Нотариальная контора «Готлиб и партнеры» находилась в центре, на Долгоруковской улице. Она представляла собой богатый светлый офис, совершенно непохожий на советские нотариальные конторы с их обшарпанными стенами и затрапезной казенной мебелью. В холле стояли кожаные диваны и гигантская плазма. В помещении, наполненном ароматами моря и свежей тропической зелени, курить было нельзя, и поэтому в ожидании Орлова Зубов курил на улице на солнцепеке за массивной дубовой дверью. Орлов опоздал всего на пять минут.

– Меня что, уже ждут? – спросил он, не извинившись.

– Ну да, только вас и ждут, – проворчал Зубов и нажал кнопку звонка. Где-то щелкнуло, и дверь поддалась.

Они зашли в прохладное помещение и перевели дыхание. Девушка в приемной подняла голову.

– Здравствуйте! Вам назначено? Как вас представить?

– Мне назначено на двенадцать, – буркнул Орлов и назвал свое имя.

– Я – майор Зубов, по долгу службы обязан присутствовать на оглашении, – отчеканил опер.

Их провели в кабинет, обставленный тяжелой полированной мебелью. За большим столом сидел нотариус и еще двое мужчин, один из которых был Зубову незнаком, а во втором он, не особо удивившись, признал Михаила Доренко.

Нотариус предложил им располагаться, и они тоже сели за стол.

– Итак, господа, сегодня я оглашаю последнюю волю Вешняковой Ольги Сергеевны, 1977 года рождения, место рождения – город Стокгольм. Гражданки Российской Федерации. Настоящее завещание составлено ею 9 июня 2009 года в здравом уме и трезвой памяти в присутствии двух свидетелей и меня, нотариуса Готлиба Франца Яковлевича.

«Все мое движимое и недвижимое имущество я завещаю Орлову Андрею Юрьевичу без ограничений и оговорок. Из наследственной массы исключаются мои драгоценности, которые по соответствующим спискам я завещаю моему бывшему мужу Когану Илье Борисовичу и моему близкому другу Доренко Михаилу Петровичу. Также из наследственной массы исключаются мои личные вещи, которые я прошу продать, а деньги направить на благотворительность. Число, подпись.

Мною подписано и заверено».

– К завещанию приложена запечатанная записка, адресованная лично вам и не подлежащая оглашению, – нотариус оторвался от текста и взглянул на Орлова, – и я вручаю ее вам немедленно. Вы имеете право прочесть ее про себя.

Он передал Орлову конверт, который тот стал вертеть в руках, словно не зная, что с ним делать. Все в ожидании уставились на него. Под тяжестью этих взглядов Орлов заставил себя надорвать конверт. Внутри оказался листок бумаги с несколькими словами. Орлов пробежал их глазами, и зеленоватая бледность разлилась по его лицу. Затем он нервно скомкал листок и продолжал сжимать в сведенной судорогой руке.

– Я чего-то не улавливаю… – произнес незнакомец, выражение лица которого можно было описать как озадаченное. – Это вообще кто?

Ему никто не ответил. Зубов понял, что это бывший муж Ольги – Илья Коган, владелец заводов, газет, пароходов, а на самом деле – хозяин крупной сети супермаркетов.

– Нет, поймите меня правильно… – мужчина обвел присутствующих взглядом, – мне ее недвижимость на фиг не нужна. Равно как и ее цацки. Но она мне не чужой человек. А это – кто?

– Друг детства, – пробормотал Орлов, и тут Зубов увидел, как усмехнулся Михаил.

– А-а, – протянул он, – наслышан… Илюха, – обратился он к Когану, – это тот фрукт, из-за которого Оля таблетками в юности травилась.

– Ну ты и урод… – протянул Коган, – это ж надо было всю жизнь бабе исковеркать…

– Ничего я ей не коверкал, – поднял голову Орлов. Его лицо пылало. Казалось, он готов провалиться сквозь землю.

– К сожалению, дуэли отменили, – сказал Коган.

«Слава Богу!» – только и успел подумать Зубов. Бывший муж Ольги стремительно поднялся с места, и через мгновение Орлов оказался сбит со стула ударом его кулака. Удар пришелся в грудь, но был достаточно силен, чтобы у Орлова перехватило дыхание.

– Я прошу вас, господа! – вскричал Готлиб. – Выясняйте отношения за дверью моего офиса!

– Мне нечего с ним выяснять, – отрезал Коган и быстро вышел из кабинета. Доренко пару секунд раздумывал, то ли ему тоже дать Орлову по морде, то ли воздержаться, но момент был упущен, и он, не сказав ни слова, последовал за Коганом.

