа по промыванию мозгов Мэгги, Родерик прочел всю статью, и одна из фраз заставила его застыть на месте: «Бракосочетание Мэгги Гримвэйд и Родерика Нортона совершится в ближайшее время, когда будет покончено с многочисленными формальностями …»

«Сандра! Господи, она, возможно, прочла все это, она обычно читает их новости».

Вся система воспитания детей в доме Нортонов была проникнута духом англосаксонской сдержанности, именно это помешало Родерику тут же на месте придушить Мэгги. Но взгляд его, устремленный на нее, был столь красноречив, что она побагровела, уткнулась глазами в угол и буркнула:

– Ну, хрень какая!

Дэвидсон, имевший дочь, сына и трех внуков, обладал богатым опытом общения с молодежью и подростками. Сделав каменное лицо, он ледяным тоном произнес:

– Думаю, мадам, здесь дело обстоит намного серьезней, нежели вы сейчас изволили выразиться.

Родерик поднялся с места так стремительно, что Мэгги и Дэвидсон вздрогнули.

– Я немедленно лечу в Мельбурн, необходимо все срочно уладить.

«Мобильный телефон выключила – шут с ней, вытащу ее прямо из хосписа или поеду в Ричмонд. Хватит, действительно, ей дурака валять, нам следует немедленно объявить о нашем браке».

Дэвидсон был слегка смущен волнением Родерика – собственно говоря, нотация его имела цель вправить мозги рыженькой болтушке Мэгги, но мальчик, видно, ответственный по натуре, принял все близко к сердцу.

– Думаю, Родерик, все можно уладить и отсюда, острой необходимости в твоем присутствии в Мельбурне нет, – мягко начал он.

– Нет, Ян, простите, я должен лично и прямо сейчас все это уладить, – голос Родерика, как показалось Дэвидсону, подозрительно зазвенел, – завтра я буду на утверждении нового состава Совета директоров.

– Родди, – виновато пискнула Мэгги, – погоди, я тоже…

Смерив ее гневным взглядом, Родерик пожал руку Дэвидсону и вышел. Но беда не приходит одна, когда он, припарковав машину на платной стоянке, вошел в здание аэропорта, в кармане у него завибрировал мобильный телефон, и определитель высветил на дисплее имя Анны Гримвэйд.

– Привет, Родди, если ты сейчас занят и не можешь говорить, я перезвоню позже.

Почему-то в мозгу у него вдруг остро кольнуло – Сандра!

– Привет, Анна, я слушаю.

– У нас серьезные проблемы, Родди. Я в смятении, даже в панике не знаю, что делать. Понимаю, ты еще не вошел в курс дел фонда, но формально как бы его глава, к тому же, приятель Сандры.

– Сандра, – хрипло проговорил он, чувствуя, что земля уходит из-под ног, – что с ней?

– Вчера умерла пациентка, курируемая Сандрой, а когда сегодня старшая медсестра Джин Холт стала проверять ее сейф с медикаментами, то обнаружила пропажу находящегося на учете препарата. Конечно, это всего лишь фенобарбитал, но по существующим правилам я должна немедленно провести внутреннее расследование, и, если факт кражи подтвердится, поставить в известность полицию. Поскольку в помещении имеются камеры видеонаблюдения, мы сразу обнаружили похитителя – это Сандра Дорин.

– Сандра?! Нет, это невозможно!

– К сожалению, это так. Я понимаю, ты поражен – вы с Мэгги с детства дружны с этой девочкой. Я тоже к ней прекрасно отношусь, но факт остается фактом.

– У нее нашли препарат, она призналась в краже?

– Мы не можем ее нигде найти.

– Не можете…найти? – глупо пролепетал он. – Но она же… работает в хосписе!

– Сейчас я тебе коротко все изложу, чтобы ты понял ситуацию. Мне сообщили, что она пару дней назад плохо себя почувствовала из-за жары, я хотела с ней поговорить – направить ее на обследование. Похвалила ее работу, сказала, что фонд Энвижен готов подписать с ней контракт, а она вдруг начала кричать, что не хочет больше здесь работать, и убежала. В тот день как раз умерла ее пациентка, я сначала решила, что это на нее сильно подействовало, но утром Джин Холт провела ревизию в сейфе умершей Дайаны Конрой и обнаружила исчезновение целой упаковки фенобарбитала. Видеокамеры показали, что спустя пару минут после смерти Дайаны Сандра зашла в помещение и вытащила препарат.

– Нужно было с ней немедленно связаться!

– Да, мы пробовали, но в Ричмонде она, оказывается, давно не живет, телефон у нее выключен.

Про телефон Родерик знал не хуже Анны. Нервно переложив трубку в другую руку, он беспомощно спросил:

– Так где же она тогда? Может, поехала к матери?

– Я звонила Ольге, она разговаривала со мной очень сухо, кроме «нет, мы ничего не знаем» и «вам лучше знать, она работала у вас» я от нее ничего не услышала. С Ларисой я поговорить, сам понимаешь, без помощи Ольги не могу. Норе звонить пока не хочу – не стоит раньше времени ее волновать.

– Может, Мэгги что-то знает? – беспомощно спросил Родерик, но тут же сообразил, что это нелепый вопрос, Мэгги – последняя, с кем человек, решивший бесследно исчезнуть, стал бы делиться информацией. Анна, похоже, подумала то же самое, потому что грустно усмехнулась в телефонную трубку.

– Я пока никому ничего не сообщала, Родди, поверь, я хочу уладить все без огласки – никто ничего не знает, кроме Джин Холт и начальника службы безопасности, а их я просила молчать, пока не поговорю с тобой, они согласились только потому, что фенобарбитал не считается наркотиком. Но, в любом случае, обращение в полицию может доставить Сандре огромные неприятности – за похищение препарата ее наверняка лишат диплома медсестры, а то и хуже.

– Да-да, ты права, Анна, в полицию обращаться не стоит, ни в коем случае.

– Но, с другой стороны, – продолжала Анна, – все может оказаться гораздо хуже. Сандра только недавно начала работать в хосписе, она всю себя отдавала своим пациентам. Даже у более опытных сотрудников при работе с умирающими подобное напряжение может вызвать бессонницу, депрессию и даже привести к суициду.

– Суицид это…самоубийство? – спросил Родерик, чувствуя, что внутри у него все леденеет от ужаса.

– Надеюсь, что этого не случилось.

«Она прочитала статью на сайте, она наверняка ее прочитала! Сэнди, любимая, что ты натворила? Как ты могла?»

В голове у него гудело от мыслей, но, сумев взять себя в руки, он повелительным тоном проговорил:

– В любом случае полиция тут вряд ли поможет, передай Джин и сотруднику службы безопасности, что, поскольку дело касается не наркотика, пусть молчат. Я снимаю с них ответственность и беру ее на себя. Это и мой приказ, и моя личная просьба. Сейчас я лечу в Мельбурн и сам во всем разберусь.

– Хорошо, Родерик, – чуть удивленная его тоном, ответила Анна.

* * *

Сюзьен Ларсон, тоненькая темноволосая женщина лет тридцати с продолговатыми, как маслины, глазами, повесила трубку и сказала своей сестре Грэйси и Сэму Доули:

– Сейчас нас посетит, знаете кто? Родерик Нортон, неожиданный наследник, как пишут газеты.

Сэм и Грэйси одновременно оторвались от компьютеров.

– Навестит, чтобы выпить с нами кофе? – сунув в рот жвачку, лениво поинтересовался Сэм.

– Оставь свои шуточки, Сэмми. Он звонил мне из Сиднея перед посадкой в самолет, летит в Мельбурн. Очень взволнован, говорит, дело жизни и смерти.

Грэйси нахмурилась. Ее основным занятием в их детективном агентстве пока было следить за информацией в СМИ, и накануне на сайте Найн Ньюс Мельбурн она прочитала статью, одна фраза в которой ее удивила и даже встревожила:

«…Родерик Нортон, молодой наследник семидесяти процентов акций Энвижен, и Мэгги Гримвэйд, владеющая тридцатью акциями компании, объявили о своем скором браке…»

Прочитав статью, Грэйси попыталась дозвониться до Сандры, но телефон у той был выключен, и теперь интуиция подсказывала ей, что визит Родерика каким-то образом связан именно с той статьей.

– Что нам о нем известно? – продолжая лениво жевать, спросил Сэм.

– По завещанию Сильвии он унаследовал все принадлежавшие ей акции компании. Причина – то дело с экспертизой, которое мы ей организовали. Студент, через полгода получит диплом адвоката, судимостей не имеет, двадцать два года, неженат…

– Женат! – подняв голову, возмущенно выпалила Грэйси.

Сэм удивленно повернул голову в ее сторону.

– Ну-ка, ну-ка, расскажи, малышка Грэйси.

Выслушав ее и уточнив кое-какие подробности, он кивнул головой.

– Что ж, все ясно. Родерик звонил из Сиднея, стало быть, будет здесь через пару часов. Поскольку вы с ним в приятельских отношениях, давай-ка, ребенок, где-то через час-полтора исчезни с горизонта, чтобы он тебя здесь не видел.

Родерик знал, что его мать много лет пользовалась услугами агентства Ларсонов, хотя и не представлял с какой целью.

– Привет. Я Сью, это Сэм, – с улыбкой представилась Сюзьен, – садитесь. Чем можем служить?

Родерик слегка смутился, забыв, как хотел сформулировать свою просьбу.

– Видите ли, я…гм… я знаю, что моя мать пользовалась вашими услугами, и я тоже… Я хотел бы заключить с вами контракт.

– Какого рода услуга вам нужна? – любезно поинтересовалась Сюзьен.

– Мне… ну… в общем, нужно срочно найти человека. Медсестру хосписа Сандру Дорин, она исчезла неизвестно куда.

– Что ж, мы можем взяться за эту работу, – ответила Сью, бросив быстрый взгляд на Сэма, – и раз это срочно, за дело нужно браться немедленно. Расскажите мне подробности, Родерик. Вы не будете возражать, если я включу диктофон? Это нужно для дела. Итак, когда она исчезла, при каких обстоятельствах?

– Сандра работала в хосписе, который финансируется фондом Энвижен, сегодня она не вышла на работу, телефон у нее выключен, ее нигде не могут найти. В последний раз ее видели вчера вечером.

– Вчера вечером – это не так уж давно, – с улыбкой возразила Сюзьен, – молодая девушка могла куда-то уехать. Если она не вышла на работу, это не причина, чтобы ее разыскивать. У вас есть какие-нибудь другие основания беспокоиться?

Покраснев, Родерик рассказал о похищенном фенобарбитале и подозрениях Анны Гримвэйд.

– Она уверяет, что Сэнди вечером была не в себе, и с ней вообще уже несколько дней творилось что-то странное.

– В таком случае, – отодвинув диктофон, – заметила Сюзьен, – вам лучше обратиться в полицию.

– Я бы не хотел, чтобы у нее были неприятности из-за похищенного препарата, в конце концов, это ведь не наркотик.

– Ну, почему же, – покачала головой Сюзьен, – фенобарбитал может вызвать зависимость, а в больших дозах даже стать орудием убийства или…самоубийства. Хотя этот препарат, конечно, не числится в официальном списке сильных наркотических препаратов.

Родерик смертельно побледнел.

– Все равно, – с трудом разлепляя губы, – проговорил он, – я считаю, что вы найдете ее быстрее, чем полиция.

Сюзьен посмотрела на молчавшего до сих пор Сэма Доули, и тот понимающе кивнул.

– Слушай, парень, – пророкотал он, – повернувшись к Родерику, ты нам тут сказки не рассказывай, если тебе нужна помощь, то выкладывай все, как есть.

– Я не…

– Все ты понимаешь. Давай с самого начала. Кстати, те же самые вопросы, что и мы, тебе задаст полиция – мы сами обратимся туда, если увидим, что дело нечисто.

– Что значит «нечисто»? – вспыхнул Родерик.

– Давай, я тебе объясню это тебе на пальцах. Вы с Сандрой Дорин поженились где-то в ноябре, точно выяснить дату полиции не составит труда. О своем браке никому не сообщили, отложили до Рождества. Но во время рождественского обеда тоже этого не сделали, больше того, твоя мать была здесь за несколько дней до праздников, и ты тоже ей ничего не сказал. Почему?

– Я не… не успел, – пролепетал Родерик, потрясенный осведомленностью детектива, – я… она сообщила о своей болезни, и я…

– И еще она сообщила о том, что лишает твоего брата наследства, и оставляет все тебе. Может, в этом причина? Смотри, как здорово получается: ты скрываешь свой брак с Сандрой, потому что на кону стоит твое наследство. Будучи женатым человеком, ты, тем не менее, сообщаешь всем о своем скором браке с Мэгги Гримвэйд.

– Это не я, это она наболтала, Мэгги…

– Раз наболтала, значит, у нее были основания, вряд ли она стала бы болтать, зная, что ты женат. Но, чтобы женится на кузине, тебе нужно освободиться от Сандры. Развод – долго и хлопотно. Где вы были этой ночью, Родерик Нортон?

Странно, но Родерик вдруг успокоился.

– Вы считаете, что я убил Сэнди? – с усмешкой спросил он. – Но я был в Сиднее, и потом, я же сам пришел к вам.

Сэм критически покачал головой.

– От Сиднея до Мельбурна меньше часа лету, можно прилететь, сделать свое дело и вернуться обратно, никто не заметит, а на внутренних авиалиниях документы практически не проверяют. Ты избавился от нее, а потом решил разыграть эту сцену с детективным агентством – в подтверждение своей невиновности. Ну, мальчик, признавайся. Или у тебя есть алиби, и ты провел всю ночь со своей новой невестой?

Родерик устало покачал головой.

– Алиби у меня нет, я был один. Да вы же и сами не верите тому, что говорите.

Сэм рассмеялся.

– Я, может, и не верю, но полиция запросто поверит – особенно, если учесть, что брак с Сандрой мог лишить тебя наследства.

– Мой брак тут не причем, – угрюмо проговорил Родерик, – он не имеет никакого отношения к наследству, но я не могу ничего вам объяснить.

Сэм посмотрел на Сью.

– Мы знаем, по какой причине Сильвия лишила твоего брата наследства, – мягко проговорила она.

– И счастье твое, что мы это знаем, – подхватил Сэм, – иначе действительно могло бы возникнуть множество неприятных подозрений.

– Знаете? Откуда?

– Именно мы организовали генетическую экспертизу для Сильвии и детей, которых она прежде считала своими внуками. В нашем агентстве хранится много тайн, Родерик, но ни одна из них не покидает его пределов. Итак, ты будешь с нами полностью откровенен, или на этом наш разговор можно считать законченным?

– Буду, – твердо ответил Родерик.

В течение двух часов он подробно отвечал на задаваемые ему вопросы, иногда по нескольку раз на одни и те же.

– Как ты думаешь, куда она могла пойти, когда ушла из Фреш-Уотер после вашей ссоры?

– Я думал, она вернулась в Ричмонд. Она не сказала мне ни слова про то, что еще в октябре отказалась от аренды юнита.

– Почему, как ты думаешь?

– Не знаю. Этот юнит принадлежит ее тетке, и та разрешала ей там жить без арендной платы. Однако в октябре у них испортились отношения. Сэнди не сказала, почему, наверное, ей было неприятно об этом говорить. Но, кажется, она с тех пор не общалась с ними – ни с теткой, ни с матерью. Я могу поехать к ним и…

– Нет, – твердо возразил Сэм, – теперь уже все разговоры оставь нам. Мы сами поговорим – и с родственниками, и с коллегами.

– Но где-то же Сэнди жила все это время, – сообразил Родерик, – где-то в Мельбурне, она ведь продолжала работать в хосписе.

– Это мы тоже выясним, – кивнул Сэм, – ладно, парень, ты свое сделал, теперь не мешай нам работать. Да, и еще: пока никому ничего не говори и никуда не лезь, ясно? Информацию будешь получать только от нас, а сейчас возвращайся в Сидней и занимайся делами компании.

Когда Родерик вышел, Сюзьен вопросительно посмотрела на Сэма.

– Начнем с агентств? – спросила она.

Однако прежде, чем звонить в агентства, Сэм связался со своим кузеном Джимом Доули – тот работал в местной полиции и иногда за вознаграждение оказывал им не противоречащие закону услуги. После этого они с Сюзьен вывели на экран список агентств и, в соответствии с рейтингом, начали обзванивать те, услугами которых Сандра могла воспользоваться в день своей ссоры с Родериком. Зная час, когда она вышла из здания Фреш-Уотер, они отметали те, где имелась просьба звонить до определенного часа – Сандре нужно было где-то переночевать, а расстались они с Родериком уже около полуночи, и вряд ли бы она решила провести ночь на скамейке или в парке на траве. Агент Ева ответила им спустя полтора часа и на вопрос о Сандре прежде всего начала твердить о праве ее клиентов на охрану тайны личной жизни. Сэм немедленно взял трубку у мигнувшей ему Сюзьен.

– Дело жизни и смерти, мадам, – сказал он голосом, который при желании умел делать бархатным и внушительным, – вы ведь, наверное, не хотите, чтобы в арендованной квартире обнаружили труп самоубийцы?

Перепуганная Ева сообщила им адрес юнита в Балаклаве и сказала, что сама немедленно туда подъедет. По дороге Сэму позвонил его кузен Джим и сообщил, что в ближайшие сутки никаких сведений о трупе девушке с признаками отравления в местную полицию не поступало. Ни одним рейсом – ни местных, ни международных аэролиний – Сандра Дорин из Мельбурна не улетала.

Ева уже ждала их возле юнита.

– Вы точно уверены? – нерешительно спросила она перед тем, как отпереть дверь юнита. – Она не открывает, но, может, ее просто нет дома?

Сандры дома точно не было – ни ее, ни ее вещей. На сушилке в ванной сиротливо висели забытые ею футболка и трусики. Сэм обошел помещение, выглянул в дверь лондри, ведущую в крохотный дворик – никого.

– Послушайте, я не знаю, что мне делать, – беспомощно сказала Ева, – она не оставила записки, не позвонила. Может, она еще вернется? Юнит арендован на месяц, я не имею права…

– У вас есть ее телефон? – торопливо спросила Сюзьен.

– Да, конечно, – Ева продиктовала им новый номер Сандры.

– Благодарим вас, – степенно проговорил Сэм. – Думаю, вам не стоит суетиться – подождите, пока окончится срок аренды, потом, если она не вернется, найдете другого клиента.

– Будем звонить? – спросила Сью, когда они возвращались обратно.

– Подождем. Если Сандра увидит посторонний звонок, она может сразу выключить телефон, а я хочу попробовать определить ее местонахождение. Думаю, она жива и здорова – если людям ударяет в голову свести счеты с жизнью, они делают это сразу. Вчера вечером она отлично могла принять таблетки и упокоиться вечным сном – где-нибудь в парке, на траве или скамеечке, или дома, в своей постели. Поскольку ее ни в одном из перечисленных мест не обнаружили, будем надеяться, что с ней все в порядке.

– А таблетки?

– Возможно даже, она про них уже и забыла.

* * *

Он был прав – Сандра давно забыла про лежавший в сумочке фенобарбитал. Лихорадочно собрав свои вещи, она покинула юнит ранним утром, решив позвонить Еве, когда окончится срок аренды. Куда идти, она толком не знала, но, подумав, решила поехать в Порт Мельбурн, откуда ежедневно отходил паром Дух Тасмании.

У пирса перед отплытием теплохода было достаточно многолюдно, в грузовое отделение парома въезжали легковые машины, мужчина в форме служащего компании что-то вежливо растолковывал двум недовольным пассажиром. Сандра поднялась на второй этаж, где были билетные кассы, и тут ей повезло – пока она ждала своей очереди, пожилая китаянка пространно объясняла кассирше, что из-за изменившихся планов не сможет нынче совершить вояж. Наконец, кассирша, просмотрев тарифы, сообщила размер комиссии, удерживаемой с пассажиров при отказе от поездки, и предоставила клиентке возможность все обдумать, поскольку сумма была достаточно велика. Китаянка задумалась, а Сандра, слышавшая весь разговор, подошла к ней и очень тихо предложила:

– Я могла бы перекупить у вас билет, тогда вы ничего не потеряете.

Китаянка посмотрела на нее с сомнением – продажа билета постороннему лицу могла быть сочтена не совсем законным делом, поскольку имя пассажира числилось в списке отплывающих. Помимо этого, ей было известно, что с любой операции по купле-продаже должен быть уплачен налог, а жители Китая, перебиравшиеся из своей задавленной коммунистическим террором страны в благословенную Австралию, соблюдали местные законы лучше коренных австралийцев. Однако соображения выгоды, в конце концов, пересилили, и она продала Сандре билет, сообщив свое имя – Мэй Мьянт. В тот момент, когда Сюзьен Ларсон и Сэм Доули отъехали от юнита в Балаклаве, теплоход Дух Тасмании уже пересек пролив Басса и находился в Тасмановом море, направляясь к Хоббарту, а Сандра сидела в салоне корабельного кинотеатра и от души смеялась, следя за несравненной игрой бессмертного Луи де Фюнеса. Телефон во время сеанса положено было выключать, и она его выключила – просто по привычке, вряд ли ей стал бы кто-то звонить, – после сеанса же забыла включить. Поэтому, когда Сэм Доули получил возможность воспользоваться навигатором для определения местоположения абонента, оператор сообщил ему, что номер выключен.

– Вот хитрая девчонка, – раздраженно бросил Сэм, – она и этот телефон отключила!

– Думаю, Сэмми, легкий заработок в этом деле нам не светит, – вздохнула Сюзьен.

– Джим проверил всю возможную информацию, ни на одном из транспортных средств, регистрирующих имена пассажиров, Сандра Дорин Мельбурн не покидала, возможно, она еще здесь. Но в агентство по аренде недвижимости вряд ли станет обращаться, возможно, попросит помощи у кого-то из друзей. Значит, будем искать друзей. Ты, Сью, поговори с персоналом хосписа, а Грэйси мы отправим в Сидней, пусть пообщается с родственниками – она давно мечтала об оперативной работе, и у нее сейчас как раз каникулы.

– Ты хочешь, чтобы она говорила с Ольгой Нортон? – испуганно воскликнула Сюзьен.

– А кто еще может с ней говорить? – Сэм пожал плечами. – Нас с тобой она наверняка запомнила в лицо – тогда, когда Билл послал нас в Сингапур проследить за ней и Патриком, и мы с тобой разыгрывали влюбленную парочку, живущую в соседнем номере.

– Бог мой, сколько же сил и денег угрохала Сильвия на слежку за своим поганцем-мужем! – Сюзьен насмешливо возвела глаза к небу. – Но она славно ему напоследок отомстила, ничего не скажешь. Однако неужели ты думаешь, что Ольга нас запомнила? Это было пять лет назад, она видела нас лишь мельком.

– Все равно, пока не стоит светиться. Итак, вы с малышкой начинайте работать, а мне сегодня нужно лететь в Перт по делу Хопкинса, оно у нас висит. Деньги на расходы можете снять в банке, Родерик Нортон уже перевел аванс на счет агентства, я проверил.

Предупрежденная заранее о приходе Сюзьен, Анна отдала распоряжение персоналу оказывать ей всяческое содействие. Однако ничего интересного никто из сотрудников хосписа сообщить не мог, Сью поговорила с Линдой Уитни, которая, по словам Анны, была наиболее близка с Сандрой.

– Не знаю, – растерянно ответила девушка, – ничего не знаю. Я сама пыталась ей дозвониться, но не смогла – ее мобильный телефон все время выключен.

– Вы не заметили чего-либо необычного в поведении Сандры в последние дни?

– Нет, разве что она плохо выглядела – после Нового года отравилась кальмарами.

– Она обращалась к врачу?

– Нет, просто промыла себе желудок, и потом пару дней ходила бледная, я ее даже один раз заменяла, потому что Сэнди отдежурила за меня на Рождество.

– Вы знаете ее близких друзей, к кому она могла бы обратиться в трудную минуту?

– Кажется, у нее особых друзей и не было, я, во всяком случае, таких не знаю. Сэнди вообще очень замкнутая, никогда ничем не делилась, я даже не знаю, есть ли у нее парень. А что она такого натворила?

Поскольку никто кроме Джин Холт о похищении препарата не знал, Сюзьен отделалась общими словами. Сотрудник службы безопасности сделал для нее копию диска, и, уже вернувшись в офис, она раз пять просмотрела видеозапись – Сандра входит в помещение, открывает сейф и достает препарат. На миг она оборачивается – тут Сюзьен остановила просмотр, – лицо у девушки мертвенно бледное, глаза лихорадочно блестят. Возможно, в тот момент она действительно была близка к самоубийству, поскольку, Сюзьен уже уточнила это, именно в тот день на сайте появилась статья о предстоящем браке Родерика Нортона и Мэгги Гримвэйд. Однако потом девушка, скорей всего, справилась. Возможно, она решила просто убраться подальше от своего неверного супруга, и кто мог бы ее в этом винить?

Договариваясь с Ольгой Нортон о предстоящей встрече, Грэйси упомянула, что работает в детективном агентстве – специально, чтобы заинтересовать собеседницу. Поэтому заинтригованная Ольга встретила Грэйси в высшей степени любезно.

– Рада встрече с вами, мисс Ларсон.

– Просто Грэйси.

– Хорошо, Грэйси. Говорите же, я сгораю от любопытства.

– Могу я попросить, чтобы при нашем разговоре присутствовала ваша сестра?

– Лариса? Ах, боже мой, это как-то связано с курсами по вождению? Она только вчера получила водительские права.

Действительно, не так давно Ольга решила, что ее сестре неплохо бы поучиться водить машину – это даст возможность надолго оставлять ее дома одну с Тэдди и Лили, которых необходимо было возить в школу и привозить обратно. Лариса поначалу пришла в ужас, но оказалось, что это не так уж и трудно – аккуратная и добросовестная она точно выполняла требования трафика. Ольга посещала курсы вместе с ней, чтобы переводить слова инструктора, и была крайне удивлена, что сестра ее так быстро освоила правила дорожного движения.

– Нет, это не имеет никакого отношения к курсам, – сказала Грэйси, – это связано с ее дочерью Сандрой Дорин.

По лицу Ольги пробежало облачко тени – очень легкое, хотя Грэйси успела его заметить, – но она тут же театрально взмахнула руками.

– Боже, нашей Сашкой интересуются детективы! Один момент, я сейчас позову Ларису, но учтите, что она ни слова не говорит по-английски.

Лариса села в кресло напротив Грэйси, встревожено переводя взгляд с сестры на гостью.

– Что случилось с Сашенькой? – встревожено спросила она.

Грэйси невольно отметила про себя, что Сандра внешне не походила ни на мать, ни на тетку – скорей всего, пошла в отца. Ольга перевела вопрос сестры, и Грэйси торопливо ответила:

– Не волнуйтесь, ничего плохого, просто мы ее никак не можем найти. Ее телефон выключен, она не вышла на работу, в Ричмонде она больше не живет, – Грэйси говорила очень медленно, иногда останавливалась, чтобы Ольга успевала переводить сестре, – вы не знаете, у кого из друзей или знакомых она могла бы остановиться? Она ничего вам не сообщала?

Закрыв лицо руками, Лариса заплакала и помотала головой.

– Ничего не знаю, у нее в Мельбурне и друзей-то особых не было. На Рождество я ей звонила, телефон был выключен, так и не дозвонилась.

Ольга точно перевела ответ сестры, не решившись солгать девушке-детективу, как ранее солгала Норе, поскольку полагала, что наверняка слова Ларисы проверят.

– А в Сиднее? – спросила Грэйси. – С кем она дружила в Сиднее?

– Не знаю, в школе особо никого таких и не было, Сашенька у нас вообще немного диковатая. А так… Только с Норой, наверное, хоть та и старше. С ребятами играла, что у них там в Потс-Пойнте были – Родерик и Мэгги.

От неожиданно ставшего пристальным взгляда Ольги Нортон у Грэйси почему-то вдруг сильно закололо в затылке. Спустя мгновение, девушка легонько встряхнула головой, и неприятное ощущение исчезло.

– Я не понимаю, почему вдруг такое беспокойство? – неожиданно резко спросила Ольга. – Кто, собственно, ее ищет?

Сюзьен посоветовала сестре, если родные начнут ломаться, прямо сказать им об украденном фенобарбитале, но, глядя в испуганные глаза матери Сандры, Грэйси не решилась это сделать.

– Анна Гримвэйд обеспокоена тем, что ее сотрудница не вышла на работу, и с ней невозможно связаться. Она полагает, что работа в хосписе у некоторых людей может вызвать сильную депрессию.

– Ах, эта Анна! – Ольга пренебрежительно пожала плечами. – Знаток человеческих душ! Сейчас только вспомнила – она действительно недавно мне звонила и спрашивала о Сэнди. Передайте ей, чтобы не паниковала, у моей племянницы всегда было трезвое отношение к жизни, если она внезапно решила изменить свой образ жизни, это касается только ее.

Покалывание в затылке у Грэйси внезапно возобновилось, она невольно потерла голову и ответила:

– Анна отвечает за всех своих сотрудников перед фондом Энвижен и Родериком Нортоном лично, она не может не беспокоиться.

Ей вновь удалось движением головы избавиться от неприятного покалывания. Лицо Ольги стало недовольным, она небрежно хрустнула пальцами и рассмеялась.

– Ах, да, Родерик! Я и забыла, что мальчик теперь глава компании! Вы, конечно, в курсе всей этой истории с наследством и полагаете, что меня гложет злость и обида. Ничего подобного! Я просто до безумия счастлива, что на мою свекровь перед смертью нашло затмение, и она завещала свой пакет акций бедняжке Родерику, а не моему мужу. Возглавлять компанию, нести ответственность за каждого служащего – такая нагрузка может состарить раньше времени. Вы так не думаете, Грэйси?

– Я… не знаю, – смущенно ответила Грэйси. Ее англосаксонский менталитет противился тому, что ее, совершенно постороннего человека, вдруг ни с того, ни с сего пробуют привлечь к обсуждению столь интимно-семейных вопросов.

– Ну, так я вам это говорю! Мой муж с юных лет занимался делами компании, с тех пор, как я замужем, наша семья жила в постоянном напряжении, и только теперь мы оказались свободны, как ветер. Через неделю мы с Дереком уезжаем в Европу – Франция, Бельгия, Германия. Вы были когда-нибудь в Европе, Грэйси?

– Да, но очень давно,– до того, как мои родители развелись. Моя мать француженка.

– Какая прелесть, обожаю французов, изумительный народ! Но я вас заговорила, бедняжка моя, и даже ничего не предлагаю. Чай, кофе?

– Нет-нет, – Грэйси поспешно поднялась, – у меня очень мало времени, извините.

– Конечно-конечно, ведь вы работаете. Много платят за работу детектива?

– Когда как, – мило улыбнувшись, Грэйси подала ей и Ларисе белые визитки со своим личным телефоном и телефонами агентства, – если вспомните что-нибудь или получите новости, очень прошу вас позвонить. Еще раз благодарю.

После визита в Бонди-Бич Грэйси позвонила Норе Нортон, и та, узнав, что речь пойдет о Сандре, сказала, что готова принять ее в любую минуту.

Сестра Родерика с первого взгляда пленила Грэйси мягкими манерами и искренней озабоченностью судьбой Сандры.

– Поверьте, я действительно тревожусь, – сказала она, – с тех пор, как Сэнди уехала учиться в Мельбурн, мы регулярно переписывались. Последнее письмо я получила в середине декабря, в нем нет ничего особенного. Сэнди должна была приехать на Рождество, я ее ждала, и вот… Нет, о каких-либо ее друзьях в Мельбурне или Сиднее, я ничего не знаю, она очень замкнутая девочка, у нее нет особо близких друзей.

– Я хотела бы просить вас об одолжении, Нора: вы не могли бы показать мне вашу переписку с Сандрой? В ее письмах могло было быть упоминание на что-то, чего вы не заметили.

Смутившись, Нора чуть покраснела.

– Простите, но это невозможно, это личное.

– Что ж, жаль, это могло бы помочь. Видите ли, Сандра унесла из хосписа сильно действующий препарат, пока он находится у нее на руках, мы не можем быть спокойны за ее жизнь. Поэтому я к вам и обратилась с такой нескромной просьбой.

Сильно побледнев, Нора прижала руки к сердцу.

– Боже, мой! Поймите, я с радостью раскрыла бы вам все мои тайны, но в письмах упоминается о личных делах Сандры, и я…

– Если вы имеете в виду брак Сандры с вашим братом, то нам об этом известно. Именно Родерик Нортон обратился к нам с просьбой ее найти. У них произошла размолвка, а после этого, два дня назад, на сайте появилась заметка о браке Родерика и Мэгги Гримвэйд. После этого Сандра похитила препарат и бесследно исчезла.

Нора торопливо поднялась, подошла к компьютеру и, включив его, ждала, пока он загрузится.

– Я покажу вам все ее письма за несколько лет, ни одного из них я не стерла, – сказала она, – пусть бы только это помогло! Я ждала их с Родди к Рождеству, организовала праздничный обед, пригласила мать Сандры, хотя она обычно к нам не приходит – не говорит по-английски, стесняется. Но Родди позвонил, что не приедет, до Сэнди я не смогла дозвониться, она мне прислала короткое сообщение, что проведет Рождество в Мельбурне. Видела Анну на похоронах мамы, она сказала, что Сэнди работает, и с ней все в порядке. Кто мог подумать, что так все случится! А, вот, наконец. Это ее последние письма, может, вам лучше начать с конца? Мы много о чем писали друг другу, не знаю, что именно может оказаться вам полезным. О Родерике она пишет мало – наверное, о таком личном ей писать трудно. Много пишет о своих пациентах, Дайане Конрой и Билле Ларсоне. К Биллу она относилась с особой теплотой, наверное, потому что он был первым кого, она проводила. Судя по ее письмам, это был прекрасный и очень интересный человек.

– Я знаю, – опустив голову, тихо сказала Грэйси, – это был мой отец.

Просмотр писем Сандры никакой новой информации не принес. Через день Сюзьен Ларсон направила Родерику отчет, в котором указала, что Сандра Дорин, судя по всему, жива и здорова, но решила скрыться с горизонта. Агентство Ларсонов будет продолжать ее поиски.

* * *

За одноместный номер в Варата-отеле, самом дешевом отеле Хоббарта, просили восемьдесят долларов в сутки. Взяв ключ, Сандра прошла в номер, но, осмотрев помещение, возмутилась – обои местами отставали от стены и были испачканы, занавеска в душе тоже чистотой не отличалась, а вентилятор в туалете при включении издавал острый запах горелой изоляции.

– Вы, наверное, пошутили насчет цены, – возвратившись к окошечку портье, очень мило сказала она и, перечислив все недостатки номера, добавила: – На ваш выбор: или вы селите меня в нормальный номер, или в два раза снижаете плату, и я остаюсь здесь на месяц.

Также мило улыбнувшись ей в ответ, портье сходил куда-то позвонить и, вернувшись, кивнул.

– Пятьдесят долларов. С утра мы еще предлагаем завтрак, в столовой стоят компьютеры, которыми гости отеля могут пользоваться.

– Сорок долларов, завтрак и компьютеры. Вы этот номер все равно ни одному клиенту не сдадите, он будет пустовать.

Портье испустил не очень тяжелый вздох и согласился.

– Ладно, сорок.

В конце концов, за сорок долларов все было не так уж и плохо – в номере стояли холодильник и телевизор, помимо кровати было еще большое кресло, им Сандра заставила грязные обои, занавеску в ванной горничная все же поменяла, а запах изоляции у вентилятора скоро стал слабее. Кондиционеров, разумеется, в номерах Варата-отеля и в помине не было, но на Тасмании даже летом погода стоит не такая жаркая, как в Мельбурне или в Сиднее, а ночью даже приятней спать с открытым окном. Под утро Сандра замерзла и во сне натянула на себя второе одеяло, а открыв глаза, долго не могла понять, где находится, и почему за окном маячат силуэты незнакомых строений.

К семи утра спустившись в столовую, она вежливо поздоровалась с двумя пухленькими женщинами в спортивных костюмах, сидевшими за большим столом, насыпала себе в тарелку мюсли, залила их молоком и примостилась напротив женщин.

– Я Морин, она Шейла, – весело представила одна из женщин себя и подругу, – хотите тосты? Тостер в углу. Бегаем по утрам перед завтраком, – указав на свой спортивный костюм, объяснила она.

– Я Сандра, рада познакомиться, спасибо.

Шейла сходила к тостеру и вновь наполнила свою тарелку свежеподжаренными тостами. Сандра при этом невольно подумала, что при таком количестве съеденного за завтраком утренний бег вряд ли поможет придать ее фигуре больше грации. Чуть позже в столовую спустился пожилой мужчина, с улыбкой приветствовал завтракавших леди и, налив себе кофе, сел читать газету. Сандра отнесла свою тарелку на столик с грязной посудой, прошла в небольшую комнату, примыкавшую к столовой, и включила компьютер.

«Нужно будет купить ноутбук, – подумала она, – как устроюсь, сразу куплю».

Старый ноутбук у Сандры перестал работать еще в сентябре, а новый, подарок Родерика, остался в апартаментах Фреш-Уотер. Однако каждый раз спускаться вниз, чтобы полазить по Интернету, удовольствия мало. Пробежавшись по местным сайтам, она вздохнула – в центр продаж приглашали менеджера, ветеринарный госпиталь Северного Хоббарта нуждался в ассистенте, но медицинские сестры, похоже, нигде не требовались.

Разослав свое резюме, Сандра решила пройтись – делать все равно было нечего. Она спустилась по круто сбегающей к морю Мюррей-стрит, на которой стоял Варата-отель, побродила по торговому ряду на Элизабет-стрит и дошла до туристического агентства. Здесь царило оживление, большая толпа весело переговаривающихся на разных языках туристов выстроилась в очередь на посадку в огромный двухэтажный автобус компании Грэй лайн, небольшие группы людей спешили к маленьким микроавтобусам. Водитель одного из них, худощавый мужчина лет шестидесяти с веселыми глазами, пропустил в салон последнего туриста и посмотрел на Сандру.

– Тур по городу, – сказал он с ужасающим местным акцентом, – места есть.

«Поеду, – неожиданно для самой себя решила она, – сто лет не была в Хоббарте, и тур недорогой. Что мне сейчас делать – сидеть весь день в этой грязной комнате отеля?»

Всю дорогу водитель-гид говорил, не умолкая и, рассказывая о бывшей женской тюрьме, помимо исторических фактов, поведал множество увлекательных и забавных анекдотов из местного фольклора. Правда, из-за его жуткого акцента большинство туристов, две трети которых были китайцами, изюминки рассказов не поняли и остались серьезными, однако Сандра посмеялась от души. В Ботаническом саду сделали длительный привал на ленч, и после чашки каппучино с пиццей, она решила, что жизнь не так уж и плоха, как иногда может показаться.

По окончании тура веселый водитель развез туристов по их отелям. Сандру он высадил на углу Элизабет-стрит и Тасма-стрит – до Варата-отеля оттуда было рукой подать. Проводив глазами укативший микроавтобус, Сандра обнаружила, что стоит у крыльца красного двухэтажного здания рядом с забавными фигурками животных размером почти в человеческий рост. Она потрогала поджавшего лапки кенгуру, пытаясь понять, сделан он из картона или из пластика, и посмотрела вверх – над входом висела вывеска

ВЕТЕРИНАРНАЯ БОЛЬНИЦА СЕВЕРНОГО ХОББАРТА.

Пока Сандра разглядывала фигурки, синяя дверь отворилась, и на крыльцо вышел полный кудрявый мужчина с большим крючковатым носом. При виде девушки глаза его весело заискрились, он раскурил сигарету и спросил:

– Привет, как поживаете? Любите животных?

В голосе мужчины слышался специфический акцент, и Сандра предположила, что он родом из Кейптауна.

– Привет, – улыбнулась она, – если честно, то животных я боюсь.

– Да почему же? – искренне удивился мужчина и помахал рукой, чтобы дым от сигареты не попадал ей в лицо.

– Боюсь, что укусят.

– Ну и зря, – он снова разогнал дым, – люди могут укусить гораздо больнее. Вас когда-нибудь кусали собаки?

– Собаки не кусали, – со смехом призналась Сандра, – а люди-то, конечно. И даже очень больно.

– Вот видите, – наставительно сказал мужчина, – я прав. А собаки, они милейшие люди, как у нас в Одессе говорят.

– В Одессе?

– Есть такой город, когда-то я там жил – давно, вы еще не родились. Никогда не слышали про Одессу?

– Что-то очень знакомое, но не могу вспомнить, извините. Это, наверное, на юге Африки?

Мужчина посмотрел на нее с таким видом, словно ему нанесли смертельное оскорбление.

– Одесса на Украине, леди! Вижу, тоже не знаете? – неправильно поняв изумление на лице девушки, он пояснил: – Раньше это был Советский Союз, про такую страну вы, может, слышали?

Сандра проглотила подступивший к горлу ком.

– Слышала, – ответила она, – так вы, может быть, и по-русски умеете говорить?

– А как же! – мужчина ударил себя в грудь и с неожиданной торжественностью в голосе по-русски продекламировал: – У лукоморья дуб зеленый…

– Златая цепь на дубе том, – договорила Сандра и скромно добавила: – Мне во втором классе за это пятерку поставили. Я из Москвы.

Мужчина приподнял брови, повертел своим крючковатым носом, а потом приоткрыл синюю дверь клиники и закричал по-русски куда-то внутрь:

– Рая! Раечка! Закрываем на сегодня прием, ставь чайник, тут девушка из Москвы!

В маленькой уютной комнате, примыкавшей к смотровому кабинету, Сандра пила цветочный чай и ела какое-то особое рассыпчатое тесто, название которого она не запомнила. Стены сверкали белизной, на одной из них висел простенький вышитый коврик, на другой, напротив, фотография молодых мужчины и женщины. Хозяйка, давно не вспоминавшая молодые годы рассказывала ей их историю. Говорила по-русски, хотя некоторые слова, видно позабыла, поэтому порою вопросительно смотрела на мужа – «как это сказать, Аарон?» Сам Аарон тоже вставлял фразу-другую, но в самых увлекательных местах, видя нетерпение жены, с добродушной снисходительностью передавал слово ей – «пусть Рая расскажет, у нее лучше получается».

Как узнала Сандра, Аарон и Рая Бергер вместе с двухлетним сыном Борей покинули СССР в семьдесят восьмом году, хотя, по собственному признанию Аарона, жили там неплохо – оба закончили Тимирязевскую академию в Москве, Аарон работал ветеринаром в одесской клинике для животных, Рая преподавала биологию в педагогическом институте.

– Тогда посольства Израиля в СССР не было, – рассказывала Рая, подкладывая гостье, на тарелку новую порцию рассыпчатого кушанья, – заявления передавали на Запад через знакомых, кто уезжал. Помню, мы писали их на тонкой-тонкой… как это по-русски называется, Аарон?

– Папиросной.

– Да, папиросной бумаге, я зашивала их в рубашки, и так их наши друзья провозили заграницу. Потом, когда на нас приходил запрос из Израиля, нас долго – как это по-русски? – пытали в органах, рассказывали, как плохо будет в чужой стране. Когда мы уже получили разрешение на выезд и приехали из Одессы в Москву, у нас сразу забрали паспорта, а без паспортов в гостиницу не пускают. Нас, отъезжающих, поселили – как это? – в общежитии. Мужчин отдельно, женщин с детьми отдельно. Мужчин к женщинам не пускали. Я с Боренькой была, а одна женщина со мной в комнате – горская еврейка из Азербайджана – с четырьмя детьми. Они по-русски вообще не говорили, только по-азербайджански, мы с ними на пальцах объяснялись. Она заболела, муж пришел, а та дама, что за порядком в общежитии следила, стала его ругать. Он никак не объяснит, что он – как это по-русски? – законный муж. А она кричит: «Ты мне лапшу на уши не вешай!» Он не понимает, то смотрит на свои руки, то трогает уши, повторяет: «Лапша – уши, лапша – уши».

Рая по-молодому весело захохотала. Аарон тяжело вздохнул.

– Хотели сначала у нашего бывшего однокурсника в Москве остановиться, – чуть виновато сказал он, – но он отказался нас к себе пустить. Рая вот лучше меня расскажет.

– Что о нем рассказывать? – в глазах Раи вспыхнул огонек презрения. – Дверь перед нами закрыл, даже в квартиру не впустил. Я, говорит, на ответственной работе, а вы изменники Родины. А до этого почти каждый год у нас в Одессе гостил.

Аарон вздохнул еще тяжелее.

– Что делать, смотрели на нас все, как на прокаженных, – сказал он таким тоном, словно пытался оправдать бывшего приятеля, – в Одессе тоже – когда мы уезжали, соседи у подъезда собрались, вслед плевали.

– Одна соседка была, – подхватила Рая, – у нее муж – как это? – алкоголик был, зарплату пропивал. Так она прежде постоянно прибегала: «Рая, денег не одолжишь?» А как уезжали, даже гадость какую-то вслед бросила. Помнишь, Аарон? Сумку мою забрызгала.

– Да ладно, золотая моя, что теперь соседей вспоминать!

– Правильно, что вспоминать соседей, если и твой брат родной, Яша, кричал: «Уедешь – знать тебя больше не хочу!»

По особым мстительным интонациям, появившимся в голосе Раи, чувствовалось, что ее неприязнь к Яше определялась отнюдь не теми далекими событиями тридцатилетней давности – похоже, для семьи это была наболевшая тема. Аарон, чуть покашляв, с легким смущением пояснил Сандре:

– Яшу тогда в Одессе по комсомольской линии продвигали. Идейный был, молодой, не понимал, что в Советском Союзе еврею всегда напомнят, что он еврей.

– Зато потом, как Союз развалился, твой Яша первый к нам сюда рваться начал, – несомненно было, что одно только имя Яши выводит Раю из равновесия, – в Израиль ехать не хотел, обязательно ему в Австралию!

Аарон развел руками и попытался разрядить обстановку.

– Не надо зря говорить, Раечка, Яша долго уезжать не хотел, наверное, один еврей на всю Одессу оставался, пока я его не уговорил, – сказал он и вдруг рассмеялся, – ты лучше расскажи, как Яша к нам в первый раз на Тасманию приехал. Рая вот вам расскажет, Шурочка, у нее лучше получается.

Узнав, что полное имя Сандры «Александра», Аарон почему-то сразу окрестил ее Шурой, и Сандра вдруг вспомнила, что так ее называли в детском саду, чтобы отличить от другой девочки, тоже Александры – ту воспитатели звали Сашей. И еще у них был мальчик Александр – Саня… Она встряхнула головой, чтобы прогнать воспоминания, и заставила себя слушать Раю.

– …купили ему тур по городу, водитель проехал немного, потом вдруг спрашивает: «Среди вас евреи есть?» Яша перетрусил – мало ли, вдруг водитель какой-нибудь антисемит. Сжался весь, молчит, а другой турист, сзади него, отвечает: «Я еврей, но только наполовину». Водитель обрадовался, говорит: «Тогда я у синагоги остановлю, чтобы вы получше рассмотрели – у нас в Хоббарте синагога очень красивая, знаменитая».

Рая с Аароном посмеялись. Она – забавляясь тупостью Яши, он – добродушно. Сандра тоже за компанию улыбнулась, хотя не совсем поняла, в чем тут юмор, и почему Яшу так напугал вопрос водителя.

– Сейчас ваш брат живет на Тасмании? – спросила она Аарона.

– Покрутился в Мельбурне, ничего там у него не вышло, теперь здесь, – кивнул тот, – уже лет пять. У него кафе. Вроде дела идут, ничего.

– Все равно прогорит, – буркнула Рая, – будешь его вытаскивать, как обычно.

Сандра поспешила перевести разговор с Яши на менее болезненную для хозяев тему.

– Это ваш сын? – спросила она, кивнув на фотографию, и Рая сразу же расцвела.

– Боренька, да. Это они с Рут только поженились, сейчас у них уже две девочки. В Штатах живут, Боря дантист, имплантацией занимается. Он у нас настоящий австралиец, по-русски вообще не говорит. Аарон пытался его учить, а я не хотела – зачем? Чужой язык, чужой страны.

– Ну и зря, – вступился за русский язык Аарон, – для нас с тобой этот язык родной, мы в молодости другого не знали.

Неожиданно хозяева спохватились, что, охваченные ностальгией, говорят только о себе, совсем не интересуясь гостьей, и Сандру чуть ли не хором засыпали вопросами.

– Ну, как вам нравится Австралия, Шурочка? Вы давно из Москвы?

Пришлось ей объяснить, что она живет в Австралии уже одиннадцать лет, и на Тасмании ей тоже приходилось не раз бывать. Сандра рассказала, что приехала с матерью к родственникам и давно уже имеет австралийское гражданство. Не скрыла, что замужем, не вдаваясь в подробности, сообщила, что с мужем разошлась и теперь решила заново устраивать свою жизнь. Приехала в Хобарт лишь вчера и остановилась в Варата-отеле. Имея сертификат медсестры, ищет работу и уже разослала свое резюме. Выслушав ее, Аарон печально покачал головой.

– Зря вы приехали сюда, Шурочка, медсестры в Австралии нужны везде, кроме, наверное, Тасмании.

– Почему? – удивилась Сандра.

– А вы не в курсе? Медицинский колледж в Квинстоне выпускает триста пятьдесят медсестер в год, а в больницах Тасмании востребованы не более шестидесяти. Наши медсестры годами работают в штатах Виктория и Нью-Саут-Уэллс, не видят свои семьи. Тем, кого это не устраивает, предложили поменять профессию. Ассоциация медсестер Тасмании уже потребовала от правительства штата вмешаться и исправить эту ненормальную ситуацию, но если и будут созданы новые рабочие места, то только для членов Ассоциации.

Сандра растерялась.

– Значит, нигде на Тасмании не нужны квалифицированные медсестры?

– Что значит «не нужны»? Вот Рая лучше меня расскажет.

– Да про это и в Интернете писали, вы, может, даже и читали, Шурочка, – полувопросительно сказала Рая, – не читали, как тут у нас в одной больнице мужчина чуть от потери крови не умер? Нет? Тогда я расскажу. У него после операции началось сильное кровотечение, а он ни одной медсестры дозваться не может – все в операционных, отойти не могут. Пришлось ему по мобильному себе в больницу «Скорую» вызывать. С тех пор хоть стали дежурных медсестер в больницах оставлять. Конечно, в частных клиниках такого не будет, а вот муниципальных больницах всегда не хватает медсестер. Но – как это? – лимит средств.

Она посмотрела на мужа, он на нее – они, видно, прекрасно понимали друг друга без слов.

– Если вы твердо решили остаться на Тасмании, Шурочка, – начал Аарон, – то могу предложить вам работу. В настоящий момент мне нужна ассистентка, имея сертификат медсестры, вы с этой работой справитесь.

Сандра вспомнила объявление в на сайте – конечно же, ветеринарная больница Северного Хоббарта!

– Я не знаю, – растерянно проговорила она, – никогда не работала с животными.

– Все мы дети матери-природы, – усмехнулся Аарон, – вы это знаете не хуже меня. Что вам терять, попробуйте.

«И правда, – подумала Сандра, – что я теряю?»

Работа ассистентки в ветеринарной клинике, как и говорил Аарон, была во многом сходна с работой медсестры. В обязанности Сандры входило помогать при перевязках, делать плановые прививки и инъекции и следить за наркозом, если какой-нибудь собачке или кошечке проводили операцию. Подписав контракт с Аароном Бергером, она купила себе ноутбук, заплатила за гостиничную Интернет-сеть и написала Денису:

«…поселилась в Хоббарте, здесь мне спокойно и легко. Внизу море, потом дорога резко поднимается в гору. Я, можно считать, живу на горе. Работа несложная, от моего отеля до ветбольницы не больше десяти минут ходу. Никого из прежней жизни не хочу видеть, да и зачем? О том, что ты жив, маме так и не сказала. Хочу, чтобы ты знал правду: еще до того, как мы с тобой нашли друг друга, она заявила, что не хочет меня больше видеть. Думаю, она нашла в племянниках то, что потеряла, когда решила, что ты погиб. Я же ее только раздражаю. Чуть позже, когда полностью освоюсь на новом месте, сообщу тебе еще одну новость, дедушке привет и поцелуй».

На следующий день молодая женщина принесла к ним в ветлечебницу усыплять больную раком кошку. Она сидела в приемной и всхлипывала, пока беленькой кошечке с ласковыми глазами делали укол, а потом унесла уснувшую навсегда питомицу домой на руках. Рая, внимательно посмотрев на Сандру, погладила ее по плечу.

– Не надо переживать, Шурочка, для животного так лучше.

Неожиданно для самой себя Сандра заплакала.

– Да, – со вздохом проговорил Аарон, – животные теперь чаще стали болеть раком, много чаще.

Рая же продолжала пристально смотреть на Сандру – возможно, именно в этот момент она обо всем догадалась, потому что в конце рабочего дня, когда Аарона не было в процедурной, деликатно спросила:

– Шурочка, вы еще не выбрали себе семейного доктора? Могу порекомендовать вам Криса Доу, который пользует нас с Аароном, он очень квалифицированный специалист.

Вечером Сандра получила от Дениса ответ на свое письмо.

«…мне кажется, ты с ума сошла, сестренка. Можешь оставлять позади себя какую угодно жизнь, но не маму. Как тебе могло прийти в голову, что кто-то может ей тебя заменить? Сказала она что-то тебе не так – ну и сказала. Забудь. Она думает, что потеряла меня, теперь ты тоже пропала, можешь себе представить, что с ней творится? Немедленно дай ей о себе знать! Сообщи хотя бы, что ты жива и здорова! Целуем тебя, твой брат Денис, твой дедушка Сережа».

Проплакав полночи, Сандра не выдержала мук совести – встала и послала Ларисе на телефон сообщение:

«Жива, здорова, не волнуйся. Твоя дочь Саша».

На следующий день она посетила доктора Доу, которого рекомендовала ей Рая, и тот нашел, что у нее все в порядке.

– Сделаете анализы, а через месяц выпишу вам направление к акушерке, которая будет за вами наблюдать до родов, – жизнерадостно улыбаясь, сказал он, – думаю, что все будет прекрасно.

