Сразу после того как демократическая администрация завоевала Белый дом, бывший советник Буша Майкл Грин заявил, что «историки будут оценивать ее деятельность в зависимости от того, как сложатся отношения США со странами Восточной Азии, и, в первую очередь, с Китаем» [229] . И не случайно, занявшая пост госсекретаря Хиллари Клинтон первый свой вояж совершила именно в этот регион.

Ее предшественники расставляли приоритеты иначе. Колин Пауэлл, например, начинал свою деятельность с визита в Египет, Израиль и Палестинскую автономию, а Кондолиза Райс – с путешествия по странам старой Европы. В Восточную Азию глава Госдепа США отправилась впервые со времен администрации Кеннеди, когда на этом посту находился известный евроскептик Дин Раск (его повышенный интерес к региону обернулся для Америки вьетнамской катастрофой).

Охваченные обамаманией европейцы не сомневались, что главным приоритетом для новой администрации станут трансатлантические отношения. Назначение Хиллари Клинтон на пост госсекретаря лишь укрепило их уверенность, ведь бывшая первая леди не раз заявляла о том, что страны ЕС являются самыми надежными союзниками США. В Старом Свете были убеждены, что первый визит она нанесет в одну из европейских столиц. Правда, после военной операции в Газе политологи объявили, что Клинтон отправится на Ближний Восток, а когда главным внешнеполитическим приоритетом США была объявлена война в Афганистане, заговорили о центральноазиатском направлении.

О Восточной Азии почему-то никто не вспомнил, хотя выбор госсекретаря представлялся весьма логичным. Не секрет, что в международной политике центр тяжести перемещается с Атлантики на Тихий океан, и без участия азиатских гигантов невозможно решить ни одну из глобальных проблем. К тому же Восточная Азия – единственный регион, в котором после правления Буша сохранился позитивный имидж Америки. По данным чикагского Совета по международным отношениям, за годы республиканской администрации американское влияние здесь только увеличилось.

С другой стороны, к победе Обамы в Восточной Азии отнеслись настороженно. В Китае, Японии и «странах-драконах» в политике ценят постоянство, а не перемены. Как утверждал основатель Французского института международных отношений Доминик Моизи, «в отличие от Европы, которая является реформаторским континентом, азиаты всегда будут выступать за сохранение статус-кво, и поэтому Обама, призывающий к радикальным переменам, вызывает у них непонимание и неприязнь» [230] . Даже в Пекине неоконсервативная администрация Буша, которая считала Китай главным геополитическим соперником США, воспринималась как более предсказуемый партнер по переговорам. Что уж говорить о Японии, где элиты были кровно заинтересованы в «жесткой власти» Соединенных Штатов, способных уравновесить набирающий силу Китай. Многих азиатских экспертов пугала склонность Обамы к компромиссам. «Они боятся его выдержанности, неторопливого стиля управления, – утверждал бывший посол США в ООН Джон Болтон, – и, что бы они ни говорили о Буше и ковбойской дипломатии, пассивная Америка – это совсем не то, чего они хотят» [231] . Еще одной причиной недоверия к новому американскому президенту в Восточной Азии стали его протекционистские взгляды. Для стран этого региона, во многом живущих за счет экспорта в Соединенные Штаты, отказ от политики свободной торговли мог иметь очень серьезные последствия.

В ходе своего азиатского турне Клинтон попыталась успокоить местные элиты, заверив их, что лозунг «Покупай американское», который стал частью плана стимулирования экономики США, относится лишь к государственным предприятиям и не отразится на торговых отношениях с Америкой. Кроме того, госсекретарь заявила, что первоочередной задачей для новой администрации является «создание союзов в Азиатско-Тихоокеанском регионе», и поездка по странам Восточной Азии должна способствовать ее реализации. В Токио Клинтон была вынуждена исправлять собственные ошибки, допущенные во время предвыборной кампании. Дело в том, что в своей программной статье в Foreign Affairs она слегка переборщила с реверансами в сторону Китая, не уделив при этом должного внимания традиционному союзу с Японией. Во время поездки она попыталась реабилитироваться, провозгласив американо-японский альянс «краеугольным камнем внешней политики США» и пригласив премьер-министра Японии Таро Асо стать первым иностранным лидером, который посетит нового президента в Вашингтоне.