Зубов помог Орлову подняться и посадил его на стул. Никакого сочувствия майор к нему не испытывал, а в глубине души считал, что тот легко отделался. Готлиб тем временем протянул Орлову стакан воды, но тот жестом отказался.

– Вы хотите, чтобы я огласил список завещанного вам имущества? – спросил нотариус.

Орлов не ответил, а Зубов заинтересовался.

– Огласите, очень вас прошу…

– Квартира по адресу: проспект Вернадского, дом 150, автомобиль Спорт-купе Mercedes-Benz С-класса, загородный дом и двадцать соток земли, два счета в банке общей суммой…

– Хватит, – прохрипел Орлов. – Замолчите, пожалуйста…

Он затравлено смотрел на майора:

– Вы теперь будете считать, что я ее убил из-за этого завещания?

Зубов пожал плечами. Ясное дело, Орлов ничего не знал про завещание, но ему не хотелось успокаивать этого равнодушного ко всем, кроме самого себя, человека. Наконец-то Орлова неожиданным образом проняло!

– Что в записке? – требовательным тоном спросил майор, а выражение лица ясно говорило – попробуй только не сказать!

В ответ Орлов протянул ему скомканный листок, который все еще крепко сжимал в кулаке. Майор расправил бумагу и прочитал написанный от руки текст:

«Я не хочу, чтобы она носила мои драгоценности.»

– И все? – с недоумением спросил он. – Я думал, здесь, по крайней мере, объяснение в любви…

– Как вы не понимаете… Все это завещание – объяснение в любви. И меня эта любовь теперь будет преследовать до гроба…

Итак, Анастасия Журавлева, в замужестве Васнецова, жила в одном доме с семейством Орловых, на шестом этаже, в однокомнатной квартире. Глинский сам вызвался съездить к ней и побеседовать.

Анастасия Васнецова оказалась высокой элегантной женщиной, в сорок пять лет сохранившая гибкость и изящество молодой девушки. Красиво уложенные, волнистые пепельные волосы, немного резкие черты лица и лучистые серые глаза. Одета строго, но дорого и со вкусом. Она сидела перед Виктором, скрестив ноги и курила длинную коричневую сигарету, вставленную в янтарный мундштук. Его вопросу она удивилась, но, улыбнувшись давним воспоминаниям, ответила:

– Лев Рыков… – вздохнула она. – Да, он факт моей биографии. Печальный, но факт.

– Почему же печальный? – спросил Виктор. – Ведь, кажется, у вас был роман?

– А вы думаете, весело остаться беременной без мужа, без всякой поддержки? – усмехнулась она, и в ее голосе капитан не услышал горечи. Видимо, все давно переболело, но каково ей пришлось в те времена, когда в мать-одиночку пальцем не тыкал только ленивый?

– Вам досталось, – сочувственно кивнул он.

– Досталось! – рассмеялась она. – Молодой человек! Меня не бросили – меня предали!

– Расскажите мне, – тихо попросил Глинский.

– Зачем вам?.. – Анастасия с удивлением взглянула на него. – Все это было так давно…

…Она работала машинисткой в американском отделе МИДа полгода, когда молодой красавец-референт пригласил ее в первый раз выпить кофе в буфете. Так происходил своеобразный ритуал министерского ухаживания. Считалось шиком появиться в одном из многочисленных кафе этого пафосного учреждения с кавалером. Ритуал заключался в дефиле по длинным коридорам, совместном стоянии в очереди, где выстраивались другие такие же парочки. Секретарши и машинистки соревновались друг с другом в том, чей кавалер симпатичнее, точно так же, как и чьи шмотки дороже и моднее. И вот, Настя Журавлева гордо прошествовала с Левой Рыковым на зависть подружкам и соперницам. Начало было положено.

Спустя какое-то время они стали встречаться и вне стен министерства. В первый раз он пригласил ее к холостому приятелю на какую-то пьянку, где хорошенько подпоил и лишил невинности.

Но к тому моменту Настя была влюблена в него по уши. И знала, что, к сожалению, он женат, и у него растет сын. Она прекрасно знала – в его кругу развод равносилен самоубийству, на карьере в этом случае можно ставить большой и жирный крест. Но Настя любила Леву Рыкова. И в глубине сердца жила надежда – однажды он скажет ей заветные слова, и они будут вместе, и он перестанет торопливо одеваться, чтобы уйти от нее к другой женщине. А пока они встречались на квартире, которую Рыков снял на окраине города.

Скоро по министерству поползли сплетни, и они скрепя сердце сократили общение на работе до уровня служебной необходимости. А это означало, что они сталкивались либо в коридоре, обжигая друг друга влюбленными взглядами, либо когда Лева приносил ей печатать какой-нибудь документ. Тогда их пальцы соприкасались на мгновение – Настю словно прошивал электрический разряд.

