…Сергей сидел перед телевизором с выключенным звуком, поглощенный невеселыми мыслями. Обманывать себя можно сколько угодно, но от этого мало что изменится. Он помнил бешеную, прямо таки первобытную злобу, захлестнувшую его в утро, когда он увидел ее с разбитым лицом и синяками на руках, и он помнил источник этой злобы: он был оскорблен, его самолюбие – уязвлено. Он помнил, как засыпая после снотворного, она прошептала распухшими губами: «Сережа, за что он меня так? Я же люблю его», и Сергея скрутило от непреодолимого гнева. Лишь мощным усилием воли он не позволял себе признаться в том, с какой безудержной силой его влечет к ней – недосягаемой в слепой привязанности к другому мужчине.

Он увидел ее впервые на даче, закутанную в несколько свитеров, завороженно смотревшую на Орлова. Она не видела вокруг никого – и его, в том числе. Но хотя впоследствии они стали близкими друзьями, он позволял себе смотреть на нее только как на приятельницу – доброжелательно, с долей иронии, изредка срываясь на то, чтобы задержать взгляд на ее высокой груди, стройных ногах или изгибе царственной шеи.

Сергей прикрыл глаза, и ее образ так ясно встал перед ним, что перехватило дыхание. После того кошмара на дне рождения между ними возникло опасное, щекочущее нервы напряжение – причем, как с его, так и с ее стороны. Катрин больше не могла воспринимать его только как друга – для нее он был мужчиной, которого она знала близко и ни на миг не обманывалась по поводу его отношения к себе.

Он знал многих женщин – и ни одна не вызывала в нем такого волнения, как Катрин. Он спал с ними, но ни на минуту не допускал их в сердце, равнодушно, а порой даже агрессивно отвергая любую попытку вторжения в его личное пространство. И жестоко мстил им – за то, что ни одна из этих женщин – не она.

«Для меня любить Катрин равносильно самоубийству», – с отвращением к самому себе думал Булгаков. – «Она окатит меня холодным презрением и будет права. И она все еще любит Орлова… Иначе бы не защищала его с такой яростью».

…Он пришел к Орлову на следующий день после того, как Андрея выпустили из СИЗО. Они оба понимали, что им давно пора объясниться, но если Булгаков ощущал раздражение и неприязнь, то, похоже, Орлову их разговор даже доставлял некоторое удовольствие.

– Не лезь в мои отношения с Катрин, – заявил Андрей. – Все что происходит между нами, касается только нас.

– Вы оба мои друзья, – Булгаков еще старался держать себя в руках. – А Катрин беззащитна перед тобой.

– Ей не нужна твоя защита, – огрызнулся Орлов.

– И это говоришь ты? – лицо Булгакова потемнело. – После того, что ты с ней сделал?

– И чего такого особенного я с ней сделал? – отозвался Орлов с презрением. – Большое дело – ну отымел, и что? Она – моя, и я ее люблю. Еще вопросы есть?

Булгаков в бешенстве взглянул на него.

– Есть вопросы. Если ты говоришь, что любишь ее, то как мог поднять на нее руку?! Ты, скотина, не остался за решеткой только благодаря ей! И последнее: за какие грехи она удостоилась такой расправы?

– Я не обязан отчитываться перед тобой, – вспыхнул Орлов. – Но принимая во внимание то, что мы друзья – а мы ведь друзья, не правда ли? – я тебе отвечу. По порядку. Во-первых, я глубоко убежден, что время от времени баб, когда они слишком садятся на шею, надо ставить на место – неважно, каким способом. Что касается моего пребывания за решеткой, изволь, я уже ответил на твой вопрос: Катрин – моя, и она меня любит, и всегда меня простит. До тебя почему-то не доходит, насколько прочна наша связь. И последнее: ты что, думаешь, я не вижу, как ты на нее пялишься? Так вот, учти, тебе там не обломится. Никогда. Так что забудь. И оставь свои замашки благородного рыцаря. Смешно, ей-богу.

– Тебе смешно? – каменным голосом спросил Булгаков.