В течение пары недель после этого Сандра гадала, сообщила ли Рая мужу о своей догадке, и, в конце концов, решила, что да, поскольку Аарон начал поглядывать на нее с веселым интересом. Однажды, когда все они по окончании работы пили чай в комнате с фотографией на стене, он, переглянувшись с женой, деликатно поинтересовался:

– Шурочка, а чем занимается ваша мама, если не секрет?

– Мама? – она немного растерялась. – В России она работала продавщицей в универмаге, а сейчас ведет дом своей сестры в Сиднее.

– И много ей платят?

– Платят? – Сандра горько рассмеялась. – Ничего ей не платят, она уверяет, что в России не принято брать деньги с родственников.

– Та же история, что и у нас! – немедленно воскликнула Рая. – Наш Яша считает, что мы с Аароном должны покрывать все издержки его бизнеса. Страшно подумать, сколько денег он нам задолжал!

– Перестань, моя золотая, – миролюбиво остановил ее муж и вновь обратился к Сандре: – А чем ваша мама занимается в доме своей сестры в Сиднее?

– Смотрит за племянниками, убирает, делает покупки, готовит, наводит уют в доме. Моя тетка вообще не знает никаких забот. Мама прекрасно готовит, она могла бы работать в любом ресторане, но она не говорит по-английски и страшно боится.

– О-ля-ля! – глядя на жену, сказал Аарон. – А ваша мама умеет готовить австралийские блюда?

– Мама все умеет, – с гордостью ответила Сандра, – и суши, и сифуд, и вареники, и борщ. Когда она однажды заболела, они заказывали еду в ресторане, но почти ничего из этого не ели. Дети даже в рот ничего не хотели брать после маминой еды, серьезно.

– Послушай, Рая, ведь нашему Яше как раз нужна в кафе такая женщина, а? Как ты думаешь, золотая моя?

Его жена пожала плечами.

– Такая женщина была бы слишком хороша для твоего Яши, – презрительно ответила она.

Аарон засмеялся и повернулся к Сандре.

– У нас с Раей есть маленький дом в двух кварталах отсюда, мы сдаем его на летний сезон, но в марте он уже будет свободен. Если ваша мама захочет к вам приехать, она сможет работать у Яши в ресторане, язык ей будет не помеха – он-то с ней по-русски объяснится, а клиентам безразлично, говорит повар по-английски или нет. Да и вам, Шурочка, сейчас хорошо бы жить рядом с близким человеком.

– Я не знаю, – покраснев до ушей, пролепетала Сандра, – а какая будет плата за аренду? Сейчас я договорилась в Варата-отеле за сорок долларов в сутки плюс завтрак.

– О, я знаю этот отель! – Рая немедленно перенесла свое возмущение с Яши на Варата-отель. – Чистый грабеж при их условиях.

– Ты права, мое золотко, – на этот раз Аарон был полностью солидарен со своей супругой, – давайте так, Шурочка, вы не будете вносить арендную плату, я просто уменьшу на эту сумму вашу зарплату. Нам обоим это будет выгодно – мне не придется платить налог за полученный от аренды доход, а поскольку ваша зарплата после вычета станет меньше, то и для вас сумма налога, соответственно, уменьшится. Ничего незаконного тут нет, нам просто нужно будет внести коррективы в наш с вами трудовой договор – я переведу вас с должности ассистентки на ресепшен. Так что, подходит вам мое предложение?

Сандра невольно улыбнулась.

– Прекрасное предложение, – сказала она, – и вполне мне подходит. Только, думаю, ни один истинный австралиец до такого бы не додумался.

– Истинному австралийцу я такого не стал бы и предлагать, – подмигнув и весело потирая руками, ответил Аарон, – в марте или апреле уже можете вызывать сюда свою маму, я нынче же поговорю с Яшей, – и, совершенно неизвестно к чему, добавил: – Трам-па-па-пам, па-па-пам! Советский человек всегда остается советским человеком.

* * *

Получив сообщение от дочери, Лариса прижала трубку к груди и заплакала от счастья, но потом вдруг засомневалась – номер отправителя не высветился, поскольку Сандра послала сообщение с компьютера. Однако посоветоваться Ларисе было не с кем – Ольга и Дерек уехали на три месяца в Европу и выходили на связь очень редко, только поинтересоваться, все ли в порядке в доме и с детьми. В последнее время они вообще чаще звонили Патрику или Норе – те постоянно заезжали за Тэдди и Лили в школу и увозили их к себе. Дети выросли на руках у Ларисы и неплохо изъяснялись по-русски, однако после пребывания в Потс-Пойнте быстро забывали русские слова и обращались к тетке по-английски, отчего ей становилось совсем тоскливо.

После отъезда Дерека и Ольги в Европу хлопот по дому у Ларисы значительно убавилось. В редкие теперь дни, когда Тэдди и Лили ночевали с ней, она, отвезя их в школу, ехала к станции Бонди-Джэнкшен – там, в универмаге Таргет, работала ее знакомая русская продавщица Наташа. Однако неожиданно Наташа куда-то исчезла, а ее сменщица с улыбкой разводила руками и что-то лопотала по-английски, но Лариса, естественно, понять ее не могла. По вечерам, оставшись одна в большом доме, она садилась в кресло с книгой или ставила себе фильм – дисков с русскими фильмами и русских книг Ольга и Сандра заказали ей предостаточно. Прежде Лариса смотрела кино и читала с большим удовольствием, но теперь, после такого странного и короткого послания дочери, у нее не лежало сердце вникать в прочитанное или следить за разворачивающимся действием фильма. И книга лежала открытой на одной странице, а взгляд равнодушно скользил по перемещавшимся на экране фигурам, в голове же мучительно свербела только одна мысль:

«Сашенька, дочка, маленькая моя, ну, прости, что я так тебе в тот раз сказала! Где ты? Как ты? Дай мне о себе хотя бы еще одну весточку, я вся извелась».

В начале апреля, за день до возвращения Ольги и Дерека из Европы, Патрик опять увез детей в Потс-Пойнт, а Лариса, прибрав и расставив все по местам, чтобы и без того чистый дом к приезду сестры с зятем вообще сверкал, села на свое привычное место перед телевизором. Не успела она взять в руки пульт, как зазвонил ее мобильный телефон, и на дисплее высветился незнакомый номер, Лариса нажала на зеленую кнопку, и дыхание у нее перехватило, а сердце заколотилось до боли, когда трубка голосом Сандры воскликнула:

– Мама!

– Сашенька! Дочка, где ты?

– Ты будешь со мной говорить, мама, или отказываешься? – голос Сандры подозрительно зазвенел, и Лариса заплакала.

– Господи, доченька, о чем ты? Я днем и ночью жду, когда ты позвонишь.

– Кто сейчас дома? Дети спят?

– Никого нет, тетя Оля и Дерек в Европе, завтра приезжают. Тэдди с Лили сегодня ночуют в Потс-Пойнте, я совсем одна.

– Так, прекрасно, – деловито сказала Сандра, – тогда слушай внимательно. У меня все нормально, я работаю и хочу забрать тебя к себе. Для тебя тут тоже есть работа.

– Как это? Куда? Подожди, доченька, скажи, где ты сейчас?

– Не все ли равно? Если хочешь узнать, я тебе предлагаю: ты уедешь из дома тети Оли, уедешь из Сиднея и будешь жить со мной. Согласна?

– Сашенька, подожди, деточка, как же так? Лучше ты сюда приезжай, тетя Оля, уже не сердится, она тоже о тебе волнуется, а я… Как же я поеду, а Тэдди с Лили? Как же я их оставлю?

– Выбирай, мама, они твои племянники, а я твоя дочь. В дом тети Оли я не вернусь, или ты приедешь ко мне, или больше никогда меня не увидишь!

– Сашенька, – плакала Лариса, – тетя Оля моя родная сестра, у нас с тобой больше ни одной родной души нет, кроме нее, как же я брошу ее и детей? Я ведь им нужна.

– Мама, – теряя терпение, закричала Сандра, – тетя Оля пусть сама решает свои проблемы, ты нужна мне! Мне, твоей дочери! Если ты так, то не ищи меня больше!

Лариса испугалась.

– Нет-нет, Сашенька, я приеду к тебе, что ты. Завтра тетя Оля возвращается из Европы, я поговорю с ней и тогда…

– Нет, мама! Если ты поговоришь с ней, то она тебя уже не отпустит – ты прекрасно знаешь, что она из тебя веревки вьет. Оставь ей записку, объясни все и сию минуту уезжай оттуда, я буду тебя ждать.

Лариса растерялась.

– Сию минуту? На ночь глядя? Куда ж я поеду?

– Я объясню.

– Нет, дочка, нет, так нельзя, что же я, как воровка какая-то, из дому убегу, никому ничего не сказавши? У добрых людей так не полагается. Подожди до завтра, я хотя бы попрощаюсь, Тэдди и Лили поцелую. Они мои родные, я не могу их так бросить.

Теперь голос Ларисы зазвучал твердо. Сандра знала, что у матери есть свои понятия о долге, которые поколебать практически невозможно. И она поняла, что пора использовать последние, самые главные козыри.

– Нет, мама, сейчас или никогда. Ты веришь всему, что говорит, тетя Оля, а она все время врет. Наш Денис жив, ни он, ни папа, ни дедушка не погибли, все они живы и здоровы.

– Денис, – ничего не выражающим голосом произнесла Лариса, – Денис, Дениска.

– Да, я нашла Дениса. Но тебе самой никогда его не найти – тетя Оля этого не допустит, наврет с три короба, и ты опять ей поверишь. Если ты сию минуту не оставишь тот дом, ты никогда уже не увидишь – ни Дениса, ни меня, ни ребенка, который скоро у меня родится. Слышишь? Никогда!

Прижимая трубку к уху, Лариса заметалась по комнате.

– Еду, Сашенька, деточка, ты только не волнуйся! Я прямо сейчас выбегаю, скажи, куда мне…

– Вот и хорошо, но не нужно бежать. Соберись, возьми все самое нужное. Обязательно захвати теплые вещи, здесь уже холодно, намного холодней, чем в Сиднее. Езжай так: до Бонди-Джэнкшен, припаркуй там машину на платной стоянке, до аэропорта поедешь на поезде. Тете Оле на видном месте оставь записку, чтобы потом забрала машину. Напиши, что уезжаешь ко мне, чтобы она тебя не искала. Я тебя встречу.

– И где же ты меня встретишь?

– В Хоббарте, в аэропорту. Полетишь самолетом компании Джэт Стар, билет я тебе уже заказала и оплатила онлайн. Покажешь у стойки удостоверение личности, тебя поймут и тебе помогут. Все будет хорошо, мама, ничего не бойся.

Большую часть движимого и недвижимого имущества Сильвии Нортон, которым она имела право распоряжаться независимо от супруга, унаследовала Нора. В собственность Родерика перешли квартира в здании Фреш-Уотер в Мельбурне и дом в Сиднее в районе Воклас. У жильцов дома срок аренды истек в конце января, и Родерик просил агента предупредить их, что решил пользоваться помещением лично и не станет возобновлять с ними договор аренды.

Мысль об этом пришла ему в голову нежданно, спустя две недели после похорон матери. В тот вечер Нора, проводив ежедневно посещавшую ее патронажную медсестру, зашла к младшему брату, нежно поцеловав, материнским движением коснулась его щеки и опустилась в кресло у изящно инкрустированного журнального столика, подарка Сильвии сыну на его пятнадцатый день рождения.

– Родди, ты можешь уделить мне пару минут?

– Конечно, – Роддерик с некоторым облегчением оторвался от таблиц и цифр на экране компьютера – Ян Дэвидсон, выполняя данное Сильвии обещание, приобщал молодого главу Энвижен к делам компании и обучал его искусству управления. Однако делал он это весьма тактично – передал Родерику несколько документов и, сделав озабоченное лицо, сказал, что возникли кое-какие проблемы, и ему, Родерику, необходимо срочно во всем разобраться.

– Я сегодня звонила той милой девочке, Грэйси Ларсон, которая приходила с вопросами о Сэнди, она меня успокоила, говорит, что пока единственная хорошая новость: Сэнди, судя по всему, жива и здорова.

– Да, – угрюмо кивнул Родерик, – они прислали мне отчет. Судя по всему, их расследование застопорилось, где искать дальше, они пока не представляют.

– Будет лучше, если она сама к тебе вернется, человека, который прячется, найти труднее. Знаешь, я думаю, Сэнди испытала шок, прочтя о вашем с Мэгги скором бракосочетании, возможно, если ты открыто объявишь о своем браке, и она увидит сообщение об этом…

Нора запнулась, увидев, что Родерик отрицательно качает головой.

– В агентстве мне советовали пока молчать. Все дело в этом чертовом фенобарбитале – Анна это поначалу замяла, но через неделю парень из службы безопасности проболтался одной леди из персонала – вроде как он за ней ухлестывает. Та леди еще кому-то ляпнула, а у одной из медсестер бой-френд работает в Найн Ньюс Мельбурн. Пока имени Сэнди не называют, видно, парень из безопасности все же не до конца проболтался, поэтому детективы не хотят привлекать к ней внимания. Этот Спрингер, как бы в шутку, заявил, что, возможно, «хоспис помогает не только тем, кто хочет достойно уйти в иной мир, но и тем, кто желает испытать острые ощущения в этом мире». И что ходит слух, будто «недавно из хосписа похищен целый ряд сильнейших наркотических препаратов». За слух судебный иск ему не вчинишь, но Анна, тем не менее, уже получила запрос от департамента полиции Мельбурна. Сейчас она с ними разбирается, отвечает на их запрос.

– Ужасно, – Нора встревожено провела рукой по лбу, – кажется, этот же тип поместил статью о твоем браке с Мэгги, я помню его фамилию.

– Мне бы его только найти, – сквозь зубы процедил Родерик, – убью, не пожалею.

– Что ж, создашь ему имидж борца за право граждан на информацию. Думаю, он будет счастлив отдать за это жизнь.

Шутка Норы заставила брата слабо улыбнуться.

– Ладно, – махнул он рукой, – оставим все, как есть. Главное, что Сэнди жива. Детективы велели мне ждать и ничего не предпринимать без их ведома.

– Все же, – нерешительно заметила Нора, – Мэгги, наверное, должна знать правду.

– Что знает Мэгги, то знает весь свет. Судя по всему, ей это малоинтересно, она уже умотала в Мельбурн и наверняка занимается там своими личными делами.

– Да, но в марте ей уже исполнится двадцать один, она получит право распоряжаться своими акциями.

– Не волнуйся, Мэгги уже заявила, что доверяет нам с Дэвидсоном право голосовать ее акциями – до тех пор, по ее выражению, пока она полностью не освоит все тонкости управления компанией. Думаю, она сейчас осваивает их в постели со своим бой-френдом.

Целомудренная Нора слегка смутилась.

– Ладно, Родди, не будем обсуждать Мэгги, расскажи лучше, про свои собственные дела – я имею в виду бизнес.

Родерик вздохнул.

– Ян прав, – невесело сказал он, – это в кино неоперившийся наследник с места в карьер начинает творить чудеса, а мне еще учиться и учиться. Ян попросил меня присутствовать на совещании, где обсуждали, как снизить риски, под реализацию инновационных проектов, чтобы повысить устойчивость холдинга, а потом, когда мы остались наедине, устроил мне что-то типа экзамена. Деликатно, правда, вроде бы интересовался моим мнением. Так я наговорил таких глупостей! Он мне потом объяснил, какую чушь я порол. Тоже, конечно, тактично – вроде бы высказывал свое личное мнение.

– Ничего, – ободряюще сказала Нора, – не боги горшки обжигали. В декабре ты получишь степень и уже сможешь быть полезен Энвижен, как юрист.

– Моя специализация – защита интеллектуальной собственности, я никогда не интересовался бизнесом. Если бы я мог только предположить, что жизнь поставит меня в такие рамки…

– Все предвидеть нельзя, Родди, дорогой мой. Что по этому поводу говорит Ян?

– Уверяет, что в любом случае мои знания основ юриспруденции принесут Энвижен пользу. Позже я смогу окончить школу бизнеса, а пока мне следует набраться практического опыта – возможно, зимой он отправит меня в Лондон. Мистер Сама Деликатность заявил, что, пока я завершаю образование в Мельбурне, он возьмет основную массу дел на себя, но будет регулярно консультироваться со мной по основным вопросам. Консультироваться! Мне хотелось ему сказать: «Да вы юморист, Ян!» и расхохотаться, но он всегда так серьезен! Ты не поверишь, я в его присутствии даже пошутить боюсь.

– Ян прав, – уголки губ Норы слегка дрогнули, но и она не позволила себе улыбнуться, – он приучает тебя серьезно относиться к бизнесу и уважать самого себя. Шутить ты сможешь, когда начнешь работать с ним на равных. Однако, послушай, Родди, – она смущенно запнулась, – папа… Он не решается с тобой поговорить, боится, что ты не так его поймешь – ну, после всего… Однако мы с ним как раз сегодня это обсуждали и… короче, ему тоже очень хочется помочь тебе разобраться в делах.

– Даже не знаю, ведь он … ведь мы… – Родерик смутился, не зная, что ответить.

– Пожалуйста, Родди! Хотя бы просто поговори с ним, поболтай о пустяках. Ведь после того, как было зачитало завещание, вы не сказали друг другу ни слова, как враги, даже дома стараетесь не сталкиваться, а ведь вы – отец и сын. Что бы ни случилось, этого никто не отменит.

– Да, конечно, – пробормотал Родерик.

– Ну, раз ты согласен, – обрадовано сказала Нора, – то папа сейчас в бассейне с детьми, можешь тоже пройти туда и поплавать, это тебя ни к чему не обяжет.

– С детьми? – голос Родерика дрогнул.

«С его детьми, которых он зачал во лжи, обманув собственного сына».

По-своему истолковав выражение, мелькнувшее на лице брата, Нора с нежной улыбкой пояснила:

– Пока Дерек и Ольга в Европе, мы с папой хотим сполна насладиться нашими малышами. Для папы они свет в окошке… да и для меня тоже. И Лариса пусть отдохнет от забот о доме и детях, немного поживет своей жизнью. Так ты поговоришь сейчас с папой?

В глазах ее была мольба, и сердце Родерика дрогнуло от жалости – сестра, обреченная болезнью на одиночество, всегда жила в мире любви и заботы, созданном для нее родителями. Со смертью матери этот мир пошатнулся, а разлад в семье грозил разрушить его до основания.

– Конечно, дорогая.

Патрик Нортон в спортивном костюме стоял у края бассейна, наблюдая за Тэдди и Лили, которые плыли по круговой дорожке, демонстрируя новый стиль, недавно освоенный ими на занятиях в секции по плаванию.

– Тэдди, осторожней, не задень Лили. Лили, пропусти его вперед!

– Дедушка, он опять меня толкнул! – отстав, Лили захныкала и остановилась у бортика.

– Дедушка, засеки, пожалуйста, время, я пошел по второму кругу! – не обращая на нее внимания, крикнул Тэдди.

Родерик подошел и встал рядом с отцом.

– Привет, папа, как у тебя дела?

Патрик повернул к нему голову, и осунувшееся за последние дни лицо его осветилось радостью.

– Родди, мальчик мой! Пришел поплавать?

– Нет, мне просто захотелось тебя увидеть. Нора сказала, что ты здесь.

«Какое мне, в сущности, дело до всех его грехов, до его измен и предательства. Среди людей нет святых, все мы не без греха, а он мой отец, и ничто этого не отменит, Нора права».

– Я давно хотел с тобой поговорить, Родди, но видел, что ты безумно подавлен смертью мамы и выбит из колеи всем случившимся. Я хочу, чтобы ты знал: ни я, ни Дерек ни в чем тебя не виним, ты всегда был и останешься нашим любимым мальчиком.

– Да, папа.

– Твою маму мы тоже ни в чем не виним – это проклятая болезнь помутила ее рассудок, разве иначе могла бы она доверить Энвижен, детище всей своей жизни, чужому человеку? Конечно, Ян Дэвидсон – прекрасный финансист, но ты должен помнить, что глава Энвижен – ты и только ты. Мама наделила Дэвидсона неограниченными полномочиями в финансовых вопросах, но есть тысячи законных способов эти полномочия ограничить, я хочу, чтобы ты это тоже знал. И еще помни, что мы с Дереком по любому вопросу и в любую минуту готовы помочь тебе советом.

– Спасибо, папа, – угрюмо ответил Родерик и отвернулся.

«И после всего, что он сделал, у него еще хватило совести такое сказать о маме – болезнь помутила рассудок!»

В тот же день Родерик сообщил сестре, что через день улетает в Мельбурн – хочет лично побеседовать с детективами и получить более конкретную информацию о результатах их работы. К тому же, скоро начнутся занятия в университете. Под конец, отведя глаза в сторону, он нарочито бодрым тоном добавил:

– Кстати, после возвращения в Сидней я, скорей всего, здесь жить не буду, перееду в Воклас. Мой агент уже сообщил жильцам, что договор аренды дома не будет возобновлен, я просил его позаботиться о ремонте и к моему возвращению привести дом в порядок. Кстати, завтра я весь день буду в офисе на Джордж-стрит – Ян проведет грандиозное мероприятие по моему воспитанию, которое он вежливо назвал «обсуждение перспектив». Так что вернусь поздно и папу уже не увижу. Передай ему мои наилучшие пожелания.

– Да, конечно, мой дорогой, – печально ответила Нора, – постарайся найти Сэнди.

По прилете в Мельбурн, Родерик сразу же позвонил в агентство Сюзьен Ларсон.

– Привет, Сью, это Родерик Нортон, я в Мельбурне. Могу я завтра подъехать в агентство?

– Для чего? – довольно резко спросила она. – Я послала тебе отчет, ничего нового мы пока сообщить не можем. Поиск человека – дело долгое, если тебя не устраивают наши сроки, мы в любую минуту готовы разорвать контракт.

– Не понимаю, – Родерик растерялся от ее столь неприветливого, почти грубого тона, обычно Сюзьен говорила с ним мягко и вкрадчиво, – я не упоминал о разрыве контракта, вчера я перевел деньги на счет вашего агентства, я знаю, что вы делаете сложную работу и…

– А если знаешь, тогда сиди тихо и не мешай нам работать.

Отключив телефон, Сюзьен швырнула его в угол и легла на диван. Телефон вновь зазвонил, но ей не хотелось открывать глаза, пошарив рукой, она нащупала диванную подушку и, пробормотав «чертов Нортон!», швырнула ее туда, откуда доносилась нежная мелодия вызова абонента. Приглушенный подушкой телефон был теперь почти неслышен, попищав еще немного, он, в конце концов, умолк, а Сэм Доули, звонивший из Перта, негромко выругался и переадресовал звонок Грэйси.

– У твоей сестры не отвечает телефон, наверное, опять забыла его в ванной. Поезжай к ней, скажи, что нужно через три часа встретить в аэропорту человека, прилетает из Квинсланда, номер рейса я скинул ей на мобильный. Его фотографию я сбросил Сью на почту, он передаст ей флешку с информацией о фирме Стиббса. Нужно забрать ее у него очень быстро и незаметно – он согласился с нами сотрудничать, но не хочет, чтобы его засекли. Пусть Сью подойдет будто что-то спросить, скажет, что от меня и тут же отходит – он бросит флешку ей в сумку.

Выведя машину из гаража, Грэйси заметила свет в створках жалюзи на окне комнаты деда – Бен ложился спать очень рано, но спал чутко и теперь, очевидно, был разбужен ее возней.

– Дедушка, я в Сэнт-Килда к Сью – взбежав по ступенькам и просунув голову в дверь, сказала она, – по делу. Ты спи, не волнуйся.

– Осторожней веди машину, – проворчал старик и закашлялся.

Грэйси долго звонила в дверь квартиры сестры, наконец, послышались нетвердые шаги, щелкнул замок, и Сюзьен встала на пороге.

– Грэйси? Чего тебе?

Неровной походкой она направилась в комнату и там вновь рухнула на диван. Взгляд Грэйси, вошедшей следом за ней, уперся в валявшуюся на полу пустую бутылку.

– Сью, ты опять пила!

– Отстань, не твое дело!

Схватив сестру за плечи, Грэйси начала ее трясти, повторяя:

– Ты! Ты! Пять лет назад ты поклялась папе, что больше никогда! И теперь опять начала! Папы нет, а ты нарушила свое обещание! Ты предательница, Сью, предательница!

– Погоди, Грэйси, погоди, – встряска привела Сюзьен в себя, она села и даже попыталась пригладить взлохмаченные волосы. – Это только один раз, клянусь! Сэм уехал, и мне вдруг стало так одиноко, больше я никогда… Только не говори Сэму и деду, ладно?

– Если ты еще раз когда-нибудь…

– Больше никогда! Никогда, малышка, клянусь. Сейчас я приму таблетки и сразу приду в норму, – открыв сумку, Сюзьен выбросила на ладонь из тюбика пару таблеток и отправила их в рот. – Видишь, я уже почти в порядке. Да, а зачем ты ко мне приехала?

Вопрос сестры напомнил хмуро молчавшей Грэйси о звонке Сэма.

* * *

– Где твой телефон? Из Квинсланда прилетает человек, нужно забрать у него флешку с информацией. Сэм скинул тебе номер рейса, нужно взять быстро и незаметно, его фото у тебя на почте.

Включив компьютер, Сюзьен открыла фотографию, потом отыскала свой мобильник, прибитый диванной подушкой.

– Надо поторопиться, а то пропущу, – прочитав сообщение, сказала она, сделала шаг к двери и покачнулась – таблетки почти не помогли.

– Ложись спать, – с горечью возразила Грэйси, – тебе сейчас только за руль. Я сама поеду.

Она подъехала к зданию аэропорта в тот момент, когда самолет из Квинсланда совершил посадку. Грэйси узнала нужного человека сразу, выйдя из здания аэропорта, он, не задерживаясь, направился к стоянке скайбаса и подошел к кассе, чтобы купить билет. Грэйси тоже подошла к кассе и встала вплотную рядом с ним.

– Я от Сэма Доули, – держа наготове открытую сумку, сказала она.

Мужчина скользнул по ее лицу равнодушным взглядом, отвернулся и, подойдя к автобусу, передал свой билет контролеру. Он согласился за вознаграждение скопировать для Сэма Доули информацию о крупном откате, полученном его фирмой за заключение сделки с поставщиком, но ни Грэйси, ни Сюзьен не сообразили, что Сэм и ему переслал фотографию Сюзьен – женщины, которая должна была вступить с ним в контакт. Передать незнакомой девушке флешку с информацией мужчина просто побоялся.

В течение последующих двух месяцев Сюзьен не однажды упрекнула сестру за неудачное завершение этой операции.

– Ты должна была вывести на дисплей телефона мое фото и показать ему, неужели нельзя было сообразить! Ты ведь называешь себя детективом. Представляешь, сколько денег мы потеряли!

Грэйси виновато опускала голову – она готова была выслушать любой упрек, лишь бы сестра больше не прикладывалась к бутылке. Наконец Сэм не выдержал и вступился за девушку.

– Перестань грызть малышку, Сью, это ты должна была вовремя ответить мне по телефону и сама поехать в аэропорт.

– Я была нездорова, приняла таблетки и уснула, сколько можно объяснять!

– В последнее время стоит мне уехать по делам, как ты заболеваешь.

– Видишь, как мне плохо без тебя, дорогой, – отшутилась она.

– Сью, это несерьезно, один я успеть всего не могу, у нас три дела. Что с Сандрой Дорин? Ты должна была полностью взять ее поиски под свой контроль.

– Пока ничего нового, – вздохнула Сюзьен, – среди сотрудников больниц штатов Южная Австралия, Виктория и Нью-Саут-Уэллс нет медсестры Сандры Дорин, проверка в других штатах требует времени. Мы опросили всех, кто знал Сандру по колледжу – ничего, никакой зацепки. Когда из Европы вернется ее тетка Ольга Нортон, Грэйси позвонит им и попробует еще раз побеседовать с Ларисой – возможно, та получила от дочери какую-то информацию.

Звонить им Ольге Нортон не пришлось – на следующий день по возвращении в Сидней, она позвонила Грэйси сама.

– Привет, Грэйси, это Ольга Нортон, если вы меня помните. Решила позвонить по тому номеру, что вы мне оставили, поинтересоваться – вы все еще разыскиваете мою племянницу?

– Привет, Ольга, рада вас слышать. Да, все еще ее ищем. У вас что-нибудь новое?

– Практически нет, кроме того, что моя сестра бесследно исчезла – оставила записку, что едет к дочери, и больше от нее ни слуху, ни духу. Боже, я чуть не умерла!

У Грэйси даже во рту пересохло от этой новости.

– Когда? Я имею в виду, когда она уехала?

– Думаю, позавчера вечером, потому что она оставила машину на стоянке в Бонди-Джэнкшен и в записке просила меня ее забрать. Мы вчера прилетели поздно, я стала ей звонить – телефон выключен. Поверите, я всю ночь металась от беспокойства – Лариса совершенно неприспособленна к жизни. Ее непременно нужно найти, но не могу же я обратиться в полицию, верно?

– Да, конечно, вашу сестру ведь не похитили, она оставила записку. Лариса не преступница, она свободный человек и может ехать, куда ей вздумается.

– Вот именно. Но я безумно волнуюсь, Лариса была мне второй матерью. Мне и моим детям.

– Кстати, а что же с детьми? Они ведь были с ней, она же не могла так их оставить.

– В том-то и дело, дети были в доме моего свекра, они с сестрой Дерека постоянно забирали их к себе в Потс-Пойнт во время нашего отсутствия. Что мне делать, я просто умираю от тревоги!

– Мы будем их искать, – пообещала Грэйси, – думаю, вам не стоит так волноваться, если Лариса со своей дочерью, Сэнди о ней позаботится.

Она немедленно сообщила новость сестре и Сэму Доули.

– Думаю, Лариса поездом добралась до аэропорта и села в самолет, – сразу сообразил Сэм и немедленно связался со своим кузеном Джимом.

Однако поиск Ларисы Дориной среди пассажиров, вылетевших из Сиднея за последние два дня, результатов не дал. Дело в том, что после развода с мужем смертельно оскорбленная и обиженная Лариса решила вернуть себе девичью фамилию. Однако она получила вызов от сестры и оформила годичную визу в Австралию под фамилией «Дорина» еще до того, как было вынесено решение суда о разводе, поэтому не стала до отъезда менять паспорт. Позже, когда встал вопрос о получении Ларисой и Сандрой австралийского гражданства, Ольга переслала документы сестры и выписку из решения суда в московский ЗАГС и паспортный стол по месту их прописки. Чтобы стимулировать процесс, Ольга перевела заведующей ЗАГСом и инспектору паспортного стола милиции по двести долларов «на расходы», и Ларисе довольно быстро выслали новый паспорт. Сообщать обо всем мужу Ольга сочла излишним, и то, что фамилия Ларисы «Васильева», а не «Дорина», знала только Сандра. В своем волнении Ольга забыла проинформировать об этом Грэйси. Или, может, просто не сочла нужным.

Получив отрицательный ответ от Джима, Сюзьен попросила Родерика приехать в агентство.

– Два дня назад Сандра Дорин вызвала к себе мать, та сейчас с ней, – без лишних слов сообщила она.

– Лариса уехала к Сандре? – Родерик был искренне поражен. – Куда?

– Этого нам узнать пока не удалось. Поскольку Лариса не воспользовалась самолетом, можно предположить, что обе они, и Сандра, и Лариса, находятся где-то в штатах Нью-Саут-Уэллс или Виктория. Однако ни в одной из больниц этих штатов Сандра Дорин не работает, хотя вполне могла бы найти себе работу – медсестры там всегда востребованы. Следовательно, она сменила профессию, скорей всего, не хочет, чтобы ее нашли. С ней ее мать, она устроена и в безопасности, неприятности в хосписе Анне удалось благополучно разгрести, поэтому у меня к тебе вопрос: имеет ли смысл при таком положении дел продолжать поиски? Если твоя жена бежит от тебя и не хочет с тобой больше встречаться, для чего ее искать?

Родерик вспыхнул. У него в душе еще сохранился неприятный осадок от прошлого телефонного разговора со Сюзьен – когда она, будучи сильно «под мухой», в достаточно грубой форме предложила ему не мешать детективам работать. Кроме того, он был самолюбив и не любил, когда нанятые им люди начинали давать советы или лезть не в свои дела.

– Вас не касается, для чего я ищу свою жену. Я оплачиваю расходы, а вы ищите, это ваша работа.

Сюзьен пожала плечами.

– Твое дело и твои деньги. Предупреждаю, поиски будут длительными. Сандра не преступница, поэтому мы не можем пользоваться официальными каналами – отследить, например, движение ее электронного счета, это было бы нарушением закона о неприкосновенности частной жизни. Есть, конечно, вариант: ты можешь возбудить в суде дело о разводе и потребовать, чтобы к поискам Сандры подключилась полиция штата.

– Я не собираюсь разводиться с Сэнди.

– Ну, в таком случае, – Сюзьен развела руками, – тебе следует открыто объявить о своем браке. Какой-нибудь репортер обязательно отметит такую сногсшибательную новость и представит тебя несчастным покинутым мужем. Возможно, Сандра Дорин, прочитав статью на сайте, пожалеет тебя и даст о себе знать.

Она явно над ним издевалось, хотя на этот раз тон ее был безукоризненно вежлив. Скрипнув зубами, Родерик поднялся.

– Благодарю за ваши советы. Продолжайте работать, жду вашего следующего отчета. Увидимся.

Приехав домой, он оставил машину на внутренней парковке здания Фреш-Уотер и отправился в Саут-Гейт поужинать – дома ему оставаться не хотелось. Комплекс Саут-Гейт был меньше, чем Краун Казино, но здесь Родерику всегда было уютней. К тому же, они с Сандрой здесь почти не бывали, так как она предпочитала Краун Казино, поэтому комплекс не пробуждал у него тоскливых воспоминаний. Размешивая белую пенку на поверхности каппучино, он достал телефон и позвонил Норе, чтобы сообщить новость о Сандре. Она, однако, уже все знала и даже сообщила брату неизвестные ему подробности.

– Ольга вне себя, она нашла записку у себя в спальне на столе и пришла в шоковое состояние. Но я счастлива, что Сэнди в порядке. Боже мой, – внезапно вырвалось у нее, – почему она за все это время ни разу мне не написала и не позвонила?

В голосе сестры прозвучала такая боль, что Родерик попытался ее успокоить – насколько это было в его силах.

– Все может быть, Нора, не огорчайся.

– Да, конечно. Так вот, там творилось что-то невообразимое. Мы с папой специально в день возвращения Дерека и Ольги привезли в Бонди-Бич детей, чтобы порадовать всех после долгой разлуки, но Ольга даже не поцеловала их – металась, как фурия, кричала детям: «Вы знаете, что ваша любимая Лариса вас бросила!» и по-русски им что-то кричала. У Лили началась истерика, Тэдди лег вниз лицом и тоже плакал. В конце концов, мы с папой кое-как успокоили малышей и увезли их обратно в Потс-Пойнт. Ольга не возражала, а папа, уж до чего он всегда либерально относится к Ольге, и то сказал, что не оставит детей в этом, как он выразился, сумасшедшем доме.

«Конечно, это же его дети! Его самые любимые младшие дети, он их обожает и о них заботится. Ладно, какой смысл об этом думать? Все равно, изменить ничего нельзя».

– А как Дерек перенес ситуацию? – стараясь, чтобы голос его не дрогнул, спросил он.

– О, наш Дерек! – Нора сразу повеселела. – Он никогда не теряет чувства юмора. Немедленно достал какую-то толстую-претолстую книгу на русском языке и начал в ней разбираться – сказал, что будет учиться готовить русские блюда.

– Что будет делать? – не сразу понял Родерик.

– Готовить русские блюда. Он сказал, что специально выписал эту книгу, и Лариса ему уже помогла разобраться с основной терминологией, но прежде ему было некогда, а теперь он решил всерьез взяться за дело. Назвал нам названия русских блюд – такие трудные! Ты когда-нибудь слышал слово «окрошка»? Я запомнила, потому что оно всех рассмешило, даже у Лили прошла истерика, а Тэдди заявил, что будет помогать отцу – Лариса, оказывается, немного научила его читать по-русски. Знаешь, Родди, наш Дерек такой прекрасный отец!

«Прекрасный отец чужим детям. Хотя какие же они чужие – они нам брат и сестра. Нет, я никогда не смогу с этим смириться! Я за свободу в любви и сексе, но всему есть передел. Так предать собственного сына, так обмануть! Кому же тогда можно верить?»

– Да, Дерек – прекрасный отец, – с горькой иронией согласился он.

– Кстати, дорогой, ты не забыл, что скоро день рождения Лили? Конечно, большого детского праздника мы в этом году устраивать не будем, хотим просто все вместе собраться и посидеть в кафе. Приедешь?

Родерик словно окаменел.

«Сидеть вместе с ними за одним столом, видеть счастливое лицо Дерека, отца, Ольгу, этих детей… Хотя нет, не буду так, дети ни в чем ни виноваты».

– Вряд ли я смогу там быть, – безразличным тоном произнес он, – целые дни торчу за компьютером, Ян регулярно загружает меня работой, чтобы я не расслаблялся. К тому же занятия в университете. Передай Лили мои поздравления.

– Зря ты так, – мягко укорила его сестра, но настаивать не стала, – хорошо, делай, как тебе удобней. Кстати, чуть не забыла: Дерек вчера просил меня передать тебе привет и сказать, что в любой момент поможет тебе советом относительно любого дела в компании. Папа с ним солидарен, так что можешь, если Ян даст тебе непосильное задание, обратиться к ним за подсказкой.

– Передай им мою благодарность, – сухо ответил Родерик, – в последнее время у меня появилось слишком много советчиков.

Ему неприятно было бы признаться в этом самому себе, но именно совет Сюзьен Ларсон и ехидный тон, каким она назвала его «брошенным мужем», помешали ему в ближайшее время объявить окружающим о своем браке с Сандрой.

«Когда я найду Сэнди, и мы с ней все окончательно решим, вот тогда… А эта женщина, Сюзьен Ларсон, меня явно невзлюбила. Кажется, я ее чем-то раздражаю».

Родерик ошибался – раздражал Сюзьен не он, а ее все возрастающая тяга к спиртному. После той неудачи с мужчиной из Квинсланда она еще какое-то время, выполняя данное сестре обещание, пыталась сдерживаться. Сэм Доули видел, что подруга его сильно взвинчена, но причиной этого считал усталость и нервозность их работы. Понимала все и мучилась, не зная, что предпринять, одна лишь Грэйси. Пять лет назад их отец заставил старшую дочь пройти курс лечения от алкоголизма, с тех пор все в семье были уверены, что с этим покончено навсегда. Теперь Билл умер, и Грэйси с ужасом ждала, что, в конце концов, Сью не выдержит и сорвется.

И беда грянула – в тот день, когда Сэм Доули вернулся из поездки на сутки раньше, чем предполагал. Грэйси была разбужена среди ночи звонком сестры, пьяный рыдающий голос Сюзьен прокричал в трубку:

– Он ушел! Сэм ушел от меня, Грэйси! Сказал, что в шоке, что никогда не сможет больше быть с женщиной, которую видел в таком состоянии. Проклятый сукин сын, что он о себе возомнил? Грэйси, что мне делать, как я буду жить без него? Приезжай, Грэйси, я сейчас умру!

Стараясь не разбудить деда, Грэйси вывела из гаража машину и помчалась в Сэнт-Килда. Сестра выглядела ужасно – растрепанная, в залитой вином футболке, с черными кругами под глазами.

– Выпей таблетки, Сью, и прими душ, – расстроено попросила Грэйси, – тебе надо протрезветь.

– Не хочу трезветь, так мне легче, – рука Сюзьен сжала горлышко бутылки, запрокинув голову, она допила остатки – Завтра я уволю Сэма Доули, пусть отправляется ко всем чертям!

– Не забывай, что агентство принадлежит нам обеим, – холодно возразила Грэйси, – а я не собираюсь увольнять Сэма.

Сюзьен попыталась вскочить на ноги, но, покачнувшись, упала обратно на диван.

– Сука! – пьяно зашипела она. – Не забывай, что я возглавляю агентство, а не ты!

Стиснув зубы, Грэйси постаралась ответить, как можно спокойней:

– Папа не поставил бы тебя во главе агентства, если б знал, что ты нарушишь свое обещание и опять запьешь. И не ты, а папа заключил контракт с Сэмом. Дедушка думает, я поехала сюда работать, если б он знал, что ты вытворяешь… Он бы умер от горя!

В голосе Грэйси звенели слезы. Сюзьен виновато потерла лоб и, слегка поохав от головной боли, сказала:

– Ладно, маленькая, прости.

Грэйси тут же перешла в наступление.

– Я не сержусь, Сью, просто не хочу, чтобы ты делала глупости. Предположим, ты уволишь Сэма – так он всегда найдет себе другую работу, а что будет с нами? Но, в любом случае, если ты не перестанешь пить, через два месяца мы растеряем всех клиентов, и нам придется закрыть агентство.

– Ладно, дай мне воды.

Сюзьен проглотила таблетку и, на ходу стаскивая грязную футболку, отправилась в ванную. Вернулась она минут через десять – в чистой футболке, умытая, приглаженная и уже слегка протрезвевшая.

– Я сварю кофе, – кротко сказала Грэйси, – пойдем на кухню.

Когда она поставила перед собой и сестрой две чашечки покрытого соблазнительной пенкой кофе, Сью была уже почти трезва – лишь в глазах еще таился хмель, и речь была чуть замедлена.

– Ты не права, детка, – сказала она, – я могу работать не хуже Сэма, а если и выпью иногда, то это не вредит никому, кроме меня.

– Пойми, Сью, этого не скрыть, кто обратится в агентство, когда станет известно, что ты пьешь? Чтобы получить от нас помощь, клиенты доверяют нам свои секреты, а кто согласится довериться, извини, алкоголичке? Я бы сама тебе не доверилась, когда ты в таком состоянии.

Сюзьен поболтала ложечкой в кофейной чашке и вздохнула.

– Ты права, нужно взять себя в руки. Но в одном ты ошибаешься, малышка, – я умею хранить тайны, хотя на некоторых из них могла бы неплохо заработать.

– В каком смысле? – не поняв, спросила Грэйси.

– В прямом, – глаза Сью весело и хмельно блеснули. – Ты знаешь, например, сколько отвалили бы мне репортеры за то, чтобы узнать, что наследник Нортонов женат на хорошенькой медсестре, но жена его сбежала неизвестно куда, оставив его с носом? Ладно, успокойся, конечно, я никому этого не скажу – профессиональная этика. Просто говорю, чтобы ты меня не упрекала.

Грэйси, действительно, поначалу испугавшаяся, перевела дух.

– Не знаю, вряд ли пиарщики отвалили бы тебе так уж много, – показывая, что понимает шутку, со смехом заметила она, – ведь Сэнди скоро найдется, и они с Родериком сами объявят о своем браке.

– Ладно, согласна. А вот узнай они, почему в действительности Сильвия Нортон завещала Энвижен не старшему сыну, а малышу Родерику, который ни черта не смыслит в бизнесе … Ха-ха! Вот была бы потеха! А ведь знаем об этом только мы с негодяем Сэмми. Ну, еще и сами заинтересованные лица.

– Причина всем известна, – возразила Грэйси, – Сильвия Нортон хотела, чтобы компания находилась в руках одной семьи – она ведь надеялась на брак Родерика с Мэгги. Из-за этого-то Сэнди и решила сбежать – когда на сайте появилась статья о предполагаемом браке.

– Ха-ха! Сильвия Нортон лишила старшего сына доли в компании из-за того, что дети, которых он считает своими, в действительности рождены от другого человека. Я сама по ее поручению договорилась о проведении генетической экспертиза, результаты однозначны – Тэдди и Лили Нортоны не являются внуками Сильвии. По этой причине, согласно завещанию основателя компании, они не имеют права наследования. Однако Сильвия не захотела скандала и нашла другой выход.

– Ничего себе! – еле выговорила потрясенная Грэйси.

– Умная была старуха, с фантазией, и работать на нее всегда было сплошным удовольствием. Ладно, сестренка, я уже в порядке, на негодяя Сэмми мне плевать с высокой горы, хочу спать. Ты тоже езжай в Хэмптон и ложись.

Всю дорогу домой Грэйси грызла неотвязная мысль – Сюзьен, будучи навеселе, только что запросто выболтала ей тайну, которую не должна была открывать ни при каких обстоятельствах. Детектив не имеет права говорить о секретах клиента с тем, кто в них не посвящен, даже с коллегой, пока не возникнет необходимости привлечь того к расследованию. Такой необходимости сейчас не было, Сью просто хотелось поговорить под влиянием алкоголя. Если же она вообще потеряет над собой контроль и начнет выплескивать на свет божий всю известную ей информацию, то это конец – и агентству, и доброму имени их отца.

Когда она остановила машину у крыльца юнита, в комнате Бена горел свет.

– Закончила свои дела? – громко спросил он, как только внучка открыла входную дверь.

– Ты что, среди ночи в компьютерные игры играешь, дедушка? – поинтересовалась Грэйси, заглянув в его комнату и увидев включенный компьютер. – Или на сайте знакомств себе подружку ищешь?

– Я все лежал, вспоминал твою подружку Сэнди, – вздохнул старик, – хорошая девочка. Вы-то с сестрой меня совсем от дел отстранили, а Сэмми – нет, он помнит, что я еще детектив. На днях заехал, говорит: «Вот вам, Бен, задание: вы эту девочку лично знаете, подумайте, как отыскать к ней лазейку, а то мы в тупик зашли». Вот я и лежал, размышляя. Потом вдруг вспомнил: она ведь нашла своего брата, когда перед Рождеством была у нас, так? Значит, он может что-то о ней знать. Даже наверняка знает – после такой разлуки найти друг друга, и вдруг снова потерять? Брат – это тебе не дружки-подружки по колледжу. Поднялся, стал вспоминать, на каком русском сайте она его нашла, но никак мозги не поверну, старый стал. А мальчик-то очень симпатичный, я его фотографию видел.

– Дедушка! – обняв старика, растроганно воскликнула Грэйси, – ты у меня гений!

Старый Бен ухмыльнулся, мастерски изобразил, будто лихо подкручивает рукой усы, которых не имел, и скромно ответил:

– Ну, раз моя внучка это утверждает, то не стану спорить.

Разумеется, Грэйси тоже не знала названия русского сайта, зато помнила, что Сандра перевела это слово как «classmates». Открыв в поисковике электронный словарь, она просмотрела варианты перевода – «однокурсники», «сокурсники». Нет, кажется, «одноклассники». Да совершенно точно, «одноклассники».

Найти на сайте «ОДНОКЛАССНИКИ» Дениса Дорина, проживающего в Москве ровесника Сандры Дорин, оказалось легче легкого. Грэйси не уверена была, понимает ли Денис по-английски, и в расчете на то, что две строчки ему кто-нибудь уж переведет, она написала очень просто:

«Привет, Денис, меня зовут Грэйси Ларсон. Я подруга твоей сестры Сандры, попроси ее связаться со мной, мой электронный адрес…»

И стала ждать.

Первый муж Аэлиты еще до кризиса девяносто восьмого успел ликвидировать свою фирму в России и перебраться в Штаты. Там он начал новое дело – открыл интернет-кафе для молодежи. В первый год его преследовали неудачи – вопреки совету приятеля, новоявленный бизнесмен открыл кафе в густонаселенном районе Бербанка, пригорода Лос-Анжелеса, где, казалось бы, не было конкурентов и аренда стоила дешевле. Однако молодежь обходила его кафе стороной, предпочитая более привычные для себя места тусовок в Сан-Вэлли и Северном Голливуде.

– Пойми, – объяснял приятель, – здесь иной менталитет, это не Россия, где все бросаются на все, как волки. Молодые люди предпочитают привычные им места, а расстояние тут не проблема, у всех машины. Открывать развлекательные центры нужно именно там, где есть конкуренция, и эту конкуренцию нужно выдержать.

Бывший муж Аэлиты внял советам и перенес свое кафе в уютное местечко в Нортридже, где конкурент сидел на конкуренте, а уж о стоимости аренды и говорить было страшно. Однако дело сразу пошло на лад, поскольку у него был большой опыт в подборе компьютерных игр и прочих развлечений. К концу последнего года старого тысячелетия бизнес его начал приносить ощутимый доход, и появилась возможность забрать к себе любимую дочку Маринку – начиная с девяносто девятого, когда кризис лишил ее и мать с отчимом постоянного жилья, она во время каждого телефонного разговора разрывала сердце отца жалобами и просьбами:

– Папочка, я не хочу жить в этой грязной чужой квартире, забери меня к себе!

Однако Аэлита и слышать о таком не хотела.

– Мы сняли квартиру, у нее своя комната, чего тебе еще надо? Миллионы семей снимают жилье. Встанем на ноги – купим квартиру.

– Девочка не привыкла к таким условиям, – возражал ее бывший супруг, – я оставил тебе коттедж, чтобы ребенок ни в чем не нуждался, а ты ее всего лишила. Я тебя не упрекаю, это все кризис, но пришли ее сюда, вам же самим будет легче.

– Девочка в двенадцать лет не может жить без матери, если хочешь постоянно видеть дочь – помоги нам выехать из этой страны. Тебе не помешают партнеры в твоем бизнесе, ты знаешь, что мы с Андреем умеем работать.

Ход она сделала хитрый, любящий отец призадумался. Время шло, дочь продолжала жаловаться, и он, в конце концов, решился.

– Хорошо, я попробую. Но вы должны будете внести свою долю.

Аэлита поморщилась – после кризиса они уже начали понемногу вставать на ноги, но доход от бизнеса пока позволял им лишь кое-как выживать. Однако скоро в мозгу ее созрела очередная идея.

– Сергею Денисовичу никогда не нравился район Люблино, – сказала она Андрею, – почему бы ему не переехать, например, в Южное Бутово? Там квадратный метр намного дешевле, чем в Люблино. Разумеется, как только мы в Штатах встанем на ноги, то сразу же вызовем его к себе.

Чуть поколебавшись, Андрей согласился – действительно, отец не любил район Люблино, который почему-то казался ему серым и тусклым. Из-за этого, наверное, Сергей Денисович, когда ему сообщили о проекте, сразу же согласился на обмен. Маклер подыскал им просторную однокомнатную квартиру в Южном Бутово.

– Большая кухня, лоджия шесть метров, санузел раздельный, – с легким смущением в голосе сказал отцу Андрей, – к концу года открывается новое метро, «Бульвар Дмитрия Донского», до него десять минут на автобусе, а пока можно до «Анино». Ты согласен, папа? Если нет, мы подыщем что-нибудь другое.

Сергей Денисович устало пожал плечами.

– Какая разница, на автобусе, так на автобусе.

Место было неплохое, и воздух относительно чистый – с одной стороны темнел лесной массив, с другой стояли частные домики, окруженные садами. Район застраивался с невиданной скоростью, к концу года действительно начала работать новая станция «Бульвар Дмитрия Донского», а еще через год открылась наземная ветка, и теперь можно было, не пользуясь автобусом, дойти до метро пешком.

Тем не менее, сумма, изначально вырученная за обмен Люблино на Южное Бутово, оказалась меньше той, которую просил ее бывший супруг. Едва открылась ветка «легкого» метро, как цены на квартиры в Южном Бутово резко подскочили, и Аэлита вновь подкатила к свекру с просьбой.

– Предлагают вариант в Щербинке, – осторожно начала она разговор, поглядывая на застенчиво молчавшего мужа, – Считается, что в смысле экологии она лучше, чем Бутово.

– И в смысле дешевизны тоже, – ехидно заметил присутствовавший при этом пятнадцатилетний Денис, – странно, что вы деда вообще в деревню не усылаете – там воздух еще чище.

– Помолчи, Денис, – строго сказала пасынку Аэлита, – это все делается в первую очередь для твоего же блага. Мы должны сделать все возможное, чтобы вывезти вас с Маринкой из этой страны. И для Сергея Денисовича тоже будет лучше остаток жизни прожить не здесь, где на людей плюют, а в нормальной стране.

– Не знаю, как дед, но меня не впутывайте, – возразил Денис, – лично я с вами ехать не собираюсь.

Под взглядом жены Андрей тоже сделал строгое лицо.

– Что значит «не собираюсь»? Ты несовершеннолетний, сын, твои капризы никого не интересуют. Куда повезут, туда и поедешь.

– Ага, как же! Пока вы отсюда соберетесь отчалить, я уже поседеть успею.

Аэлита, которой неприятно было слышать столь мрачное предсказание, поморщилась.

– Перестань, Денис, мы говорим о важных вещах.

– Я не позволю услать деда на Щербинку! – запальчиво крикнул он. – Это не Москва, там плохо ходят автобусы, электрички постоянно опаздывают, а дед у себя в НИИ работает, да еще в трех ВУЗах лекции читает, как он будет добираться?

– Ну, и сиди всю жизнь в России, – мачеха раздраженно передернула плечами, – больше тебе уже никто не поможет отсюда выбраться.

Пятнадцатилетний подросток задорно вскинул голову.

– Это вам нужна помощь, клянчите, просите у всех, как нищие! А меня они сами пригласят, еще просить будут, чтобы я приехал!

– В армию тебя пригласят, вот куда, – проворчал отец.

– Не пригласят, я поступлю на мехмат МГУ, потом в аспирантуру.

– Ты очень самонадеян, очень, – Аэлита устало вздохнула и повернулась к свекру, – так что вы скажете, Сергей Денисович?

Тот впервые за все время разговора подал голос и, с улыбкой посмотрев на взъерошенного внука, развел руками.

– Начальство не разрешает, ничего не поделаешь. Попробуйте уж на этот раз обойтись без наших инвестиций в общее дело.

Спустя полтора года Аэлита с Андреем и Маринкой все же уехали – наскребли у друзей в долг нужную сумму. Денис остался с дедом. Окончив школу в шестнадцать лет, он ко времени отъезда отца с мачехой в Штаты уже учился на первом курсе мехмата МГУ. Отношения у Сергея Денисовича с сыном и невесткой после его отказа обменять квартиру внешне остались прежними, после отъезда Андрей в первые два года присылал сыну деньги, потом сослался на какие-то трудности и присылать перестал.

