Известный политолог Фрэнсис Фукуяма, тот самый Фукуяма, который после крушения Советского Союза провозгласил «конец истории», пытался уверить американцев, что на смену эпохе Рейгана в США пришла эпоха Обамы. «Демократическая администрация Клинтона, – утверждал он, – в свое время не смогла осуществить переворот: она сохранила основные идеи рейганизма, лишь немного сдвинув политический курс влево. Обама же будет вынужден полностью поменять американское мировоззрение. И к этому его обязывает не только риторика перемен, но и такие объективные факторы, как финансовый кризис и изменение баланса сил на мировой арене» [53] .
Для большинства экспертов было очевидно, что в результате кризиса, который угрожает гегемонии доллара и ставит под сомнение жизнеспособность американской экономической модели, Соединенным Штатам придется поумерить свои амбиции. И в этом смысле заслуживал внимания доклад Национального совета по разведке, приуроченный к приходу в Белый дом новой администрации. В 2004 году в аналогичном документе утверждалось, что США сохранят свое доминирующее положение до 2020 года, в докладе 2008 года уже говорилось о многополярном мире, в котором не менее важную роль будут играть такие страны, как Китай, Россия, Индия, Бразилия и Иран.
Придя к власти в столь непростое для Америки время, Обама попытался обратиться к опыту своих предшественников, управлявших Соединенными Штатами в период кризиса. Прежде всего, речь идет об Аврааме Линкольне, который был президентом в эпоху Гражданской войны, и Франклине Рузвельте, находившемся у власти во время Великой депрессии. Эти лидеры использовали при формировании своей администрации похожий принцип: они создавали «команду соперников», в которую входили не простые исполнители, а яркие политики, отстаивающие разные точки зрения и всегда готовые вступить в противоборство. Президент возвышался над схваткой и принимал решения после ожесточенной дискуссии в кабинете министров. Еще в переходный период в интервью телекомпании CBS Обама заявил, что собирается взять эту модель на вооружение.
Вопрос был только в том, где найти подходящие кадры. Политическая сцена США, к сожалению, не изобиловала яркими фигурами, и выбор у нового президента был невелик. В теории он, конечно, мог рассуждать о «команде соперников», но за исключением умеренного республиканца, шефа Пентагона Роберта Гейтса, ему некого было противопоставить старой клинтоновской гвардии. И несмотря на то, что во время предвыборной кампании Обама позиционировал себя как критик вашингтонской политической элиты, при формировании администрации он, не мудрствуя лукаво, предложил ключевые посты партийным бонзам, связанным с четою Клинтонов. Главой администрации Белого дома он сделал бывшего советника Клинтона Рама Эмануэля, а министром юстиции – Эрика Холдера, который в предыдущей демократической администрации занимал пост заместителя генпрокурора. На важнейшую в период кризиса должность главы Минфина был назначен Тимоти Гейтнер, который при Клинтоне был заместителем министра финансов. Его бывший начальник Лоренс Саммерс в администрации Обамы стал главой Национального экономического совета. Грег Крейг, старинный друг Хиллари Клинтон, который представлял интересы ее супруга во время импичмента, занял пост советника Белого дома по юридическим вопросам. Ну и, наконец, сама Хиллари возглавила Государственный департамент. «К чему все наши усилия последних лет, – вопрошал один из партийных активистов, участвовавших в движении Обамы за перемены, – если сейчас мы наблюдаем реставрацию Клинтонов?» [54]
Конечно, призывая оставить в прошлом партийные противоречия, Обама имел в виду не только противостояние с республиканцами, но и соперничество в рядах Демократической партии, которое особенно ярко проявилось во время праймериз. После поражения на предварительных выборах Хиллари Клинтон стала агитировать избирателей в пользу своего бывшего соперника, и, возможно, это сыграло решающую роль в победе Обамы. Как известно, долг платежом красен, но означало ли это, что курс на перемены должны проводить люди, вызывающие стойкие ассоциации с прошлой эпохой?
Существовала версия, что Обама – это политический проект клинтоновской элиты, разработанный на случай провала бывшей первой леди. Этот проект позволил демократам сохранять интригу на праймериз и приковывать к себе внимание прессы на протяжении всей предвыборной кампании. Когда стало очевидно, что Обама имеет больше шансов, чем Клинтон, в борьбе с республиканским кандидатом, его бросили на амбразуру, однако, по сути, это ничего не меняло. Так или иначе, к власти должны были вернуться представители клинтоновской гвардии, которые в экономике придерживались консервативно-центристских взглядов, а во внешней политике ратовали за проведение гуманитарных интервенций.
