Моя голова гудела от полученных сведений. Все-таки я слишком многое узнал за последние часы, и мне требовалось время, чтобы все обдумать. Чтобы разрозненные факты сложились в целостную картину. После домашнего тепла и мягкого приглушенного света, красного вина и близкого соседства на диванчике с Клариссой, на длинной, как кишка, улице, казалось, было особенно мрачно и неуютно. На фоне темного неба вырисовывались неясные очертания низких зданий, огражденных толстыми стенами от внешнего мира. Холодный злой ветер мел по обледенелой мостовой снег, перемешанный с мусором.

На дороге возле дома Клариссы, почти вплотную к моей машине, стоял мощный черный автомобиль Шехнера. Вот уж кого я не ожидал здесь и сейчас увидеть! Любопытно, зачем он сюда пожаловал? Совершать прогулки по вечернему городу после окончания рабочего дня было совсем не в его манере.

Заметив меня, Шехнер выбрался из автомобиля и с улыбочкой бодро зашагал мне навстречу.

— Привет, Хэнк! Проезжал мимо, и вдруг вижу твоя колымага. Э-э, думаю, наш главный крысолов затеял что-то нечистое в этом укромном местечке. Короче, признавайся, в чем дело?

— Не радуйся прежде времени, я никого не обворовывал. Поставил позавчера в этом доме ловушки, а сегодня заходил их посмотреть, — сказал я, кивнув на прорезиненный мешок с мертвыми крысами, который держал в руках, и только сейчас вспомнил, что позабыл попросить Клариссу расписаться в регистрационной книге. Какая досадная промашка! Впрочем, промашка — простительная. Сидишь рядом с красивой женщиной, ведешь с ней проникновенные разговоры, пьешь вино, а потом, как обухом по голове, распишитесь, мол, в регистрационной книге за проделанную работу по уничтожению крыс. Ладно, шут с ней, с подписью. Хорошо хоть, что свой мешок прихватил с собой.

— Взгляни, у меня действительно здесь крысы, — настаивал я.

Поигрывая желваками, Шехнер окинул меня с ног до головы оценивающим взглядом. Чувствовалось, что он по-своему истолковывал все мои движения и взвешивал каждое мое слово. Нет, но каков субчик! В пору мне было спрашивать, почему он здесь и чем занимается, а не наоборот.

— Значит, говоришь, проверял ловушки? Заливай больше. Меня не проведешь. Наверное, любовницу навещал. Как она из себя?

— Браво, Шехнер, угадал. Любовница у меня — высший сорт, исключительная красавица. Вот мешок дохлятины в подарок ей приносил, но она отчего-то его не взяла, отказалась, — усмехнулся я. — Однако, богатая у тебя фантазия. Не по средствам мне содержать любовницу, мне бы свою семью прокормить.

— Не прибедняйся, Хэнк. И прибереги свое красноречие для другого случая, не то я заплачу от жалости к тебе. А с любовницей можно прекрасно развлекаться и за ловлей крыс — у людей бывают разные слабости. Но я тебя не осуждаю — у меня самые прогрессивные взгляды. Слушай, что-то я замерз, — зябко поежился он, — положи куда-нибудь эту мерзость — носишься с ней, как с писаной торбой — и пойдем ко мне в машину.

Разместившись на водительском сиденье своего автомобиля, Шехнер зажег в салоне свет, расправил широкие плечи и довольно хмыкнул — теперь мы сравнялись с ним в росте, и ему не требовалось в разговоре со мной задирать кверху голову.

— Шутки шутками, но нам необходимо с тобой серьезно потолковать, — сказал он.

— Не возражаю. Но прежде скажи, что там с Венкой?

— Откуда мне знать, что там с твоей Венкой? Я посылал к ней сегодня своего парня. Дверь ему не открыли. Без постановления суда ломать дверь мы не имеем права. Он поговорил с соседями из ближайших домов — ничего подозрительного в последнее время они не замечали.

— Ясно, — протянул я. — Что же теперь делать?

— Ждать. Может быть, она еще объявится.

— А как с Куртом?

— Да никак. Пройдет несколько месяцев, и мы официально объявим об его исчезновении.

— Да, неприятно.

— Между прочим, вина за это лежит и на тебе. Плохо следил за своими людьми, — усмехнулся он. — Хотел спросить, тебе хватает казенного горючего на твои разъезды по городу?

— Пока хватает.

— Это — для автофургона. А для личной машины?

— Тоже, — ответил я, пытаясь догадаться, куда это Шехнер клонит: не ради скуки же он принялся за эти расспросы. Ведь я тоже не без задней мысли задавал недавно вопросы Клариссе.

— Значит, воруешь горючее под шумок на своем складе?

— Нет, не ворую.

— Ну и славно, — кивнул Шехнер. — Клиентам нравится ваша работа? Нарекания есть?

— На всех не угодишь. К тому же весь округ одними нашими силами от крыс не избавить.

— Оно вам и на руку, выгодно. От числа крыс напрямую зависят ваши заработки. Вижу, что на вино даже хватает. Сколько, например, ты сегодня положил денег себе в карман?

— Нисколько.

— Напрасно ты не желаешь говорить со мной откровенно.

— Шехнер, ты призываешь меня к откровенности, а сам говоришь сплошными намеками. Я тебя не понимаю.