– Ага, еще бы, – усмехнулся Андрей, и вот эта кривая усмешка окончательно вывела обычно невозмутимого Сергея из себя. С точностью хирурга, недрогнувшим кулаком морского пехотинца он нанес Орлову сокрушительный удар в левую скулу – точно туда, где красовалась ссадина на лице Катрин. Орлов оказался на полу, а Булгаков стоял над ним, борясь с искушением пнуть его ногой.

– Как будто ты этим что-то изменишь, – злорадно произнес Орлов, держась за разбитое лицо. – Кретин. Мой тебе совет – даже не смей думать о ней, иначе получишь. Не от меня – от нее… Попробуй, сунься к Катрин – она же разговаривать с тобой больше не станет. Тоже мне – терминатор хренов.

Орлов прав. Ничего, кроме брезгливости, не будет написано на ее лице и действительно, скорее всего, она постарается больше не встречаться с ним, дабы избавиться от его домогательств. И он бессилен что-либо изменить. Законы страсти не подчиняются рассудку: она будет терпеть хамское обращение и побои Орлова, но разлюбить его не сможет. Пока не придет время. А в том, что побои еще последуют, Булгаков не сомневался – Орлов походил на волка, почувствовавшего вкус крови. Настоящий волчишка, скалящий зубы…

Проклятье. Как он мог забыть? За пустыми переживаниями он совершенно забыл о двух убийствах. Орлов знал Полину и знал близко – это известие ошеломило Сергея. Несчастная Катрин… Как она пережила это? А убийство Олечки Вешняковой могло ее просто доконать!

«Я должен поговорить с Катрин, – пришла в голову отчаянная мысль. – Ни на чем не настаивая, втолковать ей, что она всегда может на меня положиться, что я смогу защитить ее и от маньяка, и от Орлова. Мне надо ей позвонить и заставить меня выслушать. Мы же друзья, в конце концов… Но прежде я должен обеспечить ее безопасность». Поиск в Интернете занял ровно пять минут – он договорился о встрече. А потом он поедет к Катрин.

Звонок в дверь. Кто бы это? Сергей с грохотом отодвинул стул и пошел открывать. Мельком глянул в глазок.

А это еще что за новости! Он отпер дверь. На пороге стояла Алена, в нерешительности теребя ручку сумочки. Булгаков несколько мгновений смотрел на нее молча. Он давно не разговаривал с ней. Дня через два после злосчастной вечеринки Алену перевели в другую смену – начался сезон отпусков, и не хватало среднего медицинского персонала. Сергей не имел к ее переводу никакого отношения, но и пальцем не пошевелил, чтобы каким-то образом воспрепятствовать ему.

Пару раз они встречались утром, когда сменялись бригады. Несомненно, ей отчаянно хотелось поговорить с ним, при каждой их встрече ее тоненькая шейка чуть вытягивалась, а взгляд наполнялся томительной надеждой, но он с улыбкой кивал ей и стремительно убегал куда-нибудь по неотложным делам, на самом деле – чтобы не видеть, как угасает надежда в ее печальных глазах. Ему было, мягко говоря, не до нее. И вот она стоит перед ним – чего, спрашивается, явилась? И как она адрес узнала? Хотя, сейчас, при желании, адрес президента узнать – не проблема, не то что его…

– Прости, что без звонка, – голос Алены был тихим и виноватым. – Но мне очень надо поговорить с тобой. Прости…

– Хватит извиняться, – прервал ее Сергей. Бледное, испуганное лицо девушки неприятно удивило его. – Заходи. Кофе будешь?

– Сережа, – она нервно обхватила себя руками, – прошу, выслушай меня.

– Алена, – устало произнес он, – может, отложим до завтра? У меня полно дел. А завтра на работе поговорим, хорошо?

– Ты уходишь? – тусклым голосом спросила она.

– Собираюсь, – ответил Булгаков, и это не было ложью.

– Ты идешь к ней? – он не ожидал подобного вопроса и поэтому в недоумении воззрился на нее: – Что? К кому – к ней?

– К этой своей… Катрин. – Сергей досадливо отмахнулся: – Не говори ерунды!

– Я знаю, к ней, – у нее вырвался вздох, более похожий на стон.

Булгаков разозлился: – У меня нет времени выслушивать всякую чушь!