Левое крыло Демократической партии воспринимало поведение Обамы как предательство общих интересов. Во время праймериз советник темнокожего кандидата Саманта Пауэр назвала Хиллари Клинтон монстром. Конечно, после этого ей пришлось принести извинения и покинуть команду сенатора от Иллинойса, однако ее слова во многом отражали настроения, царившие в предвыборном штабе Обамы. Поэтому происходящая реставрация Клинтонов вызывала недоумение в лагере сторонников радикальных перемен. Как заявил один из активистов антивоенного движения Том Гайдн, «я не понимаю, что происходит. Это даже не сдвиг в сторону центра, это возврат в прошлое» [55] . «Как назначение министров и советников, выступающих за продолжение войны, может быть оправдано их компетентностью и опытом?» [56] – вопрошал другой пацифист, Гленн Гринвальд. По словам The Nation, издания, которое считается библией левых радикалов, «ни один прогрессивно мыслящий политик не был даже упомянут во время формирования кабинета Обамы» [57] .
Финансовый блок был отдан на откуп консервативным центристам. Саммерс и Гейтнер являлись протеже легендарного секретаря казначейства Роберта Рубина и сторонниками системы дерегулированного капитализма, которая, по словам самого Обамы, привела к финансовому коллапсу. В 1999 году именно Саммерс, занимавший тогда пост министра финансов, добился отмены закона Гласса – Стигалла, принятого администрацией Франклина Рузвельта для обеспечения контроля за банковской системой.
Эта мера предоставила неограниченную свободу действий инвестиционным и хедж-фондам, которые начали раздувать финансовые пузыри. Среди главных нововведений своей команды Саммерс и Гейтнер называли практику обмена долговых обязательств на акции и развитие рынка деривативов. Как известно, эти нововведения и спровоцировали катастрофу на Уолл-стрит. В тот момент, когда она разразилась, Гейтнер находился на ключевом посту президента Федерального резервного банка Нью-Йорка, и его антикризисная программа мало чем отличалась от проектов администрации Буша. Многие эксперты отмечали, что, поставив разгребать последствия кризиса его главных архитекторов, Обама загнал себя в тупик. Однако сам избранный президент США оправдывал свое решение тем, что в 1990-е годы политика Саммерса и Гейтнера привела к самому продолжительному экономическому росту в истории Америки, в результате которого было создано более 20 млн. рабочих мест, а доходы граждан достигли рекордной отметки. Но как писал по этому поводу журнал The Economist, «взяв в свою администрацию представителей команды Клинтона, Обама не сможет вернуть эпоху экономического роста и низкого уровня безработицы» [58] . Еще одним аргументом Обамы в защиту бывших клинтоновских финансистов был их опыт в борьбе с финансовыми кризисами конца 1990-х – в Восточной Азии, России и Латинской Америке. Только в чем заключался этот опыт? Сторонники Вашингтонского консенсуса, они сыграли важнейшую роль в разработке пакета реформ шоковой терапии, введенного в разгар азиатского кризиса 1997 года в Южной Корее, Таиланде и Индонезии. «Если таким же способом они собираются бороться с нынешним кризисом, – говорили многие политологи, – можно забыть о «новом курсе» Обамы». Сложно было поверить также, что назначенные президентом чиновники согласятся на изменения в финансовой архитектуре мира. Ведь оба экономиста работали в международных финансовых институтах, Гейтнер – в МВФ, Саммерс – во Всемирном банке, и были заинтересованы в сохранении существующей системы.
Эксперты стали сомневаться и в возможности перемен во внешней политике. Все более иллюзорным представлялось обещание Обамы вывести войска из Ирака в течение 16 месяцев после прихода к власти. Не случайно, 27 ноября 2008 года иракский парламент согласился продлить срок пребывания американского воинского контингента еще на три года.
Назначения в состав «военного» кабинета доказывали, что Обама не хочет прослыть пораженцем. Республиканец Роберт Гейтс, который сохранил за собой пост министра обороны, всегда отвергал идею точного расписания вывода американских войск из Ирака, и, если бы Обама настаивал на выполнении своих предвыборных обещаний, убедить главу Пентагона остаться на своем посту было бы крайне сложно. Не менее показательным стало назначение на должность советника по национальной безопасности сторонника Маккейна генерала Джеймса Джонса, бывшего командующего силами НАТО. Хиллари Клинтон, которая возглавила Госдепартамент, также не обещала быстрого вывода войск с Ближнего Востока и на демократических праймериз не раз осуждала радикальную позицию Обамы.