На третьем курсе Марат, приятель Дениса, предложил ему подработать. Отдел, возглавляемый Алексеем Русановым, тоже в свое время окончившим мехмат, занимался продвижением сайта своей компании, но Денис, повертевшись немного среди копирайтеров и рерайтеров, заскучал – работа показалась ему нудной. Марат, тоже сбежавший от Русанова, где-то пристроился, но Денису не сказал. Денис всерьез обиделся, и когда приятель предложил ему делать работу совместно и делить полученные деньги, пополам наотрез отказался.

– Я буду работать, а он, видите ли, будет делить пополам, – сердито пожаловался он деду.

Сергей Денисович был этому несказанно рад.

– Не огорчайся, Дениска, это современный менталитет, а вот то, что ты все внимание переключишь на учебу, это большой плюс. Учеба для тебя сейчас главное, – наставительно сказал он внуку, – в твоем возрасте мозг должен впитывать знания, отдача наступит потом.

– Дед, иди читать лекции по воспитанию плохим подростком, – хмуро буркнул Денис, – чего ты в свою математику ударился?

Он переживал, что Сергей Денисович мотается по всей Москве, читая лекции в разных университетах, а отец совершенно позабыл о существовании так горячо любимого им сына. В тот день, когда они получили известие от Сандры, Денис немедленно послал отцу сообщение, что сестра нашлась, живая и здоровая, но Андрей ничего не ответил. Через пару дней Денис и Сергей Денисович позвонили ему по скайпу. Они одновременно спросили ответившего им Андрея:

– Папа, ты получил мой мейл?

– Андрюша, ты прочитал про Сашеньку?

– Да-да, конечно, вы не представляете, как я рад, – лицо Андрея на экране выглядело усталым, даже измученным, – простите, что не ответил, замотался – у нас тут кризис.

Аэлита подошла к веб-камере и встала за спиной мужа, глядя на сидевших рядом пасынка и свекра.

– Здравствуйте, Сергей Денисович, привет, Денис. Мы с Андреем так ничего и не поняли из вашего мейла. Значит, Саша выжила в той катастрофе? Я безумно рада, даже не представляете себе, как!

– Они с мамой обе живы, – с легким вызовом в голосе проговорил Денис.

Аэлита наклонилась, и лицо ее на экране прижалось щекой к щеке мужа.

– Рада, что у них все в порядке, – сказала она, – надеюсь, в ближайшее время этот проклятый кризис кончится, и тогда мы сможем им чем-нибудь помочь.

По окончании разговора Денис скептически пожал плечами.

– Она, кажется, боится, что Сашка попросит у них денег. Вот дура!

Сергей Денисович неожиданно смутился и отвел глаза.

– Сашенька.... Да, мы с тобой как-то не подумали – вдруг им действительно нужны деньги. Они с Ларисой в чужой стране… Я там немного отложил с пенсии…

Внук рассмеялся.

– Дед, не сходи с ума со своим советским менталитетом, эта страна им давно не чужая, в Австралии люди живут так, что нам и не снилось.

В апреле Сандра написала брату и дедушке:

«Родные мои, у меня радость – мама, наконец, со мной, прилетела вчера вечером. Сегодня днем Аарон, у которого я работаю, водил ее к своему брату Яше. У Яши ресторан, кажется, маме там понравилось, завтра она начинает работать. Не волнуйтесь, Яша хороший человек, хотя Рая всегда его ругает. Я уже давно обещала сообщить вам новость и сообщаю: в начале сентября у меня родится ребенок. Анализы нормальные, все хорошо, через месяц пойду на УЗИ, чтобы узнать, мальчик или девочка. К субботе или воскресенью договоримся, когда нам поговорить по скайпу, чтобы стыковать время, а то, когда вы приходите домой, у нас уже ночь. Целую вас, мои родные, ваша Саша».

– У Сашки будет ребенок! – ошеломленно проговорил Денис. – Дед, прикинь, да? Я стану дядей, а ты прадедом.

– Погоди, она замужем? Кто отец? – встревожился Сергей Денисович. – Она ничего о нем не пишет.

– Тем хуже для него, для этого отца, – беспечно возразил внук, – ты такой старомодный, дед, какое сейчас все это имеет значение? У Сашки есть брат. Если этот мерзавец ее обидел, я набью ему морду и заберу Сашку с ребенком и маму в Россию. Пусть не волнуется, я их всем обеспечу!

Паря на крыльях неуемной фантазии и представляя себя в новой роли заботливого дяди, Денис наплевал на былые обиды и вечером позвонил Марату – узнать, есть ли на настоящий момент какая-нибудь работа.

– Слушай, – заторопился обрадованный приятель, – я-то сам сейчас при деле и пока справляюсь, а вот одну работку шефу хотят подкинуть, но он пока думает – никак не решит, стоит ли вообще за это браться, потому что сложно. Склоняется к тому, чтобы отказать – с клиентом договор пока не заключили. Клиент важный, может, возьмешься?

– Что за клиент?

– Министерство юстиции. Они нам как-то делали заказ, шеф их хорошо на бабки развел и сейчас сможет развести – у них бюджет, они же не из своего кармана платят. Ты шефу отстегнешь сорок процентов, остальное тебе, я к этому даже касаться не буду.

В бескорыстие Марата Денис особо не поверил – наверняка тот уже забросил шефу удочку насчет комиссионных на тот случай, если отыщет готового взяться за заказ. Но шестьдесят процентов – тоже неплохо.

– Чего хотят?

– Вероятностный анализ на предмет совершения субъектом преступления. Закладываются факты с места преступления, подозреваемый проходит психологический тест, и программа просчитывает насколько вероятно, например, что именно Раскольников пришиб бабушку топором. Больше какого-то процента – сразу на нары, меньше – не имеют права трогать. За границей так уже все делают, и наших тоже обязали – чтобы права человека соблюдать. Это я, конечно, в принципе говорю. Так что берешься?

– Берусь.

Денис в очередной раз с головой погрузился в работу, позабыв обо всем на свете, а Сергей Денисович в очередной раз начал нервничать:

– Скоро сессия, смотри, завалишь.

– Не пугай, дед, я пуганый – ты мне это в год два раза говоришь, но я пока еще ни разу не завалил.

– Испортишь себе здоровье по ночам столько сидеть. Возьми деньги, купи себе абонемент в бассейн.

– Нет, дед, я теперь у тебя принципиально денег не беру – тебе потом возвращаешь, ты орешь.

– Правильно ору, мы что, чужие, чтобы друг у друга в долг занимать? Нужно тебе – бери. Твой дед, хоть и стар, – при этих словах Сергей Денисович гордо расправил плечи, – но пока способен заработать. Видишь, пенсию свою даже не трогаю, на книжку откладываю. Так что и тебя прокормлю, и Сашку и даже папу твоего, когда его в Америке очередной кризис пришибет.

Денис бросил на хорохорившегося деда полный нежности взгляд, но тут же отвел глаза в сторону и сурово ответил:

– Сказал, не возьму, значит, не возьму. Чисто из принципа. Ты сам виноват.

Сергей Денисович махнул рукой с таким видом, что, мол, плетью обуха не перешибешь, поэтому спорить больше не буду.

– Ладно, – сказал он, – ты хоть с матерью-то разговариваешь? Или уже весь в делах?

Денис широко улыбнулся.

– Каждый день говорим, не волнуйся.

Действительно, они с Ларисой общались почти каждый день. Сандра научила мать выходить в скайп, и та, проснувшись около полуночи, сразу в беспокойстве поворачивалась к стоявшему около ее кровати открытому ноутбуку. В далекой Москве Денис в это время как раз должен был вернуться домой из университета, и ей вдруг становилось тревожно – как мальчик добрался до дома? Когда слышался сигнал вызова, она торопливо щелкала курсором по метке «ответить».

– Денис, сынок, это ты?

Денису при этом почему-то казалось, что мать так и не поверила в его воскрешение – во всяком случае, она всегда смотрела на экран с таким страхом, словно боялась, что сейчас лицо сына исчезнет, и все окажется только сном. Пытаясь отвлечь ее от тяжелых мыслей, он начинал расспрашивать:

– Ма, ну как у тебя на работе?

– Нормально, Яша доволен. Туристов сейчас немного меньше, потому что осень, но люди приходят. Звонят даже – на дом еду заказывают. Из Мьючьюэл Лайф к нам на ленч работники приходят – это у них такая страховая компания. У нас в меню Яша русские названия кушаний их буквами написал и перед каждым фотографию сделал – чтобы люди не путались. Они теперь, если заказывают, то по-русски называют, у них так смешно получается! С июля по сентябрь на Тасмании лыжный сезон, опять туристы понаедут. Может даже, в этот сезон мы всех конкурентов в районе обойдем.

– А не опасно? – тревожился Денис. – Эти конкуренты не спалят ваш ресторан?

– Ой, Дениска! – Лариса смеялась, прикрывая рукой рот. – Такого здесь не бывает, здесь честный бизнес.

– А Сашка как?

– Хорошо. Мы пока к акушерке не ходили, Сашка не торопится – нас семейный врач наблюдает, говорит, что все в порядке, можно раз в месяц на осмотр ходить. Странно у них как-то, у нас с самого начала по всем врачам гоняют.

– Врачу платить надо? А то дедушка пенсию откладывает, говорит, если надо…

Голос Дениса прозвучал неуверенно – ему казалось, что он несет несусветную чушь, но дед велел предложить, если нужно… Лариса опять рассмеялась, потом стала серьезной.

– Нет, Денисушка, сынок, у нас все есть. Медикэа пока все расходы Сашке покрывает. Медикэа – это тут вроде нашего медицинского полиса. И зарабатываем мы неплохо, с вашими зарплатами не сравнить. Сашеньке работа у ветеринара даже понравилась, а поначалу она побаивалась. А чего бояться – собачки и кошечки здесь все культурные. Саша все хочет с тобой поговорить и не может – в девять вечера уже засыпает. Что сделаешь, у нее сейчас организм требует.

– Мама, – Денис слегка понизил голос, – а что она говорит – ну, про отца ребенка?

– Ничего не говорит, – Лариса тоже понизила голос и с опаской оглянулась на дверь – комната дочери через коридор, но мало ли!

– Но не может же так быть, чтобы совсем ничего!

– Совсем ничего! Сашенька ведь у нас всегда букой росла, даже со мной ничем не делилась. Ты, бывало, из школы прибежишь, сразу все выложишь – и что учитель кому сказал, и над кем смеялись, и кого ругали. А Саша – молчок, рот всегда на замке. Если разозлить ее, то, конечно, такого может наговорить, что потом не расхлебаешь, а так, чтобы поделиться с кем, – никогда. Поэтому я и спросить лишний раз боюсь – потом беды не оберешься. Хочешь – сам спроси, когда в воскресенье говорить будете.

Денис хмыкнул и почесал голову.

– Нет уж, лучше я тоже не буду. Но ты, мама, сразу сообщи, если что новое.

Вечером того дня, когда Сандре сообщили действительно потрясающую новость, Ларисе казалось, что время ползет медленнее черепахи. Лечь в кровать, как обычно, и поспать часа два до звонка сына она была не в состоянии – тихо, чтобы не разбудить уснувшую дочь, бродила по дому, что-то чистила на кухне, и без того ослепительно сверкавшей чистотой, – с нетерпением ждала полуночи.

– Дениска, сынок, у нас близнецы!

– Ура! – завопил Денис так, что у Сергея Денисовича, только что поднявшегося на лифте и вытащившего ключи, чтобы открыть дверь, чуть не случился инфаркт.

«Спятил, – молнией мелькнула у него в мозгу ужасная догадка, – со своими компьютерами окончательно рассудок потерял».

– Дениска, мальчик, что… что с тобой? – слабым голосом спросил он, сумев, наконец вставить ключ в замочную скважину и войти в прихожую.

– Ура, деда, у нас близнецы! Сашке сегодня УЗИ делали.

Он колесом прошелся по квартире и едва не сшиб телевизор, а Сергей Денисович опустился на табурет в прихожей и с задумчивостью ученого покачал головой.

– Надо же, и вы с Сашенькой тоже близнецы! Наследственность.

Вечером, чистя овощи на кухне, Денис разворачивал перед дедом свою идею создания алгоритма программы, заказанной министерством юстиции. Сергей Денисович в это время, надев передник, разделывал мясо – кухонные обязанности у них были строго распределены.

– Смотри, дед, каждое преступление можно рассматривать, как топологию на множестве фактов. Каждый факт можно рассматривать, как открытое подмножество событий, связанных или несвязанных между собой. Программа исследует каждый факт и находит связи, которые восполняют недостающие звенья, поскольку каждое подмножество топологического пространства состоит из пересечений…

При этих словах он сунул в рот очищенный кусок морковки, и Сергей Денисович немедленно заворчал:

– Не говори с набитым ртом, подавишься!

Под обеспокоенным взглядом деда Денис, нарочито медленно задвигал челюстями, прожевывая морковь.

«Весь в своих программах, – огорченно думал Сергей Денисович, – в школе и на первых курсах еще бегал куда-то с ребятами, кажется, даже с девчонками целовался – звонила какая-то все время. То ли Катя, то ли Маша, никак не вспомнить. А как я купил ему компьютер, так и засел – программы, игры. Еще деньги взялся зарабатывать, стервец! В прошлый раз попросил у меня две тысячи на какую-то деталь, так потом возвращать принес – словно мы чужие люди. Зря я, конечно, на него тогда накричал, сейчас молодежь по западному мыслит – там все, даже родители и дети, друг другу только в долг дают. Может, потому у них и воруют меньше – мы в Союзе привыкли считать себя одной большой семьей, а в семье ведь каждый может сунуть руку в холодильник и ухватить кусок пожирней».

Сергею Денисовичу стало вдруг так смешно от собственных мыслей, что он не сумел сдержать улыбки, а Денис, уже проглотивший морковь и в этот момент излагавший ему самую суть своей теории, обиделся:

– Ты, дед, меня что, совсем не слушаешь? О чем ты сейчас думаешь? Небось о том, как хорошо, что ребенок избежал смертельной опасности и не подавился морковью?

Смущенный Сергей Денисович немедленно напряг память, чтобы припомнить последние слова внука, которые он расслышал, и сделал серьезное лицо.

– Почему же не слушаю? Я слушаю очень внимательно. Только хочу сказать, что поскольку, вводя топологию, ты превращаешь множество в топологическое пространство, то должен для каждого подмножества указать замыкание.

– Говорю же, что ты не слушаешь со своей морковью, я то же самое сейчас сказал. У меня ведь какая идея: для данной топологии программа выявляет множества, имеющие всюду плотные замыкания. Их пересечение и дает источник преступления. Остальные факты просто отбрасываются, как не имеющие отношения к данному событию. Так что мне остается? Всего лишь правильно выбрать алгоритм.

Сглаживая свою вину, Сергей Денисович озабоченно спросил:

– И что ты предполагаешь заложить в базу данных?

Денис радостно взмахнул ножом.

– Вот то-то и оно! Они хотят заложить только психологические аспекты и данные криминалистов. А я хочу качественно расширить базу данных. Природные катаклизмы, сплетни соседей, возраст, пол, место рождения и место жительства – короче, все-все. Любая слуховая и визуальная информация. Программа сама проанализирует и отбросит все ненужное. Понимаешь, дед? База данных есть, алгоритм я выбрал, теперь что? Самая малость – написать программу, запустить ее и получить деньги. А дальше фольксваген. Или ты предпочитаешь форд?

Однако в начале июня, когда Денис, сдав на «отлично» экзамен по специальности, вернулся домой и попробовал включить свой компьютер, тот отказался служить своему хозяину. Что с ним случилось, Денис понять не мог и поначалу решил, что, возможно, загрузил слишком много стандартных программ, но проверить состояние оперативной памяти не смог – при последующем включении компьютер все также прочно «висел», выведя на экран ту же самую таблицу.

– Может, ты вирус какой подцепил? – осторожно спросил Сергей Денисович, наблюдавший за страданиями внука.

Он не очень разбирался в компьютерах, но про вирусы слышал. Денис уныло дернул плечом.

– Да леший его знает!

– Смотри, таблица вдруг исчезла, – удивленно заметил дед.

Исчезла не только таблица, погас весь экран и был похож теперь на один большой безжизненный глаз. Сказав плохое слово, Денис полез разбирать компьютер, а Сергей Денисович, понимая, что помочь внуку ничем не может, бесшумно ретировался и решил немного пройтись – подышать свежим воздухом.

Проходными дворами он вышел на Скобелевскую улицу, свернул налево и, шагая в сторону комбината бытовых услуг, вдруг припомнил, что, когда они только переехали в Южное Бутово, справа застраивался огромный пустырь. Между пустырем и железнодорожными путями стояли старые деревенские дома, и Москва еще не забыла бурных протестов местных жителей, не позволявших снести частные постройки. Протесты не помогли, жителей выселили – кого силой, кого умаслили. В первый год вокруг разрушенных домов бродили стаи брошенных хозяевами дворовых собак, вокруг обломков беспомощно стояли в последнем своем цвету вишневые и яблоневые деревья. В последнем, потому что к следующей весне их уже срубили под корень. Собак тоже выловили, а на очищенном пространстве возвели высотные дома – красивые дома, ничего не скажешь. Но у Сергея Денисовича почему-то начинало щемить сердце при воспоминании о цветущих садах.

Он ненадолго зашел в здание комбината, где находился один из центров связи, потом вышел и вернулся домой. Денис уже разобрал компьютер и вновь его собрал, но от этого ничего абсолютно не изменилось.

– Ладно, что ни делается, то к лучшему, – успокаивающе заметил дед, – сдвинь сроки своих работ на месяц, потом будешь разбираться, а сейчас у тебя сессия, сиди и занимайся.

– Нормально, да? Сиди и занимайся! – на лице внука было написано отчаяние, – а с мамой я как теперь свяжусь? В интернет-кафе на Изюмскую надо бежать.

– Зачем бежать куда-то в кафе, ты уже дальше своего Интернета ничего не видишь. Можно ведь просто связаться по телефону, я сейчас как раз карту купил, – Сергей Денисович вытащил из кошелька, пестрый прямоугольник и повертел им в воздухе, – мне сказали, по ней звонить заграницу очень дешево, но там нужно какие-то пин-коды или шифры набирать, я со своим зрением уже в этом не разберусь. Держи, только не вздумай возвращать мне за нее деньги, она всего сто рублей стоит.

Денис поднял глаза и, встретив внимательный взгляд деда, вспыхнул.

– Спасибо, дедушка, – он схватил карту и виновато сказал: – Я ведь не потому хотел вернуть тебе те деньги, что ты чужой, просто вижу, как тебе тяжело мотаться по четырем работам.

– Ничего, – усмехнулся дед, – мои старые кости пока еще не трещат. Звони маме.

– Сейчас? – Денис нерешительно взглянул на часы. – В Хоббарте шесть утра.

– Ничего, в крайнем случае, разбудишь.

Лариса этой ночью почти не сомкнула глаз – сын так и не позвонил. Она говорила себе, что волноваться глупо – молодой парень, студент, у него экзамены, друзья, может, свидание с девушкой. Неужто он должен каждую минуту помнить, что в четыре часа дня по московскому времени обязательно нужно позвонить маме? Да если б она, Лариса, каждую минуту так над Сашкой дрожала, та бы ее к себе близко не подпустила. Видно, после десяти лет тоски по погибшему сыну у нее в мозгах что-то сдвинулось.

Так Лариса сама себя успокаивала и стыдила, а в голове свербело – мало ли… Под утро, измучившись мыслями, она все же слегка задремала, но тут же очнулась от ужаса, потому что ей привиделось, будто все это сон – новый живой сын, – а правдой оказалось то, что много лет назад сообщила сестра Ольга. И когда Лариса села на кровати, оттирая со лба холодный пот и пытаясь понять, где реальность, где видение, на тумбочке затрещал ее мобильный телефон. С работы звонить ей в такую рань никто бы не стал, а больше никому в Австралии этот номер был неизвестен – в Хоббарте дочь купила ей новую сим-карту. Похолодев от ужаса, Лариса держала в руке телефон и смотрела на семерку – код России. Голос ее прозвучал так, словно она лежала при смерти:

– Денис… жив?

– Мама, это я, что ты паникуешь? – сердито ответил сын. – У меня комп сдох, не мог тебе по скайпу позвонить, а ты уж сразу.

И Лариса в момент забыла обо всех своих страхах и страданиях.

– Дениска, сыночек, но как же ты звонишь, ведь очень дорого!

– Нормально, мне дед специальную карту купил, минута копейки стоит. Что-нибудь новое есть?

– Ой, конечно, забыла тебе сказать – вчера опять УЗИ делали, мальчик и девочка!

– Да ладно, ты же говорила, две девочки.

– А он тогда как-то так попкой лежал, что не было видно, а теперь повернулся.

– Дед, у нас, оказывается, мальчик и девочка! – крикнул Денис деду, который ушел в ванную, чтобы не мешать разговору внука с матерью, и вновь сказал в трубку: – Ладно, ма, иди спать, прости, что разбудил. Ты теперь меня по скайпу не жди, я, как починю компьютер, так сразу дам тебе знать.

Спать после разговора с сыном Лариса, естественно, уже не легла. Она любила приходить на работу рано – ей казалось, что нужно немного привести в порядок кафе перед открытием. Конечно, уборщицы убирали грязь, но разве они расставят столы и стулья, развесят на стенах пестрые картинки так, чтобы посетители чувствовали себя, как дома? И еще надо проверить печь и кухонный комбайн, можно даже сделать заготовки для салатов и маринадов. Яков столько раз сердился, что она приходит в такую рань, ругал ее и даже однажды при ней пожаловался заглянувшему в кафе брату:

«Не знаю, Аарон, что мне делать с этой женщиной, чтобы она по утрам спала, а не бежала с высунутым языком наводить здесь уют. Она думает, что все еще живет в Советском Союзе, и ей кто-то даст премию за ударную работу».

Аарон на это ответил весьма глубокомысленным тоном:

«Яша, ты столько лет был сначала на комсомольской работе, потом на партийной работе, тебе стыдно не знать: у советского человека нет середины – он или обманет-схалтурит, или всю душу выложит. Оставь Ларочку в покое, пусть делает, как хочет».

С улыбкой вспомнив этот разговор, Лариса отправилась в душ, а выйдя оттуда, села перед зеркалом и начала подрисовывать карандашом уголки глаз. И вдруг ей вспомнилось, что вот также она сидела и наводила марафет перед тем, как идти в суд разводиться с Андреем. Зачем? Неужели надеялась, что он, увидев ее такой размалеванной и пригожей, решит вернуться? Как глупо!

Чуть отодвинувшись от зеркала, чтобы оценить свой макияж в целом, Лариса вдруг с удивлением поняла, что она довольно симпатична и выглядит молодо. Хотя почему, собственно, она должна выглядеть старой? Ей нет и сорока двух, в Австралии в это время многие женщины, сделав карьеру, только-только начинают создавать семьи. Хотя поздно рожать тоже плохо, думала Лариса, не у всех получается зачать естественным образом, начинается вся эта гормонотерапия, дети из пробирки. Нет, неплохо, что Сашенька решила завести детей в молодом возрасте! Но почему она не хочет даже упоминать об их отце? Вот упрямый характер! Наверняка, это от него она сбежала на Тасманию, а он ее, возможно, ищет, переживает.

И тут Лариса чуть не подпрыгнула, вспомнив приходившую к ним девушку-детектива – конечно, это он разыскивает Сашу, отец ее детей, а вовсе не Анна Гримвэйд. С какой стати Анне нанимать частных детективов, чтобы отыскать решившую оставить работу медсестру?

Когда Денис позвонил ей в следующий раз, она поделилась с ним своими мыслями, но мысли сына в это время полностью были заняты разобранным на части компьютером.

– Как разберусь с компом, сразу поговорю с Сашкой по скайпу, – пообещал он.

Однако разбираться ему пришлось достаточно долго – оказалось, что необходимо покупать новую видеокарту и дополнительную память. Поскольку Денис не хотел просить денег у деда, который обижался, если внук отдавал долг, пришлось ждать летней стипендии, а ту давали только после сессии. Закупив в начале июля все необходимое, он собрал компьютер и начал переустанавливать систему. Когда же компьютер заработал, то Денис вспомнил, что за июль у него не оплачен Интернет, и теперь провайдер не согласится подключить его к сети раньше августа.

За все это время Денис пару раз забегал в районное почтовое отделение, где за двадцать рублей в минуту можно было выйти в Сеть. На сайте у него лежало множество писем, включая спам, но ему некогда было их открывать и просматривать. Он сбросил себе на флешку письма сестры и двух приятелей, а всерьез за просмотр корреспонденции взялся первого августа, когда смог спокойно выйти на просторы мировой паутины с собственного компьютера. И только тогда ему попались на глаза два послания Грэйси – одно она отправила еще в начале июня, второе, не дождавшись ответа, шесть недель спустя.

«Привет, Денис, меня зовут Грэйси Ларсон. Я подруга твоей сестры Сандры, попроси ее связаться со мной, мой электронный адрес…».

Во втором письме Грэйси, не уверенная, что английский Дениса позволит ему ее понять, все же сделала отчаянную приписку:

«…Ее ищет муж, он в полном отчаянии…»

Дождавшись, когда мать и сестра вернутся с работы, Денис немедленно позвонил им по скайпу и прочитал оба послания, переведя их для Ларисы на русский.

– Кажется, эта девушка приходила к нам в Сиднее, – робко сказала Лариса сыну, избегая смотреть на насупившуюся дочь, – еще летом, в январе. Она работает в каком-то агентстве, вроде говорила, что это Анна их наняла, но я думаю, что это он. Зачем чужому человеку детективу деньги платить?

– Саша, – обратился к сестре Денис, – напиши, пожалуйста, этой девушке, разберись, я переслал тебе на почту ее послания, там электронный адрес.

– Нет, – отвернувшись и угрюмо сведя брови, ответила она, – прости, Денис, но это мое личное дело.

– Какое может быть личное, если мы одна семья? – удивился он. – Речь идет об отце наших пацанят.

Что-то в лице Сандры дрогнуло, но она упрямо выпятила вперед подбородок.

– Ты вырос в другой стране, Денис, здесь у нас не принято диктовать своим близким, как им поступить.

– И зря ты говоришь, Сашенька, – робко заметила Лариса, – люди везде люди, и у каждого за своего родного душа болит. Денис твой брат.

– Вот именно, – сурово сдвинув брови, подтвердил Денис, – мама, кто старше, я или Сашка?

– Я же сто раз рассказывала вам обоим, Денисушка, – с удивлением ответила Лариса, – что ты на полчаса старше. Пока Сашенька родилась, тебя уже запеленали.

– Так вот, Сашка, – голос Дениса неожиданно стал грозным, – плевать я хотел на то, что и где принято! Властью старшего брата, которого раньше тебя запеленали, приказываю: немедленно напиши этой девушке. Слышишь?

Сандра широко открыла глаза и рассмеялась. Морщинки на ее лбу разгладились, она покачала головой и… неожиданно для самой себя согласилась.

– Ладно, напишу, старший брат.

Спустя два часа Сандра уже читала ответ Грэйси.

«Привет, Сэнди. Рада слышать, что у тебя все хорошо. Прости, что беспокою тебя и не даю забыть прошлое, делаю это единственно, чтобы попытаться разрешить возникшее недоразумение. Начать с того, что Родерику не предоставляли никакого выбора, а если бы предоставили, он в любом случае выбрал бы тебя. Сильвия Нортон завещала ему Энвижен по причинам, не касающимся ни тебя, ни меня, поэтому я не могу о них говорить. Это чисто семейные проблемы, они не имеют никакого отношения к его браку с Мэгги, о котором в завещании, кстати, не сказано ни слова. Самому Родерику это наследство было абсолютно ненужно, но он не мог его не принять, нарушив волю умирающей матери. Статья, которую ты прочитала летом в Найн Ньюс, написана шустрым репортером на основании болтовни Мэгги, о которой она сама уже давно забыла. Я встречалась с Мэгги в мае, еще до того, как в первый раз написала Денису, – думала, может, она что-то краем уха о тебе слышала. Мы с ней провели три часа в кафе Саут-Гейта, она вывалила на меня кучу самой разной информации, в которой, конечно, две трети вранья, но я поняла, что она меньше всего сейчас думает о браке с Родериком. Дальше думай сама. Не хочу лгать, мое основное стремление – выполнить поручение клиента нашего агентства. Однако меня, как человека, не может не волновать то, что Родерик фактически наказан без всякой вины. Возможно, мы с тобой смогли бы окончательно все прояснить при личной беседе. Могу дать слово, что до твоего разрешения никто никакой информации о тебе от меня не получит. Искренне твоя Грэйси Ларсон».

И внезапно Сандра почувствовала, что сопротивляться у нее нет сил.

Получив ответ на свое письмо, Грэйси на следующий день первым же рейсом вылетела в Хоббарт. Утро было холодное, дул сильный ветер, и, выйдя из самолета, она сразу же промерзла до мозга костей. Всю дорогу, до самого дома, адрес которого сообщила ей Сандра в своем ответном письме, в мозгу Грэйси прокручивались возможные варианты их будущей беседы. И все они вылетели у нее из головы, когда Сандра, открыв дверь, встала на пороге.

– Сэнди, ты ждешь ребенка!

– Двух, – с улыбкой подняв два пальца, сообщила та, – мальчик и девочка. Заходи, Грэйси.

Тут уж Грэйси не выдержала, весь продуманный ею прежде план беседы пошел насмарку, начались восторги и поздравления.

– Сэнди, дорогая, это же так здорово! Умереть и не встать!

Сандра привела гостью в широкую гостиную, примыкавшую к небольшой кухне.

– Ты совсем замерзла, Грэйси, здесь сейчас намного холодней, чем в Мельбурне. Тебе чай или кофе?

– Все равно, – увидев, как Сандра, неуклюже поворачиваясь, возится у плиты, Грэйси спросила: – Тебе помочь?

– Нет, не нужно, я люблю делать сама. Сейчас попьем чай с сэндвичами, поболтаем. Мне на работу только к одиннадцати.

– Почему ты не возьмешь оплачиваемый отпуск по материнству?

– Зачем? Работаю по облегченному режиму – прихожу к одиннадцати, ухожу в три, работа легкая – уколы и прививки собачкам и кошечкам. Я сейчас уже даже на операциях не присутствую.

– Когда тебе рожать?

– В первых числах сентября. Акушерка очень милая, говорит, все в порядке, – Сандра принесла и поставила на стол чашки с чаем, две тарелки – с сэндвичами и нарезанными фруктами, – а теперь твой черед, Грэйси, что ты хотела мне сказать?

Нарочито равнодушный тон Сандры вряд ли мог бы кого-то обмануть – как ни пыталась она сделать каменное лицо, Грэйси ясно видела, что творится у нее в душе.

– Пока ехала сюда, все обдумывала, что скажу, и с какого конца к тебе подойти, – честно призналась она, – но теперь, поняла, что это лишнее. Наверное, можно вообще ничего не говорить, ты умная девочка, Сэнди, и сама все понимаешь.

– Когда Родерик обратился в ваше агентство? – отведя взгляд в сторону, спросила Сандра.

– В тот день, когда ты скрылась с таблетками. Мы безумно переживали – боялись, что ты…

Смутившись, Сандра махнула рукой.

– Это было действительно глупо, на меня что-то нашло. Но я быстро поняла, что Родерик этого не стоит.

– Почему же? Вполне стоит, нормальный парень. Если б я в такого влюбилась, мне бы без него тоже жить не хотелось. Кстати, верни мне те таблетки, пожалуйста, у Анны были из-за них неприятности.

Виновато пожав плечами, Сандра попыталась вспомнить, куда сунула упаковку фенобарбитала. Кажется, в карман джинсов, но в каких именно она была в тот день? Позже, когда в сознании у нее все встало на свои места, мысль о таблетках как-то сразу вылетела из головы.

– Я вспомню, куда их сунула, и сразу верну, – пообещала она. – Что с Анной?

Грэйси пожала плечами.

– Сейчас уже все в порядке, не волнуйся. Когда она обнаружила пропажу препарата, сразу позвонила Родерику, а он запретил ей и другим сотрудникам обращаться в полицию, сразу примчался в наше агентство. Сью и Сэм были у тебя в Балаклаве спустя пару часов после того, как ты оттуда улизнула. Как тебе, кстати, удалось, не оставив следа в компьютерной системе, перебраться на Тасманию? Через пролив Басса пригородные поезда вроде бы не ходят.

– Ах, это! – рассмеявшись, Сандра махнула рукой. – У одной леди возникли проблемы, хотела сделать возврат билета на Дух Тасмании, а комиссионные у них почти полцены. Вот мы и сговорились – я выкупила билет и плыла под ее именем.

– Жаль, что ты не нарвалась на неприятности, тогда бы Сэм тебя в момент вычислил.

– Значит, повезло мне, а не Сэму. И что теперь? Родерик… он меня все еще ищет?

Голос ее дрогнул, и Грэйси изо всех сил постаралась не улыбнуться.

– Естественно. Твой муж внес аванс и регулярно оплачивает расходы, связанные с твоими поисками. Если мы преподнесем ему тебя на блюдечке, агентство получит солидную сумму. Если же нет…

Она с озабоченным видом развела руками, и Сандра понимающе согласилась:

– Да, это серьезно.

– К тому же, – продолжала Грэйси, – согласно контракту, мы должны отыскать тебя одну. Надеюсь, если твой муж получит сразу троих, он выплатит премиальные. Прошу тебя, Сэнди, войди в наше положение, мы, детективы, живем тем, что зарабатываем свои трудом.

Сандра испустила тяжелый вздох.

– Ладно, Грэйси, премиальными ты меня добила. Можешь сообщить Родерику, что ему пора раскошелиться.

Сохраняя серьезный вид, Грэйси благодарно кивнула.

– Считай, что я твоя должница, Сэнди. Теперь на твое усмотрение: Родерик будет здесь через день, или он будет здесь через две недели.

– А что, в другие дни самолеты на Тасманию не летают?

– Самолеты-то летают, но неделю назад Родерик улетел в Лондон. Он нам звонил, предупредил, что вернется в Австралию только в последних числах августа. Просил немедленно сообщить, если появится информация.

– Вот как, в Лондон! – улыбка у Сандры получилась чересчур уж веселая. – Надо же! А я-то, судя по твоим рассказам, решила, что он готовится уйти в монастырь.

– Это запланированная поездка, Мэгги еще в мае, когда мы с ней болтали, упоминала, что во время зимних каникул в университете Дэвидсон отправит Родерика в Европу – слушать какой-то курс по бизнесу.

– Дэвидсон? Кто это?

Грэйси, сморщив нос, очень похоже изобразила интонации Мэгги:

– Дэвидсон – еще тот тип! Сел на Родерика всеми лапами и не слезает – то вебинар, то голографическое совещание, то документы. Кошмар, жуткое дело! – она рассмеялась и уже своим нормальным голосом добавила: – Насколько я поняла, Сильвия доверила Дэвидсону управлять компанией, пока Родерик не войдет в курс дела.

– Ладно, с Дэвидсоном и Мэгги все ясно.

Сандра вдруг поняла, что смертельно устала от всех этих месяцев тревог, обид и одиночества. Ей захотелось оказаться рядом с Родериком, положить голову ему на плечо и обо всем забыть. И чтобы никого больше в мире не было, кроме них двоих и их малышей. Внимательно глядя на нее, Грэйси медленно проговорила:

– Он должен вернуться в Австралию через две недели, но, думаю, когда я ему сообщу о тебе, он наплюет на Дэвидсона и помчится в Хоббарт.

– Не надо – подавив вздох, качнула головой Сандра, – пусть изучает свой бизнес, раз это нужно, две недели пролетят быстро. Ладно, пойду собираться на работу, а ты отдохни. В холодильнике сыр и фрукты, будь как дома. Вернусь в три часа, как раз потеплеет, прогуляемся по городу.

– Да, а где твоя мама? – спохватилась Грэйси, – она в Хоббарте?

– Да, работает. Сама все увидишь, а потом сообщишь мне свое мнение детектива.

Стоя у окна, Грэйси наблюдала за выходившей из дома Сандрой. Обернувшись, та с улыбкой помахала рукой и, переваливаясь по утиному, направилась к Тасма-стрит. Помахав в ответ, Грэйси вернулась к дивану и, укутавшись теплым пледом, мирно проспала на нем почти до самого возвращения Сандры с работы.

Во второй половине дня потеплело, холодный ветер стих, беспросветная серая мгла, с утра застилавшая небо, разорвалась, в просветы меж перистых облаков проглядывали синие кусочки неба, и временами пробивались солнечные лучи, то озорно слепя глаза, то скрываясь за набежавшей тучкой.

– Спасибо за все, что ты для меня сделала, Грэйси, – говорила Сандра, шагая рядом с подругой.

– Работаю, – улыбнулась та, – зарабатываю свои премиальные.

– Брось, я серьезно. Мне ведь было очень нелегко все это время. Я сказала своему семейному врачу, что не замужем, и он посоветовал мне зайти к юристу и оставить распоряжение насчет опеки над детьми – ну, понимаешь, на тот случай…

Она неуверенно запнулась, но Грэйси спокойно кивнула.

– Это совершенно правильно, Сэнди, даже полным семьям юристы советуют составить распоряжение об опеке над несовершеннолетними детьми на случай гибели обоих родителей. Несчастный случай может произойти с любым. Ты была у юриста?

– Да, распорядилась в случае чего передать опеку маме и Норе. Подумала о брате, но он далеко, в другой стране. О Родди даже не хотела вспоминать. Глупо, да?

– Нет, все нормально, Родерику твое разрешение на опеку не нужно – он и так имеет на него первоочередное право, как отец.

– Ты станешь прекрасным юристом, Грэйси, – засмеялась Сандра.

Дорога, круто идущая под гору, казалось Грэйси бесконечной, они шли вдоль Аргайл-стрит уже почти двадцать минут, и она, в конце концов, забеспокоилась:

– Сэнди, как ты будешь возвращаться? Здесь автобусы ходят, кажется, раз в сто лет.

Сандра отмахнулась.

– Обратно нас мама на машине отвезет, мы купили подержанную – дешево, но в хорошем состоянии.

– Ты так и не сказала, где Лариса работает.

– Увидишь.

Наконец они повернули направо и, пройдя немного по Кэмп-стрит, остановились у небольшого кафе, над дверью которого висела вывеска БОЛЬШОЙ ДЖЕММИ.

Столиков было довольно много для такого маленького кафе, и все они были заняты. Однако при виде вошедших Сандры и Грэйси двое парней немедленно поднялись, уступая им место. Они, как и большинство присутствующих, уже окончили трапезу. Мужчина, уютно пристроившийся в углу, работал на своем ноутбуке, две мамы наблюдали за игравшими на полу малышами, остальные просто оживленно болтали. Коротко остриженный полный мужчина с веселыми черными глазами собирал в тележку грязную посуду и, протирая столы тряпкой, пребрасывался шутками с сидевшими посетителями.

Увидев Сандру и Грэйси, он подлетел к ним, весь растекшись в счастливой улыбке.

– Привет, как поживаете?

– Привет, Яша, это моя подруга Грэйси, познакомься.

– Привет, Грэйси, я счастлив! – Яша шутливо раскланялся и прижал руку к сердцу. – Шура, я тебя даже не спрашиваю, что ты будешь есть, твоя мама лучше знает. А Грэйси? – он положил перед девушкой меню.

– Возьми салат оливье и бефстроганов с тушеными овощами, – посоветовала Сандра, видя, что Грэйси с удивлением рассматривает картинки и незнакомые названия под ними, – у мамы такой салат, что пальчики оближешь.

– Это здесь работает Лариса? – шепотом спросила Грэйси, когда Яша помчался выполнять заказ.

– Она готовит и пытается создать уют, посмотри – неплохо, правда?

Трудно было отрицать, что к помещению подходило именно слово «уют». В углах, на тумбочках, покрытых сверкающими белизной ажурными салфетками, стояли вазы с живыми цветами, на одной из отливающих серебром стен висели две причудливо расписанные настенные тарелки, на другой – вышитая цветными нитками большая картина: пестрые цветы разбросаны по широкому лугу, вдали, там, где синева неба сливается с зеленью травы, сплелись ветвями, словно обнявшись, два деревца с белыми стволами.

– Здорово! – с трудом оторвав взгляд от картины, заметила Грэйси.

– Это маме ее подруга подарила, еще в Москве. Большая рукодельница. Не знаю уж, зачем мама привезла картину в Австралию, у нее она десять лет на дне гардероба свернутая лежала. И как только она ухитрилась ее с собой на Тасманию прихватить – в такой спешке из Сиднея уезжала! Я жутко удивилась, когда в первый раз сюда зашла и увидела это на стене. Но Яша не возражал, клиентам тоже нравится.

Ровно в половине пятого, когда закрывалось кафе, посетители, сидевшие за столиками, начали подниматься. Яша, принеся девушкам заказанную еду, запер дверь и начал прибирать в зале – собрал разбросанные детьми игрушки, унес стаканы с недопитой минеральной водой. Лариса вышла к девушкам из кухни и, тщательно подбирая английские слова, сказала Грэйси:

– Рада вас видеть. Вам понравилась наша еда?

– Мама понемногу учится английскому, – со смехом объяснила подруге Сандра, – но это пока все, что она знает.

– Скажи маме, что все безумно вкусно, – попросила Грэйси, сама удивленная тем, как быстро она уничтожила содержимое своих тарелок, – такого я еще не пробовала даже у дедушки.

Лариса, услышав ее ответ в переводе дочери, просияла. Ей с детских лет нравилось готовить, родные и знакомые всегда восхищались ее кулинарными способностями, но каждый раз, когда хвалили ее стряпню, она радовалась, как получившая пятерку школьница.

Яша убрал со стола девушек пустые тарелки и сказал Ларисе:

– Все, иди домой, остальное я сделаю сам.

– Нет, Яша, я еще промою овощерезку и загружу в машину грязную посуду.

– Тебе сказано: уходи домой! – сердито закричал он. – Совсем совесть потеряла, дочь тебя ждет!

– Не кричи, Яша, – с улыбкой возразила она, – сейчас все закончу и пойду, Сашенька подождет.

– Конечно, подожду, – засмеялась Сандра.

Лариса ушла на кухню, и Яша, ворча, поплелся за ней.

– Что он ей говорил? – оглянувшись, шепотом спросила Грэйси.

– А ты как думаешь?

– Не знаю. Если честно, мне показалось, что он объясняется ей в любви – он так на нее смотрел…

– Вот именно, а он всего лишь сердился, что она не уходит домой и заставляет меня ждать. Поэтому я и хотела услышать твое независимое мнение детектива. Понимаешь, – тоже оглянувшись, Сандра наклонилась к подруге настолько, насколько позволял ее живот, – мама в последнее время стала красить глаза.

Восторженно ахнув, Грэйси всплеснула руками.

– Слушай, здорово! И ей очень идет, я ее даже не сразу узнала – она так помолодела, похорошела!

Вернувшийся Яков помешал им дальше развить эту тему, раскладывая на детском столике фломастеры и стопку бумаги для рисования, он жаловался:

– Она меня прогнала! Нет, вы можете себе представить – эта женщина меня прогнала из кухни! Бедный Яша, опять жизнь повернула к нему свое черное лицо!

– А что, женщины так часто вас прогоняли? – со смехом спросила Грэйси.

– Всю жизнь! – встав перед ней, Яков театральным жестом развел руки в сторону. – В детстве мама каждый вечер гнала меня из дома – она боялась, что я своим футбольным мячом сломаю наш цветной телевизор. Правда, позже она раскаялась – когда поняла, что дешевле купить новый телевизор, чем постоянно вставлять соседям новые стекла. Однако мой бедный мяч к тому времени уже попал под колеса машины и погиб, а я вместо футбола занялся общественной работой. Я был истинным комсомольским вожаком. Вы знаете, девочки, что такое комсомол?

– Нет, – хором ответили они.

– Это была доблестная молодежь, которая подрастала на смену лидерам страны. Нам предстояло войти в мир, где не будет денег, и каждый возьмет себе ровно столько, сколько ему надо.

– Ничего себе! – фыркнула Сандра. – И взрослые люди верили в эту сказку?

– Это была красивая сказка, в нее мало, кто верил, но все ею жили. Из-за нее, этой сказки, я отказался от родного брата и научился произносить речи. Боже, какие я произносил речи! Один раз меня даже показали по местному одесскому телевидению. И я был красив, тогда у меня были длинные густые волосы, – Яша выразительно провел рукой по безволосой макушке, – моя жена страстно влюбилась в меня на одном из съездов комсомола, едва я взошел на трибуну. Мы поженились вопреки воле ее папы, который был ярый антисемит, и прожили счастливо почти десять лет. Я вступил в партию и стал партийным боссом, у нас это называлось секретарь райкома, и моя Оксана гордилась мною перед своими подругами. Когда я приходил домой, она кормила меня борщом. Боже, какой она умела варить борщ!

Он закатил глаза от восторга, и Сандра обиделась:

– Ты хочешь сказать, что мамин борщ хуже?

– Лучше, – неожиданно нежно улыбнувшись ей, ответил Яша, – борщ твоей мамы намного лучше, Оксана добавляла слишком много чесноку.

– А что было дальше? – спросила Грэйси и застенчиво улыбнулась. – Ничего, что я спрашиваю? Просто, вы так интересно рассказываете…

Тяжело вздохнув, Яша придвинул к их столику один из стульев и опустился на него, широко расставив полные ноги.

– Дальше. А что дальше? Дальше Союз развалился, коммунистов разогнали, и я оказался никому не нужен. Другие секретари райкомов занялись бизнесом, но я был глуп, как пробка, я ничего не умел делать, я умел быть только секретарем райкома. У меня отобрали персональную машину и открепили от специального магазина, а сосед начал называть меня «жидовской мордой». Моя Оксана стала меня стыдиться. Она кричала: «Все нормальные евреи уже уехали из этой страны, почему ты не подаешь документы?» Но когда я представлял себе, что придется уехать из Одессы, мне становилось страшно. Страшней, чем когда алкоголик в очереди в магазине пригрозил убить меня за то, что я распял Христа. За два-три года инфляция съела все наши деньги, а я так и не смог найти себе достойную работу. И однажды Оксана сказала мне: «Уходи, Яков, я нашла человека, который обеспечит меня и нашу с тобой дочку всем необходимым». И моя десятилетняя дочь Риточка тоже сказала: «Уходи, папа, я тебя не люблю! Ты плохой, у всех девочек есть кукла Барби, а ты мне не можешь купить!» И я ушел из огромной квартиры, которую дали мне, как секретарю райкома, а на мое место пришел свободный предприниматель, открывший за углом овощную палатку.

– Но почему вы тоже не могли начать там свой бизнес? – изумилась Грэйси. – Здесь же у вас дела идут неплохо.

Покачав головой, Яков тяжело вздохнул.

– В России все иначе, там другой мир. И внутри у меня тоже был другой мир. Когда мой брат вытащил меня в Австралию, мне здесь много пришлось в себе сломать, чтобы приспособиться к этой жизни. Долго, например, я не мог спокойно смотреть на клиента, который поел, но не уходит, а продолжает сидеть и занимать стол. Я смотрел на него волком, я недовольно морщился, когда маленькие дети посетителей разбрасывали игрушки по полу. И клиенты стали обходить мое кафе стороной. Из Мельбурна я уехал, почти разорившись, и здесь, на Тасмании, начал все с нуля. Вот уже пять лет, как я в Хоббарте, и дела мои постепенно идут все лучше и лучше, но с тех пор, как ко мне пришла Лариса, доход мой сразу вырос – чуть ли не в два с половиной раза, – хотя сейчас и не сезон. Не знаю, откуда моя дочь Риточка узнала об этом, и кто ей сообщил мой адрес, но она за последние четыре месяца уже два раза писала мне и просила денег. Я сначала не хотел ей даже отвечать, потому что уже который год по ночам мне снится, как она говорит: «Уходи, папа, я тебя не люблю!». Но Лариса сказала, что нужно послать. И я послал.

– Яша, ты совсем заговорил девчат, – войдя в зал, сказала Лариса. – Я там все помыла, посуду в машину загрузила и запустила, утром разгружу. Не забудь заднюю дверь запереть, когда будешь уходить, в прошлый раз я утром пришла – открыто было. Сашенька, поднимайся, поехали. Грэйси у нас останется ночевать? Спроси у нее.

– Я хочу сегодня улететь в Мельбурн последним рейсом, – ответила Грэйси, когда Сандра перевела ей вопрос матери. Лариса искренне огорчилась.

– Что ж так – только приехала и тут же уезжать? Побыла б хоть день, места у нас много. Вы с ней погуляли бы в парке.

– Сейчас узнаю, – Сандра вновь повернулась к Грэйси, – мама спрашивает, ты не могла бы еще на день у нас остаться? У нее свои понятия о гостеприимстве, она расстроилась, что ты так сразу уезжаешь. Правда, Грэйси, останься, а? Поболтаем немного, – застенчиво добавила она уже от себя лично.

Грэйси вспомнила об отложенных делах, поджидающих ее в офисе их агентства, потом махнула рукой и засмеялась.

– Ладно, останусь, – она с улыбкой повернулась к Якову, – спасибо, у вас восхитительно, я порекомендую ваше кафе всем знакомым, который поедут на Тасманию. Надеюсь, вы уже полностью освоились у нас в Австралии?

– Освоился, – ответил он, и черные глаза его неожиданно заволокло печалью, – но мне всегда будет сниться Одесса.

Никакие заботы и тревоги не могли отвратить Ольгу Нортон от ее любимого занятия – шопинга. В торговом центре на Джордж-стрит она купила две изумительные юбки – натуральный хлопок, производство Франция, а не Китай или Корея! – и теперь подбирала подходящую к ним обувь. В тот момент, когда улыбающаяся продавщица обратила ее внимание на очередную пару блестящих изысканных лодочек, в сумочке Ольги запел органайзер. Голос Тэдди сказал:

«Мама, напоминаю, что через час нас с Лили необходимо забрать из школы».

Ольга даже ахнула с досады – увлеклась и забыла, что Дерек на три дня укатил с другом на рыбалку, и сегодня ее очередь забирать малышей. Прерывать шопинг на самом интересном месте и ехать из Сити в Белвью Хилл, где находилась школа, ей не хотелось, поэтому она позвонила Патрику Нортону.

– Дорогой, ты не мог бы заехать за малышами в школу? Покорми их, пожалуйста, где-нибудь в кафе и привези в Бонди-Бич, я буду часа через два-три.

Патрик был рад – в последнее время эти дети стали главной радостью его жизни. Его внуки, которым он в действительности приходился отцом. Пообедав в кафе, он долго гулял с ними в парке, зная, что Ольга вернется только после закрытия магазинов.

Она приехала оживленная, нежно поцеловала Тэдди и Лили, а потом, вновь предоставив их заботам Патрика, отправилась к себе примерять покупки. В девять он уложил детей спать и, подождав, пока они уснут, нерешительно постучал к ней в комнату.

– Ольга, можно?

Открыв дверь, она на миг обвила руками его шею и тут же отступила, приглашая войти.

– Дорогой, заходи, чего же ты ждешь?

Купленные обновки были разложены и развешаны по всей комнате, в воздухе стоял тонкий аромат духов – Ольга Нортон пользовалась самой дорогой французской парфюмерией. В изысканном нижнем белье – ажурных трусиках и крохотном бюстгальтере – она порхала, убирая вещи в гардероб. Патрик терпеливо ждал, опустившись на край мягкой софы.

В течение долгих лет они придерживались строгого правила: никогда не бывать вместе в домах, где обитают их семьи – ни здесь, ни в Потс-Пойнте. Не из этических соображений, просто риск был слишком велик. Но теперь им никто не мог помешать – Лариса покинула дом, Дерек уехал на рыбалку, а дети – их дети! – сонно посапывали носиками у себя в комнатах.

– Ты стала меня избегать, – глухо проговорил он, когда Ольга, закрыв, наконец, шкаф, повернулась к нему.

– Что ты, дорогой, – опустившись на софу, она крепко прижалась к нему всем телом, – это не я, это обстоятельства. Но сегодня нас никто не побеспокоит, иди ко мне.

– Я чувствую себя негодяем, – спустя полчаса проговорил Патрик Нортон, лежа рядом со своей невесткой в кровати своего сына.

Ольга сладко потянулась.

– Напрасно, – расслабленно и вкрадчиво выдохнула она, – разве нам было плохо?

– Именно из-за того, что было слишком хорошо. Я все думаю и думаю – догадывалась ли Сильвия? Возможно, она что-то узнала, поэтому и решила изменить завещание.

Ольга нащупала под одеялом его руку и крепко ее сжала.

– Нет, дорогой, – сказала она, – я уверена, что Сильвия ни о чем не догадывалась, это все из-за того дела с акциями Мэйджик Би.

– Но ведь она позволила мне и дальше возглавлять Совет директоров после того, как погиб Эвенел.

– Именно из-за того, что он погиб, и официально никаких доказательств не осталось. Сильвия знала, что умирает и хотела спокойно прожить отведенное ей время, не портя отношений ни с тобой, ни с Дереком. Но она была неглупа и прекрасно понимала другое.

– Что именно?

– Что мы с тобой не хотим мириться со сложившейся ситуацией. Старый дурак Гримвэйд своим завещанием лишил нас – и меня, и тебя – всех прав на Энвижен, хотя всегда и везде мужья и жены являются наследниками своих супругов. Разве, вступив в брак, мы не становимся членами семьи? Ты с юных лет работал на Энвижен, но не мог иметь даже небольшого пакета простых акций компании.

– Ты права, – вздохнул Патрик, – но что тут поделаешь? Старый Гримвэйд умер больше ста лет назад, теперь с ним не поспоришь, а завещание он имел право составить, какое угодно. И у тебя, и у меня достаточное количество привилегированных акций Энвижен, они приносят нам стабильный доход.

– Привилегированные акции не дают права управлять компанией и определять ее политику, ты прекрасно это знаешь, Патрик. Ни участвовать в собрании акционеров, ни влиять на решение Совета директоров мы не можем. Мы, владельцы привилегированных акций, можем только получать дивиденды, пока компания богата и имеет прибыль. Мне кажется, что цель завещания Сильвии – нас с тобой проучить из-за Мэйджик Би. Если сейчас твой сын Родерик, никогда не нюхавший бизнеса, пустит Энвижен под откос своими неграмотными решениями, мы с тобой в один момент станем нищими. А ей-то, Сильвии, что? Ее уже нет! Думаю, она специально отстранила вас с Дереком, чтобы вы не мешали глупому мальчишке разорять компанию.