– Неужели, – взмолилась Алена, – неужели ты не можешь уделить мне несколько минут?

Все же профессия научила его терпению. Он постарался скрыть раздражение, готовое выплеснуться на девчушку, так не вовремя заявившуюся в его холостяцкую обитель.

– Аленка, – он взял ее ладони в свои, – ты говоришь – дело важное, а я спешу. Ну что за срочное дело, которое можно решить за несколько минут? Давай завтра.

Губы Алены дрожали, и глаза у нее были, словно у собаки, которую выкинули из машины на пригородном шоссе. Теперь Булгаков понял, что девушка в отчаянии. Он усадил ее на стул.

– Говори, – сдался он, но сам садиться все же не стал, а стоял перед нею, скрестив руки на груди.

Алена перевела дыхание.

– Я беременна, – прошептала она.

Булгаков оцепенел.

– Не понял, – выдавил он. – Ты – что?..

– Я беременна, – голос ее звучал, как жалобный скулеж той самой оставленной на обочине собаки.

– Ты… а ты уверена? – осторожно спросил он. – Ведь всего месяц прошел!

– Сережа, ну что ты говоришь… – всхлипнула она и наконец разрыдалась. – У меня задержка поч-чти две недели… и тошни-и-т по утрам… И те-е-ест положительны-ый…

– А ты… – начал он и осекся. Нет, нельзя спрашивать эту девочку, уверена ли она, от кого беременна. Поэтому он стоял, совершенно ошарашенный, тупо уставившись на нее.

«Чего она ждет от меня? Что я, по ее мнению, должен сделать? Жениться? Невозможно. Зачем она мне? Аборт? Черт, гнусность какая».

– Какие у тебя планы? – спросил он вслух.

– Планы?.. – растерялась она. – Какие планы? Мои планы зависят от твоих планов. Как скажешь, так я и сделаю. Все, кроме одного.

– Алена, послушай…

– Если ты скажешь мне уйти – я уйду. И никогда больше не потревожу тебя. Но я не буду делать аборт. Ни за что! – твердо произнесла она. Слезы на ее глазах высохли, а пухлые губы упрямо сжались.

«Как это все некстати… – пронеслось в голове совершенно сбитого с толку Булгакова. – И надо было ей залететь с первого раза! Надо было… надо было… контрацептивами пользоваться надо было, идиот!»

– Послушай, – он задумчиво потер лоб, – мне сейчас нужно уехать. А ты пока останься здесь, хочешь – поешь, там, на кухне, яблоки и абрикосы. Тебе полезно фрукты есть, – Сергей обреченно вздохнул. – Телевизор посмотри…

Она кивнула, и он увидел, как расцвело ее лицо от его теплых слов. И от прозвучавшей в его невнятном бормотании заботы. Пусть даже такой ничтожной и вымученной.

…Он выскочил на улицу. Стояла изматывающая жара, столбик термометра брал на абордаж отметку в тридцать пять градусов. Контраст с кондиционированным помещением был разительным. Он позвонил Катрин. Никто долго не брал трубку, но потом он услышал ее печальный голос.

– Это я.

– Серж? – она замолчала.

– Можно, я зайду к тебе? – решительно спросил Булгаков, с надеждой ожидая ответа.

– Нет, – отрезала Катрин, – я теперь никого не принимаю у себя.

Итак, она боялась. Боялась всех, и его в том числе. Он – никакое не исключение.

– Ты и Орлова не принимаешь? – спросил он с вызовом и проклял себя за него.

Она не ответила.

– Прости, – раскаяние в его голосе прозвучало искренним.

– Чего тебе, Серж? – холодно спросила она. – Я никого не хочу видеть.

– Может быть, все же сделаешь для меня исключение? – спросил он. – Мне необходимо с тобой увидеться. И если ты не хочешь, чтобы я пришел к тебе, давай встретимся на нейтральной территории. Я приглашаю тебя поужинать.

– Поужинать? – растерялась Катрин. – Почему поужинать? Ведь сейчас полдень.

– Тогда я приглашаю тебя на ланч, – сказал он как можно более бодро, хотя это стоило ему определенных усилий.

