#img_22.jpeg
КОЛЯ ПЕТУХОВ
#img_23.jpeg
Среди памятных мест в Волгограде есть место, которое называется «Островом Людникова». Вы, наверное, ребята, думаете, что это настоящий остров, который омывается со всех сторон водой? Нет. Это не остров и даже не полуостров. Это клочок земли на крутом берегу Волги. Эту прибрежную часть земли защищали бойцы командира дивизии Ивана Ильича Людникова, поэтому ее и назвали «Островом Людникова».
Трудно приходилось бойцам сдерживать натиск врага. Слишком много немцев, слишком много у них всего: танков, орудий, патронов, снарядов. Ну да ведь и наших бойцов не просто взять. Сжалась дивизия в крепкий кулак и отражает одну атаку за другой. Тычутся немцы в этот кулак и не могут его сломить.
Так держались бойцы месяц, другой. А сколько они еще могут продержаться без подмоги? Бойцов с каждым днем все меньше, патроны на учете и продукты кончаются. А тут еще холода начались: морозы, ветры, снег.
Мороз и немцев не жалует. Прячась в развалинах домов, они высовывают патронташи, набитые патронами, кричат:
— Рус! Бери патрон, давай теплый шапка!
— Что, уши мерзнут? — спрашивают бойцы.
— Холодно, рус! Давай теплый шапка. Бери патрон.
Бойцы радуются: мороз на их стороне. Эх! Разжаться бы этому кулаку! Да двинуть бы по немцам! Но силы все слабеют. И когда стало совсем плохо, Иван Ильич вызвал командира роты разведки капитана Гричи́ну.
— Я посылал бойцов с донесением на тот берег. Не доплывают. Гибнут, — сказал он и спросил: — Нет ли у тебя такого разведчика, чтобы мог пройти к нашим берегом?
Пройти берегом — это значит через немецкие позиции.
— Есть такой, — ответил капитан Гричи́на.
— Зови его.
Позвали. Боец пришел, доложил:
— Рядовой Петухов по вашему приказанию прибыл!
Командир дивизии рассказал бойцу, что он должен сделать. И после всего попросил:
— Если будет очень трудно, — вернись.
Коля Петухов был отчаянный парень. Его посылали обычно туда, где другие не могли выполнить задание. Хитрый и ловкий, он лучше всех мог достать «языка».
Как только стемнело и угомонились враги, Коля Петухов пошел. Беспокоился Гричи́на, волновался Людников: пройдет или не пройдет? Бойцы следили за той стороной, куда ушел разведчик. А с той стороны то в одном месте начинали строчить автоматы, то в другом, то в третьем.
Вернулся Коля.
— Слишком густо сидят немцы, — сказал он Гричи́не.
Гричи́на верит ему. Знает: была бы хоть маленькая щель, Петухов непременно пролез бы.
— Что же делать? — спросил командир разведчика. — В штабе армии не знают о нашем трудном положении. Рация без питания. Мы не можем доложить.
— Я бы не вернулся, товарищ капитан, — сказал Коля, — если бы не придумал более надежного способа добраться к своим.
Какой же это способ? — обрадовался капитан.
— Около водокачки лодка есть. Она добрая. Лягу я на ее дно, а вы меня забросаете белыми маскхалатами, выведете подальше от берега и пустите по течению.
Хитрость очень простая. Но до нее нужно додуматься. Ночь. Холод. Плывет в темноте лодка. Заметили немцы. Ракетами светить стали. Лодка кажется заброшенной, плывет, поворачивается, льдины трутся об ее бок, а в ней лежит снег. Не догадались немцы.
Лежит на дне лодки Коля Петухов, сам в дырку, сделанную в маскхалате, поглядывает. Как поравняется лодка с трубами, что на заводе «Красный Октябрь», так можно вставать, там наши. Холодно ему, ноги стынут, руки стынут. Поразмяться бы. Но ему даже пошевелиться нельзя. Заметят немцы и расстреляют. Задание не будет выполнено.
Коля задание выполнил. Он вернулся на «Остров Людникова» на бронекатере с хорошим пополнением, с оружием, с боеприпасами, продовольствием. Бойцы торжествовали: почти безоружных немцы не сломили, а теперь и вовсе не сломят.
Подкрепились бойцы, подготовились, и разжался солдатский кулак, и начал он теснить врагов.
Давно это было. Но и сейчас добрым словом поминают бывшие бойцы и командиры смелого, смекалистого разведчика Колю Петухова. Здорово он выручил их.
СТАЛЬНАЯ ЗАНАВЕСКА
#img_24.jpeg
Вдоль заводской стены, метрах в тридцати друг от друга, стояли дома рабочих. Жителей здесь не было. Всех отправили за Волгу. В домах находились солдаты, которым командир дивизии приказал строго-настрого обороняться от фашистов. А фашисты были уже за заводской стеной, в двадцати метрах от домов. Было слышно, как они о чем-то разговаривали. Видимо, о том, как проскочить двадцать метров, чтобы занять дома. Но боялись. И потому сначала уговаривали:
— Эй! Рус! Твой капут, сдавайс!
— Ищите дураков у себя, — отвечали бойцы.
У сержанта Ивана Свидрова было всего три бойца. Маловато. Но все бойцы надежные, смелые.
Расставил их сержант по местам. По одному, по два окна на каждого бойца. Пока будут живы, не пропустят фашистов и дом не сдадут.
— Немцы пока уговаривают нас, — сказал сержант своим товарищам. — Оглядятся, пойдут в атаку.
Только сказал, а из-за стены в окна верхнего этажа полетели гранаты. Одна попала в окно. Взорвалась, встряхнула стены дома, остальные взорвались у стены. Никого не ранило. Тут же в пролом заводской стены повалила орущая толпа немцев с автоматами.
— Огонь! — крикнул Свидров.
