Весной 2011 года Барак Обама пошел все-таки наперекор военным и объявил о резком сокращении американского контингента в Афганистане. Президент пообещал, что к концу 2011 года Афганистан покинут 10 тыс. американских солдат, а к середине 2012 года – 33 тыс. Многие ястребы в Британии и США восприняли заявление Обамы как «результат непродуманной популистской политики его администрации, которая в первую очередь думает о предстоящих президентских выборах, а не о долгосрочных интересах США». Как отметил глава Объединенного комитета начальников штабов адмирал Майкл Маллен, «президент принял куда более радикальное решение, чем можно было себе представить» [338] . «Самый быстрый способ закончить войну – это проиграть ее» [339] , – резюмировала британская газета The Times.
Одновременно с разговорами о выводе войск западные страны признали, что пытаются навести мосты со своим главным противником – талибами. О том, что они ведут «предварительные переговоры» с лидерами движения Талибан, впервые сообщили британцы, а затем эту информацию подтвердил уходящий со своего поста глава Пентагона Роберт Гейтс. Неоконов и идеалистов, рассуждающих о построении демократии в Афганистане, такие признания повергли в шок. «Неужели нынешняя администрация, – вопрошал обозреватель The Washington Post Чарльз Краутхаммер, – готова заключить сделку с дьяволом? Может ли Обама так далеко зайти в своем цинизме?» [340]
Конечно, благородное негодование Краутхаммера выглядело несколько наигранно. Слухи о переговорах с талибами появились уже в начале 2010 года. А после уничтожения в мае 2011 года бен Ладена только ленивый не рассуждал о необходимости «перевести борьбу с Талибаном в легальное политическое поле». «Западным странам, – писал в середине мая The Economist, – следует понять наконец, что чуда не произойдет и послевоенный Афганистан не превратится в азиатскую Швейцарию. А значит, пора уже вести диалог с теми силами, которые будут обладать реальной властью после ухода коалиционных войск. В движении Талибан есть, конечно, кровожадные бандиты и религиозные фанатики, но есть и мирные племенные старейшины, которые отстаивают консервативные социальные нормы пуштунского этноса. И американцы, уже десять лет использующие их родовые владения как площадку для барбекю, должны научиться уважать местные обычаи и привлечь пуштунских лидеров к обустройству государства, которое в противном случае погрузится в бесконечную гражданскую войну» [341] .
«Талибы, по сути дела, мало чем отличаются от других афганских полевых командиров, – отмечали многие специалисты по Афганистану, – и администрация Обамы научилась наконец видеть разницу между вождями повстанцев, отражающими интересы афганских племен, и боевиками «Аль-Каиды», нацеленными на глобальный джихад». Не случайно еще в конце 2010 года чиновники и дипломаты США поддержали требование президента Афганистана Хамида Карзая о смягчении санкций для лидеров Талибана. В итоге Вашингтону удалось протолкнуть в Совбезе ООН резолюцию, согласно которой санкции в отношении боевиков «Аль-Каиды» и Талибана были разделены, а имена многих талибов вычеркнуты из черного списка террористов. Конечно в первую очередь это коснулось тех лидеров движения, которые не исключают возможности «национального примирения» и готовы играть роль посредников на переговорах с американцами. Однако наблюдателей поразило, что в число талибов, получивших индульгенцию, попали такие одиозные деятели, как Мохаммед Каламуддин, который в талибском правительстве муллы Омара занимал пост главы религиозной полиции и прославился карательными рейдами против афганцев, не соблюдающих нормы шариата.
Как бы то ни было, американцы были убеждены, что снятие санкций позволит вождям «Талибана» беспрепятственно выезжать за границу и принимать участие в переговорах. Потенциальных посредников было хоть отбавляй: свои услуги предлагали Турция, Туркмения, Катар, Саудовская Аравия и Германия. И становилось очевидно, что если талибы перестанут скрываться, западные страны смогут избежать таких досадных недоразумений, как прошедшая в 2010 году встреча британских и афганских представителей с мнимым муллой Ахтаром Мохаммедом Мансуром, который оказался обыкновенным торговцем из Кветты. Что касается условий, которые выдвигали Соединенные Штаты, в исследовании аналитического центра Stratfor говорилось, что «Америка, на самом деле, не собирается уходить из Афганистана и заявления Обамы не более чем блеф» [342] . Политологи отмечали, что США планируют договориться с талибами о примирении и разместить крупные военные базы на севере страны неподалеку от китайских границ».
