Четыре руки семь раз постучали в дверь высокого покоя замка, а когда Принцесса пригласила к себе, один за другим вошли Король Клод, Токо, Писец и Лекарь.

— Мы пришли сказать вам три горьких вещи: быль, сказку и сделать вывод, — начал Клод, и его тяжёлое лицо налилось кровью.

— Если мне позволено будет сказать своё слово первой, сир, — произнесла Принцесса, — то я бы выразила горькое сомнение.

— Тогда выскажите своё сомнение, — ответил Клод, — если только оно не затрагивает чести моих сыновей или моей.

— Фу ты, ну ты, разговорчики пошли! — чертыхнулся Токо, пристально всматриваясь в Принцессу.

— Не футай меня своими нутами, мне сегодня не до них, — оборвал его Клод.

Он сделал жест рукой, и Принцесса продолжила:

— Моё сомнение состоит в том, что раз я не могу вспомнить своего имени, то, может быть, у меня и не было имени. Может быть, я простая молочница или стряпуха.

— Ну, ну, — сказал Токо, — моя матушка в деревне, помню, напевала:

Зна'тна барышня мертва,

Про'ста девица жива.

— О нет! — воскликнула Принцесса. — Я не смотрю свысока на женщину, кем бы она ни была, если только она не скрывает своего происхождения. Но я знаю, что есть законы, указы и распоряжения, воспрещающие девицам из низких сословий или неблагородным выходить замуж за Джорна.

— Равно как и за Тэга, — уточнил Клод.

— Равно как и за Гэла, — добавил Писец.

— А вот мой батюшка, — вмешался Токо, — напевал бывало:

— Ты очутишься в темнице, если не прикусишь язык! — прикрикнул на него Клод и подошёл к Принцессе, вновь окидывавшей тревожным взглядом то одну, то в другую дорогу. — Могу поклясться, несмотря ни на что, что вы — Принцесса благородной крови.

Он обернулся ко всем и сказал:

— Посмотрите, как она говорит и как держит голову.

— И как стройны и тонки её ноги, — добавил Токо.

— Вы во власти заблуждения! — воскликнул Королевский Лекарь, который до тех пор спокойно прощупывал свой пульс, но не подсчитывал, потому что как больной он всё ещё считал себя больным, а как врач — считал себя здоровым. — Это всё лишь зловредное колдовство. Уверяю вас — ничто так не мешает медику как колдовство. Помню был у меня больной маг, у которого опухоль скакала по всему телу и становилась то цветком, то драгоценным камнем. Не дадим обмануть себя ложными формами и сходствами. Что есть — то было, а что было — будет. Дайте мне выслушать сердце этого существа.

— Этой дамы, — поправил Клод. — Мы должны доверяться внешности, пока нет иных доказательств. — Я обещал ей быль, сказку и вывод.

— Я расскажу ей сказку, — предложил Токо.

— А я сделаю вывод, — заключил Лекарь.

— Мне остается быль, — сказал Писец, — а быль в том, что вы не помните своего имени.

— Пусть Токо расскажет сказку, — приказал Клод.

— На самом деле, — добавил Писец, — сколько здесь легенд, догадок, домыслов, никто сказать не может. У Токо свой рассказ, но можно десять других таких же верных наплести.

— Пусть будет этот, коль других не хуже.

— Но я клянусь, бьюсь об заклад, божусь и руку отдаю на отсеченье, подчёркиваю, делаю упор, особо отмечаю, утверждаю, что ровно десять есть таких историй, и каждая другую уточняет, по сути и в деталях подтверждает и дополняет в разных мелочах.

— Не укутывай меня словами! — крикнул на него Клод. — Говори!

И Токо рассказал ту старую историю о белом олене, который и вправду был оленем, а не благородной принцессой.

Принцесса слушала со вниманием и стояла не шелохнувшись.

— А теперь пусть мой Лекарь сделает вывод, — приказал Клод.

Лекарь, который между тем, стоя в углу, раскрывал рот, высовывал язык, сам себе говорил «А-а-а» и выстукивал грудь, сделал шаг вперёд.