Дом затрещал автоматными очередями. Враги бегут, падают. И немного им надо пробежать, всего двадцать метров, а возможности нет. Хоть мало в доме защитников, но огонь плотный. Многие из немцев остались лежать между стеной и домом. Некоторые успели скрыться через пролом за стену.
— Надо укреплять оборону, — приказал Свидров и стал собирать около своего окна валявшийся кирпич.
Бойцы догадались. Собирают кирпич, закладывают окна, делают глухую стену с бойницами.
Снова фашисты забрасывают дом гранатами. Теперь уже и в самом деле целятся по первому этажу. Но тут глухая стенка. Гранаты рвутся, а вреда не причиняют. Опять бросаются в пролом фашисты, но огонь по-прежнему плотный.
Держатся день, держатся два. Вышел из строя один боец. Тяжелее стало троим. Еще труднее пришлось, когда вдруг услышали стрельбу вражеских автоматов на другой стороне дома. Обошли враги.
Оставил сержант товарищей на своих местах, а сам ушел на другую сторону. Бьется сержант, бьются товарищи, не пускают фашистов в дом. Пули впиваются в стены.
Немцы уговаривают:
— Эй! Рус! Твой капут, сдавайс!
— Ищи дураков у себя! — слышит сержант ответ за перегородкой.
Грохочут гранаты, слышатся автоматные очереди. Но из дома со стороны завода стреляет всего один автомат, со стороны Волги тоже один. А на четвертый день остался только сержант.
Ходит он по дому: то из одного окна очередь пустит, то из другого. То с одной стороны дома, то с другой.
Сколько может воевать солдат без сна и без отдыха? Даже самый крепкий, самый сильный? Ну, день, ну, два. А тут четвертый день без сна и отдыха. И хотя кругом слышится немецкая речь, хотя вражеские пули клюют стены дома, солдату без сна нельзя. И спать нельзя. Не увидишь, как ворвутся враги в дом.
Сержант ходит по этажу, стреляет, а сам думает, как быть? Думает и окна закладывает попрочнее.
Увидел среди груды кирпичей моток проволоки и тут же придумал. Немцы будут рваться в подъезд. Надо сделать занавеску из проволоки в двери подъезда.
Как только стемнело, он собрал консервные банки, наломал проволоки, вбил в верхнюю часть косяка гвозди. Куски проволоки прикрепил одним концом к гвоздям, а на другие концы прицепил консервные банки. Некрасивая получилась занавеска, но надежная.
Полюбовался сержант своим изобретением, поднялся на лестничный марш и, прислонившись к холодным перилам, уснул.
Хорошо спалось уставшему сержанту, даже сны приятные снились, мирные сны. Будто он стоит за штурвалом комбайна, будто косит он хлеб. А хлеба этого вокруг — море, и море это волнуется, будто не хлебное оно, а настоящее.
Хорошо идет комбайн, желтым ручьем сыплется в бункер пшеница. Гудит комбайн цепями, решетами, будто песню поет. И вдруг в этой песне послышались звуки… так гремят пустые консервные банки.
Вздрогнул сержант. Глаза открыл. В дверях подъезда — немец. Короткая вспышка, короткая очередь. Сержант поднялся, еще раз проверил необычную занавеску, подвесил банку, срезанную пулей, и снова устроился на лестничном марше. Ему хотелось досмотреть хороший, мирный сон.
Сколько может продержаться боец, если он раненый? Час. Ну два. Слышит Свидров грохот кирпичей в доме. Это немцы развалили закладку в окне. Значит, сейчас будет последняя схватка? В доме есть подвал. Он спустился в него. Приготовился. Сверху немцы. Они удивлены: был боец и нет его. Сдал, значит, дом. Сунулись в темный подвал, а из темноты вспышка и автоматный треск. Немцы гранатой в подвал. Вот и все. Он больше стрелять не может.
Лежит боец, кровью истекает. Бери его голыми руками. Но немцы не рискуют сунуться в подвал. И вдруг слышит Свидров крик «ура!». Это бойцы из батальона Николая Королева пришли на выручку.
ПРОСТАЯ ХИТРОСТЬ
#img_25.jpeg
Хитрость и называется хитростью потому, что не всякий может ее придумать. Чем она проще, тем лучше, тем труднее ее придумать. Только очень смекалистым приходят в голову простые и нужные хитрости.
Рядом с домом, который защищал сержант Свидров, стоял такой же. Защищали его такие же бойцы, и было у них такое же задание: удержать дом, не дать возможности немцам прорваться к Волге.
В заводской стене напротив этого дома было несколько проломов, и немцы гораздо чаще делали атаки. Сидят-сидят за стеной, а потом — разом в эти проломы. И хотя защитники дома ведут плотный огонь, глядишь, какой-нибудь фашист и прорвется к дому. А когда он стоит плотно прижавшись к стене, попробуй возьми его. В окно не сунешься — немцы сразу автоматной очередью срежут. Правда, ему тоже там не мед. Но все же… глаз нужен за ним, а каждый боец на учете.
В этом доме среди солдат находился молодой комбат Николай Королев. Вот он и задумался: что сделать такое, чтобы немцы не рвались под стены? Как выживать их из-под стен? Из многих вариантов подходил один: нужно в заложенных кирпичами окнах сделать щели и, как только появятся немцы, через щели выбрасывать гранаты.
Один раз получилось хорошо. Но немцы скоро поняли, в чем дело, и взяли на мушку щели. Да так, что к ним и не подойдешь.
Прислонился Королев к стене, на щель смотрит. «Хорошо бы вот так бросать из-за укрытия», — думает. А сам все пристальнее смотрит на щель. И вот он уже видит то, что нужно. А нужно сделать из железа длинный желоб, вставить его в щель и спускать по желобу гранаты.