Вопрос был только в том, нужны ли переговоры лидерам «Талибана». Ведь как уже говорилось, движение контролировало большую часть Афганистана и практически во всех провинциях страны, прежде всего, на юге имело свои теневые правительства. Нуристан, например, после вывода коалиционных войск, фактически превратился в талибскую республику.
В провинции правил «теневой губернатор» Талибана Джамиль Рахман, были введены законы шариата, местные власти бежали, а над столицей Паруна взвился белый флаг Исламского эмирата. Главный «смотрящий» талибов в Кунаре Кари Зиаур Рахман предсказывал западным союзникам «позорное поражение», отмечая, что все крупные выступления в стране зарождались именно в Кунарском ущелье. «Происходящее в приграничных с Пакистаном провинциях, – отмечал журнал The National Interest, – это генеральная репетиция того, что ожидает Афганистан после ухода НАТО» [343] .
В этом смысле было очень показательно, что никакие переговоры не помешали талибам летом 2011 года начать свое традиционное наступление. Даже в провинции Герат, которая считалась относительно благополучной, в конце мая прогремели взрывы.
Конечно, лидеры движения Талибан вряд ли могли рассчитывать на то, что им удастся захватить всю территорию страны, как это случилось в 1996 году. Хотя такой сценарий, как бы крамольно это ни звучало, позволил бы обеспечить в Афганистане стабильность и сохранить его территориальную целостность. Но куда более вероятным представлялся вариант раскола Афганистана. Между военными лордами Севера и Юга, предсказывали эксперты, начнется холодная война, в которой ни одна из сторон не будет заинтересована в том, чтобы первой нажать на курок. Что же касается центрального правительства, то армии и силам безопасности удастся сохранить для него лишь земли вокруг Кабула. Многие западные политологи не исключали, что холодная война перерастет в горячую. Афганские таджики, узбеки и хазарейцы опасались пуштунского национализма. К тому же они были убеждены, что талибы еще очень нескоро смогут искупить свою вину перед племенами Северного Афганистана. Но как отмечал еще в начале XX века российский востоковед Андрей Снесарев, «взаимные распри афганцев – это их внутреннее дело, и иностранным державам не следует в них вмешиваться» [344] .
И уже в четвертый раз наступив на те же грабли (имеется в виду опыт трех англо-афганских войн), англосаксы, похоже, вынуждены были с этим согласиться. Еще в начале 2011 года американские военные ничего не хотели слышать о переговорах с талибами (хотя де-факто переговоры уже велись). Напротив, командующий войсками США в Афганистане генерал Дэвид Петреус, выступая в конгрессе, заявлял, что каждые три месяца спецподразделения западных стран уничтожают или берут в плен более 300 лидеров Талибана. И хотя это было явным преувеличением (у талибов просто не могло быть такого количества вождей), эксперты не сомневались, что Соединенные Штаты избрали израильскую тактику точечных ударов по «наиболее опасным террористам». Но, как отмечал бывший посол Британии в Кабуле, сэр Шерард Коупер-Коулс в своей книге «Телеграммы из Кабула: О западной кампании в Афганистане изнутри», «такая тактика давала военным повод для бахвальства, лишая их при этом возможности вести переговоры с опытными людьми. Уничтожая командиров крупных формирований, которые сделали карьеру еще во времена советско-афганской войны и имели репутацию расчетливых прагматиков, они расчищали почву для озлобленной молодежи, считающей джихад смыслом своей жизни» [345] .
После того как в марте 2011 года США ввязались в ливийскую авантюру, они были вынуждены пересмотреть свою политику в Афганистане. Многие политологи стали говорить, что Петреус должен действовать по той же схеме, которая принесла ему успех в Ираке, и включить талибов в коалиционное правительство. Однако скептики отвечали, что аналогии здесь неуместны, этнические и племенные распри в Афганистане куда серьезнее религиозных разногласий иракцев, и противостояние шиитов и суннитов не имеет ничего общего с борьбой Северного альянса и Талибана. В отличие от Ирака, где стоило только пригласить мятежных суннитов в коалиционное правительство, как ситуация заметно улучшилась, было очевидно, что в Афганистане этот номер не пройдет». И главное: если бы даже американцы согласились ввести в афганское правительство представителей талибов, было не совсем понятно, о ком именно идет речь. Ведь Талибан – движение аморфное, в котором нет ярко выраженных лидеров, состоящее из разнообразных этнических групп, проживающих на территории Пакистана и Афганистана.