— Вывод здесь, — сказал он, сложив пальцы щепоткой, — лишь в том, что точно, подлинно, надежно, наверно, твердо, ясно, безусловно, без тени или капельки сомненья, вопросов, разногласий, колебаний — эй, да я, кажется, забыл выслушать ваше сердце, дорогая! — и он приложил правое ухо ко груди Принцессы, издавая то «ммм», то «хмм».

— Да, сердце у неё слишком, слишком высокое и по месту и по частоте ударов. И оно скачет, скачет, как если бы ей много приходилось скакать через ручьи, через много, много ручьёв, но как же я могу сделать вывод, не осмотрев все эти ручьи?

Король скривился и глянул в сторону.

— Твой вывод! — приказал он.

— Ах, да, вывод, — опомнился Лекарь. — Ну, что же, вывод, насколько это доступно разуму существа, сотканного из неги и лени, мечтающего о неге и о лени, вы, дорогая дама, конечно… О лень моя, о лень! — и он быстро отошёл в сторону, высунув язык и сказав самому себе: «А.а.а».

Король Клод уставился на холодный каменный пол, а лицо его продолжало пылать. Писец рассеянно перебирал в кармане печати и ленты. Тусклые глаза Токо, не различавшие уже ни луны, ни звёзд, были исполнены печали.

Принцесса не шелохнулась, а лишь подняла голову ещё выше.

— Если вы и теперь не можете припомнить своего имени, то вы, несомненно, олень, — заключил Король.

— Настоящая принцесса должна помнить своё имя, — заметил Писец.

— К тому же, учитывая, что нет никаких следов столь сильного удара, который мог бы отшибить у неё память, и отсутствует заметное сужение или расширение зрачков, как бывает при употреблении разных снадобий, настоек и вышибатов, — сказал Лекарь. — А что, разве есть такое слово? — удивился он сам себе.

— Вы, наверно, хотели сказать «отшибилов» — заметил Писец, — хотя такого слова, кажется, тоже нет.

— Хватит вам отвешивать слова в скляночки, — не выдержал Клод. — Говорите мне, что за чары и каковы правила этого колдовства?

Писец прокашлялся и сказал:

— В чарах такого рода, — а свидетельствовать они могут лишь об исключительно дурном вкусе, — истинный олень, приняв облик и формы принцессы, оказывается, по очевидным причинам, не в состоянии сохранить в себе любовь к рыцарю, принцу или крестьянину после того, как его горестный секрет окажется раскрытым.

— Так продолжай же, не томи душу! — приказал Клод.

— Увы, обманет трижды вас любовь, и этим прекратятся злые чары, — торжественно изрек Писец. — Оставшись трижды брошенною, вы вновь обратитесь в белого оленя.

— И не скачите больше через ручьи — это вредит сердцу, — добавил Лекарь. — Ме.е, ме.е, ме.е, — вдруг заблеял он, чтобы проверить, не болит ли у него горлышко.

— Беда тебе, о горестный олень! — воскликнул Писец.

— Придержи язык, ехидина! — оборвал его Клод. — Эта дама в нынешнем облике принцесса, так и обращаться к ней следует как к принцессе, пока она стоит на двух ногах, а не на четырёх.

Наконец сказала своё слово Принцесса, и взгляд её был светел и бесстрашен.

— Позвольте мне рассказать эту печальную историю моему Принцу, прежде чем он испросит у меня руки и сердца.

— Просите и получите, дозволяю! — рявкнул Клод. — А речь-то у неё, как у благородной!

Королевский Писец вновь прокашлялся:

— Но ежели произойдёт, случится, окажется иль выйдет так, что Принц, один или другой, о том объявит, что продолжает верно вас любить, забывши всё, что прежде с вами было, что есть и что случится, что ж, тогда навеки вы останетесь принцессой — ведь таково условье древних чар.

Токо выступил вперёд и поднял руку:

— Вспомните, Клод, что и мать ваших сыновей некогда предстала вам в облике оленя, но ведь по сути она была принцессой королевской крови.

— Так ведь она помнила своё имя, а эта милая лань… — вскричал Клод.

— Эта Принцесса, по вашему собственному повелению, — заметил Королевский Писец.

— Я есть то, чем я буду, — сказала Принцесса, — и я буду тем, что я есть.