Но совместные походы в столовую и буфет прекратились. Настя считала часы, томительно тянувшиеся до той минуты, когда они переступят спасительный порог их убежища и кинутся в объятия друг друга. Ситуация осложнилась, когда об их связи узнала Марина, жена Левы. Дома у него начались бешеные скандалы, каждый его поздний приход сопровождался бурными сценами ревности. Однажды Марина выследила мужа, как настоящий детектив и, ворвавшись в «любовное гнездышко», пыталась плеснуть Насте в лицо серной кислотой. Леве еле удалось угомонить ее и увезти домой.

Его карьера оказалась под угрозой. Но он так влюбился в юную машинистку, и ему настолько осточертела двойная жизнь, что из двух зол развод казался ему наименьшим. «Будь что будет!» – шептал он Насте на ушко, держа в объятиях.

…В тот день Анастасия летела в Беляево как на крыльях. У нее такая замечательная новость! Ах, как обрадуется Левушка, мечтала она.

Он открыл ей дверь, и Настя со счастливой улыбкой бросилась ему на шею. Она не сразу заметила смущенное выражение его лица и весело щебетала какие-то милые глупости. Он расцепил сомкнутые Настины руки и немного отстранил ее.

– Подожди, заяц, – пробормотал он. – Мне надо тебе кое-что сказать.

– И мне тебе тоже! – выпалила она, но потом, начиная понимать, осеклась: – Что-то случилось?

– Да… Вернее, не то, чтобы случилось… Хотя нет, конечно… случилось, – бубнил он невнятно, избегая встречаться с ней глазами.

– Что? Неприятности на работе? – встревожилась Анастасия, стараясь не обращать внимания на его бегающий взгляд.

– Да нет… Как раз на работе все в порядке… – он никак не мог собраться с духом. Наконец решился: – Сядь, заяц, и послушай меня.

…Когда он закончил говорить, она, белее мела, пыталась осмыслить то, что он ей сказал. Командировка в США. Надолго. Только вместе с семьей…

– Заяц, прости, – бормотал он, стоя перед ней на коленях и уткнувшись лицом в ее юбку.

– Но как же так, – прошептала она, – что же нам делать?

– Я не знаю, – глухо произнес он.

– Ты не можешь уехать теперь, – Настя еле выдавила из себя это, – ты не можешь так со мной поступить.

– Заяц, такой шанс выпадает раз в жизни, – тут он осмелился посмотреть ей в лицо и поперхнулся последними словами: ее припухшие губы дрожали, а по щекам катились слезы. Тут он вспомнил: – А что ты хотела мне сказать?

– Я беременна, – еле слышно произнесла Настя, сглатывая ком в горле, – сегодня была у врача.

– Что?!!! – он вскочил с колен. – Ты что говоришь? Ты соображаешь, что говоришь? Это невозможно!

– Как это? – Настя не поверила ушам. – Почему невозможно?

– Да как ты могла так меня подставить? – заорал он на нее и стал метаться по комнате. – Ты! Я не ожидал от тебя такой подлости!

– Подлости? – растерялась Настя. – Лева, ты что несешь?

Пару мгновений он стоял посреди комнаты, озираясь в поисках срочного решения, а затем словно очнулся.

– Вот, – он стал суетливо выворачивать карманы костюма – на пол посыпались сигареты, зажигалка, министерский пропуск и деньги – они разлетались и падали на ковер, и он начал судорожно собирать их и впихивать в руки Насте. Она машинально сжала купюры пальцами.

– Вот! – он выдохнул. – Сделаешь аборт – как можно быстрее. Какой срок? Что сказал врач?..

… Анастасия подняла на Виктора печальный взгляд. Она улыбалась, но в этой улыбке сквозила боль. Старая боль, припорошенная временем.

– Я влепила ему пощечину и ушла. За полгода он ни разу не позвонил мне, а на работе сторонился. Если я заходила в помещение, где находился Лева – он либо выбегал опрометью, либо газетой прикрывался. А потом они уехали – на десять лет. А у меня родилась Шурка, – она кивнула в сторону висящей на стене черно-белой фотографии.

– Красивая девушка, – искренне похвалил Виктор. – Похожа на вас.

– Это так, – кивнула Анастасия, – вылитая я в молодости.

– Скажите, а Лев Рыков больше не появлялся в вашей жизни? – поинтересовался Виктор.

