Главным новшеством в афганской стратегии Обамы эксперты считали стремление связать воедино проблемы Афганистана и соседнего Пакистана. Находясь в экономической зависимости от Вашингтона, Исламабад, тем не менее, пытался проводить независимую внешнюю политику, перекрывая пути снабжения войск НАТО в ответ на американские рейды на свою территорию. При этом страна находилась на грани экономического коллапса. Инфляция в Пакистане достигла 30 % и продолжала расти. Дефицит государственного бюджета составлял десятки миллиардов долларов. Однако главной проблемой, с которой столкнулся избранный в 2008 году президент Асиф Зардари, были волнения на северо-западной границе. И когда пакистанская армия начала крупномасштабную операцию в Южном Вазиристане, в США происходящее назвали торжеством стратегии «Афпак», провозглашенной Обамой в марте 2009 года. Однако оптимистичная картина, которую рисовали вашингтонские стратеги, не имела ничего общего с действительностью. Пакистанцы сражались со своими пакистанскими талибами, афганским же боевикам, ведущим борьбу с силами НАТО, они выплачивали деньги за сохранение нейтралитета. «У Вашингтона и Исламабада абсолютно разный подход к проблеме северо-западной границы, – писала The Washington Post. – Для пакистанцев приоритетом является стабильность страны, для американцев – уничтожение «Аль-Каиды» [311] . США обещали, что в том случае, если пакистанские власти окажут им помощь в борьбе с афганскими боевиками, они поддержат их в противоборстве с местными талибами, лидером которых является Байтулла Махсуд – главный подозреваемый в убийстве супруги президента Зардари Беназир Бхутто.

Однако военные в Исламабаде были убеждены, что американцам нельзя доверять, поскольку союз Соединенных Штатов с Пакистаном всегда объяснялся лишь прагматическими соображениями: сближением СССР и Индии, советским вторжением в Афганистан, интересами войны с терроризмом. Хотя Зардари, конечно, надеялся сохранить особые отношения с Вашингтоном, чего бы ему это ни стоило. Неслучайно проамериканский президент Афганистана был единственным иностранным лидером, присутствующим на его инаугурации.

Соединенные Штаты прекрасно понимали, что если гражданское правительство не удержится у власти, на смену ему вновь придут генералы, причем, в отличие от Мушаррафа, настроенные антиамерикански и опирающиеся на Мусульманскую лигу Пакистана во главе с Навазом Шарифом, радикальных националистов и фундаменталистов. В связи с этим многие называли Пакистан «пороховой бочкой» Ближнего Востока.

Тем не менее демократическая администрация США надеялась добиться успеха в отношениях с этим государством. В ноябре 2009 года Обама подписал законопроект Керри-Лугара о выделении Исламабаду помощи в размере $7,5 миллиарда. Однако условия, выдвинутые американскими конгрессменами, оказались абсолютно неприемлемы для пакистанской военной элиты, которая не собиралась отказываться от участия в политике, сворачивать ядерную программу (в Вашингтоне многие опасались, что деньги пойдут на ее развитие) и обеспечивать Соединенным Штатам доступ к пограничным территориям Пакистана. Жесткую критику вызвало положение законопроекта, согласно которому Вашингтон имеет право осуществлять «контроль над государственными структурами Пакистана, включая армейские, с тем, чтобы их действия соответствовали интересам США».

На встрече командующих крупнейшими подразделениями пакистанской армии законопроект Керри-Лугара был назван «колониальным актом», угрожающим национальной безопасности страны. Военным не пришелся по душе безапелляционный «оскорбительный» тон американских законодателей, которые обвинили их во вмешательстве в дела гражданского правительства Юсуфа Гилани и укрытии преступников, замешанных в терактах в Индии. Главнокомандующий пакистанской армии Ашфак Кияни и главный министр провинции Пенджаб, брат лидера оппозиционной Мусульманской лиги Шабаз Шариф приняли решение провести крупную кампанию в СМИ против «попыток США навязать пакистанцам свои правила игры». Ведущие пакистанские газеты объявили президента и его министров «предателями, которые продались американцам». «Кто кроме нашего сговорчивого правительства, – вопрошала пакистанская газета The Nation, – согласился бы пожертвовать национальными интересами ради $ 7 миллиардов? Подход Соединенных Штатов к Пакистану очень хорошо иллюстрирует фотография Ричарда Холбрука (специального представителя Обамы по Афганистану и Пакистану) на переговорах: он развалился в кресле и беззаботно жевал жвачку. Эти новые колонизаторы получили от Исламабада все, о чем только могли мечтать» [312] . Согласно опросам общественного мнения, осенью 2009 года около 85 % пакистанцев не одобряли сотрудничества с США.