Патрик поморщился, иногда ему становилось немного не по себе от дилетантски примитивных рассуждений своей любовницы.

– Успокойся, дорогая, – сказал он, – ни в жизни, ни в смерти Сильвия не сделала бы того, что могло бы принести вред Энвижен. Родерик послушен и смышлен, глупостей он делать не будет. Сейчас Ян Дэвидсон оказывает на него сильное давление, и, думаю, Родерик скоро не выдержит – он молод и самолюбив. Я уже намекнул ему, что есть законные возможности ограничить полномочия Дэвидсона.

– Ты говорил об этом еще полгода назад, а воз и ныне там.

– Прости, что ты сказала? – Патрик не понял последних слов Ольги, поскольку она сказала их по-русски.

– Напомнила то, что когда-то ты сам не раз мне говорил: поскольку мы, законные супруги владельцев компании, обделены завещанием старого дурака, то должны сами о себе позаботиться и взять у Энвижен свою долю.

– Верно, поэтому я и посоветовал тебе вкладывать деньги в недвижимость и акции.

– Ты сам рекомендовал мне Мэйджик Би среди других перспективных компаний, сам сообщил, что готовится слияние Мэйджик Би с холдингом Энвижен, и это может привести к быстрому повышению курса акций. Неужели ты не смог вовремя заткнуть рот этому проныре Эвенелу?

Тяжело вздохнув, Патрик покачал головой.

– Я не имел права предоставлять тебе эту информацию, поэтому предупредил, чтобы ты приобретала акции только на имя Ларисы. Для чего тебе понадобилось переводить акции на свое имя? И даже не посоветовалась со мной.

– Я запаниковала и перестала соображать – Сашка выросла и неожиданно начала совать свой нос, куда не надо. Тогда я решила попробовать, что будет – перевела на свое имя всего-то малую часть того, что у меня есть, откуда мне было знать, что Эвенел сумеет так быстро докопаться?

– Ольга, ты все никак не хочешь понять, что живешь не в России. В Австралии для бизнеса существуют строгие законы. Лучше бы ты вообще избавилась от этих проклятых акций.

– Ты помнишь, какой был курс акций Мэйджик Би в конце прошлого века? Я по дешевке скупила огромное количество акций, а сейчас они стоят миллионы, я не могла выкинуть все, что имею, на фондовый рынок. Но формально эти миллионы принадлежат Ларисе, дивиденды перечисляются в банк на ее счет. Хотя моя глупая сестрица и понятия не имеет о том, что так дорого стоит. До сих пор я вкладывала эти деньги в недвижимость, но теперь Лариса сбежала к Сашке, срок выданной ею на меня доверенности истек, я не знаю, что делать. Я с самого начала чувствовала, что эта девчонка принесет мне беду!

– Я думал, ты все это делала с согласия Ларисы, и она имеет от вашей сделки определенный доход.

– Бог мой, о чем можно было говорить с этой женщиной? Она оконченная идиотка и непременно разболтала бы все Сашке. Ты не знаешь эту маленькую сучку!

Шокированный подобной грубостью по отношению к родным Патрик слегка отстранился.

– Думаю, не стоит так говорить, твоя сестра мне всегда нравилась, и Сандра тоже казалась очень милой девочкой, моя дочь Нора ее обожает.

Ольга спохватилась и, нежно погладив любовника по щеке, ласково сказала:

– Да, правда, я что-то очень уж злюсь. Все потому, что из-за Сашки я сделала эту глупость – начала переводить акции на свое имя и подвела тебя, дорогой. Но, честное слово, я и понятия не имела, что это имеет такое значение.

– Конечно, если бы я знал, что акции переведены на твое имя, то поставил бы в известность Совет директоров – я никогда не нарушал законов. Но что случилось, то случилось.

– К счастью, все обошлось, Эвенел погиб, и официально против тебя не было выдвинуто никаких обвинений.

Патрик вновь попытался отпрянуть от лежавшей рядом с ним женщины, но внезапно ощутил покалывание в области затылка и откинулся на подушки, пытаясь уменьшить неприятное ощущение.

– Я не желал Эвенелу гибели! – горячо воскликнул он. – Я много лгал и грешил в своей жизни, но я никогда даже мысленно не мог пожелать человеку смерти.

– Не надо так волноваться, дорогой, – мягко проговорила Ольга. – Конечно, смерть отдельного человека – это ужасно, но нельзя отрицать, что в природе одни должны умирать, чтобы освобождать место другим.

Она замолчала, но в ушах у Патрика, казалось, звучало продолжение фразы:

«Если бы Родерик и Мэгги умерли до того, как обзаведутся потомством, Энвижен вновь перешел бы к Дереку. И тогда компанию унаследовали бы наши дети. Наши с тобой Тэдди и Лили».

– Это ужасно! – с трудом превозмогая все усиливающуюся боль в затылке, сказал он.

– Что, дорогой?

– Ужасно то, что ты сейчас сказала о Родерике и Мэгги!

– Но я даже не произносила их имен, – изумленно воскликнула Ольга, – о чем ты? У тебя, наверное, опять болит голова?

– Да, словно ее пронзают иглами. Да-да, конечно, поэтому мне и послышалось что-то кошмарное. Надо будет показаться врачу.

– У тебя были такие же боли, когда мы познакомились в Европе – помнишь? Ты даже думал, что это опухоль и обследовался, но врачи ничего не нашли. Не тревожься, дорогой, сейчас все пройдет.

Боль ушла так же внезапно, как появилась.

– Вроде бы отпустило, – сказал Патрик, все еще боясь пошевелить головой.

– Полежи немного, не двигайся. Да, кстати, раз уж ты заговорил о Родерике – он все еще в Европе?

– Нора сказала мне, что он возвращается на днях. Мне он, во всяком случае, о своих делах не докладывает.

– Кажется, он далек от того, чтобы обратиться к тебе за советом по поводу дел Энвижен, – с иронией в голосе заметила Ольга.

Задетый ее тоном Патрик пожал плечами.

– Я же сказал, мальчик находится под сильным влиянием Дэвидсона, – с досадой буркнул он, – а у меня даже нет возможности с ним поговорить – когда он приезжает в Сидней, то останавливается в Вокласе.

– Думаю, у вас появится возможность пообщаться на дне рождения Дерека.

– Он не приедет, – хмуро возразил Патрик, – Нора просила его приехать на день рождения Лили, он отказался.

– Дерек сам позвонит ему и напомнит, как Сильвия любила, чтобы вся семья в этот день собиралась вместе. Ты ведь знаешь, что мой муж – сама доброта, ему невозможно отказать.

В ответ на эти слова Ольги ее любовник криво усмехнулся.

– Насколько я знаю, твой муж тоже не поддерживает с Родериком отношений.

– О, тут другое, – Ольга кротко вздохнула, – Дерек не хочет навязываться, он уверен, что Родерик мучается совестью из-за завещания матери. Он хочет, чтобы прошло время, и Родди сам понял, что его любят, несмотря ни на что. И что никто его ни в чем не винит.

Ей очень хотелось сказать еще пару слов по поводу умственных способностей своего мужа, но она во время вспомнила, что истинно англосаксонская натура Патрика не выносит грубости.

– Да, – сказал он с неожиданной страстью в голосе, – Дерек добр и благороден, но я не такой, как мой сын! Меня мучает досада, когда я думаю о том, как Сильвия меня унизила… И это в благодарность за то, как я страдал, когда она умирала! Да простит мне Бог, в такие минуты я, кажется, ее ненавижу!

– Дорогой, это все в прошлом, – приникнув к нему, проворковала Ольга, – не нервничай так, подумай о наших детях. Ради них мы должны наладить отношения с Родериком и хоть частично восстановить контроль над Энвижен.

– Да, ты права, – он провел рукой по ее спине и ощутил прилив желания, – что ж, если Родерик приедет, я попробую сделать все, что только возможно.

Рука Ольги начала поглаживать низ его живота, прижавшись грудью к его груди, она прошептала:

– Думаю, обязательно нужно пригласить и Мэгги, даже неудобно, если Родерик приедет без нее – в конце концов, они еще летом объявили о своей помолвке.

– Разве? – с блаженной улыбкой на лице удивился Патрик.

– Дорогой, ты что, не читаешь Найн Ньюс?

Они соединились, и все в мире для Патрика Нортона померкло, кроме лица его любовницы. Потом он сразу уснул и не слышал, что говорила Ольга, а что-то она, несомненно, говорила – его слух различал слова, хотя смысл их не доходил до сознания.

«Тень Энвижен не должна закрывать нам солнце любви» Фраза прозвучала очень отчетливо, но когда Патрик Нортон проснулся, он уже все забыл.

Сюзьен Ларсон была достаточно сильна духом и умна, она прекрасно понимала, к чему приведет ее вредная привычка. Более того, у нее был наглядный пример – ее мать. В одну из своих поездок по делам клиентов, Билл Ларсон привез из Парижа молодую жену Иветт, и та через год родила ему дочь. Когда Сюзьен было пять лет, ее мать неожиданно запила, но Билл немедленно взял ситуацию под контроль. Он предоставил жене выбор – клинику или строгий домашний режим. Иветт безумно боялась врачей, поэтому согласилась в отсутствие мужа оставаться запертой в квартире с зарешеченными окнами. На прогулку она выходила только с Биллом, в доме не было ни капли спиртного. Маленькую Сюзьен Бен или его жена после школы забирали к себе. Им, разумеется, все было известно, они не одобряли сына, полагая, что единственный выход – клиника, но это, в конце концов, была его жизнь.

Спустя три года Билл решил, что жена навсегда забыла о спиртном, сама Иветт тоже так думала, и они пришли к обоюдному решению завести второго ребенка. Так появилась Грэйси, которой не было и трех лет, когда семья их решила съездить во Францию к родственникам Иветт. И там, на своей родине, она неожиданно опять сорвалась – сбежала, оставив записку мужу и дочерям:

«Любимые мои, простите, но я больше не в силах с этим бороться. Не ищите меня, что будет, то будет, это моя жизнь».

Отчаявшись отыскать жену в чужой стране, Билл увез дочерей домой в Австралию. Для знакомых была придумана легенда о любовнике – это казалось приличней, чем объяснять всем, что мать Сью и Грэйси алкоголичка. Когда у старшей дочери обнаружились задатки матери, Билл, учтя опыт прошлого, не стал предлагать ей выбор, а немедленно отправил в клинику. В течение пяти последующих лет все были уверены, что с проблемами Сью покончено раз и навсегда, но спустя всего пару месяцев после смерти Билла ее тяга к алкоголю вспыхнула с прежней силой.

И все же какое-то время у нее хватало воли удержаться и не шагнуть в пропасть. После разрыва с Сэмом Доули она долго не пила, и Грэйси, тревожно наблюдавшая за сестрой начала успокаиваться. Сэм по-прежнему работал в их агентстве, он и Сью с Грэйси постоянно встречались в офисе, обсуждая дела, но взгляд его неизменно уходил в сторону, когда бывшая подруга поднимала на него глаза.

В тот день, когда Грэйси, никому ничего не объяснив, улетела в Хоббарт, а Сью и Сэм обсуждали в офисе дело нового клиента, руки их случайно встретились, а взгляды столкнулись. Что-то, вселившее в сердце Сюзьен надежду, на миг мелькнуло в глазах Сэма. Они закончили обсуждение, Сью вернулась домой и стала ждать. Ждала всю ночь, но он так и не пришел, хотя безумно истосковался по ее горячему телу и вкрадчивому хрипловатому шепоту – ему, отважному и умному мужчине, детективу с многолетним опытом, так и не удалось забыть ужас, охвативший его при виде отвратительного облика пьяной подруги.

Под утро Сью не выдержала – открыла кухонный шкаф, где стояла еще не откупоренная бутылка виски, и напилась. Когда прилетевшая из Хоббарта Грэйси вошла в квартиру Сюзьен, та была в невменяемом состоянии, и говорить с ней было невозможно. Хотя Грэйси уже и получила разрешение Сандры на раскрытие информации, сестре она до возвращения Родерика из Лондона решила ничего не сообщать. И вообще с ней не разговаривать. Сюзьен, чувствуя себя виноватой, пыталась объясниться, но Грэйси железно молчала – только «да» или «нет», если по делу. Поэтому, когда самолет Родерика совершил посадку в аэропорту Сиднея, и он первым делом позвонил Сюзьен, та кратко ответила:

– Привет, Родерик. Нет, ничего нового.

Родрик сообщил Норе о своем приезде, потом позвонил Дэвидсону, который, как обычно, с раннего утра уже разбирался в офисе с делами. Поскольку пустой дом в Вокласе Родерика к себе не манил, он прямо из аэропорта на поезде доехал до станции Таун-холл, в двух шагах от которой находился офис Энвижен, и отправился на растерзание к Дэвидсону. Тот, по обыкновению, не проявил никаких эмоций по поводу возвращения своего юного шефа с другого конца земного шара, тактично проэкзаменовал его на предмет освоения лондонского курса по бизнесу, и только они перешли к обсуждению текущих дел компании, как в кармане Родерика задребезжал мобильный телефон. Извинившись перед Дэвидсоном, он вытащил трубку и чуть не подпрыгнул на месте, услышав голос Грэйси:

– Привет, Родерик, это Грэйси Ларсон. Извини, если отрываю от дел, но хочу тебя обрадовать: твой заказ выполнен, твою жену я нашла.

– Что?! – его пальцы, с силой стиснувшие трубку, побелели. – Где?!

– Адрес сейчас скину по СМС. Кстати, в данный момент ты сидишь?

– Я? Да.

– Ну и хорошо, тогда не упадешь. Короче, поторопись, потому что через пару дней ты станешь отцом.

От такой новости Родерик вскочил на ноги и заметался по широкому кабинету.

– Подожди, как это? Почему?

– Тебе лучше знать, как и почему, – со смешком ответила Грэйси, – кстати, с тебя двойные премиальные – малышей двое, мальчик и девочка. Так я отключаю телефон и скидываю адрес, удачи тебе.

Опустив трубку, Родерик в растерянности застыл на месте, Ян смотрел на него чуть обеспокоенно, внимательно и серьезно.

– Извините, Ян, мне… мне сейчас придется срочно уехать. Это очень важно.

Дэвидсон приподнял бровь и впервые за время их совместной работы улыбнулся.

– Что ж, если важно, то, конечно, надо ехать, – сказал он и повторил те же слова, что недавно сказала Грэйси: – Удачи тебе.

Открыв дверь Родерику, Лариса испуганно ахнула – ее первой мыслью было, что брат Дерека отыскал их с Сандрой по поручению Ольги.

– Привет, – сказал он.

– Привет, – Лариса в замешательстве топталась на месте, не зная, что сделать, чтобы не впустить его в дом, и лихорадочно вспоминала, как по-английски попросить визитера зайти попозже – во всяком случае, прежде надо было предупредить дочь, которая, возможно, не захочет показаться незваному гостю со своим животом.

Сандра в это время пила в гостиной чай с Яшей, который с утра возил их с матерью к акушерке – машина Ларисы забарахлила. Услышав голоса, она вышла в прихожую и встала на пороге, исподлобья глядя на Родерика.

– Сэнди, любимая, – он протянул руки, и она, сразу заплакав, уткнулась носом ему в плечо.

– Ты сам…ты сам этого хотел! Ты сам хотел иметь ребенка!

– Я и сейчас хочу. Больше всего в жизни я хочу иметь тебя и наших детей, любимая, Грэйси уже сообщила мне, что их двое.

И только в эту минуту, глядя, как они целуются, ошеломленная Лариса сообразила, кто отец ее будущих внуков. Бесшумно подошедший Яков взял ее за локоть и увел на кухню.

– Пойдем, Ларочка, золотце мое, дальше они сами разберутся.

* * *

Близнецы появились на свет в ночь на третьего сентября. Утром Родерик сидел в палате рядом с двумя колыбельками и, лучась счастьем, говорил жене:

– Слушай, они совсем, как настоящие!

– Конечно, настоящие, – обиделась Сандра, – ты что, думал, я тебе суррогат рожать буду?

– Я в том смысле, что они красивые, как взрослые. Только девочка красивее, тебе не кажется?

– Мне мальчик больше нравится. И вообще, ты хоть различаешь, кто из них кто?

Теперь уже обиделся Родерик.

– Ты меня что, вообще за дурака держишь? Думаешь, я не отличу мальчика от девочки?

– И как ты отличишь, интересно, когда они запеленаты?

– Да по лицу сразу видно – это мальчик, а это девочка.

– Правильно, – удивилась Сандра и, сделав резкое движение, поморщилась.

– Опять голова? – обеспокоился Родерик.

– Ничего, пройдет. После спинномозговой анестезии сутки может болеть. Дай мне мой телефон, я уже звонила Денису, надо еще позвонить Грэйси и сообщить, она уже, наверное, проснулась.

– Лежи спокойно, я сам позвоню.

Он вытащил свой мобильный, но только собрался вызвать номер Грэйси, как трубка в его руке завибрировала.

– Привет, Родди, – сказал Дерек, – с возвращением в Австралию.

– Привет, Дерек, – с легким смущением в голосе ответил младший брат.

– Ты не забыл про завтрашний день? В Потс-Пойнте мы в этом году собираться, конечно, не будем, посидим немного в кафе в Бонди-Бич. Я тебя жду.

– Извини, Дерек, но, понимаешь, обстоятельства…

– Конечно, у меня и самого в настоящий момент настроение не праздничное, – вздохнул брат, – но мама любила, чтобы мы в этот день собирались всей семьей, для нее это стало, как бы традицией. Ладно, делай, как тебе удобней. Ты сейчас где, в Мельбурне?

– Нет, я на Тасмании.

– О, решил отдохнуть, это хорошо. Что ж, если вдруг соберешься приехать, дай знать – я встречу тебя в аэропорту.

– Кто звонил, что случилось? – спросила Сандра, тревожно вглядываясь в расстроенное лицо мужа.

– Завтра у Дерека день рождения, просил приехать.

– Как же я забыла, – ахнула она, – завтра ведь четвертое сентября! Мама в этот день всегда пекла торт и готовила кучу салатов. Знаешь, Дерек такой славный, я очень его люблю! Они соберутся в Потс-Пойнте?

– Нет, в Бонди-Бич, в кафе на Миллитари-роуд.

– А, знаю, прямо рядом с нашим домом. В смысле, с домом Дерека. Конечно, – тон ее стал ехидным, – мамы там больше нет, не сама же Ольга будет готовить салаты, она только гадости умеет говорить.

При одной лишь мысли о жене брата, состоявшей в связи с его отцом, Родерика начинало тошнить, но он все же пожал плечами и равнодушно заметил:

– Тут нет ничего особенного, многие отмечают семейные праздники в кафе.

– В принципе, ты можешь завтра с утра улететь и вечером прилететь, – пожала плечами Сандра, – как раз у меня молоко придет, и я начну их кормить, посмотришь. Заодно и Норе сообщишь. Наверное, она меня теперь и знать не хочет, из-за всех этих проблем я вела себя жутко по-свински. Передай ей, что я ее люблю.

Родерик не успел ответить, потому что его телефон задрожал опять.

– Родди, привет! – весело прокричала Мэгги. – Дерек сказал, что ты на Тасмании, как тебе там? На гору Веллингтон поднимался? Видел озеро, которое зимой замерзает? Я там два года назад в августе пейзаж писала – круто, замерзшее озеро, да? В Европе таких полно, но ведь мы туда зимой не ездим, боимся замерзнуть. Слушай, тут Дерек к себе назавтра звал, неудобно было отказаться – в прошлом году меня Сильвия тоже на четвертое сентября приглашала, я не поехала, потом совестью мучилась. Хочешь, я билеты закажу, чтобы нам с тобой в одно время прилететь – мне из Мельбурна, тебе из Хоббарта? Дерек нас в аэропорту встретит, чтобы нам на поезде не тащиться. А то в Таун-холле, где пересадку делать, под землей так душно, что мне всегда дурно становится.

Родерик посмотрел на Сандру. Поскольку некоторые слова, сказанные громким голосом Мэгги, доносились до нее из трубки вполне отчетливо, она примерно поняла, о чем идет речь, и кивнула.

– Ладно, – ответил он, – заказывай.

– Позвони Грэйси, – напомнила Сандра, – прямо сейчас звони, а то тебе опять начнут звонить, и все забудешь.

* * *

Самолет Мэгги прилетал на пятнадцать минут позже, пройдя вместе с другими прибывшими пассажирами туда, где толпились встречающие, Родерик сразу увидел брата. Дерек шагнул навстречу замешкавшемуся Родерику и сжал его в объятиях.

– Привет, Родди.

– Привет, Дерек, – смущенно ответил тот, – с днем рождения.

– Спасибо, что приехал, – лицо Дерека осветила добрая улыбка, – ты сделал мне лучший подарок из всех возможных, – он слегка отстранил Родерика и оглядел его со всех сторон, – словно сто лет тебя не видел.

– Понимаешь, дела, университет и…

– Я все понимаю, Родди, – взгляд старшего брата оставался ласковым, но лицо стало серьезным, – ты знаешь, я не привык к разным душещипательным разговорам, просто хочу напомнить, что мы братья. И что я тебя люблю.

– Я тоже.

Они вновь обнялись, на этот раз гораздо крепче, и в этот момент обоих разом обхватили чьи-то тонкие руки.

– А меня? – весело закричала Мэгги. – Меня кто будет обнимать?

– Какие у кого планы? – спросил Дерек, когда все сидели в машине, и ремни были пристегнуты. – У нас столики заказаны на четыре часа, посидим, наверное, до семи, дальше как?

– Я хотел сегодня же вернуться в Хоббарт, – ответил Родерик, – меня ждут.

– Как скажешь. А ты Мэгги?

– Ты такой гостеприимный, Дерек, просто жуть! – фыркнула она. – Приглашаешь гостей и сразу интересуешься, когда они уберутся домой. Я, может, еще хочу в Потс-Пойнт заглянуть, в бассейне поплескаться.

Дерек рассмеялся.

– Да сколько угодно, Нора обрадуется – ее сегодня не будет, заболела. Я интересуюсь потому, что папа пожелал вас всех развезти по местам назначения.

– Что с Норой? – встревоженно спросил Родерик.

– Да ничего страшного, слегка простыла, но, как всегда, решила, что у нее чума и боится заразить малышей.

– Я тогда тоже съезжу в Потс-Пойнт, мне нужно с ней поговорить.

«Вернусь в Хоббарт завтра первым рейсом, ничего страшного. Сэнди будет огорчена, если я не поговорю с Норой».

После смерти Сильвии прошло меньше года, поэтому за двумя столиками, заказанными в кафе на Миллитари-роуд, напротив дома Дерека и Ольги, собрались только члены семьи. Кафе было небольшим и изнутри походило на красивую беседку, в противоположных углах которой стояли круглые столы, окруженные мягкими кожаными диванами. Можно, конечно, было бы сдвинуть столы, хозяин это предлагал, но тогда нарушен был бы интерьер, и утрачена витавшая в воздухе теплая романтическая атмосфера.

За одним столиком разместились Ольга с Мэгги и детьми, за другим – именинник с отцом и младшим братом. Место рядом с Родериком, приготовленное для Норы, пустовало, поэтому дети время от времени перебирались от одного стола к другому.

Родерик почему-то чувствовал огромное облегчение оттого, что ему не придется сидеть за одним столом с ЭТОЙ женщиной. Хотя, конечно, какая тут была разница – напротив друг друга или за соседними столами. О делах Энвижен не говорили, в основном, обсуждали предстоящее выступление Лили в балетном классе.

– Руководительница велела всем девочкам завить волосы, – со смехом рассказывал Дерек, – а Ольга возмущается, говорит, что горячая завивка портит волосы.

– Папа, я хочу завитые волосы! – крикнула Лили с соседнего стола. – А то меня не выпустят на сцену. Всем девочкам сделают завивку.

Родерик поднял глаза и встретил взгляд отца – ласковый и любящий. Он вдруг заметил, что щеки Патрика ввалились, а волосы совсем побелели, и сердце у него защемило от жалости.

«Как сильно изменился папа! Нора была права, он мой отец, этого не изменить».

В семь, как и говорил Дерек, они поднялись из-за стола. Все, кому нужно, сбегали в туалет, потом начали прощаться. Дети буквально повисли на Патрике, Ольга в своем казавшемся простым, но в высшей степени элегантном костюме подошла к свекру, чтобы освободить его от этого затянувшегося прощания.

– Тэдди, Лили, дедушка устал, а ему еще вести машину, хватит обниматься. Благодарю всех присутствующих за то, что согласились сегодня собраться за этим столом, – обратилась она к гостям, – думаю, это правильно, в семье должен всегда быть мир, – ее взгляд уперся в лицо Патрика, – тень Энвижен не должна закрывать нам солнце любви.

От столь откровенного и образного намека на причину, вызвавшую разлад среди членов семьи, всем стало крайне неловко, даже Дерека смутила бестактная откровенность жены, а лицо Патрика Нортона внезапно окаменело.

– Пора ехать, – глухо сказал он.

Садясь в машину, Родерик взглянул на бледное лицо отца и неожиданно встревожился.

– Ты хорошо себя чувствуешь, папа? Давай, я поведу.

Патрик отрицательно качнул головой, занял водительское место и, едва Родерик с Мэгги пристегнули ремни, включил зажигание.

– Слушай, Родди, – поинтересовалась Мэгги, когда они уже мчались по Миллитари-роуд, – ты на Тасмании, извини за нескромность, один или в компании?

– Можно мне отложить ответ до вечера, Мэг? – со смехом спросил Родерик. – Сегодня я должен сообщить Норе одну важную новость, можешь при этом присутствовать, тогда все и узнаешь.

– Новость? – ахнула Мэгги. – Нет, скажи мне сейчас, Родди, пожалуйста, я до Потс-Пойнта точно не дотерплю!

Ответить ей он не успел.

* * *

Когда Родерик позвонил Грэйси, сообщив ей о рождении близнецов, она еще не уехала в университет и, узнав новость, запрыгала по дому, как кенгуру.

– Дедушка, Сэнди родила, все нормально, Родерик с ней!

Старый Бен выкатился на своей коляске из кухни, где готовил завтрак, и от восторга даже немного прослезился.

– Подумать только, эта милая девочка стала мамой! Надо сообщить Сью, позвони ей, обрадуй.

На лице Грэйси мелькнула недовольная гримаса – основным правилом Сюзьен было немедленно забывать о деле, которое закончено. Но Бен с годами становился все более и более сентиментальным, ему казалось, что все вокруг испытывают те же чувства, что и он.

– Я сказала Сью, что нашла Сэнди в Хоббарте и что сообщила об этом Родерику Нортону, – сдержанно произнесла она, – она даже не спросила, что и как, только велела написать отчет и проверила, перечислил ли Родерик деньги за работу. Я не стала сообщать Сюзьен, что Сэнди беременна, ей это абсолютно безразлично. И вообще, мы сейчас говорим друг с другом только по делу.

– Грэйси, – строго сказал Бен, – что у тебя с сестрой за проблемы? Не молчите, мадам, отвечайте, когда я спрашиваю!

– Дедушка, что ты придумал, никаких проблем!

– Так, – старик насупил брови, – она опять начала пить? – и, поскольку Грэйси подавленно молчала, он грозным тоном добавил: – Что ж, я сам ей позвоню, и чтобы завтра она была здесь!

Сюзьен прекрасно поняла причину приглашения деда и вполне могла бы отговориться делами, но ее мучило отчуждение, установившееся в последний месяц между ней и младшей сестрой, поэтому не хотелось усугублять ситуацию.

– Только, дедушка, я завтра поздно освобожусь, – предупредила она.

– Ничего, детка, я рад тебя видеть в любое время. Поужинаем, будет рыба под маринадом. И твой любимый салат из креветок.

Бен ужаснулся, увидев исхудавшее лицо старшей внучки, ее глаза, обведенные черными кругами. Они сидели в гостиной за столом, уставленным стряпней Бена, и Сюзьен через силу пыталась заставить себя есть. Наконец, не выдержав, она отодвинула почти полную тарелку.

– Спасибо, дедушка, все было очень вкусно.

– Сью, детка, как ты себя чувствуешь? Ты похудела, – мягко заметил дед, – плохо ешь.

– Много работы, – она отвела глаза и поднялась, – мне пора, до свидания, дедушка.

Вряд ли имело смысл говорить с ней, когда она была в таком состоянии, следовало думать и искать выход. Когда Сюзьен уехала, Бен долго сидел неподвижно, мысленно прикидывая, что делать дальше. Беседовать с ней и что-то объяснять? Сью умна и лучше всех все понимает. Скорей всего, она попытается справиться самостоятельно, но ей это не удастся – видно, что борьба уже довела ее до изнеможения. Убедить лечиться… Но как это сделать?

Он глубоко вздохнул, посмотрел на часы и попросил Грэйси:

– Детка, включи телевизор, как раз новости идут.

«…и трагическая новость: два часа назад машина, в которой ехали глава компании Энвижен Родерик Нортон, его отец Патрик Нортон и их родственница Мэгги Гримвэйд, сорвалась в пропасть, резко свернув с Миллитари-роуд направо и проломив ограждение. Все, кто находился в машине, погибли, на водительском месте, согласно полученной нами информации, был Патрик Нортон. Причина, по которой произошла авария, выясняется…»

– Сэнди, – хрипло проговорила Грэйси, поднеся руки к горлу.

– Бог мой! – старик качнулся вперед в своем кресле.

Грэйси вскочила на ноги.

– Дедушка, я лечу в Хоббарт. Прямо сейчас.

Прямо сейчас ей улететь не удалось – Грэйси пробежала по сайтам авиакомпаний, но улететь на Тасманию, как оказалось, можно было только в десять утра следующего дня, на все предыдущие рейсы билеты были распроданы.

В десять часов утра, когда самолет компании Джет стар с Грэйси на борту оторвался от взлетной полосы в Мельбурне, Сандра сказала сидевшей у нее с самого утра Ларисе:

– Мама, да иди ты, наконец, на работу, там Яша один.

– Что детский врач сказал? Я ведь не понимаю.

– Сказал, что все нормально, если у меня к вечеру молоко придет, то буду кормить, а пока им смеси дают.

– Бывает, что и на третий день приходит, – вздохнула мать, – а голова у тебя как?

– Сегодня почти уже не болит. Да не волнуйся ты так, иди, скоро Родди приедет.

Лариса со вздохом поднялась и посмотрела на мирно спавших внуков – близнецов недавно осмотрела детский врач, потом их покормили, перепеленали, и теперь они блаженно посапывали, задрав кверху носики.

– Ладно, Сашенька, ты только много зря не вставай, а то я все-таки из-за этого спинномозгового обезболивания волнуюсь. Что тебе еще дать?

– Ничего, ма, телевизор только включи.

«…Совет директоров холдинга Энвижен провел срочное заседание в связи с трагической гибелью в Сиднее главы компании Родерика Нортона и его кузины Мэгги Гримвейд. Как уже сообщалось, вчера машина, в которой они ехали…»

Откинувшись на подушки, окаменевшая от ужаса Сандра слушала новости. Лариса, не понимавшая по-английски, озабочено спросила:

– У тебя что, опять голова заболела?

«Он погиб вчера вечером, а я ничего не знала. Он мертвый лежал в разбитой машине на дне пропасти, а я спокойно проспала всю ночь. Родди, любимый, как же ты так? Никогда уже не войдешь в эту дверь, не обнимешь меня, и я… Я не буду жить без тебя! Я не хочу жить без тебя! Таблетки… Вспомнила, они у меня в сумке, а не в джинсах, я сунула их туда, где прокладки, и совсем забыла».

Захлестнувшее отчаяние сразу отступило, стало легче.

– Со мной все нормально, мама, где моя сумка? Там, где медикэа и права.

– Сумка? – удивилась Лариса. – Здесь она, в тумбочке. Тебе дать?

– Дай, пожалуйста, она мне нужна. Ага, вот эта. Все, мама, иди. Иди, я хочу спать.

Сандра закрыла глаза. Чуть поколебавшись, Лариса поцеловала дочь и на цыпочках вышла. Подождав, пока шаги матери стихнут, Сандра вытащила таблетки и спокойно отсчитала себе на ладонь нужную дозу. Ей стало хорошо, мысль работала четко и ясно.

«Я не забрала у нее таблетки! – с ужасом думала Грэйси, ерзая на жестком сидении самолета. – Какая же я дура, почему я не заставила ее найти и отдать мне эти таблетки? Позвонить… А кому позвонить, что сказать?»

«Кажется, я подобрала оптимальную дозу, – думала Сандра с холодной рассудительностью медсестры, – слишком мало или слишком много – могут откачать».

Сердце ее перестало биться в тот момент, когда Грэйси вихрем влетела в дверь клиники и, добежав до сестринского поста, начала выяснять у удивленной ее волнением медсестры, где находится Сандра Дорин. И хотя ей мгновенно стало все понятно при виде неподвижного лица на подушке и глаз, безжизненно смотревших ввысь, сознание еще отказывалось верить в непоправимое. Схватив свисавшую с кровати безжизненную руку, она пронзительно закричала:

– Помогите! Сэнди! Нет!

Ян Дэвидсон посетил Нору наутро после гибели Родерика и вновь вернулся в Потс-Пойнт на следующий день. С тяжелым сердцем переступил он порог дома Нортонов. Ингред Ньюман, открывшая ему дверь, в свое время была профессиональной няней, вынянчила Дерека, потом Нору. Крепкая умом и телом, хотя ей уже давно перевалило за восемьдесят, она сама водила свою машину и время от времени заезжала в Потс-Пойнт повидать Нору, к которой испытывала особо теплое чувство. Узнав из новостей о трагедии на Миллитари-роуд, Ингред в тот же вечер примчалась к своей бывшей питомице и с тех пор не оставляла ее одну.

– Опять вы, – со вздохом сказала она Дэвидсону, – лучше бы сейчас ее не трогать.

– Простите, Ингред, – печально извинился он, – у меня нет другого выхода.

– Она у себя наверху, сейчас я ее предупрежу. Патронажная сестра недавно ушла.

Гибель близких, казалось, отняла у Норы внутреннюю силу, помогавшую ей справляться с тяжелым недугом и жить жизнью, которую непосвященный в ее проблемы наблюдатель мог бы даже счесть интересной и полноценной. Глядя на укутанную пледом крохотную фигурку, почти утонувшую в широком кресле, Ян подумал, что она сейчас выглядит старше Ингред – таким измученным и больным был взгляд покрасневших глаз на обтянутом пергаментной кожей лице.

– Рада вас видеть, Ян, – сказала Нора в ответ на его приветствие, – садитесь.

– Совет директоров ждет вашего решения, Нора. Вы ознакомились с документами, что я вам оставил?

– Да. Но мое решение неизменно – я не желаю принимать наследства. Пусть Дерек, как единственный наследник, полностью берет на себя ответственность за Энвижен, мне не по силам делить с ним этот груз.

– Простите, Нора, но вопрос этот чрезвычайно важен, поэтому я хотел бы убедиться, что вы все правильно поняли. Вчера я сказал вам, что если Дерек унаследует все акции компании и получит единоличное право определять политику Энвижен, это может привести к катастрофе. Я глубоко уважаю его деловые качества, но согласен с покойной Сильвией: он находится под сильным влиянием жены. Ольга Нортон уже инициировала ряд сделок, крайне вредных для Энвижен, дискредитирующих лицо компании. Кто-то должен этому противостоять, и только у вас есть на это право.

– Думаю, Ольга Нортон вела себя так, потому что прежде компания ничего для нее не значила, – со вздохом возразила Нора, – она рассматривала ее, как средство обеспечить свои насущные нужды. Теперь же она будет знать, что в Энвижен – будущее ее детей. Я уверена, что ее отношение коренным образом изменится.

– Нора, разве вы не прочли заключение генетической экспертизы, которое я вам вчера оставил? Разве не прочли вы отчеты, представленные Сильвии детективами? Тэдди и Лили – не дети Дерека. Предположительно, они дети Патрика Нортона, вашего отца, и не имеют права наследовать акции Энвижен, дающие права на управление компанией.

– Я прочла и все поняла. Это завещание столетней давности, написанное утратившим рассудок больным стариком, – какое оно имеет для меня значение? Какая разница, чья кровь течет в жилах этих детей, которых я безумно люблю? Если они дети моего отца, они мне все равно родные. Мама придавала этому значение, к тому же, у нее были личные мотивы, я понимаю. Но мне все это безразлично. Престижу Энвижен не нужны подобные скандалы, вы должны молчать, Ян, и никто ничего не узнает.

– Позвольте, Нора, – он не сумел удержать своего возмущения, – что вы говорите? Ольга Нортон, будучи женой вашего брата, состояла в связи с вашим отцом. Пусть вы считаете генетические аспекты завещания Гримвэйда ерундой, пусть в Австралии почти узаконены внебрачные отношения, но такое…

Нора слабо улыбнулась, и пергаментная кожа ее лица сразу покрылась морщинами.

– Ян, – сказала она, – знаете ли вы, что я чувствую к людям, которых клеймят за прелюбодеяние и кровосмешение? Знаете ли вы, что я чувствую к жертвам изнасилований? Знаете ли вы, наконец, что я чувствую к тем, кто подхватил СПИД во время открытого секса? Лишенная всех естественных радостей жизни, я испытываю к ним… зависть. Поэтому не требуйте от меня, чтобы я кого-то осуждала. Кроме нас с вами, никому неизвестно, кто настоящий отец Тэдди и Лили, не будем вытаскивать это на свет Божий.

Взволнованный ее словами, Ян Дэвидсон прошелся по комнате и вновь опустился в кресло.

– Хорошо, Нора, – сказал он, – у меня нет права с вами спорить. Что мне передать Совету директоров?

– Я готова подписать все бумаги, касающиеся отказа от наследства, мне больше не хочется ни о чем говорить, Ян. Я устала, простите.

Дэвидсон уже покинул комнату, а Нора все еще сидела с закрытыми глазами. Наверное, она на какое-то время впала в забытье, потому что не слышала, как Ингред осторожно приоткрыла дверь, и вздрогнула, когда, открыв глаза, увидела, что та в нерешительности мнется на пороге, держа в руке телефон.

– Детка, – сказала старушка, – тут звонит молодая леди, Грэйси Ларсон. Говорит, что это крайне важно. Я сказала ей, что ты нездорова, но она непременно хочет с тобой говорить.

– Грэйси Ларсон. Ах, да, девушка-детектив.

Чуть тряхнув головой, Нора окончательно пришла в себя. Ее мобильный был выключен, если Грэйси Ларсон звонит по домашнему телефону, возможно, это действительно важно. Хотя… что теперь для меня может быть важно?

– Я скажу, что ты не можешь ответить.

– Нет, Ингред, дай, пожалуйста, трубку.

– Прошу прощения, что беспокою вас в таком горе, – торопливо говорила Грэйси, словно боясь, что Нора отключит телефон, – но вчера Сандра Дорин умерла. Третьего числа она родила близнецов, мальчик и девочка. Их с Родериком дети. Еще в апреле она назначила официальных опекунов – свою мать и вас. В медицинской карте указала, что не замужем – из-за размолвки с Родериком. Лариса в шоковом состоянии, врачи боятся за ее рассудок, администрация клиники сейчас выясняет с органами опеки, что делать с малышами. Со мной вообще никто не станет разговаривать, только вы имеете законное право что-то решить.

Нора выпрямилась в кресле и неожиданно стала как две капли воды похожа на свою мать Сильвию Нортон.

– Прежде всего, где вы, и как мне вас найти, Грэйси?

– Простите, не сказала, совсем потеряла голову – я в Хоббарте, Сэнди жила здесь все эти месяцы.

– Благодарю вас за все, что вы сделали и делаете, Грэйси, завтра я буду в Хоббарте, сообщите мне, как с вами связаться…

Когда она отключила телефон и отложила органайзер, куда записала полученную от Грэйси информацию, стоявшая все это время рядом с ней Ингред озабоченно покачала головой.

– Врачи запрещают тебе летать, детка.

– Всего лишь не рекомендуют, – откинув плед, Нора поднялась на ноги, – Ингред, дорогая, мне сейчас нужно срочно связаться с моим адвокатом, а ты, пожалуйста, дозвонись до Морин, попроси ее завтра сопровождать меня в Хоббарт.

Она торопливо прошла в кабинет матери, а Ингред, недовольно что-то бурча себе под нос, набрала номер телефона Морин, патронажной сестры Норы.

Внезапная смерть молодой родильницы вызвала большой переполох в клинике, но Грэйси не стала говорить о своих подозрениях, уже не видя в этом смысла. В первый момент врач, не разобравшись, диагностировал внезапную остановку сердца, репортеры, немедленно подхватили эту версию и тут же затеяли открытую дискуссию о возможных осложнениях эпидуральной анестезии. Поскольку половина рожениц в Австралии прибегала именно к этому методу обезболивания, тема была крайне актуальна, и ее сразу начали обсуждать на форумах. Когда же вскрытие выявило истинную причину трагедии, внимание прессы уже переключилось на проходившие в это время в Квинсланде соревнования по теннису.

Грэйси, как подругу покойной, дважды спрашивали в полиции, где Сандра Дорин могла достать фенобарбитал, но она ничего им не сообщила – ей даже страшно было подумать, что могут вновь начать теребить Анну Гримвэйд, занятую в это время похоронами единственной дочери. Ее выручила прилетевшая на следующий день со своим адвокатом Нора – немедленно разобравшись в ситуации, она сообщила полиции, что по состоянию здоровья вынуждена время от времени принимать фенобарбитал, и иногда ей приходилось одалживать таблетки Сандре, та страдала бессонницей. В конце концов, решили, что, мучаясь головной болью после спинномозгового обезболивания, молодая мать решила принять таблетки, чтобы выспаться, но случайную превысила дозу. В полиции крайне сочувственно отнеслись к просьбе Норы скрыть от папарацци имя умершей ради ее находившейся в тяжелом состоянии матери, а клиника вообще не была заинтересована в афишировании этого случая.

Также быстро Нора уладила дела с опекунством, почти сразу ее адвокат начал процесс усыновления – для Норы, как официально назначенного опекуна, вопрос должен был решиться в кратчайшие сроки. Глядя на эту энергичную маленькую женщину с сияющими глазами, трудно было узнать в ней робкое болезненное существо с изможденным лицом, которым она была всего несколько дней назад.

Грэйси уехала из Хоббарта на следующий день после похорон Сандры, прощаясь с ней в отеле, Нора ласково стиснула ее руку своими крохотными ладонями и сказала:

– Дорогая моя, я вам безмерно благодарна, можете ехать спокойно, все дальнейшие хлопоты я беру на себя.

– Как долго еще вы пробудете в Хоббарте, Нора?

– Достаточно долго. Здесь быстрей всего можно завершить процесс усыновления, помимо этого меня беспокоит Лариса. Врачи не знают, когда она выйдет из этого состояния, во всяком случае, я очень рада, что этот симпатичный черноглазый мужчина так о ней заботится.

– Я хотела бы… попрощаться с малышами.

Нора провела ее в соседнюю комнату, где стояли две колыбельки. Сидевшая возле них женщина лет сорока тепло улыбнулась Грэйси, негромко сказала:

– Привет, как поживаете? Я Эллис.

– Эллис оказала мне большую услугу, согласившись поработать няней, – пояснила Нора, – к тому же она и мне лично оказывает помощь – Морин, моя патронажная сестра, должна была вернуться в Мельбурн.

– Вам нравится эта работа, Эллис? – вежливо спросила Грэйси.

– Что ж, я опытная медсестра, но за двадцать лет так и не смогла найти работу на Тасмании. Работала в Варандайте, штат Виктория, между сменами летала домой. У меня семья – муж, дети школьники, можете себе представить? И не я одна такая, мы, медсестры, возмущались, требовали, а нам предлагали переквалифицироваться. Сейчас я, по крайней мере, постоянно с семьей.

Когда они вернулись в гостиную, Нора, чуть смущаясь, попросила:

– Еще минутку Грэйси. Видите ли, мое решение усыновить этих детей неизменно, но нужно трезво смотреть на вещи – я не знаю, сколько мне еще придется прожить. Моя болезнь может вернуться через год, через двадцать лет, может вообще не вернуться, я живу с этим уже почти четверть века. В материальном отношении дети будут обеспечены, об этом даже разговора нет, но в своем завещании я хотела бы назначить им законных опекунов. Лариса… Если честно, я не знаю, что с ней будет после такого потрясения. И если вы…

Она запнулась, и Грэйси понимающе кивнула.

– Я согласна. Но вы должны учесть, что у Сэнди есть еще и родной брат. Правда, он живет в России.

– Брат? – удивилась Нора. – Но ведь он погиб?

– Жив, Сэнди нашла его за день до того, как они расстались с Родериком. Как раз тогда она перестала вам писать, поэтому ничего и не сообщила. Думаю, у нее в тот момент началась сильная депрессия.

– Бедная моя девочка.

Боль сдавила горло Норы, но усилием воли она запретила себе расслабляться – нельзя было думать о грустном. Печальные мысли губительны для нервной системы, теперь же ее здоровье и все отпущенные ей на этом свете дни принадлежали детям Родерика и Сандры.

– Сэнди не могла понять, почему ее тетка так поступила, – продолжала Грэйси, – сообщила им с Ларисой, что Денис и остальные убиты, а в Москву написала, что Лариса и Сандра погибли в катастрофе на железной дороге.

– Ольга Нортон? Странно.

– Я тоже не могу этого понять, – Грэйси пожала плечами, – мне один раз пришлось с ней беседовать, она показалась мне вполне адекватной женщиной.

Нора нахмурилась. В отличие от матери и Родерика она всегда старалась подавлять свою неприязнь к Ольге – потому, возможно, что та была матерью горячо любимых ею Тэдди и Лили. Но теперь в памяти у нее вдруг встали слова Дэвидсона.

– Пожалуйста, Грэйси, – повинуясь неосознанному порыву, сказала она, – не сообщайте никому и ничего о том, что здесь произошло. Дети будут мною усыновлены, никому не обязательно знать, что это дети Родерика и Сандры. Тем более, что они так и не сообщили никому о своем браке.

– Вы могли бы меня не просить, Нора, молчание мне предписывает моя профессиональная этика. Дедушка знает, я попрошу его молчать, но брату Сэнди необходимо сообщить. Не знаю даже, как написать, – неожиданно жалобным голосом проговорила Грэйси, – Сэнди позвонила ему, когда родила. И мне тоже – я говорила с ней и с Родериком. Но после всего этого… Лариса была не в состоянии с ним связаться, придется мне… Не знаю, как вы думаете? Что я должна ему сообщить?

Поднявшись, Нора легко подошла к девушке, обняла ее за плечи и, заглянув в полные слез глаза, поцеловала в лоб.

– В этих случаях обычно советуют щадить чувства близких, – мягко проговорила она, – возможно, это и правильно. Но будь это моя сестра, я хотела бы знать правду. Всю.

* * *

Денис плакал. Горько плакал, лежа на диване и уткнувшись лицом в подушку. Сергей Денисович накапал в стакан валокордину, разбавил водой и принес внуку.

– Выпей, Дениска.

Оттолкнув руку деда, Денис сел, лицо его исказилось от гнева.

– Как! – закричал он. – Как она могла так поступить! Не подумала о своих детях, о маме. Мама! Сколько лет она прожила в аду, считая меня мертвым, и теперь…

Тяжело вздохнув, Сергей Денисович опустился на диван рядом с Денисом.

– Когда погибла твоя бабушка Ксения, – глухо сказал он, – у меня тоже была такая мысль – уснуть и никогда больше не проснуться. Но рядом был твой папа, он был совсем молод, вне себя от отчаяния, я должен был думать о нем. И я остановился. Но у меня уже седели виски, я был умудрен опытом жизни, а Сашенька была совсем еще молода. Она не сумела справиться с отчаянием. Не будем винить ее, родной. Выпей.

Зубы Дениса лязгали о край стакана, он сделал глоток и вернул деду.

– И я ничего не могу сделать, дед! Не могу поехать в Австралию, позаботиться о маме, позаботиться о племянниках! У меня нет денег даже на билет, а визу не оформят, если на счету нет определенной суммы. Я чувствую себя полным ничтожеством!

– Подожди чуть-чуть, мой мальчик, все образуется. Пока напиши этой девочке – Грэйси, кажется? – напиши ей, поблагодари, попроси держать тебя в курсе событий. Кажется, она очень хорошая девочка, добрая.

Читая деду ответ Дениса, Грэйси не удержалась – заплакала.

– Этот парень неплохо знает английский, – только и заметил со вздохом старый Бен.

– Да, дедушка, – шмыгнув носом, согласилась Грэйси.

– Одно я тебя попрошу, детка: если тебе когда-нибудь взбредет в голову поступить, как этой твоей подружке Сэнди, вспомни, что у тебя есть старый дед.

– Что ты, дедушка, – Грэйси слабо улыбнулась сквозь слезы, – у меня очень здоровая психика и крепкие нервы.

– Да-да, а вот твоя сестра… Сегодня утром Сэм Доули звонил мне, сказал, что она его уволила. Он извинился передо мной, что вынужден оставить нас, ему уже предложили работу у Остинов.

Грэйси ахнула. Она не знала, что накануне Сюзьен сделала еще одну попытку примириться с Сэмом. Он взглянул ей в глаза и не выдержал, глухо сказал:

– Я буду у тебя сегодня, Сью, о\'кей?

– Сэмми! – голос ее дрогнул, на глазах выступили слезы.

Его задержали дела, он приехал к ней уже после полуночи, а она, издерганная ожиданием, не утерпела – полезла в шкаф, где стояла бутылка с виски. Около часу ночи Сэм, открыв дверь своим ключом, вошел в квартиру. Сюзьен, задремавшая в кресле, резко вскочила и бросилась к нему на шею. Он обнял ее и… отшатнулся, почувствовав запах перегара.

– Прости, Сью, не могу.

Сняв со своей шеи обнимавшие его руки, он отстранился и сделал шаг назад. Тогда Сюзьен с изуродованным злостью лицом закричала:

– Ты уволен! Я расторгаю наш контракт, ищи себе другое место!

Когда Грэйси, узнав от деда об увольнении Сэма, примчалась к сестре, говорить с той о чем-нибудь было уже бесполезно. Грэйси поехала в офис, где на столе аккуратной стопкой лежали папки с распечатанными Сэмом отчетами о последних заданиях. Она сидела, положив на них голову, и горько плакала.

С тех пор дела агентства пошли из рук вон плохо. При жизни Билла они имели постоянных клиентов, которые, подобно Сильвии Нортон, в течение многих лет поручали им вести наблюдение – за неверными супругами, конкурентами, потенциальными наследниками, – однако упорные слухи о том, что старшая дочь Билла страдает алкоголизмом, постепенно делали сотрудничество с ней нежелательным.

После Нового года пришло извещение из банка – им было отказано в кредите без объяснения причин. Сюзьен дважды перечитала извещение и сказала сестре:

– Придется просить дедушку, чтобы он оформил кредит под залог своей недвижимости.

– Дедушка этого не сделает, Сью, – возразила младшая сестра, – все доходы от недвижимости поступают на содержание юнита и мое образование, мне еще остался год до окончания университета. Пока ты не пройдешь лечение, дед рисковать не станет.

– Я ничем не страдаю, – резко оборвала ее Сюзьен, – и в лечении не нуждаюсь.

Грэйси пожала плечами.

– Тогда говорить о чем-либо бессмысленно. Раз банк, который больше двадцати лет предоставлял нам кредит, отказал, значит, до них дошли какие-то слухи. Денег нам никто не даст.

– Посмотрим! – заносчиво произнесла Сюзьен и прекратила этот разговор.

Все же на следующий день за завтраком Грэйси передала деду слова сестры. Лицо старика стало суровым.

– Позвони своей сестре и скажи, что я хочу сегодня вечером ее видеть – чувствую, пора мне брать дела в свои руки. Звони прямо сейчас, если она начнет возражать, передашь мне трубку. Сюзьен должна пройти курс лечения, иначе все окончится катастрофой. Звони, чего ты ждешь?

Нерешительно взглянув на деда, Грэйси нажала клавишу вызова на своем мобильнике. Голос ответившей ей Сюзьен был полон нетерпения, похоже было, что она торопится.

– Привет, Грэйси, я сейчас улетаю в Сидней по делу. Прости, мне некогда, я перезвоню.

Бен сердито посмотрел на растерянную внучку и ворчливо поинтересовался:

– Ну, что там?

– Сейчас ей некогда – дела. Она перезвонит.

Грэйси сделала веселое лицо, чтобы не волновать деда, но в голове вертелись тревожные мысли.

«Мы с ней вчера вечером расстались в офисе, – думала она, – но Сью ни словом не упомянула, что собирается в Сидней. Может, появился клиент? В таком случае, она предупредила бы меня. Ох, Сью, где же ты?»

Самолет совершил посадку в час дня. Выйдя из здания аэропорта, Сюзьен сразу же направилась к платной стоянке и обратилась к служащему в форме. Тот передал ей ключ и указал на серебристую хонду, стоявшую в самом краю ряда – перед вылетом из Мельбурна Сюзьен позвонила агентству, предоставляющему в аренду автотранспорт, и попросила оставить ей на стоянке машину. С этим агентством у них был постоянный договор, поскольку им постоянно приходилось вести дела в Сиднее. Сев на водительское место, Сюзьен пристегнула ремень, включила зажигание и повела машину в Бонди-Бич.

По Миллитари Роуд, она дважды проехала мимо дома Ольги и Дерека Нортонов, потом, припарковав машину, зашла в кафе – то самое, где семья Нортонов отмечала так трагически завершившийся день рождения Дерека, – заняла столик возле окна, заказала пиццу и стала наблюдать за домом.

Дом казался мертвым, но Сюзьен это ее не удивляло – из сообщений средств массовой информации она знала, что Дерек уехал в Канберру на трехдневное совещание глав крупнейших корпораций. Дети с утра были в школе, и именно это время Ольга, скорей всего, посвящала шопингу – ведь теперь рядом с ней не было всегда готовых подать руку помощи Патрика и Ларисы.