Оставалось только гадать, кто из талибских лидеров мог бы вступить в диалог с Вашингтоном. В статье Генри Киссинджера, опубликованной в начале 2011 года, на вопрос «Как уйти из Афганистана?» был дан лаконичный ответ: «Следует договориться с людьми муллы Омара» [346] . Не с абстрактными талибами, заметьте, а с весьма конкретными полевыми командирами из окружения того самого одноглазого муллы, который до 2001 года был главой Исламского эмирата Афганистан и прятал у себя бен Ладена. «Этого легендарного лидера талибов, – писал The Prospect, – окружает романтический ореол. Предводитель повстанцев с обезображенным лицом и густой смоляной бородой, в извечном черном тюрбане, который все четыре года своего правления практически не покидал Кандагар – духовную столицу талибов, вновь может оказаться на вершине власти» [347] . Нельзя не отметить, что это традиционный сценарий англо-афганских войн: желая сохранить лицо, англосаксы возводят на трон тех лидеров, ради свержения которых начинали боевые действия.
И хотя в 2001 году мулла Омар был объявлен одним из самых страшных врагов США, через 10 лет американцы пытались найти в нем положительные черты. «Да, талибский правитель Афганистана отказывался выдать Соединенным Штатам бен Ладена, но он никогда не разделял идей глобального джихада, – говорили они. – Омар не международный террорист, а типичный представитель националистического пуштунского движения». В Вашингтоне вспоминали, что афганцы всегда выступали против арабского присутствия в стране. И свидетельством тому был, по словам экспертов, конфликт, возникший в конце 90-х между муллой Омаром и Усамой бен Ладеном. Лидер «Аль-Каиды» попытался тогда выступить с фетвой, однако Омар осадил его, заявив, что он не имеет на это права. Но суть конфликта, конечно, была в другом. Руководители Талибана не желали мириться с идеями бен Ладена, мечтавшего превратить их движение в глобального игрока, действующего далеко за пределами Афганистана.
Обеляя Омара, Соединенные Штаты пытались доказать также, что талибы в отличие от представителей экстремистских организаций, которые скрываются в зоне племен возле афгано-пакистанской границы, не представляют для Запада угрозы. В первую очередь, говорили они, Талибан отстаивает интересы пуштунских племен, мечтающих расширить свое представительство во властных структурах Афганистана. Ведь сейчас самая многочисленная народность в стране фактически лишена возможности оказывать влияние на принятие политических решений.
Многие западные стратеги делали ставку на лидера «Хизбе-Ислами» (Исламской партии Афганистана) Гульбуддина Хекматияра. Этот бывший марксист в 80-е годы примкнул к движению моджахедов, сражавшихся с СССР. Став одним из самых успешных полевых командиров, после падения просоветского режима Наджибуллы он превратил Кабул в развалины, дважды успел побывать афганским премьером, в 1996 году бежал от талибов в Иран, а в 2002-м вернулся в страну и, вступив в тактический альянс с недавними противниками, возглавил антиправительственное восстание в восточных и центральных провинциях Афганистана.
В Соединенных Штатах его считали прагматиком и хамелеоном, который «меняет убеждения как перчатки». Как отмечал представитель военного штаба США в Афганистане Грэм Ламб, «Хекматияр подтверждает тезис о том, что при всех разговорах об исламистской идеологии Афганистан – это страна соглашений» [348] . К тому же, не стоило забывать, что легальное крыло Исламской партии, созданной Хекматияром еще в 70-е годы, активно участвует в деятельности афганского парламента, а один из его лидеров является министром экономики в кабинете президента Карзая. «Вполне естественно, – писал The Wall Street Journal, – соратники давно готовят почву для возвращения Хекматияра в кабульские коридоры власти и даже лоббируют его кандидатуру на пост премьер-министра» [349] .
Еще одним потенциальным партнером американцев по переговорам мог стать Сираджуддин Хаккани, чья группировка считалась наиболее радикальной. Действовала она на юго-востоке страны, в так называемом поясе Хаккани, который тянется вдоль афгано-пакистанской границы. Основателем группировки считался отец Сираджуддина Джалалуддин Хаккани, легендарный полевой командир времен войны с СССР, который в середине 90-х вступил в Талибан. В 2011–2012 гг. под командованием отца и сына Хаккани находятся сотни, если не тысячи бойцов, которым молва приписывала наиболее дерзкие теракты в Кабуле и на востоке Афганистана.