— Одно могу сказать я в утешенье, — произнёс Клод. — Вы были самым быстрым из оленей, дерзнувшим человека обыграть. И ваш соперник в бешеной погоне был рыцарь, а не тот простак безрукий из сказки Токо. Вы во всем достойны и Короля, и доблестного Принца: душой, улыбкой, речью, статью, бегом!

В комнате сгустилась тьма, и в то мгновенье тишины, которое наступило за высокой похвалой Короля, послышался дальний топот множества копыт. Король шагнул к окну и выглянул.

— Что за диво! — вскричал он. — Смотрите! Три трофея слились в сиянье. Скачут трое Принцев — все как один, а их пути сошлись до дюйма и мгновенья. Это чудо и волшебство!

Токо, Писец и Лекарь, с трудом выглядывая наружу из-за огромных плеч Короля, увидели, как Тэг, Гэл и Джорн скачут во весь опор к воротам замка с трофеями в руках, а кони мчатся, голова к голове, будто в одной упряжке.

Принцесса, стоявшая со смежёнными глазами спиной к сумеречному свету, вдруг ощутила, что кто-то взял её за руку, и услышала глубокий голос карлика Квондо: «Иди!». И он повёл её из комнаты вниз по каменной винтовой лестнице в большой круглый зал. Он усадил её в высокое резное золотое кресло, а сам присел на корточки на полу справа от неё.

Круглый зал наполнился топотом бегущих ног: Король с задыхающимися слугами вбежали в одни двери, а Принцы — в другие. Никто и не расслышал за топотом и криками, что Принцесса в золотом кресле начала горестный рассказ об околдовавших её чарах, и Принцы в один и тот же миг сложили добычу к её ногам: Тэг — золотые клыки Голубого Вепря, Гэл — Священный Меч Лорала, а Джорн — серебряную чашу с рубинами, и все они выкрикнули в один голос: «Я прошу вашего сердца и руки!»

Наконец, пала наполненная тяжким дыханием тишина, и никто не шевельнулся. Принцы опустились на одно колено, обратив взоры к Принцессе, а Король и слуги замерли, как ледяные изваяния. Квондо неподвижно сидел на корточках.

Принцесса встала, стройная, тонкая и бесстрашная, и произнесла милым низким голосом, обращаясь в Королю:

— Я не знаю, в каком порядке мне обратиться: ведь все трое преклонили колени в один и тот же миг, и все три трофея блистают рядом.

Король скривил гримасу и велел Писцу:

— Объяви порядок!

— Такого чуда на своём веку я вовсе не припомню, — сказал Писец.

— И на веку отца, — добавил Токо.

— Но я скажу, коль будет ваша воля, — ответил Писец.

— Повелеваю! — крикнул Клод. — Выполняй приказ!

— Тогда пусть старший обратится первым, а средний с младшим следуют за ним.

— Темно совсем! — воскликнул Токо.

— Светильники зажгите! — крикнул Король, и по всем залам замка понеслось раскатом: «СВЕТИЛЬНИКИ ЗАЖЕЧЬ!!! Зажечь!! Зажечь!»

Двенадцать жёлтых человечков метнулись во все стороны, и через мгновение по круглым стенам уже горели светильники, а Принцесса начала речь, устремив на Тэга печальный взор:

— Вы просите руки и сердца той, что вправду век свой начала оленем, который по капризу колдуна иль ведьмы ныне принял женский облик.

По стенам между щитами и копьями неровным пламенем пылали светильники, а Принцесса продолжала:

— Как говорит нам старое преданье о позабытом колдовстве и чарах, вы трое нынче просите руки той, что и вправду родилась оленем. Я знаю ваши тяготы борьбы, удары непогоды и судьбы, я знаю, сколько нужно претерпеть, чтобы рубины, золото иль медь сложить у безымянных этих ног. Так слушайте, что повелел вам рок: «Коль меня полюбят верно, стану я женой примерной, а изменят в третий раз — в тот же миг я сгину с глаз». В том заклятье чёрных чар. Не остыл ли, Тэг, твой жар?

Старший сын Клода встал с колен. Не говоря ни слова, он изломал золотые клыки Голубого Вепря и повернулся спиной.

— Любовь ей изменила в первый раз, — простонал Токо.

— Коль меня полюбят верно, стану я женой примерной, а изменят в третий раз — в тот же миг я сгину с глаз. В том заклятье чёрных чар. Не остыл ли, Гэл, твой жар?