— Мне искренне жаль, если так. Объясняю: все, что творится в округе, должно находиться под моим контролем — я не потерплю никакого самоуправства. Доступно я излагаю? — пристально посмотрел он на меня. — Вместо того чтобы исполнять свои непосредственные обязанности, ты разъезжаешь по округу и пристаешь к честным гражданам с всякими идиотскими расспросами. Но они в этом не нуждаются — они нуждаются, в первую очередь, в качественной работе твоей службы. Дальше такое продолжаться не может. Я долго тебя прощал, закрывал глаза на все твои проделки. Но всему есть предел, — эту фразу он подчеркнул особо, подняв указательный палец. — Эта последняя капля переполнила мое терпение. В общем, со следующего месяца ты будешь мне платить. Я не вижу иного способа научить тебя уму-разуму.

Я молчал: ждал, что он еще скажет.

— Мне известно, что ты вытягиваешь деньги с клиентов и о том, как ловчишь с новыми препаратами и снаряжением. Так же про нарушения отчетности произведенных работ, о дутой финансовой отчетности, о фиктивных нарядах. Имеются сигналы. Я тебя не виню, но теперь тебе придется делиться со мной. Если, естественно, ты хочешь оставаться на своей прежней должности.

— Спасибо, Шехнер, крайне гуманно с твоей стороны.

— Я не упомянул еще о том, что ты сплавляешь тушки околевших крыс на пищевой комбинат. Как я подозреваю, берут их у тебя там не для изготовления меховых манто.

— Лаэрт платит тебе за твое молчание, — заметил я. — Ты не находишь, что это тоже противозаконно?

Какое-то время мы молча смотрели друг на друга. Я чертовски разозлился на Шехнера за его неслыханную наглость, и уже был готов подраться с ним прямо здесь, в салоне машины. Для начала развернуться и двинуть ему в глаз. Он это почувствовал и ни словом, ни жестом не дал мне повода к драке.

Я выбрался из его автомобиля, пригнулся и, придерживая рукой открытую дверь, сказал:

— Ты говоришь, что все, что творится в округе, должно находиться под твоим контролем. А как же тогда Курт? Как же тогда Венка? Где они, по-твоему?

— Не знаю.

— Мне их искать, что ли?

— Не советую — этим занимается служба безопасности, — предупредил он. — Твоя помощь нам не требуется.

— Хорошо, я тебе буду платить, но и ты теперь будешь мне платить за мою работу в твоей конторе и доме. Причем, платить сполна. Кроме того, не надейся больше на мои бесплатные услуги своим приятелям и родственникам. И ждать все они станут в общей очереди.

— Ты сам давай лучше трудись, чтоб было чем рассчитаться со мной, — выкрикнул мне вдогонку Шехнер. По его убеждению последнее слово всегда должно было оставаться за ним.

— Ага, разбежался, — буркнул я.

От злости я резко рванул свою машину с места, и она быстро, лязгая чем-то внутри, помчалась по безлюдным и безликим, плохо освещенным улицам.

«Что же произошло с Шехнером? Почему он решил изменить наши давно сложившиеся отношения? В чем причина?» — задавался я вопросами, сильно сжимая в руках руль.

Задушевной дружбы мы с ним никогда не водили, но всегда ладили, и никаких конфликтов между нами не возникало. По крайней мере, до сегодняшнего дня. Я прекрасно понимал: вздорить мне с ним не с руки — поддержка начальника общественного порядка в нашем мире могла понадобиться в любой момент. Поэтому я исполнял все его просьбы и оказывал разные услуги. В свою очередь и Шехнер, не будучи глупым человеком, часто шел мне навстречу и не злоупотреблял моей помощью.

Как бы там ни было, платить ему придется — он был способен отравить мне мою жизнь. Но сесть себе на голову и помыкать собой — было тоже нельзя позволять. Наша крысоловная служба в округе была не самая ничтожная и незначительная. Посмотрим еще кому, мне или ему, обойдется дороже эта наша ссора? Он даже не представляет, что такое крысиное нашествие в собственном доме. А то деньги мои стал считать. Кстати, зачем они ему потребовались? Неужели насмешники попали в точку: его жена в интересном положении, и они ожидают существенного — младенцев, скажем, на шесть-восемь — прибавления семейства? Шехнер, естественно, запаниковал.

Нет, не похоже. У него было поведение не обеспокоенного отца. Что же тогда? Хотя вот что, он призывал меня лучше и больше работать. Ладно, пускай бы подобное говорил управляющий Камерон — ему по должности это положено — но Шехнеру, какое дело до моей работы? Она прежде его особенно не волновала. Спрашивал еще про то: хватает ли мне бензина для поездок по городу? Так, так. Ситуация, кажется, начала проясняться. Вероятно, ему стало известно о моих сегодняшних визитах, которые были никак не связаны с уничтожением крыс. Но с какой стороны его это задевало? Я езжу, где хочу и встречаюсь, с кем хочу — я у него не в подчинении. Если только его самого тоже не интересует крысиный синдром? Полная нелепица! Потом, откуда он узнал про эти мои поездки? Не устраивали же его люди за мной слежку? Как же, будут они этим заниматься! Скорее всего, донес тот тип, что жил по первому адресу, испугался за отсуженный у больного брата жены особняк, и донес. Хотя могла проинформировать Шехнера и та продавщица из продуктового магазина. Впрочем, нельзя было исключать также драчливого сироту, которому повсюду мерещились его неоплаченные счета. Но почему же Шехнер не сказал мне об этом прямо? Зачем темнил и притворялся? И причем здесь его требование уплаты ему денег?