Однако у Хаккани были очень влиятельные покровители. «Эта группировка пользуется поддержкой межведомственной разведки Пакистана (ISI), – писал The National Interest. – Исламабад настаивает на том, чтобы афганское правительство и Соединенные Штаты вели переговоры именно с людьми Хаккани. Пакистанцы надеются убрать с политической сцены муллу Омара и продвигают своего ставленника, который, как они надеются, будет отстаивать их интересы в Кабуле» [350] . В 2010 году Хамид Карзай якобы лично встретился с Сираджуддином Хаккани в присутствии представителей ISI. А в начале 2011-го пакистанские силовики захватили в зоне племен муллу Абдул-Гани Барадара, который считался главным посредником на переговорах муллы Омара с кабульским правительством, дав таким образом понять, что соглашение с повстанцами может быть заключено лишь при их участии.
То, что межведомственная разведка восстанавливает в Афганистане позиции, утраченные ею десять лет назад, стало очевидно еще в июне 2010 года, когда Карзай провел кадровую чистку своего кабинета министров, отправив в отставку наиболее влиятельных противников сближения с Пакистаном: министра внутренних дел Мохаммеда Атмара и главу Национального управления безопасности Амруллу Салеха.
Хаккани всегда имели репутацию хороших стратегов, и они прекрасно понимали, что с уходом американцев Пакистан будет играть ключевую роль в урегулировании внутриафганских противоречий. Не стоит забывать, что именно пакистанская Межведомственная разведка создала в свое время движение Талибан. И ситуация повторялась. С помощью группировки Хаккани Исламабад рассчитывал установить в Афганистане дружественный режим, который прохладно относился бы к Соединенным Штатам.
Ведь после того как в мае 2011 года американские спецназовцы провели на территории Пакистана операцию, в результате которой был ликвидирован Бен Ладен, а в ноябре вертолеты базирующихся в Афганистане сил НАТО атаковали блокпост пакистанской армии в местечке Салала, отношения между двумя бывшими союзниками по «антитеррористической операции» дошли до точки кипения. Буря возмущения, поднявшаяся в Исламабаде, не поддавалась никаким описаниям. Ведь только в 2010 году во время налетов американской беспилотной авиации полегло полторы тысячи пакистанцев (причем, большинство из них – гражданские лица). А в 2011 году количество жертв бомбардировок как минимум удвоилось.
Падение авторитета гражданского правительства вызвало рост влияния военных. На роль «сильной руки» претендовал командующий сухопутными войсками, генерал Ашфак Первез Кияни. Однако армия не спешила возглавить государство, действуя из-за ширмы демократического правительства. Объяснялось это тем, что перед Пакистаном стояли трудноразрешимые проблемы, с которыми в ближайшие годы не мог справиться ни один лидер. Военные это прекрасно понимали, и потому не торопились брать бразды правления в свои руки.
Правда, именно военные руководители выразили протест в связи с действиями американской авиации и пригрозили разорвать отношения с США. Заявление военных поддержал премьер-министр Юсуф Гилани, провозгласивший, что правительство планирует пересмотреть все программы военного сотрудничества с США, НАТО и ISAF. Власти потребовали, чтобы американцы в течение 15 дней освободили авиабазу Шамси в провинции Белуджистан (на этой авиабазе базировались беспилотники, которые использовались США для борьбы с Талибаном и Аль-Каидой). Кроме того, было объявлено о закрытии для НАТО сухопутной границы с Афганистаном и о приостановлении (с угрозой полного прекращения) транзита американских военных грузов в эту страну. Данная мера была особенно чувствительна для оккупационных сил НАТО, поскольку они все получали из-за рубежа: от бензина и запчастей до мороженого, мясных консервов и зубочисток. По независимым оценкам, через пакистанскую территорию проходило 70 % продовольствия, вооружений и техники, а также 40 % горюче-смазочных материалов, необходимых для войск западной коалиции.
Тем не менее пакистанской элите было не просто определиться со своим отношением к Америке. Многие представители правящего класса, особенно те, что получили образование на Западе, считали, что Исламабад должен при любых обстоятельствах сохранить свои связи с Вашингтоном. Среди пакистанских военных царило разочарование, однако и они не были готовы к тому, чтобы окончательно разорвать с США. В этой связи индийский аналитик М. Бхадракумар отмечал, что «изрядная доля правительственного гнева была предназначена для внутреннего потребления» [351] .