Часа в два, когда Сюзьен допивала уже третью чашку кофе, подъехала машина – Ольга привезла из школы детей. Тэдди с Лили забежали на минуту в дом – бросили свои рюкзачки, – Ольга поставила машину в гараж, и все трое направились в кафе, где сидела Сюзьен. Судя по всему, они были здесь постоянными клиентами и занимали обычно один и тот же столик. Сюзьен маленькими глотками лениво отхлебывала кофе и прислушивалась к веселой детской болтовне у себя за спиной – кажется, на вечер у них никаких мероприятий вне дома не намечалось. Этого, собственно, и следовало ожидать – вряд ли Ольга Нортон, насколько Сюзьен знала эту женщину, будет тратить время на поход с детьми в музей или повезет их в Луна-парк.

Поев, все трое вернулись в дом. Жалюзи на окнах комнаты Ольги и детских задвигались, потом Тэдди и Лили выбежали в сад с какой-то игрой и уселись в крытой беседке. Ольга, судя по всему, оставалась у себя и занималась своими делами – возможно, примеряла новое платье. Решив, что пора, Сюзьен вытащила мобильный телефон и позвонила.

– Детективное агентство Ларсонов? – с легким удивлением переспросила Ольга, когда Сюзьен представилась. – Это вы были у нас прошлой зимой в связи с розысками моей племянницы Сандры?

– У вас была моя сестра Грэйси, мы работаем вместе. Но сейчас я звоню по другому вопросу.

– Вы все еще ищите Сандру?

Интерес, прозвучавший в ее голосе, трудно было с чем-либо спутать.

– Нет, я по другому вопросу. Не могли бы мы встретиться? Нам нужно обсудить крайне важное дело.

– Ах, да, я и забыла – у детективов всегда какие-то тайны, – в голосе Ольги зазвучали веселые нотки понимания. – Как насчет завтрашнего утра?

– Дело срочное, не хотелось бы откладывать. Если вы сейчас не очень заняты, то, скажем, минут через пять. Это тем более удобно, что вашего мужа нет дома – нежелательно, чтобы он присутствовал при нашем разговоре.

Ольга ответила не сразу, голос ее звучал чуть насмешливо, но в нем все же чувствовалось некоторое напряжение.

– Что ж, я вас жду. Это становится даже интересным.

Она встретила Сюзьен улыбкой и парой обычных приветственных слов, предложила сесть на мягкий кожаный диван у стены, и сама опустилась на другой, стоявший под прямым углом. За время работы детективом Сюзьен усвоила правило: лучше, если собеседник начнет говорить первым – хотя бы полюбопытствует, в чем, собственно, дело. Однако Ольга молчала, продолжая улыбаться и изучая гостью цепким взглядом. Внезапно Сюзьен ощутила легкое оцепенение и странное покалывание в затылке. Тряхнув головой, она отогнала неприятные ощущения и решила, что молчание затягивается.

– Мадам…

– Ольга. Так вы, в конце концов, нашли мою племянницу?

– Я же сказала, Ольга, я здесь по другому делу. Вам, возможно, известно, что Сильвия Нортон в течение многих лет пользовалась услугами нашего агентства. Родерик Нортон, став главой компании, тоже однажды обращался к нам за помощью. Сейчас по стечению обстоятельств – возможно, трагическому – Энвижен унаследовал ваш муж. Поскольку он очень занят делами компании, я думаю, именно вы должны продолжить семейную традицию.

– То есть, прибегнуть к услугам частного детектива? – улыбка не сходила с губ Ольги, но лицо стало напряженным. – Кстати, не вас ли я сейчас видела в кафе напротив нашего дома, мисс Ларсон?

– Сюзьен. Да, именно меня – я вас ждала. Мне казалось, что вам приятней будет со мной побеседовать в спокойной домашней обстановке.

– Мне не нужен детектив, Сюзьен, мне некого искать. И не за кем следить, я доверяю своему мужу. К тому же, ваше агентство не очень хорошо себя зарекомендовало – моя племянница до сих пор не найдена.

Сюзьен и на этот раз пропустила мимо ушей попытку Ольги что-то вызнать о своей племяннице. Бесплатно делиться информацией она не собиралась, да и не знала, где теперь Сандра – с тех пор, как Родерик Нортон перевел агентству деньги за выполненную работу, эта девушка ее больше не интресовала, а за полгода из Хоббарта можно переместиться куда угодно, хоть на край света.

– Детектив не только помогает найти, – сказала она, – иногда он помогает скрыть. То, что не подлежит оглашению.

Ольга все улыбалась. Сюзьен на миг опять ощутила нечто неприятное, но тут же усилием воли отогнала это прочь. Ей показалось, что по лицу хозяйки пробежало облачко недовольства.

– Итак, Сюзьен, вы хотите помочь мне скрыть какую-то информацию. Однако, – заметила она, вглядываясь в лицо собеседницы, – мне кажется, я вас встречала и раньше. Да, точно, мы встречались.

– Да, конечно. В Сингапуре. Мы жили в соседних номерах и почти каждый день желали друг другу доброго утра. Патрик Нортон был очень мил, однажды он даже пригласил нас вместе выпить кофе.

Чуть приподняв бровь, Ольга вздохнула.

– Вы правы, Патрик был очень милый человек. К сожалению, теперь он мертв, все это в прошлом. Думаю, эта информация ничего не стоит, Сюзьен.

– Что вы, – возразила Сюзьен, – я вам ее и не предлагаю. И даже не предлагаю фотографии, где агент моего отца запечатлел вас с Патриком на фоне чудес европейской архитектуры – задолго до того, как вы стали женой его сына.

Теперь уже Сюзьен бесцеремонно изучала взглядом лицо своей собеседницы.

– Мама! – вбежав в гостиную, крикнула Лили. – Можно нам посмотреть телевизор? Ой, здравствуйте, извините, – застенчиво сказала она, увидев гостью.

– Здравствуйте, как поживаете? – вежливо проговорил следом за ней вставший на пороге Тэдди.

– Поднимитесь к папе в кабинет, смотрите телевизор там, – резко проговорила Ольга, – сейчас я занята. И закройте дверь.

Сразу притихнув, дети прикрыли за собой дверь и торопливо поднялись по лестнице. Подождав, пока они скроются в кабинете Дерека, Ольга негромко заметила:

– Это хорошо, что вы не предлагаете мне фотографии ретро – они для любителя, а мой муж не любитель. Да и я тоже – ведь фото такой давности легко можно подделать.

– Вы правы на все сто, – весело согласилась Сюзьен, – я предложу вам нечто более свежее – результаты генетической экспертизы ваших детей. Подделывать их нет смысла – экспертизу всегда можно повторить. А ведь завещание старого Гримвэйда все еще в силе.

В глазах Ольги мелькнула растерянность, и она сразу утратила весь свой светский лоск, приобретенный за годы вращения в семье Нортонов.

– Что за чушь, – тон ее неожиданно стал грубым. – Какую еще экспертизу, кто ее делал? Дерек не станет делать никакой экспертизы, он мне доверяет.

Улыбнувшись, Сюзьен достала из папки распечатку и подала Ольге.

– Прошу ознакомиться. Результаты генетической экспертизы на девяносто девять и девять десятых удостоверяют, что Сильвия Нортон не является бабушкой Тэдди и Лили.

– Сука! – Ольга судорожно скомкала листки и стиснула их так, что побелели пальцы. – Старая сука, так вот почему она изменила завещание!

– Попали в точку, – согласилась Сюзьен.

– А вы… вы шантажистка, вы не имеете право разглашать эти данные, – глаза Ольги, яростно вспыхнули, – я засажу вас в тюрьму, от вашего агентства камня на камне не останется!

Сюзьен добродушно развела руками.

– Разве я вас шантажирую? Я всего лишь пришла предложить услуги по сокрытию информации. Если вы считаете это шантажом, можете заявить в полицию и обратиться в суд. Непременно передайте туда распечатку, которую вы сейчас комкаете – она послужит свидетельством моего злоупотребления информацией. Без нее вам не поверят. Думаю, вся Австралия будет с интересом следить за ходом процесса.

– Пытаешься меня запугать?

– Зачем мне это? – Сюзьен пожала плечами. – Я предпочитаю работать с разумным клиентом, а не с запуганным.

– Хорошо, – Ольга постаралась взять себя в руки, – сколько?

Выдернув из блокнота листок и написав на нем число, Сюзьен протянула его своей собеседнице.

– Мы заключим контракт, – сказала она, – и вы обязуетесь выплачивать эту сумму моему агентству регулярно – как плату за наши услуги.

Бровь Ольги, прочитавшей написанное, взлетела кверху.

– Ну и аппетит у вашего агентства!

– У нас вполне нормальные расценки, но вам я считаю по особому тарифу. Кстати, почти половина этих денег пойдет на уплату налогов, я не собираюсь обманывать государство. Так как?

Ольга скрипнула зубами.

– Откуда мне знать, может, завтра еще кто-то придет и захочет заключить со мной такой же контракт.

– От нашего агентства никто не придет.

– Не вы, так другие. И что, всем я должна буду платить?

Сумма, указанная Сюзьен, заставила Ольгу, умевшую трезво мыслить, взвесить все «за» и «против». В конце концов, у нее за годы замужества был накоплен немалый капитал, вложенный в акции солидных компаний и недвижимость. Если бы еще вернуть то, что потеряно из-за побега Ларисы… А эта сучка детектив не хочет сказать, где Сашка. Информация у нее есть, это несомненно, но она закрылась на замок, и никак к ней не подобраться. Ладно, сестру она, в конце концов, найдет, не в воду же та канула. Придется исхитряться, конечно, провернуть все так, чтобы Сашка не пронюхала и не вмешалась. Как только Лариса продлит своей подписью доверенность, позволяющую распоряжаться ее имуществом, нужно будет сразу избавиться от всех акций Мэйджик Би – переписывать их на свое имя опасно – и снять с ее банковского счета все накопления от перечисленных дивидендов. Конечно, это мелочь по сравнению с тем, что дает власть над Энвижен – пусть через Дерека, пусть через Тэдди и Лили. Но стоит ли стремиться к тому, что недостижимо? Ведь Сильвия, возможно, не только детективов посвятила в тайну своей семьи. Сегодня придет один, завтра другой, каждый потребует хороший куш за молчание, ее обдерут, как липку, а потом придет третий, все всем разболтает, и ей, Ольге Нортон, дадут пинка под зад. К чему тогда тратить деньги?

По выражению лица собеседницы Сюзьен поняла ход ее мыслей.

– Другие к вам не придут, – возразила она, – если Сильвия кому-то что-то и сообщила, то это не те люди, которые вступают в подобные сделки. Раз они до сих пор молчали, то и будут молчать. Скорей всего, репутация и стабильность Энвижен для них важнее завещания Гримвэйда – других-то законных наследников, кроме ваших детей, нет, зачем им скандал? Хотя, вполне вероятно, что никто, кроме меня, ничего и не знает. Впрочем, я вас ни к чему не принуждаю, если товар вам неинтересен, я найду другого покупателя.

Ольга презрительно дернула плечом.

– Репортеры вам столько не выложат, не надейтесь.

– Терпеть не могу репортеров, – Сюзьен сверкнула белозубой улыбкой, – никогда с ними не связываюсь. А вот Совет директоров Энвижен оценит эту информацию по достоинству. Ведь пока еще – пока еще! – Тэдди и Лили официально признаны наследниками и должны унаследовать Энвижен после смерти Дерека. Разумеется, Дерек молод и не собирается умирать, но ведь Родерик и Мэгги были еще моложе. Итак, да или нет? Решайтесь. Вы готовы подписать контракт? Если нет, я ухожу.

Ольга заколебалась.

«Пока выиграю время, а там будет видно. Похоже, она права – если бы кто-то хотел устроить скандал, то устроил бы до того, как Совет директоров признал Тэдди и Лили наследниками».

– И что будет указано в контракте? – ничего не выражающим голосом спросила она. – Услуга по сокрытию информации?

Сюзьен понимающе улыбнулась и вытащила из кейса две распечатанные копии заранее составленного ею договора.

– Можете ознакомиться, это стандартная форма. По желанию клиента в особо деликатных случаях графа «вид услуги» остается незаполненной. Можно не указывать, что услугой является молчание. Если кто-то и узнает о нашем контракте – отследит, например, перечисление денег, – скажите, что заподозрили мужа в измене и устроили за ним слежку. Поплачьте, Дерек будет тронут.

Проигнорировав насмешку, прозвучавшую в последних словах собеседницы, Ольга внимательно прочитала текст и поставила свою подпись на обоих экземплярах. Вернув один из них Сюзьен, она сухо сказала:

– Деньги поступят на счет вашего агентства в течение двух часов и будут поступать ежемесячно. Больше меня не беспокойте.

Вечером следующего дня Сюзьен приехала в Хэмптон и прямо с порога весело сказала деду:

– Привет, дедушка, извини, вчера я действительно была занята и не смогла приехать. Подозреваю, о чем ты хочешь со мной говорить, но нет смысла – я и сама решила взяться за ум. Больше ни глотка, ни виски, ни бренди, если сорвусь, сама поеду в клинику. Сейчас вся в работе – появился богатый клиент, аванс уже выплачен, так что первоочередные проблемы решены.

– Хочу надеяться, – в голосе Бена звучало явное недоверие, но все было сказано самой Сюзьен, так что обсуждение вопроса казалось бессмысленным.

В последующие дни Грэйси, пристально наблюдавшая за сестрой, отметила в ее поведении явные перемены к лучшему. Сюзьен не пила, выглядела веселой и много времени проводила в офисе, утрясая финансовые проблемы агентства. Имени появившегося у них клиента она не назвала, объяснив это конфиденциальностью расследования. Грэйси немного расслабилась, а спустя две недели в их агентство впервые за несколько месяцев обратились сразу три клиента – коммерсант, интересовавшийся распорядком дня своего конкурента, джентльмен, желавший знать, с кем его супруга встречается в фитнесс-клубе, и пожилая дама Оливия Крамер, разыскивающая сбежавшего из дому котенка.

Котенка Сюзьен поручила Грэйси, и та на следующее утро доложила об успешном завершении дела – беглец случайно заскочил в соседский гараж и был там ненароком заперт, поскольку хозяева гаража уехали на уикенд. Вид у нее при этом был задумчивый, и Сюзьен решила, что младшая сестра немного обижена за столь несерьезное задание.

– Не обижайся, Грэйси, – со смехом сказала она, – ты ведь помнишь, что говорил папа: не следует отказываться ни от какого дела, клиент нас кормит. Напиши отчет для Оливии, полагаю, мы можем сделать для нее небольшую скидку.

– Я думаю, Сью, нам нужно переходить на более высокий уровень работы.

– В каком смысле?

– В смысле привлечения новейших разработок. Существуют программы, анализирующие базовые данные и дающие вероятностные решения проблем.

Сказав это, Грэйси неожиданно покраснела. Сюзьен посмотрела на сестру с удивлением и пожала плечами.

– Да, есть программы, которые с учетом анализа личности подозреваемого рассчитывают вероятность совершения им преступления. Такие программы используются при раскрытии убийств, терактов и прочих тяжких преступлений, но нам они мало что дадут – мы, в основном, занимаемся супружескими изменами, хищением коммерческих тайн, поисками сбежавших людей и прочее.

– Видишь ли, я использовала одну оригинальную программу для поисков Гри-гри, и получила блестящий результат.

– Гри-гри? Что за Гри-гри, ты о чем, Грэйси?

– Гри-гри – котенок Оливии. Пушистый, симпатичный. В солнечные дни его выпускают в сад поиграть. В соседнем доме за забором двое ребят – мальчик и девочка, девяти и семи лет. Они его вкусным подманят, он шмыгнет через щель в заборе и к ним. Оливия увидела, пожаловалась родителям – сказала, что из-за их детей у ее котенка понос. Те ребят отругали, велели к котенку близко не подходить. Ребятам обидно, так они что придумали – днем у них гараж не запирается, они поставят там, в уголке, блюдце с молоком или сметаной и в дом. Гри-гри уже знает, бежит в гараж и лакомится, а у ребят алиби – они дома у всех на виду. В тот день он увидел, что возле гаража люди суетятся, ребята бегают – решил, что ему сметанки принесли. А они его не заметили, машину вывели, гараж заперли и уехали всей семьей. Двери толстые, он там пищит, его и неслышно. Хорошо, я уже знала, где искать. Они другому соседу запасные ключи от дома и гаража оставляют, мы открыли.

Под конец рассказа Сюзьен начала проявлять явные признаки нетерпения, взглянула на часы и, наконец, прервала сестру.

– Извини, Грэйси, – сказала она, – но мне сейчас некогда, ты можешь изложить все это в своем отчете. Хотя я, собственно, не понимаю, почему ты поиск сбежавшего котенка превратила в эпопею. У нас достаточно более серьезных дел.

– Сью, ты меня не слушаешь? Я же тебе объясняю: поиск объекта осуществлен с помощью специальной программы. Я ввела в базу данных всю информацию – пол и возраст хозяйки, пол, возраст и породу котенка, план местности вокруг дома Оливии со всеми постройками и гаражами, возраст и пол всех ее соседей, местонахождение в момент исчезновения. Через полчаса получила ответ – девяносто процентов вероятности, что Гри-гри в гараже.

В крайнем возмущении Сюзьен уставилась на младшую сестру.

– Ты сошла с ума, Грейси? Что за нелепость, неужели ты самостоятельно не могла найти какого-то несчастного котенка? Имея столько информации, не то, что котенка – похищенные из Лувра шедевры можно отыскать. Сколько нам теперь придется платить разработчику за использование программы?

– Разработчик, – Грэйси чуть запнулась, – предоставил нам программу для апробации. Бесплатно.

– А, реклама, – Сюзьен презрительно искривила губы, – нет, скажи ему, что программа нам не подошла.

– А мне она нравится, – небрежным тоном возразила ее сестра, – думаю, нам следует ее купить – теперь, когда мы с тобой работаем вдвоем, она могла бы оказать помощь.

– У агентства нет на это денег, – Сюзьен пожала плечами и поднялась, – бери кредит и покупай. Обеспечения я тебе не дам, попроси деда, но он вряд ли согласится. Поскольку ты освободилась, возьми на себя сегодня жену из фитнесс клуба. Графиком конкурента я буду заниматься сама, с утра ты занята в университете. Извини, тороплюсь, вечером продолжим разговор, если хочешь.

Сюзьен теперь часто оставалась на ночь в Хэмптоне, поскольку одиночество в Сэнт-Килда стало для нее окончательно невыносимым. Нужно было что-то решать с квартирой – сдать в аренду или просто продать, но квартира была куплена на паях с Сэмом Доули, а обращаться к нему в данный момент ей не хотелось.

Грэйси отправилась в фитнесс клуб в Сандригэме и, понаблюдав около полутора часов за женой ревнивого джентльмена, пришла к выводу, что, по крайней мере в этот день, встречаться с любовником она не собиралась. Пара приятелей, три или четыре подруги, веселая болтовня за чашечкой кофе с диетическими лепешками в кофе-шопе внизу – все, чем она занималась помимо специальных процедур. Присев за соседний столик, Грэйси прислушалась к разговору, но никакой информации для себя не извлекла – похоже, женщину, как и всю компанию, больше занимал вопрос стабилизации веса, нежели секс.

Распрощавшись и расцеловавшись с друзьями, дама села в машину и отправилась домой, Грэйси незаметно ехала за ней сзади. По дороге ее подопечная заглянула в универсам на Хайет-роуд, и Грэйси последовала за ней. Женщина купила двухлитровый баллон молока, замороженное мясо кенгуру, связку бананов и мюсли. Судя по тому, что из универсама она прямым ходом повела машину к себе домой на Альберт-стрит, приобретенная провизия предназначалась ревнивому мужу, а не любовнику.

Для очистки совести Грэйси все же подождала, пока сам ревнивец не вернется домой. Он завел машину в широкий гараж, поднялся по ступенькам и, войдя в дом, с силой хлопнул дверью – похоже, огонь ревности бурлил в его душе и переливался через край. Проследив, не выпрыгнул ли откуда-нибудь из окна дома натягивающий штаны любовник, Грэйси решила, что на сегодня достаточно. В следующий раз даме по расписанию предстояло посетить фитнесс клуб через два дня, возможно, тогда она и встретится с любимым, но Грэйси в этом сильно сомневалась – если женщина после занятий фитнессом готовить мужу ужин, то вряд ли она думает о другом мужчине. Хотя, кто знает, может, она регулярно подсыпает ему мышьяк, такому дураку следовало бы.

Повеселев от столь игривой мысли, Грэйси отправилась к себе в Хэмптон. Открыв входную дверь, она услышала голоса – Сюзьен уже приехала, они с дедом что-то обсуждали, сидя в гостиной.

– Ужинать! – радостно закричал Бен, едва младшая внучка переступила порог, и поехал на кухню.

– Ну что? – спросила Сью, когда сестра, сбросив туфли, забралась с ногами на диван.

– Да ничего, – Грэйси устало пожала плечами, – этот тип, кажется, не совсем того, – она выразительно покрутила пальцем у виска.

– Нас это не касается, о каждом наблюдении составляй отчет и делай распечатку.

– Да, конечно. Сью, а ты… не говорила с дедушкой о программе?

– Какой программе? – удивилась сестра, потом вспомнила и нахмурилась. – Я и не собиралась с ним об этом говорить, с какой стати? И вообще, я приехала всего за десять минут до тебя.

– Какая программа? – толкая перед собой тележку с подносом, Бен въехал в гостиную. – Девочки, угощение прибыло. Сью, Грэйси, за стол!

Аппетит у Сюзьен теперь стал намного лучше, и старик с удовольствием наблюдал, как она ест. Сью с детства была их с Биллом гордостью – умная, решительная, все схватывала на лету. И хорошенькая, можно даже сказать очаровательная – с тонким лицом и прелестной улыбкой. Смуглая – пошла в мать-француженку. Грэйси больше похожа на отца – светлая, с милым круглым личиком. Грэйси, его малышка. Только бы Сью опять не сорвалась, только бы не начала пить, только бы не начала! Бен не верил в Бога, но теперь молился об этом каждый день.

– Какой-то программист предложил Грэйси программу для поиска котят, – со смехом объяснила Сью, подкладывая себе салату.

– Причем тут котята? – запальчиво возразила младшая сестра. – Программа создана на основании последних достижений науки. Анализируются все возможности, рассчитывается вероятность события. Это математика!

– Не знаю, – пожал плечами Бен, – математика! Какое отношение работа детектива имеет к математике? Возможно, заказчику не подошла эта программа, он отказался за нее платить, и теперь программист пытается всучить ее всем направо и налево.

Грэйси немного смутилась – какая-то доля истины в словах деда была. Центр судебных экспертиз в Москве из-за неувязок в своем бюджете не перечислил на фирму денег, а Денис Дорин, которому надоело выглядеть лопухом, наотрез отказался отдать программу, пока ему не заплатят обговоренную сумму полностью.

– Программа хорошая, – обиженно сказала она, – я с ней работала и могу это утверждать. Если ты, дедушка, дашь мне обеспечение под твою недвижимость, я возьму кредит и сама ее куплю. Она себя окупит.

– Не думаю, – недовольно возразил Бен, – и не узнаю тебя, Грэйси, ты всегда была благоразумна, что на тебя нашло?

– Я говорю то же самое, – подхватила Сюзьен, наливая себе соку, – когда тебе предлагают программный продукт, который еще не апробирован, это всегда подозрительно.

– А кто программист? – поинтересовался дед.

– Один математик, – не сказав больше ни слова, Грэйси поднялась из-за стола и с сумрачным видом начала собирать тарелки.

– Пусть математики и занимаются математикой, – откинувшись на стуле и изящно утирая рот салфеткой, с усмешкой проговорила Сюзьен, – а мы, детективы, будем делать свою работу. Не поддавайся на рекламные трюки, детка.

Сжав губы, Грэйси молча укладывала тарелки на тележку. Бросив пытливый взгляд на младшую внучку, Бен неожиданно спросил:

– Имя у твоего программиста хотя бы есть?

– Есть, – она упорно смотрела вниз, – он живет в Москве, его зовут Денис Дорин.

Во взгляде Сюзьен мелькнул интерес. Она умела мгновенно забыть об оконченном деле, но точно с такой же быстротой могла о нем вспомнить.

– Денис Дорин? Родственник Сандры Дорин?

– Этой девочки, которая умерла, когда… – начал было и Бен, но тут же виновато умолк, встретив многозначительный взгляд Грэйси.

Сюзьен сделала вид, что не обратила внимания на его обмолвку – расспрашивать не имело смысла, младшая сестра явно что-то скрывала. Грэйси загрузила тележку и повезла ее в кухню, а Бен, почесав затылок, с легким смущением в голосе заметил:

– М-да. Гм. Может, действительно стоит договориться с программистом и апробировать у нас его программу? В течение полугода, например.

Сюзьен невесело рассмеялась.

– У нас не так много клиентов, дедушка.

Бен вздохнул и покатил на кухню – помочь Грэйси укладывать тарелки в посудомоечную машину. Сюзьен слушала, как они гремят посудой и переговариваются за стеной, и думала:

«Сандра Дорин умерла, надо же! Когда? Как? Грэйси явно не хочет со мной об этом говорить, странно. В Интернете я сообщений не встречала. Может быть, она ехала в той же машине, что и Родерик? Нет, иначе об этом обязательно сообщили бы. Девушка в двадцать лет умерла. Рак? Несчастный случай?»

Сандра Дорин ей была абсолютно не нужна, она выбросила это имя из памяти в тот день, когда Грэйси сообщила, что нашла жену их клиента Родерика Нортона в Хоббарте, и он перечислил деньги на счет агентства. В те дни все ее мысли были заняты разрывом с Сэмом, барахлили нервы, мир казался застланным туманом, она просто обрадовалась, что сестра закрыла очередное дело, и даже не стала выяснять подробностей. Но нынче что-то задело Сюзьен – возможно то, как дед, смутившись, умолк под взглядом Грэйси.

Дед и Грэйси вернулись в гостиную, оживленно что-то обсуждая, Сюзьен прислушалась.

– Я могу дать тебе из моих личных архивов копию дела Бетси Робертс, – говорил Бен, – достаточно запутано и интересно. Мы, помню, поломали над ним голову. Пусть теперь твой Денис поработает со своей программой и попробует его расколоть. Информации дам много, мы с твоим отцом в свое время насобирали достаточно, но ответ не скажу. Пусть твой программист распутает.

– Дедушка, разве у нас есть право открывать частную информацию? – удивилась Сюзьен.

– Это было так давно, Сью, что уже стало историей, – вздохнул Бен, – Бетси Робертс и все, кто был с нею связан, давно умерли.

«Что случилось с Сандрой Дорин? – думала Сюзьен, лежа ночью у себя в комнате. – Я непременно должна выяснить. Авария или… Бог мой, я так и не спросила у Грэйси, забрала ли она у Сандры те чертовы таблетки, из-за которых поднялся такой переполох. Хотя нет, не стоит спрашивать – если бы забрала, то сказала бы мне. Ладно, не пожалею денег, позвоню завтра Джиму Доули – пусть сделает запрос в архиве полиции Хоббарта. Случаи суицида или передозировки, женщина от двадцати до двадцати трех. Если это связано с гибелью Родерика, то в период с четвертого по шестое сентября прошлого года. Конечно же, как я забыла – именно в те дни Грэйси куда-то уезжала, а мне было не до этого, Сэм… Нет, с Сэмом покончено, он мое прошлое. Я хочу о нем забыть и забуду».

Она сумела заставить себя не думать о Сэме и осталась довольна собой. Звонок Джима два дня спустя еще выше поднял планку ее самооценки – он доказал, что Сюзьен Ларсон не только сильна духом, но и умеет логически мыслить.

– Привет, Сью, – сказал Джим, – информирую, как ты заказывала: Сандра Дорин умерла пятого сентября в Хоббарте в родильном отделении клиники, производилось вскрытие, вывод следствия: случайная передозировка снотворного. Дети, близнецы, усыновлены одним из официально назначенных матерью опекунов.

– Спасибо, Джим, – чуть озадаченно протянула она, – пришли счет, я оплачу.

Это же сенсация – Сандра Дорин, жена погибшего Родерика Нортона, за два дня до своей смерти (или, что вернее, самоубийства) родила близнецов. Детей, которые фактически являются наследниками Энвижен, тут генетическая экспертиза явно не нужна – женщина, решившая покончить с собой после гибели мужа, вряд ли стала бы рожать от другого мужчина. Да и сроки подходят – как раз девять месяцев после их разлуки. Родерик о беременности жены явно не знал, иначе сообщил бы детективам. Кто усыновил детей? Ни Ольга Нортон, ни Дерек, ни Совет директоров Энвижен явно не подозревают об их существовании. Как и о том, впрочем, что Родерик был женат.

Сюзьен, решив еще раз проверить остроту собственного мышления, мысленно перебирала людей, которых Сандра Дорин могла бы назначить опекунами на случай своей непредвиденной кончины. Насколько детективы изучили ее личность за время поисков, она была довольно необщительна, круг близких ей людей ограничивался семьей, Родериком и Норой Нортон. Родерика назначать опекуном не имело смысла – он, как отец, и так имел все права. Не Ольга и не Дерек, из дома которых она тайком увезла мать. Значит, мать и Нора Нортон. Один из них усыновил детей. Мать, робкая женщина, практически не говорящая по-английски, вряд ли занялась бы процессом усыновления – зачем ей, она и без этого бабушка. Значит, Нора. Удовлетворенная своим выводом, Сюзьен включила компьютер и начала писать отчет о графике работы конкурента.

В Хэмптон она приехала довольно поздно, Грэйси уже была дома, из кухни, где дед возился с ужином, доносился ее голос:

– … мать Бетси не могла поверить в версию полиции – в то, что ее дочь сбежала, убив мужа, поэтому она обратилась в ваше агентство.

– Это-то я и сам знаю, ты мне подай результат, – ворчливо отозвался Бен.

– Дед, ты мне не даешь сказать, я же тебе объясняю, как программа выстроила версию, – возмутилась Грэйси.

– Ладно-ладно, рассказывай, только побыстрей, у меня рыба уже почти готова.

– Короче, все не имеющие отношения к делу факты отброшены, выбрана следующая информация.

Муж Бетси, Найл Робертс, ученый, работал в фармацевтической лаборатории над препаратом, позволяющим задерживать в тканях жидкость, Бетси – школьная учительница. Тело Найла обнаружила на следующий день приходящая уборщица.

По данным экспертизы смерть наступила между семью и девятью часами вечера, около семи к ним в дом заезжал шеф Найла, профессор Смолл – он уезжал в Токио на конференцию, и ему нужно было взять у Найла папку с документами. В это время оба супруга были на месте, живы и здоровы.

Данные по Смоллу. Имеет сертификаты невропатолога и физиолога, консультировал неврологических больных в двух клиниках, работал на фармацевтическую компанию, возглавлял лабораторию, проводившую эксперименты на животных с целью подобрать оптимальные дозы препаратов для неврологических больных. По показаниям лаборантов не раз спорил с Найлом Робертсом – тот утверждал, что профессор без особой необходимости губит слишком много животных. Даже грозил пожаловаться на него в международную организацию защитников животных.

Перед отъездом Смолл хотел получить дополнительный результат для доклада на конференции и ввел обезьянке Марти максимальную дозу препарата, не предупредив Найла, который курировал Марти. Животное погибло в течение двадцати четырех часов, Найл, узнав об этом, рассердился и уехал с работы – поэтому профессору и пришлось заезжать к нему домой. По его словам Найл уже успокоился, они поговорили минут десять, и Смолл уехал. Он торопился – до отъезда ему нужно было нанести визит пациентке Милдред Роуз, страдавшей тяжелым заболеванием.

Приехав к Милдред, Смол (опять информация только с его слов) обнаружил, что состояние пациентки резко ухудшилось – сильный отек, нарушение координация движений, помутнение сознания. Женщина жила одна, поэтому он немедленно отвез ее в свою клинику и только после этого поспешил на самолет.

Это основное, что программа выделила для анализа и с точностью до восьмидесяти процентов выстроила следующую версию:

«Найл после гибели Марти решил выполнить свое обещание и обнародовать все факты, подтверждающие склонность профессора к излишней жестокости с животными. Профессор, отправляясь на международную конференцию, опасался, что Найл Робертс скомпрометирует его перед мировым сообществом ученых, поэтому перед отъездом заехал, чтобы примириться. Однако между ними вышел спор, профессор толкнул Найла, тот упал, ударившись головой об угол стола, и умер мгновенно.

У Смолла при себе была ампула с препаратом, он сумел справиться с пытавшейся вызвать полицию Бетси и ввел ей большую дозу. От медикамента она полностью отключилась, у нее развился сильный отек, и в этом состоянии он привез ее в клинику под именем Милдред Роуз.

Поскольку лицо у Бетси страшно отекло, никто из персонала не смог признать в ней женщину, фотографии которой разошлись по всей Австралии. Она плохо понимала, что происходит вокруг, говорила с большим трудом и, разумеется, ничего никому не могла объяснить».

– М-да, – задумчиво проговорил Бен, – неплохо. Мы действительно обнаружили Бетси Робертс в клинике – по возвращении из Токио, Смолл регулярно туда заглядывал и раз в неделю вводил ей препарат. Потом она, конечно, пришла в себя – после того, как мы ее оттуда извлекли, – но повреждение мозга оказалось необратимым. Кажется, она еще лет десять прожила. Кстати, позже мы выяснили, что все это время настоящая Милдред Роуз жила у дочери в Штатах.

– А Смолл?

– Сумел, как говорится, улизнуть от правосудия – вскрыл себе вены в ванной. С головой у него явно был непорядок, нормальный человек до такого не додумается. Но почему программа дает вероятность только восемьдесят процентов?

– Денис сказал, что в процессе анализа сделан запрос на дополнительную информацию – для уточнения. Но где мне было ее взять? Ты больше ничего не дал, а дело старое.

– Привет, – войдя на кухню, весело сказала Сюзьен.

– Мы и не слышали, как ты пришла, – Бен подставил ей щеку для поцелуя, – Грэйси тут мне полным ходом рекламирует своего программиста. Очень занятно.

– Я слышала. Однако компьютер не пойдет собирать информацию, это дело детектива. Грэйси, что у тебя с ревнивцем?

– Да ничего нового, – буркнула та, недовольная тем, что ее спустили с небес на землю, – никого там у нее нет.

– Походи еще немного, может, любовник уехал в отпуск. Каждый раз составляй отчет, не забывай.

– Составлю.

– Ужинать, девочки, – сказал дед, – мыть руки и за стол. Сью, для тебя чесночный соус, заправляй себе отдельно, Грэйси от чеснока нос воротит.

– Начало вашего с Грэйси разговора я упустила, – говорила деду Сюзьен, аккуратно поливая соусом мелко нарезанное мясо, – но помню это дело, вы обсуждали его с папой. Молодая женщина Бетси Робертс бесследно изчезла, муж ее был найден дома с проломленной головой. По версии полиции Бетси во время ссоры убила мужа и скрылась, правильно?

Бен восхищенно покачал головой.

– Ну и цепкая же у тебя память! Это ведь когда было – сто лет назад! Малышка еще не родилась, а тебе… Да, тебе было лет пять или шесть, не больше. Помню, заберешься на диван у отца в кабинете, часами нас слушаешь – и ни звука! Я сержусь, говорю Биллу, что, мол, нечего ребенку тут делать, не для детского это все уха, пусть лучше идет играть. А он только смеется: ничего, пусть учится. Моя Сью будет великим детективом, говорил он.

Лицо Грэйси просветлело – как всегда, когда разговор заходил об отце. Она посмотрела на сестру тем полным обожания взглядом, каким обычно смотрела на нее в детстве, лицо старого Бена было задумчивым и нежным. Сью улыбнулась.

– Кажется, папа с самого начала не доверял показаниям профессора, да, дедушка?

– А я возмущался, – вздохнул Бен, – мне казалось, что слово такого респектабельного человека незыблемо, как скала. Но у Билла всегда был нюх, ты, Сью, унаследовала это от отца. И мысль у тебя тоже, как у него, острая. Как говорится, дар Божий, который не заменят никакие программы и никакая математика.

Грэйси вспыхнула.

– Если так рассуждать, дед, то авиадиспетчерами должны быть сверхчеловеки, умеющие рассчитывать траектории десятков самолетов и молниеносно ориентироваться. Однако это обычные люди, обученные работать с соответствующими оборудованием и программами.

– Ты права, – неожиданно согласилась старшая сестра, – сколько твой программист хочет за свою программу?

Оторопевшая Грэйси, чуть подумала и назвала сумму. Это, скорей всего, на порядок превышало то, что попросил бы Денис, но ей неизвестны были российские расценки.

– Программа того стоит, – заметила она.

– Это много, – Сюзьен недовольно поморщилась, – не думаю, что такие затраты себя окупят. Тем более, что с установкой и использованием таких сложных нестандартных программ всегда возникают проблемы. Есть вариант: пусть твой программист приедет и поработает с нами – поначалу можем заключить контракт на полгода. А там будет видно.

Грэйси явно обрадовалась, но в то же время и растерялась.

– Но…как же он приедет? Он живет в России.

Сюзьен пожала плечами.

– Если мы заключим с ним договор, он может оформить рабочую визу. Кстати, он владеет английским?

– Свободно пишет и разговаривает, но, когда мы общаемся по скайпу, мне приходится говорить очень медленно, почти по слогам – иначе он не понимает. Но я не знаю, он… он только в июне оканчивает университет.

– Раньше он визу и не получит. Так что проблем нет, передай ему мое предложение.

– Мы оплатим ему дорогу? – спросила Грэйси, моментально настроившись отстаивать интересы отсутствующего Дениса Дорина.

– Дорога и проживание – его проблемы, – холодно возразила Сюзьен, – по договору мы оплачиваем только конкретную работу. Думаю, он изыщет средства, тем более, что это для него возможность повидать мать и осиротевших племянников. Кстати, возможно, он захочет вмешаться и оспорить усыновление их Норой Нортон – если она сделала это в обход воли матери Сандры, второго опекуна.

– Как ты…

Грэйси запнулась. Смущенное лицо младшей сестры ясней ясного показало Сюзьен, что сделанные ею умозаключения были верны, и она мысленно себе поаплодировала. Бен покраснел – ему-то сразу стало понятно, что его мимолетной оговорки о смерти Сандры Дорин для столь опытного детектива, как Сью, было вполне достаточно, чтобы выяснить все подробности.

– Думаю, вопрос с оплатой билета Дениса Дорина мы как-нибудь решим, – преодолев смущение, бодро заявил он, – если он не найдет средств, я оплачу билет из своих фондов, это не столь большая сумма, чтобы о ней говорить.

– Спасибо, дедушка, – Грэйси с трудом проглотила вставший в горле сухой ком.

– А по поводу твоего отчета о деле Сандры Дорин, Грэйси, нам давно следовало поговорить – сухо заметила Сюзьен, – работа выполнена безобразно и непрофессионально. В отчете указано только то, что Сандра Дорин найдена благодаря информации, полученной от ее проживающего в Москве брата. Ты не упомянула ни о ее беременности, ни об оформленном ею опекунстве. Напоминаю тебе: в отчете должны быть упомянуты все факты, которые предшествовали завершению работы, иначе клиент имеет право от нас эту работу не принять.

– Нора просила меня не разглашать эту информацию, поэтому…

– Что значит «просила не разглашать»? Отчет ты должна была представить еще до смерти Сандры. Или ты его потом задним числом переписала? – по виноватому лицу сестры Сюзьен поняла, что так и есть. – Ты не имела права этого делать, и просьба Норы Нортон к этому не имеет никакого отношения – все наши файлы засекречены, без специального кода их кроме меня никто не прочтет.

Грэйси сидела, опустив голову. Она могла бы сказать, что опасалась непредсказуемых поступков со стороны Сюзьен, у которой в то время были большие проблемы с алкоголем и рушившихся отношений с Сэмом. Но не сказала.

– Прости, Сью, я тогда вообще ни о чем не могла думать, у меня было ужасное состояние после похорон Сэнди и всего этого. Но ведь ты… ты никому не скажешь, правда?

– Дорогая, мы детективы, а не глупые подружки-домохозяйки, которые сидят и от нечего делать перемалывают сплетни. Выносить что-либо за пределы агентства я не имею права просто по закону. Если ты этого не усвоила, то ни хорошего юриста, ни детектива из тебя не получится.

Бен, нервно ерзавший в своем инвалидном кресле, пока распекали его «малышку», обрадовался возможности вступить в разговор.

– Кстати, о подружках, – сказал он, – извини Сью, я тебя перебил. Ты, конечно, во всем права, но я просто потом забуду сказать. Утром звонила твоя подруга Дебора Уайт, она не знает новый номер твоего мобильного, поэтому позвонила сюда. Оставила свой номер, просила тебя перезвонить – они с мужем хотели попросить тебя взяться за какое-то дело. Ее номер у Билла в кабинете, на столе.

– Деб звонила? – удивилась Сюзьен. – Она же в Штатах, кажется, вышла замуж за янки.

– Видишь, ты вообще не интересуешься своими друзьями. Они уже месяц, как в Австралии, их там подкосил кризис, они на все плюнули и решили начать с нуля в Сиднее.

– Хорошо, я сейчас ей перезвоню. Спасибо, дедушка.

Поднявшись из-за стола, Сюзьен прошла в кабинет отца, а Бен подмигнул младшей внучке.

– Кажется, обошлось, – прошептал он, опасливо косясь вслед ушедшей Сюзьен.

– Как же, обошлось! Ты что, Сью не знаешь? – уныло проговорила Грэйси и, поднявшись, начала складывать в тележку грязную посуду.

Не успела она закончить свою работу, как вернулась повеселевшая Сюзьен.

– Предлагают неплохое дело, – она с довольным видом устроилась в кресле и закинула ноги на журнальный столик, – придется мне какое-то время регулярно перемещаться между Мельбурном и Сиднеем. Дело с графиком конкурента я уже закончила, ревнивца, Грэйси, оставляю тебе. Аккуратно составляй отчеты, описывай все детально, а не так, как в деле Сандры Дорин. Кстати, я так и не поняла, почему Нора желает держать это в секрете – ведь эти дети являются законными наследниками Энвижен. Своими действиями она просто-напросто нарушает их законные права.

– Нора очень богата, – возразила Грэйси, – мать оставила ей все свое движимое и недвижимое имущество, а Дерек отказался в ее пользу от своей доли наследства после смерти отца и брата – ведь она, в его пользу, отказалась от акций Энвижен. Нора очень любит Тэдди и Лили и считает справедливым, если Энвижен будет принадлежать им. Завещанию Гримвэйда она значения не придает. Поскольку она назначила меня официальным опекуном детей на случай своей непредвиденной кончины…

– Тебя? – поразилась Сюзьен.

– Тебя? – не знавший этого ранее Бен был также несказанно удивлен.

– Ну…да, – Грэйси зарделась и кивнула, – так вот, поскольку я уже почти юрист и разбираюсь в этом, мы с ней точно подсчитали, что Алекс и Мэри, дети Родерика, при таком раскладе дел ничего не теряют. Достигнув совершеннолетия, они получат в свое распоряжение имущество отца, а после смерти Норы унаследуют все, чем она владеет.

– Папа гордился бы тобой и твоей светлой головкой, – растроганно проговорил дед.

– Гм, – Сюзьен в сомнении покачала головой, – Совет директоров Энвижен не согласился бы с этим, узнай они правду.

– Они ее не знают, – поспешно возразила Грэйси, – и Нора считает, что все должно остаться, как есть.

– Что ж, это не наше дело, – пожала плечами ее сестра, – странно только, что Ольга Нортон даже и не подозревает, что ее сестра стала бабушкой. Она вообще не знает, где Лариса.

Грэйси, уже сложившая в тележку всю посуду, в этот момент собиралась двинуться на кухню, но от слов сестры буквально застыла на месте.

– А ты откуда знаешь? Ты говорила с Ольгой Нортон?

Сюзьен мысленно обругала себя последними словами – это надо же было так проколоться! После столь сложных умственных изысканий так расслабиться и проболтаться, словно глупая девчонка! Разумеется, ни Грэйси, ни деду рассказывать о шантаже было нельзя.

– Да, как-то пришлось с ней пообщаться, – неопределенным тоном произнесла она, – по одному делу.

Однако Грэйси тоже была не лыком шита, она немедленно догадалась:

– Это Ольга Нортон – твой конфиденциальный клиент, к которому ты ездила в Сидней?

– Ты сама, наверное, знаешь, что означает слово «конфиденциальный», поэтому не станем это обсуждать.

– Она поручила тебе найти ее сестру, да? Ларису? Почему ты молчишь, Сью?

– Детка, ты возбуждена. Успокойся и вези посуду на кухню, – сладко потянувшись и подвигав плечами, Сюзьен скинула ноги с журнального столика и легко поднялась, – пойду, нужно еще кое над чем поработать, завтра я весь день пробуду в Сиднее.

«Забавно вышло бы, поручи мне Ольга Нортон поиски сестры, – весело думала она, садясь за стол в кабинете отца и открывая свой ноутбук, – но вряд ли она это кому-то поручит – чувствую, там есть что-то, чего она опасается. Хотелось бы знать, чего именно».

Как подсказывала Сюзьен ее интуиция, Ольга Нортон действительно опасалась заниматься поисками сестры. Любой детектив, начав копаться в деталях, сразу выяснил бы, что Лариса Васильев – не неимущая родственница богатой сестры, а владелица акций Мэйджик Би стоимостью в несколько миллионов долларов, приносящих солидные дивиденды. С которых, между прочим, в казну государства регулярно поступали налоги и делались отчисления в пенсионный фонд. У Ольги были две нотариально скрепленные доверенности от Ларисы, позволяющие ей без всяких ограничений распоряжаться хранящимися в банке акциями сестры и средствами на ее счету, но каждый год Лариса должна была подтверждать эти доверенности, своей подписью.

Живи Ольга в России, она, возможно, просто попыталась бы подделала подпись сестры и тем самым решить все проблемы. Однако здесь была не Россия, а Австралия, подпись Ларисы в банке знали, и там имелось достаточно сканирующей электроники, автоматически отличающей подлинник от подделки. О том, что жену Дерека Нортона, главу компании Энвижен, могут обвинить в мошенничестве, как какого-нибудь юнца, подделывающего подпись на чеках своего папаши, Ольге даже думать не хотелось. Поэтому она на время решила о Ларисе забыть – может, позже ей удастся что-то придумать.

В середине мая, пытаясь отыскать информацию об одном рекомендованном ей кутюрье, она ввела в поисковик его имя и натолкнулась на отзыв, оставленный им об одном небольшом кофе-шопе:

«Рекомендую всем, решившим посетить Тасманию, заглянуть в маленькое кафе «Большой Джемми» в Хоббарте. Выбор блюд самый невероятный – русская, китайская, японская кухни. Повар готовит изумительно, совершенно семейная атмосфера, в каждом углу вазы с цветами, на стене вышитая нитками картина, по оригинальности не уступающая творениям аборигенов – цветы на лугу, на горизонте, обнявшись, стоят два белоствольных дерева. Я даже выяснил, что картина была вышита в Москве одной известной русской мастерицей».

На кутюрье, человека тонкого художественного вкуса, картина, по-видимому, произвела неизгладимое впечатление. Но приведенное им описание заинтриговало и Ольгу – она помнила, что у сестры подобная картина висела дома в Москве. Лариса захватила ее с собой, уезжая в Австралию, но в доме Нортонов в своей комнате вешать не стала – сначала все думала, как сделать, чтобы не испортить недавно окрашенную стену, а потом прошло время, и за повседневными заботами мысли о картине вылетели у нее из головы.

Прочитав отзыв, Ольга поспешила в бывшую комнату сестры и полезла в ее шкаф – так и есть, картины не было. Значит, эта идиотка, убегая, захватила картину, оставив при этом несколько дорогих и совершенно новых костюмов, купленных ей чуть раньше сестрой. Интересно. Картина плюс «выбор блюд самый невероятный… повар готовит изумительно». Она немедленно полезла в Интернет, нашла рекламный сайт кафе «Большой Джемми» в Хоббарте и позвонила по указанному телефону. Ответил ей мягкий мужской голос, в котором слышался сильный акцент.

– Здравствуйте. Кафе «Большой Джемми». Чем мы можем вам помочь?

– Здравствуйте. У вас, как мне сказали, работает Лариса Васильев, я хотела бы сделать ей заказ на двадцать третье мая.

В принципе, риска в этом звонке не было никакого – мужчина мог просто ответить, что никакой Ларисы Васильев у него не работает, Ольга извинилась бы и повесила трубку. Но тон его сразу стал деловым.

– Да, мы принимаем заказы, двадцать третье мая – это возможно. Какая кухня вас интересует, и какое количество гостей?

– Я предпочитаю китайскую и русскую кухню, соберется около тридцати человек, я еще уточню количество. Видите ли, я выхожу замуж, и мне хотелось бы отметить это событие в домашней обстановке. Вы делаете доставку в Отлендс?

– Отлендс? – удивился он. – Это далеко. В принципе, мы могли бы и туда сделать доставку, но вам это обойдется дорого. Почему вы не хотите сделать заказ где-нибудь поближе?

– Понимаете, – голос Ольги трогательно зазвенел, – мне хотелось бы договориться именно с Ларисой. Напомните ей обо мне, я училась в школе вместе с Сэнди, ее дочкой. Меня зовут Беата Голдстейн, Сэнди была моей близкой подругой. Очень близкой. Знаете, мне так ее не хватает.

У Сандры действительно была одноклассница Беата Голдстейн. Особой близости между ними никогда не существовало, но это имя Лариса и Сандра – если она вертится где-то около матери – должны были вспомнить. Из осторожности Ольга употребила глагол «быть» в прошедшем времени – мало ли. Однако мужчина, поняв это соответствующим образом, опечалился, и голос его как-то сразу потускнел.

– Да-да, – горестно произнес он, – бедная девочка, нам всем ее не хватает. И всегда будет не хватать. Извините, я не стану напоминать моей жене ваше имя, она так окончательно и не пришла в себя после смерти нашей девочки.

Ольга была ошеломлена свалившимися на нее новостями – Сашка умерла, а Лариса вышла замуж. Что случилось с Сашкой, погибла в аварии? Как иначе могла умереть такая молодая и здоровая девушка? Голос ее задрожал, но теперь это было не притворство.

– Простите, я… я вам перезвоню, мне тяжело говорить.

Повесив трубку, она какое-то время сидела неподвижно, глядя прямо перед собой и переваривая полученную информацию. Что ж, в конце концов, если Сашки больше нет – тем лучше. Никто не станет вмешиваться в дела с акциями. А этот муж с его ужасным акцентом? Конечно же, как она сразу не сообразила – он русский! Русский, а не южноафриканец, как ей поначалу подумалось из-за его жесткого «х». Надо придумать особо красивую легенду, постараться, чтобы Лариса подписала документы без него, она всегда безропотно подписывала все, что ей подсовывала сестра. Даже очень хорошо, что этот муж русский – если и сунет свой нос в бумаги, когда Лариса будет их подписывать, то вряд ли что-то в них разберет.

Рейс в Хоббарт Ольга выбрала так, чтобы подгадать к закрытию кафе. Она постояла немного на Кэмп-стрит, дожидаясь, пока выйдут последние клиенты, и, открыв дверь, переступила порог.

– Здравствуйте, мадам, – к ней подлетел черноглазый полный мужчина с лысеющей макушкой, судя по акценту и интонациям, именно тот, который разговаривал по телефону с мнимой Беатой Голдстейн, – я очень извиняюсь, мадам, но мы уже закрываемся.

«Еврей, – с отвращением подумала Ольга, – ну, Лара и выбрала себе мужа! Хоть бы настоящего русского нашла».

– Здравствуйте, – мило улыбнувшись, сказала она, – могу я видеть Ларису? Я ее сестра.

– Яша, выключи там, рубильник, пожалуйста, – начала было Лариса и, встав на пороге, ахнула, увидев сестру, – Оля!

Тактичный Яков поспешно удалился, оставив сестер наедине. Ольга бросилась на шею Ларисе.

– Ларочка, боже мой! Я не могла, я только что узнала о Сашеньке, и я не могла…

Они рыдали, сжимая друг друга в объятиях. Потом в голове Ларисы внезапно мелькнуло «Денис!». Она отстранилась и с упреком посмотрела на сестру.

– Как ты могла, Оля? Как ты могла обмануть меня, что Денис погиб?

«Узнала! – с ужасом подумала Ольга. – Но как? Сашка! Проклятая Сашка все же разнюхала!»

– Я… я… мне самой…

Словно без сил она опустилась на стул и закрыла лицо руками. А Лариса, стоя над ней, продолжала говорить:

– Как ты решилась такое сделать с моим сердцем, Оля? И как ты могла написать Сергею Денисовичу и Андрею, что мы с Сашенькой погибли? Почему, Оля?

От страха, что ее план вот-вот рухнет, по лицу Ольги потекли настоящие слезы.

– Я не могла, Лара, не могла тебя отпустить! Ты… ты мне всю жизнь была, как мать. Кто обо мне с детства больше всех заботился? Ты. Кто в очередях стоял, чтобы меня одеть? Ты. Ты уже и замуж вышла, а все равно обо мне заботилась – приготовишь, прибежишь, принесешь, чтобы я после института, поела, чтобы голодная утром не ушла. Я привыкла, Ларочка, я просто привыкла! Не могла я тебя отпустить, не могла! Я здесь одна, совсем одна, в чужой стране.

– Ну… не так уж ты и одна – у тебя дети, Дерек тоже прекрасный человек. Ну, ладно, ладно, не плачь.

Лариса погладила сестру по голове, Ольга схватила ее руку и прижалась к ней сначала губами, потом мокрой щекой..

– Ларочка, родная моя, прости меня!

– Ладно, все, забудем. Как Тэдди с Лили? Не болеют?

– Да нет, все нормально. Скучают, конечно, без тебя. Знаешь, когда я узнала все… про Сашеньку… мне подруга ее сказала – Беата, помнишь эту девочку?

Сильно побледнев, Лариса прижала руку к сердцу и опустилась на стул.

– Я… не могу… сил нет, Оля.

– Да-да, прости, я просто… я просто подумала, что тебе нужны деньги. Твои акции…

– Акции, – Лариса судорожно вздохнула и помотала головой, чтобы прийти в себя, – ты же их продала, Саша говорила…

– Нет-нет, Ларочка, она не так поняла, я продала только малую часть. Остальные хочу продать сейчас и перевести тебе деньги. Это ведь твои деньги, что они будут лежать? Подпиши только – здесь вот и здесь.

