Сергей Кузьмич возвращался в Приморье. За окном поезда тянулся однообразный, скучный пейзаж. Вагон поскрипывал, покачиваясь на стыках. Нудно и монотонно стучали колеса, отбивая дробь, от которой стучало в висках. Не переставая, вот уже много часов за поездом тянулся мелкий осенний дождь. Было холодно и неуютно.
Сергей поднял ворот шинели и, уткнувшись в него, закрыл глаза. И в памяти его, как на экране, одно за другим пронеслись события этого года…
Однажды он был вызван срочной телеграммой в штаб. В бюро пропусков дежурный, внимательно прочитав предписание, выписал пропуск и показал, куда ему пройти.
У двери, обозначенной мелким номерком, Сергей остановился и, облизнув сухие от волнения губы, осторожно постучал.
– Войдите, – раздался мягкий, но повелительный голос. Потянув на себя дверь, Сергей вошел и, бросив быстрый взгляд на петлицы военного, четко доложил о своем прибытии.
– Здравствуйте, лейтенант.
– Здравствуйте, товарищ полковник.
– Проходите. Садитесь вот сюда, – жестом пригласил полковник. Карие, слегка прищуренные глаза его смотрели приветливо и радушно. Неторопливо, издалека он начал расспрашивать Сергея об учебе, о родителях, о службе на Дальнем Востоке.
Незаметно полковник перешел к делу.
– Сергей Николаевич! Вы хорошо знаете, что обстановка сейчас на Дальнем Востоке напряженная. Японцы и белобандиты не прекращают провокаций на нашей границе. В некоторых районах дело доходит до вооруженных столкновений. И хотя мы достаточно сильны, чтобы дать им по зубам, вся беда в том, что мы не всегда знаем, где они готовят новую провокацию.
Немного помолчав, доставая и разминая папиросу, полковник продолжал:
– По отзывам Ваших начальников, вы хороший радист.
Сергей смутился и непроизвольно пожал плечами.
– Командование решило поручить вам ответственную задачу. Необходимо в короткий срок подготовить хорошего радиста, и от того, как вы отнесетесь к этому делу, будет зависеть многое: я бы сказал, степень риска человека, выполняющего важное задание Родины.
Сергей невольно подтянулся. Это было высокое доверие молодому офицеру, его мастерству, и оно волновало его.
…На следующий день состоялось знакомство.
Невысокого роста, с длинной косой, отчего девушка казалась еще ниже, с тонкими, слегка покрытыми загаром руками, Мария в первый день не произвела впечатления на Сергея. Сухо поздоровавшись и подождав, пока девушка сядет за стол, он начал свой первый в жизни урок.
Занимались ежедневно. Мария быстро схватывала объяснения Сергея и уже через неделю освоила прием и передачу коротких радиограмм. Занятость девушки работой на рации давала возможность Сергею внимательно присмотреться к своей ученице.
Две непокорные прядки волос, спадавшие на гладкий, чуть выпуклый лоб с взметнувшимися вверх тонкими бровями дополняли длинные ресницы, скрывавшие большие, необыкновенной голубизны глаза. И когда у Марии что-либо не получалось, эти глаза удивленно смотрели на него.
В такие моменты Сергей терялся, не знал, что же ответить на этот немой вопрос и с еще большим вниманием следил за ее работой, стараясь предугадать ее ошибки.
Девушка делала заметные успехи, и все чаще он ловил себя на мысли, что скоро придет пора расставания. А расставаться почему-то с каждым днем все больше не хотелось…
В последнее время они встречались часто. По просьбе Марии занятия проводились в лесу, где девушка училась маскировать рацию, готовить ее к работе и ориентироваться на местности. Он все больше и больше удивлялся и восхищался ее энергией, настойчивостью и стремлением познать все. Так же, как и Сергей, Мария любила лес, находя в нем чарующую красоту и причуды природы.
В такие моменты она преображалась и по-детски радовалась каждой находке. Было ли это дерево, причудливо расщепленное грозой, или могучий пень кедра, вывернутый ураганом, или просто ветвистая коряга, до белизны промытая бурной дальневосточной рекой, – во всем этом Мария находила красоту, созданную нерукотворной силой.
Это сближало их, и Сергей с каждым днем, с каждой их встречей все больше думал о том, что его охватывает какое-то загадочное, неизведанное, не знающее границ и времени чувство.
…А время было неумолимо. Занятия подходили к концу, и, как всегда, пора расставания пришла неожиданно.
…Был чудесный осенний вечер.
Багряное солнце, опаляя пожаром верхушки деревьев, катилось за горизонт. Вот оно скрылось за лесом и стало быстро темнеть. Вначале с низины реки поползли сумерки, охватывая заливные луга и поля с неубранной соей, затем они закрыли покосившийся деревянный мост, полуразрушенную от наводнений и времени насыпную дамбу и начали наступление на сопки и поселок, приютившийся у подножья. Как-то все сразу замерло и затихло. Примолк вечерний гомон птиц, устраивающихся на ночлег, смирился дубняк, весь день шептавший свои напевы, поникла трава.