Некоторые эксперты продолжали настаивать, что назначение Клинтон объяснялось желанием Обамы сформировать «команду соперников» и заручиться поддержкой демократов, голосовавших за нее на предварительных выборах. Хиллари сравнивали с госсекретарем рузвельтовской администрации Корделлом Халлом, который обладал большим влиянием в Демократической партии и поэтому получил свой пост, однако так и не сумел войти в ближний круг президента и постепенно превратился в маргинальную фигуру в кабинете министров. Вспоминали и о негласной традиции в политической жизни США, существующей еще со времен Джона Квинси Адамса и Генри Клея, согласно которой проигравший на предварительных выборах кандидат получал Госдепартамент в качестве утешительного приза.
«Трения между Госдепом и Белым домом являются лейтмотивом американской истории» [59] , – утверждал профессор университета Северной Каролины Майкл Хант. Однако, колумнист The New York Times Томас Фриман придерживался противоположной точки зрения. «Успехи во внешней политике зависят от того, сложились ли отношения президента и госсекретаря, – писал он. – Примером для подражания должно быть сотрудничество Ричарда Никсона и Генри Киссинджера, а также Джорджа Буша-старшего и Джеймса Бейкера. Такое понимание не может возникнуть между недавними соперниками, которые принадлежат к разным поколениям и политическим традициям» [60] . Тем не менее, эксперты были убеждены, что в новом кабинете не возникнут философские разногласия наподобие тех, что существовали в первой администрации Буша между «голубями» Колина Пауэлла и «ястребами» Дика Чейни.
В подходах Клинтон и Обамы к внешней политике, безусловно, были точки пересечения: оба они стремились улучшить репутацию Америки в мире и выступали за увеличение численности воинского контингента в Афганистане. Правда, Хиллари прославилась своими жесткими заявлениями по иранскому вопросу и вряд ли смогла бы представлять Америку на переговорах с Тегераном, к проведению которых призывал Обама. К тому же она занимала чересчур произраильскую позицию, что во многом объяснялось влиянием еврейского лобби в ее избирательном округе – штате Нью-Йорк.
Несмотря на то, что во время праймериз Обама заявлял, что внешнеполитический опыт Клинтон ограничивается фуршетами с иностранными послами, это, конечно, было не совсем так. Да, Хиллари всегда хотелось преувеличить свою роль во внешней политике, и в данном случае хрестоматийным примером стал ее рассказ об обстреле, которому она подверглась в Боснии, тут же опровергнутый всеми мировыми СМИ. Однако, будучи первой леди, она сумела выстроить отношения со многими мировыми лидерами. Клинтон принимала в Белом доме находившуюся в изгнании Беназир Бхутто, муж которой Асиф Зардари стал в 2008 году президентом Пакистана. В 1990-е годы Хиллари посетила 80 стран и запомнилась всем дипломатическим тактом и изяществом. Кроме того, она приобрела определенные внешнеполитические навыки в Сенате, где являлась членом комитета по вооруженным силам и занималась проблемами, связанными с военными действиями в Ираке и Афганистане. Ее избирательную кампанию поддерживали ведущие американские дипломаты из обеих партий, в том числе Генри Киссинджер и Ричард Холбрук. И ожидалось, что многие из них войдут в ее мини-кабинет в составе Госдепартамента.
С другой стороны, некоторые эксперты предупреждали, что Хиллари может не справиться со своими новыми обязанностями, поскольку не обладает управленческими талантами: она потерпела поражение на праймериз, хотя считалась абсолютным фаворитом, а в 1990-е годы полностью провалила реформу здравоохранения. Многие говорили о том, что у нее могут возникнуть проблемы с вице-президентом Джо Байденом, который возглавлял сенатский комитет по международным отношениям и являлся признанным специалистом в этой области, да и с президентом ей, скорее всего, не избежать разногласий. «Возможно, Обама еще пожалеет о своем решении назначить главой Госдепа такую независимую фигуру, – отмечал The Washington Post. – Внешняя политика – это та сфера, в которой новый президент мог бы проявить себя, и в высшей степени неразумно делить лавры с Хиллари и ее свитой» [61] .