Ольга торопливо положила перед Ларисой две доверенности, которые вытащила из своей плоской сумки. Лариса взяла протянутую сестрой ручку, но тут же опять помотала головой и слабо проговорила:

– Не могу, в глазах все время темнеет. Яша! Яша, подойди сюда, пожалуйста, посмотри, что мне тут подписывать.

Яков немедленно прибежал и принес жене какую-то микстуру в маленьком стакане.

«Подслушивал, – со злостью подумала Ольга, – сволочь!»

Пока Лариса маленькими глотками пила микстуру, Яков водрузил себе на нос очки и внимательно просмотрел обе доверенности.

– Что это? – удивленно спросил он. – Ларочка, ты же говорила, что дала в долг сестре только пять тысяч долларов, а тут акций куплено, как я понимаю, на все сто тысяч. Теперь же они стоят около семи миллионов.

– Семь миллионов! – испуганная Лариса поставила на стол пустой стакан. – Что ты, Оленька, зачем? Не надо нам таких денег, мы с Яшей работаем, дела идут хорошо.

Яков внимательно посмотрел на Ольгу поверх очков и усмехнулся. В бытность свою секретарем райкома партии он не раз принимал участие в расследовании злоупотреблений и нарушений, совершенных несознательными партийными работниками. Кому-то из них за это выносили строгий выговор по партийной линии, кого-то порою исключали из партии, а кого-то иногда даже сажали в тюрьму. Были, конечно, и такие, которых снимали с одной должности и переводили на другую – с повышением. Однако, независимо от окончательного результата, злоупотребление Яков, можно сказать, улавливал на лету. Ольга, сконцентрировала полный ненависти взгляд на его лбу, в точке повыше бровей, но на Якова это никак не подействовало – на него порою бросали и не такие взгляды. Он вновь внимательно просмотрел документ и кивнул с таким видом, словно был доволен тем, что его предположение подтвердилось.

– Как я понимаю, Ольга, вы использовали свою сестру, а мою жену в качестве подставного лица. По какой-то причине вы не могли приобрести эти акции сами, поэтому покупали на ее имя. Поэтому, как я понимаю, вы и стремились с помощью разных хитросплетений не допустить ее отъезда в Россию.

– Как вы смеете! – в бешенстве закричала Ольга. – Не судите обо всех по себе, вы, грязный еврей! Я всегда заботилась о своей сестре!

Лицо Ларисы окаменело, а Яков поправил очки на носу и опять добросовестно просмотрел документы.

– Как я понимаю, – пожав плечами, спокойно сказал он, – здесь никакой особой заботы нет. Начисленные от дивидендов средства вы регулярно переводили со счета Ларисы на свой – после уплаты налога и отчислений в пенсионный фонд. Иметь неприятности с государством вы, как я понимаю, побаивались. Вашей сестре от этих денег оставались рожки да ножки. И сейчас вы приехали сюда с совершенно определенной целью – получить подписи Ларисы, чтобы продлить эти доверенности.

– Ладно, – взяв себя в руки, процедила Ольга, – давайте договоримся. Какую часть вы хотите?

– Я? – брови Якова удивленно взлетели вверх. – Причем тут я? Это меня вообще не касается.

– Яша, – слабо попросила Лариса, – покажи, пожалуйста, где тут надо подписать.

– Вот здесь, мое золотце, – он с готовностью подал ей ручку и указал место: вот здесь и здесь. Число поставь, чтобы было действительно.

Подписав, Лариса молча отодвинула обе доверенности к Ольге.

– Сколько ты хочешь? – нерешительно спросила та. – Я тебе переведу столько, сколько ты скажешь.

– Ничего не хочу, – равнодушно ответила Лариса и, с трудом поднявшись, ласково взяла мужа под руку. – Пойдем, Яша.

Аккуратно уложив документы в сумку, Ольга встала и, скользнув взглядом по цветам в вазе и обнявшимся березкам на вышитой нитями мулине картине, вышла на улицу. Ей было немного не по себе, что-то зудело и свербело в глубине души – возможно, это шевелилась совесть. По дороге к Аргайл-стрит она восстановила душевный баланс и, стоя на остановке микроавтобуса, курсирующего между Хоббартом и аэропортом, вытащила из сумки телефон, чтобы позвонить своему брокеру – договориться о продаже акций.

Телефон был отключен – Ольга выключила его еще перед посадкой в самолет, а прилетев в Хоббарт, забыла включить. За это время ею были пропущены два сообщения – от парикмахера и приходящей уборщицы – и один звонок. От Сюзьен Ларсон. Этот звонок вновь нарушил в ее душе только-только восстановленное равновесие, Ольга даже забыла о брокере – что нужно этой стерве? Неужели не дошел последний перевод? Нужно немедленно выяснить – от нее, этой сучки, всего можно ожидать.

* * *

Приехав в Сидней по делам, Сюзьен решила, наконец, откликнуться на приглашение Деборы и Майкла Джонс и заглянуть к ним в Артармон – не фешенебельный, но относительно приличный район Сиднея. Дело Джонсов она закончила довольно быстро, по их рекомендации к ней уже обратились несколько клиентов, и хотя бы простая благодарность обязывала Сюзьен нанести визит старой подруге. Тем более, что Артармон не так уж далеко от ее отеля в Сити.

Здание, в котором находилась квартира Джонсов, тянулось вдоль склона холма от его возвышении до подножия, та часть, что на вершине, имела два этажа, нижняя – целых шесть. Сюзьен въехала в гору, свернула направо и, припарковав машину за домом, поднялась по лестнице на третий этаж, где жили Дебора и Майкл, – лифта в доме не было. Стараниями супругов квартира имела вид вполне сносный, и Дебора Джонс, урожденная Уайт, была вполне довольна своим нынешним жильем.

– Ты не представляешь, в какой халупе нам пришлось поселиться, когда мы только приехали, – сказала она, усаживая за стол долгожданную подругу, – мы с Майклом бесконечно благодарны тебе, Сью.

– Это всего лишь моя работа, – улыбнулась Сюзьен.

Дебора сварила и разлила по чашкам кофе, поставила на стол нарезанные хлеб, сыр и ветчину.

– Сью, делай себе сэндвичи, а на меня не смотри, я на диете.

Пухленькой Деборе диета действительно не помешала бы.

– Я включил в счет премиальные, – подмигнув, муж Деборы, типичный янки – широкоплечий и рыжеволосый, – вытащил из настенного бара бутылку фирменного бренди, – надеюсь, наше сотрудничество на этом не закончится.

Сюзьен хотела отказаться от бренди, но было неудобно.

«В конце концов, я уже давно не пила, от пары глотков ничего не случится».

– Как у вас сейчас идут дела? – спросила она.

– Если бы ты не нашла Рут, – вздохнула Дебора, – если б она не согласилась предоставить нам обеспечение… Честно, я не знаю, что бы с нами было!

Рут, старшая сестра матери Майкла, покинула Штаты еще в восьмидесятом – отправилась в Париж изучать искусство дизайна. Шесть лет спустя она представила свои работы на выставке в новозеландском Окленде, и там ей предложили работу по контракту на столь выгодных условиях, что невозможно было отказаться. Через год она вышла замуж за новозеландца, а в девяностом году родители Майкла погибли в авиакатастрофе, после этого связь с далекой теткой прервалась.

Приехав в Австралию, супруги Джонс поначалу пытались отыскать ее своими силами, но безуспешно – им неизвестны были ни нынешняя фамилия Рут, ни место ее проживания – и обратились к Сюзьен. Проведя поиски, та представила супругам полный отчет: с первым мужем Рут разошлась после пяти лет брака, а второй ее супруг умер от инфаркта. В третий раз она вышла замуж в две тысячи пятом и год назад опять овдовела. Живет в Ньюкасле, штат Нью-Саут-Уэллс, бездетна, руководит частной школой дизайна.

Встрече с племянником, которого в последний раз видела в пеленках, Рут была безусловно рада. Потрепав его по веснушчатой щеке, она расцеловала их с Деборой, всплакнула, предавшись во власть ностальгии, и – главное! – располагая солидным капиталом в форме ценных бумаг и недвижимости, согласилась предоставить Майклу обеспечение для кредита.

– Мы пока только разворачиваемся, – подливая присутствующим новую порцию бренди, рассказывал Майкл, – открыли продуктовый магазин возле станции. Народ в этой части Артармона сложный, небогатый, много беженцев и малоимущих льготников – живут в муниципальных домах в двух кварталах отсюда. Многие плохо говорят по-английски, у меня продавцы китаец и араб, клиентам нравится, если можно поговорить на родном языке. Пока все идет неплохо.

– Все из-за проклятого кризиса, – вздохнула Дебора и все-таки не удержалась, сделала себе сэндвич с ветчиной, – банк Майкла, который нас кредитовал, объявил себя банкротом, нам пришлось полностью ликвидировать дело. Выбор был невелик – ехать на границу с Канадой или в Австралию. Майкл хотел на север, а я боялась – в Монтане ведь адский холод! Настояла, решили ехать в Австралию. Потом, правда, сто раз себя ругала.

– Проклятая страна! – проворчал Майкл. – Кредит дают только под равное обеспечение. Как расширить свой бизнес без вложений? У нас в Штатах все иначе!

– Поэтому у вас в Штатах и кризис, а у нас все стабильно, – со смехом возразила Сюзьен, сделала маленький глоток кофе, а потом допила свое бренди.

– Если сохраним такой же темп, будем расширяться, – Дебора была полна энтузиазма, – у нас с Майклом уже есть наметка арендовать соседнее помещение – если разделить его пополам, то можно открыть смежное с магазином кафе, а рядом небольшой магазин одежды. Конечно, дорогие поставщики нам пока не по карману, но можно выставить на продажу оригинальные модели мастеров из школы Рут, она нам будет только благодарна. Кстати, Сью, – она повернулась к подруге, – можешь посмотреть проспекты у них на сайте. Я адрес не помню, просто набери «школа дизайна Рут Валлентайн в Ньюкасле», там есть вещицы очень даже ничего. Они принимают онлайн заказы на стандартные размеры и делают доставку в пределах штата. Можешь рекомендовать их своим знакомым, если кто любит что-то экстравагантное, не заезженное.

Майкл подлил всем еще немного бренди. Сюзьен чувствовала, что голова у нее начинает идти кругом, она уже в третий раз мысленно твердила себе, что пора остановиться. И не могла. Майкл и Дебора тоже захмелели, поэтому не замечали ее состояния. Решив, что сделает еще пару глотков и остановится, Сюзьен опустошила свой стакан. Неожиданно ей стало хорошо и весело. Мысли приятно путались, мир казался прекрасным, хотелось от души повеселиться. Вот была бы забава, думала она, позвонить сейчас Ольге Нортон и предложить обратиться в ателье Рут Валлентайн за экстравагантным прикидом. Хи-хи! И опьяневшая Сюзьен сделала то, что в нормальном состоянии показалось бы ей дикой нелепостью – вытащила телефон и вызвала Ольгу Нортон. Телефон Ольги был выключен. Сюзьен сунула его в сумку и с сожалением заметила:

– Не дозвонилась. Есть у меня одна знакомая, которая обожает все экстравагантное. Что ж, – она поднялась и слегка покачнулась, – спасибо, мне пора.

– Как ты поведешь? – обеспокоилась Дебора. – Выпей таблетки, сейчас принесу тебе воды.

Сью проглотила пару таблеток, и вскоре в голове у нее прояснилось, но настроение продолжало оставаться восторженным.

– Все в порядке, – с улыбкой сказала она, – ничего страшного, ваш бренди, Майкл, просто изумителен, абсолютная легкость во всем теле.

Майкл полез в бар и вытащил маленькую бутылку бренди в фирменной упаковке.

– В качестве дополнительных премиальных, – он галантно поклонился, вручая ее Сюзьен, – я заказываю это в Штатах. Вина в Австралии превосходные, но бренди лучше пить американский.

Телефон в сумке Сюзьен зазвонил, когда она выехала на Пасифик-увэй.

– Вы мне звонили, – угрюмо проговорила Ольга Нортон, даже не поздоровавшись, – что еще за проблемы? Я перевела вам деньги две недели назад, все в срок.

Начни собеседница разговор в более вежливой форме, Сюзьен просто извинилась бы, сказав, что нажала клавишу по ошибке, но грубый тон Ольги враз испортил ту эйфорию, которая овладела ею после трех стаканов бренди, и она сердито огрызнулась:

– Если я позвонила, значит, проблемы есть.

– Ваши проблемы меня не касаются, цена обговорена, повышать ее я не буду.

– Мои проблемы? – зловеще засмеялась Сюзьен. – У меня проблем нет, проблемы у вас.

– Да? И что же это за проблемы? – в голосе Ольги неожиданно зазвучали нотки неуверенности – она вдруг решила, что Сюзьен пронюхала про ее махинации с акциями.

– Проблема в том, что у компании Энвижен объявились наследники – настоящие, в отличие от ваших детей. Если Совет директоров узнает об их существовании, ваш муж, скорей всего, потеряет все свои права на акции компании. Чтобы этого не случилось, нам, возможно, придется заключить новый контракт, Ольга.

Порыв холодного майского ветра, предвестника зимы, хлестнул по лицу стоявшую на остановке микроавтобуса Ольгу, с серого тасманского неба на голову ей упали первые капли дождя, но она этого даже не почувствовала.

– Давайте поговорим, Сюзьен. Если хотите, я могу завтра или послезавтра быть в Мельбурне.

– Зачем же? – забавляясь испугом собеседницы, возразила Сюзьен, – я в Сиднее, улетаю только завтра. Если хотите, могу прямо сейчас к вам и подъехать. Это дело семейное, возможно, Дереку тоже интересно будет послушать.

Подъехавший микроавтобус распахнул дверцу, Ольга протянула водителю купленный в аэропорту билет, с прижатой к уху трубкой забралась в салон и заняла место у окна. На подковырку Сюзьен относительно Дерека она решила не обращать внимания и любезно ответила голосом, полным искреннего огорчения:

– К сожалению, я буду в Сиднее только часа через два, может быть лучше завтра утром? Думаю, Сюзьен, мы сможем все обсудить и прийти к решению, которое нас обеих устроит.

– Я тоже так думаю, – хмыкнула Сюзьен, – утром в десять буду у вас. Только не говорите мне, что в это время вы еще нежитесь в постели или должны делать шопинг.

Сидевшая в салоне микроавтобуса Ольга криво усмехнулась – сучка-детектив, видно, неплохо изучила ее распорядок дня. Что ж, это лучший вариант – в десять ни Дерека, ни детей дома уже не будет.

– Что вы, Сюзьен, – самым нежным тоном, каким могла, сказала она, – я буду вас ждать.

Приехав в отель, Сюзьен выпила еще пару таблеток и сразу же отключилась. Утром она проснулась с тяжелой головой и не сразу смогла вспомнить события минувшего дня. Когда же вспомнила, ей стало тошно до безумия – что она наболтала Ольге? Малышка Грэйси просила ее молчать об этом, а она… Господи, нужно немедленно позвонить и отменить эту дурацкую встречу! Хотя поздно, Ольга уже услышала о наследниках. Что же делать?

Голова Сюзьен теперь болела невыносимо. Она вытащила вчерашний подарок Майкла – бутылку бренди в фирменной упаковке – и, откупорив ее, плеснула в стоявший на столе стакан. После первых же глотков головная боль начала уходить, а потом стало вообще хорошо. И даже смешно – что за проблемы? Дальше Ольги это все равно никуда не пойдет – это не в ее интересах. Они поговорят, и пусть эта аферистка раскошелится, пусть заплатит за сохранение тайны.

Ольга позвонила, когда Сюзьен уже ехала по Миллитари-роуд.

– Здравствуйте, Сюзьен, как поживаете? Видите ли, Дерек сегодня решил поработать дома, может, мы встретимся в кафе? Там, где вы меня в прошлый раз ждали.

– В кафе, так в кафе, – весело ответила Сюзьен и сделала еще пару глотков из лежавшей рядом с ней бутылки.

После отъезда Ларисы, уже больше года, Ольга с Тэдди и Лили приходили в маленький кофе-шоп напротив их дома почти каждый день, и хозяин постоянно перебрасывался с ними шутками, но теперь ему сразу стало понятно, что дамам нужно серьезно поговорить. Поставив перед ними по чашке кофе, он удалился на максимально далекое расстояние – профессиональная этика запрещала ему прислушиваться к разговорам клиентов.

– Итак, Сюзьен, что за проблему вы хотели обсудить? – поболтав ложечкой в чашке, Ольга аккуратно положила ее на блюдце и пристально посмотрела на собеседницу. – Наверное, ее тоже можно каким-то образом решить, нет?

Как и во время первой встречи Сюзьен внезапно ощутила покалывание в затылке и недовольно мотнула головой. Покалывание ушло, но она почувствовала раздражение.

– Все зависит от вас, Ольга. Итак, сообщаю: Родерик был женат. Кстати, на вашей племяннице Сандре Дорин. Есть свидетельство об их браке. Перед смертью Сандра родила близнецов – мальчика и девочку. По закону Алекс и Мэри Нортон – прямые наследники всего движимого и недвижимого имущества Родерика Нортона. В такой ситуации ваш муж может унаследовать лишь акции Мэгги Гримвэйд – напополам с близнецами – и осуществлять опеку над малолетними наследниками до их совершеннолетия. Думаю также, что при таком раскладе, когда существуют реальные наследники, тот, кто знает правду о происхождении ваших детей, уже не станет молчать. Вряд ли стоит вам объяснять, каким будет решение Совета директоров. Вам не кажется, что стоимость моих услуг должна возрасти, как минимум, вдвое?

Забыв об осторожности, Сюзьен повысила голос. Пристальный взгляд Ольги уперся ей в лоб, и острая боль, пронзившая затылок, заставила замолчать. На этот раз прогнать боль Сюзьен не смогла, как ни старалась – отравленный алкоголем мозг не имел сил сопротивляться. Все так же пристально глядя на нее, Ольга качала головой.

– Подумать только, – спокойно и тихо говорила она, – наша маленькая Саша окрутила Родерика! Вышла замуж и никому из нас ничего не сообщила.

– Если вы не верите моим словам, то документы… – вяло произнесла Сюзьен. Боль в голове прошла, ее охватила слабость.

– Что вы, дорогая, я вам верю, – Ольга ласково засмеялась, – значит, этих детишек усыновила наша дорогая Нора! Что ж, она, бедняжка, давно хотела усыновить малыша, но ее мать этому всячески противилась. Напрасно она скрыла это от нас. И славно, что вы мне об этом сообщили.

– Я… не упоминала о Норе, – растерянно пролепетала Сюзьен, чувствуя безумное желание лечь прямо сейчас на пол и уснуть.

«Я не помню, чтобы хоть словом упомянула Нору, и не собиралась этого делать, – в ужасе думала она, – неужели я пьяна? Да, я пьяна».

Перед глазами у нее чередой пробегали какие-то картины – обелиск, дорога, опять обелиск. Машина. Кажется, она ехала в машине.

– Ну, как же? – вкрадчиво проворковала Ольга, – вы сами мне сейчас все рассказали. Но такая новость особой цены не имеет – Нора в любой момент может заявить о правах близнецов, зачем мне тогда вам платить? Объясните.

Под сверлящим взглядом собеседницы Сюзьен послушно собралась с мыслями.

– Нора, – запинаясь, сказала она, – не придает значения завещанию Гримвэйда, она любит Дерека, Тэдди и Лили. Она считает, что компания должна принадлежать им, а близнецы получат все остальное движимое и недвижимое имущество семьи Нортонов. Если Совет директоров ничего не узнает, все останется, как есть.

– Итак, вы хотели бы заключить еще один контракт, обеспечивающий ваше молчание. Что ж, я готова его подписать, сумма меня не волнует.

– Я рада, – неуверенно пробормотала Сюзьен.

– Дорогая, что такое деньги, когда сама жизнь может оборваться в любую минуту? – Ольга наклонилась вперед, пристально глядя в глаза Сюзьен. – Родерик и Мэгги были так молоды – кто бы мог подумать, что нужен всего миг, и все эти треволнения, вызванные завещанием моей свекрови, окажутся лишенными смысла! Дорога, обрыв, памятник погибшему во время англо-бурской войны лейтенанту Гриву. Понятия не имею, кем был этот Грив, но когда проезжаю мимо, меня так и тянет вывернуть руль вправо. Возможно, с бедным Патриком случилось то же самое. Однако давайте, переоформим контракт. Надеюсь, вы учитываете мои возможности.

Сознание Сюзьен неожиданно прояснилось, неприятное ощущение в затылке, временами появлявшееся в течение всего разговора, ушло и больше не возвращалось. Она вытащила из кейса чистые бланки, вписала сумму, поставила подпись и протянула бумаги Ольге.

– Эта вас не разорит.

– Надеюсь, – Ольга внимательно перечитала контракт и спокойно расписалась, – вот и все, счастливого вам пути.

Отъехав от кафе, Сюзьен прибавила скорость, и взгляд ее уперся в тянувшуюся впереди полосу дороги.

«Дорога, обрыв, памятник погибшему во время англо-бурской войны лейтенанту Гриву» Память словно прокручивала повтор кадра – дорога, поворот, обрыв, маленький обелиск. Около памятника Сюзьен, на полной скорости вывернув руль вправо, почувствовала, как ее машина проломила ограждение и уже в воздухе услышала собственный крик.

«… Мы ничего не подозревали, – писала Грэйси Денису, – Сью не прилетела тем рейсом, каким обещала, но ей часто случалось задерживаться – такая работа. Телефон был выключен – тоже иногда требовали обстоятельства. После аварии бензобак взорвался, все сгорело, полиция не сразу смогла установить личность – пока идентифицировали машину, пока выясняли, кто ее арендовал.

Дедушка держался очень мужественно, не знаю иначе, что со мной бы стало. Сью была очень сильной, а я нет. У тебя контракт с нашим агентством, ты уже оформил визу, но теперь не знаю, буду ли в состоянии продолжать работу, которую делала Сью. Я готова выплатить тебе неустойку…»

Денис уже сдал госэкзамены и готовился к защите дипломной работы. В воздухе их однокомнатной квартиры уже несколько месяцев витало напряжение – Сергей Денисович был крайне встревожен намерением внука отказаться от аспирантуры и ехать в Австралию.

– Австралия – это прекрасно, – говорил он, – но неизвестно, что будет дальше – если тебе не продлят контракт, то через полгода придется вернуться, а тогда армия. Знаешь, что такое наша армия, рассказывать тебе не надо? Поступай в аспирантуру, ты можешь работать с ними удаленным доступом.

– Они хотят, чтобы я поработал на месте. И потом, дед, мне еще нескоро представится такая возможность, ты же знаешь, как я хочу увидеть маму и малышей Сашки.

Теперь сама Грэйси предлагала ему расторгнуть контракт и даже соглашалась выплатить неустойку. Но что-то мешало Денису согласиться на это предложение.

«Ты сошла с ума, какая неустойка? – написал он. – Не смей говорить о таких вещах, иначе я сильно обижусь, мы с тобой друзья. Что же касается дальнейшей судьбы агентства, то решай сама – если ты сможешь продолжать дело отца и сестры, я в любом случае приеду, и мы попробуем по максимуму использовать мою программу. Я ее усовершенствовал, теперь она «понимает» и английский язык, мне не приходится больше прибегать к услугам авто переводчика, когда я вношу информацию.

Мне понятно все, что творится в твоей душе, я ведь и сам не так давно потерял сестру. Взвесь все и обдумай: если ты действительно не хочешь заниматься агентством, то продай его. Через полгода ты окончишь университет, станешь юристом и навсегда забудешь о работе детектива. Если же это просто взрыв отчаяния, то тебе будет намного легче, когда ты начнешь работать. Тебе всегда поможет твой дедушка – у него большой опыт и светлая голова. Ведь именно он подсказал тебе связаться со мной, когда вы искали Сашку.

Если ты решишь сохранить агентство, то считай, что наш контракт в силе – я приеду, и мы попробуем поднять работу на более высокий уровень, как ты сама мне когда-то писала. Только сообщи быстрей, когда решишь – я должен знать, как планировать свои будущие действия».

Когда Грэйси прочитала деду и Сэму ответ Дениса, старый Бен растроганно сказал:

– Мне этот мальчик положительно нравится. Я только не понял, почему он обиделся из-за неустойки, такая естественная вещь. Может, ты, Грэйси, что-то не так написала?

– Все я нормально написала, – хмуро ответила Грэйси.

– Я тоже этот момент не до конца понял, – сознался Сэм, – наверное, какие-то особенности русского менталитета. Однако в остальном у парня есть голова на плечах. Решай, малышка. Если ты отказываешься от агентства, я возьму кредит и перекуплю его у тебя. Не могу допустить, чтобы дело Билла и Сью оказалось ликвидировано или попало в чужие руки. Контракт с Денисом я в этом случае возобновлю – судя по всему, его программа будет полезна. Даже хотя бы в рекламных целях. Если же ты решишь взять дело в свои руки, то в начале весны я к тебе вернусь – у меня с Остином контракт до сентября, и с октября уже будем работать вместе. Думай скорей, а то у парня ведь действительно планы.

Судорожно вздохнув, Грэйси мужественно сдержала готовые прорваться слезы и кивнула.

– Да. Да, я буду работать и сохраню агентство.

И тут не удержался старый Бен – по его морщинистой щеке покатилась слеза. Сэм отвел глаза в сторону, и Грэйси, до сих пор бывшая не в состоянии думать ни о чем, кроме своего горя, впервые поняла, как ему тяжело. Поздно вечером она написала Денису:

«Я решила сохранить агентство, Денис. Твой контракт остается в силе, билет для тебя заказан на первое июля и нами оплачен. Сэм Доули сказал, что у тебя есть голова на плечах, и ты ему нравишься. Он даже посоветовал мне опубликовать небольшое рекламное объявление о том, что наше агентство выходит на новый уровень работы – с привлечением современных информационных технологий. И еще Сэм посоветовал дать твоей программе какое-нибудь броское имя. Подумай, Сэм всегда говорит с толком».

Денис защитил диплом на «отлично» десятого июня и сразу же сообщил Грэйси:

«…Еще один этап моей жизни пройден, дипломы нам вручат после двадцатого. У меня почти три недели на то, чтобы упаковать чемоданы, посоветуй, что надеть – у нас ведь сейчас лето, а у вас зима. Сообщил маме, что приезжаю, она вне себя от радости. И ее муж Яков тоже – кажется, он очень хороший человек и любит маму. Они приедут в Мельбурн, встретят меня в аэропорту, потом сразу улетят к себе в Хоббарт. Я немного разберусь с делами и, надеюсь, ты меня отпустишь к ним на пару дней. Я безумно хочу повидать Алекса и Мэри, поговорить с Норой – ведь она теперь их мать. Мама говорит, Нора и дети пока живут в апартаментах в центре Хоббарта, но скоро будет достроен загородный дом, и они туда переедут.

Давай, какую хочешь рекламу, у меня после защиты дипломной работы, голова не соображает, я не могу придумать для программы никакого экстравагантного названия, пусть будет ХОЛМС. В честь знаменитого сыщика, но заглавными буквами – думаю, на клиента это должно произвести впечатление…»

* * *

На следующий день после того, как рекламное агентство опубликовало объявление Грэйси, ей позвонили.

– Здравствуйте, Грэйси, это Анна Гримвэйд. Мне хотелось бы с вами поговорить.

– Здравствуйте, Анна. Когда вам будет удобно?

Они договорились встретиться в маленьком кафе в Гаденвэйле. Когда Грэйси, припарковав машину слева от входа, вошла в зал и огляделась, то не сразу узнала Анну в сидевшей за маленьким столиком у окна седой высохшей женщине. Анна слегка помахала ей рукой.

– Здравствуйте, Анна, как дела? – Грэйси подошла к столу и опустилась на стул напротив Анны.

– Здравствуйте, Грэйси. Прежде всего, позвольте выразить вам мое соболезнование, как дедушка?

– Спасибо, держится. Думаю, больше ради меня.

Подошел официант, они заказали по чашке кофе, и когда он отошел, Анна глухо сказала:

– Я прочитала вашу рекламу и заинтересовалась. Эта программа, о которой говорится, действительно обладает столь уникальными возможностями?

– Я надеюсь на это, – с легким смущением в голосе ответила Грэйси, – знаете, дедушка достал для меня из своего архива несколько совершенно запутанных дел, которые они в свое время расследовали с папой. Я переслала программисту исходную информацию, и он довольно быстро получил правильный ответ. Разумеется, для нахождения решения база данных должна быть достаточно полной, заполнять ее, собирая информацию, в любом случае придется детективу, программа только проводит анализ. Я говорю это просто для того, чтобы вы поняли: программа – не волшебная палочка, которой взмахнул, и все в момент стало ясно.

Официант поставил перед ними кофе и отошел, Анна бросила в чашку сахар, помешала и кивнула головой.

– Я понимаю, что это не волшебная палочка. Если коротко для меня, непосвященного человека, то по какому принципу проходит анализ?

– Проведя предварительный анализ, программа предлагает различные версии или запрашивает дополнительные данные. В задачу детектива входит поиск запрашиваемых данных. На каком-то этапе выстраивается наиболее вероятная версия, лишняя информация отбрасывается. Конечно, если вас интересует математический аппарат, то я не могу точно…

– Нет-нет, – Анна печально улыбнулась, – математику оставим, я в ней не очень сильна. Знаете, однажды мы разговаривали с покойной Сильвией Нортон, ее не оставляла мысль о трагической гибели одного из ее аудиторов – Саймона Эвенела. Потом на том же самом месте погибли Нортоны и… моя Мэгги. Я обращалась в полицию Сиднея, пыталась связать эти два случая, но они только пожимали плечами – две одинаковые необъяснимые аварии, но что тут можно сказать? Обе произошли в одном месте, обе машины ехали в одном направлении. Один из полицейских даже рассказал мне об известных в мировой практике отрезках дорог, где по загадочным причинам постоянно происходят аварии. Что-то вроде Бермудского треугольника на шоссе. Теперь точно также погибла ваша сестра Сюзьен. Я хочу заключить с вами контракт – на предмет расследования всех этих случаев с помощью ваших информационных технологий. Работа будет оплачиваться по максимальному тарифу вне зависимости от результата. Вы согласны?

Грэйси растерялась.

– Видите ли, я… Поймите, Анна, я не могу связывать случай Сью с предыдущими, потому что…

Она опустила голову. Накануне Сэм узнал и сообщил им результаты экспертизы – на переднем сидении рядом с телом Сюзьен нашли оплавленный кусок стекла. Анализ показал, что это то, что осталось от бутылки бренди. Сью была пьяна, когда ехала по дороге, этим, скорей всего, и можно объяснить аварию. Сообщив об этом, Сэм закрыл лицо руками и заплакал – впервые после случившейся трагедии.

«Это моя вина, – говорил он, – Сью была очень сильна, она без посторонней помощи почти покончила с этим, а я… Если б я все время был рядом! Я любил ее, я действительно ее любил!»

– Возможно, Грэйси, вы считаете, что Сюзьен погибла из-за того, что находилась в нетрезвом состоянии, – мягко сказала Анна и в ответ на ошеломленный взгляд девушки кивнула, – да, ваш отец говорил мне однажды о ее проблемах. Он боялся, что после его смерти она возьмется за старое. Однако сейчас мы говорим о другом. Речь о том, что все эти трагедии происходят по одной и той же схеме – водитель, доехав до обелиска, выворачивает руль вправо, и машина летит в пропасть. Что Сюзьен делала в это время в Бонди-Бич?

– Не знаю, – вздохнула Грэйси, – за день до гибели она закончила в Сиднее два расследования, а в районе Бонди-Бич у нее, по моим сведениям, никаких дел не было.

– Это странно, не так ли? Так вы беретесь за эту работу?

Грэйси кивнула.

– Да, но лишь при одном условии: вам придется сообщить абсолютно всю информацию, которой вы владеете. Все, что вам известно лично, от Сильвии или от кого-то еще. Можете изложить это письменно или в виде диктофонной записи, безразлично.

– Хорошо, – просто ответила Анна, – договорились.

Спустя три дня Денис читал письмо Грэйси:

«…и раз уж ты решил не терять времени и начать работу еще до отъезда из Москвы, то пересылаю тебе аудио файлы и отсканированные материалы, можешь скормить их своему ХОЛМСу. Прилагаю также отчет о нашей с Сэмом поездке в Сидней. Знаешь, он отнесся к моему контракту с Анной очень серьезно, я такого даже не ожидала.

Итак, с Сэмом и одним его знакомым – полицейским – мы поехали по Миллитари-роуд в направлении обратном тому, в каком ехала Сью. Сэм решил показать ее фото хозяевам и персоналу маленьких кафе, располагавшихся вдоль дороги – вдруг, она останавливалась где-то перекусить. Что бы ты думал? Один и владельцев кафе действительно узнал Сью по фотографии – она пила у него кофе буквально за десять минут до своей гибели. Он сначала немного помялся, но, поскольку с нами был полицейский, не решился ничего скрыть – сообщил, что Сью долго разговаривала с хозяйкой дома, что находится напротив кафе. Под большим секретом он сообщил, что один раз Сью повысила голос, и он услышал что-то вроде «Совет директоров», «ваши дети», «стоимость услуг». Правда, просил об этом никому не сообщать, иначе лишится клиентов. А знаешь, кто хозяйка дома напротив? Никогда не догадаешься – твоя тетя Ольга Нортон. Потом хозяин еще немного помялся и сообщил, что Сью приезжала сюда и раньше – где-то в начале осени, в марте. Она долго сидела в кафе – пила кофе и ела пиццу. Потом туда зашли Ольга с детьми, но они со Сью, как показалось хозяину, в то время еще не были знакомы. Спустя пять-десять минут после того, как Ольга и дети ушли, Сью с кем-то поговорила по телефону и поднялась, больше он ничего не помнит…»

Скопировав содержащие информацию файлы, Денис оставил компьютер разбираться с базой данных и отправился в центр покупать подарки. Теперь ему предстояло по-настоящему поломать голову – что можно было привезти австралийцам, купавшимся в изобилии? Он окончательно спятил бы, оказавшись в магазине, не возьми его под свое крыло консультант – приятная дама, пахнущая дорогими духами.

– Только все настоящее, русское, – безапелляционно заявила она.

По ее совету Денис купил матери, Норе и Грэйси оренбургские платки тончайшей вязки и браслеты с бирюзой, а племянникам – расписную матрешку и домик бабы-Яги. И, уже совсем одурев от запаха духов дамы, схватил расписной мундштук для Сэма, музыкальную шкатулку в виде собора Василия Блаженного для старого Бена. Приехав домой, он первым делом проверил, что делает ХОЛМС – программа спокойно работала, выведя на экран монитора надпись ИДЕТ АНАЛИЗ ДАННЫХ, – потом подсчитал свои траты. Оказалось, за время, проведенное в магазине, баланс его карты уменьшился на сорок тысяч рублей. Особенно это Дениса не расстроило, огорчило другое – оказалось, что музыкальная шкатулка, купленная для Бена, умела играть только одну мелодию, «Подмосковные вечера». Вернувшийся домой Сергей Денисович подивился столь сильному огорчению внука.

– Очень даже мило, – сказал он, – не понимаю, чем ты не доволен?

– Дед, так это же советская песня, а там Австралия.

– Еще лучше, там эту мелодию не знают, а у нас ее прежде каждый день радиостанция Маяк играла. Не огорчайся, Денисушка. Да, и вот что, – Сергей Денисович смущенно замялся, – только ты не злись, я сейчас со своей пенсионной карты на твою «визу» деньги перевел.

– Дед!

– Это для моего спокойствия, так что не шуми. Как твой ХОЛМС, анализирует?

– Анализирует. А ты с чем останешься?

– Так я же пенсию не трачу, ты прекрасно знаешь. Ладно, пошли ужин готовить.

В течение последующих пяти дней компьютер работал без перерыва – ХОЛМС тщательно анализировал скормленные ему данные. На шестой день он так никакой версии и не предложил, зато выдал длинный список вопросов, какие хотел бы уточнить.

– Считал сто лет, ни одной версии, – расстроено пожаловался деду Денис и показал ему распечатку, – видишь, сколько всего запросил? Думаю, ничего у меня не получится, зря я все это затеял.

Сергей Денисович, прекрасно знал характер внука – успех немедленно раздувал самомнение Дениса до невероятных размеров, а любая неудача мгновенно вгоняла его в депрессию.

– Не получится, так не получится, – спокойно сказал он, – ничего не поделаешь, а пока работай, Дениска, работай! Приедешь в Мельбурн, будешь подкармливать своего ХОЛМСа на месте. Кстати, оставь мне распечатку, может, и я испеку для него информационную булочку. Кстати, ты купил подарок для Якова, мужа Ларисы?

– Совсем забыл, – Денис багрово покраснел.

Действительно, забыл – наверное, где-то глубоко в подсознании у него затаилась неприязнь подростка к человеку, с которым теперь придется делить любовь матери.

– Ладно, не бегай больше никуда, мне сегодня выпускники подарили многофункциональный складной нож. Отличная штука, в советское время такие выпускали, отвезешь ему.

– Ого! – с уважением оглядев нож, заметил Денис. – Крутые у тебя студенты, мне бы такой!

Невзирая на протесты внука, Сергей Денисович поехал его провожать. Денис выглядел довольно внушительно – в руке огромная сумка с подарками, за спиной большой рюкзак, набитый личными вещами. Деду он доверил нести недавно купленный ноутбук, куда перед отъездом скопировал всю информацию с домашнего компьютера.

Поначалу думали заказать такси, потом побоялись застрять в пробке, на метро доехали до Домодедовской и там сели на экспресс. Перед посадкой оказалось, что им еще нужно было сказать друг другу кучу важных слов. Расцеловав внука и подтолкнув его к последним пассажирам, проходящим таможенный досмотр, Сергей Денисович не сумел удержать слез, полез в карман за платком и увидел, что сумка с ноутбуком так и висит у него на плече.

– Денис, ноутбук забыл!

Денис вернулся за ноутбуком, они опять расцеловались, теперь уже глаза защипало у внука.

– Деда, ты мне сразу сообщи, если что, ладно? Я сразу все брошу и прилечу.

– Иди-иди, маме привет. И этой девочке твоей, Грэйси, тоже. Малышей поцелуй.

В салоне воздушного судна компании «Итихад», выполнявшего рейс Москва – Абу-Даби, свободных мест оказалось полно. После того, как разрешили расстегнуть ремни безопасности, Денис устроился с удобствами, заняв три сидения сразу, и сразу уснул, поскольку накануне провел бессонную ночь, копируя последнюю информацию из своего компьютера в новенький ноутбук. Разбудило его всеобщее оживление – стюардессы начали развозить обед. После обеда пассажиры забегали по салону – до туалетов и обратно. Денис в последний раз летал на самолете, когда ему было лет семь – у отца тогда начал неплохо раскручиваться бизнес, и он отправил Ларису с детьми в Сочи. Потом, уже живя в Лос-Анжелесе, Андрей иногда поговаривал о том, что хорошо бы Сергею Денисовичу и Денису его навестить, но все это были пустые слова – он ни разу всерьез не озаботился оформлением приглашений, а уж о том, чтобы прислать денег на дорогу, и речи не шло.

Чтобы освежить смутные детские воспоминания о салоне Ту-154, Денис несколько раз прогулялся до туалетов и обратно, разглядывая убранство салона, и, конце концов, решил, что единственным новшеством у «боинга» были вделанные в сидения развлекательные приспособления. Ну, и, возможно, одеяла с подушками, которые стюардессы выдали пассажирам. Он подложил под голову подушку, укрылся одеялом и включил видео, нацепив наушники. Фильм он выбрал на английском языке – нужно было приучать свое ухо к иноязычной речи.

В Абу-Даби прилетели по расписанию, и там в лицо сразу пахнуло жаркой азиатской духотой. Не успел Денис размять ноги после пятичасового полета, как объявили регистрацию рейса на Мельбурн. К стойке тридцать один вел проход меж двух натянутых веревок, но был он не прямым, а напоминал тропу в лабиринте – вперед и обратно, опять вперед и опять обратно. Двигаясь витками к заветной цели, Денис тоскливо думал:

«У нас в Москве народ так маячить не стал бы – живо скакнули бы через все эти веревки и ограждения, а кто беременный или инвалид, тот поднырнул бы снизу. Ведь если здесь по прямой срезать, то путь раз в десять короче!».

После веревочного лабиринта он очумел настолько, что не сразу нашел стойку тридцать один, поэтому подошел на регистрацию одним из последних. Смуглолицый мужчина в форме долго разглядывал его российский паспорт, потом чуть брезгливо скривил губы и шлепнул печать.

Салон аэробуса оказался намного больше, чем у «боинга», и свободных мест здесь не было. Четырнадцать с лишним часов перелета от Абу-Даби до Мельбурна пролетели быстро – половину из них Денис проспал. Он запомнил лишь кратковременную жару в салоне – ночью, когда пересекали экватор, – и основательную тряску в зоне турбулентности над океаном. Перед самой посадкой пассажирам раздали анкеты для таможни, один из вопросов в ней был «везете ли вы изделия из дерева?» Поколебавшись – не соврать ли? – Денис все же честно указал, что везет.

В Мельбурне, спускаясь по трапу, он морально готовил себя к тому, что нескоро услышит родную русскую речь. И ошибся – уже минут через пять плотный рыжеволосый мужчина пробасил чуть ли не над самым его ухом:

– Машка, шевелись быстрей, … твою мать, опоздаем!

Мужчина пронесся, как метеор, увлекая за собой худенькую женщину. До Дениса донесся ее мелодичный голос, нежно ответивший:

– Да иди ты на…

Из-за графы в анкете о предметах из дерева Дениса отправили на досмотр к симпатичной пожилой таможеннице. Она ловко открутила верхнюю половину огромной расписной матрешки, и Денис к ужасу своему обнаружил, что в чреве матрешки находятся двадцать пять ее копий, каждая внутри последующей, одна другой меньше. Человек пять сотрудников столпились вокруг таможенницы, с интересом разглядывая матрешку.

– Раша?

Правда, надо отдать им должное, вернули они матрешку в исходное состояние довольно быстро. Таможенница долго изучала домик бабы-Яги, немного поскребла его чем-то, чтобы убедиться, что он не таит в себе опасности для природы Австралии. Денис улыбнулся дрожащими губами и начал объяснять:

– Это для племянницы, а избушка для племянника. Ничего вредного для природы нет, сувениры, игрушки – все покрыто лаком. Посмотрите сами, если не верите.

Он уже готов был плюнуть и бежать, оставив таможенникам все эти несчастные подарки. Таможенница открыла крышку музыкальной шкатулки и заулыбалась, услышав мелодию «Подмосковных вечеров».

– Фантастика!

– Возьмите себе, – мрачно проговорил Денис, решив, что она намекает на взятку, – мне не нравится.

Таможенница искренне удивилась:

– Что вы, почему? Ваш друг будет рад такому подарку, прелестная вещь!

Наконец Денису разрешили уложить все в сумку и идти. С облегчением вздохнув, он кинулся к выходу.

– Сэр, минутку! – донеслось сзади.

«Да что ж такое, ведь уже проверили! Все-таки, наверное, хотят взятку. Пошли они к лешему, притворюсь, что не слышал!»

Его все же настигли – уже у самых дверей.

– Сэр, вы оставили у нас на столе свой паспорт.

Они ждали его у выхода – Лариса, Грэйси и полный черноглазый мужчина с доброй улыбкой. Грэйси узнала его первой и позвала:

– Денис!

– Сынок! – Лариса, забыв обо всем, бросилась сыну на шею.

– Мама.

И все исчезло, кроме этого голоса, этих тонких, но сильных рук, прижимавших его к груди, и еле уловимого запаха покоя – запаха, успевшего позабыться за одиннадцать лет их разлуки. Прижав к груди худенькую невысокую женщину, Денис вдруг вспомнил, что раньше он был меньше нее ростом. Ларисе, наверное, пришла в голову та же мысль, потому что она чуть удивленно пробормотала:

– Большой какой стал!

– А ты, – Денис улыбнулся сквозь слезы, – ты стала такая маленькая!

– Куда уж меньше, до плеча тебе не достаю.

Продолжая обнимать сына, Лариса повернула залитое слезами лицо к Якову, и тот, сразу приосанившись, шагнул вперед и протянул Денису руку.

– Яков Бергер, супруг вашей матушки. К вашим услугам.

– Это мой муж, – удерживая их руки в рукопожатии, просто и нежно сказала сыну Лариса, – мой дорогой Яшенька. Дениска, а что же ты с Грэйси-то не поздороваешься? – спохватилась она. – Девочка встретить тебя приехала, а ты даже внимания на нее не обращаешь.

Смущенный Денис повернулся к Грэйси.

– Привет, Грэйси.

– Привет, Денис, – она подошла к нему и, положив руки на плечи, коснулась губами его щеки, потом легонько подтолкнула к Ларисе, – поговори еще со своей мамой, у них скоро самолет, а мы с тобой потом все обсудим.

– Ма, ты что, прямо сейчас уезжаешь?

Глаза Ларисы налились слезами, Яков поспешно сказал:

– Час у вас, мои дорогие, еще есть, самое главное сказать успеете. А потом Денис, прилетит к нам в Хоббарт, посмотрит, как мы живем. Хоббарт – не Москва, хоть каждый день к нам летай.

– Давайте, пройдем в зал и присядем, – предложила Грэйси.

Они с трудом отыскали свободные места в шумном зале для пассажиров международных рейсов. Яков уселся рядом с Грэйси и весело сказал:

– Я как-то услышал, Грэйси, что ваш дедушка прекрасно готовит. У меня прямо сейчас возникла одна интересная идея: почему бы им с моей супругой не устроить кулинарные соревнования? Прямо у нас в кафе.

– Фантастика, – рассмеялась она, – непременно поговорю с дедом.

Пока они обсуждали предстоящие соревнования, Лариса говорила сыну:

– Мы уже так подгадали, чтобы последним самолетом улететь. Завтра нам с утра кафе открывать, а после работы сразу к Норе нужно, у нее няня на два дня уезжает, нужно ей с детьми помочь. Такие славные, приезжай скорей, чтобы их увидеть! Алекс уже пошел, представляешь? В десять месяцев! Ползать вообще не ползал, Нора протянула ему руки, позвала, он сразу ручки от стула оторвал и пошел. Нора такая счастливая была! А Мэри везде ползает, всюду лезет, характер жутко упрямый. Пока своего не добьется, не успокоится. Хитрая, как ты. Ты, помню, еще не ходил, а уже научился из кроватки выбираться – ползаешь по комнате, смеешься, не поймаешь тебя никак.

– Мама! – Денис сконфуженно оглянулся, но потом сообразил, что по-русски здесь никто не понимает, а Яков что-то так увлеченно обсуждает с Грэйси, что вряд ли их слышит.

– Зубов у них пока только четыре, – продолжала Лариса, – два сверху, два снизу. У вас с Сашенькой к десяти месяцам уже шесть было.

– Не болеют? – поинтересовался Денис, который не очень четко представлял себе, когда детям следует ползать, когда ходить, и сколько у них в десять месяцев должно прорезаться зубов.

– Один раз болели с температурой после прививки, а так нет. Я вот все с Норой спорю – говорю, чтоб дети особо на полу не играли, а она только смеется. Видишь, как здесь принято? – Лариса указала на сидевшую на полу молодую женщину и игравшего рядом с ней ребенка. – Детишки везде спокойно ползают, в рот что ни попало тянут.

– Ужас какой! – искренне возмутился Денис. – И Алекс с Мэри тоже везде ползают?

– Нора говорит, тут у них в Австралии микробов очень мало, поэтому и грязь детям нужна – для развития иммунитета. Один человек, рассказывают, специально еду по земле валял, потом ел, чтобы микробов набраться, а то как же иммунитет развить, если нигде нет инфекции?

– Ничего себе!

– Да, сыночек, так вот здесь. Помню, когда вы с Сашенькой маленькие были, я целые дни в доме мыла-чистила, а здесь все наоборот. Олиных детишек, Тэдди с Лили, я по-нашему, по-русски, растила, без грязи – ничего, тоже особо не болели.

– Кстати, ма, а ты не общаешься с тетей Олей?

Лариса нахмурилась – ей тяжело было вспоминать о последнем разговоре с сестрой и не хотелось сообщать о нем сыну.

– Нет, – коротко ответила она.

– Но должна же она была объяснить! Должна же была сказать, почему так поступила с нами, столько лет мы считали друг друга мертвыми!

– Извините, Грэйси, – Яков внезапно повернулся к жене, – Ларочка, нам не пора? Еще же нужно перейти в зал внутренних авиалиний.

Лариса со вздохом поднялась.

– Да, Яшенька, уже пора, наверное.

Она еще раз обняла сына, потом повернулась попрощаться с Грэйси, а Яков в это время тихо шепнул Денису:

– Не спрашивай ее об Ольге, я потом сам тебе все объясню, – и громко добавил по-английски самым веселым голосом, каким мог: – Денис, Грэйси, ждем вас в ближайшее время в Хоббарте. Грэйси, передай Бену мое предложение, мы устроим шикарное кулинарное шоу.

Денис и Грэйси проводили улетавших до места таможенного досмотра, в последний момент Денис спохватился и сунул Якову сумку с подарками.

– Чуть не забыл! Подарки!

– Сыночек мой ненаглядный, мальчик мой! – прошептала Лариса и в последний раз погладила сына по щеке.

Они с Яковым уже прошли досмотр и скрылись в глубине зала, а Денис все стоял, как завороженный, и смотрел им вслед. Грэйси осторожно тронула его за рукав, он обернулся и в ужасе охнул:

– Ох, Грэйси!

– Что такое? – испугалась она.

– Подарки! Я отдал Якову сумку, а там были подарки и для тебя, Сэма и твоего дедушки!

Звонкий и нежный смех Грэйси заставил стоявшую рядом пару с интересом на них оглянуться.

– Это ужасно! – сказала она и неожиданно ласково провела рукой по его щеке. – Это кошмар! Зачем ты нам нужен без подарков! Пойдем, Денис, пора ехать. Сегодня ты мой гость, а завтра отвезу тебя в Сэнт-Килда – мы с Сэмом решили, что пока ты можешь пожить там.

Она говорила очень медленно, но Денис все же решил, что понял не все и, когда они подошли к машине Грэйси, спросил:

– А что там – в Сэнт-Килда?

Лицо Грэйси стало печальным, она села за руль и, подождав, пока Денис займет место рядом с ней, сказала:

– Пристегнись. В Сэнт-Килда квартира, которую Сэм и Сюзьен приобрели на паях. В последние месяцы там никто не жил, но они не сдавали ее – наверное, думали помириться. Свой пай Сью завещала мне. В ближайшее время я или возьму кредит и выкуплю у Сэма его пай, или мы с ним ее продадим. Пока она пустая, можешь там пожить, это хороший район, и наше агентство оттуда в двух шагах, я тебе покажу.

– Я думал снять, что-нибудь подешевле, – заметил Денис, когда она тронула машину с места.

– Если квартира тебе понравится, я поговорю с Сэмом – может, он пока и не станет ее продавать. Тебе эта квартира обойдется недорого – не нужно будет оплачивать услуги агента по найму, а я пока не стану взимать с тебя плату за свою половину.

По дороге в Мельбурн Денис пару раз невольно вздрагивал, когда из-за поворота появлялся встречный автомобиль.

– Не привык к левостороннему движению, – с нервным смехом объяснил он Грэйси, – все время кажется, что сейчас мы столкнемся.

Не отрывая взгляда от дороги, она с улыбкой кивнула головой.

– Привыкнешь. Смотри, мы проезжаем Сити. Видишь здание? Это Юрика тауэ, самое высокое здание в Южном полушарии. Позже я все тебе покажу, буду твоим гидом.

– Куда мы едем?

– В Хэмптон.

Хэмтон встретил их непривычной для Дениса темнотой. По московским меркам было не очень холодно, но над тихими улочками и окруженными садами коттеджами витал запах зимы.

– Почему так темно? – невольно понизив голос почти до шепота, спросил он.

Грэйси пожала плечами.

– Здесь жизнь замирает рано. Транспорт уже не ходит, кому хочется развлечений, едут в Сити.

– Мы не разбудим твоего дедушку?

– Дед не ляжет спать, пока тебя не увидит, – усмехнулась Грэйси.

Действительно, Бен не спал – выкатил в прихожую в своем инвалидном кресле и с торжественным видом протянул Денису руку.

– Привет, как поживаете? Бен Ларсон к вашим услугам, рад познакомиться. А теперь попрошу всех пройти на кухню. Денис, у вас в Москве сейчас пять часов дня – самое время для приема пищи, так что возражений не принимаю. Ваша комната прямо и налево, там туалет и ванная.

Денис почти ничего не понял из беглой речи старика, и позже, когда они сидели за уставленным яствами столом, Грэйси постоянно одергивала деда:

– Дед, говори медленней!

– Как ваша программа? – чуть ли не по слогам спросил Бен. – Работает? Мне понравилось, как она разобралась с Бетси Робертс.

– Программа просит еды, – пошутил Денис, – придется ее кормить информацией.

– Будем кормить, – улыбнулась Грэйси.

После ужина Бен заявил, что у него слипаются глаза и, пожелав присутствующим спокойной ночи, укатил к себе. Грэйси начала собирать посуду в тележку, Денис поднялся ей помочь.

– Завтра установлю программу у вас в офисе и продолжу работу, – сказал он, – у меня уже есть список данных, которые в первую очередь нужно уточнить. Необходимо опросить всех друзей, приятелей, даже случайных знакомых, но тут я тебе, наверное, не помощник, – тон его стал виноватым, – почти не воспринимаю разговорную речь в нормальном темпе. Тебе одной это будет по силам?

– Надеюсь, – Грэйси улыбнулась и очень медленно проговорила: – не огорчайся, Денис, ты не смог бы помочь мне в любом случае, у тебя нет ни опыта работы с людьми, ни знания местного менталитета. Ты программист, занимайся программой, за эту работу тебе будут платить. Начнешь работать послезавтра, а завтра устроишься на новом месте, и я покажу тебе Мельбурн.

Утро выдалось такое холодное и сумрачное, что Денис, проснувшись и выглянув в окно, на миг пожалел об оставшемся в Москве лете. За завтраком Бен говорил очень медленно, чтобы Денис его понимал.