И даже несколько огоньков, сиротливо замерцавших у подножья сопки, не остановили наступления темноты. Поселок погрузился во мрак.
Докурив папиросу, Сергей неторопливо посмотрел на часы.
– Пора начинать, Мария.
Стоявшая радом Мария ответила не сразу. Как бы отрешаясь от мыслей, охвативших ее, она резко откинула голову назад, затем, медленно подняв руки к лицу, длинными красивыми пальцами потерла виски и тихо ответила:
– Сейчас, Сережа. Подожди немного.
Помолчав минуту, она поднялась и подошла к небольшому, выкрашенному в защитный цвет чемодану. Это была рация.
Центр ждал передачу и сразу же подтвердил, что слышит ее хорошо. Закончив передачу, Мария выключила рацию и медленно сняла наушники.
Оба молчали, понимая, что это последняя их встреча. Присев рядом, Сергей положил свою руку на руку Марии. Девушка вздрогнула и, опережая Сергея, глухо, с трудом произнесла:
– Спасибо тебе, Сережа, за все!
– Ты будешь меня вспоминать, Мария?
Сжав пальцы Сергея, Мария ответила не сразу:
– Я тебя… буду помнить всегда, Сережа. Прошу тебя, ничего больше не говори.
Голос ее дрожал, казалось еще немного и она расплачется…
Держа ее руку, Сергей встал, помогая ей подняться, и оба стали спускаться вниз к дороге, где их ждала машина…
Вернувшись в часть, Сергей все свое свободное время с волнением слушал эфир.
Порой писк «морзянки» прорывался к нему сквозь треск разрядов и грохот ураганов или танцевал вместе с задорной мексиканской румбой. До боли в голове вслушивался он в какофонию звуков, стараясь в этом хаосе найти так знакомый ему почерк. Он верил, что найдет ее, и с этой верой жил все это время. И вот однажды он вновь был вызван в штаб. Дежурный по смене молча вручил позывные и частоту.
Настроившись, Сергей ждал, чувствуя, как стучит его сердце, и стук его отдается в висках. И вдруг в этот стук влились новые звуки… П-240… П-240… спокойно и уверенно вызывал далекий радист.
Сергей замер, весь превратившись в слух.
Нет, ему не послышалось. Это был ее почерк, почерк, которому он ее научил, и он не мог принадлежать никому другому, кроме нее… П-240… П-240 – звучало в эфире. Спохватившись, Сергей нажал на ключ:…К-12-17… К-12-17… Я слышу тебя… Я слышу тебя… Несколько секунд эфир молчал, вздыхая шумом прилива и песней ветра. И вдруг, словно прорвав невидимую преграду, обрушился на Сергея потоком цифр, зовущих, требующих внимания и не оставляющих доли секунды на раздумья.
Сергей чувствовал – она спешит, спешит, быть может, потому, что это важно, это срочно, а может быть, и потому, что повторить все это не удастся.
На бумагу ложились цифры, укладываясь в ряды и строчки… Мария спешила.
И вдруг все оборвалось. Лихорадочно схватившись за настройку, Сергей ждал. Прошло несколько секунд. И снова эфир ожил:…П-240… П-240… 88… 88… 88… – отстучала Мария. Сергей замер, ожидая продолжения. Но ни в этот вечер и ни в следующие дни Мария на связь не вышла. И, видимо, эти две восьмерки, известные всем радистам мира, трижды повторенные в конце, были последним признанием Марии, признанием в любви к Родине, к Сергею, к делу, ради которого она пошла на свой первый и последний подвиг.
…Сергей приоткрыл глаза и взглянул в окно.
В надвигающихся сумерках набегала и таяла в темноте цепь потемневших от дождя телеграфных столбов и провисшими проводами; словно падающие звезды вспыхивали и тут же исчезали вдали искорки, долетевшие с головы поезда.
Эту историю мне довелось услышать однажды в служебной командировке. Она настолько взволновала меня, что, вернувшись домой, я постарался записать ее по памяти. И пусть простит меня читатель, что в связи с некоторыми обстоятельствами я изменил фамилию героя этого рассказа.
Тысячи часов лекций прочитаны им в аудиториях академии. Сотни слушателей, адъюнктов и преподавателей академии знают его как видного ученого, удостоенного высокого звания «профессор». Но свое первое занятие он помнит и сейчас.
…Память человеческая, ты хранишь все, тая в своих неизведанных кладовых, что пережил человек на жизненном пути. И со временем, как лента кино, ты стареешь, теряются кадры и не так остро встают перед глазами отдельные моменты, но они остаются, остаются в памяти навсегда и не всегда умирают с человеком.