Сказал об этом политруку Николаю Коровину.
— Мысль хорошая, — согласился политрук. — Железо вон лежит, но чем его резать?
— Вот и я об этом думаю, — сказал комбат.
Не успели поговорить, как немцы начали атаку. Пустой дом гудел выстрелами. Комбат и политрук бросились к бойницам. Атака была остановлена.
— Придумал, товарищ комбат! — крикнул политрук, отряхивая с шапки-ушанки пыль.
— Говори!
— Водосточные трубы можно применить. Они есть на углах со стороны подъезда.
— Молодец, политрук, — похвалил комбат. — Пошли кого-нибудь из бойцов.
Принесли трубы, вставили в щели. Отлично вышло: трубы длинные — один конец в доме, в руках у бойца, другой — выглядывает наружу.
— Всем приготовить гранаты, — приказал комбат. Объяснил: — Как только начнут атаку, гранаты на взвод и пускайте их по трубе.
До этого гранатами пользовались только немцы. Не всегда в дело. Но им-то что. У них боеприпасов много, а нашим бойцам попусту расходовать нельзя. Каждый патрон они берегли, а гранаты — тем более.
Сидят бойцы. У каждого — автоматы, гранаты наготове. Ждут. Показались немцы.
Вот они повалили толпой. Орут пьяно, дико. Но не крик их страшит, а автоматный огонь. Они стреляют по окнам длинными очередями, и огонь такой плотный, что нет никакой возможности высунуться, встретить своим огнем. Но бойцам и нет надобности высовываться. Их спасает кирпичная стена. Они смотрят на комбата. Тот в щель за немцами наблюдает. Ждет, когда ближе к дому подбегут, чтобы гранаты как можно больше поразили врагов. Вот они уже совсем близко. Пора.
— Гранаты к бою! — приказал комбат Королев. — Огонь!
Гранаты, как в первый весенний день льдины, загремели по водосточным трубам. Скатились и упали под стеной дома. Немцы, как подкошенные, попадали на землю, и по ним гуляли автоматные очереди. Каждый патрон бил в цель.
В этот день немцы больше не делали вылазок. Наверное, приходили в себя. А может быть, тоже придумывали свою немецкую хитрость, как захватить неприступный дом.
«ЯЗЫК» НА КРЮЧКЕ
#img_26.jpeg
Однажды произошел вот какой случай. Вроде бы внимательно следили бойцы, а немец оказался под стеной. Стоит, прижавшись к дому. И не заметили бы, да ветер развевал полу его шинели. Один из бойцов взял гранату и хотел пустить ее по желобу. Но политрук не разрешил.
— На одного немца гранату? Не годится это.
Политрук поднялся на второй этаж. Там окна не были заложены кирпичом. Осторожно прошел в одну из бывших комнат, прижался к стенке и стал смотреть сверху вниз через окно. Немец стоит, смотрит на своих и подает им какие-то знаки.
«Взять бы его за шиворот да втащить в окно», — подумал политрук Коровин. Подумал только, а мысль и засела в голове.
Враг стоит внизу. Каких-то два метра до него. Его запросто можно уничтожить из пистолета. Но… Взять бы живым! Ведь это хоть и рядовой, а «язык». Кое-что может рассказать.
Политрук спустился к солдатам. Стал ходить по комнатам. Когда ходишь, лучше думается.
Когда-то около дома упала бомба и проломила стену. Вместе с разрушенной стеной упала часть перекрытия второго этажа. Политрук остановился около упавшего перекрытия. Остановился потому, что увидел в перекрытии кусок арматурной проволоки. Она как раз и нужна была ему.
Отогнул проволоку, загнул один конец крючком, позвал с собой двух бойцов и — на второй этаж.
— Как только скомандую, быстро тащить его наверх.
А сам приготовил крючок, жмется к стенке, вниз глядит. Немец будто нарочно спину подставил, решив продвинуться к углу и обойти дом.
Коровин осторожно опустил крючок и ловко подцепил «языка» за ремень.
— Тащите! — крикнул.
Бойцы дружно потянули.
Фашист заревел что-то по-своему и повис на ремне. Он барахтался, кричал, а бойцы в шесть рук тащили его на второй этаж.
За стеной всполошились немцы, загалдели. Огонь открыли. Били не по нашим бойцам. По своему стреляли. Не хотелось им, чтобы солдат раскрыл их коварные замыслы.
— Быстрее! Быстрее! — кричит политрук бойцам.
Бойцы спешат. Подбежали другие с крючками. Подцепили, кто за шинель, кто за штаны. Дружно подняли. Вместе с немцем в дом влетел целый рой автоматных пуль.
— Надо бы прикрыть его огнем, — сожалел Коровин, глядя на мертвого фашиста.
— На будущее учтем, — пообещали бойцы политруку. — А «языка» мы обязательно достанем.
КТО КОГО ПЕРЕХИТРИЛ
#img_27.jpeg
Немцам все-таки удалось в одном месте расклинить «Остров Людникова». Автоматчики прорвались почти к самому берегу. Почти, но не к самому. Оттого и бесновались фашисты, что до берега осталось метров тридцать, а подойти к нему нет никакой возможности. Еще и потому они бесновались, что целой ротой не могут одолеть четырех бойцов, которые занимали крутой выступ берега.
Четыре бойца — это связисты: младший сержант Кузьминский, Ветошкин, Харазия и Колосовский. Они придумали для своей телефонной станции очень хорошее укрытие. Берег Волги, где они находились, лежит под высокой, почти отвесной кручей. Кто придумал делать ниши в этой круче, сейчас сказать трудно. Но придумано было здорово. Бойцы вырыли в круче две просторные ниши и по два человека разместились в каждой. Ветер не попадает в эти ниши — затишье; а дождь и вовсе до них не достает; но самое главное — это от мин и бомб защита. Упадет мина сверху, не достанет: крыша у бойцов над головой надежная — слой земли толщиной в несколько метров; перелетит мина — внизу взрывается.