Еще одним союзником США в регионе оставалась Южная Корея, традиционно сохраняющая враждебное отношение к Японии. И хотя у Соединенных Штатов, говорили специалисты, есть оборонные соглашения с обеими странами, их армии практически не контактируют. «Это совсем не похоже на трехсторонний альянс, – писала The Washington Times. – Корейско-японские исторические противоречия – слабое звено американской стратегии безопасности в Азии. Единственное, что объединяет двух американских союзников в регионе, – это жесткий подход к северокорейской проблеме» [232] . Неслучайно, находясь в Сеуле, Клинтон позволила себе ряд резких высказываний в адрес Пхеньяна. Она назвала режим Ким Чен Ира «тиранией» и подняла даже запретную тему о смене власти в коммунистической республике.

Воинственная риторика Клинтон контрастировала с обещанием Обамы возобновить переговоры с лидерами Северной Кореи, однако это был единственный способ завоевать доверие японской и южнокорейской элиты. Стоит отметить, что начиная с 2006 года политика Госдепартамента на восточноазиатском направлении сводилась к попыткам убедить Пхеньян отказаться от ядерной программы. Бывший помощник госсекретаря по Восточной Азии, Кристофер Хилл, который, кстати, сопровождал Клинтон в поездке, готов был ради этого пожертвовать особыми отношениями с Токио и Сеулом. «Но Клинтон отступила от доктрины своих предшественников, – писал эксперт Сеульского экономического института Дон Ен Суен, – не соглашаясь вести переговоры с Пхеньяном до тех пор, пока он не изменит отношения к соседям» [233] .

В ходе своего турне Клинтон посетила также Индонезию, самое густонаселенное мусульманское государство. К администрации Обамы в этой стране отношение было позитивным (ведь в детстве новоиспеченный президент США прожил здесь четыре года). Для Соединенных Штатов же Индонезия являлась примером государства, совмещающего исламскую идеологию с принципами модернизации. К тому же Джакарта обладала определенным влиянием в Ассоциации государств Юго-Восточной Азии, и Клинтон не преминула этим влиянием воспользоваться. Она провела встречу с генеральным секретарем АСЕАН Сурином Питсуваном и пообещала присоединиться к Балийскому договору о дружбе и сотрудничестве в Юго-Восточной Азии, что в свое время отказывалась сделать администрация Буша.

Конечной точкой азиатского турне Клинтон стал, разумеется, Пекин. Еще во время предвыборной кампании Хиллари отмечала, что американо-китайские связи будут играть решающую роль в формировании мирового порядка XXI века. «Демократическая администрация унаследовала прекрасные отношения с Китаем» [234] , – утверждал Дэвид Шамбо, директор центра китайских исследований в Университете Джорджа Вашингтона. «Отношения Китая и Соединенных Штатов перешли в зрелую фазу [235] , – вторило ему новостное агентство Xinhua, – и Обама вряд ли откажется от достижений предыдущей администрации, которая добилась настоящего прорыва в этих отношениях». Команда Буша в первую очередь уделяла внимание экономическому диалогу, стараясь не раздражать китайских партнеров нравоучениями. Эксперты опасались, что Хиллари Клинтон, которая еще в 2008 году призывала бойкотировать Олимпийские игры в связи с событиями в Тибете, постарается вернуться к правозащитной тематике. В Китае многие вспоминали ее знаменитую речь 1995 года, в которой она заявила, что правящий коммунистический режим систематически нарушает права человека.

Однако в ходе визита Хиллари даже не заикнулась о политических разногласиях, что, разумеется, вызвало критические замечания со стороны правозащитных организаций, таких, как «Международная амнистия» и Human Rights Watch. Прежде всего молчание Клинтон объяснялось желанием новой администрации «переформатировать отношения с Пекином». В этом смысле заслуживало внимания предложение Збигнева Бжезинского о создании так называемой «большой двойки» – неформального союза Соединенных Штатов и Китая. По мысли Бжезинского, который был советником Обамы по вопросам внешней политики во время предвыборной кампании, такая организация отражала бы реальный расклад сил на мировой арене. «Идея о создании «двойки», – писал политолог, – должна найти отклику президента Обамы, внутренне склонного к урегулированию противоречий. Несомненно, ее позитивно воспримет и председатель Ху Цзиньтао – автор концепции «гармоничного мира» [236] . К формированию особых отношений с Китаем Обаму призывали многие эксперты, а профессор Гарварда Нил Фергюссон предлагал даже создать единое экономическое пространство – так называемую Киамерику.