«Пакистанские генералы, – писал The Economist, – считают, что Соединенные Штаты навязывают их государству сотрудничество на невыгодных условиях, что в очередной раз доказывает: внешнюю политику Исламабада нельзя было отдавать на откуп гражданским властям» [313] .

Критики были убеждены, что гражданское правительство, которое пришло к власти благодаря поддержке Соединенных Штатов, разочаровавшихся в генерале Мушаррафе, методично отстаивает интересы своих американских покровителей. Президент Асиф Зардари, указывали оппозиционеры, долгое время жил в эмиграции в США, а премьер-министр Гилани принадлежит к семье с богатыми колониальными традициями (еще его прадед входил в элиту британской Индии).

Однако проамериканский курс правительства противоречил националистической идеологии, распространенной в пакистанском истеблишменте и силовых структурах. Контроль над Межведомственной службой разведки Пакистана (ISI) со стороны гражданских властей был минимальным. Этот институт, фактически, полностью подчинялся главнокомандующему Ашфаку Кияни, которого подозревали в связях с отставными генералами-националистами, лишившимися своих постов в силовых ведомствах во время кадровой чистки, проведенной Первезом Мушаррафом в 2001 году. Тогда в отставку были отправлены люди, связанные с джихадистскими организациями, которые вели боевые действия в Афганистане против советских войск, а затем сражались с индийцами в Кашмире. Эксперты полагали, что эти люди продолжают оказывать влияние на идеологию силовиков, не желающих налаживать отношения с американскими союзниками – Индией и Афганистаном и настаивающих на том, что в своей политике Исламабад должен ориентироваться на Китай.

До определенного момента антиамерикански настроенные силовики были убеждены, что операция против пакистанских талибов, обосновавшихся на территории племени мехсуд в Вазиристане, противоречит интересам государства. Считалось, что Межведомственная разведка может контролировать радикальных исламистов, используя их воинственные настроения против «иностранных оккупантов и марионеточного афганского правительства». В эпоху Мушаррафа в так называемой зоне племен федерального управления на границе с Афганистаном проводились лишь ограниченные военные операции, а крупное наступление армии в Вазиристане в феврале 2008 года было неожиданно прервано без объяснения причин. «Дело в том, что представители племени мехсуд занимали тогда высокие посты в армии и разведке, а генерал Мушарраф не хотел наживать себе врага в лице Талибана, – отмечал директор программы азиатских исследований американского Центра международной политики Селиг Харрисон в своей монографии «Внутренняя и внешняя политика Пакистана после 11 сентября», – к тому же, он не был заинтересован в том, чтобы вакуум власти, сложившийся в Афганистане после падения исламистского правительства, заполнили представители Северного альянса, традиционно настроенного против союза с Пакистаном» [314] . Мушарраф был убежден, что с талибами можно договориться и не раз заключал мирные соглашения с лидерами племен, населяющих Вазиристан.

В своей автобиографии «На линии огня» он отмечал, что Талибан был создан пакистанскими спецслужбами, которые «воспитали, одели и обули нищих пуштунов, дали им оружие, и навязали исламистскую идеологию» [315] . С помощью исламистов пакистанская элита рассчитывала установить в соседнем Афганистане дружественный, зависимый от Исламабада режим, и обеспечить, таким образом, надежный тыл в противостоянии с Индией. В 90-е годы афганские исламисты, финансируемые ISI, выступали даже с идеей конфедерации Пакистана и Афганистана. Как утверждал руководитель Межведомственной разведки Хамид Гул «под предлогом объединения двух исламских государств мы получили бы доступ к урановым рудникам в Афганистане и сократили бы зависимость нашей ядерной программы от зарубежных источников. К тому же, политический союз Исламабада и Кабула стал бы серьезным вызовом для Индии» [316] .