В то же время невозможно было отрицать, что пакистано-американские отношения переживают самый тяжелый кризис за всю историю, и это открывает интересные геополитические перспективы. Вновь встал вопрос об использовании северных маршрутов снабжения войск НАТО, что повышало роль Москвы. К тому же разлад между США и Пакистаном, по словам экспертов, непременно должен был привести к укреплению китайских позиций в Южной Азии. Закрытие авиабазы в Шамси автоматически усиливало активность КНР в белуджистанском порту Гвадар, в который китайские компании и так вкладывали огромные инвестиции. И хотя мотивировали они это строительством терминала для китайских танкеров, везущих ближневосточную нефть, при желании Пекин мог развернуть в Гвадаре военно-морскую базу и стать главным стратегическим партнером Пакистана, окончательно заменив в этой роли США.
Понимая, что это вполне реальный сценарий, американцы старались закрепиться за Гиндукушем. И несмотря на то, что на чикагском саммите НАТО в мае 2012 года было принято решение о выводе войск к 2014 году, Обама во время неожиданного визита в Кабул подписал соглашение о стратегическом партнерстве с Афганистаном, признав его «главным союзником США среди стран, не входящих в состав НАТО» и пообещав ежегодно выделять четыре миллиарда долларов на содержание афганской армии. Афганский парламент ратифицировал договор абсолютным большинством голосов (против выступил лишь один парламентарий). Соглашение позволяло Вашингтону сохранить значительный воинский контингент в стране и после 2014 года. По некоторым данным, Соединенные Штаты создавали в Афганистане гигантские подземные военные базы с развитой инфраструктурой. Например, к югу от Кандагара якобы строилась подземная база на четыре тысячи военнослужащих с двумя взлетно-посадочными полосами. Похожие базы возводились в Гильменде, Герате и Мазари-Шарифе. И не исключено, что правы были те эксперты, которые называли заявления о выводе войск блефом, и подозревали, что Америка ни за что не откажется от крупных военных форпостов неподалеку от границ своих главных геополитических соперников – Китая, России и Ирана. О том, что американцы не собираются уходить из Афганистана, говорила и истерическая реакция Соединенных Штатов на отказ Киргизии продлить с ними контракт на использование военной базы Манас, которая играла важнейшую роль в обеспечении сил ISAF. Посол США в России Майкл Макфол обвинил Москву в том, что четыре года назад она «подкупила киргизские власти» и вынудила их «вышвырнуть» американских военных» [352] .
Это было особенно неприятно для Америки, учитывая тот факт, что попытка Обамы навести мосты с талибами провалилась. Вначале 2012 года администрация США позволила открыть движению Талибан штаб-квартиру в столице катарского эмирата Дохе и, по слухам даже, начала предлагать заклятым врагам министерские посты в правительстве Карзая. Однако уже в марте талибы заявили, что требования, предъявленные Соединенными Штатами, неприемлимы для Исламского эмирата, а американцы ведут себя на афганской земле как заправские «крестоносцы». Дело в том, что в конце февраля на военной базе США в Баграме солдаты сожгли ряд религиозных книг, среди которых были экземпляры Корана. Вспыхнувшие после этого антизападные демонстрации были жестко подавлены, а 11 марта американец, служащий в Международных силах содействия безопасности в Афганистане расстрелял 16 мирных жителей, в том числе 9 детей, в провинции Кандагар. Талибы решили, что продолжать переговоры с оккупантами – значит потерять доверие народа. И начали традиционное весеннее наступление. Они провели серию дерзких атак в Кабуле, Джелалабаде и Парте, дав понять США, что ни о каких переговорах больше речи не идет.
Однако американцы не теряли надежды на диалог с представителями радикального движения. Тем более, что, по словам экспертов, талибы вполне могли бы заключить с Вашингтоном соглашение, используя традиционные механизмы примирения, прописанные в пуштунском кодексе чести. Что же касается США: в американском политическом истеблишменте все более популярной становилась идея сотрудничества с исламистами. «Аль-Каида», – писал The American Thinker, – постепенно превращается в единственную деструктивную силу в исламистском движении, а со смертью ее лидера и вовсе может уйти с мировой сцены, не мешая американцам флиртовать с радикальными исламистами» [353] .