Как утверждал заместитель директора Института Дальнего Востока, профессор МГИМО Сергей Лузянин, «вместо того, чтобы сдерживать Китай, американские стратеги предлагают приблизить его, сделать равным Соединенным Штатам. И визит Клинтон можно назвать первым пробным шаром на пути выстраивания новой политики, которая предполагает привлечение Китая к решению глобальных проблем и более тесное сотрудничество с ним в урегулировании региональных конфликтов на всем евразийском пространстве – от Ближнего Востока до Северной Кореи» [237] . Правда, в самом Китае к американскому проекту изначально отнеслись скептически. «Китайцы, – утверждал Лузянин, – не будут играть в игру, придуманную в Вашингтоне. Им не нужен биполярный мир, и делить с Соединенными Штатами ответственность за кризисные регионы они не собираются. С другой стороны, в Пекине приветствуют идею разрядки в отношениях с Америкой» [238] .

В результате визита Клинтон Соединенным Штатам удалось возобновить прямые контакты с китайскими военными, прерванные по их инициативе в октябре 2008 года после продажи партии американского оружия Тайваню. Американцы утверждали, что тайваньская проблема вообще отходит на второй план, поскольку к власти на острове пришла партия «Гоминьдан», выступающая за укрепление отношений с материковым Китаем.

Во многом готовность США идти на компромисс в диалоге с Пекином объяснялась финансово-экономическими факторами. Китаю принадлежали ценные бумаги Министерства финансов США на сумму $500 млрд. и активы американских компаний на такую же сумму. В 2007 году Клинтон обвиняла администрацию Буша в том, что она слишком активно привлекает иностранных игроков на рынок государственных долговых обязательств США. Однако два года спустя сама Хиллари призывала китайцев скупать американские ценные бумаги. Как писал журнал The American Thinker, «изменения в мировоззрении Клинтон объясняются тем простым фактом, что она оказалась у власти. А федеральное правительство – это словно алкоголик, который постоянно обещает бросить пить, а затем вновь заказывает в баре двойную порцию виски в кредит» [239] .

Конечно, у США были серьезные разногласия с КНР, но обе стороны были убеждены, что в условиях глобального экономического кризиса они должны отойти на второй план. «Вы очень вовремя вспомнили старое китайское высказывание о том, что людям, которые переправляются через реку в одной лодке, не стоит воевать», – заявил китайский премьер-министр Вэнь Цзябао, обращаясь к американскому госсекретарю (речь идет о цитате из труда «Искусство войны», написанного генералом Сунь Цзы еще до нашей эры).

Клинтон попыталась убедить китайских лидеров в том, что глобальное потепление – не менее серьезная проблема, чем финансовый кризис, и для ее решения также потребуются совместные усилия Пекина и Вашингтона. «Нужно копать колодец до того, как почувствуешь жажду», – процитировала она еще одно древнее китайское изречение. В целом азиатское турне Клинтон, как, кстати, и первый зарубежный визит президента Обамы в Канаду, эксперты назвали примерами «зеленой» дипломатии, которую намеревалась проводить новая американская администрация. В поездке госсекретаря сопровождал специальный представитель по вопросам изменения климата Тодд Стерн, а посетила Клинтон как раз те страны, которые, по мнению экспертов, будут играть ключевую роль в борьбе с глобальным потеплением: Китай и Индонезия наряду с США считаются главными производителями парниковых газов, а Япония, как известно, славится лучшими «зелеными» технологиями.