Однако пакистанским спецслужбам не удалось реализовать свои замыслы. В первую очередь, потому что любое афганское правительство отказывалось идти на сближение с Пакистаном до тех пор, пока не будет урегулирован спор о государственной границе. Линия Дюранда, которая была установлена англичанами в 1893 году, разделила пуштунские племена между Афганистаном и Британской Индией. Это, противоречило афганским интересам, и в Кабуле отказывались признавать навязанную колониальными чиновниками границу. После образования пакистанского государства его отношения с соседним Афганистаном во многом зависели от пуштунского фактора. Афганцы одно время выступали даже за создание независимого Пуштунистана в пакистанской зоне племен федерального управления.

«Разыгрывая пуштунскую карту, – утверждали эксперты, – пакистанские спецслужбы создали на территории племен исламистское движение, направленное против светской власти в Кабуле, однако было очевидно, что со временем исламисты попытаются построить эмират на всей пуштунской территории, которая охватывает огромную часть Пакистана». Когда в 2008 году на смену военным, пользующимся поддержкой исламистов, к власти в Исламабаде пришло гражданское правительство, его светская идеология естественно была воспринята талибанскими боевиками в штыки. Вначале они попытались воспользоваться слабостью новых властей и в феврале 2009 года заключили с ними соглашение о перемирии. Правительство Гилани заявило, что не будет препятствовать введению законов шариата в долине Сват, а талибы, в свою очередь, пообещали прекратить боевые действия и не пытаться распространить свое влияние на другие районы Пакистана. Однако вскоре боевики нарушили соглашение, начали экспансию в зоне племен и вторглись на территории, расположенные всего в ста километрах от столицы. Летом правительственные войска выбили их из долины Сват, а в сентябре приняли решение о широкомасштабном наступлении в Южном Вазиристане.

Талибы надеялись запугать гражданское правительство и вынудить его отказаться от этого решения, организовав серию взрывов в пакистанских городах, однако власти были непреклонны и в конце октября 2009 года начали крупнейшую за последние шесть лет операцию против Талибана под названием «Путь освобождения». 30-тысячная армия при поддержке авиации, танков и артиллерии вторглась на территорию Южного Вазиристана. Предварительно правительство заключило пакт о ненападении с афганскими талибами, обосновавшимися в Северном Вазиристане, и лидерами племени вазиров, традиционно враждующего с племенем мехсуд. Кроме того, властям удалось разрушить стереотип, существовавший в общественном мнении Пакистана, о том, что война с талибами является «американской войной», и, участвуя в ней, правительственные войска поддерживают армию оккупантов в их борьбе с «праведными воинами ислама». Главнокомандующий Ашфак Кияни дал понять, что военная операция направлена только против экстремистов, выступив с воззванием к «храброму народу племени мехсуд».

Вазиристан, еще до того как стать символом талибанского сопротивления, прославился непокорным нравом и воинственностью населявших его племен. С 1893 года эта территория была независима как от английских колониальных владений, так и от афганского правительства; восстание вазиров в 1919–1921 годах привело к поражению Великобритании в 3-й афганской войне. Многие эксперты полагали, что пакистанская армия, несмотря на успехи в начале кампании, также обречена увязнуть в Вазиристане. Тем более что покорение пуштунских племен по-прежнему не являлось для Исламабада приоритетной задачей в обеспечении национальной безопасности. Как отмечал журнал The Time, «несмотря на то, что пакистанцы решились на крупную военную операцию в зоне племен федерального управления, большая часть армии, в том числе ее элитные части, находились на восточной границе с Индией. Пакистанский истеблишмент так и не сумел избавиться от параноидального отношения к Нью-Дели» [317] . Именно по этой причине, военные отказывались воспринимать афганское правительство Карзая как естественного союзника в борьбе с талибами. Ведь президент Афганистана пустил в страну индийских инвесторов и разрешил открыть на границе с Пакистаном 26 индийских консульств, которые, по словам ISI, несли ответственность за дестабилизацию обстановки в западной провинции Белуджистан.

В тот момент, когда Обама пришел к власти отношения Индии и Пакистана были накалены до предела. Дело в том, что 26 ноября 2008 года вскоре после его победы на президентских выборах в финансовой столице Индии Мумбай группа экстремистов захватила здания роскошных отелей «Тадж-Махал» и «Оберой-Трайдент», которые считались символом города. В результате действий боевиков погибли более 170 человек, около 300 получили ранения. Причем в отличие от предыдущих терактов, которые происходили на рынках и в поездах, жертвами мумбайского нападения стали состоятельные индийцы. Индийское правительство сразу обвинило в событиях 26/11 соседний Пакистан, и свернуло переговорный процесс, который два извечных соперника начали под давлением Соединенных Штатов в 2004 году.