Однажды слышат бойцы: немецкая речь над головой. Все ясно. Прорвались. А приказа на отход связистам не было. Надо встречать нежданных гостей.
Сверху вниз спускаться они не будут — это понятно. Слишком круто. Значит пойдут в обход по овражку, что расщелиной тянется к берегу.
Бойцы наготове. Глаз не спускают с расщелины. Им хорошо. Все видно. И как только сунутся автоматчики, они их как траву косят. Стреляют и связь держат.
— Ролик! Ролик, я Первый, — слышится в трубке.
«Ролик» — это позывной связистов.
— Я Ролик. Слушаю, — отзывается Кузьминский под автоматную трескотню.
— Как дела, Ролик?
— Наседают.
— Продержитесь?
— Продержимся, товарищ Первый. «Ролик» будет вертеться.
Сколько атак было?! Не перечесть. «Ролик» вертелся. Сколько немцев погибло около этого «Ролика», трудно сказать.
Поняли наконец-то враги, что так просто не «выкурить» бойцов из укрытий. Хитростью решили взять.
Сидит как-то боец Ветошкин, связь налаживает. Вдруг слышит, что-то шуршит сверху. Смотрит, земля посыпалась, и тут же в растворе ниши показалась связка толовых шашек. «Сейчас они взорвутся», — промелькнуло в голове Ветошкина. Он вскинул автомат и пустил очередь по веревке и запальному шнуру. Шашки, отрезанные пулями, подпрыгивая, покатились вниз, до самой воды. Запальный шнур подымил немного и сгорел.
Немцы крепко надеялись на свою хитрость, не один раз опускали толовые шашки. Но бойцы держали ухо востро, и хитрость немецкая не удавалась.
Сорок дней и ночей держали надежную связь отважные бойцы, сорок дней и ночей они отбивали упорные атаки врага.
Когда кончилась война, рабочие завода на этом обрыве поставили обелиск и написали на нем о подвиге бойцов: Кузьминского, Ветошкина, Харазия и Колосовского. Памятник этот стоит и сейчас, и еще долго будет стоять.
АРТИСТ ПОНЕВОЛЕ
#img_28.jpeg
После неудачных вражеских атак наступило затишье. С той стороны рыкнет автомат, а в ответ ему с этой дробно простучит пулемет. Но атак не было. И это называлось затишьем! Нейтральной линией оказалась железная дорога. Наши заняли оборону со стороны Волги, немцы окопались за линией рядом. Они готовятся к новым атакам, наши — к контратакам. Одним словом, все, как на войне. Но на войне в таком случае бывает еще обиднее, когда гибнут люди. В бою — другое дело, а то в затишье.
Идет боец или командир, прячется за кустами, развалинами домов. И вдруг падает.
Так было и в этот раз. За какой-то час три командира погибли и снайпер.
Старшина Калошин, воспользовавшись затишьем, решил прикорнуть в блиндаже. И только он задремал, как его кто-то стал тормошить за плечо. Открыл глаза, увидел бойца Крамарова.
— Чего тебе? — спросил.
— Командир вызывает, — доложил Крамаров.
Пошли к командиру.
Командир спросил Калошина:
— Сибиряк?
— Из Канска я.
— Охотник?
— Сызмальства. Белку промышлял, соболя… и на бурого иногда ходил.
— Понимаешь, какое дело, старшина. Немецкий снайпер нашего снял. Ты снайперской винтовкой владеешь?
— Владею.
— Надо снять фашиста. А то он этак оставит подразделение без комсостава.
— Снимем, — уверенно сказал Калошин. — Только в помощь дайте мне Крамарова.
— Бери.
Засели Калошин с Крамаровым в развалинах бывшего дома. Место удобное. Впереди — куст акации. Издалека бойцов за ним не видно, а через него хорошо просматривается немецкая позиция.
Сидят Калошин с Крамаровым, смотрят на развалины, занятые немцами. Вот в проломе стены дома промелькнула тень. За ней другая, третья. Это немцы, пригнувшись, перебегают с одного места на другое.
— Стреляй ты их, — нетерпеливо советует Крамаров.
— Не имею права, — отвечает Калошин. — Мы должны снять снайпера. Ты лучше следи за ним. Знай дело.
Немецкий снайпер не выдавал себя. Он тоже знал свое дело и по-прежнему не стрелял.
— Вот что, Крамаров, — сказал Калошин. — Так мы его не высидим. Бери-ка ты каску, сделай чучело и высунь его из-за стены. Да не рядом, а в соседнем доме. А я погляжу, что из этого выйдет.
Взял Крамаров каску, нашел кусок доски. Углем и кирпичом нарисовал на доске человеческую физиономию. Потом надел каску на доску и… Только выставил ее в окно, услышал звонкое: дон-н. Пробитая каска полетела на кирпич.
— Засек! — крикнул Калошин. — Иди сюда!
И потом приказал:
— Теперь из другого дома покажи. Я его на вспышке и накрою.
Приготовился Калошин. Немца не видно. Хорошо замаскировался. Ждет старшина, сейчас Крамаров высунет чучело. Снайпер выстрелит, вспыхнет дымок из его винтовки, а он, Калошин, по этому дымку и накроет его.
Крамаров высунул чучело. И тут же каска снова: дон-н. А Калошин молчит.
— Почему не стреляешь? — спросил боец старшину.
— Мы хитры, да он тоже не дурак. Сменил место. Может, у него их не два, а целый десяток. Попробуй узнай, на каком он теперь. Что ж, будем узнавать.
Ходит Крамаров с чучелом по домам. То в одном месте его покажет, то в другом. Выяснили: три места у немецкого снайпера. С каждого места он стреляет один раз. Калошину бы только узнать, откуда будет стрелять фашист сейчас. В этом вся и трудность.