– Ланч… – протянула она. – Да, я есть хочу. Я давно не ела…

– Почему?! – воскликнул он.

– Не могу есть… Я несколько дней из дома не выходила.

– Я заеду за тобой через час, – заявил Булгаков и отключился, прежде чем она успела сказать «нет». Он уже открывал дверь машины – из салона его обдало таким жаром, словно он отодвинул печную заслонку. До руля было невозможно дотронуться.

По дороге Сергей заскочил в магазин и купил еды, которой могло бы ей хватить на неделю. Он заехал еще в одно место, по делу, которое отняло у него полчаса…

Катрин встретила его в дверях, жалкая и растерянная, сильно похудевшая, в нелепом ситцевом халатике.

– Ты почему не оделась? – сердито спросил Булгаков. – Пока ты будешь красоту наводить, действительно время ужинать подойдет.

– Мне не нужно наводить красоту, – покачала головой Катрин. – Сейчас натяну джинсы… Серж, пожалуйста, подожди меня внизу, – жалобно попросила она.

Даже в квартиру его не впустила. Сжав зубы, он сунул ей сумки и быстро сбежал по лестнице.

Он ждал ее в машине ровно пять минут. Она спустилась, как и обещала, в джинсах и длинной белой майке-алкоголичке, в пляжных шлепанцах… Каштановые волосы высоко зачесала в длинный хвост, спускавшийся до талии, а на лице – ни следа косметики. Даже губы не потрудилась накрасить, только темные очки на нос нацепила. Катрин сидела, прямо глядя перед собой, а он вел машину и думал о том, что выдернуть ее из этого состояния будет очень и очень сложно. Казалось, подле него – ледяная дева, без чувств и страстей, замороженная злой ведьмой.

Он привез ее в паб «Вильям Басс» в районе Полянки.

– Ты будешь пиво? – спросил он, предвидя ответ.

Разумеется, Катрин отказалась. Она вытянула перед собой руки, подняла очки на лоб – ее глаза были темны и равнодушны.

Он сделал заказ и подождав, пока официант отойдет подальше, накрыл ее ладонь своей. Это нежное и мягкое движение вызвало у нее совершенно бешеную реакцию. Ее затрясло, она резко отдернула руку и отшатнулась от него.

– Прошу тебя, – с видимой неприязнью поморщилась она, – не трогай меня. Что тебе надо? Что вам всем от меня надо?!

Булгаков возмутился. Да как она смеет так с ним разговаривать?

– Кому это – всем? – еле сдерживая гнев, поинтересовался он.

– Всем, – мертвым голосом повторила Катрин. Несколько мгновений он пытался унять огненную волну в груди. Наконец, ему это удалось, и Булгаков решил все же кое-что для себя прояснить, хотя разговор явно не клеился.

– Предположим, я могу понять, что от тебя чего-то хочет Орлов… Хотя с ним я разобрался – вроде бы, – раздраженно произнес он. – Но кого ты имеешь в виду, говоря «вы»?

Ее плечи нервно дернулись, и она повела рукой, словно отгораживаясь от неприятных воспоминаний. Официант поставил перед ней тарелку и налил в бокалы минеральную воду. Катрин сделала несколько жадных глотков.

– Ешь, – твердо сказал Сергей и вложил вилку ей в руку. Он коснулся ее пальцев, холодных, как лед, несмотря на убийственную жару. – Ешь, – повторил он.

Катрин стала медленно, без аппетита, жевать пищу.

– Я хотел поговорить с тобой, – превозмогая себя, начал Сергей, – но теперь не уверен, что и начинать следует.

– Тебе пора приступать к делу, – сухо произнесла она, – у меня нет желания сидеть здесь до бесконечности.

– Хорошо, – кивнул он, стараясь не показывать, насколько он уязвлен ее пренебрежением. – Я прошу тебя позволить мне позаботиться о твоей безопасности…

Не дав ему закончить, Катрин с грохотом швырнула вилку.

– По какому праву ты лезешь в мои дела? – воскликнула она, но заметив, что посетители паба поворачиваются в ее сторону, понизила голос: – Оставь меня в покое, слышишь?