Возобновить мирные переговоры Индия обещала лишь в том случае, если пакистанские власти начнут судебное разбирательство по вопросу об организации мумбайских атак. Через год суд в Исламабаде предъявил обвинения семерым подозреваемым в подготовке терактов, в том числе главе радикальной организации «Лашкар-э-Таиба» Заки-ур-Рехману Лахви. («Лашкар-э-Таиба» – одна из группировок, оказывающих вооруженное сопротивление Нью-Дели на границе провинции Кашмир. Единственный оставшийся в живых боевик, участвовавший в захвате «Тадж-Махала», состоял именно в этой организации). Выполнив основное требование индийской стороны, гражданское правительство Пакистана надеялось «положить конец «холодной войне» между двумя ядерными державами Южной Азии».

Правда, эксперты уверяли, что сделать это будет не так просто. Ведь даже если предположить, что Нью-Дели и Исламабаду удастся когда-нибудь урегулировать кашмирский вопрос, они не смогут преодолеть экзистенциальные противоречия, возникшие полвека назад при разделе Британской Индии.

Попытки возродить индо-пакистанский диалог предпринимались и ранее. В июле 2009 года на конференции в Шарм-эль-Шейхе премьер-министр Пакистана Юсуф Гилани и его индийский визави Манмохан Сингх заявили, что «несмотря на расхождения между их странами в вопросах борьбы с терроризмом мирный процесс должен быть возобновлен». Однако индийская оппозиция тут же обвинила главу правительства в «дипломатическом поражении» и «сдаче позиций тем пакистанским политикам, которые несут ответственность за мумбайскую трагедию». В итоге Сингху пришлось пойти на попятный: непременным условием для возобновления переговоров вновь стало согласие Пакистана начать судебные разбирательства.

Выполнив это условие, Исламабад позволил индийским властям, не теряя лицо, вернуться к мирному процессу и заслужить таким образом расположение американцев. «Премьер-министр Манмохан Сингх действительно верит в век США, в то, что судьба Индии неразрывно связана с этой страной, – писал Д. Малхотра, редактор дипломатического отдела индийской газеты The Telegraph. – Отказ от идеи неприсоединения отражает неспособность и нежелание жонглировать несколькими шарами одновременно» [318] .

В этом смысле очень символично, что годовщину терактов в Мумбай Сингх встречал в Вашингтоне, где ему устроили торжественный прием, которого, по словам экспертов, удостаивались лишь немногие иностранные гости за всю послевоенную историю США. Президент Обама сделал все от него зависящее, чтобы сохранить достижения своего предшественника на индийском направлении. Он дал понять Мангмохану Сингху, что Соединенные Штаты готовы пойти на уступки в ядерной сфере, расширить военное сотрудничество между странами и добиться реформы Совета Безопасности ООН, которая закрепила бы за Нью-Дели статус постоянного члена этой организации. Обама прекрасно понимал, что Индия может стать ключевым союзником Америки при реализации его новой стратегии в Афганистане. С другой стороны, индийцы осознавали, что от Вашингтона во многом зависит их статус на мировой арене. Немаловажным являлся и тот факт, что крупный индийский бизнес, связанный с информационными технологиями и военной промышленностью, ориентировался на Соединенные Штаты.

Политологи отмечали, что в Южной Азии сложилась уникальная ситуация: одновременно в Нью-Дели и Исламабаде к власти пришли проамериканские правительства, и впервые со времен Британской Индии «жемчужина оказалась в короне одной империи». Однако если Индийский национальный конгресс после уверенной победы на парламентских выборах обладал реальной властью в стране, положение гражданского правительства Пакистана становилось все более шатким. Выступая в Международном центре Вудро Вильсона, Сингх отметил, что «реальная власть в Исламабаде принадлежит военным и разведчикам» [319] , находящимся под влиянием исламистских организаций, которые они сами же когда-то создавали. И если даже пакистанские силовики не имели отношения к мумбайским терактам, борьба с Индией являлась для них частью национальной идентичности.