Вспомнил Калошин, как в тайге на соболя ходил.
— Идешь, бывало, по свежему следу, — рассказывает он Крамарову. — Вдруг след обрывается. Значит, наверху где-то сидит.
Глядишь наверх — не видно. Бывало, так затаится, что и не увидишь, пока не шевельнется…
Крамаров — боец догадливый. Смекнул, куда клонит старшина. Спросил:
— А если бы снайпер шевельнулся?
— Как сделать, чтобы шевельнулся?
Крамаров — боец смекалистый. Стал думать. А что придумаешь такое, если до этого немца далеко? Долго ломал голову Крамаров. Ведь надо так сделать, чтобы немец шевельнулся, но не стрелял.
— Достать бы «языка», — неожиданно сказал Крамаров Калошину.
— Зачем?
— Вот зачем. Выкопал бы я ночью во-о-н там, у самой насыпи, окоп. Посадил бы в него языка и заставил бы его утречком заорать: «По-мо-ги-те!» По-немецки заорать, конечно. Не железные же нервы у того снайпера.
— Попробуй. Может, и не железные.
Пошел Крамаров к командиру. Рассказал ему о своей задумке.
— Это не проблема. У меня их в подвале целая дюжина. Выбирай любого.
— Мне какой поголосистее.
— Они там все голосистые.
— А толмача у нас нету? — спросил Крамаров.
— Какого еще толмача? — не понял командир.
— Ну переводчика, — пояснил Крамаров. — У меня с немецким слабовато. А мне с ними поговорить надо.
— Чего нет, того нет, — пожал плечами командир.
Спустился Крамаров в подвал. Немцы в угол жмутся. Трусят. Крамаров стоит, разглядывает каждого. Вспоминает немецкие слова, которые за год войны узнал. Вспоминаются совсем не те, которые нужны. «Хенде хох» — руки вверх значит. Или «шнель» — быстрее. А ему нужно спросить: как будет по-немецки «помогите»?
— Вы по-русски понимаете? — спросил он.
Молчат.
— Ну, вот ты, — ткнул пальцем в грудь худощавого глазастого немца.
Тот спрятался за спины пленных.
— Как же ты, такой трусливый, хотел меня завоевать? Ну, а ты понимаешь по-русски? — спросил другого.
— Плехо понимайт. Плехо,- — сказал немец, а Крамаров обрадовался.
— Это ничего. Научишься. Знаешь, как по-вашему «помогите»?
Немец не понимал. Видно, за год не очень много узнал по-русски. Крамаров решил объясниться жестами. Взял себя за горло рукой да как закричит:
— По-мо-ги-те!
Дверь распахнулась, в подвал влетел командир с автоматом. Смотрит и ничего не понимает, Крамарова никто не трогает.
— Извините, товарищ командир. Это я общий язык с ними ищу.
— Я уж думал они тебя порешили, — сказал, выходя, командир.
Крамаров продолжал объяснять:
— Вот, если меня за горло схватят, я кричу «по-мо-ги-те!» А ты? Ты как кричишь?
— Хельфт, — догадался немец. — Их руфе хельфт.
— Хельфт? А «руфен» — это по-русски «кричать»?
— Да, «руфен» — это «кричьять».
Крамаров приказал:
— Ну-ка, руфен хельфт. Да погромче.
Немец закричал.
— Плохо. Зер шлехт, говорю. Ну-ка ты, — подступился Крамаров к глазастому. — Трусливые бывают голосистыми.
У этого голос оказался очень звонким и резким. Но с ним нужно позаниматься. Крамаров вывел его из толпы.
— Случаем не артист?
Немец закрутил головой. Не артист, значит.
— Ничего. Я из тебя сделаю артиста. Ну-ка, давай руфен хельфт.
И снова плохо. Долго бился Крамаров с этим артистом. Наконец разозлился. Поставил немца к стенке. Вскинул автомат… Сейчас выстрелит. Немец с перепугу так заорал, что у самого Крамарова по спине холодок прошел.
— Гут! Зер гут! — похвалил Крамаров артиста.
Теперь немец понял, в чем дело, и кричал хорошо.
Рано на рассвете они были уже в яме. Крамаров выждал, когда получше высветятся снайперские укрытия. Скомандовал немцу. Тот присел и, будто к его горлу приставили нож, завопил:
— А-а-а! Хе-е-ельфт! Хе-е-ельфт!
Нервы у снайпера оказались не железными. Он резко повернул голову в сторону кричащего. И выдал себя. Для Калошина нужна была всего лишь доля секунды. Выстрелил и снял хитрого снайпера.
— Калошин! Как там? — спросил Крамаров товарища из ямы.
— Нету больше снайпера! — ответил тот.
Крамаров на радостях даже руку пожал немцу.
— Хороший артист из тебя получился. Говорю, зер гут артист из тебя получился, — похвалил он.
Немец понял, улыбается.
Затишье продолжалось. Теперь Калошин держал под контролем вражеские позиции.
ДООБМАНЫВАЛСЯ
#img_29.jpeg
С того дня, как старшина Калошин снял немца, он из обычных стрелков перешел в снайперы. Лежит однажды он в укрытии, следит за фашистами. Вдруг видит, из окопа немец торчит, по самую грудь высунулся и на наши позиции смотрит. Калошин взял его на мушку, но стрелять почему-то не решался. Подозрительным показался ему этот наблюдатель. Чего бы это он торчал вот так смело. Немец опустился. А немного погодя снова поднялся. И показалось Калошину, что уж больно неестественно поднимается немец. Как-то немного боком, вроде бы кто его выдвигает. «Уж не чучело ли это?» — думает Калошин. Смотрит через прицел: человек, настоящий немец, а стрелять не спешит. Нельзя снайперу выдавать себя. Надо стрелять тогда, когда абсолютно уверен.