Еще на слушаниях в Конгрессе перед утверждением в должности госсекретаря Клинтон заявила, что эра «жесткой идеологии» в американской дипломатии останется в прошлом, а на смену ей придет концепция «умной силы» [240] , основанная на синтезе идеалов и прагматизма. Администрация Обамы была намерена восстановить моральный авторитет Америки, используя так называемую мягкую власть, которая включает в себя традиционные дипломатические контакты и общение с народом в духе «политики стадионов», зародившейся в период предвыборной кампании Обамы. Клинтон, конечно, не могла похвастаться такой же популярностью, как ее босс, однако в Азии ей удавалось собирать толпы любопытных и разыгрывать перед ними роль поп-дивы, рассуждающей о материнстве, любви и музыке. В Индонезии она приняла участие в молодежном ток-шоу, а в Японии и Корее настолько обаяла студентов, что они признали ее самой знаменитой женщиной на земле. И хотя в результате азиатского турне не было заключено ни одного серьезного соглашения, оно оказалось очень полезным для продвижения имиджа Соединенных Штатов. Что же касается политических результатов, то сама госсекретарь назвала свое путешествие аудиотуром, во время которого она лишь прислушивалась к голосу Восточной Азии.

Через полгода в ноябре 2009-го турне по странам этого региона совершил уже Барак Обама. Он также не добился серьезных дипломатических успехов. Да это, в общем-то, и не входило в его задачи. Поездка американского президента была, скорее, визитом вежливости, который должник обязан нанести своим кредиторам. Неслучайно, Обама так легко отказывался от сформулированных в Госдепе требований, уступая во всем азиатским лидерам, и, по словам экспертов, даже несколько переборщил с реверансами в их адрес.

Выступая в Токио, он провозгласил себя «первым тихоокеанским президентом» США. «Я хочу, чтобы каждый американец знал, что мы делаем ставку на будущее этого региона» [241] , – заявил президент. «Фигура Барака Обамы, – отмечала The New York Times, – отражает серьезный сдвиг в американском мировоззрении. Этот президент вырос в тихоокеанском регионе, жил на Гаваях и в Индонезии. И если все его предшественники в первую очередь были атлантистами, то для него главным приоритетом будет Восточная Азия» [242] .

Правда, критики утверждали, что вместо того чтобы предложить азиатским гигантам равноправное сотрудничество Обама ставит себя в подчиненное положение, заранее признавая поражение Америки в борьбе за гегемонию с Китаем и другими странами Восточной Азии. Для консервативных комментаторов символом национального унижения стал поясной поклон американского президента, которым он приветствовал императора Японии Акихито.

Неоднозначную реакцию вызвал и тот факт, что на саммите АТЭС в Сингапуре Обама согласился подписать договор о свободной торговле в тихоокеанском регионе. Многие американцы начали обвинять президента в том, что он жертвует национальными интересами ради того чтобы заслужить благосклонность восточноазиатских стран, которые живут за счет экспорта в США и не желают, чтобы Америка возводила протекционистские барьеры. Сингапурский саммит вообще стал для Обамы дипломатическим провалом. Члены АТЭС отказались от первоначальных планов вдвое сократить выбросы углекислого газа к 2050 году, поставив под сомнение успешность «зеленой революции», провозглашенной администрацией США. А китайская делегация настояла на том, чтобы убрать из итогового коммюнике требование о введении рыночного обменного курса для региональных валют, продемонстрировав таким образом, что Пекин не собирается отказываться от заниженного курса юаня.

Спорными были признаны и результаты саммита АСЕАН. В июле Клинтон выполнила свое обещание и присоединилась к Балийскому договору о дружбе и сотрудничестве в Юго-Восточной Азии. В результате американский президент вынужден был сесть за стол переговоров с лидером военной хунты Мьянмы генералом Тейн Сейном. И что неприятно удивило многих западных наблюдателей, в итоговых документах, принятых на совместном заседании США и стран АСЕАН, не было выдвинуто требование об освобождении политических заключенных Мьянмы, которая считается политическим союзником КНР.

Восточноазиатские элиты все больше пугала склонность Обамы к компромиссам. «Соединенные Штаты нужны нам в качестве противовеса китайскому влиянию, поскольку даже, объединив усилия, страны региона не способны оказывать давление на Пекин, – объяснял американцам создатель сингапурского чуда Ли Куан Ю. – Если вы оставите нас на произвол судьбы, вы рискуете утратить роль мирового лидера» [243] .