– Покажешь сегодня Денису Сити? – спросил старик.

– Хотелось бы, но сначала поедем в Сэнт-Килда, я покажу ему его квартиру, – она торопливо поднялась и, проходя мимо деда, поцеловала его в макушку, – спасибо, дедушка. Ты уберешь посуду сам? Денис, я вывожу машину, жду тебя на улице.

Денис не знал, прилично ли в Австралии отвлекать вопросами водителя, ведущего машину, но, когда они, повернув направо, покатили по довольно широкой малолюдной улице, не смог удержаться.

– Как называется эта улица?

– Томас-стрит. Запоминай дорогу, Томас-стрит перпендикулярна Эдинбра-стрит, где мы живем.

Денис с интересом разглядывал маленькие коттеджи по обеим сторонам улицы. Они выглядели очень мило и издали вполне могли сойти за хорошенькие расписные игрушки – похоже, каждый хозяин здесь, возводя себе жилище, стремился создать нечто свое, неповторимое. Возле каждых ворот стояли рядком синие и зеленые мусорные бачки – очень аккуратные, на колесиках. Слева Денис увидел храм и даже успел прочитать название – церковь святой Троицы.

Грэйси повернула налево и, выехав на широкую оживленную улицу, затормозила у опустившегося перед ними шлагбаума. С предупреждающим перезвоном прогрохотал состав, внешне ничем не отличающийся от поезда московского метрополитена.

– Это ваше метро?

– Мы называем это поезд, – улыбнулась она, – подземные станции только в центре.

– Как называется эта улица?

– Хэмптон-стрит, главная улица Хэмптона. В каждом жилом районе Мельбурна есть своя центральная улица. Здесь расположены почти все наши магазины, аптеки, кофе-шопы, три картинные галереи. Видишь вывеску слева? Это галерея Бриджит Лесли, я один раз купила у нее картину в подарок папе на его юбилей. Знаешь, многие отмечают знаменательные даты где-нибудь за городом – снимают большой дом, уезжают туда на два-три дня с друзьями и родственниками, заказывают туда еду и напитки или готовят на месте. Но мы решили отмечать папин праздник дома, потому что дед уперся – в чужом месте ему, видите ли, неудобно готовить. В тот день с утра он нас с папой выпроводил из дома, чтобы мы ему не мешали, мы зашли в то кафе на углу возле линии, видишь? – лицо Грэйси просветлело от неожиданно нахлынувших воспоминаний, а в глазах мелькнула печаль. – Папа заказал себе мокко, а мне каппучино. Сидели, смеялись, потом, дед позвонил и велел идти домой. Там уже собрались папины друзья, пришли Сэм и Сью. Когда папа вошел, все закричали: сюрприз! Не представляешь, какой огромный торт испек дедушка! А какое он приготовил мясо! – она поцеловала кончики своих пальцев и причмокнула, – Было так здорово!

Шлагбаум поднялся, они поехали дальше. Вся во власти нахлынувших воспоминаний Грэйси молча смотрела на дорогу, и Денис, чувствуя ее настроение, больше не задавал вопросов.

Район Сэнт-Килда был более оживленным, чем Хэмптон. Грэйси отдала Денису ключи, показала, как запирается дверь. Ему почему-то показалось, что девушке тяжело здесь находиться, и она спешит уйти. Похоже, квартира погибшей сестры пробудила в ней новые воспоминания, не очень приятные.

– Отведи меня, пожалуйста, в офис вашего агентства, – попросил он.

– Ты не хочешь посмотреть Сити? – удивилась Грэйси.

– Очень хочу, – мягко ответил Денис, – но в другой раз, давай сейчас немного поработаем.

– Ты прав, – встретившись с ним глазами, она чуть улыбнулась и вздохнула, – ты прав, сегодня я как-то… День, наверное, такой. Пойдем.

Офис был в двух шагах от квартиры, они дошли до него пешком минуты за три. Грэйси включила один из компьютеров и сообщила Денису код, дающий доступ в базу данных. На лице его мгновенно появилось выражение, которое Сергей Денисович называл «остальной мир для меня не существует». Он потер ладони – словно в предвкушении предстоящего удовольствия – и, расстегнув молнию своей безрукавки, в полголоса издал боевой клич Стеньки Разина:

– Сарынь на кичку!

Грэйси, естественно, не поняла сказанного, но у нее глаза полезли на лоб при виде того, чем были набиты его многочисленные внутренние и внешние карманы – флешки, диски, массивные жесткие диски и еще что-то такое, чему она даже не знала названия.

– Ой, Денис, как тебя с этим в самолет пропустили?

– Легко – тяжелое выкладывал, остального их система не видит.

– Я буду работать в соседней комнате, – с ноткой невольного почтения в голосе проговорила Грэйси, робко пятясь к двери, – в двенадцать пойдем на ленч, да?

– Угу, – кивнул он, уже полностью поглощенный своими мыслями.

* * *

В течение последующей недели они оба с головой окунулись в работу. Денис переустановил систему, установил необходимые ему стандартные подпрограммы и вплотную занялся ХОЛМСом. Грэйси утро проводила в университете, а после занятий принималась за работу – скрупулезно добывала затребованную ХОЛМСом информацию, опрашивая друзей и знакомых. Спустя десять дней после отъезда из Москвы Денис по требованию деда отправил ему письмо, в котором представил детальный отчет обо всех перипетиях истекшего периода.

«Привет, деда, докладываю по пунктам, в том порядке, в каком тебя это интересует.

Питаюсь хорошо, кажется, даже потолстел, придется сесть на диету (шутка, не волнуйся). Рядом с моим офисом два отличных кофе-шопа, там я завтракаю и обедаю, у них обед это ленч, по-нашему второй завтрак. Жареная картошка или овощи, морская еда, мясо и прочее. За двадцать долларов можно вполне нормально поесть. Холодильник у меня набит, Грэйси отвела меня в универсам и заставила купить всякое разное – фрукты, молоко, ветчину и консервы с какой-то морской едой, я еще не выучил ее название. Грэйси меня постоянно тащит на ужин к своему дедушке Бену, мне жутко неудобно, а они не понимают, почему. Говорят, что Бен всегда наготовит на целый легион, а потом половину еды все равно выбрасывают. Я видел у них тут пару бомжей, которые спят в спальных мешках на лавочках, и предложил отнести им еду, но Грэйси жутко испугалась – у них, оказывается, санэпидстанция строго запрещает отдавать кому-то остатки. Если человек этой едой вдруг отравится, то он может вчинить огромный иск. Бомжи здесь получают хорошее пособие на жилье и питание, а если они спят на лавках, то, значит, все пропили. Полиция их не гоняет, и спальные мешки у них крутые – тысячи две долларов, наверное.

С английским я жутко мучаюсь – никак не могу понять их беглую речь. Доходит до того, что в кафе не всегда понимаю, когда продавец задает элементарные вопросы типа «здесь будете есть или возьмете с собой?» Их речь совершенно не похожа на ту, что я слышал на учебных дисках. Грэйси и Бен разговаривают со мной медленно, почти по слогам. В свободное время я слушаю передачи новостей, но это мало помогает. К тому же, свободного времени сейчас мало.

Компьютеры у них в офисе неплохие, хотя антивирусные программы хуже наших. Я тут немного им почистил, переустановил систему, поставил Касперского, Эксель и «Математику 2», потом уже установил ХОЛМСа. Пока я с этим возился, Грэйси собирала информацию, которую ХОЛМС затребовал еще в Москве. Говорила с людьми, еще раз побеседовала с Анной Гримвэйд и кое с кем в хосписе. Конечно, не все требования удовлетворены, но я внес полученную информацию в базу данных и запустил программу, чтобы поучить хоть какую-то версию – дело в том, что ни я, ни Грэйси не понимаем, что конкретно хочет узнать Анна Гримвэйд, но она нам этого не говорит. Да, три аварии произошли в одном месте, погибшие совершили одну и ту же ошибку, но во всех случаях машины были исправны, кроме Сью никто из водителей не находился под влиянием алкоголя или наркотиков.

Пока ХОЛМС анализировал полученную информацию, Грэйси решила повозить меня по Мельбурну. Мы пообедали у Бена, потом поехали к морю. В Хэмптоне от их дома до пляжа ехать минут пять, а пешком около двадцати минут. Море здесь зеленоватое, песок на пляже светлый и чистый. Было пусто – купаться зимой здесь героев нет, если даже день теплый. Далеко в море уходит выложенная из камней коса, километра через два параллельно ей идет следующая и так далее – кажется, они должны защищать берег от высоких волн. Когда мы приехали, на самом краю косы стояла девочка и пела – похоже разучивала вокальные упражнения. Время от времени со стоявших на дальнем причале катеров кто-то ей подпевал.

Оттуда мы на поезде поехали в Сити – Грэйси припарковала машину у станции Хэмптон, потому что в Сити всегда проблемы с парковкой. Минут за двадцать доехали до Флиндерс-стрит, это их центральная станция. Когда вышли, начался дождь, мы забежали в собор Святого Павла, там, у входа, было написано как раз про нас: «зайди, если ты устал, или промок, или просто хочешь согреться». В соборе очень красиво, хотя иконостаса, как у нас в церквях, там нет. Мы согрелись, а когда дождь окончился, вышли и сели на бесплатный автобус. В Сити есть один бесплатный маршрут автобуса и один бесплатный маршрут трамвая.

Вылезли у рынка королевы Виктории. Мне показалось, что их рынок ничем особо не отличается от нашего – те же самые продавцы, желающие всучить свой товар. Полно китайцев, когда я говорю им, что из Москвы, они начинают говорить по-русски – кажется, эти продавцы побывали во всех углах мира. Дальше было так: Грэйси остановилась у прилавка с дамскими сумками, а я прошел чуть вперед, и меня за этот короткий промежуток времени чуть было не уговорили купить за сто долларов национальный музыкальный инструмент аборигенов диджериду. У меня с собой не было налички, но здесь на рынке у любого продавца можно свободно расплачиваться картой. Я уже достал свою, но, к счастью, подбежала Грэйси и меня остановила. Чтобы не разочаровывать продавца, который мне очень понравился, я взял у него два бумеранга по пять долларов и разукрашенную маску за три доллара, пришлю их тебе, повесишь на стену над своим письменным столом.

У рынка мы сели на трамвай и поехали обратно к Флиндерс-стрит. По дороге я видел потрясающее здание – у входа стоят золотые львы. Грэйси сказала, это казначейство.

Хорошо, что мы еще успели сходить в Аквариум – здесь все закрывается очень рано. Я сделал фотографии австралийских пингвинов, посылаю тебе их с этим письмом. Открой приложение, а то ты всегда письмо прочтешь, а приложение забудешь открыть. На одной фотографии увидишь, как пингвинов кормят – им нужен холод, поэтому их держат в помещении с искусственным снегом, а служащие, когда идут их кормить, надевают теплые комбинезоны. На другой фотографии пингвины плавают. Грэйси обещала позже отвезти меня на Филлип айленд, где австралийские пингвины живут в естественных условиях. По вечерам, когда опускаются сумерки, они вместе с детенышами выходят из океана на берег. Фотографировать их на природе не разрешают – детеныши могут испугаться вспышки. Но в Аквариуме их фотографировать можно.

Еще я тебе посылаю видео разных морских чудовищ, спрутов и акул. Они плавают в огромных стеклянных аквариумах, а люди проходят как бы сквозь аквариум по воздушному коридору и снимают, как говорится, прямо в полете. Объем приложений большой, я заархивировал файлы, если не сумеешь открыть, перешлю тебе все в отдельности.

Выйдя из Аквариума, мы перешли реку Ярру по Квинс бридж-стрит и оказались в Саутбэнке. Прямо у моста вход в здание Фреш-Уотер, где, как мне сказала Грэйси, жила наша Сашка со своим мужем Родериком. Они жили на тридцать пятом этаже, а в здании всего этажей шестьдесят. За зданием Фреш-Уотер находится Юрика тауэ, самое высокое в Южном полушарии здание. Но мне, если честно, больше нравятся район Сити выше Флиндерс-стрит – там очень гармонично сочетается архитектура новых построек и старых зданий.

Из Сити мы на автобусе поехали в офис – ХОЛМС уже закончил анализ и выдал какую-то совершенно дохлую версию с вероятностью пятнадцать процентов, даже смешно. Зато требований у него через край – теперь ему нужно получить информацию о детстве и юности тети Оли и ее мужа Дерека. Мы с Грэйси подумали и решили, что самое время нам слетать в Хоббарт и повидаться с мамой и малышами – я хотел лететь туда уже через пару дней после приезда, но завозился с компьютерами. Я поговорю с мамой о детстве тети Оли, а Грэйси попробует вытянуть нужную информацию из Норы. К тому же, Яков, муж мамы, что-то хотел мне сообщить о тете Оле, но так, чтобы мама не слышала и не расстроилась, мне следует поговорить и с ним. Знаешь, он мне очень понравился – такой милый и оригинальный. И любит маму, действительно любит. Кажется, папа никогда ее так не любил.

Пока я тебе все это писал, Грэйси заказала нам билеты в Хоббарт на завтра, сию минуту зашла и сказала. Сейчас мы с Грэйси поедем на поезде до Хэмптона, заберем машину и помчимся к Бену ужинать. Я переночую у них – завтра утром мы с Грэйси улетаем в Хоббарт. Не могу дождаться, когда увижу малышей Сашки и маму!

Не скучай без меня, деда, ешь, как следует, как только я заработаю денег, ты сразу же приедешь сюда. Кстати, Сэм сказал, что он, как и Грэйси, до октября не будет брать с меня арендную плату, пока я плачу только за воду, газ и электричество, так что смогу немного сэкономить. Не забывай мерить давление, если будет больше ста пятидесяти, сразу принимай адельфан.

Целую, твой Денис».

В последние годы Григорий Плавник все чаще вспоминал Москву, но жене об этом никогда не говорил – прекрасно знал, что она ответит.

«Гриша, – сказала бы она ему, – тебе вдруг стало недоставать нецензурных слов, очередей за водкой и оплеванных семечками тротуаров?»

Сентиментальные мысли о прошлом ее не посещали, и Григорий Абрамович этому не удивлялся – ему, как психиатру по образованию, было известно, что ностальгия намного чаще поражает мужчина преклонного возраста, чем их ровесниц. Вот и теперь, пока он восстанавливал силы после инфаркта и перенесенной по этому поводу операции, в памяти то и дело возникали картины детства.

Послевоенная Москва, маленький проходной двор их дома, Лялин переулок – там они малышами носились с Сережкой Дориным и Юркой Родионовым. Став постарше, уже перебегали через трамвайные рельсы и ходили на Чистые пруды, хотя Сережке и Грише родители запрещали – боялись, что попадут под трамвай. Юрке мать с сожителем ничего не запрещали, возможно, даже и рады были бы, не вернись он однажды домой.

Там, на Чистых прудах, они десятилетними пацанами раскурили папиросу «Казбек», которую Юрка стащил у сожителя матери из портсигара. Курили, прячась за деревьями от взглядов взрослых, неумело затягиваясь и передавая папиросу друг другу. С непривычки Гришку замутило. Стыдясь, он буркнул что-то невнятное и поплелся в кусты, где его основательно вывернуло наизнанку. Хуже тошноты было позорное чувство собственного бессилия – оказался слабаком, пяти затяжек не выдержал. Немного утешало, что в соседних кустах корчился и извергал содержимое своего желудка Сережка Дорин. Самым стойким в их троице оказался Юрка Родионов – спокойно докурил то, что не осилили его друзья, и даже в лице ничуть не изменился.

Они в один год пошли в школу, учились в одном классе, им в один день повязали на шею пионерские галстуки, и дружба их длилась до пятьдесят третьего года – до того, как Гришиного отца арестовали по делу врачей-вредителей. На следующий день на школьной перемене Юра Родионов припер Гришу к стене и, взяв за грудки, спросил:

– Плавник, ты знал, что твой отец хочет отравить товарища Сталина? Знал и молчал?

Товарища Сталина Юрка любил больше всех людей на свете, да и кого же еще ему было любить? Не мать же с сожителем, которые его постоянно колотили. Помертвевший Гриша прижался спиной к стене и опустил голову. Их обступили ребята – о случившемся с отцом Гриши еще не все знали и теперь с интересом наблюдали за происходящим. И тут неожиданно для всех между Гришей и Юркой Родионовым вклинился Сережа Дорин.

– Отпусти Гришку, – тихо сказал он, – убери руки, слышишь?!

– Ты что, заодно с этим вредителем? – презрительно спросил Юра. – Ладно, Дорин, плевать я на тебя хотел, думал, ты человек!

Спустя месяц товарищ Сталин умер, отца Гриши освободили, но прежнее трио друзей распалось, и Юра Родионов в их компанию больше не вернулся. Родители Сережи и Гриши были этому рады – они опасались негативного влияния Родионова на своих сыновей. В тот год, когда Сережа поступил на мехмат МГУ, а Гриша в медицинский, Юрия Родионова арестовали за убийство человека в пьяной драке. В последний раз они видели бывшего друга, когда милиционеры вели его по двору. Он был нетрезв и, садясь в машину, вдруг начал вырываться и кричать:

– Да здравствует товарищ Сталин!

Его запихнули внутрь, захлопнули дверцу, и больше Родионова никто у них во дворе не видел. Сергей с Григорием тоже встречались нечасто – теперь они учились в разных ВУЗах, времени было в обрез, а с годами у каждого их них появился свой круг знакомых, семьи, квартиры в разных концах Москвы. В последние годы их разделял Атлантический океан, но ведь от этого дружба не перестала быть дружбой, и разве могут когда-нибудь забыться Чистые пруды и маленький двор в Лялином переулке?

Плавник знал, что нынешним летом Денис, свет очей его старого друга, уехал работать в Австралию. Григорий Абрамович созвонился с живущим в Лос-Анжелесе Андреем, на правах давнишнего друга семьи прочел ему длинную лекцию о необходимости заботиться о престарелом отце и просил устроить так, чтобы Сергей Денисович хотя бы на пару месяцев приехал в Штаты, а не тосковал в полном одиночестве в Москве. Андрей ответил, что и сам был бы рад, но оформлять визу даже по вызову родного сына – дело долгое и хлопотное. Нужно куда-то съездить, немного похлопотать, а Сергей Денисович, даже будучи в отпуске, все тянул и никуда не ходил. В сентябре же у него начались лекции в университете, теперь он вообще никуда не соберется.

После этого разговора Плавник, с трудом дождавшись часа, когда Сергей Денисович по его расчетам должен был, вернувшись домой, поесть, отдохнуть и включить компьютер, позвонил ему по скайпу и включил веб-камеру.

Грузный старик в ночном халате, смотревший на него с экрана компьютера, сильно отличался от пацаненка, раскуривавшего папиросу «Казбек» на Чистых прудах, но ведь и сам Григорий Абрамович мало напоминал теперь озорника Гришку, блевавшего в кустах рядом с приятелем.

– Привет, Серега, как дела?

– Да вот, сижу и учебный план пишу, – озабоченным тоном ответил Сергей Денисович, – каждый год новые требования, с ума сойдешь! Еще статью нужно править – из журнала отфутболили. Рецензент выдал такую чушь, что уши вянут, но, все равно, придется отвечать по каждому пункту, сам знаешь.

Если честно, то Плавник, уже двадцать лет как отошедший от науки, не очень хорошо помнил порядок публикации статей в научных журналах. Поэтому он обсуждать этот вопрос не стал, а лишь поинтересовался:

– Не решил еще все это дело послать подальше и уйти на отдых? Денис уже самостоятельный, работать начал.

– Нет, Гриша, пока ноги носят, буду работать. Да и что мне теперь – я с этого года только на одной работе и в одном университете, из двух ушел.

– Ты чего в халате по дому разгуливаешь – спать ложишься? У вас ведь еще рано, только восемь вечера.

– Да, знаешь, – в голосе Дорина старшего слышалось легкое смущение, – я тут в одиночестве немного распустился – хожу, в чем попало. Наряжаться, понимаешь, не для кого – ко мне особо никто не заглядывает, Дениска уехал. Сейчас еще часок посижу и залягу.

– А ты в этом году так и не собрался к нам приехать, – проворчал Плавник. – Я тут твоему Андрею целый разнос устроил, когда, говорю, папа приедет? Не знаю, дядя Гриша, отвечает, я бы и сам хотел, но у него вечно какие-то проблемы.

– Ну, ему о моих проблемах лучше меня известно, – сухо возразил Сергей Денисович.

Он не мог простить сыну равнодушия, с которым тот встретил известие о смерти дочери. И о рождении внуков. С Плавником, они этого не обсуждали, но тот обо всем догадывался. И теперь в очередной раз попытался восстановить добрые отношения отца и сына.

– Знаешь, Сережа, – осторожно сказал он, – когда Андрюша узнал о смерти Сашеньки, он хотел послать Ларисе денег для детей, мы с ним об этом говорили – он со мной советовался, как это сделать, потому что адреса Ларисы не знал, а вы с Денисом тогда были не в себе, говорили с ним, чуть ли не как с врагом, и он не решался вас спросить.

– Не решался, видите ли! – проворчал Сергей Денисович, но все же немного смягчился.

– Пойми, Сережа, Андрюша, в сущности, очень ранимый мальчик, а такие люди иногда внешне стараются выглядеть безразличными – скрывают от окружающих свою боль. Когда ты сообщил мне, что дети ни в чем не нуждаются, я сказал Андрею, что деньги посылать ни к чему, а он…

– А он был только и рад. Ладно, Гриша, проехали! – Сергей Денисович вновь себя взвинтил. – Думаю, ни Саша, ни дети его особо не интересовали. Конечно, тогда, когда он думал, что они погибли, ему было тяжело, но он быстро успокоился со своей Аэлитой. Нет, Гриша, не лежит у меня сердце к ним ехать, если и приеду когда-нибудь, то только, чтобы повидать тебя. А сын… Хочет меня увидеть – пусть сам приезжает в Москву.

Решив, что развивать сейчас дальше эту тему – только ухудшать ситуацию, Плавник решил перевести разговор в другое русло.

– Но я так и не понял, Сережа, да и Андрей толком не понимает, почему так получилось? Что Лариса говорит, почему возникли слухи об их гибели?

Разумеется, Денис уже знал правду от Якова и написал обо всем деду, но Сергею Денисовичу не хотелось ни о чем рассказывать – ни другу, ни сыну, который, кстати, особенно и не интересовался причиной.

– Ольга что-то там напутала, не знаю. Они с Ларисой повздорили, не общаются, и Денис тоже с теткой не говорил. Так что, не знаю. Если честно, то Ольга мне с самого начала представлялась довольно странной особой. Ты помнишь ее, Гриша?

Спросив это, он тут же спохватился и решил, что дал маху – как мог Плавник не помнить, если столько лет покровительствовал Ольге. Сергей Денисович до сих пор подозревал, что его друг и сестра невестки состояли в любовной связи. С обликом Гриши это никак не вязалось, но чем черт не шутит! Однако Плавника упоминание об Ольге ничуть не смутило.

– Конечно, помню, Сережа, – печально ответил он и с неожиданной откровенностью спросил: – Ты, ведь, наверное, подозревал, что у нас с ней некий адюльтер, признайся?

Изображение Сергея Денисовича на экране компьютера смущенно заворочало головой.

– Брось, Гришка, что там теперь вспоминать!

– Я сто раз тебе говорил и сейчас повторяю, что Ольга моей любовницей никогда не была!

В ответ на столь решительное заявление его друг пролепетал нечто вроде:

– Что ж, рад за тебя.

– Я ей действительно помог поступить в медицинский, – продолжал Плавник, – а чуть позже устроил работать в наш институт, но на то были другие причины. Кстати, – сменил он тему разговора, – у меня к тебе одна просьба – если, конечно, ты не очень занят.

– Конечно, занят, но для твоей просьбы постараюсь время найти. Верю, что ты учитываешь мои возможности.

– Ладно. Короче, Сережа, я пишу мемуары.

– Ого! Гришка, ты гигант. Я в твоих мемуарах тоже фигурирую?

– Ну, а как же я без тебя! – засмеялся Плавник, а потом уже серьезным тоном спросил: – Ты слышал когда-нибудь о Вольфе Мессинге?

– Гипнотизере? – удивился Сергей Денисович. – Это тот, который, как утверждают, получил сто тысяч по пустой бумажке и предсказал Сталину победу?

– Вольф Мессинг действительно обладал уникальными способностями. Так вот, во время войны под эгидой НКВД и Лаврентия Берии лично была создана секретная лаборатория, занимавшаяся исследованием скрытых возможностей человеческой психики. Мой отец также был привлечен к этой работе.

– Погоди, Гриша, разве твой покойный отец работал не в кремлевской больнице?

– Нет. Хотя, именно так мы должны были всем говорить. Лаборатория, где работал папа, имела конкретное правительственное задание: выяснить, как можно у любого советского человека развить способности, аналогичные способностям Мессинга. О том, что такие способности заложены в человеке генетически, ученые и заикнуться боялись – сам знаешь, как тогда «любили» генетику. Отношение к лаборатории с самого начала было неоднозначным, а после того, как они в кратчайшее время не смогли дать стране нужное количество экстрасенсов… Короче, сам понимаешь. Лаврентий Павлович был ими очень недоволен – не оправдали надежд.

– Да уж, – усмехнулся Сергей Денисович, – выполнение плана в стране Советов всегда стояло на первом месте. А что было потом?

– В пятьдесят третьем, как ты помнишь, отца загребли за пособничество отравителям. К тому времени, как его выпустили, лаборатория была уже фактически мертва. Берию расстреляли, новое руководство НКВД ею не интересовалось, все записи о проводимых в течение пяти лет исследованиях изъяли и надежно опечатали на Лубянке, сотрудники разбежались по разным институтам. Мой отец хорошо знал Вольфа Мессинга, после двадцать второго съезда они совместно и неоднократно обращались в верха с просьбой возродить лабораторию. Разумеется, задачу они теперь формулировали иначе: «изучение загадочных явлений человеческой психики». Однако Хрущев «добро» не дал – он был мужик простой, слушать никаких доводов не хотел, только и твердил, что не верит «во всю эту чушь». После его отставки папа обратился к Брежневу, но его отослали к одному деятелю, который ни в чем толком не разобрался, лишь с издевкой спросил:

«Неужели вы, Абрам Григорьевич, верите, будто рядового советского гражданина можно по приказу партии превратить в ясновидца?»

– Что ж, у него хоть было чувство юмора. Обязательно упомяни об этом в своих мемуарах, Гриша.

– Разумеется, я стараюсь строго придерживаться хронологии и не упустить ни одного факта. Так вот, в семьдесят третьем, незадолго до смерти Мессинга, отцу все же удалось заинтересовать кого-то в аппарате Андропова, а тот доложил на самый «верх». В результате были выделены средства на проведение исследований под эгидой закрытого института. Папе удалось пристроить меня в группу специалистов, а после его смерти так уж получилось, что я возглавил лабораторию.

– Не могу поверить, Гриша, – изумился Сергей Денисович, – неужели все эти годы ты занимался экстрасенсами? Я-то полагал, что ты работаешь над чем-то серьезным, вроде космоса.

– Ну, так я и знал, что ты начнешь язвить по этому поводу! Работа института велась в двух основных направлениях. Наша лаборатория изучала мыслительный процесс отдельной личности и возможности на него повлиять. Параллельное направление занималось массовым воздействием на человеческое сознание. Создавали так называемые пси-генераторы.

– Погоди, погоди, – вспомнил Сергей Денисович, – в начале девяностых были какие-то выступления, люди кричали, что им забирались в мозги и подслушивали их мысли. Это не ваших рук дело?

– Я же сказал, Сережа, что мы работали над другой темой. Хотя, действительно, если поместить человека в электромагнитное поле, частота которого соответствует биоритмам мозга, это притупляет его сознание. Если же такие электромагнитные колебания модулировать, например, звуковой фразой, произнесенной в замедленном темпе, мозг воспримет ее, как собственную мысль. Ничего оригинального тут нет – механизм воздействия аналогичен гипнозу. Полагаю, такие опыты действительно проводились, однако у большинства тех, кто выступал в девяностые, просто была нарушена психика под влиянием СМИ. Что же касается подслушивания мыслей, то прибора для этого вообще еще не изобрели. Такое доступно только очень хорошему экстрасенсу, но их на свете единицы.

– Неужели? – удивился Сергей Денисович. – Только и читаешь: «белый маг, природный целитель, избавлю от сглаза» и прочую ерунду.

– Именно, что ерунду. Шарлатаны, Сережа, шарлатаны. Так вот, опять о моих мемуарах. Собрал я, значит, свои лабораторные записи, разные воспоминания – мои, отца. Многое дописал для связности. Расположил все в хронологическом порядке, что было от руки – перевел в электронную форму. Хочу издать на русском – для нашей российской диаспоры, – потом договорюсь, чтобы перевели на английский. Но мне сначала хотелось бы, чтобы кто-то на мои писульки взглянул – насколько понятно будет умному человеку, но неспециалисту.

– Присылай, прочту.

– Кстати, прочитав, ты сможешь удовлетворить свое любопытство по поводу моих отношений с Ольгой, – заторопился Плавник, боясь, что друг вдруг вспомнит, как мало у него времени, – только, разумеется, пока это все очень приватно. Спасибо, Сережа, тогда я тебе сейчас скидываю.

* * *

Когда Сергей Денисович дочитал мемуары Плавника, в Москве было около трех часов ночи. Взглянув на часы, он вздохнул и мысленно подсчитал, который час в Мельбурне, который в Нью-Йорке. Получалось, что у внука уже начинался рабочий день, а Григорий Абрамович еще и не ложился. Поправив очки, Сергей Денисович вернул текст на экране компьютера к началу и вновь защелкал мышкой, проглядывая заинтересовавшие его места.

«… Ну вот, давно ли я был свидетелем на свадьбе Сережки Дорина и Ксении, а сегодня и их сын сочетается браком. Сережа сообщил мне по секрету, что Андрюшка скоро станет отцом. До чего быстро летит время! Правда, брак этот, как я понимаю, вынужденный. Сидя напротив молодоженов, я искренне жалел Андрюшку – влип мальчик, вот и пришлось жениться. Невеста Лариса – ни рыба, ни мясо. Слово сказать боится, сама, видно, понимает, что умом не блещет.

Примерно такие мысли вертелись в моей голове, когда я повернулся к сидевшей рядом со мной сестре невесты и встретил ее взгляд – такой сердитый, что у меня закололо в затылке.

– Еще неизвестно, кто из них влип! – заносчиво сказала она. – Лариска у нас, хоть и не особо образованная, но готовит – пальцы оближете! И хоть дом у них в порядок приведет.

Я удивленно посмотрел на девочку и нерешительно промямлил:

– Да, конечно.

– И не надо считать меня младенцем, провозглашающим истину, – возмутилась она, – я совсем не такая, как ваша дочка.

У меня внутри все так и ёкнуло – девчонка буквально прочитала мои мысли. Думал я скорее не словами, а образами и ощущениями, но она довольно верно облекла их в эквивалентные фразы.

– Откуда ты знаешь? – дрожащим голосом спросил я. – Ну, про младенца, провозглашающего истину, и про мою дочку? Я ведь ничего такого не говорил.

Оля снисходительно пожала плечами.

– Я часто знаю, ну и что?

Я понял: девочка Оля не осознает, что природа наделила ее уникальным даром…

…Эта девочка – находка для наших исследований, настоящий уникум, который я обнаружил совершенно случайно. Я переговорил с кем нужно, и ее приняли во Второй медицинский без всяких экзаменов – пусть изучает психиатрию и учится грамотно использовать свои природные способности, со временем это позволит нам легче входить с ней в контакт…

… Оля утверждает, что есть люди, на которых ей достаточно взглянуть, и те перед ней, как на ладони – такова, по ее словам, сестра Лариса. Однако для контакта с большинством ей требуется, как говорится, собрать в кулак всю ее волю. Сознание человека активно сопротивляется вторжению, испытуемый чувствует покалывание в затылке и инстинктивно пытается это ощущение прогнать. Как правило, Оле удается уловить лишь поверхностные эмоции, которые она не всегда даже может сформулировать и передать в виде фразы.

Мы провели эксперимент с сотрудниками нашей лаборатории. Маша Леонова и Валера Катков абсолютно ничего не почувствовали, войти с ними даже в поверхностный контакт Оле не удалось. В сознание Миши Свияжского она легко проникла и определила, что все мысли его заняты тем, где купить цветы для лаборантки из соседней лаборатории – он имел в отношении девушки не совсем честные намерения и собирался вечером с ней на свидание. Бедный парень был ужасно сконфужен, когда Оля без стеснения пересказала все это окружающим. У остальных пятерых, в том числе и у меня, Оля смогла определить лишь некоторые смутные ощущения. Я не мог понять, почему ей так легко удалось проникнуть в мои мысли на свадьбе Андрея Дорина…

…Продолжаем эксперименты, результаты мало отличаются от предыдущих. Правда, Миша Свияжский участвовать в эксперименте наотрез отказался…

… Этой ночью я долго думал, и вдруг меня словно озарило: на свадьбе Андрея я много выпил. Алкоголь ослабляет сопротивление? Это нужно выяснить, но сегодня суббота. Придется ждать два дня…

…Эврика! Я нашел, вот оно! Раздал сотрудникам по пятьдесят граммов чистого этилового спирта. Маша Леонова пить отказалась – кажется, она ждет ребенка, и я не стал настаивать. После нашего небольшого сабантуя начали эксперимент. Результаты потрясающие – даже Валера Катков не сумел сопротивляться вторжению в его мысли. За пятьдесят граммов Миша Свияжский согласился принять участие, и мы узнали, что лаборантка его напрочь отшила. На этот раз он не обиделся, а смеялся вместе со всеми. Кстати, в прошлый раз он чувствовал покалывание, а сейчас ничего не ощутил – алкоголь даже в малых дозах практически лишил его способности сопротивляться. Оле даже удалось узнать имя его возлюбленной лаборантки – Мая…

…Мы выявили еще несколько препаратов помимо алкоголя, которые снижают сопротивляемость вторжению – это транквилизаторы, спазмалитики и сосудорасширяющие средства. Однако сотрудники, участвующие в эксперименте, предпочитают использовать этиловый спирт. Начато исследование биоэнергетической активности мозга Ольги и параллельное исследование активности мозга испытуемого в различных фазах мысленного контакта…

… Сегодня к нам приезжали Г. и еще двое. Их, кажется, сильно заинтересовал мой последний отчет о работе с Олей. Мы провели эксперимент прямо при них. Трое наших сотрудников глотнули по стопке спирта, потом по очереди выходили, получали от приехавших с Г. людей некоторую информацию и возвращались. Оля практически сразу сообщала Г., о чем ребята сейчас узнали в соседнем кабинете.

Я уже заметил, что работать со знакомыми ей намного легче, чем с посторонними, и сказал об этом Г., предложив, чтобы из чисто научных соображений в эксперименте в качестве испытуемого принял участие он сам или кто-то из его людей. Однако Г. нахмурился, дав мне понять, что считает это предложение бестактным, и наотрез отказался – наверное, заподозрил меня в желании вытянуть из его мозговых тайников какую-нибудь государственную тайну…

… Меня вызвали к Федору Исаевичу, нашему директору. У него сидели трое в штатском, один из них чином явно повыше, чем Г. – такое я уже научился определять по каким-то неуловимым признакам, едва глянув человеку в лицо. Двое других, похоже, считались специалистами и начали задавать мне вопросы, словно спеша блеснуть перед «главным» своими познаниями. Иногда они заглядывали в свои записные книжки – вопросы, судя по гладкости изложения, подготовлены были ими заранее.

– Если поместить объект, с которым работает Ольга Васильева, в поле пси-генератора, как это повлияет на контакт?

Наверное, меня задело, каким тоном он произнес слово «объект». Ученые нашей лаборатории, биологи, инженеры и биофизики, не объекты, а добровольцы, согласившиеся на испытания из чисто научного интереса. Ответ мой прозвучал очень сухо.

– Мы пробовали однажды провести подобный эксперимент, но интереса он не представляет. Пси-генератор, как вам известно, создан с целью внедрить постороннюю идею на фоне подавления собственного мышления. В таких условиях Ольга, хоть и вступает в контакт, но связность мыслей у добровольца в поле генератора теряется, все вразброд, что ей улавливать?

– Ольга Васильева обладает способностью внушить объекту, с которым вошла в контакт, какую-то собственную мысль? – спросил второй специалист. – Изменить, например, его поведение в какой-то ситуации?

Опять «объект»! Наверное, сказалось напряжение последних дней работы, потому что я осмелился довольно резко заметить:

– Если это возможно, попрошу не называть сотрудников моей лаборатории объектами. Они не объекты, а ученые, добровольно согласившиеся на эксперимент. Сам я также постоянно принимаю в этом участие, и мне неприятно называться объектом.

В глазах Федора Исаевича читалось явное неодобрение моему тону, трое визитеров переглянулись, и тот, кто задал последний вопрос, извинился, впервые назвав меня по имени отчеству:

– Простите, Григорий Абрамович, мы просто придерживались общепринятой терминологии и не имели целью кого-либо оскорбить.

– Что же касается вашего вопроса, – продолжал я, – то могу сказать сразу: внушить человеку какую-то мысль или заранее направить его поведенческий вектор в какой-либо конкретной ситуации способен любой грамотный гипнотизер. Ольга Васильева этого не умеет, да такую задачу мы перед ней и не ставили – нас интересуют только ее совершенно уникальные способности.

– И все же, – настаивал первый, – если предположить, что Васильева овладеет азами гипноза? Будет ли она способна, незаметно для окружающих проникнув в сознание об… испытуемого, внедрить какую-то мысль? Заранее определенным образом направить его поведенческий вектор в последующей конкретной ситуации?

– Не знаю, – я пожал плечами, – повторяю, мы такой цели себе не ставили.

– А ведь гипноз – не такая уж сложная вещь, – как бы размышляя вслух, заметил второй, – тем более, что Васильева учится в медицинском институте, будущий психиатр.

Я ничего не ответил, а «главный» неожиданно нарушил молчание.

– Как бы вы охарактеризовали Васильеву, Григорий Абрамович? Я имею в виду, как личность.

Я заколебался, испытывая некоторую неловкость – мы с Ольгой работали вместе уже третий год, обсуждать человека, который фактически был твоим молодым коллегой, не очень приятно. Однако, натолкнувшись на ледяной взгляд директора, я понял, что шутить со мной никто не собирается, и нужно ответить.

– Я бы не сказал, что она особо умна, скорей ее можно назвать недалекой. Правда, хитра и расчетлива, крайне самонадеянна, обладает завышенной самооценкой. Холодна, не склонна испытывать к кому-либо сильную привязанность, умеет использовать людей в своих целях. Единственное чувство, с которым она не всегда может совладать, это гнев. Если она не получает того, что ей нужно, способна выйти из себя. Тогда ей в течение какого-то времени не удается войти в нормальный ритм работы.

– Отношение к сексу?

Я готов был вспылить – он что, считает, что я занимаюсь с Ольгой сексом и должен знать о столь интимных сторонах ее жизни? Под долгим взглядом Федора Исаевича мне вновь пришлось сдержаться.

– Не думаю, что она обладает повышенной сексуальностью, скорее, наоборот. Собирается замуж, но к жениху, кажется, особо теплых чувств не испытывает. Он просто подходит ей по параметрам – приятный внешне, из обеспеченной семьи, имеет квартиру.

Судя по всему, мой ответ «главному» понравился – незаметно для самого себя он сделал головой легкое одобрительное движение.

– Способна обучаться? – коротко спросил он.

– Думаю, да. Хотя не особенно это любит – занятиям в институте много времени не уделяет, но у нас с ее институтом договоренность…

– Да, я в курсе. Однако, раз она способна обучаться, наверно, не составит труда обучить ее азам гипноза? Нам интересно было бы знать, насколько возможно сочетать ее способности с навыками гипнотизера.

– Это пока не входит в план нашей работы, возможно, в дальнейшем…

– Мы скорректируем план, – поспешно проговорил Федор Абрамович, – сейчас в первую очередь, Григорий Абрамович, вы этим и займетесь.

– Однако…

– Это не обсуждается, – ледяным голосом прервал меня директор.

– Я хочу сказать, – теперь уже и я повысил голос, – что для такой работы мне нужны будут другие добровольцы. Мои сотрудники вряд ли согласятся постоянно подвергаться гипнозу.

– Добровольцы будут, – сказал «главный», – мы об этом позаботимся, Григорий Абрамович, пришлю вам хороших ребят. Прошу вас регулярно докладывать нам обо всех нюансах поведения Васильевой и о том, как проходит ее обучение.

Он поднялся, и мы все последовали его примеру, однако Федор Исаевич сделал мне знак оставаться на месте и пошел проводить гостей. Я ждал около двадцати минут. Возвратившись, директор сел напротив меня и покачал головой.

– Я не думал, что вы можете повести себя столь неразумно, Григорий Абрамович, – укоризненно проговорил он, – вы прекрасно понимаете, что мы в какой-то мере полувоенная организация и обязаны без всяких споров исполнять то, что нам приказывают. Надеюсь, вы уже поняли: с настоящего момента вы занимаетесь только тем, что вам приказано. За это вы и получаете зарплату в три раза большую, чем любой старший научный сотрудник обычного НИИ Академии наук.

Я пожал плечами и сказал довольно громко, так как понимал, что в кабинете директора наверняка повсюду понатыканы были «жучки» прослушки:

– Если они решили сделать из Ольги резидента внешней разведки, способного загипнотизировать противника на расстоянии, то тут им и обломится – для этого у нее не хватит ни ума, ни патриотизма.

Федор Исаевич поморщился и испуганно оглянулся по сторонам.

– Это не наше дело, Григорий Абрамович, я только хочу вам напомнить, что вы должны неукоснительно – я повторяю, неукоснительно! – выполнять данные вам распоряжения.

Когда я вернулся в лабораторию, мне чуть ли не на шею бросился возбужденный Валя Катков, работавший со спокойно сидевшей в кресле Ольгой. К ее голове были прикреплены многочисленные электроды, напротив Ольги сидел «объект» Миша Свияжский, тоже весь в электродах.

– Григорий Абрамович, – закричал Катков, – я нашел связь! В начальной фазе у Оли отмечено преобладание бета волн, потом резко возрастает интенсивность альфа ритма и происходит синхронизация частот биоритмов обоих полушарий. А у Миши во всех фазах отмечен тета-ритм с очень низкими частотами, но в фазе выхода из контакта он сменяется бета ритмом. Его частота постепенно достигает значения пятнадцати герц, что характерно для нормального бодрствования.

– Когда у Миши полностью исчезает тета-ритм?

– Минут через десять. Контакт прерывается не сразу, до полного прекращения контакта отмечены периодические вспышки интенсивности тета-ритма частоты ниже четырех герц.

Что ж, мелькнуло у меня, неплохо – эти десять минут периодических вспышек Ольга сможет использовать для формирования в мозгу объекта определенного поведенческого вектора. Если, конечно, ее этому научить. А учить придется.

– Прекрасно, ребята, – как можно веселее сказал я, – спасибо за вашу работу, сообщаю новость: эксперименты в данном направлении временно откладываются, нам дано другое задание. Оля, на следующем этапе тебе, как будущему психиатру, необходимо начать изучение традиционных и иных методов гипноза. К работе подключается вся лаборатория. Добровольцев для работы нам пришлют со стороны.

Наступило молчание, на лицах Вали и Миши была написана полнейшая растерянность. Ольга оставалась совершенно равнодушной.

– Мне за это прибавят зарплату? – спросила она.

– Еще не знаю, – честно признался я, – но, думаю, что да…

…Ольга работает в полную силу. Она поняла, что от нее требуется, и научилась достаточно точно создавать периоды возникновения фазы тета-состояния после контакта – кажется, ее это увлекло. Сегодня опять приехали Г. с уже знакомыми мне специалистами, и мы провели контрольный эксперимент. Ольга работала с тремя присланными нам добровольцами – Светой Скворцовой, Артемом Карапетяном и Антоном Мальцевым. Антон с утра выпил сто граммов водки, как он сказал, для храбрости, Артем принял две таблетки реланиума, Света – обычную но-шпу.

Вся лаборатория напряженно наблюдала за ходом эксперимента, хотя в последнее время мои ребята несколько сникли – расстроены, что первоначально задуманная работа была прервана на самом интересном месте. В чем будут состоять полученные добровольцами задания, не знал никто кроме Г. и его парней. Они отвели Ольгу в кабинет заместителя директора, а потом по очереди вызывали туда добровольцев и в течение часа разговаривали с каждым на отвлеченные темы. После этого Ольга с одним из специалистов осталась в кабинете, а Г. и второй специалист вернулись к нам в лабораторию и пристроились за столом, который уступил им Катков. Я и мои сотрудники занимались своими делами, добровольцы разбрелись по разным углам и занялись, кто чем – Света уткнулась в книжку, Артем и Антон помогали Мише Свияжскому перетаскивать массивный железный стол.

Ровно в три часа Скворцова подошла к моему столу, положила в карман мои наручные часы, которые я на работе всегда снимал и клал на видное место, и вернулась к своей книжке.

В три сорок семь Карапетян подошел к полке с книгами, взял «Пособие по психиатрии» и, открыв его на сорок седьмой странице, положил на стол Каткова перед Г.

В четыре десять Мальцев встал, заявил: «Устал, как собака, хочется чаю с ананасами», взял электрический чайник и отправился в туалет за водой. Когда он вернулся, Г. поднялся, вытащил из кейса бумаги и попросил минуточку внимания.

– Итак, товарищи, эксперимент завершен, все три задания выполнены. Попрошу Светочку вернуть Григорию Абрамовичу его часы, Артема – закрыть книгу и поставить ее на место, а Антон пусть уж не огорчается – ананасов к чаю сегодня нет.

Мы дружно зааплодировали. Г. со специалистом не скрывали, что довольны. Когда сконфуженная Света под смех окружающих возвращала мне часы, послышались новые аплодисменты. Позже мы с Г. и обоими специалистами долго беседовали со Скворцовой, Мальцевым и Карапетяном – как эти трое ни старались, они так и не смогли найти логичного объяснения своим поступкам…

… Меня представили к правительственной награде – Орден Трудового Красного Знамени. Продолжаем работать с Ольгой. Она вышла замуж, в своем медицинском институте появляется редко, я беседовал с ректором – он сказал, что деканат представил ее к отчислению. Пришлось обращаться к Г., он все уладил…

… Сегодня на Лубянке снесли памятник Дзержинскому, КГБ больше не существует. Г. куда-то исчез. Неизвестно, что будет с нашей работой и нашим институтом....

…Сегодня у директора прошло срочное совещание. В течение последнего года нас финансировали согласно утвержденному еще до развала Союза плану. Теперь наш институт переходит в распоряжение другого ведомства, руководство полностью сменяется, многие направления, в том числе и наше, закрывают…

Закончив просмотр, Сергей Денисович вышел в скайп и позвонил Плавнику, который, судя по времени в Нью-Йорке, еще не должен был спать.

– Сережа, ты еще не спишь? – поразился Григорий Абрамович. – У тебя же завтра лекции.

– Читал твой опус, очень увлекательно. Ты мне скажи, Гриша, одну такую вещь: помнишь, давным-давно, когда все мы еще жили в Москве, я пришел к тебе посоветоваться насчет Сашеньки, а у тебя сидела Ольга, вспоминаешь?

– Это когда ты мне сделал намек насчет моих с ней отношений? – засмеялся Плавник. – Да, помню.

– Так вот, я сидел, ждал – при Ольге ничего говорить не хотел. Ты угостил меня – то ли водкой, то ли коньяком, а потом, когда Ольга уходила, вышел с ней в прихожую. Вы там пошептались, а когда ты вернулся, то уже знал, что я пришел к тебе говорить о Сашеньке. Помнишь?

– Да помню, конечно.

– Отлично, и последний вопрос: ты специально угостил меня тогда спиртным? Хотел лишний раз поэкспериментировать – как она сумеет проникнуть в мое сознание, а потом тебе это пересказать?

Григорий Абрамович почувствовал себя крайне неловко.

– Прости, Сережа, – с искренним раскаянием в голосе произнес он, – я был в то время до безумия увлечен своими идеями и своей находкой, ни о чем больше не мог думать. Прости меня за это, пожалуйста. Ты сердишься на меня?

– Да нет, что уж теперь сердиться. Просто хотел знать. Ладно, Гриша, мне уже действительно пора ложиться, завтра лекции.

Сергей Денисович действительно не сердился. Но и не собирался хранить в секрете информацию, которая могла оказаться полезной его внуку. Перед тем, как выключить компьютер, он открыл свою почту и написал Денису:

«Здравствуй, мой маленький. Два дня был по уши занят с учебными планами, только сейчас собрался тебе ответить. Я уже давно все понял – и то, что тебе нравится Грэйси, и то, что она отвечает тебе взаимностью. Вы с ней оба крайне застенчивы, но я знал, что вы, в конце концов, найдете общий язык и сумеете объясниться. Раз у вас есть возможность жить в квартире ее покойной сестры, то для чего искать что-то другое? Бен вам советует правильно – возьмите кредит и выкупите у Сэма его долю. Спасибо, что прислал фотографию, где вы с Грэйси стоите над Яррой, получилось прекрасно. Мне, конечно, хотелось бы, чтобы вы поскорее поженились, и у Алекса с Мэри появились двоюродные братик или сестричка, но не берусь диктовать – вы молодые, у вас своя жизнь, а у меня старомодные советские понятия. Передай мой горячий привет Бену, поцелуй от меня Грэйси, не забудь. А теперь последнее: у меня появилась важная информация, которая, думаю, тебе пригодится. Отправляю ее тебе прикрепленным файлом, дай ХОЛМСу, пусть подкрепится. Твой дедушка».

Дочитав распечатанный текст, Анна Гримвэйд сняла очки, откинулась назад и с минуту сидела, закрыв покрасневшие глаза. За окном быстро разгорался новый день, ей пора было ехать в хоспис, но навалившаяся слабость словно парализовала все тело. Рука сама потянулась к телефонной трубке прежде, чем она сообразила, что еще совсем рано. Сонный девичий голос встревожено спросил:

– Анна?

– Простите, Грэйси, я читала всю ночь и не сообразила, что еще очень рано. Я перезвоню, Простите.

– Нет-нет, я вас слушаю, не волнуйтесь.

– Мне хотелось бы сегодня с вами встретиться, если можно. С вами и с Денисом – хочу с ним познакомиться.

– Хорошо, мы приедем, – Грэйси уже стряхнула с себя остатки утреннего сна, в ее голосе звучало искреннее сочувствие, – там же, где в прошлый раз?

– Вы могли бы приехать в Порт Мельбурн? Туда, где прежде была… была студия Мэгги?

– Мы приедем. В шесть вечера вас устроит? Только, если вы будете говорить с Денисом, я хочу вас предупредить – он еще плохо понимает беглую английскую речь.

– Я буду говорить медленно, Грэйси, не волнуйтесь.

Дул сильный ветер, поднимая столбом прибрежный песок, морские волны неприветливо пенились белыми бурунами, но в воздухе уже пахло весной. Грэйси на малой скорости вела машину вдоль набережной, изредка с тревогой поглядывая на мрачно смотревшего перед собой Дениса – он почти не разговаривал с тех пор, как накануне вечером ХОЛМС выдал им, наконец, последнюю версию.

– Привет, Грэйси, привет, Денис, как поживаете? – Анна ввела их в квартиру и указала на стоявшие у стен полотна, – извините, мне хотелось поговорить с вами именно здесь. Здесь она писала свои картины. Моя Мэгги. Хотите кофе?

– Нет, спасибо, не беспокойтесь, – торопливо проговорила Грэйси, с трудом удерживая слезы.

Денис постоял у одного из полотен, внимательно вглядываясь в линии, перешел к другому.

– Да, – только и сказал он, – здорово.

– Эту она только начала писать, – Анна указала на набросок, где изогнутый силуэт вскинул к небу свои руки, – накануне того дня когда… Да вы садитесь, садитесь, что вы стоите!

Словно подавая гостям пример, она опустилась в плетеное кресло, Грэйси осторожно присела на полукруглую софу напротив, а Денис, постояв еще пару секунд у наброска Мэгги, примостился рядом с Грэйси и положил на колени судорожно сцепленные «замком» руки.

– Это всего лишь версия, выданная с вероятностью девяносто пять процентов, – с некоторым вызовом в голосе сказал он, – но я этому верю!

– Я тоже, – просто ответила Анна и, неожиданно улыбнувшись, заговорила очень медленно. – Вы так похожи на вашу сестру, Денис! Я любила эту девочку, они с Родериком не должны были ничего скрывать от Сильвии. Думаю, она порадовалась бы перед смертью, что сын нашел свое счастье, ей всегда нравилась Сэнди. Она бы гордилась внуками, если бы дожила. Мэгги и Родерик не были созданы друг для друга. Только теперь, все узнав, я могу понять, что творилось в душе Сэнди в тот день, когда она скрылась.

– Они мертвы. Родерик, Сюзьен, Мэгги. Их убили. И мою сестру тоже убили, она не смогла пережить смерть своего мужа.

– Люди живы, пока мы храним о них память, – возразила Анна, – я работаю в хосписе и постоянно говорю это – и тем, кто уходит, и тем, кто остается. Но ни у кого нет права отнимать чужую жизнь, вы правы. Что вы собираетесь предпринять, Денис?

Денис вздрогнул от неожиданности и отвел глаза, не в силах выдержать ее пристального взгляда. Грэйси торопливо накрыла ладонью его судорожно сжатые руки и впервые с начала разговора подала голос.

– Вчера мы с Денисом это уже обсуждали, – сказала она, – мне больно верить, что Сью… что моя сестра, могла заниматься шантажом, но я готова была бы открыто признать этот факт, если бы это помогло свершиться правосудию.

– Будем считать, что Сью послужила Ольге Нортон своего рода наказанием, – Анна криво усмехнулась и пожала плечами, – однако вы, Грэйси, без пяти минут юрист. Какие у нас есть законные способы привлечь эту женщину к ответственности?