Гэл встал, не говоря ни слова, переломил о колено Священный Меч Лорала, повернулся и вышёл.

— Теперь любовь ей изменила дважды, — прошептал Писец.

— Коль меня полюбят верно, стану я женой примерной, а изменят в третий раз — в тот же миг я сгину с глаз. В том заклятье чёрных чар. Не остыл ли, Джорн, твой жар?

— Сейчас любовь изменит в третий раз, — каркнул Лекарь.

Принц Джорн встал с колен и поднял серебряную чашу, полную рубинов.

— Откройте двери шире, — взревел Клод, — для оленя! А кто возьмёт копьё, как пса, прикончу! Откройте двери шире для оленя!

И по всем залам дворца прокатилось: «ОТКРОЙТЕ ДВЕРИ ШИРЕ!!! Шире!! Шире!»

Белая фигура у золотого кресла замерла неподвижно. Все вытянули шеи и широко раскрыли глаза, глядя, как Джорн поднимает чашу.

— Так тихо, что паденье лепестка услышать можно, — шепнул Писец.

— Ничего не слышу, — пробормотал Токо.

— Молчать! — крикнул Клод. — И отойти, чтоб место дать. Отказ у Джорна в сердце, и сейчас услышим приговор!

Джорн произнёс:

— Вы более не то, чем прежде были, а то, чем есть, пребудете вовеки. Позвольте вам вручить сей дар любви!

Принцесса приняла чашу в руки.

— Вы в руки сердце приняли моё, — сказал Джорн.

Пока Принц говорил, огонь светильников угас, став тихим свечным пламенем, зал наполнился свежим апрельским воздухом, и Джорн увидел перед собой новую Принцессу, исполненную такой прелести, какая не являлась ему ни в жизни, ни во снах.

— Припоминаю этот аромат, — сказал старый Токо, — весенний свежий аромат сирени.

— Шш—ш, — шикнул на него Лекарь.

— Кто этот Принц, высокий незнакомец, который чашу взял из рук у девы? — шепотом спросил Писец, потому что откуда ни возьмись рядом с Принцессой вдруг появился высокий и смуглый, никому не знакомый юноша и принял чашу из её рук, чтобы она могла спуститься с золотого кресла и вложить свою руку в руку Джорна.

Король Клод, увидевший незнакомого Принца в тот же миг, что и другие, закрыл глаза, протёр их, снова открыл и шагнул вперёд.

— Ты кто, откуда, по какому делу? — раздался его громовой голос.

Высокий Принц поклонился Королю и сказал:

— Позвольте прежде, чем себя назвать, просить о вашей милости.

— Какой? — спросил Король.

— Есть дело, что отложено давно и ждало часа.

Юноша опустил серебряную чашу на золотой трон.

Писец прокашлялся:

— По правилам, желаемую милость в письме необходимо изложить, подробно и в возможно точных рамках. Прошения заносятся в регистр за подписью, скрепляются печатью…

— Кончай! — оборвал его Король. — Он прямотой мне нравится. Я милость обещаю.

При этих словах незнакомец подошёл туда, где стояли Тэг и Гэл, схватил каждого одной рукой, стукнул их лбами друг о друга семь раз и опустил на пол.

От раскатистого хохота Короля зазвенели щиты на стенах.

— Кто этот бог, что крутит молодцами, как куклами? — взревел он.

Юный принц поклонился.

— Я, Ваша Милость, Тэл, сын младший Тэра, владыки всей Нортландии.

— Слыхал. Могучий и богатый он Король, и ловок на коне, — сказал Клод и жестом велел юноше продолжать.

— Назвав себя, я приступаю к делу. Имею честь, Великий Государь, представить Вам и сыновьям, и свите мою сестру, великую княжну, принявшую сейчас подарок Джорна.

Принц Тэл отвесил глубокий поклон смуглой очаровательной деве, всё ещё державшей Джорна за руку.

— Её Высочество, Принцесса Розанора Нортландская!

Клод и его свита застыли, как заворожённые, и целую минуту никто не мог вымолвить слова от удивления. Лицо Клода сменило все цвета флага, пока не обрело свой обычный цвет вина и бури.