Снова спрятался немец, снова выбрался. «Ну-ну. Давай, хитри», — думает Калошин. И вдруг снова поднимается немец. Точно такой же. Но заметил старшина, что была в движении этого немца осторожность.
— Ишь ты, — сказал немцу Калошин, — думал и на этот раз приму тебя за чучело? — И нажал на спусковой крючок.
Видел старшина, как наблюдатель, опрокинувшись на спину, взмахнул руками.
Дообманывался.
ВЕСЕЛАЯ ЖИЗНЬ
#img_30.jpeg
Хитрость, которую придумали немцы, даже и хитростью назвать нельзя. До того она простой и нелепой показалась нашим бойцам. И тем стыдней было сознавать, что их провели. А дело было вот как. Бойцы нашей разведроты заняли оборону на берегу маленькой речки. Немцы на другой стороне. Они могли даже переговариваться — так близко находились друг от друга. Между ними узкая ледяная лента замерзшей речки. И потому каждую минуту можно было ожидать атаку.
Лежат наши бойцы в окопах, глаз не сводят с того берега. Присматривают за немцами. Но те не торопятся. Тоже присматриваются. Обстановку оценивают. Без этого нельзя на фронте.
Так за целый день и не было атаки ни с той, ни с другой стороны. Пришла ночь. Обычно ночью немцы спят. На этот раз было слышно, как они возились: кричали, ходили. Было такое впечатление, будто они готовились к атаке. Наши бойцы начеку.
Когда совсем стемнело, на той стороне послышался грохот. С высокого косогора спускалась какая-то непонятная машина. Ее было чуть заметно на снегу. Бойцы дружно открыли огонь по этой машине. Она остановилась. И когда прекратилась стрельба, грохоча, медленно поползла вверх. Потом снова вниз. И снова бойцы открыли по ней огонь.
Так было до половины ночи. Вверх-вниз, вверх-вниз. До тех пор, пока не сорвалась на лед.
Разглядели утром, а это обыкновенная пустая бочка, вся изрешеченная пулями. Оба дна в этой бочке были пробиты, а в дыры заложен лом, за концы которого были привязаны длинные веревки.
Посмотрели и поняли бойцы, в чем дело. Наполненную камнями и железом бочку немцы пустили под гору. Сами сидят в окопе и то отпустят веревки, и бочка бежит вниз, то потянут — она ползет вверх.
Бочка и гремела до тех пор, пока пулями не срезало веревки.
На первый взгляд бестолковая затея. Они погремели бочкой, наши постреляли, и все. Но если учесть, что бойцы не отдыхали ночь да сколько патронов израсходовали на пустую бочку, то увидишь, что это была все же хитрость.
На своих ошибках бойцы учатся. И уж коль один раз клюнули на вражескую уловку, то в другой раз — шалишь. Не выйдет. Сами стараются, как лучше обвести врага вокруг пальца. И тут же на вражескую хитрость ответили своей.
Наши разведчики заметили, что немцы получили подкрепление, в котором было несколько артиллерийских расчетов. Готовились к наступлению.
Командир дивизии приказал артиллеристам уничтожить вражеские точки. Но как их уничтожить, если не знаешь, где они точно. Ночью немцы так замаскировали орудия, что не увидишь их, хоть все глаза прогляди. Вот и глядят наши наблюдатели на немецкие позиции. А там что? Перелесок. Конечно, спрятались фашисты в этом перелеске. Но где именно? На наблюдательном пункте был боец Сорокин. Сообразительный парень. Вот он и говорит своим товарищам:
— Сейчас я им устрою веселую жизнь. Сами расскажут, где спрятались.
Взял старое ведро, спустился по траншее в балочку и пошел по ней к тягачу, что стоял в полукилометре от наблюдательного пункта. Днем раньше тягач подорвался на мине и стоял, как говорят танкисты, разутый, то есть без гусениц. Немцам Сорокина не видно, и он добрался благополучно и быстро.
Подошел он к тягачу, осмотрел его. Исправный, горючее есть, заводной ремень на маховике пускача. Накрутил Сорокин ремень на маховик, потянул на себя, и пускач оглушительно затрещал. Сорокин накинул на него ведро, и треск стал глухим, гудящим, казалось, что заработал танк. Сорокин по балке бегом. Не успел пробежать и половины пути, как немцы открыли по балке, по тягачу артиллерийский огонь. А нашим наблюдателям это и нужно было. Засекли места огневых точек, передали нашим артиллеристам. Артиллеристы взяли их на прицел и… Огонь!
Сорокин не успел добежать до наблюдательного пункта, как не стало у немцев подкрепления.
— Сообразительный ты парень, — хвалили товарищи бойца.
Узнали артиллеристы про хитрость Сорокина, позвонили, спасибо сказали. А командир вызвал его на командный пункт и сказал:
— За находчивость и смелость представляю тебя к награде.
ОСОБЫЙ СЛУЧАЙ
#img_31.jpeg
Перед боем очень важно занять такое место, чтобы противнику трудно было тебя достать. Скажем, на возвышенности. Тебе сверху все видно: сколько противника, что он задумал, где сосредоточивает свои силы. А ему? Ему виден только склон, где никого нет, да небо.
Это, конечно, простой пример. Бывают случаи самые неожиданные. Один такой произошел у безымянной балки.
Балка эта неглубокая. Она перегорожена двумя плотинами. Когда-то здесь было два пруда. Но, видимо, в этой балке не хватало воды, и теперь пруд был один — верхний. А на месте нижнего колхозники вырастили сад. Над садом возвышался небольшой курган.