– Никаких, – тяжело вздохнула Грэйси, – мы вчера разобрали все по косточкам. Результаты проведенного программой анализа не могут служить доказательством в суде. Ольга Нортон от природы обладает уникальными способностями, она обучена традиционным и нетрадиционным способам гипноза – умеет воздействовать на человека на расстоянии, фиксируя в его подсознании определенные образы и заставляя совершать определенные поступки. Саймон Эвенел принимал сильные сосудорасширяющие препараты, поэтому его мозг оказался ей доступен. То же самое и Сюзьен – она находилась под влиянием алкоголя. Они оба погибли, потому что Ольге необходима была их гибель, но закона, карающего за убийство подобным способом, нет. Да и доказать это будет невозможно.

Анна кивнула.

– Вы правы. Но я, как врач, согласна с версией программы – с Патриком она применила традиционный метод. Использовать нестандартное дистанционное внушение было слишком опасно – команда могла сработать с опозданием, а Патрик постоянно ездил по этой трассе с ее детьми. Они были любовниками, ей нетрудно было ввести его в транс и закодировать на конкретное действие. Командой же могло послужить любое слово, сказанное ему при расставании. За это ее, наверное, можно привлечь к уголовной ответственности.

Грэйси отрицательно качнула головой.

– Только, если бы она была врачом и злоупотребила своим положением. Однако даже в России Ольга не получила сертификата о медицинском образовании. И опять же – доказательства…

Вскочив со своего места, Денис пересек комнату и вновь остановился перед неоконченной картиной Мэгги, напряженно вглядываясь в силуэт.

– Ваша дочь, Анна, была талантлива, – воскликнул он, – ее убили. Вместе с ней убили ее талант. Родерик, Мэгги, Сюзьен – они все были молоды и должны были жить. Их убили. Моя мать… что эта женщина сделала с моей матерью, своей родной сестрой? Десять лет мама жила в аду, считая меня мертвым. Едва она пришла в себя, как умерла Сашка. Ее тоже убили. Вы говорите – память. У меня от сестры не осталось даже памяти, я помню ее только ребенком, мы видели друг друга, только по скайпу. Мои племянники остались сиротами. Должно же быть это… это… я забыл это английское слово…

– Возмездие, – с тревогой глядя на него, подсказала Грэйси.

– Да, возмездие. Если нет закона, я обращусь к средствам массовой информации, пусть все узнают правду. Пусть все узнают о ее преступлениях. Почему ты споришь со мной, Грэйси, почему не хочешь этого сделать?

Грэйси тоже вскочила и, подбежав к своему другу, положила руки ему на плечи.

– Денис, послушай, Денис! Давай сядем, пожалуйста, – она увлекла его на место и, держа за руки, говорила чуть ли не по слогам, – пойми, средства массовой информации не станут без доказательств обвинять Ольгу в преступлениях, они прекрасно знают, что за это им вчинят такой иск, что они в жизни не расплатятся. Для юристов версия программы – не доказательство. Поэтому придется говорить обо всем – о происхождении Тэдди и Лили, о связи Ольги с Патриком Нортоном. Нора… она не хочет скандала, это коснется Энвижен, Тэдди и Лили…

– Плевать я хотел на Энвижен, – стиснув зубы, процедил Денис.

– А Тэдди и Лили? Твоя мама любит их, как родных детей. Если Дерек узнает правду…

– Даже если этот слабак узнает правду, он все равно будет целовать зад своей жене.

Сконфуженная Грэйси оглянулась на Анну. Та усмехнулась краешком губ, подумав: «Какая очаровательная молодая пара! Кажется, они искренне влюблены друг в друга, нельзя, чтобы эта трагедия разрушила и их жизнь».

– Можно мне вмешаться в ваш спор? – мягко спросила она.

– Извините, Анна, – смущенно пробормотала покрасневшая Грэйси, а Денис отвел глаза.

– Простите, – буркнул он.

– Скажите, Денис, – голос Анны был все также мягок, – чего, по вашему мнению, заслуживает эта женщина?

Подняв голову, он посмотрел ей в лицо, и взгляд его был полон неюношеской горечи.

– Если закон и СМИ бессильны, остается одно – я просто сверну ей шею. Убью!

Анна высоко вскинула брови и неожиданно рассмеялась – впервые после гибели дочери.

– Вы когда-нибудь убивали, Денис?

Его щеки стали пунцовыми.

– Мы все когда-то делаем в первый раз.

«Краснеет, как и Сэнди, сколько же у них общего! Хотя они ведь близнецы, так и должно быть. Очень милый мальчик».

– Думаю, Денис, у вас это и в первый раз не получится, вы же не убийца. Поэтому давайте, оставим эмоции и обсудим все трезво. Я согласна, что безнаказанными эти преступления остаться не должны. Сильвия Нортон не хотела позора своей семье, она скрыла связь Ольги со своим мужем и просто лишила Дерека наследства, чтобы дети его жены не могли наследовать Энвижен. Однако она вряд ли стала бы молчать, знай, что ее невестка еще и убийца. Думаю, Нора тоже с этим согласится. Что вы думаете, Грэйси?

Девушка опустила голову.

– Возможно, – прошептала она.

– Денис, – в голосе Анны неожиданно зазвучали стальные нотки, – я хочу напомнить вам, что я в три раза старше вас, и жизненного опыта тоже, соответственно, имею больше. И никто больше меня, матери, потерявшей своего ребенка, не жаждет, как вы сами сказали, возмездия. Согласны ли вы мне помочь или начнете строить свои нелепые, извините, и неисполнимые планы мести?

Помолчав немного, Денис с явной неохотой ответил:

– Что вы собираетесь делать?

– Вы узнаете, когда придет время. Но если вы начнете действовать самостоятельно, вы можете мне сильно помешать. Сейчас нужно решить, будем мы друг для друга союзниками или помехой?

– Хорошо, – глядя в пол, угрюмо буркнул он.

«Господи, – с нежностью, подумала она, – он совсем еще ребенок. Ничего, с Грэйси он быстро повзрослеет».

– Я так и не поняла, Денис, вы даете мне слово ничего не предпринимать, пока не придет время?

– Ну… Ладно, даю честное слово.

Анна перевела дыхание.

– Хорошо. Тогда для начала я хочу заказать вам не совсем привычную для вас работу – перевести все документы о связи Ольги Нортон с работавшими на КГБ психиатрами с русского языка на английский. Работа будет оплачена мною по обычному тарифу.

Ошеломленный Денис посмотрел на нее исподлобья взглядом, полным обиды и гнева.

– Вы…шутите? – дрожащим голосом проговорил он. – Или хотите меня оскорбить? Конечно, я переведу, раз нужно, но неужели вы думаете, я буду брать с вас за это деньги?

Увидев изумление во взгляде Анны, Грэйси скороговоркой, чтобы Денис не понял, сказала:

– Не спорьте с ним, пожалуйста, Анна, он действительно может обидеться.

Во взгляде Анны мелькнула веселая усмешка.

– Хорошо, – согласилась она, – не буду. Как идут дела у вас в агентстве, Грэйси?

– В августе к нам обращались пятеро клиентов. С двумя случаями я разобралась сама, в трех мы использовали программу Дениса. Через несколько дней к нам возвращается Сэм Доули, так что дела пойдут.

– Ваша программа уникальна, Денис, – Анна внимательно посмотрела на молодого человека, – я думаю, у нее огромные возможности.

– Не знаю, – озабоченно нахмурив лоб, проговорил он, – там есть недостатки. Я хочу внести коррективы, чтобы учесть различные психологические аспекты – достоверность показаний свидетеля, тембр голоса и прочее. Это была идея Грэйси, она, как юрист, лучше меня разбирается в психологии.

– Перестань, Денис, я еще не получила сертификат!

Взгляды их встретились, и глаза у обоих засияли таким откровенным обожанием, что Анна подумала: «Пусть скептики говорят что угодно, но как же это прекрасно – счастливое молодое чувство».

Перед уходом Денис попросил разрешения взглянуть на другие работы Мэгги, и Анна, проведя их в соседнюю комнату, сдернула чехлы со стоявших у стен полотен.

– Ян Дэвидсон, главный финансист Энвижен, говорил мне, что Мэгги мечтала о строительстве выставочного зала, – печально сказала она, – он предложил Дереку, чтобы, дивиденды, которые причитались бы Мэгги с ее доли акций, поступали в фонд строительства зала. Дерек согласился. Дэн Прэстон, друг Мэгги, займется организацией выставки.

Денис понял не все ею сказанное, потому что Анна забыла замедлить темп речи. Он прошелся вдоль полотен, остановился у одного из них и вздохнул.

– Мэгги… она такая… легкая.

«Легкая, да, – думала Анна, – именно, мальчик это верно подметил. Взбалмошная, болтливая, непоседливая. Моя Мэгги. Роберт мечтал о втором ребенке, сыне. Помню, как он настаивал, когда Мэгги исполнилось три. Я тогда не согласилась – одна мысль о том, что у нас может появиться все в доме крушащий сорванец, сводила меня с ума, терпеть не могла мальчишек. Жаль».

* * *

Дни рождения младших внуков Яна Дэвидсона, Эндрю и Кайла, волей случая приходились на первое и второе декабря, соответственно. Поскольку не всегда эти дни выпадали на уикенд, по уже сложившейся семейной традиции торжественную вечеринку – с играми, подарками и двумя огромными тортами со свечами – устраивали в первое воскресенье месяца, а через неделю, во второе воскресенье декабря, Ян совершал с именинниками нечто вроде большой «именинной прогулки», как он это называл.

В нынешнем году, как и прежде, прогулка началась с обсуждения маршрута в гостиной дома дочери, куда Дэвидсон приехал, чтобы забрать именинников на положенный им тур. И сразу же пошли разногласия.

– В Луна-парк, – Кайл уперся, как скала, но и Эндрю стоял на своем.

– В Луна-парк мы в прошлом году ходили, а теперь мне нужно в музей восковых фигур, чтобы сделать фото сэра Артура Филлипа для реферата о борьбе первых поселенцев с голодом.

Что ж, причина была достойна уважения, но Ян понимал и Кайла – в прошлом году того не пустили на вращающийся аттракцион. А Эндрю пустили – он был на год старше. Кайл стоял наверху вместе с дедом и наблюдал, как цилиндр, к стенке которого прислонились люди, в том числе и Эндрю, начал вращаться – сначала медленно, потом быстрее и быстрее. И вот дно цилиндра упало, Эндрю, прижатый к стене центробежной силой, повис над черной дырой. Кайлу же оставалось только смотреть и глотать слюнки. И ничто потом не смогло поднять его настроения – ни бассейн Олимпийский, где дед позволил им плескаться часа два, ни прогулка на пароме.

– А до этого в музее мы, скажешь, не были? – обиженно выпятив нижнюю губу, сказал он. – Сто лет там просидели, пока ты со всеми фотографировался.

– Ты тоже фотографировался!

– Я только с Обамой и королевой Елизаветой, а ты и с сэром Куком, и с Эйнштейном, и с Далай Ламой, а потом еще с Одри Хэпберн. Фото сэра Филлипа ты можешь из Сети скачать.

– Нам для реферата нужно самим сделать. Конечно, тем, кто еще не дорос и этого не понимает…

Ян поторопился предотвратить назревавшую ссору и многозначительно поднял руку.

– Стоп, господа, мы сами у себя крадем время. Сейчас мы все решим, но сначала посмотрим, кто из вас помнит девиз сэра Кука. «Я не только стремился…»

Внуки подхватили нестройным хором:

– «Я не только стремился идти дальше всех – я стремился идти так далеко, как возможно».

– Тогда я предлагаю отправиться так далеко, как возможно – в Королевские Ботанические сады. Чей памятник там стоит?

– Сэра Артура Филлипа! – хором ответили они.

– Эндрю его сфотографирует, это прекрасно подойдет для реферата, – чтобы внук не начал оспаривать его соломоново решение, Дэвидсон немедленно задал следующий вопрос: – Кстати, а чей памятник стоит напротив Королевских Ботанических садов, у входа в библиотеку?

Кайл опустил глаза, а Эндрю, снисходительно глянув на умолкнувшего брата, довольно ухмыльнулся и бойко оттарабанил:

– Памятник сэру Мэтью Флиндерсу, потому что в библиотеке хранится первый атлас Австралии. Флиндерс обогнул Австралию, доказал, что это самостоятельный континент, и написал книгу «Путешествие к земле Австралия». После этого Австралия стала называться Австралией, а до этого называлась Новой Голландией. С Флиндерсом на корабле всегда плавал его котенок дружище Трим. Поэтому его тоже поставили на постамент рядом с Флиндерсом. Это все нам Роджер рассказал, когда мы были на экскурсии.

Ян незаметно поморщился. Его, как и некоторых других представителей старшего поколения, несколько коробило недавно охватившее Австралию очередное демократическое поветрие – называть учителей в школе по именам.

– В следующем году класс Кайла тоже поведут на экскурсию, – пригладив рыжеватые кудряшки младшего внука, сказал он, но самолюбивый Кайл, не любивший, чтобы его жалели, сердито мотнул головой и задрал свой и без того вздернутый веснушчатый нос.

– А зато нам Айрин рассказывала, что архитектор Йорнудсен, который построил Опера-хаус, долго мучился и не мог придумать форму. А потом однажды увидел разрезанный апельсин, и его словно осенило.

Эндрю собрался было возразить, что про апельсин и Опера-хаус давным-давно все знают, но дед остановил его укоризненным взглядом и похвалил Кайла.

– Умница, Кайл, это в высшей степени поучительная история о том, как рождаются гениальные идеи. Итак, предлагаю следующий план нашего тура: начнем, как всегда, со здания Королевы Виктории, потом дойдем пешком до Королевских Ботанических садов, оттуда вернемся на Сёкьюла-кэй, поедим в кафе и отправимся на Парамату.

– Да! – в восторге завопили внуки, забыв о недавних распрях.

– Если не поторопитесь, опоздаем в бою ваших часов! – предупредил их дед.

От Таун-холла, где Дэвидсон оставил на парковке офиса Энвижен свою машину, дед с внуками продолжили свой путь к зданию Королевы Виктории пешком и успели вовремя – старинные часы, силуэт которых напоминал Тауэр, как раз к их приходу ожили и в очередной раз поведали трагическую историю из жизни королевства. Под звуки фанфар меч палача отсек голову короля Карла Первого, и Эндрю с Кайлом следили за ним так, словно видели это в первый раз.

– Круто, да? – сказал брату Эндрю. – Ладно, давай к сэру Куку.

Мальчики обошли со всех сторон десятиметровые подвесные часы Кристофера Кука, оглядели тридцать два часовых циферблата, показывающих время во всех часовых поясах мира. Они терпеливо прождали полчаса, пока поднимется сектор золоченой крыши, и оживут страницы истории Австралии, а сразу после этого потянули деда на улицу.

Яна поражал интерес мальчиков к часам в сочетании с полнейшим равнодушием к остальным музейным реликвиям здания, включая запечатленные искуснейшими мастерами сюжеты владычества королевы Виктории. Живопись, скульптура, редчайшие по красоте ювелирные изделия – все это оставляло их совершенно равнодушными.

«Мне кажется, – попенял он однажды дочери Лизе, – ты мало времени уделяешь развитию у них чувства прекрасного».

«Брось, папа, – сердито ответила она, – ты ведь знаешь, что мне абсолютно некогда. Дети учатся в дорогой частной школе, их постоянно водят по музеям, а я должна работать…пока могу».

Что ж, Лиза, как и все музыканты, действительно была занята с утра до вечера – репетиции, концерты. По дороге в Королевские Ботанические сады Дэвидсон с тревогой думал о дочери, которую в последнее время стали мучить боли в спине – такие, что минутами она не в силах была держать скрипку. Врач не рекомендовал ей работать с инструментом больше часу в день, предрекая в будущем тяжелые осложнения, но Лиза не мыслила себе жизни без концертов, без аудитории слушателей. Упрямая, младший сын характером весь в нее.

– Дедушка, поедем на вагонетке? – спросил Кайл, когда Эндрю сфотографировал для реферата монумент сэра Артура Филлипа.

– До скамьи леди Элизабет, – поддержал брата Эндрю.

Ян забрался в вагонетку с превеликим удовольствием – он привык к долгим пешим прогулкам с внуками, но на этот раз неожиданно ощутил усталость. Они вылезли у вырубленной в скале скамьи, на которой Элизабет, жена пятого губернатора Лахлана Маквори, в начале девятнадцатого века любила сидеть, ожидая своего мужа.

– Двадцать шестого января придем сюда на День Города, – потрогав скамью, сказал Кайл, – а когда будет концерт, мама будет на нем играть.

– Если у нее не заболит спина, она предупреждала, – возразил Эндрю, и Ян расстроился – раз Лиза сама говорит об этом, значит, с позвоночником у нее дела все хуже и хуже.

– Ну что, возвращаемся? – как можно более веселым тоном спросил он. – Перкусим и на Парамату.

– Ага, сейчас, – вытащив свой мобильный, Эндрю сфотографировал скамью леди Элизабет и отделенный от них проливом Деннисон-форт, – на всякий случай, может, пригодится для реферата.

Ян с сомнением покачал головой.

– Смотри, не напортачь – тебе писать о первых поселенцах, а Деннисон-форт построен в середине девятнадцатого века, во время Крымской войны.

– Я знаю, Роджер нам рассказывал, чтобы отразить вторжение русских, – Эндрю сунул телефон в карман, – это я так фотографирую, на всякий случай – может, мне Роджер на лето задаст еще один реферат.

По всему было видно, что учитель истории по имени Роджер приобрел на его внука огромное влияние, поэтому Ян не сумел удержаться от вопроса:

– А Роджер – он молодой или старый?

– Старый, – уверенно ответил Эндрю, – ему, наверное, уже двадцать пять лет. Или даже целых тридцать.

– А мне кажется, ему двадцать восемь, – выпятив нижнюю губу, заявил Кайл, который не мог остаться в стороне от дискуссии.

– Понятно, – со вздохом кивнул их дед, которому перевалило за шестьдесят.

В этот день им положительно везло, потому что, выйдя из кафе на Сёкьюла-кэй, они как раз успели на катер до Параматы. С облегчением вытянув ноги в салоне, Ян устало закрыл глаза.

«Годы сказываются, – думал он, – мне уже не так легко совершать подобные променады, а вот раньше…».

Однако, похоже, мальчики тоже притомились, поскольку не носились по палубе, как обычно, а смирно сидели в салоне, приникнув к окнам и следя за быстро сменявшимся ландшафтом прибрежной полосы.

Пройдя под одноарочным мостом, катер вскоре оставил позади себя высотки Сиднея. На крутых скалистых берегах теснились маленькие коттеджи, хотя еще кое-где выглядывали из-за деревьев многоэтажные здания. Постепенно скалы сменились прибрежным песком, лес стал реже, вдоль пустынного берега тянулись теперь деревянные причалы, мелькали фигурки людей. Достигнув верховьев Параматы, катер вошел в выложенную камнями уютную бухту. Длинное пятиэтажное здание и ступеньки причала вновь напомнили пассажирам о цивилизации.

Ян с удовольствием посидел бы на скамье рядом с молодой женщиной, пытавшейся укачать прыгающего у нее на руках ребенка, но внукам просто необходимо было подтащить его к каменной доске объявлений – там местные жители конца восемнадцатого и начала девятнадцатого веков оставляли друг для друга свои объявления.

– Дед, да ты только посмотри, – Кайл чуть не лопался от смеха, – смотри, что этот написал: «Опасайтесь бродящей по окрестностям дикой собаки, я с трудом унес от нее ноги». А вот это: «Заключен брак Кэтрин Вилмот, заключенной, и Томаса Налфина, матроса». Или вот это: «Продаются буйвол с телегой и корова с теленком». Ой, а вот тут объявления о смерти.

– Жалко этого Роббера Хассала, – вздохнул Эндрю, – смотри, родился в 1799 году, умер в 1825. Наверное, как наш Роджер.

– А Анна Мэш родилась в 1767, умерла в 1823, ей было… сколько же ей было? – Кайл замялся, с надеждой взглянув на брата, но тот не собирался подсказывать.

– Сам считай, – сказал он и прочитал вслух эпитафию Анне Мэш: – «Была приговорена к семи годам за кражу одного бушеля пшеницы и честно проработала кассиром на пассажирской пристани». За какой-то бушель пшеницы семь лет! Может, у нее дети были голодные!

– Пятьдесят шесть лет, – подсчитал, наконец, Кайл, – она была уже совсем старая.

– Прочитайте лучше это объявление, – наставительным тоном сказал дед, – оно интересней: «Мистер Уокер информирует, что может принять в свою школу на 1828 учебный год еще от шести до десяти пансионеров. Изучаемые предметы: английская грамматика, письмо, арифметика, латинский, греческий, французский, геометрия, тригонометрия».

Эндрю достал свой мобильный телефон и щелкнул камерой.

– Пригодится.

– Смотри, Эндрю, что я нашел для твоего реферата! – крикнул Кайл, стоявший у потрескавшейся плиты шагах в десяти от них.

«Идидени пришел к дому губернатора Филлипа в дикой ярости и кричал, что белые люди брали его лодку, но сломали ее, пытаясь пришвартоваться, и что он готов убить их за это. Щеки и грудь его были раскрашены красным, что было признаком сильного гнева».

– Смотри, какой молодец наш Кайл, – прочитав надпись, заметил Ян старшему внуку, – по времени это как раз тебе подходит.

От похвалы деда Кайл весь раздулся от гордости.

– А правда, дедушка, что наши предки приехали в Австралию самыми первыми? – спросил он.

– У меня было много предков, – с улыбкой ответил Ян, – а у тебя еще больше. Кто-то из них приехал в Австралию во времена «золотой лихорадки», кто-то позже, из Европы. Но первый Дэвидсон действительно высадился в бухте Сидней вместе с сэром Артуром Филлипом, он был заключенным. Однако, нам пора, а то катер, пожалуй, отчалит без нас.

Едва катер отошел от пристани, как уставшие за день мальчики задремали, с разных сторон привалившись к деду, и сам Ян закрыл глаза, отдавшись плавному движению судна. Однако минут через пятнадцать, его сладкое забытье было прервано звонком мобильного телефона. Осторожно, чтобы не потревожить внуков, он вытащил из кармана трубку и увидел высветившееся на дисплее имя Анны Гримвэйд.

– Анна? Привет, дорогая моя, как ты?

– Извини, что беспокою тебя в выходной день, Ян. Я в Сиднее, завтра мне нужно будет переговорить с тобой и с Дереком по важному делу, смогу я с утра застать вас на Джордж-стрит?

– Разумеется, с девяти я всегда в офисе. С утра у нас ничего не запланировано, поэтому Дерек появится около десяти, может, в половине одиннадцатого. Приезжай к одиннадцати, чтобы тебе не ждать. В каком ты отеле? Я пришлю за тобой машину.

– Спасибо, я взяла напрокат симпатичный седан – наверное, пробуду в Сиднее дня три-четыре. К тому же, я в двух шагах от офиса, в Хилтоне. Приду пораньше, мне еще нужно будет перекинуться с тобой парой слов. До встречи, Ян.

Со дня страшной трагедии на Миллитари-роуд миновало уже больше года, но Ян обладал способностью проецировать на себя чужую боль и до сих пор содрогался от ужаса, думая об Анне, потерявшей единственную дочь. Он сам тяжело пережил гибель вверенного его попечению Родерика, Дерек тоже до сих пор не пришел в себя, в одночасье лишившись отца и брата, но оба они имели семьи, где можно было отойти от боли. Анна же вместе с Мэгги похоронила все, что, по представлению Яна, составляло основной смысл жизни человека. Спрятав трубку, он вновь закрыл глаза, но задремать ему на этот раз не удалось – в голову лезли тревожные мысли. И только в третий раз прокрутив в мозгу недавний разговор, Ян, наконец, понял, что показалось ему столь странным – голос в трубке звучал слишком жизнерадостно.

* * *

Секретарша доложила об Анне Гримвэйд спустя десять минут после того, как Ян вошел в свой кабинет. Он поднялся навстречу, протянув к ней руки.

– Привет, Анна. Как ты?

– А как ты, Ян? – поцеловав его, она улыбнулась и опустилась на стул у длинного стола, предназначенного для проведения совещаний. Ян, не став садиться в свое кресло во главе стола, устроился напротив нее.

– Ты хорошо выглядишь, дорогая, – осторожно сказал он.

Как ни странно, это казалось правдой – еще недавно потухшая и согнутая бременем горя женщина, теперь держалась прямо, словно натянутая струна, поседевшие волосы были окрашены в приятный каштановый цвет, взгляд чуть подведенных глаз сиял.

– Я принесла прошение об отставке, Ян, – глубоким грудным голосом сказала Анна и, открыв дипломат, вытащила папку, – здесь распечатки всех финансовых отчетов и документов хосписа и диск. Доктор Патрисия Милз будет меня замещать, пока вы с Дереком не решите, кто займет мое место. На мой взгляд, Патрисия – лучшая кандидатура, но это уж решать вам с Дереком.

Повертев в руках бумаги, Ян отложил их в сторону.

– Я посмотрю позже, – сказал он, не выказывая никакого удивления, – расскажи теперь о себе. Какие у тебя планы?

– Уезжаю в Европу, – глаза ее на миг заволокло печалью, но они тут же вновь заблестели, – думаю, в Австралию больше не вернусь. Вот об этом я с тобой и хотела поговорить, Ян. И еще кое о чем попросить.

– Слушаю тебя, дорогая, сделаю все, что в моих силах.

– На случай своей кончины я утрясла все имущественные дела с адвокатом и назначила вас с Дереком своими душеприказчиками. Надеюсь, ты не станешь возражать против этого.

– Разумеется, возражать я не стану, – улыбнулся Ян, – но мне кажется, ты допускаешь ошибку. Дерек-то ладно, но я ведь старше тебя.

– Льстец, – Анна тоже улыбнулась, – всего на каких-то три года, в нашем возрасте это уже не считается. Хорошо, тогда, раз возражений нет, прошу тебя принять этот пакет, – она передала ему запечатанный конверт, – и ознакомиться с ним, если получишь печальное известие. Точно такой же я передам Дереку. А теперь, когда с моими делами утрясли, расскажи немного о ваших. Как Дерек?

Что-то неуловимо изменилось в лице Дэвидсона.

– Работает, – пожав плечами, ответил он, – голова у него хорошая, опыт большой, но, конечно, он уже не тот, что прежде. В этом году даже не стал отмечать свой день рождения, через меня просил передать коллегам, чтобы не было никаких поздравлений, – сказав это, Ян спохватился и испуганно посмотрел на Анну, но лицо ее осталось безмятежным.

– Да, похоже, все это его сломало, – спокойно проговорила она, – но он молод, еще может оправиться.

– Не знаю, – он тяжело вздохнул, – посмотрим.

– Как у тебя отношения с Ольгой, Ян, она не пытается больше выкинуть что-либо вроде того, что случилось с акциями Мэйджик Би?

– О, нет, больше ничего такого, а со мной она ведет себя в высшей степени корректно – понимает, что я полезен Энвижен, а Энвижен когда-нибудь достанется ее детям.

Лишь по нервно переплетенным пальцам рук Яна Дэвидсона Анна поняла, чего стоило ему произнести эту фразу, да еще таким невозмутимым тоном.

– Скажи, Ян, а у тебя никогда не возникало желания открыть правду Совету директоров?

– А смысл? Других наследников у Энвижен нет. И вряд ли будут – похоже, у Дерека с этим какие-то проблемы. Иначе, думаю, Ольга не стала бы так рисковать – она знала о завещании Гримвэйда задолго до рождения Лили. Ты врач, Анна, и лучше меня во всем разбираешься.

– Есть легко излечимые случаи бесплодия, нужно лишь обратиться к врачу. Ты не думал, Ян, что Дереку стоило бы все узнать?

Тяжело вздохнув, Дэвидсон беспомощно развел руками.

– В столь деликатный вопрос я не считаю себя вправе вмешиваться. Да и уверен, что это ничего бы не изменило, Анна. По внукам своим знаю, что все люди рождаются абсолютно разными, одним нужна правда, других же она просто может раздавить, и Дерек именно из таких. Если честно, решал не я, это воля Норы. Она сочла, что все должно остаться, как есть, а завещание Гримвэйда – чистый бред.

– Однако именно благодаря ему Энвижен до сих пор процветает в руках одной семьи, компанию не раздирают на части акционеры, которым нерадивые наследники и их родственники распродали акции, дающие право голоса.

– Ах, Анна, но что я могу сделать? Если бы появился настоящий наследник, я первый отстаивал бы его права, и весь Совет директоров последовал бы моему примеру!

– Запомни то, что ты сейчас сказал, Ян.

Дэвидсон удивленно посмотрел на Анну, но не успел ничего спросить, потому что в этот момент в кабинет заглянула секретарша.

– Простите, Ян, к вам Дерек.

Дерек Нортон вошел чуть переваливающейся походкой, и Анна отметила, как сильно он пополнел за тот год, что они не виделись.

– Привет, Ян, привет, Анна. Мне сказали, что ты здесь, почему не позвонила, что приезжаешь?

– Привет, Дерек, – она по-матерински обняла его, поцеловав в щеку, – как ты?

– Все также, – он со вздохом пожал плечами. – Сейчас скажу, чтобы принесли кофе.

– Ах, да, надо бы, – спохватился Ян, – я совсем забыл, Анна меня заговорила.

– Да? И о чем же вы говорили? – Дерек сел рядом с Яном напротив Анны и заглянул ей в глаза. – Как у тебя дела, дорогая? Мне так хотелось бы чаще тебя видеть!

– Я принесла заявление с просьбой об отставке, ухожу из хосписа, Дерек, – сказала она, невольно тронутая его ласковым тоном.

– Уходишь? Да что ты?

– Ухожу и уезжаю в Европу, Дерек. Наверное, навсегда. Я привезла вам с Яном все отчеты, если возникнут вопросы, то я буду в Сиднее еще несколько дней. Помимо меня на все сможет ответить Патрисия Милз, в настоящий момент она меня заменяет. Я уже говорила Яну, что мои имущественные дела улажены, вас обоих я назначила душеприказчиками, – Анна вытащила из дипломата точно такой же пакет, какой незадолго до этого передала Дэвидсону, – прошу вскрыть и прочитать это после известия о моей смерти.

Не прикоснувшись к пакету, Дерек вскочил на ноги и с исказившимся лицом прошелся по кабинету.

– Опять смерть, – глухо проговорил он.

– Сядь, Дерек, – мягко попросила Анна и, когда он вернулся на свое место, добавила: – Я надеюсь, ты выполнишь мою просьбу, как это сделала бы Сильвия.

– Да, конечно, – угрюмо произнес он, стиснув рукой край пакета.

– И второе, – продолжала она, – ко мне не так давно звонил один молодой человек из Москвы, Денис Дорин. Он каким-то образом узнал, что у меня в хосписе работала его сестра, и спрашивал, как ее найти.

Глядя на Дерека, Анна гадала – сказала ли ему Ольга о смерти Сандры. Нет, судя по спокойному выражению лица, он ничего не знал. Однако новость о воскресшем племяннике его поразила.

– Брат Сэнди, сын Ларисы? Не может быть, он же погиб в России!

– Да, я тоже слышал, что сестра Ольги потеряла всю свою семью, – удивился Ян.

– Оказалось, это ошибка, он жив. Я плохо поняла, он не очень хорошо говорит по-английски.

– Это было бы огромным счастьем для Ольги, – обрадовано проговорил Дерек, – возможно, ее племянник поможет наладить отношения с Сэнди и Ларисой. Ольга ничего мне не говорит, но я чувствую, что и она, и малыши очень переживают из-за разрыва.

– Попроси, пожалуйста, Ольгу со мной связаться – мальчик будет звонить мне дня через два, и я должна знать, что ему ответить. Кажется, он собирается приехать в Австралию и купить на имя матери какие-то акции, чтобы обеспечить ее жизнь.

– Акции? – Дэвидсон удивленно вскинул бровь.

– Так я поняла. На имя Ларисы.

– Мы всегда будем рады нашему племяннику, – наивно сказал Дерек, – пусть пишет, звонит и приезжает, я во всем ему помогу. Ольга непременно с тобой свяжется.

– Не стану больше вас задерживать, – Анна с улыбкой поднялась, – хочу еще раз поблагодарить вас обоих за предоставленную нам возможность организовать выставку работ Мэгги.

Даже самому себе Ян Дэвидсон не смог бы объяснить, почему от тона, каким она это произнесла, в сердце его вновь зашевелился червь тревоги.

Сообщать жене радостную весть по телефону Дерек не стал, только позвонил, чтобы сказать:

– Дорогая, у меня для тебя сюрприз. Нет-нет, ничего не скажу, вечером узнаешь, потерпи.

Ольга не стала настаивать – муж постоянно преподносил ей какие-нибудь нелепые сувениры и искренне полагал, что ей так же нравится получать эти мелкие знаки любви, как и ему их дарить. Правда, иногда среди вещиц попадалось что-нибудь действительно ценное, поэтому она не пресекала его действий, а ненужный хлам постоянно кому-нибудь передаривала – своему агенту по недвижимости, парикмахеру, дизайнеру, хозяину кафе, где они с детьми постоянно обедали, и прочим. Те поначалу удивлялись, но Ольга с милой улыбкой объясняла, что таков национальный русский обычай – делать подарки приятным сердцу друзьям. В результате даже этот мелкий хлам способствовал установлению контакта и добрых отношений между ней и людьми. В конце концов, Ольга пришла к выводу, что обычаи во всех странах разные, но природа человеческая везде одинакова – что в России, что в Австралии. Поэтому в тот день, ожидая возвращения мужа с работы, она, не так уж и желая получить обещанный сюрприз, все же испытывала нечто вроде любопытства.

Однако Дерек приехал поздно – почти сразу после ухода Анны позвонил топ-менеджер одной из дочерних компаний холдинга, сообщив о непредвиденных проблемах. После полудня Дерек вылетел в Канберру и домой вернулся лишь поздно вечером. Полагая, что все уже спят, он прошел на кухню, поставил на плиту чайник и сделал себе два сэндвича, но лишь только собрался откусить первый кусок, как в дверь в ночном халате вплыла Ольга и обняла его за шею.

– Милый, все в порядке? Я беспокоилась, ждала тебя с обещанным сюрпризом.

Она нежно засмеялась таким смехом, что сразу стало ясно: сюрприз – это шутка. Ждали Дерека и только его одного. Тем не менее, при ее словах он спохватился и легонько шлепнул себя по лбу.

– Да, конечно, сюрприз! И как же это я забыл?

– Ну, теперь вспоминай, – она обняла его сзади и коснулась губами уже намечавшейся лысины, а потом, ощутив, как сразу напряглось его тело, торопливо разомкнула объятия и, обойдя стойку, села напротив на вращающийся табурет, – только сначала поешь.

Со стороны все опять же выглядело, как забота доброй жены о пищеварении мужа. Дерек, немного разочарованный ее уходом от него на другую сторону стойки, сообщил о визите Анны Гримвэйд. Ольга заставила мужа трижды повторить рассказ, и, наконец, Дерек взмолился:

– Дорогая, больше я ничего не смогу вспомнить, да и зачем это нужно? Я понимаю, как ты ошеломлена, это огромная радость для нас всех, но лучше позвони Анне, она сама все тебе расскажет.

– Утром непременно позвоню, – она улыбнулась одними губами, – благодарю тебя, дорогой, это действительно огромная радость для нас всех. Налить тебе еще чаю?

– Да, пожалуйста, – Дерек сделал себе еще один бутерброд и осторожно сказал: – Я понимаю, что ты обижена на сестру и Сэнди, даже запретила мне и детям при тебе о них упоминать. Ты мне не разрешила помочь им деньгами, когда я предлагал, расплакалась, даже не сказала, где они сейчас находятся. Я так и не понял, что там у вас произошло, и не хочу вмешиваться, но перед лицом такой радости нужно забыть обо всех старых распрях, ты не считаешь?

– Ты прав, дорогой, я подумаю.

Начать спокойно думать ей удалось лишь после того, как Дерек уснул. Брезгливо смыв с себя следы его объятий, Ольга вернулась из ванной и легла рядом с похрапывающим мужем на спину, подложив под голову локоть, – именно в такой позе в мозгу ее всегда рождались самые плодотворные идеи. Однако нынче в голову почему-то лезла всякая чушь вроде того, насколько секс с Патриком Нортоном был приятней, чем с его сыном. Правду говорят, что у одних мужчин есть особое очарование, у других нет, и дело тут вовсе не в возрасте, думала она, взять, например, этого мерзкого еврея Якова, мужа Ларисы – тоже ведь не лишен мужского очарования. Но какой негодяй, как он смотрел на нее, Ольгу Нортон! Без гнева, без раздражения, просто, как… как на пустое место. Акции, конечно!

Ольга с трудом сдержала нахлынувший на нее гнев и начала рассуждать. Недаром Анна передала Дереку, что сын Ларисы хочет купить акции на имя матери – это намек. Для нее, для Ольги. Денису не то, что говорить о каких-то акциях, ему вообще незачем звонить Анне Гримвэйд и что-то у нее узнавать о Сашке – раз Лариса в курсе, что сын жив, то они давно друг с другом общаются. Тогда зачем? Возможно, Яков с Анной сговорились и решили шантажом выманить часть денег, полученных от продажи акций Мэйджик Би. Хотя… нет, это нелепо – Яков и Лариса на законных основаниях владели всеми этими акциями и деньгами, они просто швырнули их ей в лицо, даже не пожелав получить какую-то долю.

На этот раз воспоминание об унизительной сцене настолько выбило Ольгу из равновесия, что ей потребовалось время, чтобы прийти в себя. Для восстановления душевного баланса ей даже пришлось сделать, как учил ее когда-то Григорий Абрамович Плавник, двадцать глубоких вдохов, каждый раз на пару секунд задерживая дыхание.

Итак, размышляла она, следует признать, что Яков не причем, и Анна действует самостоятельно. Наверняка знает о результатах генетической экспертизы – Сильвия не могла не поделиться со своей самой близкой подругой. Каким-то образом ей стало известно об афере с акциями. Что еще она знает? Возможно даже, что все. Почему же молчит? А зачем ей бесплатно дарить кому-то информацию? После смерти мужа Анна Гримвэйд осталась нищей, хотя сейчас ее вполне можно назвать хорошо обеспеченной – как, впрочем, и любого австралийца, в течение десяти с лишним лет трудившегося на высокооплачиваемой работе. Дерек говорит, она прекрасно выглядит, вновь начала следить за собой, собирается заграницу. На все это нужны деньги. Большие деньги. Что ж, придется делиться. Пока придется, а дальше будет видно – эта сучка Сюзьен Ларсон тоже рассчитывала получать вспоможение до конца своей жизни.

Утром Ольга притворялась спящей до тех пор, пока Дерек не поцеловал ее на прощанье и не сказал чуть виноватым, но в то же время гордым тоном:

– Дорогая, я сам отвезу детей в школу, отдыхай.

Какой идиот, скрипнув зубами, с презрением подумала она, и ведь совершенно искренне полагает, что утомил ее ночью своими ласками!

Когда машина, увозившая Дерека и Тэдди с Лили, отъехала от дома, стоявшая у окна Ольга вытащила из сумки свой телефон и отыскала в списке контактов номер Анны Гримвэйд.

– Здравствуйте, Анна, как поживаете?

– Здравствуйте, Ольга, рада вас слышать. Дерек сообщил вам о нашем с ним вчерашнем разговоре?

– Да, и я поняла, что вы хотели бы кое-что со мной обсудить.

– Вы все правильно поняли, – с нескрываемой иронией в голосе проговорила Анна, – нам нужно побеседовать. Однако это, естественно, не телефонный разговор.

– Мне подъехать к вам в Хилтон? – в голосе Ольги звучала спокойная покорность человека, признавшего свое поражение и готового платить по счетам.

– К сожалению, я уже не в отеле – решила сегодня пораньше начать шопинг. Кстати, сейчас я недалеко от вас – в Тагете на Бонди-Джэнкшен. Здесь неплохая распродажа.

– Я могу подъехать минут через двадцать, – торопливо предложила Ольга, меньше всего желавшая обсуждать условия их соглашения у себя дома.

– Прекрасно, жду вас на шопинг плаза у Тиффани.

Оставив машину на платной парковке у станции Бонди-Джэнкшен, Анна направилась к торговому центру Тиффани, по дороге вытащив из сумки звонивший телефон.

– Привет, Анна, – сказала трубка голосом Грэйси, – как дела?

В данном случае это был конкретный вопрос, а не риторическое выражение обычного приветствия, поэтому Анна ответила на него тоже конкретно:

– Пока все идет по плану, будьте готовы ровно в четырнадцать тридцать быть на месте.

– Мы готовы, будем на месте ровно в четырнадцать тридцать.

Ольга подъехала минут через пятнадцать. Припарковав машину там же, где и Анна, она выбралась из нее, заперла и нервно огляделась по сторонам. От входа в Тиффани к ней уже шла Анна. Ольга нерешительно шагнула ей навстречу и невольно сделала легкое движение головой – как человек, боящийся, что за ним следят, и желающий оглядеться.

– Привет, Ольга, давно мы не виделись.

– Привет, Анна. Да, очень давно.

– Мы можем зайти в кафе, – остановившись перед Ольгой, любезно предложила Анна, – выпьем кофе и побеседуем. Народу сейчас, конечно, много, но найдем где-нибудь место, ничего.

– Я думаю, – Ольга чуть помялась, – может, удобней было бы поговорить в машине.

Анна пожала плечами.

– Как угодно, в машине, так в машине. Думаю, мы быстро сумеем найти общий язык, – она обошла Ольгу, распахнула перед ней дверцу своего седана и сделала приглашающий жест.

– Это ваша? А…ну, ладно.

– Отъедем к парку, – взявшись за руль, Анна терпеливо ждала, пока ее спутница застегнет ремень безопасности.

Ольга щелкнула металлической пряжкой и не сразу поняла, что за острый предмет кольнул ее в бедро. Внезапно тело начало неметь, появилось чувство, что у нее больше нет рук и ног. Анна хладнокровно отбросила в сторону пустой шприц и тронула машину с места.

– Что… что вы сделали?

Как ни странно, но голова у Ольги работала, и говорить она могла, хотя не очень громко. Анна на мгновение повернула лицо в ее сторону и улыбнулась.

– Ничего страшного, это препарат нового поколения. Мы в хосписе вводим его умирающим пациентам, испытывающим невыносимую боль из-за метастазов. Человек перестает ощущать свое тело, но голова у него работает ясно, он все понимает, может пообщаться с родными, вспомнить светлые моменты своей жизни, сформулировать последнюю волю.

– Для… чего? Для чего вы это сделали? Я… я ничего не чувствую, не могу двигаться.

– Зачем вам двигаться? Мы встретились, чтобы побеседовать. Закричать и позвать на помощь у вас, конечно, не получится, но поболтать мы сможем вполне. Итак, я жду, начинайте.

Под действием препарата у Ольги возникло ощущение, что все тело ее ниже шеи полностью исчезло. Все же она ощущала, что машина движется достаточно быстро, хотя и не могла понять, в каком районе они находятся.

– Что… начинать?

– Свой рассказ, Ольга. О том, как вы их убили – Саймона Эвенела, Сюзьен Ларсон, Патрика Нортона, Родерика Нортона. И Мэгги Гримвэйд, мою дочь.

Закричать Ольге не удалось, но с губ ее сорвался протяжный хриплый стон.

– Я никого… не убивала, вы… сумасшедшая!

– Я вижу вам действительно трудно говорить, минут через пять-десять вы привыкнете к препарату, и вам станет легче, а пока начну я. От природы, Ольга, вам дана редкая способность воспринимать чужой мыслительный процесс. Пока еще люди не могут объяснить это явление, тем не менее, часто пытаются использовать его в своих неблаговидных целях. Вами заинтересовались советские спецслужбы, по их требованию вас обучили применять различные методы гипноза. Подозреваю также, что вас обучали английскому языку – вы слишком хорошо говорите для столь нерадивой в учении особы. Но Союз развалился, вас не успели использовать. Я не голословно все это утверждаю, Ольга, так пишет в своих мемуарах ваш бывший шеф Григорий Плавник.

Ольге удалось глубоко вздохнуть, и ей стало легче – насколько легче можно себя чувствовать, не ощущая собственного тела.

– Чушь, – уже свободней сказала она, – выживший из ума старик. И из-за его записок вы меня называете убийцей? Да ни один суд не поверит таким глупостям.

– Да, вы правы, – согласилась Анна, – не поверит. Что же тогда мне делать? Остается одно: дорога, поворот, маленький обелиск – памятник лейтенанту Гриву, сложившему голову в Южной Африке. Резко вывернуть руль вправо.

– Не надо! Нет!– Ольга захрипела, позабыв от страха, что кричать она не может.

– Почему нет? После гибели Мэгги жизнь меня мало привлекает, а полететь на дно пропасти в вашей компании мне будет особенно приятно. Кстати, мы уже выехали на Миллитари-роуд.

– Не нужно, я скажу! Я все скажу!

Съехав с дороги, Анна припарковала машину, вытащила диктофон и поднесла его ко рту Ольги, даже не обратившей на это внимания.

– Тогда первый вопрос: чем вы руководствовались в Европе, выбирая Патрика Нортона в качестве своей жертвы? Вы ведь не испытывали к нему никаких особых чувств. Только честно.

– Я отвечу, – в глазах Ольги, которые она пыталась скосить, чтобы увидеть, в каком месте стоит машина, можно было прочесть неприкрытый ужас, – он был мне доступен, весь, как на ладони. Иногда, правда запирался, но мне и тогда удавалось пробиться. Правда, я уставала, а у него болела голова.

– А Дерек?

– Дерек всегда для меня открыт, я могу делать с ним все, что захочу.

– Когда вы решили убить Эвенела?

– Я не…

– Правду, Ольга.

– Мне сразу стало ясно, что он принимает какой-то препарат, был наполовину открыт. Я запрограммировала его на резкий поворот, обелиск послужил спусковым механизмом.

– А Сюзьен Ларсон?

– Она была пьяна. В первый раз, когда она меня шантажировала, я ничего не могла сделать. Она была сильней меня, издевалась и заставила подписать договор. Но во второй раз она приехала пьяной. Я просто избавилась от шантажистки. Я защищалась!

– Понятно, – почти сочувственным тоном сказала Анна, – ведь Сюзьен могла лишить вас абсолютно всего – она знала о результатах генетической экспертизы. И о существовании детей Родерика. Кстати, если уж на то пошло, почему вы решили родить Лили не от Дерека, а от его отца? Тэдди-то ладно, это случилось еще до вашего брака, но Лили…

– Дерек… я не могла от него забеременеть. От чужого человека рожать было страшно – вдруг что-то заподозрят из-за этого дурацкого завещания, какая-нибудь наследственность. А Патрик… он все-таки дед, никто ничего не заподозрил бы.

Анна покачала головой и тяжело вздохнула.

– Ах, Ольга, Ольга, вы ведь получили какой-то минимум медицинского образования. Неужели вы не знаете, что генетическая экспертиза в наше время легко установит, где дед, а где отец? Но почему вы решили убить Патрика?

– Я не хотела его убивать.

– Правда, он вам не мешал. Вы хотели убить Родерика и Мэгги, а Патрик просто вел машину. Так? Почему вы молчите?

– Я не хотела! Клянусь, Анна, я не хотела!

– К Патрику Нортону вы применили другой метод гипноза, – словно размышляя вслух, проговорила Анна, – расскажите, как вы это сделали.

– Хватит, я больше ничего не скажу!

– Что ж, тогда поехали, – Анна включила, зажигание, и Ольга вновь захрипела.

– Я скажу, скажу! Я боялась – они могли в тот день выбрать другую дорогу, а ведь Патрик постоянно возил по Миллитари-роуд моих детей. Мне не трудно было ввести его в транс и дать нужную установку. Я сделала это задолго до… до того, просто ждала удобного случая.

– Что ж понятно. Конечно, когда имеешь дело с собственным любовником, возможностей намного больше. И последнее. Какая фраза или слово послужили для Патрика спусковым механизмом?

– Тень Энвижен, – пробормотала Ольга, – тень Энвижен не должна закрывать нам солнце любви. Анна, я все вам рассказала, отпустите меня.

Не отвечая, Анна выключила диктофон, вытащила из него флеш-карту и аккуратно вложила ее в большой конверт. После этого она с улыбкой взглянула на Ольгу и включила зажигание.

– Ну, положим, рассказали вы мне не все, о ваших мелких грешках с акциями вы не упомянули. Однако, поехали.

– Я отдам вам эти деньги, Анна, я все вам отдам, там миллионы, – бормотала Ольга, пока машина набирала скорость.

– Очевидно, когда Дерек передал вам мои слова о вашем племяннике, вы решили, что я вас собираюсь шантажировать? Как Сюзьен Ларсон? – весело спросила Анна.

– Я… но вам же нужны деньги, я понимаю.

– Кстати, хочу вас обрадовать: ваш племянник Денис в Австралии. Именно он вычислил все ваши преступления. Потому что это вы убили Сандру, его сестру, – узнав о смерти Родерика, она покончила с собой.

– Денис, – бессмысленно повторила Ольга и, почувствовав, что машина остановилась, спросила: – Где мы сейчас?

– Мы возле кафе напротив вашего дома, – Анна развернула седан и поставила его так, чтобы Ольга могла видеть свой дом сквозь переднее стекло, – полюбуйтесь, а я сейчас вернусь.

Выйдя из машины, она взглянула на часы и торопливо вошла в кафе. Хозяин поспешил ей навстречу.

– Здравствуйте, как поживаете?

– Здравствуйте, – с улыбкой ответила Анна, – вы могли бы мне помочь?

– Буду счастлив, мадам.

– Мне хотелось бы выпить у вас чашечку кофе, но я очень тороплюсь. Скоро сюда приедут мои молодые друзья, вы не могли бы передать им этот конверт? Девушку вы знаете, она однажды была здесь с полицейским, они задавали вам вопросы. А молодой человек – племянник Ольги Нортон, хозяйки дома напротив, вы ведь хорошо ее знаете?

– Разумеется, прекрасная дама, она и ее семья – мои постоянные клиенты, – сказал немного сбитый с толку хозяин, принимая от Анны конверт.

– Это за невыпитый кофе, – она с улыбкой протянула ему пятьдесят долларов.

– О, мадам, я не могу…

– Прощайте, – легко сбежав по ступенькам, Анна вновь села на водительское место и посмотрела на неподвижную Ольгу.

– Когда прекратит действовать ваш препарат? – с легким раздражением в голосе спросила та.

– Он действует около трех часов, но для вас это уже не имеет никакого значения.

– Почему?

– Очень просто – дорога, поворот, обелиск. И полет в небытие.

– Вы… вы обещали, я все вам рассказала!

– Разве я что-то обещала? Не помню, вы меня с кем-то перепутали, Ольга.

– Вы не можете меня убить, у меня дети!

Анна равнодушно дернула плечом.

– Ваши дети будут хорошо обеспечены, не тревожьтесь. О них позаботятся Нора и ваша сестра, если Дерек не захочет заниматься их воспитанием.

– Почему? Почему не захочет?

– Потому что я оставила ему и Яну Дэвидсону письма, которые они вскроют после моей смерти. Из этих писем они узнают всю правду – о вас, о Тэдди и Лили и о существовании законных наследников Энвижен, детей Родерика и Сандры. К этим письмам приложены копии генетической экспертизы Тэдди и Лили, копии свидетельства о браке Родерика и Сандры, а также копии документов их детей. Ваши устные признания мною записаны, их передадут вашему племяннику, если нужно он подтвердит мою правоту.

– Вы мстите мне за свою дочь?

– Нет, – просто ответила Анна, – я выполняю предсмертное желание моей подруги Сильвии. Что касается смерти Мэгги, то у меня просто нет сил вас простить, – она взглянула на часы, – нам пора. У вас есть еще несколько минут, чтобы насладиться жизнью, потом для нас с вами все исчезнет навсегда. Не знаю, как вы, но в загробную жизнь я не верю, а эта без моей дочери мне не нужна.

Ничего не ответив, Ольга закрыла глаза.

* * *

Грэйси и Денис подъехали к кафе спустя пять минут после того, как седан Анны скрылся за поворотом. Едва они поднялись по ступенькам и вошли в зал, как к ним подбежал хозяин.

– Здравствуйте, как поживаете? Дама, которая недавно отсюда уехала, просила передать вам этот конверт. И еще она оставила деньги, просила угостить вас кофе.

– Спасибо, – ничего не поняв, Грэйси растерянно покрутила конверт и села за стол, Денис опустился напротив нее.

– Что это такое? – спросил он, кивнув на конверт. – Где Анна? Она обещала быть здесь ровно в половине третьего.

Грэйси осторожно надорвала конверт, оттуда выпала флеш-карта и написанная от руки записка. Передав Денису флеш-карту, немного близорукая Грэйси поднесла бумагу к глазам и начала негромко читать вслух – очень медленно, чтобы Денис понял.

«Дорогие мои, на флеш-карте запись моего разговора с Ольгой, это полное признание. Сделайте копии, отправьте их Дереку, Яну Дэвидсону и Норе – они должны знать. Простите меня, я решила немного изменить окончание нашего сценария. Прощайте, дети, любите друг друга».

– Денис! – вскочив на ноги, закричала Грэйси.

Денис обогнал ее у выхода, едва не сбив с ног ошеломленного хозяина, который нес им кофе. Вопреки обыкновению, Грэйси даже не стала напоминать ему, чтобы пристегнул ремень, она сразу рванула машину с места и на бешеной скорости понеслась по Миллитари-роуд.

– Скорей, Грэйси, скорей! – умолял Денис.

– Поздно, – угрюмо проговорила Грэйси, увидев топтавшихся у края пропасти людей.

Они подъехали поближе и, выбравшись из машины, подошли к проломленной ограде.

– Опять на этом месте авария, – сокрушенно поговорил один из водителей, глядя вниз на перевернутый седан, который с высоты казался разбитой игрушкой.

Взрыв разнес бензобак машины, пламя метнулось вверх, лизнув своим языком вздрогнувшую скалу и опалив растущие на склоне деревья. Подкатила уже никому не нужная карета «Скорой помощи», подъехали вызванные очевидцами полицейские и спасатели. Попросив любопытных потесниться, они начали что-то промерять и совещаться, автомобилисты, сообщив свои имена на случай, если понадобятся свидетели, садились в свои машины и уезжали. Океан равнодушно шумел у подножия скалы, а Грэйси, уткнувшись лицом в грудь Дениса, стояла у края дороги и горько плакала.