— Сто лир и скрипок, — громыхал Клод, — мяса и вина! Того вина, которое достойно сегодняшних торжеств! Расплавьте чан рубинов! Стойте! Принести вино в бутылках. Радостное чудо смутило мне рассудок, а не брюхо. Приветствую вас, Тэл и Розанора! Здоровья вам и радости, и счастья!

— Небывалый случай! — возопил Писец. — А если случай небывалый, то как его описать, записать и расписать? Здесь странно наложились друг на друга два вида чар, смешались все понятья, о чём я сожалею глубоко, — и он продолжал нести околесицу, но никто его не слушал.

Зал наполнился суматохой и сутолокой, суетой и бегом, смехом и движением, ласковыми словами и любезностями, а надо всем — гремели лиры и надрывались скрипки. Королевский Маг пролил целый ливень серебряных звёзд, а громадный стол праздничного зала ломился от мяса, вина и цветов. Принц Тэл сидел во главе стола рядом с Королём, справа от них сидела Розанора, а слева — Джорн. Король обрушил на стол тяжёлый удар, от которого подпрыгнули хрустальные бокалы.

— Я её признал, — сказал Король, — по речи и осанке.

— Я её признал, — сказал Писец, — по стройности её изящных ног.

— Я её признал, — сказал Токо, — по высоте чела и свету глаз.

— А я признал по песне, которая внезапно зазвучала в моей груди, — сказал Джорн.

Тэг и Гэл хмуро уставились в свои тарелки.

— Ты балбес, — сказал Тэг.

— А ты дурак, — ответил Гэл.

Клод всматривался в тёмные углы за щитами.

— Где этот пустоголовый карлик, — спросил он Тэла, — который подкрадывается по ночам, как коты.

— Как коты или как кот?

— Как коты, — подтвердил Клод. — Кажется, что он сидит в шести углах сразу.

— Давно он тут при вас? — спросил Тэл.

— Месяца три, — ответил Клод и отпил из чаши. — Вдруг объявился и сразу прижился. Он знает толк в конях и псах, да и в людях разбирается получше меня. По этой причине проиграл я ему ларец самоцветов и, честное слово, не жалею. Люблю малого, сам не знаю почему, только вида не показываю. Эх, не стряслось бы с ним беды! Клод поднёс к губам ещё одну чашу, осушил её до дна и закрыл глаза.

— Квондо, сир, ушёл навсегда, — произнёс Тэл каким-то странно знакомым хрипловатым голосом.

Чаша со стуком полетела на пол, Клод подскочил, закрыл глаза, вновь открыл их и уставился на Тэла.

— Ты — Квондо?! — воскликнул он.

— Был им, — ответил Тэл.

Король выпил ещё одну чашу, и лишь тогда к нему вернулась речь.

— Послушай, Тэл, мне нравится вино, хоть кожей малость отдаёт оно. Скажу без хвастовства, что я в седле держусь прочней, чем стоя на земле. Я не люблю чудес — хватило б сил, я б колдунов извёл и запретил. Да, простота и грубость — мой порок, и милых дочерей не дал мне Бог. Прости, коль что не так — моя вина, но колдовство коварнее вина. Перед проклятой силой колдовства моя б не устояла голова.

Он снова отпил из чаши:

— Розанорой стал олень, Квондо — Принцем стал, кто ж в прекрасный этот день чары разорвал? А зачем их наводили — чем мы вдруг не угодили?

Он опять обрушил на стол мощный удар и потребовал тишины.

— Горькое и сладкое волшебство…— начал Клод. Он хотел найти рифму, но махнул рукой, — объединило великий дом Клода с великим домом Тэра, — и отпил из огромной чаши. — Я бы мог запросто обогнать и перепить этого человека в самый лучший день его жизни, хотя это к делу не относится… Сегодня мы видели чудо, только как его понять… Твоё слово, Тэл.

Он сел и снова встал с некоторым трудом.

— Предоставляю тебе слово, о юный Принц Тэл! — торжественно сказал он и снова сел.

Все глаза были прикованы к высокому юному Принцу, кроме глаз Тэга и Гэла, которые шёпотом переругивались между собой.

— Это у тебя не от сладкого запаха, а с перепою мозги размякли!

— А тебе надо было завести Дракона большим-большим ключом!