Ничего особенного эта балка не представляла. И все же немцы начали развивать наступление именно в эту сторону. Наша стрелковая часть, конечно, поспешила закрепиться около нее. Хоть и неглубокая балка, но все-таки для наступающих была трудной — противоположный склон на виду, попробуй-ка сунься.
Закрепились как раз напротив сада, а немцы должны были занять курган. Но они почему-то остановились около пруда и ниже второй плотины.
Это показалось неразумным, потому что курган — самое удобное место.
«Что ж, — подумали наши бойцы, — если немцы не хотят занять курган — займем мы». Дело было утром.
Поднялись и побежали садом через балку. Поняли коварный замысел немцев, когда первые ряды уже взбирались по противоположному склону. На плотине, которую контролировали немцы, вдруг произошел взрыв. Плотина раздвинулась. В щель хлынула вода.
Громадный водяной вал начал слизывать не успевших перебежать балку бойцов. Не прошло и получаса, как разлившаяся по саду вода успокоилась. Теперь пруд оказался перед нашим укрепленным районом. И это было очень плохо. Плохо потому, что потерялся смысл проделанной укрепительной работы: немцы здесь и не подумают развивать наступления. Они пойдут ниже. Значит нужно переходить и все начинать сначала. Но главная беда была в том, что стрелковая часть оказалась раздробленной. Вспомогательные средства, боезапасы остались на этой стороне. А на той у каждого бойца — считанное количество патронов.
Бойцы, конечно, тут же начали зарываться в землю. Немцы стали брать их сверху и снизу в клещи.
Время было зимнее, холодное, но на той стороне и нашим, и немцам было жарко. Никак фашистам не удавалось смять стрелков. Хоть и мало было у них патронов, но дрались они крепко, попусту патроны не расходовали.
К полудню и вовсе стало холодно Ветер подул северный. Ударил мороз. Пруд покрылся льдом. Для немцев мороз — беда. Нашим был бы на радость, да посильней, такой, чтобы заморозил пруд, и по льду можно было идти на помощь своим товарищам.
Но что поделаешь. Не уговоришь же этот мороз ударить так, как надо.
Бойцы и командиры ломали головы. Как быть? Придумали. Надо взорвать плотину внизу. Вода уйдет, и все станет на свое место.
Взорвать плотину поручили отделению сержанта Петра Филина.
Решение было верное. Да только немцы угадали, что хотят наши. Всю ночь светили над плотиной ракетами, подойти не было никакой возможности.
Перед утром сердитый Филин пришел в свой окоп. Он много курил, нервничал. Как тут остаться спокойным! Приказ получил, а выполнить не может. От волнения даже пить захотелось.
Взял сержант котелок и пошел к пруду, в отрожек, в котором его не видно. Пробил лед. Сунулся котелком в прорубь, а воды нет. Сделал прорубь пошире — воды нет. Посмотрел на пруд. И, хотя было темно, заметил, как просел лед. Только не просел там, где стояли ряды яблонь. Его держали на себе ветви деревьев.
Радостная догадка охватила бойца: ведь балка была сухая. Вода стояла в ней до тех пор, пока не раскис слой мерзлоты, потом стала уходить в землю, а в морозы земля особенно быстро впитывает воду. «Вдруг да через всю балку подо льдом пустота?» — подумал Филин.
Опустился он на колени и пополз от яблони к яблоне. Подо льдом темно. Хорошо, что немцы светят ракетами. Хоть с трудом, но удается кое-что разглядеть. На самой середине — вода. Поднялся повыше — нет воды, ушла. Перебрался через пруд, пробил большую дыру и вернулся.
Командиру части очень понравилась сержантская догадка.
— Пройди по окопам, — приказал он Филину. — Объясни ситуацию, чтобы приготовились и без шума шли за тобой.
Бросают немцы ракеты над плотиной, от их света вся балка видна. Минометы на лед нацелены. Вдруг советские солдаты по льду рискнут идти. Мины мигом разобьют лед, и придется купаться в студеной воде.
Светят немцы, а бойцы подо льдом за Филиным пробираются.
Немцы не сомневались в том, что в следующей атаке они сомнут русских, заставят купаться в пруду. Они ждали рассвета, чтобы начать наступление.
Не дождались. Громкое «ура» всколыхнуло морозную ночь. Всполошились немцы, схватились за автоматы, но было поздно. Советские бойцы уже в окопах.
Благодарили сержанта Филина бойцы и командиры. А он, смущаясь, говорил:
— Какая тут смекалка. Просто случай. Не пошел бы воды набрать, и ничего бы не было.
— На войне очень важно не упустить случай, — говорил ему комбат. — Ты не упустил. И спасибо тебе за это.
ЖИВОЕ ПЛАМЯ
#img_32.jpeg
Там, где проспект Металлургов пересекается с улицей имени Таращанцев, гремел экскаватор. Он делал траншею, в которую строители должны были положить трубы.
Работа, как работа. И экскаватор самый обыкновенный: погромыхивает, вгрызается в землю зубастым ковшом, сыплет ее то направо, то налево и медленно движется назад. И чего бы это мальчишки торчали на высокой земляной насыпи? А они глаз не сводят от того места, куда опускается тяжелый ковш.
Стоят себе мальчишки, глядят и разговаривают. Из любопытства подошел к ним. И понял: не зря стоят. Очень часто экскаваторщики откапывают разные интересные вещи, оставшиеся после войны. Недавно откопали целый блиндаж. А в нем заржавевшие гранаты, винтовки, пистолеты, документы разные.
— Дяденька! Стой! Стой! — крикнул вдруг мальчишка, стоявший рядом со мной.
В стене траншеи мы увидели дыру. Что это? Бывший блиндаж, могила?