– А как же! Года через два после отъезда Лева приезжал в отпуск – один, без семьи. Он мне позвонил. Я не стала с ним разговаривать – обида была слишком свежа. И когда они вернулись, звонил однажды. Мама тогда подошла к телефону. Она даже звать меня не стала. Сказала, что я вышла замуж. А я действительно к тому времени вышла замуж. Максим Шурку удочерил. Максим стал ей настоящим отцом. Я с ней даже не говорила об этой печальной странице моей жизни. Никогда. Шурка – дочь Максима, и точка. Она страшно переживала его смерть. До сих пор без слез не может говорить о нем.

Анастасия тяжело вздохнула.

– Если б вы знали, каким счастьем была для меня жизнь с Максимом! Я жила за ним как за каменной стеной. Двадцать лет счастья. Левушка Рыков ему в подметки не годится – ни как человек, ни как мужчина.

– А он в курсе, как сложилась ваша жизнь?

– Я не знаю, – Анастасия встала налить еще кофе, и Глинский не заметил навернувшихся слез. – Из министерства меня заставили уйти. Но у нас масса общих знакомых. Ему могли рассказать. Но кого интересует скромная машинистка и ее проблемы!..

– А чем занимается ваша дочь? – Виктор все не мог отвести глаз от фотографии.

– Она окончила художественную школу, и ее посылали на стажировку в Париж, в школу Искусств. Жила там два года, вернулась и поступила в театральное училище, на актерский. Бросает ее из стороны в сторону, все чего-то ищет. Я такой не была…

– Она живет отдельно? – спросил Виктор, не представляя себе даже смутно, где в однокомнатной квартирке может поместиться еще кто-то.

– Да, после смерти мужа я продала нашу трехкомнатную квартиру и купила две однокомнатных – девочка совсем взрослая, ей надо устраивать личную жизнь, а не мыкаться, как я в свое время, по чужим углам.

– А где вы жили раньше? – спросил он.

– У нас была неплохая квартира на Тверском бульваре, – пояснила она, – с окнами на МХАТ.

– Где? – сдавленно переспросил Виктор.

– На Тверском бульваре, – повторила она.

Виктор замер. На Тверском бульваре жила Полина Стрельникова до переезда на Новый Арбат. Ничего себе совпадение!

– А вам фамилия Стрельниковых знакома? – спросил он.

– А как же, – кивнула Анастасия, – это наши бывшие соседи из квартиры этажом ниже. Одно время Шурка дружила с их девочкой, хотя была немного старше.

– А вы в курсе, что Полина Стрельникова последний год жила в этом доме, на втором этаже? – спросил Виктор.

– Да, – кивнула Анастасия, – я встречала ее пару раз.

– А ваша дочь продолжает с ней дружить?

– Нет. Полина пошла по кривой дорожке. Они давно перестали общаться. Так что мы еле с ней поздоровались, перекинулись парой слов, выяснили, что теперь снова живем в одном доме и на этом наше общение прекратилось. А Шурке она без надобности – у нее совсем другие интересы.

– У нее есть приятель? – спросил Виктор.

– Не знаю. Она не любит распространяться на этот счет, а я предпочитаю не вмешиваться. Захочет познакомить – приведет ко мне. Но вы мне так и не сказали – почему вас интересует Лева Рыков? У него неприятности? И при чем здесь Полина?

Виктор вкратце рассказал ей о смерти Стрельниковой и о том, что Рыков-младший оказался невольно вовлечен в эту страшную смерть. Анастасия всплеснула руками:

– Боже, какой ужас! Бедная девочка! Но неужели сын Левы может быть причастен к этому кошмару?..

Капитан уходил от Анастасии Васнецовой со смутным чувством того, что он упустил какую-то деталь. Казалось, вся их беседа не имела никакого отношения к двум страшным убийствам. Молодой карьерист из Министерства иностранных дел, для которого не возникло вопроса, что для него важнее – командировка за границу или несчастная беременная возлюбленная, скромная машинистка, оставшаяся с животом, преданная и растоптанная на глазах у министерской публики, ее дочка, так и не узнавшая, кто ее родной отец.

И при чем тут, спрашивается, дружная компания Антона Ланского? Но неудовлетворенность не покидала его всю дорогу до работы. И когда Виктор вкратце рассказал Зубову о результатах беседы с Васнецовой, тот лишь почесал в затылке: а чего, собственно, он ожидал?.. Очередная история о предательстве и человеческой подлости. И что? Полученная Глинским информация казалась настолько мирной и далекой от кровавой вакханалии, с которой им пришлось столкнуться, что никакие логические рассуждения не могли увязать ее в стройную систему. Значит, это подозрительное соседство оказалось случайным совпадением. И версию, даже не версию, а намек на нее, можно благополучно прикрыть.