— Молчать! — рявкнул Клод, а Принц Тэл встал и начал рассказ о колдовстве, постигшем его сестру и его самого.

— Родитель мой, Великий Тэр Нортландский, был в юности шалун и сердцеед, — начал Принц. — Хорош он был и на пиру, и в битве, и ключики сумел он подобрать к полсотне нежных девичьих сердец.

— Ух! — ухнул Клод. — Валяй дальше!

— Случилось, что одна из этих дев была чернявой и ревнивой ведьмой. Звалася Нэгром Яф, и в тот же день, когда отец последний сделал выбор и в жены взял достойную принцессу, дала зарок семейство извести, наслав на весь наш род дурные чары.

И вот что случилось с нами. Год и двадцать дней назад мы с Принцессой Розанорой скакали в Пуще Гвайна. Солнце село, поднялся ветер, и мы заблудились. Выглянул лунный серп — в его свете мы заметили существо, которое лежало в траве подобно сдохшему или спящему ястребу, но не успел я сойти с коня, как оно вспорхнуло и пролетело перед глазами, оставив за собой след из страшных знаков. Это отвратительная ведьма в услужении Нэгром Яф напустила свои мерзкие чары, и мы застыли как каменные на каменных конях. Розанора превратилась в оленя, которого можно расколдовать только, если королю с тремя сыновьями удастся загнать его, но и тогда она не вспомнит и не сможет назвать своего имени. И лишь в тот день и час, когда один из принцев признается ей в любви, презрев все сплетни и пересуды, страхи и сомнения, чары рассыплются, как хрусталь при ударе о камень, и она снова станет Принцессой Розанорой.

Король Клод жевал свой ус.

— А что, если бы юный Принц Джорн не признался ей в любви? — спросил он.

— Если бы любовь изменила моей сестре трижды, — ответил Тэл, — она проблуждала бы без имени всю свою жизнь.

— Эти чары, — вмешался Писец, — не оформлены должным образом. Поэтому их нужно немедля записать и подтвердить, и тут же при свидетелях заверить. Из основных законоположений важнейшее гласит, что если нет бумаги — нет и факта, и все вышеозначенные чары, как это будет признано судом, бессильны, недействительны, напрасны, обманны, ложны, и попасть в их плен способен лишь простак. Имеем мы здесь дело с делом А и делом В, иначе говоря, здесь речь сейчас идет о Розаноре и о Тэле, и для удобства дела, обозначим их цифрами Один и Два; тогда в том случае, когда судья небывшим любой из этих случаев найдет, в порядке должном отменивши факт, то значит, что такого не бывало. В подходе этом много больше смысла и гибкости, чем в пошлом утвержденье, что если что-то было на земле, то значит — было.

— Бы-бо-ба-бе-бу, — передразнил его Клод.

— Колдовство же, напущенное на меня, — продолжил Тэл, — было несколько иного рода. Я превратился в карлика, помнил своё имя и имя Розаноры, только не мог их назвать или рассказать прямо или намёком о том, что приключилось с нами, ни ей, ни другим людям. Лишь в тот день и час, когда принц, презрев все сплетни и пересуды, страхи и сомнения, признается в любви Розаноре, я вновь должен был стать Принцем Тэлом. Но если бы любовь изменила Принцессе трижды, оставался бы я карликом Квондо до конца своих дней.

— Как ты сюда попал, и как попала твоя сестра в злосчастный этот лес? — спросил Клод.

— В год нашего несчастья она пробежала через двадцать царств, а я в облике Квондо следовал за ней, отстав на сто лиг. Менестрели, рыцари и странники показывали мне путь, по которому пробежал самый быстрый в мире олень, и я шёл дальше. Я совсем потерял её в снежные месяцы, и забрёл сюда, потому что люди рассказали мне историю о Заколдованном Лесе, влекущем к себе всё зачарованное, и моё сердце наполнилось надеждой. Сир, вы были королём и у вас было три сына, как сказано в заклятии. Чтобы не дармоедствовать, я кормил ваших псов и коней, а каждую ночь тайком выскальзывал из окна моей комнаты и уходил в Заколдованный Лес.