Экскаваторщик и сам увидел. Остановил машину, спустился в траншею. А там уже тесно от народу. Это была могила. Неизвестная, значит, и солдат, похороненный в ней, неизвестен. Может быть, документы есть какие? Взрослые гонят мальчишек, чтобы не мешали, осторожно подкапывают стену. Стена обвалилась, и вместе с землей на дно траншеи покатился похожий на патрон черный пластмассовый медальон. В нем должна быть записка с адресом бойца.
Один из рабочих поднял медальон, очистил его от земли и стал откручивать колпачок. Открутил, вытряхнул на ладонь бумажку. Прочитал и, как о своем друге, сказал:
— Ребята! А ведь здесь Паникаха лежит. Михаил Паникаха, понимаете?
— А кто это, Паникаха? — спросили мальчишки.
— Эх вы! — с укором произнес рабочий. — Мальчики, а не знаете, кто такой Михаил Паникаха.
— А вы расскажите, дяденька!
— Расскажу, — согласился он. — Пойдемте наверх.
Они уселись на скамью и стали слушать про Михаила Паникаху. Я подслушал этот рассказ и записал его для всех.
— Давно это было, — начал рассказчик. — Жил на Украине вот такой, как вы, паренек. Звали его Мишей. Как и все мальчишки, он мечтал о подвиге. Не о космическом, как сейчас мечтаете вы. О космосе он тогда не знал. В мечтах ему виделись большие военные корабли. На них много пушек. Ходят по морю грозные корабли, охраняют границы нашей Родины.
На одном из таких кораблей капитаном — Михаил Паникаха. Он видел, как по морю ходили вражеские корабли. Капитанам этих кораблей очень хотелось пройти к нашим берегам, чтобы захватить и землю, и море. Но всегда начеку был капитан Паникаха, всегда наготове были его пушки.
Мечта сбывается у того, кто очень хочет этого. Сбылась она и у Паникахи. Он надел форму моряка. Но недолго пришлось ему ходить на кораблях по морям и океанам. Враги пришли с суши.
Не на корабле, не у грозных орудий пришлось защищать Мише свое море. С гранатой в одной руке, с автоматом в другой он ходил в атаку на врагов. Он шел туда, где особенно было тяжело. И дошел до Сталинграда.
Было это в тысяча девятьсот сорок втором году. Особенно тяжело стало в нашем городе. На город летели вражеские самолеты. Они сбрасывали столько бомб, что земля вздрагивала и дома рушились, как при большом землетрясении. На город шли танки. Они так стреляли, что на улицах от снарядов не осталось ни одного живого клочка земли. А второго октября их было необычайно много. Они шли к заводу «Красный Октябрь». Не было никакой силы остановить их, и завод отдавать нельзя. В этот день Михаил Паникаха и его товарищи, морские пехотинцы, поклялись Родине не пропустить врага.
Вот здесь, где мы сидим, матросы вырыли противотанковые щели. Засели в них, приготовили гранаты, бутылки с горючей жидкостью. Ждут.
Танки шли по улице прямо на них.
Матросы молчат, немцы молчат, сближаются. И тем и другим нужно бить наверняка. У экипажа головного танка не выдерживают нервы. Первыми открыли огонь. Но молчат истребители танков. Свистят над ними пули, ковыряют землю снаряды. И вот, наконец, команда:
— По головному танку! Огонь!
Ударили разом. Но идет головной, покачивает антенной. Загорелся рядом танк, но головной идет. Загорелся еще один, но головной идет. Крепкая у него броня, не берут бронебойные снаряды.
Паникаха понял, что остановить машину может только граната или бутылка с горючей жидкостью. Приготовил две бутылки, но никакой нет возможности подняться и бросить в танк: над головой гуляла пулеметная очередь.
— Скажите, как быть бойцу, если ему нельзя оторвать от земли голову? — вдруг спросил рассказчик ребят.
— Не знаем, — признались они.
— То-то. А он знал. Знал Паникаха, что у каждого танка есть мертвая зона обстрела.
— А что это такое?
— Это вот что. Я могу попасть из пулемета в цель, когда она далеко. Но не смогу попасть, когда она совсем близко. Попал бы, но ниже не опускается ствол пулемета. Так вот Михаил знал про эту мертвую зону. Держит он в руках бутылки, а сам ждет, когда поднимется над ним пулеметная очередь.
Дождался. Выполз из щели, сначала пригнувшись, потом выпрямился и пошел на танк. Строчит пулеметчик, но пули свистят над головой смельчака.
Танкист хотел задавить бойца, но увидел в его руках бутылки, остановил машину, включил заднюю скорость, стал пятиться задом.
Паникаха поднял руку с бутылкой. И в этот миг в нее попала шальная пуля. Вспыхнула на бойце одежда, облитая горючей смесью. Но и горящий, с другой бутылкой, он шел на танк. Ничего страшнее этого не видели фашисты. На них шел горящий человек.
Водитель рванул машину в сторону, хотел уйти от живого пламени. Но Паникаха бросился на ее тупое рыло и разбил бутылку об решетку моторного люка. Танк вспыхнул.
Истребители танков рванулись из щелей. Танкисты развернули свои машины и в панике побежали от людей, которые не боятся ни пуль, ни снарядов, ни огня.
Они давили гусеницами своих же автоматчиков, пытались уйти. И не могли. Облитые горючей смесью, вспыхивали один за другим, останавливались и взрывались.
Не прошли враги в тот день к заводу.
Вот и закончил свой рассказ рабочий. А я лишь только добавлю о том, что уже четверть века многие люди слышат об удивительном подвиге Михаила Паникахи. Но никто не знал, где похоронен герой. Когда вы будете в рабочем поселке завода «Красный Октябрь», поднимитесь вверх по скверу, что тянется по проспекту Металлургов. Там, где проспект пересекается с улицей имени Таращанцев, вы увидите памятник. На каменной плите золотыми буквами написана фамилия героя. На этом месте он погиб, защищая море, которое хотели отнять у него враги.