– Уверен, ты прекрасно понимаешь опасность, которая тебе угрожает, хотя, может, и недооцениваешь, – он ощутил, как дергается его правая щека. – Не можешь не понимать – ты же не дура, – он еле мог заставить себя говорить с ней. – Но принять помощь ниже твоего достоинства. Или ты не принимаешь ее исключительно от меня? Скажи, я один у тебя в такой немилости? Или все на свете, включая Орлова?

Он был вынужден замолчать, увидев, как исказилось ее бледное лицо.

– Прости, – тряхнул он головой, словно отгоняя гадкие мысли, – я хотел сказать, что самой тебе трудно оценить…

– Зато ты все оценил, – с гневом констатировала Катрин. Ее темные глаза смотрели негодующе и упрямо. – Ты все оценил и решил, что здесь есть чем поживиться?

– Ты не сумеешь оскорбить меня, – глухо сказал Сергей. – Я не слышу, что ты говоришь. И я не дам тебе увязнуть в этом кошмаре.

Катрин посмотрела на него озадаченно. Воспользовавшись паузой, он вынул из кармана шорт нечто величиной с сигаретную коробку и положил на стол.

– Это тебе, – проговорил он твердо. Она не смогла выдержать его взгляда и потупилась.

– Что это? – тихо спросила она.

– Guardian. Устройство личной безопасности. Носится на руке, как часы. Вот пятизначный код активации, но никому его больше не сообщай. Даже Орлову. Кроме тебя, код знаю только я. В устройство вмонтирован передатчик, соединенный с моим мобильным номером. Я сразу получу сигнал, – он положил перед ней бумажку, – запомни код прямо сейчас.

– Зачем? – Она явно растерялась. – Зачем все это? Чем ты сможешь мне помочь, если даже вдруг что-то случится? Ну, поступит сигнал тебе на телефон – дальше-то что?

– Guardian настроен на GPS. Через три минуты после введения кода к тебе прибудет наряд милиции, где бы ты ни была в пределах Москвы. Кроме этого, теперь ты можешь в любую минуту со мной связаться. Будь уверена, я буду его брать с собой даже в туалет. Дай мне знать при малейшей угрозе, и я брошу все.

– А в операционную? – усмехнулась Катрин, глядя, как он открывает коробку.

– Туда ты тоже будешь ходить с телефоном? И что потом? Бросишь больного на операционном столе?

– Нет, не брошу. И в операционную брать подобные девайсы нельзя. Но в мире, знаешь ли, нет ничего совершенного.

Катрин не отрывала взгляда от его светловолосого затылка, пока Сергей надевал ей на руку металлический браслет.

– Прости меня, – вырвалось у нее, – я веду себя, как последняя дрянь. Ты прав – мне страшно, и этот страх лишает меня разума. Со мной что-то происходит – я словно в вакууме, а за пределами этого вакуума – боль и ужас. Прости меня.

– Не надо извиняться, – Булгаков помрачнел. – Мог бы я рассчитывать получить вразумительный ответ на один вопрос?

– Я знаю, что ты хочешь спросить, – грустно уронила Катрин и добавила: – Говорить об этом невыносимо для меня. Думаю, для тебя тоже.

– И все же, – настаивал он. – Кого ты подразумевала под «всеми нами»?

– Серж, – взмолилась она, – не мучай меня! Человек, которого я на протяжении многих лет считала другом, приходит и унижает меня жестоко и бессмысленно! И ты думаешь, почему он это делает?..

– Довольно, – перебил ее Булгаков. – Кто он? Рыков?

– Мигель! – она закрыла руками пылающее от стыда лицо.

Катрин не стала рассказывать Сергею все в подробностях. Она только плакала, и эти слезы красноречивее слов свидетельствовали об унизительных воспоминаниях, терзавших ее.

– Он говорил мне страшные вещи и обвинял во всех смертных грехах, словно я вавилонская блудница, не меньше…

– Ублюдок, – вне себя рявкнул Булгаков, – он приставал к тебе?

Катрин мотнула головой:

– Нет. Не приставал. Но то, как все это происходило – не менее отвратительно, чем если б он…

– Я этого так не оставлю! – прорычал Сергей.