И, наконец, она пришла. Я видел, как, подобно лунному свету, она пронеслась по снегу сквозь облака светлячков, и я встретил лесного колдуна, могучего колдуна Ро. Я не мог назвать ни своего имени, ни имени Розаноры, ни рассказать нашу историю, но мудрец и сам знал всё, что надо знать. Однажды он явился нам в облике менестреля и пропел песню об олене, быстром, как свет…

— То-то мне показался знакомым этот плут! — воскликнул Клод. — Я так и сказал тогда.

Высокий Принц улыбнулся и продолжил рассказ.

— Так и этак колдун выигрывал время. Ведь это он задержал Тэга и Гэла и помог Джорну. Его волшебством Принцы вернулись домой не поодиночке, а вместе.

— Так это он был тем толстячком на дереве! — удивился Тэг.

— Так это он был тем стражем в синем! — догадался Гэл.

— Так это он был тем малым, который надоумил меня, как быстро набрать вишен! — воскликнул Джорн.

— Я знал, что только чудо и волшебство возвратили их к дому в один момент. Я так и сказал тогда! — воскликнул Клод.

— Не помню, чтобы вы сказали это, — возразил Писец.

— И я не помню, — подтвердил Токо.

— И я тоже, — вставил своё слово Лекарь, который бил себя по коленке под столом, чтобы проверить рефлексы.

— А я помню! — сказала Розанора. — «Это чудо и волшебство!» — воскликнул он. Я это ясно слышала.

— Она умна не меньше, чем мила! — заметил Клод. — В кругу таких болванов и балбесов мне остаётся в рог трубить в пустыне, — и он поднял полную чашу вина, которую поставили перед ним.

— Тем и кончается рассказ о чарах, которые злая сила навела на Розанору и на меня, — сказал Тэл, — а остальное — вы знаете.

Он поклонился Королю и сел.

— Мне остаётся в рог трубить в пустыне, — повторил Клод, и, казалось, готов был заплакать, но тут весело грянули лиры и скрипки, Король Клод встал и поднял чашу с вином.

— За здравие и радость! — сказал он, обратившись к Розаноре и Тэлу, к Розаноре и Джорну. — И ещё за Тэра, могучего Короля, второго на охоте, может быть. Всем за него приказываю пить!

Лиры и скрипки изливали радостные звуки, а Королевский Маг выпустил целую стаю белых голубей и устроил дождь из красных роз. Лекарь, которому от голубей и роз всегда хотелось чихать, вскочил и попятился из зала, кланяясь и чихая. В тёмном коридоре он споткнулся о громадного сонного лопоухого пса, шлепнулся на спину и захромал в свой покой, чихая и возмущаясь. А Маг устроил тем временем над лирами и скрипками серебряный фонтан и осыпал всех золотым дождём.

Старый Токо встал и продекламировал надпись для солнечных часов, которая пришла ему голову, пока он наблюдал, как Джорн танцует с Розанорой, а Розанора — с Тэлом:

Королевский Писец, который на этот раз употребил гораздо больше вина, чем было в его обычае, читал нараспев сам себе статьи из Закона о суде Лорда—Канцлера.

А Король Клод громыхал, перекрывая могучим голосом шум и смех:

— Пусть песни, музыка и пляс продлятся до утра, но не забудьте — в ранний час нам двинуться пора. Поскачут кони со двора, лишь полудень пробьёт, начнётся новая игра — Нортландия нас ждёт. — Тут Король размашисто рассёк рукой воздух. — Беда лишь, с северным вином я что-то не в ладах, с их мутным сумрачным питьем, как слёзы черепах, с его недобрым колдовством, что нагоняет страх. Я б этой гадостью велел лишь бляхи натирать, да ржавчину с колоколов под праздники сдирать. — И он поднял высоко над головой чашу с белым клодерниумом.

— Да благословит всех нас Господь! — воскликнул он, испил чашу до дна и пошёл к своей постели сквозь смех и музыку, серебряные фонтаны и золотой дождь, облака розовых лепестков и голубиные стаи.

А на следующий день, когда солнце должно было обозначить полдень на часах Токо, если бы только они не находились в тени, Король со своими сыновьями, Розанорой и Тэлом отправились в Нортландию — все в ярком наряде при полном параде.

А за ними обоз триста бочек вёз белых, красных и жёлтых вин, чтоб хватило всем до первых седин, чтоб никто не сказал, что мало: по усам-де текло, а в рот не попало.