Чтобы успокоить традиционных союзников США, Обама заявил, что, несмотря на разоруженческие инициативы, Америка не собирается отказываться от ядерного зонтика над Сеулом и Токио. Кроме того, он дал понять новому японскому правительству, которое возглавил лидер Демократической партии Юкио Хатояма, что его желание проводить независимую внешнюю политику вполне законно и сокращение воинского контингента на Окинаве не станет ударом для американской стратегической системы в Азии. И это несмотря на то, что министр обороны США Роберт Гейтс требовал от японских властей соблюдения достигнутых три года назад договоренностей, согласно которым Соединенные Штаты обещали лишь перевести военную базу на побережье, не сокращая своего присутствия на острове. Обама надеялся, что стратегия уступок позволит ему навести мосты с Демократической партией Японии и укрепить военно-политический союз Токио и Вашингтона. Однако эксперты полагали, что принимая правила игры, навязанные ему Хатоямой, американский лидер ставит крест на концепции «особых отношений». «Япония, – писала The Washington Post, – постепенно становится для США более серьезной проблемой, чем КНР» [244] .

Конечно, ключевым пунктом азиатского турне Обамы был Китай. Выступая перед студентами в Шанхае, Обама отметил, что Вашингтон и Пекин «вовсе не обречены на соперничество» [245] . Более того, Соединенные Штаты, по его словам, заинтересованы в усилении роли Китая на мировой арене. Формирование восточноазиатской политики было поручено дипломатам, прославившимися своими симпатиями к КНР. Азиатский департамент в Национальном совете безопасности возглавил известный китаист Джеффри Бадер, помощником госсекретаря по делам Восточной Азии и Тихого океана стал Курт Кэмпбелл – убежденный сторонник диалога с Пекином. А заместителем госсекретаря был назначен Джеймс Стайнберг, который считался главным архитектором китайской политики Билла Клинтона.

Традиция дружественного подхода к Китаю в США уходит корнями в XIX век, когда путешественник Уильям Рокхил написал книгу «Земля лам» [246] , в которой восхвалял Поднебесную и ее многотысячелетнюю культуру. Среди его продолжателей можно назвать американских миссионеров начала XX века, философа Джона Дьюи и журналиста Эдгара Сноу, который романтизировал китайских коммунистов и провозгласил, что «мир не знает более великой мистерии, чем история красного Китая» [247] . Если говорить о недавней истории, очень показательна реакция администрации Буша-старшего на события на площади Тяньаньмэнь. Уже через несколько дней после расстрела демонстрации эмиссар американского президента Брент Скоукрофт провозгласил на банкете в Пекине, что «США не собираются слушать тех, кто стремится помешать американо-китайскому сотрудничеству» [248] .

Советники Обамы сформулировали новый подход к отношениям с КНР, получивший название «стратегическое заверение». Смысл его заключался в том, что Соединенные Штаты обязуются не мешать китайскому восхождению к власти, в том случае если Китай согласится на «мирное сосуществование». Критики заявляли, что этот подход напоминает «доктрину умиротворения», тем более что в Пекине все чаще рассуждали о новой внешнеполитической модели – модели «всесильного дракона», обреченного на роль мирового лидера.

Созданию «большой двойки» или Киамерики мешали экономические разногласия, которые существовали между двумя гигантами. Соединенные Штаты были недовольны экономической экспансией Китая, растущим внешнеторговым сальдо (в 2008 году этот показатель достиг $ 270 млрд.) и заниженным курсом юаня. Американцы требовали ревальвации китайской валюты, надеясь таким образом сократить дефицит в торговле с КНР. Китай, в свою очередь, обвинял Америку в политике слабого доллара. За несколько дней до визита Обамы председатель Комиссии по регулированию банковской деятельности КНР Лю Минкан заявил, что падение курса американской валюты и снижение кредитных ставок способствует глобальной спекуляции на фондовых рынках и может привести к новому витку финансового кризиса. Поскольку львиная доля валютных резервов Китая хранится в долларах, неудивительно, что китайские финансисты были обеспокоены тем, что Соединенные Штаты ничего не делают для спасения собственной валюты.

Резкую критику в Поднебесной вызывала и протекционистская политика Обамы. По мнению китайцев, антидемпинговые пошлины на ввоз шин и металлических труб из КНР были введены лишь для того, чтобы удовлетворить «коммерческие интересы ряда американских концернов» и стали серьезным препятствием для «стратегического диалога» Соединенных Штатов и Китая. «Когда в Пекине Обама рассуждает об отмене запретительных мер – писала The Financial Times, – это как раз то конкретное предложение, которое может удовлетворить технократа Ху Цзиньтао» [249] .