– Прошу тебя, – воскликнула она в отчаянии, – прошу тебя, не говори ему ничего! И никому не говори! Тем более…

– Тем более Орлову, – закончил Булгаков мрачно. – Ясно. Но почему ты оставляешь все это безнаказанным? Сначала Орлов. Теперь Кортес. Уж Мигелю-то я бы морду начистил – почему нет?

– Я не хочу ничего этого… – дрожа, прошептала она. – Я не хочу, чтобы друзья дрались из-за меня и становились врагами! Я не хочу быть причиной раздоров и мишенью для проклятий. Я хочу покоя.

– Я тоже хочу, чтобы ты жила в покое, – Булгакову остро хотелось взять ее за руку, но он опасался очередной вспышки ее гнева. – Но, Катрин, ты в опасности…

– Ты все твердишь про нее, – она подняла на него заплаканные глаза, – но эта опасность для меня пока более призрачна, чем реальные люди, которые меня окружают.

Булгаков разозлился:

– Будь на моем месте психиатр, то он бы тебе сказал, что ты превратилась в неврастеничку со времени убийства этой… Полины.

– Ты не психиатр, – зло оборвала его Катрин. Упоминание о Полине резануло ее по сердцу.

– Я хирург, – кивнул Булгаков, – и у меня жесткие методы. И вот мое мнение – убили Полину потому, что не смогли убить тебя. Убили Олечку, потому что твое время еще не пришло. Ты сама это знаешь, только боишься признаться даже самой себе. И эта тварь, кто бы он ни был, рано или поздно придет за тобой. И это не только мое мнение.

– И какой идиот додумался до такого абсурда?

– Капитан Глинский не идиот, – уронил Сергей. – Он определенно свое дело знает.

– Ты хочешь сказать, он проникся к тебе настолько, что посвятил в служебные тайны?

– Почти так. Он хороший парень. Правильный. Свой.

– И что же он еще тебе сказал?

– Посоветовал присмотреть за тобой, – пояснил он, поймав ее удивленный взгляд. – Но ты же никого не подпускаешь. Ты как дикий зверь, загнанный в угол. Смотреть на тебя больно.

– Не смотри, – раздраженно произнесла Катрин.

– Стараюсь, – невесело усмехнулся Булгаков, – по мере возможности. Что мне оставалось? Вот и купил эту штуку.

– Потому что этот капитан попросил тебя присмотреть за мной? – прищурилась Катрин.

– Конечно, – соврал Булгаков. – Сам бы я не сунулся к тебе со своей заботой.

Катрин вдруг стало обидно – чуть ли не до слез. Ей льстило его внимание, а оказывается – он всего лишь выполнял рекомендации какого-то капитана!

– Ну, пора, – сказал Сергей, посмотрев на часы, – меня Алена ждет.

Катрин казалась окончательно сбитой с толку. Она в замешательстве хлопала ресницами.

– Алена?! – переспросила она. – Ах да, та девочка! Она милая. Она санитарка, кажется, у вас в отделении?

«Ну и стерва! – мелькнуло в голове Булгакова. – Ничего себе!»

– Медсестра, – спокойно произнес он. Тут его будто что-то подтолкнуло. – Я тебе не говорил, что собираюсь жениться на ней?

Он старался смотреть в сторону, когда произносил эти слова, а зря. Буря чувств, достойная того, чтобы на нее взглянуть, промелькнула на лице Катрин. Удивление, разочарование, ревность, гнев… Катрин была потрясена.

– Вот как? – она поджала губы. – Что за срочность? Зачем тебе это нужно?

– Нужно, – твердо ответил Сергей. – Она беременна. Пойдем, я отвезу тебя домой…

Да пропади она пропадом, эта чертова баба! Слава богу, ума хватило не объясняться ей в любви, а то бы получил град оскорблений! То ли дело Алена – домашняя, теплая, рыжая… беременная… Он с неожиданной нежностью подумал о девушке, ждущей его дома. Он женится на ней, и у них будет ребенок. И ему не придется маяться сознанием того, что его не любят, что им пренебрегают. У него будет милая любящая жена, и он выбросит эту темноволосую стерву из головы, чего бы ему это не стоило!